Текст книги "Золотая цепь"

Автор книги: Кассандра Клэр

Недавнее прошлое. Сайренворт-холл, 1898 год

Корделия часто страдала от одиночества, оставаясь с родителями, но никогда ей не было так тоскливо, как в те месяцы, что Алистер проводил в Академии. После того, как он уезжал в школу, семья Карстерсов отправлялась путешествовать в Индию, Париж, Кейптаун или Канаду, но когда наступали школьные каникулы, они всегда ждали его в Сайренворте.

Корделия считала дни до возвращения брата, но когда он вышел из кареты, она едва узнала его. Он стал высоким, каким-то угловатым и еще более мрачным, чем прежде. Он всегда был вспыльчивым, раздражительным, злоязычным, но сейчас он едва замечал ее. А если и заговаривал с ней, то лишь для того, чтобы приказать оставить его в покое.

Родители, казалось, не обращали никакого внимания на происшедшую в нем перемену. Когда Корделия спрашивала, почему брат не хочет проводить с ней время, отец улыбался и отвечал, что все мальчишки «должны через это пройти», и что она «поймет, когда вырастет».

– Он весь год веселился со своими ровесниками, а теперь вынужден сидеть в загородном доме с такими скучными личностями, как мы, – хмыкнул Элиас. – Ничего, привыкнет.

Этот ответ ее не удовлетворил. Корделия старалась как можно чаще попадаться брату на глаза, однако ей очень редко удавалось его отыскать. Алистер проводил долгие часы, закрывшись в своей комнате, а когда Корделия стучалась, он даже не считал нужным ответить и сказать, чтобы она уходила. Он просто игнорировал ее. Она встречала его только за столом или в холле, когда он объявлял родителям, что отправляется на прогулку.

Так продолжалось несколько недель. Сначала Корделия испытывала разочарование и грусть, потом начала обвинять во всем себя; в конце концов, положение дел стало ее раздражать и злить. Однажды вечером, за обедом, она швырнула в брата столовой ложкой и завопила: «Почему ты со мной не разговариваешь?» Алистер ловко поймал ложку, положил ее на стол и уставился в свою тарелку.

– Нельзя бросаться вещами, Корделия, – строго сказала мать.

– Mâmân! – возмущенно воскликнула Корделия, почувствовав, что ее предали.

Отец не обратил никакого внимания на этот эпизод и продолжал есть с таким видом, словно ничего не произошло. Райза неслышно появилась за плечом Корделии и положила рядом с ее тарелкой чистую ложку. Это привело ее в ярость.

Она поняла, что отказ Алистера ссориться с ней имел целью заставить ее бросить всякие попытки наладить с ним общение. И поэтому она удвоила усилия. «Ну, – объявляла она, очутившись с ним в одной комнате, – я сейчас пойду собирать ежевику на опушке» (Алистер обожал ежевику). Или: «Думаю, после ланча нужно заняться прыжками в длину» (Алистер всегда настаивал на том, чтобы она научилась безопасно приземляться).

Однажды, когда он в очередной раз отправился на прогулку, Корделия подождала несколько минут в доме, а потом последовала за ним. Нужно же практиковаться, говорила она себе: скрытное передвижение, повышенная боевая готовность, тренировка внимания и наблюдательности. Она придумала себе игру: как долго она сможет следовать за братом, прежде чем он ее заметит? Сможет ли она тайно следить за ним достаточно долго для того, чтобы выяснить цель его прогулки?

Оказалось, что никакой цели у Алистера не было. Он просто шагал куда глаза глядят – лес, окружавший поместье, был ему достаточно хорошо знаком, и он, видимо, не боялся заблудиться. Через два часа Корделия почувствовала, что устала. Спустя какое-то время она почувствовала, что проголодалась.

Наконец, она отвлеклась на что-то, зацепилась ногой за древесный корень и шлепнулась на твердую, сухую землю. Алистер, услышав шорох, обернулся и заметил ее, когда она, покраснев от досады, поднималась на ноги. Корделия скрестила руки на груди, задрала подбородок и решила с достоинством выдержать любую неприятную реакцию брата: презрение, гнев, приказ убираться прочь.

Но он лишь испустил тяжкий вздох, приблизился к ней и безо всяких предисловий недовольно буркнул:

– Ничего не сломала?

Корделия подняла ногу и в качестве испытания согнула ее в колене.

– Все в порядке. Наверное, просто синяк.

– Пошли домой, – сказал он.

Они некоторое время шли по лесу в полной тишине. В конце концов, Корделия поняла, что сейчас сойдет с ума, если Алистер так и будет дальше молчать, и выпалила:

– Ты не хочешь узнать, почему я за тобой следила?

Он обернулся и окинул ее пристальным взглядом.

– Предполагаю, ты решила, будто у меня здесь нашлось какое-то интересное занятие.

– Очень жаль, – сердито произнесла Корделия. Как обычно, непроницаемое выражение лица брата вывело ее из себя. – Очень жаль, что после Академии, где у тебя появились новые интересные друзья, ты стал таким взрослым и серьезным. Очень жаль, что я так и осталась твоей глупой младшей сестренкой.

Алистер несколько мгновений смотрел на нее, потом разразился хриплым смехом, в котором не было ничего веселого.

– Ты не знаешь, о чем говоришь.

– Очень жаль, что теперь ты стал слишком хорош для своей семьи! Ты слишком хорош для того, чтобы тренироваться со мной!

Он рассеянно покачал головой.

– Не болтай ерунду, Корделия.

– Просто поговори со мной! – воскликнула она. – Я не могу понять, почему ты постоянно такой мрачный. Ведь тебе так повезло, ты, а не я, уехал из дома. Ты, а не я, интересно проводил время в Идрисе. Ты знаешь, как одиноко и тоскливо мне было весь год?

На миг ей показалось, что Алистер растерялся и не знает, что ответить. Уже очень давно Корделия не видела на его лице отражения его истинных чувств. Но затем он снова захлопнул створки, как устрица.

– Каждый из нас одинок, – ответил он. – Такова жизнь.

– Что это значит, объясни! – воскликнула она, но брат уже развернулся, чтобы идти. Корделия вытерла слезы рукавом и поспешила за ним.

Когда они вернулись домой, Корделия оставила его в холле, пошла к стеклянному шкафу для фарфора, который служил арсеналом, и забрала оттуда целую охапку метательных ножей. Затем, сгибаясь под тяжестью оружия, прошла мимо брата в зал для тренировок и по пути бросила на него гневный взгляд. Он смотрел на нее все так же, молча.

В зале Корделия сложила ножи на пол, стала перед мишенью и принялась бросать их один за другим. Метание ножей не было ее сильной стороной, но ей нужно было выместить на чем-то свое раздражение, нужно было причинить кому-то боль, пусть это была всего лишь деревянная мишень. Как обычно, тренировка успокоила ее. Дыхание выровнялось. Это был монотонный процесс: она делала пять бросков, потом подходила к мишени, забирала ножи и возвращалась. Пять бросков. Подойти к мишени. Забрать ножи. Вернуться. Пять бросков.

Примерно через двадцать минут она поняла, что Алистер уже довольно долго стоит в дверях зала, но сделала вид, что не замечает его.

Кто-нибудь другой на его месте сказал бы, что у нее получается лучше, чем год назад, или спросил бы, можно ли попробовать самому. Алистер, однако, в конце концов откашлялся и произнес:

– Когда ты бросаешь нож, ты неправильно разворачиваешь левую стопу. Поэтому у тебя так плохо получается.

Она бросила на него недовольный взгляд и продолжала занятие. Однако на сей раз обращала больше внимания на положение ног.

Через некоторое время Алистер заговорил:

– С твоей стороны глупо считать, что мне повезло. Совсем наоборот.

– Это не ты сидел без друзей в четырех стенах целый год.

– Вот как? – Он злобно ухмыльнулся. – Сколько человек за этот год приходило сюда, чтобы поиздеваться над тобой? Сколько раз у тебя спрашивали, почему родители не могут позволить себе нанять для тебя учителя? Или говорили, что твой отец – неудачник, потому что вы все время переезжаете с места на место?

Корделия взглянула на брата, ожидая увидеть в его глазах боль и печаль, но взгляд его был жестким, а губы были сжаты в тонкую линию.

– К тебе там плохо относились?

Алистер снова издал безрадостный смешок.

– Сначала. А потом я понял, что у меня есть выбор. Учащиеся в Академии делятся на два лагеря: те, над кем издеваются, и те, кто издевается над другими. Третьего не дано.

– И ты?..

Алистер напряженным голосом произнес:

– А ты бы что выбрала на моем месте?

– Если бы у меня было только два варианта, – ответила Корделия, – я бы бросила школу и вернулась домой.

– Ну что ж, – сказал он, – а я выбрал тот лагерь, в котором не чувствовал себя посмешищем.

Корделия молчала. Лицо Алистера было бесстрастным.

– И что из этого вышло? – наконец, осмелилась спросить она, стараясь говорить как можно мягче.

– Ужасно, – пробормотал он. – Это ужасно.

Корделия не знала, что сказать, что сделать. Ей хотелось подбежать к брату, броситься к нему на шею, сказать, что она любит его, но он стоял с суровым видом, скрестив руки на груди, и она не посмела. Наконец, она протянула ему нож.

– Не хочешь? Ты так хорошо умеешь метать кинжалы.

Брат с подозрением посмотрел на нее.

– Мне нужно, чтобы кто-то помог мне, Алистер. Ты видишь, что у меня плохо получается.

Алистер подошел и забрал у нее оружие.

– Очень плохо, – согласился он. – Я знаю, что искусство обращения с мечом дается тебе без труда, но во всем остальном придется приложить усилия. Не спеши. Следи за положением ног. Смотри и повторяй за мной. Вот так, Лейли. Ты со мной?

Да, она была с ним.

21. Узы любви

 
…Отец мой, посмотри,
Похож я ныне на кольцо в двери.
Я раб любви, любовь в моей крови,
Отдам я душу за кольцо любви.
Мне говорят: «Чтоб в счастье пребывать,
Забудь любовь, спеши ее предать».
В одной любви источник сил моих,
Умрет любовь – и я погибну в миг.
Любовь мое пронзила естество,
Служить ей – назначение его.
 

Низами Гянджеви, «Лейли и Меджнун»[58]58
  Пер. Т. Стрешневой.


[Закрыть]

Джеймс лежал на постели в своей комнате, закинув руку за голову, и невидящим взглядом смотрел в потолок. Знакомая извилистая трещина в штукатурке по форме отчасти напоминала утку. Отец был бы в ужасе.

Мэтью, одетый в бархатную куртку и такие же брюки, валялся рядом на покрывале. В первые два дня после сражения в царстве Велиала Джеймс не вставал с постели, часто терял сознание. Иногда ему снился серый мир, и он с воплями просыпался, пытаясь нащупать оружие. Его метательных ножей не было рядом, но Мэтью был рядом всегда.

Если и существовали на всем белом свете люди, понимающие, что такое связь между парабатаями, то это были его родители. Когда все они приехали в Институт с Хайгейтского кладбища, Мэтью перетащил свое одеяло, подушки и прочее в комнату Джеймса, свернулся на полу и уснул. Никто даже не намекал ему на то, что следует уйти. Тесса, которая ухаживала за сыном, приносила его другу суп и чай. Когда приходил Уилл и играл с Джеймсом в карты, чтобы помочь ему скоротать время, Мэтью тоже играл с ними и чаще всего проигрывал.

О, разумеется, остальные тоже были добры к нему. Когда Анна принесла Джеймсу в подарок новый модный галстук, желая поднять ему настроение, у нее нашелся галстук и для Мэтью. Когда Люси тайком таскала с кухни шоколадные бисквиты, она прихватывала несколько штук и для Мэтью. Таким образом, у Мэтью даже не возникало необходимости возвращаться домой. Джеймс его прекрасно понимал: в последнее время Чарльз пребывал в отвратительном настроении. Все до небес превозносили Кристофера за создание лекарства от яда мандихора, называли его героем; эта история звучала вдвойне романтично потому, что сам Кристофер пал жертвой ядовитого демона. Но немногим было известно о том, что Чарльз не пожелал впустить Томаса в лабораторию для того, чтобы закончить работу над противоядием, и назвал эксперименты Кристофера бесполезными глупостями. Джеймс даже услышал от Томаса фразу: «Если бы не Алистер Карстерс, нам всем пришел бы конец». После этого ему потребовалось ущипнуть себя, чтобы убедиться в том, что он не бредит, не спит и находится в реальном мире.

Томас и Кристофер навещали его ежедневно, рассказывали последние новости. Никто из больных, лежавших тогда в лазарете Безмолвного города, не помнил, как произносил его имя; Ариадна также совершенно забыла о том, что демон ненадолго вселился в ее тело. Карантин отменили, Шарлотта и Генри собирались вернуться в Лондон. Кристофер и Джеймс были героями дня, что немало злило самого Джеймса. Он повторял, что если бы не Корделия, которая вовремя пришла к нему на помощь в царстве теней, он бы наверняка погиб. А потом его спасли Люси и Мэтью. Томас раздобыл волшебный корень в Чизвик-хаусе и собственноручно создал лекарство. Анна помогла им пробраться в Адский Альков и раздобыть пиксиду. По мнению Джеймса, все они были героями.

Именно Мэтью спросил его однажды, когда они остались наедине, не скучает ли он по Корделии. Только она из всех друзей до сих пор не пришла навестить его: оказалось, что у нее серьезный перелом, и для полного выздоровления требовалось несколько дней полежать в постели. Люси ездила к ней и сообщила, что она в хорошем настроении. «Я начала читать ей последнюю главу «Прекрасной Корделии», и она сразу же уснула, – с восторгом рассказывала Люси. – Должно быть, эта болезнь лишила ее последних сил».

Томас и Кристофер тоже навестили больную и принесли ей шоколадных конфет. Перед этим они спросили Джеймса, не хочет ли он что-нибудь ей передать. Он молча покачал головой, боясь, что если заговорит, то скажет слишком много. Он не желал ни с кем обсуждать Корделию. Ему просто хотелось встретиться с ней поскорее. Джеймс знал: когда он увидит ее, то найдет нужные слова.

– Итак, – заговорил Мэтью, закинув руки за голову. – Теперь, когда Конклав официально признал тебя героем, может быть, стоит потребовать у них кое-каких привилегий? – Он несколько мгновений поразмыслил, разглядывая трещину на потолке. – Я бы на твоем месте заказал себе личного слугу, а также возможность пообщаться с Оскаром Уайлдом.

– Он же умер, – заметил Джеймс.

– Ну и что, разве это когда-то кому-то мешало? – хмыкнул Мэтью. – Ты только погоди, вот когда мы в следующий раз посетим Адский Альков…

Джеймс какое-то время лежал тихо. Откровенно говоря, он предпочел бы держаться подальше от Конклава; ему необходимо было слишком многое от них скрывать. Они – Джеймс, Люси, Мэтью и Корделия – сообщили властям лишь о том, что обнаружили и убили мандихора на Хайгейтском кладбище. Он не видел причин, по которым следует рассказывать им остальное.

Однако с родителями все было иначе. Когда Джеймс пришел в себя и смог связно изложить свою историю, он сказал правду отцу, матери и Люси. Правду о встрече с Велиалом, о том, как Корделия ранила его, и он рассыпался в прах. И, наконец, о кровном родстве между Тессой, ее детьми и Принцем Ада.

Родственники отреагировали типичным для них образом. Тесса совершенно спокойно заявила, что долгие годы тщетно пыталась выяснить личность своего отца, и что теперь, по крайней мере, насчет этого можно успокоиться. Люси была потрясена, но сказала, что включит эту историю в новый роман. Уилл рассердился на всех и вся и отправился увидеться с Джемом.

Джем пообещал Уиллу сохранить в тайне происхождение Тессы и объяснил, что Принца Ада уничтожить невозможно, но такая серьезная рана должна ослабить Велиала и помешать ему принимать какой бы то ни было облик по меньшей мере в ближайшие сто лет.

Кроме того, Джеймс все рассказал Кристоферу и Томасу. Друзья сошлись на том, что в данный момент лучше всего держать сведения о Велиале в секрете, особенно потому, что он больше не представлял непосредственной угрозы. Джем объяснил, что царство Повелителя Воров разрушено, что демон утратил большую часть своего прежнего могущества. Вряд ли Джеймсу суждено было ощутить «притяжение» царства теней или когда-нибудь снова увидеть его.

– Джеймс? – Дверь приоткрылась, и на пороге появилась мать. Увидев сына и Мэтью, она улыбнулась, но Джеймс сразу понял, что она чем-то озабочена. Она заправила за ухо прядь волос и сказала: – К тебе пришли. Молодая леди.

Джеймс сел на постели.

– Корделия?

Он заметил, что Мэтью как-то странно покосился на него, но Тесса отрицательно покачала головой.

– Это не Корделия, – ответила она. – Это Грейс Блэкторн.

Мэтью резко выпрямился.

– О нет, – простонал он. – Нет, нет. Скажите ей, чтобы она уходила. Скажите, что у нас нашествие крыс. Скажите, что коварство и двуличие запрещены законом на территории Института, и поэтому она не имеет права сюда входить.

Тесса в недоумении приподняла брови.

– Она говорит, что пришла по важному делу.

Мэтью бросил на Джеймса умоляющий взгляд.

– Джейми, не надо. После всего, что было…

Джеймс сердито воззрился на своего парабатая. Даже сейчас Тесса и Уилл понятия не имели о его прежних отношениях с Грейс, и он предпочитал помалкивать об этом.

– Это как-то связано с ее матерью? – спросил он. – Разве Татьяна не поправилась?

– Почему же, она вполне хорошо себя чувствует, – сказала Тесса.

Противоядие оказалось исключительно эффективным; насколько было известно Джеймсу, всем больным стало гораздо лучше.

– Джеймс, если ты не хочешь ее видеть… – начала мать.

– Нет-нет, все в порядке, – воскликнул он. – Передай ей, пожалуйста, пусть придет.

Когда Тесса ушла за Грейс, Мэтью скатился с кровати и влез в ботинки. Подойдя к двери, он обернулся и окинул друга суровым взглядом.

– Будь осторожен, – бросил он и ушел, оставив дверь открытой.

И почти сразу же появилась Грейс – как будто ждала за порогом.

Она была прекрасна, как всегда. Белые волосы были собраны на затылке, и эта прическа необыкновенно шла к ее овальному лицу с правильными, тонкими чертами. На щеках выступил бледно-розовый румянец – такого цвета бывают изнутри створки морской раковины. Почти весь день с небольшими перерывами шел дождь, и подол зеленого платья Грейс был забрызган грязью.

Когда-то ее красота поражала Джеймса, подобно удару молнии. Сейчас при виде этой девушки он испытывал лишь страшную усталость, отупение, изнеможение, словно накануне выпил слишком много вина. Ему захотелось, чтобы она ушла. Не потому, что ему больно было смотреть на нее, а потому, что он вообще ничего не чувствовал по отношению к ней.

Джеймс думал, что умеет любить сильно, страстно, вечно, как любят в легендах и сказаниях, а оказалось, что это вовсе не так.

– Ты хотела поговорить со мной наедине, – начал он. – Может быть, все-таки не стоило приходить сюда? Твоя матушка…

– Сойдет с ума, если узнает, что я виделась с тобой, – перебила его Грейс. – Да, это верно. Но мне необходимо сказать тебе нечто очень важное.

– Тогда, наверное, тебе лучше закрыть дверь, – сказал он. Он никогда так холодно не разговаривал с Грейс. Он чувствовал себя странно и неловко, но, с другой стороны, вся эта ситуация была странной и неловкой.

Когда Грейс закрывала дверь изнутри, он заметил, что у нее дрожат руки. Она подошла к Джеймсу и, к его безграничному изумлению, опустилась перед ним на колени.

Он сделал шаг назад.

– Грейс, встань.

– Так надо, – ответила она. Руки ее были сжаты в кулаки. – Я понимаю, почему ты не желаешь слушать меня. У тебя есть полное право прогнать меня прочь. Но я должна умолять тебя выслушать. – Она тяжело вздохнула. – Я стала невестой Чарльза из-за матери. Я рассчитывала на то, что когда она поправится, то поймет, что меня защитит семья Консула, и не посмеет мне вредить.

– Да, – ответил Джеймс. – Я понимаю. Они защитят тебя. Фэйрчайлды – хорошие люди. – Он печально вздохнул. – Грейс, поднимись, прошу тебя.

Она встала на ноги, взглянула ему прямо в лицо.

– Вчера я с Чарльзом ездила в Чизвик-хаус, чтобы забрать кое-какие вещи, – сказала она. – Я не собираюсь возвращаться туда до замужества. Я видела мать, и сначала мне показалось, что мой план удался. Она как будто бы осталась довольна тем, какого жениха я выбрала. Но затем я поняла, что моя судьба больше не интересует ее, поскольку у нее имеются другие грандиозные планы.

Джеймс нахмурился. Внезапно он заметил следы слез у нее на лице и тут же забыл о своей неприязни, о ее предательстве.

– Какие именно планы?

– Тебе известно, что она ненавидит тебя и твоего отца, – быстро говорила Грейс. – И своих братьев она тоже ненавидит. Она считает, что они замышляют расправиться с ней, чтобы вернуть себе Чизвик-хаус.

– Не думаю, что в его нынешнем состоянии этот дом кого-то заинтересует, – заметил Джеймс, но Грейс, казалось, не слышала его.

– Когда она пришла в себя после болезни, то узнала – не спрашивай меня, откуда – о том, что ты едва не погиб, и она думает… – Грейс помолчала, как будто не могла подобрать нужные слова. – Она всегда думала, что Джесса можно вернуть к жизни при помощи некромантии. Она пригласила чародеев, в надежде на то, что они согласятся обратиться к темной магии. Она умоляла демонов помочь ей…

Джеймс был потрясен до глубины души.

– Но это же просто безумие. Интересоваться подобными вещами – значит подписать себе смертный приговор.

– Она не просто интересовалась. Она всю свою жизнь посвятила этому – собирала книги по некромантии, рыскала по Сумеречным базарам в поисках Рук Славы…

– Но люди из Анклава обыскивали Чизвик-хаус и не нашли никаких предметов, имеющих отношение к черной магии.

– Она держит все это в особняке в Идрисе.

– И ты до сих пор молчала? – воскликнул Джеймс.

– Ну как я могла говорить с тобой об этом? Ведь это означало бы сделать тебя своим сообщником. Когда речь заходит о тебе, она буквально лишается рассудка. С того момента, как она очнулась, она не перестает браниться и брызгать ядом. Она говорит, что теперь у Джесса не осталось ни малейшего шанса вернуться. Она говорит, что ты украл его последний вздох, когда выжил после битвы с мандихором.

– Что? – У Джеймса уже голова шла кругом от всего этого. – Как это возможно?

– Если бы я знала, я бы сказала тебе. Джеймс, она опасна, – говорила Грейс. – Она живет в собственном мире, построенном из нелепых мечтаний и лжи, и когда что-то или кто-то грозит разрушить эту ложь, она наносит удар. Ты помнишь механическое существо, которое стоит в галерее нашего дома в Идрисе?

– Да, но я не понимаю, каким образом…

– Много лет назад один маг наложил на него чары, – рассказывала Грейс. – Если она умрет, он оживет. Его цель – убивать Сумеречных охотников. А сейчас она убеждена в том, что Джесс никогда не вернется, и поэтому ей больше незачем жить. Она собирается сегодня ночью покончить с собой, и когда это произойдет, автомат начнет убивать. Он отправится в Аликанте…

У Джеймса гулко колотилось сердце.

– Я знаю, что он сделает, – прервал он ее. – Грейс, мы должны сообщить обо всем этом моим родителям.

– Нет! Никто не должен знать об этом, Джеймс. Если Конклав арестует мою мать, если они проведут обыск в Блэкторн-Мэноре, они поймут, насколько глубоко она погрязла в черной магии и некромантии, и меня сочтут ее сообщницей, а Джесс… – Она смолкла. Руки у нее дрожали, как крылья перепуганной насмерть бабочки. – Если мама узнает, что я выдала ее тайны, она свалит часть вины на меня, Джеймс. Меня заточат в Безмолвном городе.

– Вовсе не обязательно. Это вина Татьяны, а вовсе не твоя. Совершенно очевидно, что она безумна, а Конклав способен проявить милосердие к больному…

Грейс подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо. Глаза ее блестели, но он не мог бы сказать, что было тому причиной – слезы или твердая решимость.

– Джеймс, – сказала она. – Прости меня.

– Простить? – повторил он. – За что?

– Я с самого начала не хотела делать это, – ответила девушка. – Но она настаивала. И он настаивал тоже. Это должен быть ты, и никто иной. Мать сделала меня своим оружием для того, чтобы сокрушить все препятствия на своем пути. Но твоя кровь, его кровь – с этим не под силу тягаться даже мне. Я могу привязать тебя к себе только с помощью его уз.

В руке ее что-то блеснуло. Она поймала запястье Джеймса, он попытался выдернуть руку, но она держала его крепко. Он почувствовал прикосновение холодного металла, услышал щелчок замка, и металлический браслет сомкнулся у него на запястье. Руку его пронзила боль, как будто он прикоснулся к электрическому проводу.

Он отшатнулся от Грейс. Какие-то тени мелькали у него перед глазами. В последний миг перед тем, как мир изменился до неузнаваемости, он увидел Корделию – она стояла на некотором расстоянии от него на краю крыши Института. Когда Джеймс повернул голову, чтобы взглянуть ей в глаза, она закрыла лицо руками и отошла прочь. Ему теперь было не дотянуться до нее. Он увидел у нее за спиной луну, а может быть, это была вовсе не луна. В черном ночном небе бешено вращалось какое-то серебряное колесо, и это колесо сияло так ярко, что затмевало свет звезд.

В Лондоне весь день шел дождь, но в Идрисе даже перед закатом было тепло. Люси шагала рядом с дядей Джемом по дорожке, обсаженной тенистыми деревьями. Портал перенес их на лесную поляну, располагавшуюся неподалеку от границ Аликанте. При помощи Портала нельзя было попасть непосредственно в столицу, защищенную стенами и особыми магическими барьерами. Но Люси это было безразлично. Сегодня ей не нужно было в город.

Они свернули на тропу, ведущую к Нетленным Полям. Джем – несмотря на свои старания, она не могла заставить себя называть его Братом Захарией – отбросил с головы капюшон, и ветер шевелил его черные волосы. Несмотря на то, что щеки и лоб Джема были покрыты шрамами, Люси впервые за всю свою жизнь вдруг осознала, что у него молодое лицо – молодое, как у ее матери. И она подумала: какие чувства испытывает Уилл, глядя на себя в зеркало, отмечая следы прожитых лет и вспоминая Джема, который сохранил внешность юноши? А может быть, когда любишь, то не замечаешь подобных вещей? Ведь ее родители не обращали внимания на разницу между собой.

«Это здесь».

Джем указал на миниатюрный город из белых домиков. Это был некрополь Аликанте, здесь семьи Идриса хоронили своих умерших. Между склепами тянулись узкие дорожки, усыпанные белым щебнем. Люси всегда нравилось, как устроены склепы в Идрисе – они походили на маленькие домики с дверями, воротами, с покатыми крышами. В отличие от простых людей, Сумеречные охотники не украшали надгробные памятники статуями ангелов. Родовые имена были вырезаны на камне над дверями или выгравированы на металлических пластинах: Бельфлер, Картрайт, Кросскилл, Лавлэйс, Бриджсток. Люди, некогда враждовавшие между собой, теперь покоились рядом. Наконец, она нашла то, что искала – большой надгробный памятник под раскидистым деревом, с надписью: «Блэкторн».

Она остановилась и осмотрела склеп. Он ничем не отличался от других, если не считать орнамента из терновых веток, украшавшего основание. Имена умерших были выбиты на левой стенке, отчего склеп походил на памятник рядовым, погибшим на войне. Люси без труда нашла нужное ей имя – последнее. «Джесс Блэкторн 1879–1896».

Люси вспомнила, что встреча в лесу произошла спустя всего лишь год после его смерти. Он совсем недавно стал призраком. Но тогда ей показалось, что он намного старше ее, и она даже не подумала, что он и сам способен испытывать страх.

Все считали, что Джесс давно умер. Но никто не знал, какие страдания ему пришлось испытать с тех пор, какие жертвы он принес.

Она прикоснулась к медальону, висевшему у нее на шее, и повернулась к Джему.

– Извини, дядя, я хотела бы немного побыть одна.

Джем некоторое время стоял, «глядя» на нее сверху вниз, и она поняла, что ему все это не нравится. Естественно, было трудно судить о его чувствах по этому бесстрастному лицу с закрытыми глазами. Он не сразу согласился выполнить просьбу Люси проводить ее в Идрис, на кладбище, чтобы навестить склеп, и с подозрением отнесся к просьбе ничего не говорить родителям. Он сдался лишь после того, как она пригрозила найти для этой цели какого-нибудь мага.

Джем легко коснулся ее волос.

«Не думай слишком часто о смерти и не печалься об умерших. Твое имя означает «свет». Обратись к солнцу и забудь о ночи».

– Я все понимаю, дядя Джем, – сказала она. – Это ненадолго.

Он кивнул и скрылся среди теней, как это умели делать только Безмолвные Братья.

Люси снова взглянула на могилу. Она знала, что праха Джесса там нет, но все равно пребывание здесь почему-то утешало ее.

– Я никому не рассказала о том, что видела в Чизвик-хаусе, и никому не расскажу, – произнесла она вслух. – Я молчала не ради Грейс, не ради вашей матери. Только ради тебя. Я не думала, что ты окажешься таким верным другом мне, Джесс. Я не думала, что ты пожертвуешь собственной жизнью, чтобы спасти моего брата. Ты гневался на меня в тот день, и больше всего я сожалею о том, что не успела попросить у тебя прощения. Мне не следовало пользоваться своей силой, чтобы заставить тебя. Мне до сих пор трудно представить себе, что я обладаю какой-то силой, и даже теперь я не понимаю, в чем она заключается. – Она прикоснулась кончиками пальцев к его имени, высеченному на полированном мраморе. – И теперь, когда тебя нет со мной, я вряд ли когда-нибудь постигну это.

– Придет время, и ты все поймешь.

Она подняла голову и увидела его. Джесс стоял, привалившись плечом к надгробию, как крестьянский парень у ворот фермы. Он улыбался своей загадочной улыбкой, прямые черные волосы спадали ему на глаза. Люси выронила цветы и машинально потянулась к его руке.

Но пальцы ее схватили пустоту. Тело Джесса перестало быть вещественным, и теперь он представлял собой всего лишь облако холодного воздуха.

Она отдернула руку, прижала ее к груди.

– Джесс, что с тобой?

– Жизненная сила покидает меня, – заговорил он. – Возможно, в этом медальоне заключалось нечто большее, чем мое последнее дыхание.

– Мне очень жаль, – прошептала Люси. – Это я во всем виновата.

– Нет, Люси.

Джесс шагнул к ней; она ощутила холод, исходивший от призрака, и пристально оглядела его. Он меньше походил на человека, но, как это ни странно, стал прекраснее, чем прежде: у него была гладкая, словно стекло, кожа, пушистые черные ресницы.

– Ты дала мне то, чего у меня никогда прежде не было, даже при жизни. Возможность хотя бы ненадолго стать Сумеречным охотником. Стать таким же, как вы, как все те, кто сражается с демонами. Я думал, что никогда не получу возможность сделать что-то полезное для других.

– Ты сделал для нас очень много, – ответила Люси. – Без тебя мы не совершили бы этого, хотя никто, кроме меня, не знает о твоей роли в нашем деле. А потом ты спас жизнь Джеймсу, и поэтому я всегда буду перед тобой в неоплатном долгу.

Глаза Джесса почему-то стали черными.

– Не стоит думать о долге перед умершими, Люси.

– Но я буду помнить, – прошептала она. – Твое тело до сих пор находится в Чизвик-хаусе? Грейс заботится о тебе?

– Да. Она приходит, когда у нее появляется такая возможность, говорит остальным, что ей нужно присматривать за домом, ведь теперь мы не можем доверять… – Он резко замолчал. – Наша с тобой встреча, Люси, научила меня иначе смотреть на мир, – заговорил он снова через какое-то время. – Раньше я думал, что странное поведение матери – всего лишь безобидные причуды. До той минуты, когда та чешуйчатая тварь напала на Грейс, я не знал, что она связалась с демонами.