Текст книги "Золотая цепь"

Автор книги: Кассандра Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)

– Вечно я отправляюсь к дьяволу, – вздохнул Мэтью, но в глазах его блеснули хитрые искорки. – Я буду в таверне к полуночи. Приходи, когда сможешь.

Джеймс извинился и поспешил прочь. Ему казалось, что письмо, лежавшее в кармане жилета, живое и бьется, как второе сердце. Снова и снова перед глазами у него возникала последняя строчка, написанная рукой Грейс:

«Я буду ждать там и молиться, чтобы ты пришел. Помоги мне, Джеймс. Я в опасности».

Алистер высадил Корделию у дома Анны, небрежно потрепал ее по голове и пообещал вернуться незадолго до девяти. В девять мать обычно приказывала подавать обед, и Корделия подумала, что они здорово рискуют, однако прежде, чем она успела окликнуть брата и спросить, куда он направляется, коляска уехала прочь. Корделия удивилась, но не слишком.

Она со вздохом отвернулась и принялась рассматривать Перси-стрит, узкую улочку, отходившую от Тоттенхэм-Корт-Роуд. Вдоль улицы тянулись ряды домов из красного кирпича, и все эти дома выглядели совершенно одинаковыми. У каждого были подъемные окна, белая парадная дверь, кирпичные дымоходы, крыльцо с несколькими ступенями. Железные ограды у дверей для слуг были выкрашены черной краской.

На ступенях перед домом 30 сидела какая-то девушка и плакала. Она была одета по последней моде, в прогулочное платье из синей фуляровой ткани с кружевной отделкой. На юбку было нашито, наверное, несколько акров оборок. Волосы девушки поддерживала повязка с шелковыми розочками, и цветы вздрагивали при каждом рыдании.

Корделия проверила адрес, записанный на листке бумаги – у нее еще оставалась робкая надежда на то, что ей все-таки нужно не сюда. Увы, Анна жила именно в доме номер тридцать. Корделия вздохнула, расправила плечи и направилась к крыльцу.

– Прошу прощения, – заговорила она. Девушка своими юбками загораживала вход, и не было никакой возможности незаметно протиснуться мимо нее. – Могу я пройти к Анне Лайтвуд?

Девушка резко подняла голову. Она была очень хорошенькой: со светлыми волосами и розовыми, несмотря на слезы, щеками.

– А зачем вам туда? Вы кто? – недовольно воскликнула она.

– Я, э-э… – Корделия внимательно пригляделась к незнакомке. Определенно, из простых людей – ни Меток, ни признаков гламора. – Я ее кузина. – Это было не совсем верно, но она не смогла придумать ничего лучшего.

– О. – Девушка взглянула на незнакомку уже не так сердито. – Я… я здесь потому… ну, потому, что это просто слишком, слишком ужасно…

– Могу я спросить, в чем заключается ваша проблема? – спросила Корделия, в глубине души не желая услышать ответ; она понимала, что вряд ли сможет найти какое-то решение проблем рыдающей девицы.

– Анна, – простонала девушка. – Я любила ее – я до сих пор ее люблю! Я готова была бросить ради нее все, все это, приличное общество и его правила, лишь бы быть с ней вместе, но она вышвырнула меня на улицу, как собачонку!

– Ну-ну, полно, Эванджелина, – раздался чей-то ленивый голос, и Корделия, подняв голову, увидела в окне второго этажа Анну. Анна была одета в роскошный мужской халат из бордовой парчи с золотым отливом, лицо ее обрамляли короткие волнистые кудри. – Как ты можешь говорить, будто тебя вышвырнули на улицу, если за тобой сейчас приедет мамочка, два лакея и дворецкий. – Она помахала рукой. – Добрый день, Корделия.

– О Боже, – воскликнула Корделия и погладила несчастную по плечу.

– А кроме того, Эванджелина, – продолжала Анна, – в среду ты выходишь замуж. За баронета.

– Он мне не нужен! – Эванджелина вскочила на ноги. – Мне нужна ты!

– Нет, – твердо ответила Анна. – Тебе нужен баронет. А не жизнь в моей крошечной квартирке, заваленной всяким хламом. А теперь иди, Эванджелина, будь умницей.

Девушка снова разразилась рыданиями.

– Я думала, что я – твоя единственная, твоя судьба, – хныкала она. – После всех других девушек… я думала, они для тебя ничего не значили…

– Не значили, – весело согласилась Анна. – Как и ты. Поднимайтесь же, Корделия, чайник уже вскипел.

Эванджелина издала такой страшный вопль, что Корделия отпрянула, испугавшись за собственную безопасность. Покинутая возлюбленная тряхнула головой, и ее светлые кудри рассыпались по плечам.

– Я не собираюсь это терпеть! – объявила она. – Я возвращаюсь!

На лице Анны отразилась тревога.

– Корделия, пожалуйста, остановите ее, моя хозяйка ненавидит скандалы…

В этот момент раздался стук копыт, и из-за угла выехала легкая коляска, в которую были запряжены две одинаковые серые лошади. На козлах сидела женщина с пышными формами, облаченная в платье с широкими юбками и редингот. Дама резко остановила экипаж у крыльца дома номер тридцать и в ярости воззрилась на плачущую девушку.

– Эванджелина! – взревела она. – Немедленно садись в карету!

Эванджелина сразу присмирела.

– Иду, мама, – пропищала она и бросилась выполнять приказание.

В этот момент мамаша заметила в окне Анну, поглощенную изучением незажженной сигары. Перья на шляпе разгневанной дамы затряслись, и Корделии показалось, что сейчас она взглядом пробуравит в Анне дыру.

– Вы! – крикнула она. – Вы недостойный человек! Как вам не стыдно разбивать сердца девушкам! Позор, сэр! Если бы дело происходило сто лет назад, я вызвала бы вас на дуэль, попомните мои слова!

Анна расхохоталась. Дверца кареты захлопнулась, лошади понеслись во весь опор. Карета с грохотом покатила прочь и через минуту скрылась за углом.

Анна доброжелательно взглянула на Корделию.

– Поднимайтесь же, – сказала она. – Я живу на втором этаже; сейчас я вам открою.

Корделия, чувствуя себя так, словно ее подхватил и унес тайфун, поднялась на крыльцо и вошла в холл, вид которого показался ей довольно убогим. На площадке между лестничными пролетами горела тусклая лампа. На полу лежал старый истертый ковер. Корделия постаралась не касаться ободранных деревянных перил, чтобы не посадить занозу, поэтому на последних ступенях споткнулась и едва не упала.

Как и обещала Анна, дверь в ее жилище была распахнута. Квартира оказалась довольно уютной, что было несколько неожиданно после мрачной лестничной площадки. Стены были оклеены темно-зелеными с золотом обоями в викторианском стиле; по комнате без всякого порядка были расставлены разрозненные предметы мебели, но, несмотря на это, интерьер выглядел весьма оригинально и даже шикарно. Корделии пришло в голову сравнение: воюющие армии, которые в конце концов заключили выгодное для всех перемирие. Здесь был устрашающих размеров диван, обитый вытертым бархатом золотисто-коричневого цвета, несколько кресел с подголовниками и старыми выцветшими подушками, турецкий ковер и лампа Тиффани с мозаичным стеклянным абажуром. Каминную полку украшала дюжина кинжалов с инкрустированными рукоятями, торчавших под разными углами. Драгоценные камни переливались в лучах вечернего солнца. У двери, ведущей в спальню, на небольшом столике красовалось огромное чучело разноцветной змеи с двумя головами.

– Вижу, вы заинтересовались Персивалем, – заметила Анна, махнув рукой в сторону чучела. – Эффектно, не правда ли?

Она стояла у окна с поднятой рамой, глядя на вечерний город и наблюдая за тем, как солнце скрывается за крышами. Пояс был развязан, и Корделия заметила, что под халатом на Анне надеты темные брюки и ослепительно белая мужская сорочка. Несколько верхних пуговиц сорочки было расстегнуто. Кожа молодой женщины лишь едва заметно отличалась по цвету от белой ткани, а ее волосы, завивавшиеся на затылке, были такими же черными, как у Джеймса. Это были волосы Эрондейлов, волосы цвета воронова крыла.

– Интересная расцветка, – ответила Корделия.

– Это был дар любви. Я никогда не ухаживаю за скучными девицами. – Анна обернулась, чтобы взглянуть на Корделию, и полы халата взметнулись, словно крылья. Корделия не осмелилась бы назвать Анну «симпатичной» или «хорошенькой» – красота ее была необыкновенной, ошеломляющей, завораживающей. Слово «хорошенькая» казалось жалким и неподобающим по отношению к Анне.

– Я не ослышалась, та дама назвала вас «сэр»? – с любопытством спросила Корделия. – Она что, приняла вас за мужчину?

– Возможно. – Анна стряхнула в камин пепел с сигары. – По собственному опыту я знаю: для всех будет лучше, если позволить людям верить в то, во что они хотят верить.

И с этими словами она упала на диван. Она носила брюки без подтяжек, однако, в отличие от мужчин, для которых брюки были сшиты, у Анны имелись бедра, и брюки облегали стройную фигуру, подчеркивая ее красоту и элегантность.

– Бедняжка Эванджелина, – сказала Корделия.

Она сняла со спины перевязь с Кортаной, прислонила меч к стене, затем, расправив юбки, устроилась в одном из кресел.

Анна вздохнула.

– Это уже далеко не первый наш разрыв, – объяснила она. – В последние несколько раз я старалась вести себя мягче, но день свадьбы приближается, и я решила, что в интересах самой Эванджелины мне стоит проявить твердость. Я вовсе не желаю разрушать ее жизнь. – Она наклонилась вперед, пристально глядя на Корделию. – А теперь, Корделия Карстерс, расскажите мне все свои секреты.

– Мне кажется, не следует этого делать, – возразила Корделия. – Я не очень хорошо вас знаю.

Анна рассмеялась.

– Вы всегда выражаетесь с такой прямотой? Если вы не хотите поболтать, зачем же вы пришли ко мне на чай?

– Я не говорила, что не хочу поболтать. Просто я не хочу болтать о себе.

Анна снова улыбнулась.

– Вы просто невыносимое юное создание, – произнесла она, хотя тон ее вовсе не был раздраженным. – О! Чайник.

Снова взметнулся водоворот золотистой парчи, Анна вскочила с дивана и устремилась в тесную кухоньку. Стены в кухне были выкрашены в светлые цвета, в маленькое окно был виден кирпичный фасад дома на противоположной стороне улицы.

– Ну что ж, если вы хотите поболтать, но не желаете рассказывать о себе, почему бы не посплетничать о вашем брате? Он все такой же невыносимый субъект, каким был в школе?

– Разве вы учились в школе вместе с Алистером? – удивилась Корделия и подумала, что брат наверняка упомянул бы об этом.

– Вовсе нет, но с ним учились Джеймс, Мэтью и остальные Веселые разбойники; так вот, Мэтью говорит, что Алистер был довольно-таки противным типом и доставлял им всем кучу неприятностей. Только не обижайтесь, ладно? С другой стороны, должна признать, что Томас ни разу не сказал о нем плохого слова. Сахар? Молока у меня нет.

– Спасибо, сахара не нужно, – ответила Корделия, и Анна вернулась в гостиную, держа в руках щербатую чашку и блюдце. Корделия неловко поставила все это на колени.

– Алистер действительно иногда бывает невыносимым, – согласилась она с неохотой, – но мне кажется, что он ведет себя так не нарочно.

– Как вы считаете, может быть, он влюблен? – предположила Анна. – Бывает, что влюбленные ведут себя просто ужасно.

– Не знаю, в кого он может быть влюблен, – улыбнулась Корделия. – После нашего приезда он был слишком занят, чтобы искать предмет страсти, и я сомневаюсь, что последние события могут вызвать у кого-то порыв влюбиться.

– А что именно натворил ваш отец? – неожиданно спросила Анна.

– Как вы сказали? – Корделия едва не пролила свой чай.

– Всем известно, что он совершил какой-то серьезный проступок или даже преступление, – объяснила Анна. – И что ваша мать приехала сюда для того, чтобы завести полезные связи среди Сумеречных охотников и влиться в наше общество. Надеюсь, местные не будут из-за этого смотреть на вас свысока. Мне нравится ваша мать. Она напоминает мне королеву из старинной сказки или пери из поэмы «Лалла-Рук»[19]19
  «Лалла-Рук» (1817) – восточная повесть в стихах и прозе ирландского поэта Томаса Мура (1779–1852).


[Закрыть]. Ведь ваша матушка родом из Персии, верно?

– Да, – осторожно ответила Корделия.

– Тогда почему у вашего брата такие светлые волосы? – расспрашивала Анна. – А у вас рыжие. Я считала, что у уроженцев Персии черные волосы.

Корделия поставила чашку на столик.

– В Персии живет множество людей, и все выглядят по-разному, – сказала она. – Вы же не думаете, что все англичане должны быть похожи друг на друга как две капли воды, верно? Так почему это должно касаться только Англии? Мой отец – британец, у него светлые волосы и глаза, а у матери в детстве были рыжие волосы, но с возрастом они потемнели. Что касается Алистера, то он просто красит голову.

– Вот как? – Анна приподняла изящно изогнутые брови. – Почему же?

– Потому что ему очень не нравится тот факт, что у него черные от природы волосы, черные глаза и смуглая кожа, – объяснила Корделия. – Никогда не нравился. У нас поместье в Девоне, и когда мы появлялись в деревне, люди пялились на него, словно на черта с рогами и хвостом.

Удивление на лице Анны сменилось довольно-таки грозным выражением.

– Эти людишки… – Она смолкла, вздохнула и произнесла какое-то неизвестное Корделии слово. – Теперь я, пожалуй, сочувствую вашему брату, а этого мне хотелось меньше всего. Быстрее, задайте мне какой-нибудь вопрос.

– Почему вы хотели со мной встретиться? – спросила Корделия. – Я моложе вас, и вы наверняка знакомы с множеством более интересных людей.

Анна поднялась с дивана, шелестя халатом.

– Мне нужно переодеться, – объявила она и скрылась в спальне. Она закрыла за собой дверь, но, поскольку стены в квартире были тонкими, Корделия прекрасно слышала каждое слово.

– Ну что ж, сначала мне захотелось узнать вас поближе потому, что вы, так сказать, новичок в нашем обществе, и мне было интересно, достаточно ли вы хороши для нашего Джейми или для нашего Мэтью.

– Хороша в каком смысле?

– В смысле брака, конечно же, – ответила Анна. – Что-либо иное вызвало бы здесь скандал.

Корделия хотела что-нибудь ответить, но не нашла слов. Она услышала, как Анна рассмеялась. У нее был нежный, мягкий смех, походивший на тающее сливочное масло.

– Вы слишком легко поддаетесь, не могу удержаться, чтобы вас не подразнить, – сказала она. – Мне так хочется разузнать их тайны, а также тайны Кристофера и Томаса. Без всякого злого умысла, естественно. Они мои любимцы, эти четверо, но вы, должно быть, сами это заметили. Увы, в Лондоне в нынешнем сезоне урожай девушек на выданье довольно скудный – разумеется, я не имею в виду Люси, она восхитительна, но она никогда не будет смотреть на этих мальчишек иначе, чем на братьев.

– Вполне разумно с ее стороны, – пробормотала Корделия, – особенно если речь идет о Джеймсе.

– Тем не менее, им нужна муза, – продолжала Анна. – Девушка, которая будет дарить им вдохновение. Которая будет посвящена во все их секреты. Вы не хотели бы стать музой?

– Нет, – ответила Корделия. – Я хотела бы стать героем.

Анна приоткрыла дверь, просунула в щель голову и долго смотрела на Корделию из-под длинных темных ресниц. Затем улыбнулась.

– Я так и думала, – заметила она после минутной паузы и снова исчезла в спальне, захлопнув за собой дверь. – Именно поэтому я и попросила вас прийти сюда.

У Корделии уже голова шла кругом от этого разговора.

– Что вы имеете в виду?

– Мы в опасности, – крикнула в ответ Анна. – Все мы, Сумеречные охотники. Конклав не желает этого видеть, и я боюсь, что если мы не предпримем определенные шаги, через несколько дней состояние Барбары и Пирса ухудшится, и… Ариадны тоже. – Голос ее дрогнул. – Они при смерти. Мне нужна ваша помощь.

– Но чем я могу… – начала Корделия и смолкла, услышав громкий стук парадной двери.

– Анна! – раздался на лестничной площадке глубокий мужской голос. Вслед за голосом послышался топот, и в квартиру Анны ворвался Мэтью Фэйрчайлд.

8. В знакомой стране

 
Когда душа твоя охвачена тоскою,
Рыдай и не жалей горючих слез;
Увидишь ты, как ангелы Господни
Спускаются с Небес на Чаринг-Кросс.
 

Фрэнсис Томпсон, «В знакомой стране»

Прическа Мэтью растрепалась, видимо, от поспешного подъема по лестнице, но одет он был нарядно: на нем был парчовый жилет, в руке он сжимал новую шелковую шляпу. Сверкали драгоценные камни в запонках, на булавке для галстука; на руке поблескивала печатка.

– Анна, ты мне не поверишь… – При виде Корделии он замолчал и лишь через пару секунд снова обрел дар речи. – А вы что здесь делаете?

Корделия подумала, что такой невежливый вопрос, заданный к тому же не слишком любезным тоном, не заслуживает ответа, но затем решила снизойти до нахала.

– Пью чай.

Мэтью обвел взглядом комнату. У него были необыкновенные глаза, Корделия прежде никогда таких не видела. Иногда, если свет падал под определенным углом, они становились прозрачными, как изумруды, а иногда казались темными, словно еловая чаща.

– Что-то я не вижу Анну, – заметил он слегка удивленным тоном. Корделии даже показалось, что эта фраза прозвучала слегка враждебно. Может, Мэтью заподозрил, что она, Корделия, запихнула хозяйку в чайник?

– Она у себя в спальне, – ответила Корделия, постаравшись принять холодный и неприступный вид.

– Одна? – уточнил Мэтью.

– Мэтью! – крикнула Анна из соседней комнаты. – Не болтай глупости.

Мэтью подошел к слегка приоткрытой двери спальни, прислонился к косяку и заговорил с Анной. Видимо, его не волновало, услышит его слова Корделия или нет.

– У меня сегодня был просто сумасшедший день, – жалобно произнес он. – Татьяна Блэкторн оклеветала Джеймса, а мой чертов старший братец целиком и полностью на ее стороне. Несмотря на все это, Джеймс смылся на свидание с Грейс. Я пришел к тебе с целью выпить и попытаться забыть о том, что мой парабатай постоянно творит глупости. – Он взглянул на часы. – Но к полуночи я должен явиться на Флит-стрит.

Анна появилась из спальни в живописном наряде: в черной бархатной куртке, таких же брюках и белой шелковой сорочке с галстуком. На шее у нее болтался монокль, сапоги были начищены до блеска. Глядя на них с Мэтью, трудно было решить, кто из них будет больше уместен на картинке в журнале «Панч», изображающей представителей современной золотой молодежи.

– Кошмарная история, – Анна поцокала языком. – Так мы идем?

– Конечно, – ответил Мэтью. – Корделия, встреча с вами была неожиданной, но приятной.

– Можешь не прощаться, – усмехнулась Анна, доставая белые перчатки. – Корделия поедет с нами. Ведь именно за этим я и пригласила ее сюда.

– Я думала, что вы хотите выпить чаю в моей компании! – удивилась Корделия.

– Никто никогда не ходит в гости лишь затем, чтобы выпить чаю, – заявила Анна. – Чай – это предлог для осуществления неких тайных намерений.

– Анна, Корделия – приличная молодая леди, – напомнил Мэтью. – Вряд ли она захочет рисковать своей репутацией, показываясь в обществе жителей Нижнего Мира и всяких изгоев.

– Корделия хочет стать героем, – сообщила Анна. – Нельзя стать героем, сидя дома и вышивая сэмплеры[20]20
  Сэмплер – вид вышивки, которая представляет собой образец, состоящий из алфавита, цифр, отдельных мотивов и надписей, образцов стежков, декоративных рамок и т. п. Первоначально использовались в качестве пособий для вышивальщиц. В XIX в. сэмплеры стали отображать семейные события, генеалогические древа, географические карты, математические таблицы.


[Закрыть]. – Глаза ее сверкнули. – Я присутствовала сегодня на заседании Анклава, а ты – нет. Я знаю, как именно члены Анклава реагируют на текущую ситуацию, и считаю, что наши лидеры не в состоянии ни помочь тем, кого ужалили ядовитые твари, ни предотвратить очередное кровопролитие.

Когда Мэтью заговорил, в его голосе чувствовалась детская растерянность.

– А я думал, Барбаре уже лучше. Томас сказал…

– Безмолвные Братья погрузили раненых в сон, – вмешалась Корделия, которая слышала последние новости от Алистера. – Они надеются, что это поможет выздоровлению, но…

– Надеяться и искать решение – это разные вещи, – перебила ее Анна. – Конклав настаивает на том, что это была спонтанная атака демонов, и что они явились в наш мир не при свете дня, а в тот момент, когда солнце было скрыто за плотными облаками. В Риджентс-парк отправлены патрули.

– Она не была спонтанной, – возразила Корделия. – В парке находились простые люди, но демоны не тронули их.

– А кроме того, демоны появились прежде, чем тучи скрыли небо, – добавил Мэтью. – Когда Пирса укусили, солнце еще светило вовсю.

– Вижу, до вас дошла суть проблемы, – заметила Анна. – Несколько членов Анклава, включая моих родителей, указали собранию на эти несоответствия, но большинство предпочитает думать о недавнем нападении как о рядовой атаке, ничем не отличающейся от прежних. А не как о чем-то новом и необычном.

– Значит, вы считаете, что это нечто новое, – сказала Корделия.

– Я в этом совершенно уверена, – подтвердила Анна. – А когда некая новая сверхъестественная сила угрожает Лондону, кто первый узнает об этом? Существа из Нижнего Мира. Я собираюсь расспросить кое-каких знакомых. В прежние времена у Конклава имелись связи среди Верховных Магов, лидеров кланов вампиров и вервольфов. А также с Королевой Благого Двора. – Она раздраженно тряхнула головой. – Я понимаю, дядя Уилл и тетя Тесса сделали все, что могли. Но Сумеречные охотники в свое время недостаточно серьезно отнеслись к этим союзам, ничего не сделали ради поддержания хороших отношений с магами, и теперь Анклаву остается полагаться исключительно на себя.

– Я понял, – воскликнул Мэтью, и глаза его снова сверкнули. – Значит, мы отправляемся в Адский Альков.

– Мы с Мэтью время от времени посещаем богемный салон в особняке, принадлежащем Верховному Магу Лондона, – пояснила Анна. – Его зовут Малкольм Фейд.

– Малкольм Фейд? – переспросила Корделия. Она кое-что слышала об этом чародее. Обычно Верховных Магов крупных городов избирали, но иногда какой-нибудь могущественный маг просто присваивал себе этот титул. Малкольм Фейд появился в Лондоне в начале века и объявил, что станет Верховным Магом, потому что Рагнор Фелл добровольно покинул этот пост, а Магнуса Бейна никто не видел уже несколько месяцев.

Люси пребывала в полнейшем восторге от этой новости, особенно после того, как Фейд нанес визит в Институт, чтобы поболтать с Уиллом и Тессой. Она рассказывала, что у него волосы цвета соли и фиалковые глаза, была влюблена в него почти целую неделю и не могла писать Корделии ни о ком и ни о чем, кроме него.

– Каждый житель Нижнего Мира, который хоть чего-нибудь стоит, посещает вечера в этом особняке, – говорила Анна. – Настало время заняться тем, что мы умеем делать лучше всего.

– Напиваться? – предположил Мэтью.

– Очаровывать, – поправила его Анна. – Задавать вопросы. Пытаться разузнать как можно больше. – Она протянула молодому человеку руку, затянутую в перчатку. – Ну-ну, давай же, поднимайся, Мэтью. Твой экипаж внизу?

– В твоем полном распоряжении, – кивнул Мэтью. – Вы уверены, что хотите пойти с нами, Корделия? Если ваша матушка узнает, будет скандал.

Корделия не дала себе труда ответить и на пути к двери наклонилась за Кортаной. Солнце село, ночь была сырой и довольно прохладной. У тротуара ждала коляска с гербами Консула на дверцах; на козлах с бесстрастным видом сидел один из слуг Консула, темноволосый человек средних лет. Кто-то оставил на ступенях крыльца охапку роз со срезанными головками. Эванджелина. А может быть, другая девушка?

– Так что же это за салон, расскажите подробнее, – попросила Корделия, когда Мэтью подал ей руку, чтобы помочь забраться в карету.

Разумеется, она слышала о салонах – домах, где знаменитости, могущественные и родовитые люди собирались для того, чтобы говорить об искусстве и поэзии. Ходили разговоры о том, что на таких вечерах творились и менее пристойные вещи, что в укромных уголках и тенистых садах парочки назначали друг другу свидания.

Анна и Мэтью забрались в коляску вслед за Корделией, причем Анна небрежно отстранила протянутую руку Мэтью.

– Единственный в своем роде, – сообщила Анна, откинувшись на спинку сиденья, обитого черным бархатом. – Там бывают самые известные представители Нижнего Мира.

Карета, едва тронувшись, набрала приличную скорость.

Анна продолжала:

– Возможно, о ком-то из них вы слышали. Некоторые не заслуживают своей репутации, а репутация других незаслуженно скромна.

– Никогда не думала, что существа Нижнего Мира интересуются живописью и поэзией, – заметила Корделия. – Но, с другой стороны, почему бы и нет, верно? Это мы, Сумеречные охотники, далеки от искусства. Мы не творческие люди.

– Почему же не творческие? – возразил Мэтью. – Просто нам с детства внушают, что это не наше дело, что нам не следует опускаться до ерунды, занимающей простых. Не путайте подчинение запретам с природным отсутствием талантов.

– А вы творите, Мэтью? – спросила Корделия, глядя ему прямо в лицо. – Вы рисуете, пишете красками, сочиняете стихи?

– Люси пишет, – сказал Мэтью, и глаза его превратились в два темных озера. – Мне казалось, она иногда посылает вам свои произведения.

– У Люси свои проблемы, – ответила Корделия. – Она ничего не говорит, но я знаю: она очень боится. Возможно, рано или поздно она вынуждена будет бросить литературу потому, что она – Сумеречный охотник. Считается, что это должно быть для нее важнее всего остального. – Она помолчала немного. – А что означает «Адский Альков»?

Глаза Анны мерцали в полумраке. Она ответила:

– Официальные собрания академиков и выдающихся писателей в Париже всегда контролировали мужчины, но салоны – это мир, в котором царствуют женщины. Одна известная аристократка принимала друзей-художников в своем алькове, в пространстве между кроватью и стеной. Скандальное местечко. С тех пор кружки людей искусства, где главенствует женщина, неофициально называют «альковами».

– Но мне показалось, вы говорили, что хозяин этого салона – Малкольм Фейд.

– Ему принадлежит здание, – уточнила Анна. – А что касается лица, которое им руководит… вы скоро сами все увидите.

Корделия не любила долго ждать ответов на свои вопросы. Она вздохнула и взглянула в окно.

– Куда мы едем?

– На Бервик-стрит, – сообщила Анна и подмигнула. – Это в Сохо.

Корделия плохо знала Лондон, но слышала, что Сохо – район, облюбованный представителями богемы. Здесь обитали беспутные писатели и голодающие художники, социалисты без гроша в кармане и начинающие музыканты, а с ними соседствовали мелкие лавочники, торговцы, обнищавшие аристократы и дамы с дурной репутацией.

Все это звучало очень заманчиво и волнующе; и еще Корделия знала, что мать никогда бы не позволила ей посещать подобный квартал.

– Сохо, – едва слышно повторила она, когда колеса экипажа загремели по узкой, темной улочке, вдоль которой тянулись рыночные лотки. В тусклом свете керосиновых ламп можно было различить лица торговцев, которые болтали друг с другом или спорили о цене с покупателями, перебиравшими потрескавшуюся фарфоровую посуду и подержанную одежду. Джентльмены – нет, вряд ли этих людей можно было назвать джентльменами, подумала Корделия – прямо на улице примеряли пальто и пиджаки, а их жены щупали материал и делали замечания по поводу фасона. Мясник распахнул двери своего заведения и торговал кусками мяса при свете газовых фонарей.

– Все это протухнет еще до утра, дорогая, – объяснила Анна, перехватив озадаченный взгляд Корделии.

Пекари и бакалейщики тоже развернули бурную деятельность. Карета проехала мимо маленького кафе и ярко освещенного паба «Голубые Столбы».

– Это здесь, – сказала Анна, и экипаж остановился. Они спрыгнули на мостовую и очутились на перекрестке Бервик-стрит и тесного переулка под названием Тайлерс Корт, ведущего куда-то в темноту. Вокруг смеялись и кричали люди, пахло жареными каштанами.

Пошептавшись о чем-то с Мэтью, Анна скрылась в переулке, и ее высокая фигура, одетая в черное, сразу слилась с тенями. Корделия осталась наедине с Мэтью. Шляпа его съехала набок, и он задумчиво рассматривал девушку.

Корделия огляделась, читая вывески. В дверях маячили женские силуэты. Она вспомнила голос матери: «Падшая женщина, ну, ты понимаешь». Как будто девушка просто споткнулась и потеряла равновесие. Корделия попыталась представить себе, каково это. Целоваться с мужчинами за деньги, и не только целоваться…

– О чем вы думаете? – спросил Мэтью.

Корделия сделала над собой усилие и отвела взгляд от женщины с нарумяненными щеками, которая улыбалась прохожему в мешковатой одежде рабочего.

– А что такое «гранильные работы»? – спросила она, не потому, что ей это было интересно, но потому, что ей на глаза попалась вывеска «А. Джонс, Гранильные работы», и еще потому, что присутствие Мэтью ее нервировало.

– Здесь высекают на камне разные лапидарные формулировки, – ответил Мэтью, – чтобы сохранить их в веках. Например, мудрые изречения: «мы только прах и тень». Или, наоборот, всякую чепуху, вроде слов, которые срываются у меня с языка.

Корделия кивнула на вывеску.

– Они продают фразы?

– Они продают предметы, на которых вырезаны фразы, – пояснил Мэтью. – Например, можешь обратиться в эту лавку, если нужно выгравировать на обручальном кольце слова любви. Или вырезать слова сожаления и печали на своей могильной плите. Я лично планирую выбить у себя на надгробии что-нибудь возвышенное.

– Ты меня удивляешь, – улыбнулась Корделия. – Я вся внимание.

Мэтью воздел руки к небу, и лицо его озарил свет вонючих керосиновых ламп.

– Возможно, это будет нечто простое, вроде: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?»[21]21
  1 Кор. 15:55.


[Закрыть]. Но нет, вряд ли это изречение во всей полноте передает свет, который я несу в жизнь близких и друзей, и печаль, которую они испытают, когда светильник угаснет. Может быть:

 
«Напрасно не трать сожаления слов,
И горькие слезы не лей.
Под камнем покоится бренный остов,
Но факел горит средь теней»[22]22
  Распространенная американская эпитафия, высеченная, в частности, на могиле Белль Старр (1848–1889) – американской преступницы, иногда называемой «Королевой бандитов».


[Закрыть].
 

Мэтью повысил голос, и когда он закончил декламировать, в толпе, собравшейся у входа в «Голубые столбы», раздались аплодисменты. Мэтью опустил руки, и как раз в этот момент из переулка вернулась Анна.

– Прошу тебя, хватит болтать всякую ерунду, – бросила она. – А теперь идемте, нас ждут.

«Стояла глухая ночь, и в чаще леса царила кромешная тьма. Прекрасная Корделия неслась на белоснежном скакуне по извилистой тропе, посеребренной светом молодой луны. Ее блестящие локоны, отливающие золотом, развевались за спиной, а на ослепительно прекрасном лице застыло выражение железной решимости.

Внезапно она вскрикнула. Впереди на тропе, словно из-под земли, возник черный жеребец. Она придержала поводья и, резко остановившись, ахнула от неожиданности.

Это был он! Тот человек из гостиницы! Она узнала его лицо, тонкие черты, сверкающие зеленые глаза. У нее закружилась голова. Что он делает здесь, среди ночи, в одной лишь белой рубашке и облегающих брюках?

– Клянусь преисподней, – произнес он с сарказмом. – Меня предупреждали, что дамы в этой округе действуют весьма стремительно, но я не думал, что этот эпитет следует воспринимать буквально.

Корделия прикусила губу. Какое хладнокровие!

– Сделайте милость, сэр, посторонитесь и позвольте мне проехать! У меня срочное дело, от успеха которого зависит множество жизней!»

Люси добралась до конца предложения – а также ленты для пишущей машинки – и в восторге принялась аплодировать собственному таланту. «Сделайте милость, сэр, посторонитесь и позвольте мне проехать!» Корделия при любых обстоятельствах сохраняет присутствие духа! Сейчас между героиней и прекрасным разбойником проскочит искра; ведь в действительности перед нею был сын герцога, несправедливо обвиненный в преступлении и вынужденный добывать себе пропитание на большой дороге. Все это было невероятно романтично…