Текст книги "Золотая цепь"

Автор книги: Кассандра Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 41 страниц)

Арабелла, заметив пристальный взгляд Корделии, пожала плечами, скрытыми под тяжелой массой сине-зеленых волос.

– Я уже много лет не покидала моря. В последний раз, когда я посещала этот грязный, мрачный город, жители Нижнего Мира и Сумеречные охотники пытались разработать Соглашения. Тогда нефилимы не произвели на меня особого впечатления, и с тех пор моя любовь к Сумеречным охотникам не стала сильнее. Но бывают и исключения.

Еще до Соглашений. Эта женщина не выходила на берег больше тридцати лет.

Тем временем Арабелла прижалась к Анне; пальцы Анны, покрытые шрамами, ласково перебирали кудри русалки. Крошечные рыбки, совсем маленькие, словно искорки, рыжие и ярко-голубые, оживали при этих прикосновениях и перепрыгивали от одной пряди к другой вслед за рукой Анны.

– Моя дорогая, твои волосы подобны живописному водопаду, – мурлыкала Анна. – В них живет рыба.

Очевидно, Анна могла соблазнить за вечер не одну, а множество женщин. Арабелла вспыхнула, вскочила с коленей Анны и, все так же неловко покачиваясь, направилась к своему «бару».

– Мы знаем, зачем Анна привела вас, Мэтью, – сказал Малкольм. – Вы нас забавляете. Но по какой причине эта молодая девушка из семьи Карстерс сопровождает вас сегодня?

– Потому что нам нужна ваша помощь, – заявила Корделия.

Маги расхохотались. Малкольм поднял свой пустой бокал и уставился на Корделию с таким видом, словно она отпустила необыкновенно смешную шутку. Арабелла стояла у буфета, насыпая лепестки цветов в бокалы для шампанского, и мурлыкала что-то себе под нос.

На лицах Анны и Мэтью отразилась досада.

– Магнус Бейн помог бы им, – усмехнулась Гипатия, и звездочки в ее глазах снова замерцали. – Вот почему они явились ко мне. Это из-за Магнуса они теперь уверены, будто чародей всегда придет им на помощь.

– Магнуса здесь нет, – произнес Малкольм, глядя в пространство. – Я не желаю вам зла, дитя мое, но когда-то я любил женщину из расы Сумеречных охотников, и это принесло мне лишь горе.

– Она стала Железной Сестрой и разбила ему сердце, – объяснила Гипатия.

– О, – удивленно произнесла Корделия.

Железные Сестры представляли собой орден еще более таинственный, чем Безмолвные Братья. Суровые и безразличные ко всему мирскому, они в своей неприступной крепости изготавливали оружие нефилимов – клинки из адамаса, покрытые волшебными рунами. Они занимались этой работой уже на протяжении тысячи лет. Подобно Безмолвным Братьям, они не создавали семей, но в их обязанности входило накладывать защитные чары на новорожденных детей Сумеречных охотников. Никому, кроме Железных Сестер, не дозволялось переступать порог Адамантовой Цитадели, и только женщины имели право присоединяться к ордену. Их жизнь представлялась Корделии такой же одинокой и безрадостной, как существование Безмолвных Братьев.

– Мне кажется, это очень грустно.

– Вы правы, – ответил Малкольм. – И поэтому нашим народам лучше держаться подальше друг от друга, что бы там ни говорил Бейн.

– Я уже давно не виделась с Бейном, – заметила Гипатия, сомкнув кончики пальцев с позолоченными ногтями. – В прошлый раз, прежде чем покинуть Лондон, он помог нефилимам, но помнят ли они его исключительную любезность? Или они просто ждут его бескорыстной помощи при первых признаках неприятностей и принимают ее как должное? Я позволила вам посещать свой салон, Мэтью Фэйрчайлд, так как вы меня забавляете. Вы всего лишь дитя – прекрасное, но глупое дитя, которое тянет руки к огню, потому что пламя так красиво, но забывает о том, что можно обжечься. Однако разрешение приходить сюда вовсе не означает, что вы имеете право просить меня об услугах.

– Может быть, тебя развлечет беседа с ними, неужели тебе не любопытно, чего они хотят? – игриво произнесла Анна.

– Как будто ты сама не знаешь об этом, – высокомерно ответила Гипатия, но при этом бросила на Анну страстный взгляд, и та улыбнулась.

– А если мы для вас что-нибудь сделаем? – предложила Корделия. Арабелла снова вышла из своего алькова и поставила перед магами кубки, в которых плавали лепестки цветов. Малкольм взял кубок и посмотрел на него так, словно надеялся найти на дне утешение в своих горестях. Корделия поспешила добавить: – Что, если я спасу вам обоим жизнь?

На сей раз они не засмеялись, лишь устремили на девушку пристальные взгляды.

– Очаровательно, – наконец, усмехнулась Гипатия. – Но нам не угрожает опасность.

– Вы ошибаетесь, – сказала Корделия и вытащила из ножен Кортану. Клинок вспыхнул, словно длинный язык золотого пламени.

Ловко взмахнув мечом, Корделия выбила хрустальный бокал из пальцев Гипатии. Бокал разбился, во все стороны полетели осколки и брызги вина. Арабелла негодующе вскрикнула, Корделия резко развернулась и направила на нее острие Кортаны.

– Очень жаль, – произнесла Корделия. – Жаль, что первая встреченная мной русалка оказалась отравительницей.

Мэтью, который уже выпил свое вино, с громким стуком поставил бокал на столик.

– Яд?

– Этот яд действует только на магов, – успокоила его Корделия. – Она хотела убить их двоих.

– Могу я узнать, на чем основано это вопиющее обвинение? – гневно воскликнула Гипатия.

– Моей матери многое известно о лекарственных травах, и она поделилась кое-какими знаниями со мной, – объяснила Корделия. – Русалки выращивают одно ядовитое растение, подводную разновидность белладонны, и не продают его даже на Сумеречных базарах. Глоток отравленного вина означает смерть. Я видела, как она насыпала цветки растения в ваши бокалы.

Малкольм Фейд провел ладонью над своим кубком, и внутри зажглись танцующие пурпурные искорки. Алое винное пятно на ковре ожило, раскрылось, словно цветок, и обратилось в сгусток пурпурного дыма. Гипатия взглянула на осколки бокала с таким лицом, словно перед ней валялась дохлая крыса.

– Я провел детство в Корнуолле, где растет дикая белладонна, – негромко заговорил Малкольм. – Мне все известно о применении этого растения, и мне приходилось видеть ее подводного «родственника». Мисс Карстерс права. Она действительно спасла нам жизнь.

– Схватить русалку, – сквозь зубы приказала Гипатия.

Анна мгновенно поднялась с кресла, сжимая в руке кинжал; движения ее были грациозными и стремительными, как у кошки. Арабелла, оскалив зубы, принялась судорожно искать что-то за корсажем, но Анна схватила ее за запястье и с силой вывернула его. Какой-то предмет выпал из пальцев Арабеллы и покатился по золотому ковру: это был остро заточенный рог морского чудовища.

– Дай мне покончить с собой, – прошипела Арабелла, но Анна держала пленницу за горло. Руны вспыхнули на ее обнаженной тонкой руке; кинжал, который она сжимала в другой руке, сиял, будто пригоршня алмазов. – Позволь мне умереть с честью, как умирают морские существа.

– С честью? У отравителей нет чести. Так убивают только трусы, – презрительно бросила Гипатия. – Ты намеревалась отравить меня и Малкольма Фейда. И зачем это тебе? Чего ты хотела добиться этим?

– Она хочет отомстить, – вмешался Малкольм. – Я слышал о тебе, Арабелла. Ты считаешь, что много лет назад нефилимы нанесли тебе оскорбление. Должно быть, оскорбление оказалось гораздо серьезнее, чем мы думали. И когда Гипатия сообщила тебе, что сегодня у нас в гостях нефилимы, ты решила отплатить им. – Он прищурился. – Мы с Гипатией должны были умереть – чародеи отравлены Сумеречными охотниками, так ты собиралась объяснить происшедшее. Все существа Нижнего Мира, обитающие в Лондоне, ополчились бы на нефилимов.

Гипатия с каменным лицом взялась за небольшой золотой колокольчик. По огромной спальне разнесся звон, дверь приоткрылась, и на пороге возникла девушка-фэйри с синей кожей и длинными косами, в которые были вплетены цветы наперстянки.

– Вы звонили, госпожа?

Губы Гипатии сжались в тонкую линию.

– Гиацинта, позови стражу, пусть отведут эту русалку прочь и запрут ее в винном погребе.

– Прошу вас, хорошенько подумайте, прежде чем запирать отравительницу в винном погребе, – вмешался Мэтью. – Умоляю вас об этом ради собственного спокойствия, ведь я надеюсь еще не раз посетить ваш чудесный салон.

Гипатия нетерпеливо взмахнула рукой.

– Значит, в Комнату Шепота. Там она не сможет причинить нам неприятностей; скоро ее уведут и доставят в Спиральный Лабиринт.

– А потом? – спросила Корделия, когда в дверях появились два тролля в ливреях с золотым позументом, перехватили у Анны шипевшую, как змея, русалку и уволокли ее прочь. – Что с нею будет?

– Ее будут судить, – сказала Гипатия. – Это дело касается только обитателей Нижнего Мира и не представляет для вас интереса. Суд будет справедливым. Нижний Мир всегда справедлив.

– В таком случае, я уверена, что ты с радостью откликнешься на просьбу Корделии, – заговорила Анна, отряхивая невидимые пылинки с манжет. – Все-таки она спасла тебе жизнь.

– Анна права, – сказал Малкольм. – Долг платежом красен. Чем мы можем помочь вам, нефилимы?

Корделия молчала, предоставив Мэтью рассказывать их историю: о пикнике, о видениях Джеймса, о демонах, явившихся при свете солнца, о раненых Сумеречных охотниках и о яде, против которого оказались бессильны Безмолвные Братья.

– Ваш друг видит страну теней, недоступную другим? – переспросила Гипатия. – Это он – тот отпрыск девчонки-чародейки, которая способна менять облик, и сумасшедшего Сумеречного охотника, который все-таки женился на ней? Я знала, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Корделии показалось, что Мэтью сейчас лопнет от ярости, и она поспешила вмешаться:

– Он действительно может видеть то, что недоступно другим. Это редкостный дар.

– Итак, перед нами разновидность демонов, которые способны выносить дневной свет, – пробормотал Малкольм. – И заражают жертв ядом, не известным вашим ученым.

– Если подобные демоны будут свободно разгуливать по Лондону, ничего хорошего это вам не сулит, – заметила Анна.

– Конечно, все демоны появляются из других миров, – сказала Гипатия. – Но если вы считаете, что мы, как дети демонов, хорошо знакомы с географией этих миров и их обитателями, вы глубоко ошибаетесь.

– Мы ни в коем случае не хотели оскорбить вас, мисс Векс, – заговорила Корделия. – Но вам известно практически обо всем, что происходит в Нижнем Мире. Ничто не укроется от вас. Если вы что-нибудь слышали об этих странных демонах…

– Я ничего не знаю, – твердо заявила Гипатия. – Наоборот, в последнее время только и разговоров о том, как редко стали попадаться демоны в Лондоне, и как это странно.

– Рагнор назвал это «затишьем перед бурей», но ведь он известный пессимист, – сказал Малкольм.

– Ну что ж, видимо, на сей раз он оказался прав, – заметила Анна. – Всего пару дней назад на площади Семи Циферблатов появилась стая демонов-шакс.

– А в Сити нам попались демоны-деумас, – добавил Мэтью. – Мерзкие существа, от них столько грязи.

Гипатия и Малкольм переглянулись. Проблема демонов касалась не только нефилимов, но и Нижнего Мира. Возможно, отдельно взятое нападение неизвестных тварей на Сумеречных охотников мало волновало чародеев, но демоны убивали всех без разбору.

– Ходят слухи, – сказал Малкольм, – хотя, подчеркиваю, это всего лишь слухи, что некто весьма могущественный – скорее всего, маг – якобы приказал демонам держаться подальше от Лондона.

– С каких это пор демоны прислушиваются к приказам? – удивилась Анна.

Малкольм пожал плечами.

– Как я уже сказал, это всего лишь слух. Кроме того, мы сочли, что от добра добра не ищут, и не стали проводить расследования.

– Время прятать голову в песок прошло, – сказала Корделия. – Появление этих дневных демонов может предвещать нечто гораздо худшее для всех нас, и теперь мы должны вместе попытаться выяснить, что же происходит на самом деле.

– Терпеть не могу, когда Сумеречные охотники говорят разумные вещи, – вздохнула Гипатия. – Рагнор Фелл вернулся в Лондон. В прошлом он часто действовал заодно с Сумеречными охотниками. Ему многое известно о мирах демонов, поскольку он посвятил себя изучению магии различных измерений. Если существует измерение, в котором выводятся демоны, переносящие солнечный свет, Рагнор не может не знать об этом.

– Мне кажется, это хорошая зацепка. Как его найти? – спросил Мэтью.

– Я отправлю ему сообщение, – сказала Гипатия. – Он с вами свяжется.

И она откинулась на спинку кресла.

– А теперь уходите, – велела она, прикрыв глаза-звездочки. – На сегодня с меня хватит общества ангелов.

Говорить было больше не о чем. Мэтью, Анна и Корделия прошли по коридору обратно в главный зал, где какой-то вампир как раз декламировал стихи о вкусе крови. Через минуту они уже покинули салон, вышли во внешний мир, на Бервик-стрит, и Корделия полной грудью вдохнула прохладный ночной воздух. Пахло отбросами, дымом, водой из сточных канав.

– Нефилимы! – Это была девушка-фэйри с голубой кожей, которую Гипатия называла Гиацинтой. Она с отвращением оглядела грязную улицу, прежде чем вручить Мэтью какую-то вещь, завернутую в бархат. – Фейд велел передать вам это, – объяснила она. – В знак благодарности за то, что вы для него сделали. Интересно, что же вы такого сделали? – полюбопытствовала она. – Никогда не слышала, чтобы чародей испытывал к кому-либо благодарность.

– Я все тебе расскажу через минуту, – подмигнула ей Анна.

Корделия и Мэтью изумленно посмотрели на свою спутницу. Щеки Гиацинты стали темно-синими, она хихикнула и скрылась за волшебной дверью.

– Я, пожалуй, задержусь здесь еще ненадолго, – произнесла Анна, потягиваясь, словно кошка. – Вы двое можете забрать коляску; я доберусь домой сама.

Мэтью развернул бархатный узел, и они увидели полдюжины драгоценных клинков, изделий искусных оружейников фэйри.

Мэтью присвистнул.

– Вот это подарок. – И он посмотрел на Корделию с восхищением. Его волосы цвета бронзы поблескивали в свете желтых уличных фонарей. – Никогда бы не догадался, что Арабелла – отравительница.

– Я вам обоим, по-моему, уже говорила, – улыбнулась Анна, махнув в сторону экипажа. – Я не ухаживаю за скучными девицами.

Недавнее прошлое. Париж, 1902 год

– Ты должен посетить Париж, – посоветовал Мэтью Томасу за день до того, как тот уехал в Мадрид. Будущий путешественник, Джеймс и Мэтью, вытянув ноги, развалились в своих креслах в таверне «Дьявол» и ждали Кристофера. – Если ты, наконец, все-таки собрался вырваться с нашего унылого острова и осмотреть центры мировой культуры, твоя первая остановка – это Париж.

– Это мне не по дороге, – возразил Томас. – К тому же, в Мадриде меня ждет много интересного.

– Чепуха, – бросил Мэтью. – Второго такого города, как Париж, на свете не существует. Ты должен остановиться в моей любимой гостинице, отеле «Эльзас». Это на Левом берегу. Все называют ее просто «L’Hôtel».

– А разве это не означает по-французски «отель»? – спросил Джеймс, не поднимая глаз от книги.

– Его так называют потому, что в этом отеле останавливался каждый, кто представляет собой хоть что-то.

– Я не «что-то», – возмутился Томас.

– Там жил Оскар Уайльд, – объяснил Джеймс. – Когда Мэтью говорит «представлять собой что-то», он обычно имеет в виду именно Уайльда.

– Не только Оскара Уайльда, – возразил Мэтью. – Но и его тоже, конечно. Он там умер.

– Надеюсь, Томас, ты более приятно проведешь время в этой гостинице.

Томас, несмотря на уговоры, решил ограничиться Испанией, но не забыл слов Мэтью; и когда глава Мадридского Института предложил ему взять двухнедельный отпуск и посмотреть мир, Томас вспомнил обещание друга. По уверениям Мэтью, после посещения Города Огней Томас и его взгляд на мир должны были измениться навсегда.

В гостинице «L’Hôtel» оказалось вполне сносно и по-домашнему уютно, хотя и несколько грязновато. Отель располагался в Шестом округе; здесь царила дружелюбная атмосфера, но все вокруг было какое-то потрепанное, неряшливое, облезлое, давно не чищенное. Квартал населяли простые люди, студенты Сорбонны, и Томас без труда сливался с толпой, когда по вечерам прогуливался по близлежащим улицам, размышляя о том, где бы поужинать. Он решил не являться в Парижский Институт, лишь изредка встречал на улицах обитателей Нижнего Мира и твердо решил наслаждаться свободой и одиночеством.

К несчастью, Томас за свою жизнь привык к компании близких друзей, и даже в Мадриде, где всегда находилось с кем пообщаться, ему было веселее, чем здесь. Вскоре одиночество стало его тяготить. Он никого не знал в Париже, практически не говорил по-французски. За целый день он мог перекинуться несколькими словами лишь с официантом, работником музея или клерком отеля.

Одиночество действовало на него угнетающе, и еще ему было скучно. Он прилежно посещал Лувр, и у него имелось собственное мнение и мысли о произведениях искусства, но не с кем было поделиться этими мыслями. Он записывал мысли в блокнот и думал, что, вернувшись домой, вряд ли откроет его снова. Он считал дни до возвращения в Испанию и размышлял, как бы потактичнее сообщить Мэтью о том, что знаменитый город оказался для него недостаточно интересным спутником. А потом, совершенно неожиданно, он встретил знакомого.

Но не друга. Алистера Карстерса определенно нельзя было назвать другом. Но он, разумеется, был больше чем просто знакомым. Они вместе учились в Академии, где Карстерс вел себя, мягко говоря, мерзко. Он был одним из «злых мальчишек», тех, кто изобретал жестокие и опасные розыгрыши и издевался над обычными учениками. Из тех, кто сразу мог разглядеть в каждом его недостаток и сделать этот недостаток предметом насмешек. В случае Томаса, это был его рост. Он был невысоким, узкоплечим, тощим и выглядел младше своего возраста.

Конечно, за прошедшие годы все изменилось. Сейчас Томас был выше большинства людей. Он и заметил Алистера только потому, что мог видеть поверх голов разделявшей их толпы.

Мэтью посоветовал Томасу обязательно посетить книжный магазин Галиньяни на рю де Риволи. «Это старейший английский магазин книг на всем континенте!» Томас задержался у сборников поэзии; торопиться было некуда, и он мог позволить себе выбирать книгу сколь угодно долго. В этот момент и появился Алистер.

Томас не сразу решил, стоит ли узнавать Алистера, но выбора у него не было. Алистер смотрел ему прямо в лицо. Когда их взгляды встретились, на лице Алистера отразилось последовательно несколько разных эмоций: легкое удивление, узнавание, смущение, потрясение, раздражение и затем старания призвать на помощь ангельское терпение. Томас без излишнего энтузиазма помахал ему.

Алистер протиснулся мимо посетителей лавки и приблизился к Томасу.

– Клянусь Ангелом, Лайтвуд, – заговорил он. – Ты превратился в настоящего великана.

Томас приподнял брови – как и несколько человек, стоявших рядом и слышавших эти слова.

– Могу предположить, что это месть с твоей стороны, – продолжал Алистер, словно Томас раздался в плечах специально для того, чтобы побольнее уязвить его, Алистера. – За все те разы, что я называл тебя «малышом Томасом», «коротышкой» и… сейчас уже не помню, но уверен, что у меня всегда было наготове остроумное словцо.

– Что ты делаешь в Париже? – спросил Томас.

– А что ты делаешь в Париже? – с видом собственного превосходства ответил Алистер вопросом на вопрос. Как будто он застукал Томаса за какими-то неблаговидными делишками.

– Вообще-то у меня сейчас годовое обучение в Испании, но я здесь на каникулах.

Алистер кивнул. Повисло молчание. Томас начал паниковать. Они вовсе не являлись друзьями, более того, Томасу об Алистере было известно только плохое. Он не знал, что здесь делает этот мальчишка.

Он уже принял решение вежливо отвязаться от школьного врага, бежать из магазина и вернуться за понравившейся книгой через несколько часов, когда Алистер заговорил.

– Не хочешь сходить в Лувр? Я собирался туда после магазина.

Томас мог бы на это ответить: «Я там уже был, спасибо». Или: «Вообще-то, у меня назначена встреча, и я уже опаздываю». Но он ничего такого не сказал. Уже много дней он ни с кем не общался. Он ответил:

– Хорошо.

И они отправились в Лувр. Народу было полно, и Алистера это, судя по выражению его лица, раздражало, но он не вымещал свое раздражение на Томасе. Он не критиковал картины и статуи, но и не рассыпался в восторгах. К удивлению Томаса, Алистер просто стоял перед каждой картиной в течение довольно долгого времени, словно позволяя ей проникнуть в свою душу. Лицо его было серьезным, лоб пересекали морщинки, но Томас никогда не видел Алистера таким спокойным и довольным собой.

Что же касается Томаса, то он уже не раз бывал в этом музее и накопил немало, как ему казалось, ценных наблюдений относительно экспонатов. Он с некоторой робостью поделился своими соображениями с Алистером, ожидая, что тот рассмеется, но Алистер лишь кивнул в ответ. У Томаса не было никаких оснований хорошо относиться к этому человеку, наоборот, имелись весьма веские причины держаться от него подальше. Но в тот день, стоя перед прекрасными произведениями искусства, он был рад тому, что Алистер рядом; согласие с его рассуждениями, пусть и молчаливое, и желание Алистера посетить музей вместе с ним принесли ему больше радости, чем он испытал за все время, проведенное в Париже.

Может быть, его прежний мучитель и враг изменился, думал Томас. Ничего удивительного, каждый человек рано или поздно взрослеет. Может быть, Карстерс по природе своей вовсе не был злым и бездушным.

Воспоминания об учебе в Академии были все еще свежи в его памяти, и он решил, что нет, все же Алистер был злым, был с самого детства. Но сейчас он казался более спокойным, задумчивым.

Покинув музей, молодые люди отправились гулять по набережной Сены. Алистер с интересом расспрашивал про Мадрид, а Томасу удалось выудить у него несколько историй о жизни в Дамаске, Марокко и Париже. Сам Томас никогда прежде не покидал Лондон, разве что для поездок в Идрис, и чувствовал себя рядом с Алистером просто деревенщиной. Но, с другой стороны, ему казалось, что все эти бесконечные переезды заставляют человека чувствовать себя таким одиноким.

Перед ними высилась Эйфелева башня, и Алистер жестом указал на металлическое сооружение.

– Ты там еще не был?

– Почему же, был, – ответил Томас. – Оттуда открывается потрясающий вид.

– А что ты думаешь о виде отсюда? – спросил Алистер.

У Томаса возникло четкое ощущение, будто собеседник расставил ему ловушку, но он не знал, откуда взялось это опасение, и как избежать этой ловушки.

– Мне кажется, это удивительная штука, – пробормотал он. – Во всем мире нет другой такой.

Алистер невесело ухмыльнулся.

– Ты прав, нигде больше такой нет. Парижан она приводит в ужас. Они считают, что башня уродлива, неуместна, возмутительна, портит вид, и называют ее «смехотворной, бесполезной и чудовищной».

Томас снова оглядел башню. Лучи закатного солнца окрашивали металлическую конструкцию в золотой и розовый цвета. На какое-то мгновение эта картина напомнила ему высокие, стройные башни из адамаса, защищавшие столицу Сумеречных охотников, город Аликанте. Они точно так же отражали свет вечернего солнца и «хранили» его несколько дольше, чем это казалось возможным.

– Она вовсе не чудовищна, – сказал он. – Она просто необычная.

Алистер, судя по выражению его лица, был доволен этим ответом.

– Совершенно верно. Гюстав Эйфель – гений, и я уверен, что однажды его башню оценят по достоинству. Иногда нужно позволить человеку делать то, что он умеет делать лучше всего, даже если современникам это представляется полным безумием.

Они поужинали в каком-то бистро неподалеку от отеля, которое Томас счел вполне приличным, а Алистер назвал «сносным». Они говорили до позднего вечера; хозяин уже выпроводил последних посетителей и собрался закрывать заведение, а они все беседовали: о книгах, о путешествиях, музыке и истории. Томас рассказал Алистеру о том, что он хочет сделать татуировку в виде компаса на внутренней стороне руки. Он никому еще об этом не говорил, и Алистера это сообщение как будто бы заинтересовало.

– А где именно? – спросил он, и когда Томас показал, где, Алистер прикоснулся к его руке и рассеянно, не осознавая, что делает, провел кончиками пальцев от запястья до локтя.

Томаса охватило странное волнение; он дрожал всем телом, будто на морозе, хотя ему внезапно стало жарко. Алистер ничего не заметил, убрал руку и попросил у официанта счет, который сам и оплатил. Алистер отказался говорить Томасу, где он живет, но, к его удивлению, договорился о встрече назавтра и назвал парижский адрес.

Прождав на нужном месте пятнадцать минут, Томас решил, что Алистер не придет и, скорее всего, сейчас в компании своих приятелей смеется над его наивностью; но Алистер все-таки пришел и даже извинился за опоздание. Он повел Томаса к дверям театра «Робер Удэн».

– Я знаю, что нам не рекомендуется интересоваться развлечениями простых людей, – сказал Алистер, – но ты должен это увидеть. Это фильм. Движущееся изображение! Сейчас идет новинка, называется «Le Voyage dans la Lune»[25]25
  «Путешествие на Луну» – французский немой фантастический фильм (1902 г., режиссер Жорж Мельес), пародия на сюжет романа Жюля Верна «Из пушки на Луну».


[Закрыть].

Даже знаний Томаса хватило на то, чтобы перевести эту фразу; и в течение семнадцати минут они сидели, поражаясь про себя достижению простых людей – они заставили картинки двигаться, и казалось, что на сцене действуют актеры, хотя это была всего лишь проекция на экране. За кадром слышен был чей-то голос – Томас предположил, что это рассказчик, но мог разобрать в речи лишь отдельные слова. Несмотря на это, он с удовольствием смотрел фильм: люди в странных костюмах забирались в какой-то большой металлический ящик, похожий на артиллерийский снаряд, и отправлялись на Луну, где за ними гонялись не менее странные местные жители.

– Как ты думаешь, это все было по-настоящему? – обратился он к Алистеру, когда они вышли из кинотеатра, моргая на ярком солнечном свету.

– Что? Да что ты, не говори глупостей, – засмеялся Алистер, заправляя за ухо прядь черных волос. Женщины всегда вздыхали о блондинах, вроде Мэтью, словно светлые волосы были каким-то даром небес; но Томас втайне считал, что темные волосы и глаза гораздо привлекательнее. – Это вроде игры или трюка фокусника. Простые люди больше ничего не умеют; истинная магия им недоступна, поэтому они показывают фокусы, которые выглядят как волшебство. Но это все не настоящее.

Алистер распрощался с Томасом на перекрестке; он сказал, что завтра покидает Париж, но по-прежнему отказывался отвечать на вопросы Томаса о том, зачем он приехал во французскую столицу, куда уезжает и почему именно завтра. Томас решил, что они, в конце концов, никакие не друзья, хотя он с удовольствием провел время в обществе Алистера. Но кто же такой тогда друг, размышлял он, если не человек, с которым приятно пообщаться и провести время?

Последние два дня представлялись ему в виде какого-то отрывочного сна. Алистер появился словно из ниоткуда и теперь исчезал неизвестно куда, и Томас понятия не имел, когда они встретятся снова, и как они будут держаться друг с другом. Может, теперь они все-таки друзья? Были ли они друзьями в эти два дня?

– Я сам через пару дней возвращаюсь в Испанию, – сказал Томас, и Алистер хмыкнул.

– Странно, что ты вообще приехал сюда из Мадрида. Вроде отдыха от каникул.

– Наверное, – пробормотал Томас, но затем нахмурился. – Нет здесь ничего странного. Год за границей – это вовсе не каникулы. Это назначение на определенный пост. Неужели тебе обязательно постоянно меня подкалывать?

Алистер вздрогнул.

– Извини, – сказал он после довольно долгой паузы. – Я не хотел тебя обидеть.

В этот момент он показался Томасу несчастным и уязвимым, и впечатление было таким сильным, что Томасу захотелось… он сам не знал, что ему хотелось бы сделать, но он протянул бывшему врагу руку; Алистер несколько мгновений пристально смотрел на нее, затем пожал.

Рука у него, в отличие от загрубелой ладони Томаса, была мягкая и теплая, и Томас вспомнил ощущение, испытанное, когда Алистер провел пальцами по его запястью. Он постарался сделать непроницаемое лицо и не выдать себя. Они обменялись рукопожатием.

Алистер не расспрашивал Томаса о его друзьях и семье. И Томас, в свою очередь, не задавал Алистеру вопросов о других. В течение этих двух дней они вели себя так, словно на всем белом свете не существовало никого, кроме них.

– Ну, – собрался с духом Томас. – Прощай, Карстерс.

– Прощай, Лайтвуд. Только не надо больше расти. Твой вид сбивает меня с толку.

Томас смотрел Алистеру вслед и ждал, что тот взглянет на него в последний раз, но Алистер дошел до угла здания и скрылся из виду, ни разу не обернувшись.