Текст книги "История Индий"

Автор книги: Касас Лас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 50 страниц)

Глава 38

о юридической ответственности королей и о том,

то достопочтенный фра Педро де Кордова докладывал Гаэтано

Раз уж зашла речь о том, как часто королевские советники повинны в величайших заблуждениях королей, то уместно будет рассказать, что именно в это время отец-викарий доминиканского ордена фра Педро де Кордова, о котором мы выше рассказывали, находясь в Кастилии, поставил в известность некоторых священников относительно бед и истребления, которые стали уделом несчастных индейцев. В числе других об этом стало известно некоему клирику по имени Херонимо де Пеньяфьель, человеку, пользовавшемуся большим уважением и влиянием в Испании; вскоре после этого он по делам ордена отправился в Рим и там свиделся с великим магистром ордена^{52} Гаэтано. Когда священник поведал Гаэтано о том немногом, что услышал из уст брата Педро де Кордова (и, действительно, речь ведь шла об одном только острове, а, следовательно, и по существу и по числу эти зверства составляли лишь малую толику тех, что свершили испанцы; те, о которых знал Педро де Кордова, можно сказать, были ничто по сравнению с теми бесчисленными злодеяниями, которыми запятнали себя впоследствии испанцы в этой части света), ответствовал Гаэтано: Et tu dubitas regem tuum esse in inferno?[77]77
  И ты сомневаешься, что твой король достоин ада? (лат.).


[Закрыть] О том, что именно эти слова произнес Гаэтано, мне, пишущему эти строки, лично рассказал сам фра Херонимо де Пеньяфьель, в 1517 году бывший настоятель собора святого Павла в Вальядолиде. В то время он писал комментарии к «Secunda secundae» святого Фомы Аквината и решил обличить эти злодеяния в вопросе 66 к главе 8, в которой он нашел материал, подходящий к данному случаю; это позволило ему в немногих словах, подчеркнув, что речь идет не о язычниках, о которых говорится у Святого Фомы, ясно раскрыть, как слепота наша и непонимание проистекают из того, что предавалось и до сих пор предается забвению учение Святого Фомы, истинное и подлинно католическое. Касательно же сказанного Гаэтано, что король, мирившийся со столь жестокими несправедливостями либо дозволивший их, без сомнения заслуживает геенны огненной, то это следует понимать в том смысле, что речь идет не о короле, а о его Совете. Если бы действительно король по доброй воле, не имея советников, приказал испанцам вторгнуться в Индии тем именно способом, каким они осуществили вторжение, и предписал им тот преступный путь злодейств, жестокостей и разорения, который они в этих краях избрали, то вне всякого сомнения, согласно закону божьему, король заслужил бы муки ада, от которых его могло бы избавить лишь покаяние перед смертью. Но ведь на самом деле, как уже неоднократно говорилось выше, король не раз приказывал собрать Совет для обсуждения дел в Индиях, и был готов сам следовать и приказать другим строго следовать решениям, принятым Советом; так что если кому-нибудь и уготованы по этому поводу адские муки, так, конечно, не королю, а членам Королевского совета; они-то обязаны были разбираться в праве, прежде всего в естественном праве, ибо такова их должность и именно потому король удостоил их чести и включил в состав членов Совета, – о чем мы уже говорили. И если бы Гаэтано были известны все предписания короля, он, конечно, по моему глубокому убеждению, извинил бы короля и осудил бы членов его Совета.

Вернемся, однако, к репартидорам. После того как Альбуркерке возвратился в Кастилию, король направил в Индии лиценциата Ибарру, уполномочив его истребовать отчет от старшего судьи Маркоса де Агилара и других помощников Адмирала, который вскоре после описанных событий, как указывалось в главе 53 второй книги, скончался. Кажется, Ибарра получил также право раздавать и отбирать индейцев. После его смерти королем был направлен лиценциат Кристобаль Леброн, наделенный в отношении должностных лиц и индейцев теми же полномочиями. Ни одного индейца он не отобрал у их хозяев, но, обнаружив еще свободных, он тотчас же распределял их и передавал в энкомьенду тем, кто просил их или был ему угоден. После этих репартимьенто число индейцев стало день ото дня уменьшаться и они уже не ценились так, как прежде, – потому что было их мало и потому еще, что были они так измождены и немощны, что едва ли годились к труду, – в это время должность репартидора получил один монах-францисканец по имени Педро Мехиа, настоятель монастыря святого Франциска и прелат собора в городе Санто Доминго. Итак, говорю я, поручили ему репартимьенто индейцев, как и прежним репартидорам, и подобно им он не заботился ни о жизни, ни о благе индейцев, а еще менее о приобщении их к истинной вере и господу нашему Иисусу, как если бы они были неразумными скотами. Так и умер этот брат Педро в неведении того, что творил, как и его предшественники, на этом поприще.

Глава 39

А теперь оставим острова в том состоянии, какое было описано выше, памятуя лишь о том, что на всех четырех островах изо дня в день на рудниках и от других трудов продолжали гибнуть индейцы и никто не помышлял о сохранении их жизней или об их (нравственном здоровье. Будем иметь также в виду, что с тех пор как начала возрастать с каждым днем добыча жемчуга, бесчинствам и издевательствам испанцев в этих краях не стало предела; так, например, поскольку индейцы-юкайо были известны как прекрасные пловцы, их владельцы на этих островах и другие испанцы рыскали повсюду в поисках еще оставшихся на свободе туземцев, прибегали к любым средствам, чтобы завладеть ими – покупали их или выменивали, – и тотчас же отправляли на упоминавшийся ранее островок Кубагуа для ловли жемчуга. Там и погибли все индейцы и исчезло с лица земли племя юкайо, о чем мы уже рассказывали выше – и во второй и в этой книге.

А теперь вернемся к событиям, которые произошли в 1512, 1513 и 1514 годах в той части материка, которую начали заселять испанцы, бежавшие с кораблей и из отрядов Алонсо де Охеды и Дьего де Никуэсы. Эти военачальники первыми обратились к королю с просьбой предоставить им право управления материковыми землями, но оба кончили свою жизнь весьма печально. В последних главах второй книги мы уже рассказывали, что к этим испанцам присоединились люди, прибывшие с баккалавром Ансисо и неким Кольменаресом. Так, в главе 54 второй книги мы поведали о том, как баккалавр Ансисо, отправившись с разрешения и при – содействии губернатора Алонсо Охеды с острова Эспаньола на одном корабле и с некоторым числом солдат, основал, исполняя данный им обет, поселение в Дарьене и назвал его Санта Мария дель Антигуа. Мы рассказывали также, как поселившиеся там испанцы отказались ему повиноваться и выбрали из своей собственной среды алькальдов и рехидоров. Алькальдами стали Васко Нуньес де Бальбоа, родом из Бадахоса, и некий Хуан де Самудио, бискаец. Поддержанные солдатами, они изгнали Дьего де Никуэсу и стали таким образом причиной его печальной кончины, хотя, как мы повествовали в последней главе предшествующей книги, Васко Нуньес напоследок и предпринял попытку прийти ему на помощь. После отплытия Никуэсы Васко Нуньес, обладавший приятной внешностью, недюжинным умом и хитростью, обходительный и веселый, приобрел многих друзей среди солдат, которые к тому же помнили, что ему они были обязаны спасением, когда корабли Ансисо близки были к гибели (об этом мы рассказывали в главе 63 второй книги), и стал пользоваться большим уважением и влиянием.

Когда в его руках оказались все бразды правления и жезл правосудия (богу известно, да и люди знают, что это было за правосудие; уже не раз говорили мы, что никакого правосудия на самом деле в этих краях не было и в помине), вознамерился он, по слухам, судить баккалавра Ансисо, на судне которого прибыл сюда, и отомстить ему за те слова, которые бросил ему Ансисо, когда уже в море обнаружил его спрятавшимся в бочонок из-под муки^{53}. С этой целью он начал против Ансисо судебное дело, обвинив в незаконном присвоении и использовании прав старшего алькальда, которые он получил не от короля, а от уже скончавшегося к этому времени Охеды, и пр.; он бросил Ансисо в тюрьму, наложил арест на его имущество и конфисковал его; в конце концов в ответ на просьбы некоторых испанцев он выпустил Ансисо на свободу, но под непременным условием, чтобы тот отправился в Кастилию или на острова с первым же кораблем, чего и сам Ансисо более всего желал. Все жители Дарьена договорились послать прокурадоров на Эспаньолу к Адмиралу и здешним судьям, чтобы просить у них подкрепления людьми и припасами; более всего опасались они надвигавшегося с каждым днем голода, неизбежного следствия того, что они разграбили и опустошили все окрестные земли; было принято также решение о том, что посланец их с донесением отправится также ко двору, в Кастилию. Васко Нуньес опасался, что когда-нибудь наступит день расплаты за дурное обращение с Дьего де Никуэсой и Ансисо, к тому же он, по-видимому, желал остаться единовластным правителем на всей этой земле; поэтому он использовал все средства, чтобы уговорить своего товарища, алькальда Самудио, отправиться в Кастилию с донесением о том, какие великие услуги оказали они королю, основав это поселение и вступив от имени их величеств во владение этой частью материка (хотя овладел этими землями не Васко Нуньес, а Ансисо), и о том, что готовы и впредь служить им верой и правдой здесь, на богатейших в мире землях, величайшие сокровища которых они желали бы положить к ногам их величеств. Добился он также того, что на острова послали Вальдивию, одного из рехидоров и близкого его друга, с которым они вместе до этого жили в городе Сальватьерра де ла Саванна, расположенном на крайней оконечности острова Эспаньола, на мысе Тибурон (там я с ними обоими и познакомился). Вальдивия должен был явиться к адмиралу дону Дьего, губернатору острова, и старшему казначею Пасамонте, пользовавшемуся там, как я уже говорил, большим влиянием, и доложить о положении дел, о том, как они отправляют королевскую службу и сколь богаты здешние земли; он должен был просить также, чтобы сюда были посланы люди, оружие и провиант; с этой целью Нуньес послал с Вальдивией изрядное количество золота и сверх того, как говорят, тайно отправил золото в дар казначею Пасамонте. Итак, Самудио, Вальдивия, а также Ансисо погрузились на небольшую каравеллу; Васко Нуньес передал Вальдивии материалы судебного следствия, которое вел он против Ансисо. Уже когда Ансисо находился на корабле, но паруса еще не были подняты, несколько поселенцев из Дарьена, по-видимому по наущению Васко Нуньеса, обратились к Ансисо с предложением сойти на сушу и остаться, предлагая ему все, чего тот пожелает, и обещая выступить посредниками между ним и Васко Нуньесом, склонить последнего к дружбе с ним и сохранению за ним обязанностей старшего алькальда, которых он прежде добивался. Ансисо, однако, наотрез отказался. Самудио, Вальдивия и Ансисо прибыли на Кубу, где местные жители, как мы рассказывали в главе 24, их щедро одарили; оттуда все трое направились на Эспаньолу; Вальдивия остался здесь, а Самудио и Ансисо отплыли в Кастилию.

В это время несколько индейцев-лазутчиков явились в Дарьен, чтобы выведать – не собираются ли испанцы, от которых они терпели каждый день столько зол и ожидали в будущем еще больших, покинуть эти края, и каковы вообще намерения пришельцев. Дабы скрыть истинные цели своего появления в Дарьене, индейцы принесли с собой маис и прочее продовольствие и предложили обменять его на бусы и иные кастильские безделушки. Желая побудить испанцев покинуть эти земли, они сообщили жителям Дарьена, будто в провинции Куэба, расположенной в 30 лигах отсюда, есть много золота и продовольствия. Васко Нуньес решил послать Франсиско Писарро с шестью солдатами обследовать те края. Едва испанцы поднялись вверх по реке три лиги, как им навстречу вышли 400 индейцев во главе с их вождем Семако, которые не могли простить испанцам, что Ансисо пошел на них войной, когда Васко Нуньес, как мы рассказывали в главе 63 второй книги, сообщил ему об открытии реки Дарьен и поселения этого касика. Они забросали Франсиско Писарро и его товарищей стрелами и камнями; и все испанцы получили ранения и ушибы. Но так как стрелы не были отравлены, ибо в тех краях то ли нет ядов, то ли не умеют их приготовлять, испанцы не очень пострадали и сами напали на индейцев. Своими мечами они перебили из четырехсот индейцев полтораста да еще многих ранили. Потом индейцы обратились в бегство – последнее и самое надежное средство спасения жизни этих нагих людей. Один из шести солдат, Франсиско Эрран, остался там, а остальные, также получившие раны, вернулись в Дарьен. Увидев их, Васко Нуньес весьма опечалился, особенно когда узнал, что оставленный ими на поле боя Франсиско Эрран был еще жив; он приказал Писарро, покинувшему Эррана, отправиться, невзирая на собственные раны, с несколькими солдатами назад, и те принесли Эррана в лагерь. Не знаю, что сталось с Эрраном затем – умер ли он от полученных ран или остался в живых.

Вслед за тем Васко Нуньес с сотней солдат отправился в поход и продвинулся на несколько лиг к провинции Куэба, которой правил царь по имени Карета и в которой, по его сведениям, было немало золота – вечной приманки для всех испанцев. На всем пути никто не оказывал им сопротивления и ни один человек не вышел им навстречу – ни с миром, ни с войной. Из этого не следует, что индейцы не знали о его походе, – их лазутчики всегда настороже; но Васко Нуньес уже вызвал у них страх, ибо каждое столкновение с его войсками стоило им многих жертв. Через несколько дней Нуньес вернулся в Дарьен, и некоторые утверждали, что он намеревался в случае, если бы вернулся Никуэса, передать ему управление и стать под его начало, и говорил об этом не раз в предвидении возможности его возвращения, ибо он был достаточно умен, чтобы предвидеть и такую возможность, и многое другое. Прибыв в Дарьен, он убедился, что Никуэса не вернулся, и тогда надумал он послать за немногими испанцами, которых Никуэса оставил в поселении Номбре де Дьос. Когда две снаряженные бригантины, двигаясь вдоль побережья, вошли в одну из гаваней в землях Кареты, касика Куэбы, к ним навстречу вышли двое испанцев, голые, раскрашенные красной краской, которую индейцы добывают из растения, называемого на Эспаньоле лиха. Эти двое и еще один, ибо было их раньше трое, сбежали за полтора года до того с корабля Никуэсы, отплывшего в то время на поиски провинции Верагуа; они скрылись, опасаясь, что Никуэса накажет их за какой-то проступок, и вскоре после этого оказались в руках касика Кареты, который мог бы с полным основанием, если бы пожелал, отомстить за все то зло, что творили испанцы в этих краях, прикончив их. Но он не только не убил их, но, напротив, принял их как своих самых близких родичей и обращался с ними всегда как со своими детьми. Привыкнув, однако, наносить оскорбления богу, другим людям и самим себе, испанцы, даже оказавшись во власти врагов, которые могли в любой момент их убить, не изменили своим нравам, и хотя их было всего трое, ссоры и споры между ними не прекращались и они уже еле терпели друг друга. Однажды от слов двое перешли к делу и выхватили мечи, и один из них, некий Хуан Алонсо, тяжело ранил другого. После этого Карета, властитель тех земель, поставил Хуана Алонсо, как наиболее храброго из испанцев, во главе своих воинов на случай войны против врагов, которые были и у него, и с тех пор ничего не предпринимал, не посоветовавшись прежде и не узнав мнения своего военачальника. О том, что случилось с третьим испанским солдатом, мне ничего не известно, – видимо, он умер. Трудно описать радость прибывших на бригантинах испанцев из отряда Никуэсы, когда они узнали, что двое их сотоварищей живы. В беседе спасенные рассказывали, что здешние земли весьма богаты золотом, и подтвердили, что все обогатились бы в случае, если бы Васко Нуньес напал на эти земли. Хуан Алонсо предложил даже обманом схватить и предать Нуньесу касика, своего господина. Так-то он собирался отплатить ему за радушие и гостеприимство, за гуманное обращение с ними касика Кареты; так-то он собирался хранить по отношению к Карете, своему царю и повелителю, верность, к которой обязывали его человеческие и естественные законы. После долгих разговоров решили, что для осуществления этих замыслов лучше всего одному из них отправиться с остальными испанцами к Васко Нуньесу и подробнейшим образом доложить ему обо всем, что касается провинции Куэба, а Хуану Алонсо следует остаться на случай, если помощь его понадобится для пленения касика. Судите сами, не были ли эти два испанца, или по крайней мере Хуан Алонсо, предателями по отношению к своему господину, которому он, хотя бы молча, поклялся в верности, когда тот сделал его своим советником и поставил во главе воинов; судите также, не явили ли оба эти испанца крайнюю неблагодарность и несправедливость по отношению к тем, кто окружал их постоянным вниманием. Но в отношении индейцев мы всегда поступали только так.

Глава 40

повествующая о пленении касика Кареты Васко Нуньесом де Бальбоа

Бригантины вернулись в Дарьен, и Васко Нуньес очень обрадовался, в особенности когда увидел спутника Хуана Алонсо и узнал о богатствах того края и о хитроумном плане, предложенном оставшимся у Кареты Хуаном Алонсо для пленения царя Кареты. Особенно подробно расспрашивал он о расположении тех земель, о людях, их населяющих, и обо всем том, что важно было для осуществления его замыслов и намерений. Отправив вновь бригантину за солдатами Никуэсы в Номбре де Дьос, ибо в первый раз они так и не добрались до поселения, он порешил, что возвращение корабля окажется самым подходящим временем для того, чтобы вторгнуться в земли касика Кареты, разорить и унизить касика, который ничем этого не заслужил. И едва корабль вернулся, как Васко Нуньес с 130 солдатами, самыми здоровыми и боеспособными, отправился на поиски царя Кареты, правителя провинции Куэбы, кажется отстоящей от Дарьена на 30 лиг. Когда Васко Нуньес со своими 130 апостолами вступил во владения касика Кареты, тот и не помышлял ни о бегстве, ни о сопротивлении, а решил дожидаться Нуньеса у себя в доме и принять его достойным образом; он полагал, что от оскорблений и бесчинств христиан его обезопасит Хуан Алонсо, который служил ему и жил в его доме и мог подтвердить, как обращался он с испанцами.

Васко Нуньес вел себя, однако, не как человек, который прибыл в чужие земли и владения и в дом властелина этих земель, под правосудие которого он, согласно естественному закону, подпадает и которому, в соответствии с этими же законами, он обязан был оказывать почтение; нет, он вел себя так, как будто явился в свой собственный дом, чтобы потребовать отчета от своего слуги и раба. С суровым видом он приказал касику распорядиться, чтобы приготовили продовольствие и припасы для христиан, и притом не только для тех, кто явился сюда, но и для тех, кто остался в Дарьене. Карета ответил, что каждый раз, когда христиане оказывались в его краях, он приказывал обеспечить их провиантом, которого у него было тогда вдоволь; но в настоящее время ему нечего дать испанцам главным образом потому, что он находится в состоянии войны с другим, соседним правителем по имени Понка и его люди из-за этого не смогли засеять злаками земли, а запасы подошли к концу и они сами сейчас испытывают нужду. После того как Карета закончил объяснения, Хуан Алонсо посоветовал Васко Нуньесу сделать вид, будто он возвращается со своими солдатами в Дарьен, а ночью, когда все индейцы будут беззаботно спать, вернуться и напасть на них; он же, Хуан Алонсо, постарается присмотреть за касиком, чтобы тот не ускользнул из его рук и не избежал плена. Васко Нуньес так и поступил; он отправился со своим отрядом назад по дороге в Дарьен, как будто бы решив вернуться туда. Индейцы Кареты и сам несчастный касик, по-прежнему убежденный в том, что Хуан Алонсо, как и полагалось, хранит ему верность и благодарность за добрые дела и в особенности за то, что он принял его к себе в дом и на службу и что, следовательно, ему нечего опасаться испанцев, принял обман за истину и, не подозревая о приближающейся беде и задуманном злодеянии, лег совершенно беззаботно спать. В полночь Васко Нуньес возвратился со своими солдатами; они напали на селение сразу с трех сторон, с воинственным кличем и призывая Сантьяго на помощь в этом святом деле. Многих индейцев испанцы вырезали и сразили мечами прежде, чем остальные и их повелитель помыслили о спасении бегством. Изменник Хуан Алонсо зорко присматривал за касиком и, схватив его, начал звать на помощь. На крики явились испанцы, обнаружившие касика в объятиях Алонсо. Так был взят в плен Карета, так отблагодарили его за те добрые услуги, которые оказал он христианам; вместе с ним в плену очутились его жены, дети и многие другие индейцы. Васко Нуньес забрал все, что только можно было найти в жилище и селении Кареты, и приказал отправить всех пленных в Дарьен. Свершив свой великий подвиг, он нагрузил бригантины награбленным провиантом и вернулся в Дарьен. Здесь уместно будет заметить, что Хуан Алонсо ответил черной неблагодарностью касику Карете, который сохранил ему жизнь, хотя и имел полную возможность его убить, стал ему сеньором и, поселив в своем жилище, облек доверием и поставил во главе своих воинов. Этот Хуан Алонсо совершил предательство, напоминающее предательство Иуды. Во всяком случае, поведение Хуана Алонсо во многих отношениях было злонамеренным и предательским. Об этом позорном случае, как и о походе, который был предпринят для ограбления и истребления индейцев из Дарьена, упоминает в главе 3 своей второй «Декады» Педро Мартир; об этом же и примерно в тех же выражениях, что и мы, повествует в своей книге, озаглавленной «Варварская история», Тобилья. Педро Мартир, в частности, писал: Duce Vascho Nuñez circiter centum triginta viri convenium; Vascus aciem suo more gladiatorio instruit. Folle timidor praestites substitesque, sibi ac tergi ductores ad libitum eligit. Comitem et collegam ducit secum Colmenarem. Exit rapturus a finitimis regulis quicquid fiet obvium, regionem per id litus, nomine Coibam, de qua mentionem alias fecimus, adit. Caretam, eius regulum, a quo nihil unquam abversi passi fuerant, transeuntes appellat, imperiose trucique vultu petit praeberi advenientibus cibaria. Careta regulus posse illis quicquam impartiri negant, se transeuntibus christianus succurrirse saepe numero, unde penu habeat exhaustum arguit; ex dissidiis praeterea et simmultatibus quas exercuit ab ineunte sua aetate cum finitimo regulo, qui Poncha dicitur, laborare domum suam rerum penuria. Nihil horum abmittit Vascho gladiator miserum Caretam; spoliato eius vico, victum iubet duci ad Darienem cum duabus uxoribus et filiis universaque familia. Apud Caretam regulum repererunt tres ex sociis Nicuesae, qui Nicuesa praetereunte, iudicium ex malefactis timentes, aufugerant e navibus in anchoris stantibus, classe vero abeunte. Caretae regulo se crediderunt; Careta hos tractavit amicissime. Agebatur iam mensis duodevigesimus, propterea et nudos reperere penitus uti reliquos incolas, et saginatos uti capones manu faeminea domi depastos, in obscuro obsonia dapesque regias fuisse sibi illo tempore incolarum cibaria visa sunt. Ex Caretae vico ad praesentem famen propulsandam, non autem ad necessitatem penitus touendam, cibaria detulerunt ad socios in Dariene relictos, etc.[78]78
  Под предводительством Васко Нуньеса собираются около 130 человек. Васко строит отряд по своему обычному разбойничьему способу. Надутый чванством хуже пузыря с воздухом, он назначает старших и младших начальников и предводителей арьергарда, столько, сколько ему приходит в голову. В качестве помощника и сотоварища он берет с собой Кольменареса. Он отправляется, чтобы у соседних царьков забрать все, что попадет в руки; в эту местность он направляется через Коибу, которую мы уже упоминали в другом месте. Он призывает тамошнего царька Карету, от которого проходившие там никогда не испытывали ничего дурного. Со свирепым видом Васко Нуньес повелевает ему доставить прибывшим продовольствие. Царек Карата говорит, что он не может уделить им ничего: он неоднократно помогал проходившим христианам, и потому запас пищи у него исчерпан; кроме того, дом его страдает от бедности, из-за раздоров и стычек, которые происходят у него с юных лет с соседним царьком по имени Понка. Разбойник Васко не считается ни с чем этим. Разграбив его селение, он приказывает отправить несчастного побежденного Карету в Дарьен вместе с его двумя женами, детьми и всеми домочадцами. У царька Кареты они нашли трех спутников Никуэсы. Когда Никуэса проплывал мимо, они, боясь суда за свои злодеяния, бежали с кораблей, стоявших на якоре. Когда же флот ушел, они вверились царьку Карете. Карета отнесся к ним самым дружелюбным образом. Шел уже восемнадцатый месяц, и поэтому их нашли совершенно голыми, наравне с остальными жителями. Откормлены они были как домашние каплуны в темноте на попечении женщин: кушанья туземцев показались им в то время царскими яствами и лакомствами. Из селения Кареты было доставлено продовольствие товарищам, оставшимся в Дарьене, не столько, чтобы полностью устранить нужду, но только, чтобы отодвинуть уже начавшийся голод, и т. д. (лат.).


[Закрыть] Карета тяжко переживал свое пленение и вынужденное пребывание вдали от своих земель и жилищ, жен и семьи; он умолял Васко Нуньеса избавить его от этих незаслуженных им страданий и клялся сделать все возможное, чтобы обеспечить христиан продовольствием и сохранять с ними неизменно дружеские отношения, в знак чего он предложил Васко Нуньесу в жены одну из своих дочерей, очень красивую; вместе с тем он попросил Нуньеса помочь ему в войне против касика и властителя Понки, чтобы подданные Кареты получили возможность обработать и засеять земли. Васко Нуньес отнесся благосклонно к предложениям и клятвам Кареты, дочь его охотно взял к себе в дом и сделал ее своей наложницей, хотя Карета отдал ее, согласно индейским обычаям, ему в жены. Девушка полюбила Васко Нуньеса всем сердцем, и, как будет ясно из дальнейшего, позднее это стало одной из причин его печальной кончины, хотя в смерти его нельзя винить ни ее, ни отца ее Карету; во всем виноват лишь сам Васко Нуньес и великие его прегрешения и злодейства. То была кара божия, настигшая его тогда, когда чаша терпения господа переполнилась.

После того как Васко Нуньес при подобных обстоятельствах вступил в союз и установил дружественные отношения с Каретой, он освободил Карету и пообещал через несколько дней явиться к нему; впрочем, я не уверен, пожелал ли Васко Нуньес отправить вперед Карету или отправился вместе с ним; оба они, однако, исполнили свои обещания.