Текст книги "История Индий"

Автор книги: Касас Лас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 50 страниц)

Глава 97

Возрадовавшись от этих приятных вестей, испанцы подняли паруса, двинулись вдоль побережья, не теряя из виду берега, и вскоре вошли в ту бухту или гавань; оттуда они увидели большое селение с многочисленными белыми домами и несказанно удивились этому зрелищу, не понимая, что перед ними. Суда остановились в полулиге от земли; предводитель и с ним 85 человек высадились на сушу; завидев их, чуть ли не 500 индейцев, все безоружные, вышли им навстречу, и всем своим видом показывали, что очень им рады; среди них был один знатный индеец, должно быть их вождь, который стал знаками приглашать их в селение. Вперед вышел и другой пожилой индеец, по-видимому их царь, и тоже знаками приглашал их в селение. И вот испанцы пошли с тем, кто первый их приглашал, а тот, кого они считали царем, уселся с другими индейцами, числом около трехсот, в 20 каноэ, и они отправились осматривать суда. Войдя в селение, испанцы убедились, что оно очень велико и состоит из большого числа невысоких домов, крытых соломой, и почти подле каждого из них есть участок, обнесенный каменной оградой в одну вару высотой и полторы в ширину, и на каждом участке растут деревья с множеством плодов; и еще там был дом из камня и извести, напоминавший крепость. Испанцы очень удивлялись всему этому, особенно их поразили дома из камня и извести, ибо таких построек они никогда раньше в этих Индиях не видывали. А когда возвратился старый касик, который с другими индейцами ходил на челнах осматривать корабли, он пригласил испанцев пройти с ним в его дом и провел их за такую же, как у остальных домов, каменную ограду в просторный патио^{68}, где они увидели толстое дерево с висящими на его ветвях девятью белыми коронами, причем к каждой из них был прикреплен маленький флажок; около дерева стояла плита из камня и извести, высотой в три или четыре ступеньки, а на ней, тоже из камня, фигуры человека с опущенной головой и каких-то двух животных, которые впились зубами в его живот; и еще там была огромная каменная змея, заглатывавшая льва; рядом были воткнуты в землю три толстых шеста, поддерживавших помост, на котором испанцы увидели свежую кровь. И тогда они подумали, что здесь рубили головы осужденным, и индейцы знаками подтвердили правильность их догадки. Действительно, за изгородью, в поле валялись головы казненных, из чего испанцы заключили, что на этом месте индейцы вершат суд, ибо до той поры никогда не слышали, чтобы на этих землях приносили людей в жертву идолам; однако же, как выяснилось впоследствии, на том месте совершалось не правосудие, а жертвоприношения; и это мы поняли, когда узнали, что на земле, именуемой Юкатан, которая расположена примерно в четырех лигах по морю от этого острова, иногда, хоть и очень редко, совершаются человеческие жертвоприношения, и можно полагать, что на том возвышении они казнили преступников и приносили в жертву своим богам захваченных на войне врагов. Рядом с тем, что мы описали, испанцы увидели дом, сделанный из камня и извести, без окон, с одной только дверью, завешенной пестрой хлопковой тканью, а внутри дома находились семь или восемь человеческих фигур из глины и разные благовония, как-то ладан, стиракс и другие. Выйдя из этого дома, испанцы отправились осматривать поселение и, пройдя по центральной улице, дошли до дороги, мощенной камнем; тут индейцы преградили им путь и, протягивая к ним руки, знаками умоляли туда не ходить; но предводитель испанцев потребовал, чтобы они их пропустили, и вполне заслужил, чтобы индейцы его убили, а остальных вышвырнули из своей земли и селения за то, что он посмел в чужом доме и на чужой земле преступить запрет ее хозяина. И вот они прошли мощеную дорогу и на одной из улиц увидели дом из камня и извести, напоминавший крепость; наверх вели 23 ступени, настолько широкие, что по ним могли подняться до самого верха сразу десять человек. Испанцы поглядели на эту крепость, но подняться наверх или войти вовнутрь не захотели и не осмелились. Далее они двинулись по другой улице, и там тоже обнаружили каменную крепость, но поменьше; из нее как раз выходил индеец с небольшим деревянным ларцем на спине; что содержалось в этом ларце, испанцы не знали, но только видели, что он был очень тяжелый, ибо подошел другой индеец и подставил плечо, чтобы помочь первому; а судя по тому, что они увидели потом в этих землях и по всей Новой Испании, те строения, которые они приняли за крепости, были храмами индейских идолов, а ларец, по-видимому, был их Sancta sanctorum[85]85
  Святая святых (лат.).


[Закрыть] или рака, в которой, надо думать, находился какой-нибудь из главных богов, сделанный из камня либо из дерева. И вот испанцы пошли дальше по селению, в котором насчитывалось более 1000 домов, и когда индейцы увидели, что они не стали ни осквернять, ни захватывать те дома, которые считали крепостями, они вышли к ним безоружные и лица их выражали радость, благорасположение и миролюбие; затем они направились все вместе, словно давнишние знакомцы и друзья, назад к началу селения, откуда вошли в него испанцы, и сели, тоже все вместе, под большим деревом. Там сын одного из знатных индейцев и какая-то женщина поднесли предводителю испанцев вареную курицу с индюшку величиной и несколько унций самого лучшего золота; у многих индейцев висели в ушах кусочки необработанного золота, такого, каким его извлекли из земли; а еще испанцы увидели множество деревянных ульев с домашними пчелами и много меда, которым индейцы наполнили тыквенные сосуды и вынесли гостям, а мед тот был белый и удивительно вкусный. Следует здесь заметить, что нигде во всех Индиях, кроме как на этом острове Косумель да еще в Юкатане, который и есть та часть материка, что вплотную подходит к острову, мы не видели ульев и не встречали индейцев, потреблявших мед. Затем индейцы стали знаками спрашивать предводителя, чего бы испанцам еще хотелось, и тот отвечал, что они хотели бы напиться воды; тогда индейцы показали им хорошо сделанный круглый, выложенный камнем колодец с очень вкусной водой; возле колодца испанцы и расположились на ночлег и взяли оттуда воду для своих судов. Всю ночь испанцы стерегли свой лагерь, и индейцы тоже не смыкали глаз, охраняя свое селение. Когда же настал день, все индейцы, вооруженные луками, стрелами, щитами и копьями, вышли на улицы, окружили то место, где находились испанцы, и направили к ним трех человек, чтобы те передали пришельцам, что им пора убираться на свои корабли и лодки; те трое так и сделали и показали знаками, что если испанцы не уйдут, то индейцы выпустят в них свои стрелы и причинят им немалый вред; испанцы повиновались, сели в свои шлюпки, добрались до кораблей и, подняв паруса, двинулись, держась берега, дальше.

Глава 98

По-прежнему считая, что вся эта земля – остров, испанцы подошли к мысу или оконечности той части материка, которую потом назвали и до сих пор называют Юкатан; мыс же они назвали Коточе, что без сомнения есть произнесенное на испанский лад слово или слова, услышанные ими от индейцев. Здесь они увидели одетых и даже разряженных людей; их тела были закрыты рубашками и накидками из хлопковой ткани, разрисованной яркими красками, а украшениями служили разноцветные перья, золотые и серебряные вещицы, вроде серег, в ушах и другие изящные безделушки. Затем испанцы подошли к большой гавани или заливу, который образует море, вдаваясь в материк и оттесняя его чуть ли не на целую лигу, причем такого большого залива мы раньше в так называемом Северном море не видели; а Северным мы называли то море, которое простирается перед нашими глазами, когда мы смотрим с этих островов и материка в сторону Испании, и оно нигде не имеет пролива, соединяющего его воды с другим морем, расположенным южнее первого и именуемым поэтому Южным. Итак, они вошли в очень большую гавань или залив и бросили там якорь; предводитель взял с собой группу людей, кого счел нужным, сошел на берег и направился к большому и густо населенному городку, который раскинулся на побережье и назывался Кампече, предпоследний слог долгий; Эрнандес же назвал этот город городом и портом Ласаро, так как они прибыли туда в страстное воскресенье, а этот день в просторечье именуется воскресеньем святого Ласаро. Все жители городка вышли навстречу испанцам, не скрывая своего любопытства и восхищения при виде кораблей, лодок и шлюпок, и очень удивлялись тому, что у пришельцев длинные бороды, и белые лица, и странные одежды, а также шпаги, арбалеты и копья. И они подходили к испанцам, руками касались их бород, трогали одежду, разглядывали шпаги и все остальное, что те с собою привезли; словом, эти индейцы выказывали им любовь и восхищение, ибо они увидели вещи, о которых до сих пор не имели ни малейшего представления и даже не предполагали, что такие существуют; первым же выразил радость по поводу прибытия испанцев царь или правитель того острова, или, точнее говоря, той земли; он приказал принести им еды, и индейцы тотчас же доставили гостям большое количество кукурузного, хлеба, оленьего мяса, зайцев, куропаток, голубей и зобастых кур, величиной с индюшек, а мясом, пожалуй, еще нежнее; принесли они также фруктов и много всякой всячины, которая, казалось им, может доставить удовольствие испанцам; кроме того, они взяли с собой массу вещичек и безделушек из золота, которые испанцы у них либо выторговали, либо по своему обыкновению выменяли на четки, зеркальца, ножницы, ножи, колокольчики и тому подобную мелочь. В этом городке гости увидели ступенчатое квадратное сооружение наподобие башни, сложенное из камня и беленное известью; это был, надо полагать, индейский храм, и подобные храмы испанцы впоследствии часто видели по всей Новой Испании и в Гватемале. Наверху находился огромный идол с двумя львами или тиграми, которые, казалось, грызли ему бока, была там и змея, длиною в сорок футов, и какое-то другое животное, вроде быка – они пожирали свирепого льва, причем все эти фигуры были сделаны из хорошо обтесанного камня. Повсюду были видны следы человеческой крови, ибо индейцы вершили здесь суд или, так же как на острове Косумель, о чем говорилось выше, приносили в жертву людей. Испанцы провели там три дня и были не меньше поражены при виде каменных домов и вообще всего увиденного, чем индейцы при виде их бород, одежды и белой кожи. Особенно обрадовались наши, убедившись, что тут есть в изобилии отличное золото, и это вселило в их души радужные надежды.

И вот в канун пасхальной недели, то ли в среду после полудня, то ли в четверг поутру, испанцы подняли паруса и отбыли с той земли, немало там поживившись; впрочем, жители Кампече тоже остались ими довольны. И вот они снова поплыли вдоль берега вниз, и через 10–12 лиг увидели другое большое селение и пристань под названием Чампотон, последний слог долгий; его украшали каменные дома с такими красивыми каменными же скульптурами, что их можно было бы смело установить в Испании. Предводитель Франсиско Эрнандес и большая часть его людей сошли на берег; навстречу им вышло множество индейцев со своим оружием и с металлическими топориками, которыми они, видимо, обрабатывали поля, и стали знаками спрашивать испанцев, чего они хотят, а наши отвечали, что ищут воду. Тогда индейцы объяснили, что нужно идти в сторону селения и по пути им встретится река, так что воды у них будет вдоволь. Испанцы пошли в указанном направлении, дошли до большой поляны (такие поляны мы вслед за индейцами острова Эспаньола называем саванна) и увидели там тщательно обложенный камнем колодец; дальше они не пошли, а, заметив неподалеку большой двор, дом и множество зобастых кур, решили здесь заночевать. На следующее утро, когда они еще оставались на упомянутом поле или саванне, к ним подошли несколько индейцев и среди них один с золотыми четками на шее – должно быть, их царь или главный сеньор. Франсиско Эрнандес знаками спросил у него, не хочет ли он продать свое ожерелье или, как мы там обычно говорили, получить за него выкуп, и стал показывать тому знатному индейцу одну нитку цветных стеклянных четок за другой, но четки эти нисколько ему не понравились; так вместе с другими он и ушел. А через некоторое время испанцев окружили, как им показалось, не менее тысячи индейцев, которые, видимо, решили, что раз их гости просили воды, но, напившись вдоволь и набрав сколько хотели, не уходят, значит они уходить не собираются; а люди они диковинные и свирепые, с бородами, и явились на тех огромных судах (к тому же индейцы видели и слышали, как бородатые пришельцы стреляли из пушек, изрыгавших огонь и гром, так что казалось, будто разверзлись небеса и разбушевались стихии, и поэтому мечтали дождаться часа, когда избавятся от столь опасного соседства); и вот разъярившиеся индейцы с луками, стрелами и щитами, которые были у них в форме полумесяцев и украшены золотом, бросаются изгонять пришельцев, сопровождая атаку звуками трубы, звоном колокольчиков и дикими криками. Испанцы, не в состоянии выносить этот крик и полагая, что обнаженных индейцев одолеть будет нетрудно, выходят им навстречу во главе с Франсиско Эрнандесом, который, как мы уже говорили, был человек решительный и не робкого десятка, и вступают с ними в бой. Четыре часа сражались те и другие с немалой отвагой: испанцы рубили мечами, кололи копьями, вспарывали индейцам животы, поражали их из арбалетов, и поле было усеяно мертвыми индейцами, но остальные не сдавались, а продолжали разить испанцев своими стрелами. Стоило одному из испанцев выйти вперед без щита, как его немедленно поразили стрелы в живот, и он тут же умер; а когда другой, стремясь доказать свою храбрость, вылез вперед, они убили и его, и вскоре почти все испанцы были ранены. Увидев, что дело плохо, они стали отступать к своим шлюпкам, и это было бы лучше сделать с самого начала, когда индейцы только подошли к ним, чтобы изгнать со своей земли; ведь воды, которой они просили, им дали и напиться, и с собой взять, но вода была лишь предлогом для вторжения на чужую землю и в чужие владения; а в том, что индейцы не соглашались терпеть испанцев на своей земле, не было для них ничего оскорбительного, но так как они пришли не с добрыми намерениями, а со злобными, о которых было сказано выше, и были не в состоянии бросить столько золота, которое уже считали своим, то они и начали тот бой, надеясь покорить индейцев огнем и мечом, как это не раз случалось в других местах, ибо им не внове было вторгаться в чужие земли и владения, опустошать их и грабить, а людей уводить в неволю; итак, почти все испанцы были ранены и стали отступать к своим шлюпкам, а индейцы с криками и воплями их преследовали, нанося им новые и новые раны; поскольку же на берегу было очень вязко, и шлюпки чуть не потонули в грязи, да к тому же раненые едва передвигались, а матросов с ними не было и дотащить их до лодок было некому, то прошло немало времени, пока им удалось отчалить; всего там полегло 20 испанцев, а предводитель и остальные уцелевшие вернулись на корабль полумертвыми: еще бы несколько минут, и ни один не унес бы оттуда ноги. Сам предводитель получил, как мне помнится, более тридцати ран и был в тяжелом состоянии, о чем, среди прочих вещей, он мне написал, ибо я был при дворе, который в то время находился в Сарагосе, в провинции Арагон. Вернувшись на корабль и залечив кое-как свои раны, испанцы сняли с брига оружие и снаряжение, а затем сожгли его, потому что он дал течь, а людей, чтобы вычерпывать воду на ходу, не хватало, тем более что дело это нелегкое. И вот на остальных двух кораблях они возвратились на остров Куба и вошли в порт Каренас, который теперь зовется Гавана, откуда в свое время они начинали свой поход, а поскольку корабли дали сильную течь и служить им больше не могли, они их бросили, и те затонули, а испанцы отправились в город Сантьяго, где находился Дьего Веласкес; Франсиско Эрнандес стал там лечить свои тяжелые и запущенные раны, от которых он сильно страдал, и на это потребовалось много времени. А Дьего Веласкес, конечно, немало опечалился, узнав, что погибло столько испанцев, а остальные были ранены; однако принесенные ими вести о том, что на тех островах много земли и богатств, и несметное число индейцев, и дома из камня и извести, чего они никогда дотоле не видывали, породили у него надежды и доставили великую радость, так что он утешился и стал готовить к отправке другую армаду, больше прежней, и во главе ее решил поставить молодого идальго из Куэльяра, откуда и сам был родом, по имени Хуан де Грихальва, человека умного и добронравного. Дьего Веласкес любил его как родного, хотя по крови, как полагают, они ни в каком родстве не состояли. Узнав об этом назначении, Франсиско Эрнандес очень огорчился, считая его несправедливым и оскорбительным, так как первую армаду он снарядил на собственные деньги (если только можно утверждать, что они в самом деле принадлежали ему) и на деньги Кристобаля Моранте и Лопе Очоа, каждый из которых внес свою долю, и именно он открыл те земли и богатства, и испытал немало опасностей на море и на суше, и в конце концов получил столь тяжкие раны; поэтому-то он считал это предприятие своим и не допускал мысли, что оно может быть передано кому-либо другому, и решил отправиться к королю, чтобы пожаловаться на Дьего Веласкеса, и написал мне об этом в Сарагосу, где, как уже упоминалось, я в то время находился; полагая меня своим другом, он доверительно писал, что Дьего Веласкес незаконно присвоил плоды его трудов и что он намерен пуститься в путь, как только оправится от ран и накопит денег на расходы, а пока умоляет меня поведать о его обиде королю. Однако в то время как он собирался отправиться в Испанию, бог решил переселить его в лучший мир, чтобы он дал отчет о других, еще больших обидах, которые сам чинил индейцам Кубы; ведь они ему служили, а он сосал из них кровь и на этой крови снарядил свои суда, чтобы захватывать безвинных людей, которые мирно жили в своих землях; но самый тяжкий его грех, за который, без сомнения, держал он особый ответ перед божьим судом, и за который, кстати сказать, с него спросилось еще перед смертью, составляли те богопротивные дела, которые он учинил в землях Юкатана, ибо он убил и вверг в адов огонь души многих индейцев; а ведь уйди он из чужих земель, раз хозяева земли этого требовали, то ему простились бы многие грехи. В самом деле, разве Франсиско Эрнандес сеял мир, и добро, и милосердие, и справедливость, и дружелюбие в той вновь открытой земле Юкатан? Разве он явился туда как добрый и желанный сосед? Что должны были думать эти индейцы о нас и какое уважение могли они испытывать к нашей христианской религии, если люди, именовавшие себя христианами, причинили им столько вреда и бед только за то, что они не захотели терпеть пришельцев в своих землях, считая их людьми подозрительными и опасными, а ведь у них были все основания считать, что этот визит принесет им одни лишь несчастья, ибо так случалось повсюду, где появлялись испанцы. Итак, наш праведный друг Франсиско Эрнандес, который по благочестию был вполне равен большинству других испанцев, скончался…

Глава 104

Теперь настало время рассказать, что произошло на острове Тринидад после того, как досточтимый Касас отбыл с острова Эспаньола, дабы найти управу на отцов-иеронимитов^{69}; один корабль отплыл от этого острова Эспаньола и по обыкновению направился к берегам залива Пария за жемчугом, которого было там видимо-невидимо; и вот, когда они прибыли на остров Тринидад, индейцы, завидев корабль, вышли на берег, чтобы помешать им высадиться, ибо за год до того Хоан Боно очень их притеснял и обижал, о чем мы рассказывали в главе 91, и, видимо, полагая, что Хоан Боно вновь к ним явился, они кричали: «Хоан Боно злодей! Хоан Боно злодей!». А может быть, они понимали, что Хоана Боно там нет, но хотели пожаловаться другим на его злодеяния, ибо он учинил много злых дел в ответ на добрый прием и гостеприимство. Испанцы с корабля и лодок отвечали им, что Хоана Боно с ними нет и что индейцы справедливо называют Хоана Боно злодеем, ибо он злодей и есть, и что за то зло, которое он им причинил, его в Санто Доминго уже давно повесили, и что они желают им не зла, а добра и приехали для того, чтобы сообщить им, про наказание, которое понес Хоан Боно, и вместе с ними порадоваться, и что они привезли им из Кастилии подарки, ибо считают их своими братьями, и еще они произнесли много лживых и ласковых слов, дабы умиротворить индейцев. А те страдальцы, простодушные и кроткие, сразу позабыли причиненное им зло, а также жестокость и коварство испанцев, ибо их простодушие и кротость, доверчивость и наивная легковерность не знали границ, хотя им следовало принять эти слова с осторожностью и подумать, что новые пришельцы еще коварнее и злее, чем Хоан Боно, тем более что не было у индейцев никаких доказательств и свидетельств добрых намерений испанцев, кроме их собственных уверений. Индейцы же поверили им и приняли у себя, и дали все, что могли и имели; так прошло несколько дней, и все это время испанцы, стремясь их успокоить и усыпить осторожность, беспрерывно читали им одну проповедь: что Хоан Боно действительно был злодей, но он уже умер, а они люди добрые и хорошие; а через некоторое время, убедившись, что настороженность индейцев прошла, испанцы решили действовать, выхватили из ножен мечи и набросились на их дома; кого им вздумалось, они убили и ранили, а других схватили и, связав руки, отвели на корабль. И вот эти славные воины со своей добычей прибыли в город и порт Санто Доминго, а на другой день повели индейцев на рыночную площадь, чтобы продать их с торгов; глашатай выкрикивал на них цену, а иеронимиты, которые были тут же, даже и не подумали протестовать. Узнав о таком злонравии, и бесстыдстве, и жестокосердии отцов-иеронимитов, которые не только не помогли этим несчастным, но и спокойно взирали на то, как их продают в неволю, отец Педро де Кордова отправился к иеронимитам, чтобы с ними поговорить и осудить за преступное и недозволенное попустительство злым деяниям наших братьев. Иеронимиты, которые не могли отрицать свою вину, очень смутились, и устыдились, и велели отвести этих индейцев обратно в дома их тиранов, но говорят, что после этого индейцев все же продали, только тайком, и в конце концов они все погибли; иеронимиты же сделали вид, что ни о чем не знают, и такова была помощь, оказанная отцами-иеронимитами тем обездоленным индейцам.

Вскоре после этого приор Педро де Кордова написал ко двору преподобному Касасу о славных подвигах испанцев на острове Тринидад и о том, что на этом острове, названном в честь святой троицы[86]86
  Тринидад по-испански означает «троица».


[Закрыть], свершались богопротивные дела, а отцы-иеронимиты в городе Санто Доминго эти дела благословляли; и среди других были в его письме такие слова: «И точно, дела наши приняли столь пагубный оборот, что я обязан сказать во всеуслышание то, что чувствую, quicquid inde veniat»[87]87
  что бы ни случилось (лат.).


[Закрыть]. И вопреки своей обычной осторожности и сдержанности он решил публично заявить, что иеронимиты не выполнили свой долг и не пытались спасти индейцев от гибели, и стал в своих проповедях поминать иеронимитов недобрым словом, рассказывая, что ему довелось быть свидетелем тех беззаконий, которые испанцы чинили на острове Тринидад; а надо знать, что земля, в которой посланные отцом Педро де Кордова монахи обращали индейцев, соседствует с этим островом, и он боялся (главным образом из-за того, что в те края в поисках жемчуга заходило множество кораблей), что и эту землю могут предать разграблению; кроме того, полагаясь на благорасположение короля и Великого канцлера, о котором он судил по письмам, ибо в них выражалось сомнение, что дела в этих Индиях идут лучше, чем раньше, он просил преподобного Касаса исхлопотать ему 100 лиг земли в окрестностях селения Кумана с тем, чтобы испанцам было запрещено под страхом сурового наказания появляться на этой земле и вступать с индейцами в переговоры, и чтобы земля эта принадлежала монахам-францисканцам и доминиканцам, дабы они могли обращать там индейцев в истинную веру, а испанцы своими грабежами и злодеяниями им не препятствовали. И далее он писал, что если не удастся получить 100 лиг, то пусть дадут хотя бы 10, а ежели и десяти не добиться, то он согласен на несколько островков, лежащих в 15–20 лигах от побережья и именующихся островами Алонсо; тогда туда переберутся все монахи, а также те индейцы, которым удалось скрыться от преследований испанцев, и монахи получат возможность просветить хотя бы этих немногих и спасти их души; ну, а если ни одно из его намерений не осуществится, то он отзовет своих монахов на этот остров, и пусть материк остается без слуг господних, ибо он не в силах пресечь насилия и грабежи испанцев, и индейцы каждодневно видят, как люди, именующие себя христианами, преступают все заповеди, которые им проповедуют монахи, а следовательно, их труды и старания остаются бесплодными. Прочитав это письмо, преподобный Касас сильно опечалился, ибо он почувствовал, какие непреодолимые препоны создавались слугам господним, которые, не жалея сил и не страшась опасностей, несли божье слово нуждавшимся в нем людям; а еще более он загрустил, когда подумал, что если отец Педро де Кордова, приор и старший над теми братьями, уведет оттуда монахов, то материк будет брошен на произвол судьбы, ибо в этой части Индий не останется ни одного человека, который мог бы позаботиться о душах хотя бы некоторых индейцев, наставляя их на путь истинный и открывая им нашу веру и религию; но поскольку преподобный Касас более всего заботился о наставлении индейцев, ему послужила утешением весть о том, что упомянутые монахи сеют среди индейцев учение Христа, и он даже задумал отправиться в те земли, дабы с ними вместе потрудиться и, оставаясь священником, помогать им в этом богоугодном деле. И он поговорил обо всем, что писал Педро де Кордова, с епископом и членами Королевского совета и рассказал им, что испанцы препятствуют обращению индейцев и спасению их душ, и о той опасности, которой подвергнется та земля, если монахи ее покинут, и о том, что это вызовет гнев господень и ляжет тяжким грехом на совесть короля; а поэтому преподобный Касас умолял отвести монахам те сто лиг земли, о которых просил отец Педро де Кордова, и чтобы испанцам не было дозволено появляться на той земле и мешать монахам, так как их деяния принесут великие блага, а многие злые дела будут пресечены, король же и члены Совета исполнят свой долг, ибо им надлежит заботиться о спасении индейцев и обращении их в истинную веру. Епископ отвечал ему словами, каких не услышишь даже из уст ревностного сборщика налогов, озабоченного приумножением королевских богатств; а сказал он вот что: «Хорош был бы король, если бы отдал монахам без всякой для себя выгоды сто лиг земли». Так он отвечал и даже с большей наглостью; а это речи, недостойные наследника апостолов, ибо апостолы жизнь свою положили, дабы свершилось то, о чем просил епископа преподобный Касас, а потому сей прелат обязан был во исполнение божественного предначертания и под угрозой вечного проклятия удовлетворить просьбу досточтимого Касаса… И нетрудно себе представить, как этот епископ управлял Индиями, если он проявлял столь полное безразличие по поводу самой основы и смысла правления этими землями со стороны королей Кастилии. Услышав подобные слова епископа, преподобный Касас оцепенел, и хотя потом не преминул дать ему отпор, ничего тем не добился, ибо сеньора епископа не так просто было сдвинуть с места; и вот, как только Лас Касас постиг помыслы епископа и убедился, что его влекут одни лишь земные блага, а обращение индейцев ничуть не беспокоит, он предпринял некий шаг для достижения той цели, к которой стремились и монахи, чтобы иметь потом возможность сказать епископу: pecunia tua tecum vadat in perditionem[88]88
  грехи твои приведут тебя к погибели (лат.).


[Закрыть], и этот шаг повлек за собой для епископа множество несчастий и бессонных ночей; что же именно предпринял преподобный Касас, об этом, если богу будет угодно, мы расскажем в следующих главах…