Текст книги "История Индий"

Автор книги: Касас Лас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 50 страниц)

Глава 109

А теперь пора приступить к рассказу о том, как Дьего Веласкес продолжил в Юкатане дело, начатое Франсиско Эрнандесом де Кордова, который первым открыл эти земли, о чем мы рассказали в главе 96 и последующих. В конце 98-й главы мы говорили о том, как Дьего Веласкес, правитель острова Кубы, узнав об открытии Франсиско Эрнандеса и о том, что сокровища, которые испанцы видели в том краю и привезли с собою, сулят богатую поживу, задумал снарядить новый флот и поставить во главе его некоего Хуана де Грихальву. И вот, когда Франсиско Эрнандес, измученный ранами, на индейских челнах добрался до города Сантьяго, Дьего Веласкес подробнейшим образом выспросил у него и у нескольких индейцев, привезенных им с собою, обо всем, что приключилось с ними в том краю, и об открытых ими землях и народах, а затем снарядил три больших корабля и один бриг, погрузив на них все припасы, необходимые для путешествия, и множество всяких безделок и кастильских товаров, предназначенных для обмена на золото, которое, как он надеялся, удастся раздобыть в новых землях. Из добровольцев он набрал человек двести экипажа, а может быть, чуть больше или меньше; одни уже побывали на Юкатане и рады были поехать снова, другие отправлялись туда впервые. Главным кормчим флота он поставил того самого Антона Аламиноса, который открыл этот край вместе с Франсиско Эрнандесом, капитаном одного судна назначил некоего Франсиско де Авила, человека еще молодого и весьма достойного, который доводился племянником Хилю Гонсалесу де Авила и о котором пойдет речь впереди, капитаном другого судна сделал Педро де Альварадо, тоже человека молодого, о котором мы еще расскажем подробнее, а капитаном третьего стал некий Франсиско де Монтехо, тот самый, что в конце концов разорил упомянутый край и царство Юкатанское. Помимо разных припасов, которые везли суда, на борту было множество туземных жителей, взятых для того, чтобы прислуживать испанцам, как делалось всякий раз, когда наш флот отправлялся завоевывать индейские земли, и было это для индейцев немалым бедствием и бичом, ибо все они в конце концов погибали. Дьего Веласкес наказал главнокомандующему Хуану де Грихальве, чтобы тот ни в коем случае не основывал испанских поселений ни в тех краях, которые открыл Франсиско Эрнандес, ни в тех, которые откроет сам, а только вел бы с индейцами обмен, дабы везде, где он побывает, жители остались настроены мирно и питали добрые чувства к христианам. И вот, после того как мореплаватели запаслись всем необходимым для такого путешествия и все четыре корабля были готовы к отплытию, в начале 1518 года флот покинул гавань Сантьяго и пошел вдоль северного берега до порта Матансас, расположенного на 200 лиг южнее порта Каренас, причем оба они входят в провинцию Гавана. Там мореплаватели взяли на борт маниоковый хлеб, свиней и другие припасы из усадеб испанцев, поселившихся в этих местах; зашли они за припасами также в порт Каренас и, выехав оттуда, подплыли прямо к острову Косумель, от которого, как было сказано выше, рукой подать до материка и до земли Юкатана; случилось это в день воздвижения креста господня, который приходился на третий день мая. Тут к кораблям подплыли несколько индейцев на своих челнах; они привезли сосуды из высушенных тыкв, полные меду, и предложили их в дар главнокомандующему, а тот вручил им взамен разные кастильские товары. А при Грихальве переводчиком был один индеец из тех, кого привез с собою на Кубу Франсиско Эрнандес, и с помощью этого индейца испанцы могли с грехом пополам задавать туземцам вопросы и разбирать их ответы. Убедившись, что селений здесь никаких не видно, испанцы подняли паруса и пошли вдоль побережья острова и увидели множество каменных строений и зданий, высоких и великолепных; как выяснилось потом, то были храмы богов, которым индейцы служили и поклонялись. Среди прочих стоял там у самого моря высокий храм, построенный с отменным искусством и подобный большому замку; испанцы стали на якорь прямо напротив этого храма, но не смогли высадиться на берег, как того желали, ибо время было уже позднее. Наутро к судам подплыл челн с множеством индейцев, и главнокомандующий Хуан де Грихальва передал им через своего переводчика, что хотел бы высадиться на берег посмотреть селенье, побеседовать с вождем и вступить с ним в переговоры, если тот не против. Индейцы отвечали, что не возражают против того, чтобы пришельцы высадились на берег, и все, кому хватило места в четырех имевшихся шлюпках, так и поступили. Подойдя к храму, стоявшему у самой воды, испанцы стали разглядывать его и дивились его красоте. Грихальва распорядился, чтобы священник, который ехал вместе с ними, отслужил мессу в этом храме в присутствии индейцев, – и это распоряжение было непродуманным, так как не подобало свершать обряд истинной веры в капище, где творилось столько святотатственных дел, где до этого язычники приносили жертвы дьяволу, да и после того продолжали приносить; следовало прежде очистить это место, и освятить его, и благословить. К тому же недостойно было служить мессу в присутствии язычников-индейцев, которые не почитали творца и не воздавали ему должных почестей во время святого богослужения. Тут вышел вперед индеец преклонных лет, судя по всему важная особа; его сопровождало еще несколько человек, не знаю, сколько именно; надо полагать, он был жрецом при идолах. Он принес глиняную жаровню искусной работы, полную угольев, положил в нее какое-то ароматическое вещество вроде ладана, и тогда над жаровней поднялся душистый дымок, которым он окурил и овеял фигурки истуканов и идолов в человеческом обличье, находившиеся в этом храме. Затем индейцы поднесли в дар командующему больших кур, которых мы зовем зобатыми, и несколько тыквенных сосудов с пчелиным медом, а командующий дал им всякие кастильские вещицы – бусы, бубенчики, гребни, зеркальца и прочие безделки и спросил через переводчика, нет ли у них золота для продажи или обмена на эти товары, ибо так уже повелось, что у испанцев изложение священного писания неизменно начинается с этого вопроса и он служит главным предметом их проповедей. Вот как втолковывали они язычникам главную заповедь нашей веры, гласящую, что на небеси есть владыка и творец всего сущего, и имя ему – бог; никогда не пеклись наши соотечественники ни о чем ином, кроме золота, и индейцы усвоили, что золото – единственная забота христиан, предел их вожделений, причина их прибытия в эти края и всех их трудов и странствий. Индейцы принесли разные украшения из низкопробного золота, которые они, стремясь выглядеть красивее и наряднее, носят в ушах и в носу, продевая их в проделанные для этого отверстия. Тут командующий приказал глашатаю объявить, что никто не имеет права выменивать у индейцев золото или другие предметы, не приведя предварительно к нему, командующему, индейца, который желает совершить обмен. Испанцы спросили о вожде селения и услышали в ответ, что сейчас он отбыл по делам в другое селение или землю, однако на самом деле он, наверное, оставался в селении индейских вождей и касиков; есть такой обычай: они остаются у себя, но велят своим людям скрывать это от пришельцев, особенно с тех пор, как получше узнали испанцев, а сами под видом простолюдинов бродят среди своих вассалов и подданных, наблюдая за всеми и прислушиваясь ко всему происходящему. Итак, когда Грихальва убедился, что в этих местах золота не бог весть сколько, а ведь и его самого, и его экипаж интересовало прежде всего золото, он решил поднять якоря, двинуться вперед и, обогнув Косумель, подойти к Юкатану, который был уже виден и который он принял за остров, но только более крупный, чем упомянутый Косумель. Тут подул противный ветер, так что суда не могли держаться курса и продолжать путь, а потому испанцы решили вернуться на прежнее место, поблизости от упомянутого селения. Когда индейцы увидели, что корабли плывут обратно, и причаливают, и становятся на якорь, они решили, что испанцы пожалели, что не разграбили селения в первый приезд, и потому возвращаются обратно, и с перепугу все до единого разбежались, захватив с собой пожитки, кто сколько мог унести. Наши высадились на берег и обнаружили, что в селении нет ни души, но отыскали какие-то плоды и кукурузные початки, которые пришлись им весьма по вкусу; и вот, набрав припасов сколько было душе угодно, они снова подняли паруса и поплыли вдоль побережья. Оставив позади остров Косумель, они двинулись вдоль Юкатана и подошли к берегу в день вознесения господня, который в том году пришелся на 13-е число мая месяца. Высадившись, они отправились на поиски касика Ласаро, вождя селения Кампече; как было сказано выше, именем Ласаро нарек его Франсиско Эрнандес, ибо он прибыл в ту гавань в воскресенье св. Лазаря и встретил со стороны того касика дружеское расположение и радушный прием. По дороге они видели большие и красивые каменные здания, все беленые, а также высокие башни – храмы индейских богов.

Глава 110

Главный кормчий флота не мог припомнить точно, где расположена земля, открытая им в прошлом году совместно с Франсиско Эрнандесом, и не признал места, где должно было находиться селение касика Ласаро; поэтому он сбился с направления, полагая, что корабли уже прошли мимо селения Ласаро и оно осталось позади, и лишь изрядно покружив и поплутав, заметил свою ошибку. По этой причине сдается мне, что события, о которых пойдет речь, случились не в селении Ласаро, как полагали некоторые, а скорее в селении Чампотон, где индейцы ранили Франсиско Эрнандеса и перебили 20 человек испанцев. Итак, прибыли испанцы в названное селение (как я уже сказал, по моему разумению, это было не селение Ласаро, а Чампотон), и под вечер все четыре судна стали на якорь настолько близко от берега, насколько было возможно. Завидев суда, индейцы несметными толпами высыпали на берег, и так как в стычке с Франсиско Эрнандесом они потерпели великий урон и ущерб, хоть и сами, как было сказано выше, нанесли противнику нешуточные потери, то всю ту ночь они провели без сна под неистовый рев труб и грохот барабанов и множества других инструментов. Грихальва и члены его экипажа решили высадиться на берег якобы за пресной водой; может быть, то был только предлог, а может быть, они и вправду нуждались в воде (Франсиско Эрнандес воспользовался этим же поводом); для вящей безопасности испанцы высадились до рассвета, хоть и не соблюдая особой осмотрительности и не заботясь о том, как бы не поднять шума и не возбудить подозрений индейцев; а ведь им следовало бы подумать об этом, ибо индейцы мирно жили у себя дома и на собственной земле. Понятно, индейцы не могли не встревожиться и не заподозрить, что чужеземцы пришли с недоброй целью, особенно если это селение было Чампотон, жители которого уже претерпели столько мук по милости Франсиско Эрнандеса; если же то было селение Ласаро, то жителям его достаточно было проведать о том, как жестоко обошлись чужеземцы с их соседями, чтобы самим обеспокоиться и насторожиться, особенно после того как пришельцы высадились в их землях и в селении ночью и без их согласия. Итак, испанцы высадились на берег и произвели по селению несколько выстрелов. Тут индейцы в полном вооружении, с копьями, луками, стрелами и щитами стали требовать знаками и движениями, чтобы наши ушли прочь, и грозить им, делая вид, будто собираются на них напасть. Тогда главнокомандующий Грихальва обратился к испанцам с речью и стал заверять их в честности своих намерений, и оправдываться, и призывать их в свидетели, что ни сам он, ни они не думают причинять зло этим людям, а хотят только набрать воды, в которой терпят нужду и за которую собираются уплатить, и сказал еще много пустых слов, брошенных на ветер и бессильных оправдать зло и преступления, которые за тем последовали. Судите сами, кого призывал он в свидетели своих заверений и много ли проку было от этих заверений индейцам, которые не понимали в них ни слова; ведь индейцы мирно жили у себя дома, и вдруг являются воинственные чужеземцы, от которых они столько натерпелись в прошлом году, притом являются не честно и открыто, а без согласия хозяев, тайком и вдобавок ночью; яснее ясного, что появление их не могло не возбудить в душе индейцев естественных и законных опасений и подозрений. Грихальва велит индейцу, захваченному на острове Косумель, сказать жителям селения, что он, Грихальва, не собирается чинить им зла, а хочет только запастись водой и уйти с миром; индейцы показали нашим колодезь, который находился в двух шагах от селения, и сказали, пусть пришельцы наберут воды и сразу уходят; потянулись к колодцу матросы и юнги с бочонками и прочей посудой, какая была, стали наливать воду и наполнять все сосуды; и то ли показалось индейцам, что наши слишком мешкают, то ли решили, что те ведут себя чересчур дерзко, но они стали поторапливать испанцев и грозить им, целясь в них из луков. Испанцы все не уходят, а индейцы стоят на своем; наконец, из рядов индейцев выступают два человека, и один из них несет горящий факел или что-то в этом роде, кладет его на камень и произносит несколько слов на своем языке; как стало ясно из дальнейших событий, он назначил срок, по истечении которого индейцы собирались начать бой, если наши не уйдут; срок должен был кончиться, когда факел отгорит и огонь погаснет; и потому едва факел отгорел и погас, индейцы, видя, что наши остались на месте, ринулись на них с громкими воплями. Но наши тоже не дремали; для начала они выстрелили из пушек, а затем ринулись на врага с отвагой, присущей испанским воинам (особенно, когда они имеют дело с безоружным противником вроде индейцев); и тут пустили они в ход кто мушкеты и аркебузы, а кто мечи, которые очень хороши при подобных обстоятельствах, ибо рассекают пополам незащищенные тела; и перебили они индейцев кто сколько смог. Однако индейцам удалось укрыться за валом, сложенным из каменьев и бревен и возведенным у них в селении на случай военной опасности, и тут испанцы не могли больше наносить им такие потери, как вначале; к тому же и сам Грихальва, будучи от природы не жесток, а скорее кроток и милосерден, запретил своим людям преследовать индейцев. В этой схватке индейцы убили стрелой одного испанца и многих ранили, и в числе раненых был сам Хуан де Грихальва, которому стрела попала в рот, выбив один зуб, сломав другой и даже поранив язык. Затем пришли несколько индейцев, по-видимому, с целью просить перемирия и прекращения боя; насколько можно было судить, они говорили, что желают дружбы с нашими, и давали понять, что хотят пригласить нескольких испанцев пойти вместе с ними, чтобы вступить в мирные переговоры с их вождем, – так поняли наши. Грихальва послал с ними не то двоих, не то троих человек, и индейцы подвели их к самому валу и там вручили им деревянную маску, покрытую тонкой золотой пластиной, которую касик посылал командующему в знак мира; индейцы без оружия ходили туда и обратно, чтобы поглядеть на испанцев, но подойти к ним совсем близко не решались. Испанцы забрали свои бочки с водой и пушки, сели в шлюпки и вернулись на корабли, внушив жителям острова описанными выше делами преданность и любовь, а если сказать правду – несказанный ужас.

Глава 111

Оттуда, из Чампотона (как полагаю я, ибо некоторые, как уже говорилось, утверждали, что это случилось в Кампече у касика Ласаро), суда направились вниз по побережью в поисках какой-либо гавани, потому что за все время плавания вдоль острова Косумель и побережья Юкатана мореплавателям ни разу не встретилась гавань, а им нужно было починить один корабль, в котором была большая течь; и только в десяти лигах от Чампотона нашли они одну бухту, которую по вышеприведенной причине назвали Пуэрто Десеадо[89]89
  Желанный Порт (исп.).


[Закрыть]. Починили они в этой гавани свой корабль; и тут появился челн, в котором было четверо индейцев, собравшихся куда-то по своим делам, то ли порыбачить, то ли поторговать, и Грихальва приказал захватить этих индейцев в плен под предлогом научить их нашему языку и сделать толмачами. И поступил он весьма несправедливо, ибо не задумался над тем, что индейцев этих обращают в рабство безвинно, отрывая от жен и детей и обрекая и детей, и родителей на тоску, скорбь и немалые страдания. Из этого Пуэрто Десеадо были видны обширные земли Новой Испании, которые простирались по правую руку, к северу; кормчий Аламинос решил, что это тоже остров, как и Юкатан, потому что Юкатан он считал островом. Стали испанцы расспрашивать захваченных индейцев, что это за земля виднеется; те отвечали, что это Колуа, ударение на последнем слоге; позже мы назвали этот край Новой Испанией. Кормчий уговорил главнокомандующего подплыть к этой земле и завладеть ею, словно мало было испанцам бессчетных владений, захваченных ими по всему свету во славу кастильской короны. Из Пуэрто Десеадо они поплыли вдоль побережья в западном направлении, не упуская из виду суши; и вот выходят они к большой реке в 25 лигах от Пуэрто Десеадо; как я полагаю, они назвали ее рекою Сан Педро и Сан Пабло, по крайней мере сейчас называется она именно так; на берегах этой реки и у самого моря заметили испанцы множество людей, в изумлении взиравших на корабли, как на нечто, доселе невиданное. Проплывают они еще пять лиг вперед и видят новую реку, еще шире прежней, с таким сильным течением, что пресная вода проникала в море на две, а то и три лиги; эту реку Грихальва окрестил своим именем, и сейчас она зовется Грихальва, туземцы же и реку, и близлежащее селение, а, может статься, и все эти земли называют Табаско. Это благодатнейший край, где в невиданном изобилии растет какао; его плоды напоминают орешки, из них приготовляют приятный напиток, а кроме того, они имеют хождение как монеты по всей Новой Испании на 800 лиг окрест, о чем мы расскажем ниже; в этих местах по причине их плодородия смертные селились в несчетном и несметном множестве. Итак, весь флот поднялся вверх по реке, на берегу которой, на расстоянии полулиги, если не целой лиги от устья, находилось главное селение; там суда бросили якоря и остановились. При появлении кораблей индейцы переполошились, ибо впервые видели такие огромные лодки и людей с бородами и в одежде, и все было им внове и в диковину; а потому на берегу собралось тысяч шесть народу, не меньше, насколько можно было судить; они вышли защищать подступы к своей земле и селение, имея при себе обычное оружие: луки, стрелы, деревянные копья с обожженными наконечниками, щиты, сделанные из лозы или тонких прутьев; и почти все эти щиты или большая их часть были покрыты тонкими пластинами золота и украшены султанами из разноцветных перьев; и так как время было уже позднее, обе стороны провели всю ночь в бдении. На рассвете к испанским кораблям подплывает больше сотни челнов, заполненных вооруженными людьми; один челн выплывает вперед, подходит к кораблям настолько близко, чтобы можно было расслышать речь, и один из находящихся в челне индейцев, с виду самый главный из всех, должно быть их начальник и предводитель, встает во весь рост и спрашивает испанцев, что они здесь ищу г и что привело их в чужие земли и владения. Кубинский индеец не понимал языка, на котором тот говорил, но четверо индейцев, взятых в плен около Пуэрто Десеадо, понимали этот язык; индеец с Кубы уразумел речь этих индейцев, а они в свою очередь уразумели речь жителей Табаско; таким образом Грихальва смог ответить, что он и прочие христиане приехали не с тем, чтобы причинить индейцам какое-то зло, а в поисках золота, и в обмен на него привезли разные товары. Получив этот ответ, капитан челна возвращается к своим, и сообщает обо всем своему царю и господину, и говорит, что, по его мнению, христиане – добрые люди; затем возвращается обратно, безбоязненно вступает на корабль главнокомандующего Грихальвы и говорит этому последнему, что и самому повелителю индейцев и всем его подданным по душе вступить в дружбу с ним и с прочими христианами и дать им золото в обмен на то, что христиане привезли из своих земель. Индеец этот привез с собой большую деревянную маску, позолоченную и очень красивую, и кое-какие украшения из разноцветных перьев, очень нарядные, и сказал, что его господин прибудет к христианам на следующий день. Грихальва дал ему несколько нитей зеленых стеклянных бус, несколько пар ножниц, ножи, красную байковую шапочку и пару альпаргат; ножи и ножницы пришлись особенно кстати, ибо, получив их, вестник мира решил, что щедро взыскан судьбой. Касик и вождь тех краев решил самолично навестить христиан; и вот в сопровождении других индейцев, не взяв с собою никакого оружия, садится он в челн и входит на корабль главнокомандующего Грихальвы так безмятежно, словно тот приходится ему родным братом. Грихальва был еще молод, лет двадцати восьми, и хорош собою; на нем был камзол пунцового бархата и все остальное из той же ткани, – наряд богатый и пышный. И вот вошел касик, и Грихальва принял его с великим почетом, обнял, и, усевшись рядом, повели они беседу, хоть и разумели друг друга очень мало, лишь с помощью знаков и тех слов, которые переводили сначала индейцы, захваченные в Пуэрто Десеадо, а затем индеец с острова Кубы; судя по переводу, речи касика сводились к тому, что он рад приезду Грихальвы и хочет стать его другом. Побеседовав некоторое время, касик велел одному из сопровождавших его индейцев открыть сундучок пальмового дерева, обтянутый оленьей кожей, который они привезли с собой; такие сундучки мы называем мексиканским словом «петака». Открыл индеец сундучок и вынимает оттуда воинские латы, некоторые из золота, другие деревянные, но покрытые золотыми пластинками, и все как раз по мерке Грихальвы, словно сделаны на заказ; а касик собственноручно начинает надевать на Грихальву эти латы и те, что не подходят, снимает, а вместо них надевает другие; так касик облачил его с головы до ног в доспехи из чистейшего золота, ничуть не менее полные, чем стальное рыцарское вооружение миланской работы. (Кроме этих лат, касик подарил Грихальве еще много украшений из золота и перьев; некоторые из них будут упомянуты ниже). Стоило полюбоваться красотою Грихальвы, когда предстал он перед всеми в золотых доспехах, но еще больше стоило и подобало подивиться щедрости и великодушию того язычника-касика. Грихальва поблагодарил его, как мог, и отдарил следующим образом: велит он достать очень дорогую сорочку и надевает ее на касика; затем снимает свой пунцовый камзол и также надевает на касика; надевает ему на голову красивую бархатную шапочку, а на ноги – новые кожаные башмаки; одним словом, он нарядил и разодел касика так пышно, как только мог, и роздал множество кастильских товаров всем сопровождавшим его индейцам. Пунцовый камзол стоил среди испанцев в тех краях примерно шестьдесят дукатов, от силы семьдесят, а прочие вещи, которые роздал Грихальва касику и его людям, стоили дукатов 12–15; но то, что касик дал Грихальве, стоило две, если не все три тысячи кастельяно либо золотых песо. Среди доспехов и драгоценностей, которые подарил касик Грихальве, был деревянный шлем, покрытый тонкими золотыми пластинами, три или четыре деревянных маски; некоторые из них были весьма искусно и красиво выложены бирюзою наподобие мозаики, и на этом фоне выделялись особо изумруды; другие были отделаны золотыми полосками, а третьи целиком покрыты золотом; несколько нагрудных доспехов, одни из чистого золота, другие из дерева, покрытого золотом, а третьи золотые, усеянные каменьями, искусно рассыпанными по золоту, отчего они казались еще красивее; множество наколенников, некоторые из чистого золота, другие деревянные либо из какой-то коры, но непременно покрытые золотыми пластинками; шесть или семь ожерелий из золотых полосок, наложенных на отлично выдубленные полоски оленьей кожи: несколько золотых браслетов в три пальца шириною; несколько пар золотых серег; несколько ниток вызолоченных глиняных бус и несколько ожерелий из золотых полых шариков; красивейший круглый щит, покрытый разноцветными перьями, роскошное облачение из перьев, украшенное султанами, и много других вещей диковинной и искуснейшей работы, так что за одно лишь мастерство и совершенство, с которым были они сделаны, где угодно дали бы хорошую цену. Передавали, будто касик, увидев на борту корабля Грихальвы одного из индейцев, захваченных этим последним у берегов Юкатана после отплытия с острова Косумель, попросил его у Грихальвы, пообещав взамен столько золота, сколько весил индеец, а Грихальва якобы отказался, возможно, в надежде получить еще больше. Но я не верю в эту историю, во-первых, потому что и сам Грихальва, и его соратники были слишком алчны, чтобы ради какого-то индейца, которого они нашли и захватили в плен во время рыбной ловли и который вряд ли был вождем либо превосходил остальных знатностью и богатством, упустить шесть, а то и семь арроб золота, которые тот мог стоить; во-вторых, сомнительно, чтобы Грихальва не захотел угодить касику, который так угодил ему самому, и не выполнил его просьбы, тем паче если тот и вправду предлагал выкуп. Как бы там ни было, в конечном счете касик остался доволен, да и испанцы тоже, и притом в такой степени, что при виде столь явных признаков богатства они тотчас загорелись желанием остаться в этих местах и основать здесь селение, и тут начали они роптать на Грихальву, ибо он возражал против их намерений, о чем будет рассказано ниже.