Текст книги "История Индий"

Автор книги: Касас Лас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 50 страниц)

Глава 80

Так он говорил в тот день и потом при всякой возможности повторял то же самое в своих проповедях. Он ясно видел, что этому острову грозит участь острова Эспаньола, а именно оказаться в ближайшем будущем опустошенным, и что пресечь подобные злодейства и насилия можно, лишь сообщив обо всем королю; и хотя у него не было в кармане ни единого мараведи, и раздобыть было негде, разве что продать свою лошадь, за которую он мог получить около ста песо золотом, он решил любым способом добраться до Кастилии и довести до сведения короля, что на этом острове чинятся беззакония, и испросить у его величества безотлагательной помощи, дабы сие зло искоренить…

Глава 82

…Когда монах Гутьерре со своим собратом и преподобный Лас Касас отбыли с Кубы, наши стали совершать по отношению к индейцам день ото дня все большие злодеяния и жестокости, а несчастные индейцы, видя, что им не миновать погибели, стали убегать с рудников и других мест, куда их посылали на работы и где их убивали нескончаемым постом и голодом, а также истязаниями и непосильным трудом; испанцы же измышляли все новые средства и уловки, чтобы удержать их в услужении, а если они убегут – вылавливать; между прочим, они стали разводить гончих и волкодавов; эти псы рвали беглецов на куски, и, чтобы избежать их свирепости, индейцы готовы были живыми закопать себя в землю. А убегая, индейцы прятались на островках, которые лежат по одну и по другую сторону от острова, то есть с юга и с севера – они звались у нас Хардин дель Рей и Хардин де ла Рейна; с этих островков их извлекали, а затем били, мучили и пытали и подвергали неслыханным наказаниям и расправам, дабы им неповадно было убегать. И тогда эти несчастные, ни в чем неповинные страдальцы поняли, что спасенья им нет, и все равно их ждет неминуемая гибель, и что не миновать им смерти либо долгого, мучительного умирания; и тогда они надумали избавиться от этой горькой жизни и, стало быть, от долгих невыносимых страданий, ибо то была не жизнь, а нескончаемая смерть; и вот чтобы покончить с такой жизнью, они стали вешаться. Случалось, что одновременно вешалась вся семья – родители и дети, старики и юноши, малолетние и взрослые; и одни уговаривали других последовать их примеру, ибо таким способом они избавятся от бесконечных страданий и мук. Эти индейцы верили, что переселяются в другой мир, где их ждет жизнь, исполненная отдыха и счастья, и что там они будут иметь в изобилии все необходимое. Так они думали и считали душу бессмертной – эту веру мы нашли во всех Индиях, хотя многие наши философы были настолько слепы, что это отрицали. Рассказывали об одном испанце, и я сам очень хорошо его знал, что из-за его жестокости на этом острове Эспаньола множество индейцев отравилось соком юкки (ибо недозрелая юкка, как мы упоминали в нашей «Апологетической истории», ядовита), а когда он перебрался на Кубу и обратил в рабство тамошних индейцев, то очень многие из них лишили себя жизни. Там же случилось так, что из-за одной жестокой испанки повесилось много индейцев, но, если память мне не изменяет, они сначала сговорились и убили ее, а потом повесились. После этого они стали вешаться один за другим, так что над испанцами даже стали потешаться, ибо из-за собственной жестокости они несли немалые убытки: им стало теперь некого убивать на рудниках, равно как некому было добывать для них золото. В то же время произошел удивительный случай, а именно: то ли из усадьбы, то ли с рудника одного испанца убежало несколько индейцев, ибо этот энкомендеро столь жестоко их угнетал и довел до такого отчаяния, что они решили добраться до своего селения и там повеситься; узнав про их затею, испанец догнал их и, видя, что они уже приготовили себе веревки, сказал им, ловко притворившись, такие слова: «Дайте и мне крепкую веревку, потому что я хочу повеситься вместе с вами. Если вы повеситесь, что стану я без вас делать? Ведь вы меня кормите и добываете мне золото. Я хочу уйти туда вместе с вами, чтобы не лишиться всего, что вы мне даете». И тогда индейцы решили, что им и после смерти от этого испанца не спастись и что на том свете он будет по-прежнему их угнетать и душить работой, а потому решили пока себя не убивать и остаться у него.

Таким же образом и многие другие испанцы подавляли и угнетали индейцев и в конце концов за короткий срок убили и уничтожили всех тамошних жителей, так что этот остров, равно как остров Эспаньола и все остальные, совсем обезлюдел. Несмотря на то что испанцы видели неизбежность гибели всех своих индейцев, их алчность не уменьшилась и они даже не пытались облегчить индейцам тягостное бремя рабства; более того, в погоне за золотом, добываемым потом и кровью несчастных, они, по примеру испанцев острова Эспаньола, стали снаряжать армады из двух или трех судов и совершать набеги на острова индейцев юкайо, или, иначе, лукайо, а также на другие острова, лежащие близ побережья, чтобы схватить тех кротких, безвинных индейцев, которые, ни о чем не ведая, мирно жили в своих землях и жилищах, и, погрузив их на суда, привезти на этот остров.

Глава 83

Обратившись теперь к рассказу о путешествии преподобного Бартоломе де Лас Касаса, скажем, что он прибыл в этот город Санто Доминго, чтобы побеседовать со знаменитым приором отцом Педро де Кордова и рассказать ему о своих намерениях…

Спустя несколько дней досточтимый Лас Касас отправился навестить названного приора отца Педро де Кордова, чтобы сообщить ему о своем пребывании на острове Куба и о своем намерении вернуться в Кастилию и доложить королю, что люди на этом острове погибают и если так дальше пойдет, то вскоре они все перемрут, как до того индейцы острова Эспаньола. И он поведал отцу Педро де Кордова о том, как их мучили, истребляли и убивали, и как он сам это видел; и о том, что дела на этом острове обернулись к худшему, чем и сравнялся он с другими островами; и о том, какие проповеди он читал испанцам, но что он оставил их погрязшими в грехе; и о том, что монахи, которые явились на остров с братом Гутьерре де Ампудиа, потеряли почти всякую надежду наставить этих испанцев на путь истинный и убедить, чтобы они не убивали индейцев; и тогда брат Гутьерре решил вернуться и рассказать все отцу Педро, а также узнать, какие будут от него распоряжения, однако, как уже сообщал приору брат Дьего де Альберка, он умер в пути.

Отец Педро де Кордова премного хвалил преподобного Лас Касаса за труды и добрые намерения, а также выказал радость, что ему довелось с ним познакомиться, в особенности потому, что господь внушил этому служителю бога праведные мысли, в то время как многие – во всех своих званиях и должностях – продолжали пребывать во мраке; отец Педро де Кордова поощрил его завершить начатое и между другими сказал такие слова: «Отец мой, ваш труд не пропадет понапрасну, ибо он зачтется вам на небесах. Но вы должны знать наперед, что покуда здравствует этот король, не видать вам исполнения ваших желаний, которые и мы вместе с вами лелеем». Причина же тому была одна: что король сверх меры доверял епископу Бургосскому и секретарю Лопе Кончильосу, а эти двое укоренились в ложном суждении, будто бы испанцам дозволено без малейших угрызений совести делить между собой индейцев и заставлять их на себя работать; отец Педро де Кордова полагал, что едва ли есть способ искоренить в них это заблуждение, тем паче что они сами и другие советники короля владели многими индейцами. Преподобному Лас Касасу больно было слышать такие речи, но рвение его от этого не уменьшилось, ибо, видно, сам господь бог руководил им, внушил ему благие помыслы и дал твердую волю, дабы он нашел избавление тем несчастным. И он ответствовал приору так: «Отец мой! Я испробую все пути, какие мне представятся, и приму на себя любой труд, который мне выпадет на долю, лишь бы довести начатое дело до конца, и я уповаю в том на нашего господа бога. А если мне не дано будет это свершить, то я хотя бы выполню свой долг христианина. А посему прошу ваше преподобие испросить мне на это милости божией и непрестанно поминать меня в своих молитвах».

Убедившись, что священник исполнен столь добрых намерений, отец Педро де Кордова ощутил великую радость и удовольствие и с той поры сильно его полюбил; эта любовь, как будет явствовать из нижеследующего, росла в нем день ото дня, и полагают, что он никогда и ни к одному из своих монахов не питал такого расположения. А поскольку его монастырь из-за крайней бедности терпел многие нужды, и даже их обитель не была достроена, приор решил послать в Кастилию на том же корабле, на котором собирался отбыть досточтимый Лас Касас, брата Антонио Монтесино, человека достойного, ревностного и решительного, первого, кто стал в своих проповедях увещевать испанцев, чтобы они покончили с жестокой тиранией; приор посылал того монаха испросить у короля средства на постройку дома и церкви и, кроме того, велел ему, если представится случай, оказать помощь и содействие преподобному Лас Касасу. И вот в сентябре 1515 года преподобный Лас Касас и упомянутый монах с одним собратом взошли на корабль и милостью божией благополучно прибыли в Севилью. Антонио де Монтесино и его собрат отправились к себе в монастырь, а Лас Касас в дом своих близких, ибо он был родом из тех мест; наш священник не стал медлить и через несколько дней отбыл ко двору, который находился в ту пору в Пласенсии. Архиепископ Севильский доминиканец дон Дьего де Деса, которого король весьма жаловал, посоветовал его величеству прибыть в Севилью, ибо в тех краях старики чувствуют себя лучше; а поскольку король был уже очень болен, он решил покинуть Бургос и отправиться в Севилью. Брат Антонио Монтесино рассказал архиепископу о названном Бартоломе де Лас Касасе и его добрых намерениях, а также о том, сколь много он преуспел в защите индейцев, и как братья доминиканцы ратовали за справедливость, и как он сам, брат Антонио, первым стал читать испанцам проповеди – о чем мы уже упоминали в главе 4.

И вот этот монах повел досточтимого Касаса к архиепископу на поклон; тот принял священника ласково и дал письмо к королю, в котором рекомендовал Лас Касаса и умолял его величество выслушать священника, ибо он имел дело чрезвычайной важности; архиепископ также дал священнику письма к сановникам Королевского совета, в которых просил принять преподобного Лас Касаса и ему содействовать, чтобы он мог добиться аудиенции у короля…

Глава 84

Лас Касас прибыл в Пласенсию, где в то время находился католический король, за несколько дней до рождества того же 1515 года. Зная, что епископ Бургосский и секретарь Кончильос сами владели многими индейцами на всех четырех островах – Эспаньоле, Кубе, Ямайке и Сан Хуан, и понимая, что они на его сторону не станут, священник решил, минуя их, добиваться личной аудиенции у короля, чтобы передать ему письмо архиепископа Севильского и объяснить, зачем он сюда приехал.

Усилия его увенчались успехом, и за день до кануна рождества Христова, под вечер, он имел беседу с королем и прежде всего поведал ему о цели своего приезда – сообщить его величеству, что эти земли опустошаются и местные жители умирают один за другим; что испанцы, одержимые корыстью, их убивают, и индейцы умирают без веры и святого причастия; и еще он сказал, что если его величество не примет срочных мер, то эти земли в скором времени обратятся в пустыню. Он заверил короля, что сам был свидетелем того, как поносилась вера и причинялся непоправимый ущерб королевской казне, а коль скоро дела эти затрагивали и совесть короля и его казну, священнику необходимо было рассказать обо всем как можно обстоятельнее и возможно подробнее описать королю, какие опасности таило в себе промедление; вот почему Лас Касас умолял его величество, чтобы он соблаговолил назначить ему долгую аудиенцию.

Король ответил, что охотно его выслушает и готов его принять через день после рождества, после чего преподобный Лас Касас ограничился тем, что передал письмо архиепископа Севильского, поцеловал его величеству руку и удалился. Письмо же это попало к секретарю Кончильосу, и из него он узнал о злокозненных намерениях Лас Касаса, то есть о том, что этот священник явился хлопотать за индейцев; и я подозреваю, хоть сам этого письма не читал, что оно едва ли доставило секретарю Кончильосу и епископу Бургосскому много удовольствия. Предполагают также, что Дьего Веласкес, опасаясь, как бы упомянутый священник ему не навредил, рассказав королю и Адмиралу (а Дьего Веласкес был наместником Адмирала на Кубе) о делах, которые творились на этом острове, написал письмо казначею Пасамонте, а Пасамонте в свою очередь Кончильосу и епископу Бургосскому; в письмах этих говорилось, что названный священник осуждал в своих проповедях тех испанцев, которые владели индейцами или же одобряли действия Адмирала (чему я мало верю; однако, если Дьего Веласкес действительно так написал, то он проявил неблагодарность, ибо не кто иной, как Адмирал призвал его на этот остров и сделал своим наместником), а это означало, что упомянутый Бартоломе де Лас Касас выказал неодобрение епископу и секретарю Кончильосу, – впрочем, Кончильос, не в пример епископу, открытой неприязни Лас Касасу не выражал.

Между тем преподобный Лас Касас встретился с духовником короля – им был, как упоминалось выше, монах-доминиканец по имени брат Томас де Матьенсо, и поведал ему о жестоких преследованиях, которым подвергаются индейцы, и о том, как они бедствуют, и высказал опасение, что епископ, и Кончильос, и другие члены Королевского совета будут стараться помешать ему добиться цели, так как они сами владеют индейцами и очень в них заинтересованы, хотя и обращаются с ними с беспримерной жестокостью. После этой беседы духовник рассказал королю, сколько зла и несправедливости совершалось на этих островах, и какая тьма индейцев там погибла, и все остальное, что изложил ему преподобный Лас Касас; но поскольку король принял решение на четвертый день после рождества, в день святых младенцев, отбыть в Севилью, то он сказал своему духовнику, что не может принять священника тотчас, и велел ему передать, чтобы он отправлялся в Севилью, где король его спокойно выслушает и примет меры, дабы пресечь эти злодеяния и насилия. К этому духовник от себя добавил, что, по его мнению, следовало бы сперва сообщить обо всем епископу и Кончильосу, дабы они знали, что в тех Индиях совершаются злодеяния и насилия, и что земли эти опустошаются, и что надо немедленно принять какие-то меры; ибо в конце концов, говорил духовник, это дело все равно попадет к ним в руки, так будет лучше сообщить им все заранее, и, быть может, рассказ о страданиях тех несчастных их смягчит и разжалобит. Поняв, что духовник идет на попятный и, значит, не миновать ему встречи с епископом и Кончильосом, Лас Касас решил отправиться к ним, чтобы сделать попытку склонить их на свою сторону, причем пошел весьма неохотно, так как не сомневался, что встретит немалые препятствия, поскольку епископ и Кончильос имели в этом деле свой собственный интерес. Итак, сначала он направился к секретарю Кончильосу, который уже знал из письма архиепископа к королю, с какой целью он явился, принял его очень приветливо и стал говорить лестные слова и его восхвалять, и так был с ним ласков, что Лас Касас вполне бы мог испросить для себя в Индиях любую должность или привилегию – и не было бы ему отказа. Но так же как раньше, когда господь явил ему свою милость, вырвал из мрака, в котором он, как и остальные, пребывал, избрал его, и отличил от всех людей, и внушил ему невиданное рвение и твердую волю, чтобы он проповедовал истину и искоренял ту пагубную заразу, которая привела к порабощению и истреблению большей части человеческого рода, так и теперь господь милостиво отвратил его от алчных устремлений к благам земным и преходящим; ни добрый прием, ни ласковые речи Кончильоса, ни даже блага, которые они могли сулить преподобному Касасу, нимало не поколебали его твердое намерение продолжить дело, на которое его наставил господь.

Затем, по совету упомянутого духовника, преподобный Касас решил поговорить с епископом Бургосским, испросил у него аудиенцию, был принят под вечер и прочитал ему по записке, которую имел при себе для памяти, обо всех жестокостях, коим он был свидетелем на острове Куба; среди прочего досточтимый Касас упомянул о 7000 младенцев, которые, как уже говорилось, умерли там за три месяца, и выразил по этому поводу возмущение, а в ответ услышал от епископа, которому были подвластны эти Индии, такие слова: «Что за глупости! Какое мне или королю до них дело?». Это были его доподлинные слова. И тогда священник возвысил голос и молвил: «О боже правый! Неужели вашему преосвященству и королю нет дела, что гибнут эти безвинные души? Кто же тогда о них позаботится?», и с этим ушел. А при том разговоре присутствовали какие-то слуги епископа, побывавшие в Индиях, и они стали говорить епископу льстивые слова, а про Касаса нашептывать всяческую клевету; а эти люди сами причинили индейцам много вреда, и за все это, а также за то, что они чинили преподобному Касасу всевозможные препятствия, ожидает их расплата на небесах, да и в этой жизни счастья им не было никакого.

Затем священник вновь пошел к секретарю Кончильосу и стал ему говорить, что раньше он сам ничего про эти Индии не знал, и что в Кастилии о них и до сих пор мало знают и слишком мало они в чести; и действительно, до того как приехал досточтимый Касас, Индии там всерьез не принимали, а когда он их расписал и вознес, к ним стали присматриваться больше. После беседы с Кончильосом священник отправился в Севилью, где ему было велено дожидаться приема у короля; и еще ему хотелось поговорить с архиепископом Севильским и просить его убедить короля, как только тот прибудет, выслушать Касаса без поспешности; и пусть бы епископ и Кончильос при том присутствовали и слышали, как священник станет говорить королю, что это они повинны в плохом управлении Индиями и что раз они правят индейцами, то им и следует отвечать за истребление этих людей и нанесенный им ущерб. Но едва преподобный Касас прибыл в Севилью, как в скором времени, на беду и несчастье обездоленным индейцам и в наказание за пороки и прегрешения Испании, пришло известие, что католический король переселился в лучший мир. Велики были горе и печаль, которые вызвала в душе преподобного Касаса смерть короля, ибо тот король был уже стар, и дни его клонились к закату, и к войнам он не был склонен, а потому у досточтимого Касаса укрепилась надежда, что, узнав всю истину, он нашел бы средство помочь Индиям, потому что в том короле как нельзя лучше соединились все качества, которые могли содействовать скорому избавлению Индий; и Лас Касас считал и не уставал повторять, что только престарелый король, который стоит одной ногой в могиле и остыл к войнам, может помочь этим Индиям. В конце концов наш священник принял новое решение – ехать во Фландрию, чтобы поставить обо всем в известность принца дона Карлоса^{65} и испросить у того, кому предстояло наследовать королю и в этих и в заморских землях, помощи от стольких бед… ^{66}

Глава 91

Как только преподобный Касас и отцы-иеронимиты прибыли в Севилью, фрахтовщики незамедлительно устроили их отъезд в Индии, а судья-резидент, который не мог так быстро уладить все свои дела, выехал лишь через три месяца. Преподобный Касас неоднократно навещал иеронимитов и говорил им, что хотел бы плыть на одном с ними корабле, чтобы по пути рассказывать им об островах и материке, о которых им надлежит знать истину, поскольку сами они о тех местах не осведомлены, а другие заинтересованы в том, чтобы скрыть от них правду; кроме того, священник был обязан исполнить волю Адмирала, который именем короля повелел ему наставлять и обучать иеронимитов и советовать, как им надлежит поступать. Преподобный Касас прилагал все усилия, чтобы плыть на их корабле, однако иеронимиты никак не соглашались и придумывали различные объяснения и отговорки, которые, как они полагали, его успокоят и отвлекут (к примеру, что на другом судне, которое следовало туда же, он будет иметь больше удобств). Так и случилось, что досточтимый Касас отбыл на другом судне, хотя, разумеется, отцы-иеронимиты заботились не столько о его покое, сколько о том, чтобы никто не мешал им поступать так, как им заблагорассудится.

Итак, преподобный Касас погрузился на другой корабль, который был намного больше того, который вез иеронимитов, и устроился там несравненно лучше, чем если бы ему пришлось плыть с ними; однако от этого путешествия зависело так много, что он с радостью и по доброй воле отказался бы от всех удобств и предпочел бы лишения, лишь бы предотвратить тот вред, который был нанесен делу, за которое он ратовал. Наконец, в день святого Мартина, то есть 11 ноября 1516 года, оба судна подняли паруса и отчалили из порта Сан Лукар, а затем благополучно прибыли на остров Сан Хуан и четыре или пять дней стояли в Пуэрто Рико, а так как судно, на котором плыл священник, везло товары на этот остров, то оно должно было задержаться там на 14 или 15 дней; тогда Бартоломе де Лас Касас обратился к отцам-иеронимитам и сказал им, что хотел бы сам, без багажа, пересесть на их корабль, чтобы прибыть в этот город и порт Санто Доминго вместе с ними, и приводил доводы, по которым это было весьма необходимо, если они намерены были, исполнить свой долг и послужить тому делу, которое привело их в Индии; однако иеронимиты и на этот раз ответили ему отказом. Вот почему преподобный Касас прибыл в порт и город Санто Доминго на тринадцать дней позднее иеронимитов. За то время, которое упомянутые иеронимиты находились на острове Сан Хуан, они без труда могли бы заметить очевидные свидетельства насилий и злодеяний, чинимых испанцами по отношению к индейцам, ибо их глазам предстали следующие два случая: первый, что был там некий бискаец по прозванию Хоан Боно, то есть Хоан Добрый (хотя Добрым он мог прозываться не более, чем негр – Хоаном Белым, ибо он был знаменитый разбойник и пират, который не раз ходил ловить и грабить индейцев); так вот этот Хоан Боно прибыл за несколько дней до того в упомянутый город Пуэрто Рико после набега на остров, именуемый Тринидад, который лежит у самого материка, близ полуострова Пария, а об этом материке мы подробно рассказывали выше. Люди на этом острове Тринидад отличались добротой и питали вражду к тем индейцам, которые употребляют человечье мясо и которых называют карибами, то есть дикарями. И вот едва корабль Хоана Боно, а с ним ходило, я полагаю, 50 или 60 испанцев, многоопытных по части злодеяний, причалил к острову, как из соседнего селения вышли жители, вооруженные стрелами и луками, и стали спрашивать испанцев, что они за люди, откуда прибыли и зачем. Хоан Боно отвечал, что они пришли с добром и миром и хотят здесь поселиться и впредь жить с ними вместе. А индейцы эти были народ простой и миролюбивый, да к тому же бесхитростный и сверх меры доверчивый; и хотя им следовало быть менее доверчивыми, тем более что до них дошли слухи о великих жестокостях, набегах и оскорблениях, которые терпели от испанцев их соседи как в прошлые времена, после того как эти земли открыл Адмирал, и еще не раз потом, о чем уже упоминалось в первой книге, так и в последнее время; но индейцы поверили словам Хоана Боно и ответили ему так: «Раз вы явились с желанием поселиться у нас, мы вас с радостью примем и немедленно построим дома, чтобы вам было где жить». И они тут же хотели начать строить эти дома, но Хоан Боно, у которого были совсем другие помыслы и цели, отказывается, потому что, говорит он, ему нужен только один дом, но большой, чтобы в нем могли поместиться и жить добрых сто человек; тогда индейцы принялись сооружать ему такой дом и строили его на свой манер – в форме колокола; за несколько дней они сделали всю деревянную часть – вбили колья, положили стропила и балки и накрепко их между собой связали; оставалось покрыть дом соломой, которую они раскладывали снаружи, вокруг дома; а солома эта в Индиях столь красива, ароматна и полезна для здоровья, что просто на удивление. И вот тогда Хоан Боно, то есть Хоан Добрый, хотя ему вернее было бы называться Хоаном Злым, стал поторапливать индейцев, чтобы они поскорее выложили ему эту солому; а индейцы, которые взялись за дело весьма охотно и со всей душой, стали поспешать; когда же соломенный настил достиг двух эстадо в высоту и люди, находившиеся внутри дома, не могли видеть тех, которые были снаружи, Хоан Боно и его подручные, применив коварную хитрость, созвали чуть не всех жителей селения, мужчин и женщин, и попросили их войти в дом якобы для того, чтобы посмотреть его изнутри; и тогда индейцы, а их было, как полагают, свыше 400, с радостью и удовольствием входят в дом; тут наши обнажают мечи и окружают его, а Хоан Боно и еще некоторые, тоже с мечами наголо, входят в дом и говорят индейцам, чтобы они не двигались с места, не то будут убиты. Увидев мечи, голые, беззащитные индейцы, опасавшиеся плена больше, нежели смерти, ринулись сквозь клинки к двери, чтобы спастись самим и спасти своих жен и детей. И тут Хоан Боно и остальные принялись наносить им страшные удары – вспарывали животы, отрубали руки и ноги, проламывали черепа. При виде крови своих собратьев другие индейцы – мужчины, а также женщины и дети – перестали прорываться наружу, стояли, дрожа от ужаса, и истошно вопили, дожидаясь неминуемой, как им казалось, гибели; однако им лишь связали руки и увели в рабство; на этом и закончился поход Хоана Боно и его сообщников, а схватили они и погрузили на корабль, кажется, 185 человек. А те индейцы, которые избежали смерти и ран и вырвались из того дома или оставались в селении, общим числом около ста человек, схватили оружие и сгрудились в одном из своих домов (а надобно помнить, что дома у них были из соломы, сами же индейцы – голые, без всякой одежды); будучи свидетелями чудовищного обмана со стороны Хоана Боно, они решили защитить себя от смерти и ран и также от неволи. Тогда Хоан Боно пошел к ним и стал их уговаривать, чтобы они вышли, обещая, что убивать их не будут; и тогда индейцы, поняв, что он вознамерился взять их в плен, стали яростно стрелять из своих луков, не подпуская никого к дому, а тем более вовнутрь.

Убедившись, что захватить их невозможно, Хоан Боно решил отплатить им сполна за гостеприимство и добрый прием и велел поджечь дом, в котором сидели те сто индейцев; и все они, главным образом женщины и дети, сгорели в этом доме заживо. Хоан Боно погрузил на корабль 180 индейцев, которых, как мы рассказывали, захватил в столь открытом и честном бою, и под всеми парусами прибыл на упомянутый остров Сан Хуан; там он некоторых индейцев, сколько ему вздумалось, продал, а потом направился на остров Кубу, где проделал то же самое; и вот, когда отцы-иеронимиты приехали на остров Сан Хуан, он как раз туда вернулся, и все, что я здесь пишу, слышал от него самого – из его собственных уст. Как только преподобный Касас это узнал, он с великим стыдом и болью в сердце поведал обо всем отцам – иеронимитам; но иеронимиты даже не подумали пресечь или осудить эти подвиги и спокойно взирали – и тогда и после – на то зло, которое каждодневно причиняли этим бедным индейцам. Следует еще упомянуть об одной весьма прискорбной беседе, которую имел преподобный Касас с упомянутым Хоаном Боно, ибо тот был его давнишним знакомцем; так вот, когда наш священник стал его корить за столь богопротивные дела, Хоан Боно ему признался, что за всю жизнь не встречал столько ласки и любви, как на том острове Тринидад, где его приняли как родного сына и оказали гостеприимство и старались, как могли, ему услужить; тогда священник стал его упрекать за черную неблагодарность и сказал так: «Как же ты мог, несчастный, принимать от них ласку и любовь, а потом отплатить жестокостью и злом?». На это Хоан Боно ему ответил: «Надобно вам знать, отец мой, что таковую мне дали конструкцию: если не захвачу их миром, покорить их огнем и мечом». А конструкцией он называл инструкцию, которую дали ему аудиторы того города, а именно: отправиться на материк и любой ценой привезти оттуда индейцев. Таковы были справедливое правление и забота о благе индейцев, которую осуществляли аудиторы этой королевской канцелярии, как, впрочем, и всех остальных, наводнивших постепенно эти Индии и вершивших там названные беззакония и много других, о чем речь пойдет ниже.

А второй случай, который произошел на этом острове и тоже давал иеронимитам непреложные доказательства того, что вероломные тираны угнетают и нещадно истязают индейцев, заключался в следующем: был там один надсмотрщик (а испанцы в каждом селении держали надсмотрщика, чтобы он следил за индейцами), изверг и палач, каких мало…? так вот, к этому надсмотрщику явился однажды тиран-энкомендеро и стал жаловаться на одного индейца, что он не то плохо ему служит, не то сбежал у него с какой-то работы – но ведь даже лошадь или корова, и те норовят сбежать с бойни; тогда надсмотрщик привязал этого индейца к столбу и принялся так нещадно его истязать, словно перед ним был его лютый враг, и едва не забил несчастного до смерти. А священник в это время проходил поблизости и услышал свист бича; подходит он к тому месту и, движимый состраданием, начинает сурово распекать жестокого надсмотрщика за беззаконные действия, а тот стоит в смущении, не смея проронить ни слова; но едва священник удалился, как этот злодей, насколько мне помнится, снова взял бич и принялся стегать индейца. Все это преподобный Касас рассказал названным иеронимитам, и, казалось, должно было закрасться в их души сомнение, и должны были они стать осмотрительнее и понять, что не следует поддаваться на уговоры людей, которые были злейшими врагами индейцев, тем более что тому имелось множество очевидных и доступных всем доказательств – не могли же они не видеть, что своими злодеяниями испанцы опустошили эти острова и изрядную часть материка.