Текст книги "История Индий"

Автор книги: Касас Лас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 50 страниц)

Глава 117

Кортес уже привел в порядок корабли после той бури и запасся продовольствием, которое индейцы ему в изобилии предоставили по приказу вождя острова, а потому, забрав людей и лошадей и расставшись в дружбе и согласии с вождем и жителями, он приказал поднять паруса. Направившись к побережью материка, он дошел до мыса Мухерес, каковое название дано было Франсиско Эрнандесом или Грихальвою; мыс этот является началом Юкатана и отстоит от острова лигах в десяти; там и собрался весь флот. Здесь они снова подняли паруса, чтобы плыть к мысу Коточе, но в тот же день во время плавания одно судно дало течь и два насоса не могли выкачать воду; тогда на судне из пушки холостыми выстрелами подали сигнал бедствия. Кортес со своим кораблем и все остальные поспешили на помощь; и видя, что вода поднимается и ничего не остается делать, как стать в какой-нибудь бухте, а таковых поблизости нет, Кортес решил вернуться в бухту на острове, откуда он выехал. Все индейцы острова с великим ликованием вышли им навстречу, готовые услужить им и оказать гостеприимство; починили они там судно и собрались было пуститься в путь снова, но море разыгралось, так что выйти в субботу не удалось; воскресенье же было первым днем великого поста, и они служили и слушали мессу. Во время обеда увидели они ладью, которая плыла от Юкатана к острову, и Кортес приказал некоему Андресу де Талье, весьма расторопному юноше, а также и другим, спрятаться в той части острова, где должна была причалить лодка, напасть на индейцев и привести их к нему; так они и сделали. В лодке было четверо людей, все нагие и без одежды, только срамные места прикрыты; и у одного была длинная борода. Тут Андрес де Талья и его товарищи неожиданно выскочили из-за кустов и напали на них, чем повергли троих в немалое смятение; и когда те хотели бежать к воде и сесть в лодку, бородатый сказал им на языке индейцев, чтоб они не бежали и не пугались; затем оборачивается он к испанцам и говорит на кастильском наречии: «Сеньоры, вы христиане?». «Мы христиане», – ответили те. Он тотчас же преклонил колена и со слезами радости возблагодарил господа бога за то, что тот вырвал его из плена и из рук язычников и дал ему узреть христиан на воле; все возрадовались при этом и стали вместе с ним горячо благодарить господа нашего. Привели его к Кортесу, и тот принял его с великим радушием, и все отменно радовались и дивились, что он нагой, словно индеец, и все его тело обожжено солнцем, так что если бы не борода, не было бы заметно никакой разницы между индейцем и христианином. Он тотчас же спросил, не среда ли нынче; ему сказали, что воскресенье; дело в том, что он, хоть и соблюдал часы молитвы, но сбился, считая дни; сказал он, что зовут его Херонимо де Агилар, а родом он из Эсихи. Стал он рассказывать о том, как отбился от своих и попал в плен, и сказал, что, когда они вышли из Дарьена во главе с Вальдивией, которого Васко Нуньес де Бальбоа послал на остров Эспаньолу, каравелла, на которой находился он с товарищами, сбилась с пути среди мелей и рифов Ямайки, прозванных Виборас, о чем упоминалось в главе 42; двадцать человек сели в шлюпку, причем не было у них ни воды, ни крошки съестного. Человек 10–12 умерло по дороге от голода и жажды. К конц} второй недели течением прибило их к берегу Юкатана, где они попали в руки некоего вождя, или касика, и этот касик, как утверждает Гомара якобы со слов самого Херонимо де Агилара, некоторых принес в жертву своим идолам и съел, а прочих приберег для следующего жертвоприношения, но они бежали и попали во владения и под начало другого вождя, который пощадил их и оставил в живых, не причинив никакого зла, и, более того, всегда хорошо с ними обращался и был человечен в своих требованиях. И сдается мне, что рассказы о человеческих жертвоприношениях и людоедстве, которые передает Гомара, – вымысел, потому что я никогда не слышал, чтобы в царстве Юкатан приносились в жертву люди или было известно людоедство. И еще эти рассказы весьма мало достойны доверия потому, что Гомара сам ничего не видел, а только слышал от Кортеса, который держал его на службе и кормил; так что все они свидетельствуют в пользу Кортеса и в оправдание его преступных дел. Так уж повелось у испанцев и всех тех, кто повествует об их чудовищных деяниях: оклеветать порабощенные племена, дабы оправдаться в насилиях, жестокостях, грабежах и убийствах, которые сами испанцы творили каждый божий день, творят и поныне.

Глава 119

Но вернемся к странствиям Кортеса и его святой братии. Оставив позади остров Косумель, пустился он в путь с Херонимо де Агиларом на борту и весьма довольный, что есть при нем человек, знающий какой-то местный язык, так что можно будет объясниться с туземцами. Он направился к Юкатану плыл вдоль самого берега, а бригам дал приказ подойти к суше еще ближе и поискать корабль, который отбился в бурю. В конце концов они обнаружили его укрывшимся в одной бухте, чему много радовались и нашедшие, и найденные, ибо те и другие почитали друг друга погибшими. Моряки этого корабля рассказали об одном весьма примечательном случае, а именно, когда подошли они к берегу, то увидели собаку, которая бегала у самой воды и с лаем скребла песок, будто звала их; сошли они на берег, а собака бросилась к ним, виляя хвостом и ласкаясь на тысячу ладов, словно была разумным существом; и после того мчится она в лес и приносит двух или трех зайцев либо кроликов, как бы оказывая гостям гостеприимство; не знаю, взяли они ее с собою и отвезли на корабль или нет и кто ее тут оставил. Вместе с этим кораблем направляются они к реке Грихальва в провинцию или селение Табаско, где касик одел Грихальву с головы до ног в золотые доспехи, как о том говорилось выше, в главе 111. Подойдя к устью, они стали на якорь, потому что в самом устье река мельчает и речные воды, смешиваясь с морскими, образуют водоворот, так что место это весьма опасное, и я сам не раз подвергался там немалой опасности. Кортес оставил крупные суда у входа в устье, а сам вместе с большею частью своих людей двинулся по реке на бригах и шлюпках, взяв оружие и артиллерию. Неподалеку от берега было большое индейское селение, и едва его жители увидели такое множество кораблей и столько людей, собирающихся сойти на землю, они, захватив с собой оружие, луки и стрелы, отправились узнать, кто эти люди и чего они хотят. Подплыв к самому селению, испанцы увидели, что оно обнесено деревянной оградой, очень высокой и прочной. Индейцы со своим оружием садятся в лодки и преграждают испанцам путь, дабы помешать им сойти на берег. Кортес показывает им знаками, что хочет мира, и велит Агилару поговорить с ними на языке Юкатана, коим тот владел; не знаем, был ли сходен с ним язык жителей Табаско, но полагаем, что они его не понимали. Индейцы жестами и движениями требовали, чтобы испанцы не входили в селение, Кортес таким же образом просил воды и пищи. Индейцы, показывая на реку, старались объяснить, что можно брать воду оттуда, надо только малость подняться вверх по течению, где она пресная; затем они вернулись в селение и привели несколько челнов или лодок, груженных кукурузой, хлебом, плодами, птицей и всем, что у них было; но Кортес сказал, что этого мало, пусть привезут гораздо больше, потому что с ним очень много народу. Видя, что испанцы упорствуют в своем намерении проникнуть в селение, индейцы сказали им, чтобы они подождали до следующего дня, так как уже поздно, а завтра они снова привезут пищи. Кортес со своими людьми сошел на островок, образованный рекой, и они провели там всю ночь до рассвета. Индейцы, опасаясь, как бы испанцы не попытались проникнуть в селение и не наделали бед, всю эту ночь употребили на то, чтобы укрыть в надежном месте свои сокровища и своих детей и жен и приготовиться к обороне. Кортес также не спал всю ночь: он велел всем своим людям сойти на берег, а нескольких послал вверх по реке узнать, нет ли брода, каковой они и обнаружили невдалеке оттуда. Кортес распорядился послать часть солдат на тот берег, чтобы они устроили засаду в лесах как можно ближе к селению; так они и поступили. На рассвете индейцы вернулись с новым запасом пищи и сказали, что больше они ничего не имеют и дать не могут, потому что все жители селения бежали, страшась испанцев; пусть пришельцы заберут это и уйдут с благословения своих богов или в кого они там верят, ибо своим присутствием они возмущают самую землю. И в этом месте Гомара, стараясь снять с Кортеса вину за дела, совершенные в том селении, пишет такое, что лучше и не придумаешь: он пишет, что Кортес через Агилара, переводчика, дал индейцам следующий ответ: если б выслушали они, какая причина и забота привела его сюда, то увидели бы, сколь много блага и пользы им от того последует; тогда как на самом деле ни Агилар их не понимал, ни они его, ибо сам Гомара в четвертой главе чуть пониже говорит, что между испанцами и индейцами происходили презабавные вещи из-за того, что они друг друга не понимали. Это его собственные слова, а немного выше он же пишет, что Кортес держал перед индейцами речь и говорил им через Агилара, переводчика, то-то и то-то. Дальше Гомара пишет: «Индейцы возразили, что не желают выслушивать советы неведомых пришельцев и тем более пускать их к себе, ибо те кажутся им людьми свирепыми и деспотичными (видите, какой неучтивый ответ, если только слова, которые приводит Гомара, – не вымысел; но думается мне, что никто не мог разобрать ни этих слов, ни прочих, как сам он пишет там же), а если им нужна вода, пусть-де берут ее из реки или роют колодец в земле, как сами они, индейцы, поступают, когда им нужно»; и Кортес, видя, что слова тут напрасны, сказал им, «что он ни за что не отступит от своего намерения войти в их селение и увидеть их земли, дабы составить отчет для представления величайшему в мире государю, который послал его сюда; а потому пусть они на него не пеняют, ибо он желал действовать лаской, а раз они против, он вверяет свое дело господу богу, и своей руке, и рукам своих товарищей». В ответ на все индейцы будто бы твердили одно: пусть-де испанцы уходят прочь и не пытаются хвалиться силой на чужой земле, потому что они, индейцы, ни за что на свете не допустят их в свои пределы и в селение и предупреждают Кортеса, что убьют его и всех, кто с ним, если они немедля не уберутся восвояси. Все это пишет Гомара в истории своего хозяина Кортеса этими самыми словами. Сыщется ли на свете большее недомыслие, вздор и более явная ложь? Ведь очевидно, что все это – явная ложь и измышления Гомары, ибо не могли вести столь многословные, столь длительные и столь сложные беседы люди, которые не понимали друг друга, а Гомара сам признается, что испанцы и индейцы друг друга не понимали, как было сказано выше; и сугубое недомыслие его тоже очевидно, ибо он изворачивается, как может, лишь бы оправдать беззаконие и несправедливость Кортеса по отношению к людям этого селения и провинции.

Массовое истязание индейцев испанцами.

По всей истине и справедливости индейцы имели полнейшее право и законнейшее основание убить тех, кто вторгся в их пределы, ибо они тем самым защищали и обороняли свое государство от неведомых пришельцев, которые столь дерзостно заявили, что должны вступить в их земли, дабы составить отчет для представления некоему величайшему в мире государю помимо их воли и желания. Чем доказал им Кортес свое право вступать в чужие пределы и составлять отчеты для представления величайшему в мире государю? Чудесами, кротостью, долгими годами святой жизни? А речи о том, что он пришел на благо индейцам и от своего намерения не отступит? Какой народ в мире стерпит подобное от чужеземцев, не попытавшись – и это его прямой долг! – с полным правом и основанием стереть их с лица земли? И все доказательства, которые приводит Гомара в оправдание и обоснование беззаконий Кортеса, говорят о великом недомыслии сего летописца, ибо он ссылается на речи и доводы индейцев, а эти доводы явно и неумолимо свидетельствуют о том, что Кортес был неправ и все народы земли одобрят их и осудят Кортеса, ибо доводы индейцев основаны на законах природы. Но только, как я говорил, все это – ложь и бессовестные выдумки, и лишь одно Тут – правда, или, по крайней мере, похоже на правду, а именно, что индейцы многократно просили испанцев покинуть их пределы и оставить их в покое, ибо при виде столь свирепых и столь основательно вооруженных людей, с таким упорством стремящихся войти к ним в селение силой и вопреки их воле, они могли предположить и заподозрить и даже с уверенностью сказать, что никакого блага им от них не будет, а будет превеликое зло. Гомара еще говорил, что Кортес и с этими варварами хотел поступить во всем по совести и в соответствии с приказами королей Кастилии, где говорится, что не должно начинать войну с индейцами и вторгаться в их земли и пределы, не предложив им предварительно мир и раз, и два, и многократно. По этой причине (утверждает Гомара) он сызнова предложил им мир и добрую дружбу и посулил им свободу и справедливое обращение, пообещав, что откроет им тайны, столь полезные для души и тела, что, узнав их, они почтут себя счастливцами; если же они все еще упорствуют в своем отказе впустить их и принять, он дает им сроку и времени до вечера, до захода солнца, ибо с божьей помощью надеется заночевать этой ночью в селении – на беду и на горе жителям, отвергающим его добрую дружбу, и мир, и благие намерения, и прочее. Все это говорит Гомара, и все это – ложь и вымысел; справедливую оценку этих требований, а вернее сказать, невежества и бездушия членов Королевского совета, распорядившихся, чтоб испанцы ставили эти требования всем индейцам, коих встретят, и воевали с ними в случае неисполнения, можно найти в главе 57 и последующих третьей книги нашей «Истории», где все это достаточно подробно излагается. А каковы были справедливое обращение, и благие намерения, и мир, и свобода, что обещали и притворно сулили Кортес и прочие ему подобные апостолы, – о том может порассказать в великой скорби остров Эспаньола, и другие острова, и четыре или пять тысяч лиг континента, которые испанцы разграбили, опустошили и разорили, и о том ведает и вопиет весь мир. И вот вся правда о неистовом нашествии и беззаконном нападении, которое учинил Кортес на то большое селение Табаско и которое пытается оправдать Гомара: видя, что индейцы знаками и жестами предлагают испанцам покинуть их земли и не желают впускать их, ибо уже дали им пищу, которой те просили, Кортес без промедления и со всей поспешностью велит обстрелять селение из огнестрельного оружия, коего индейцы до той поры не знали ни по виду, ни по слухам. Со страху попадали они наземь, ибо думали, что огонь низвергается с небес, но, несмотря на то, продолжали сражаться с немалым рвением, имея только эти свои жалкие стрелы; когда же под конец остались они безоружными, испанцы яростно устремились на врага и бесчисленное множество индейцев изрубили мечами. Тут выходят из лесу солдаты, что были в засаде, и ударяют с тыла, и все испанцы вместе обрушились на индейцев громадою, так что из тех, кто защищал селение, лишь немногим удалось бежать, а большинство полегло мертвыми. Перебив и обратив в бегство индейцев, испанцы без помех рыщут по домам, и грабят их, и забирают все, что в них есть; нашли они там в изобилии кукурузу, и птицу, и прочие припасы; а золота – ни грана, так что радости им было мало; но зато остались они полными хозяевами селения.

Глава 120

Кортес послал несколько индейцев из числа захваченных в плен к касику, их повелителю, дабы те передали ему и прочим, что он предлагает дружбу и что впредь им нечего опасаться недобрых дел с его стороны, ибо он обещает обходиться с ними по совести; пусть-де повелитель индейцев придет к нему, и тогда он узнает много для себя полезного; этим вздором и пустыми обещаниями Кортес хотел обойти индейцев, но в любом осмотрительном человеке они могли лишь усилить гнев и ненависть к нему и к его солдатам, от коих претерпели индейцы столько зла, и обид, и несправедливостей. Посудите, сколь убедительное поручительство давали испанцы и сколь основательный залог и возмещение представляли они, дабы удовлетворить индейцев в понесенном ущербе и оградить их от него на будущее, после того как сами же учинили над ними такую резню и расправу без всякой их вины и проступка! Но вождь, и его военачальники, и все мужчины, способные участвовать в войне, а вернее сказать в набегах, ибо индейцы всегда ведут войну набегами, решили созвать всех своих соплеменников, напасть на испанцев и не оставить, если возможно, ни одного пришельца в живых, и тотчас взялись за дело. Чтобы отвлечь внимание испанцев и без помех подобрать своих раненых, вождь отправил к Кортесу людей для переговоров о мире или перемирии, умоляя его довольствоваться уже причиненным злом и не сжигать селения. Кортес отвечал, что согласен, но пусть они доставят продовольствие. Индейцы доставили его на следующий день, оправдываясь, что не привезли больше, так как жители разбежались и попрятались. Кортес отправил в леса три-четыре отряда испанцев на поиски людей и продовольствия; они также должны были, если удастся, захватить вождя, или касика. Один из этих отрядов дошел до какого-то селения, где они застали множество воинов, которые, должно быть, ожидали остальных, чтобы вместе напасть на испанцев. Завидев друг друга, вступили они в сражение, причем индейцы бились с таким пылом и рвением, что своим оружием – стрелами и деревянными копьями с обожженными наконечниками или с наконечниками из рыбьей кости – ранили многих испанцев и наконец загнали их в один дом, где испанцы оборонялись добрую часть дня, боясь, как бы индейцы не запалили дом и не сожгли их заживо. А поскольку индейцы, когда их много, издают устрашающий клич, этот клич разнесся по всем лесам; его услышали остальные отряды и, ринувшись на звук, подоспели вовремя, когда осажденные уже не чаяли остаться в живых. Вновь прибывшие помогли им выбраться из окружения, и все вместе с великим ожесточением ударили по врагу, однако индейцы, несмотря на то что испанцы получили свежие подкрепления и их было около 200 человек, продолжали сражаться с отменным мужеством, хоть многие погибали. Когда испанцы из первого отряда еще находились в доме и были на краю гибели, о чем уже говорилось, несколько кубинских индейцев, которые отправились вместе с ними, вернулись к Кортесу и доложили ему обо всем, что видели. Услышав такие вести, Кортес взял с собою часть оставшихся при нем солдат и несколько орудий и поспешил на помощь к своим, ибо мешкать было не в его правилах. Когда он прибыл к месту битвы, испанцы отступали, а индейцы теснили их с львиной отвагой и многим наносили раны стрелами; но он тотчас же приказал дать несколько выстрелов, и устрашенные индейцы отступили. Кортес не стремился их преследовать, так как испанцы очень устали, и среди них было много раненых. В унынии возвратились все они в селение; Кортес распорядился разместить раненых испанцев по кораблям и вывести на сушу всю артиллерию и всех лошадей и людей. Более чем с 400 испанцами, 12 лошадьми и всей своей артиллерией Кортес отправился туда, где сражались они накануне, и там застали они тьму индейцев, которые, почувствовав за собою преимущество после вчерашней битвы и чрезвычайно от того возгордившись, пришли сразиться с испанцами. В том месте вся земля была в ручейках и канавках, ибо повсюду были высажены деревца какао, а такие посадки в тех местах очень ценятся, потому что дают орешки наподобие миндаля, из коих готовят особое питье, и еще они имеют хождение как монеты; деревца эти нужно ежечасно поливать. Это обстоятельство в сильной мере помешало испанцам пользоваться лошадьми, и потому индейцы смогли нанести им большой урон, а сами его не потерпели; но зато великий урон потерпели они потом: едва завидели они лошадей и всадников, как их объял смертельный страх, потому что они вообразили, что человек и конь составляют одно целое, да и копье тоже. Однако же они продолжали сражаться, несмотря на то, что многие из них погибали под копытами коней на глазах у остальных; и хотя своим столь жалким оружием они не могли поразить испанцев насмерть, но многим нанесли раны и так их прижали, что те подумывали о смертном часе. И вот, стало быть, сражающиеся вышли в долину, где не было такого множества ручьев и могли действовать всадники, и те своими копьями поразили бесчисленное количество индейцев; говорят, в этой встрече погибло свыше 30 000 душ; такова была первая проповедь Евангелия, которую прочел Кортес в Новой Испании. И слуга его Гомара говорит, что Кортесу и его братии в награду за их заслуги явился верхом на коне не то святой Петр, не то Сантьяго и учинил великое побоище среди индейцев. И то, что говорит Гомара дальше, еще более достойно бессрочной кары и вековечного позора: говорит он, что Кортес отпустил несколько пленных индейцев, дабы сообщили они вождю сей земли и всем прочим, что его, мол, печалят потери, понесенные обеими сторонами по вине и жестокосердию индейцев; ибо господь – свидетель его невиновности и кротости; однако невзирая на все то, он, Кортес, простит индейцам их заблуждения, если они тотчас же или по истечении двух дней явятся с повинной и покаются в своем злонравии, и тогда он вступит с ними в переговоры о мире и дружбе и откроет им некие тайны; и он предупреждает, что если по истечении этого срока индейцы не явятся, то он вторгнется в их пределы, разрушая, сжигая и опустошая все на своем пути и убивая всех, кого встретит, от мала до велика, вооруженных и безоружных. Таковы подлинные слова Гомары! Видите, как ловко Кортес одурачил целый свет и притом не без попустительства тех, кто при чтении его поддельной истории не задумывается над тем, что индейцы эти мирно жили у себя дома, не посягая на нас и на кого бы то ни было, не в пример маврам и туркам, которые гонят нас и притесняют; такие читатели глухи ко всему, кроме славы Кортеса, которую стяжал он тем, что перебил столько людей, и поработил, или, как у нас принято говорить, завоевал столько народов, и разбогател грабежами, и послал столько золота в Европу, и стал маркизом дель Валье; и из читателей Гомары никто не чист от подобной вины, по крайней мере, никто из людей просвещенных. Злосчастные индейцы, видя, как поредели и рассеялись их ряды после этого побоища, единодушно сошлись на том, что пришельцы очень сильны и владеют грозным оружием и в особенности могучими животными, восседая на которых они наносят им великий вред и могут целиком их истребить, ибо животные эти бегают так быстро, что спастись невозможно; а потому вождь порешил отправить к испанцам несколько стариков, надо полагать из числа наиболее знатных, которые должны были вести переговоры о мире и безопасности. Гомара говорит, что они пришли повиниться в содеянном, словно не им самим нанесли великие обиды, так что судите, какова черствость Гомары, или, лучше сказать, как попирает он справедливость и истину! Кортес принял индейцев хорошо, одарил разными кастильскими вещицами и объяснил им знаками, ибо только так и мог объясняться, чтобы они вновь поговорили со своим вождем и убедили его увидеться с ним, Кортесом, и пусть вождь не боится, ибо никакого ему зла не будет. Все это и другое в том же духе он объяснил им знаками и, чтобы внушить больше доверия, отпустил на свободу всех индейцев, которых захватил в плен во время битвы, а тех, кто страдал от ран, приказал лечить. Наконец к Кортесу и испанцам прибыл с большой свитой и в сопровождении знатнейших граждан тот, кто, как можно полагать, был вождем; явился он в сердечной горести и выказывая великую печаль и не меньшее опасение, что ему подстроят ловушку. Я сказал: «Как можно полагать, был вождем», потому что по большей части индейские вожди не показываются и не приходят к испанцам, пока не убедятся, что им ничто не грозит, а вначале посылают кого-нибудь из своих подданных, повнушительнее с виду, и выдают его за вождя. Они принесли щедрые дары: множество кур из тех, крупных, что с зобом, и хлеб, и плоды, и какао, и кое-какие золотые драгоценности, ценою поболее чем в 300 золотых песо, и привели 15 или 20 женщин, чтобы стряпали они еду и готовили кукурузный хлеб, так как приготовление этого хлеба – дело хлопотное и без помощи индейских женщин очень трудно замесить его и хорошо приготовить; все это предложили они испанцам, дабы умилостивить их и отвести от себя гибель. Кортес принял индейцев весьма приветливо и обнял того, кто называл себя вождем, выказывая великую радость, что они пришли, и предлагая на будущее дружбу и безопасность, все это знаками, ибо и те и другие ни слова не понимали. Спросили испанцы, много ли у них такого золота, и здесь ли берут его; индейцы отвечали, что берут его не здесь, а в других местах, и показали жестами, что далеко. И тут Гомара говорит, что Кортес приобщил индейцев к христианскому вероучению, и открыл им его таинства, и восславил муки сына господня, и крест, на коем он их претерпел, и, вняв его увещаниям, разбили они своих идолов и, водрузив распятие в капище своих богов, стали ему поклоняться. Гомара добавляет, что они дали присягу перед Эрнандо Кортесом на верность и повиновение королю испанскому и объявили себя друзьями Испании, и это были первые вассалы императора в Новой Испании. Все это – ложь и выдумки Кортеса, либо измышления слуги его Гомары, долженствующие приукрасить беззакония Кортеса, и выдать их за великую службу королю, и усугубить обман, в коем столько времени держат они оба весь мир, потому что ни испанцы не понимали индейцев, ни индейцы испанцев, как уже было доказано. Но даже если бы понимали они друг друга, как могли испанцы за семь-восемь дней, что там пробыли, растолковать индейцам таинства веры, святой троицы и страстей Христовых (ибо все это содержится в таинствах святого креста) настолько, чтобы те ниспровергли своих идолов? Ведь навряд ли индейцы столь легко отреклись от идолов, к которым хранили в сердце своем веру, и почитание, и поклонение, и приверженность, укоренившиеся за многие годы, и отреклись только потому, что Кортес сказал им десяток слов, сквозь зубы и невнятно; и ведь они, вдобавок, ненавидели испанцев как заклятых врагов, от которых потерпели столь невозместимый урон не далее как накануне, и боялись, что те совсем их погубят. И отсюда следует, что Гомара говорит еще одну неправду, а именно что индейцы дали присягу перед Кортесом на верность и повиновение королю Кастилии. Это отъявленная ложь, и притом ложь со злым умыслом; ибо она дает Кортесу право, и предлог, и основание для первой его войны, которой ознаменовал он свое апостольское вступление в Новую Испанию. А о том, какие дела учинили Кортес и его святая братия по прибытии в Табаско, яснее всего говорит и свидетельствует ожесточение индейцев: ведь за несколько месяцев до этого те же индейцы приняли Грихальву с таким радушием, и щедростью, и гостеприимством, и человечностью, что одели и покрыли его золотом с головы до пят, о чем достаточно говорилось в главе 109. И вышесказанного довольно, чтобы никто из читающих нашу историю не усомнился, что Кортес вступил в эти царства как самый настоящий тиран, и на протяжении нашей книги истина эта станет вполне явной и очевидной.