Текст книги "Короли алмазов"
Автор книги: Каролин Терри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)
Глава девятая
26 января 1899 года Лоре исполнилось двадцать три года, и по счастливому стечению обстоятельств у нее выдался свободный от работы день. В школу пришли только четыре девочки, две из них выглядели очень плохо, как будто заболели скарлатиной и гриппом, которые свирепствовали в округе. Переболев этими болезнями в детстве, Лора посочувствовала им, но все же не могла скрыть радости от возможности получить неожиданный выходной.
– Мне надо посетить одно собрание, – сообщила Джулия. – А что будешь делать ты, Лора?
– Я хочу устроить себе небольшое развлечение, – скромно сказала она, не упоминая о своем дне рождения, – отправиться в Уэст-Энд и посмотреть на витрины магазинов.
– Ну, я не признаю такие развлечения, – сухо ответила Джулия, – но каждому свое. Хочешь, я подвезу тебя на машине? Альфред уехал на охоту в Глостершир, поэтому я могу воспользоваться «даймлером». По иронии судьбы мое сегодняшнее собрание является частью кампании против кровавых видов спорта. Ничего, я потом перевоспитаю Альфреда, даже если для этого мне придется превратиться в Лисистрату.
– Я с удовольствием прокатилась бы в машине, если мое присутствие не причинит вам неудобств.
– Никаких неудобств. Я могу высадить тебя на Найтсбридж у «Харродс».
– О, я не собиралась заходить, – Лора замялась, – но благодарю вас, это будет замечательно.
– Тогда пойдем. Слава Богу, сейчас нет дождя. Без сомнения, эти создатели автомобилей когда-нибудь сделают закрытую машину, но пока приходится страдать от непогоды. Тебе приходилось раньше ездить в автомобиле?
Лора покачала головой.
– Я так и думала. – Джулия посмотрела на коричневую фетровую шляпку Лоры и ее теплое пальто. – Ты не замерзнешь, но повяжи шарф поверх шляпки, а то ее сдует ветром.
Лора послушно подчинилась и последовала за Джулией на улицу, где толпа зевак уже окружила машину, сдерживаемая лишь свирепыми взглядами шофера. Он помог Джулии сесть на роскошное переднее сиденье, предоставив Лоре самой забираться на спартанское место сзади, которое представляло из себя всего лишь скамейку с узкой спинкой.
– Это «Ковентри-Даймлер», – бросила Джулия через плечо. – С четырьмя цилиндрами. Не представляю, что это значит.
Мотор загудел, и толпа в страхе расступилась. Потом машина устремилась вперед; шум оглушал Лору, холодный зимний ветер бил в лицо. Она плотнее надвинула на нос очки, чтобы защитить глаза, и спряталась за спину шофера, чтобы спастись от ветра, но каждая минута поездки доставляла ей удовольствие, наполняя ее гордостью за то, что она путешествует новым видом транспорта. Машины все еще были игрушкой немногих счастливцев, и каждый прохожий оборачивался им вслед. Кэбмены взмахивали кнутами, когда лошади шарахались от шума; мальчишки с криками бежали им в догонку, и Лора едва сдержала смех, увидев, как один старик при виде машины перекрестился. Она знала, что никто не обращает внимания на нее – коричневого воробышка рядом с закутанной в меха великолепной Джулией, но все равно она купалась в лучах отраженной славы и думала о том, как рассмеется отец, когда она ему обо всем расскажет.
Однако они очень быстро подъехали к Уэст-Энду.
– Ты не возражаешь, если мы сначала заедем на Парк-Лейн? – крикнула Джулия, напрягая голос, чтобы быть услышанной в какофонии звуков. – Я должна нанести короткий визит. Ты сможешь выйти через парк прямо на Найтсбридж, если захочешь.
– Я не тороплюсь, – крикнула в ответ Лора, радуясь возможности продлить путешествие.
Автомобиль остановился у огромного особняка, и ветер перестал наконец шуметь у Лоры в ушах.
– Отлично, – воскликнула Джулия, – он дома. Вот его экипаж. Ах, вот и он сам – о Боже – опять в скверном настроении.
По ступеням спускался самый привлекательный мужчина, какого Лоре только приходилось видеть; его высокий лоб был нахмурен, губы сердито сжаты. Черный сюртук на нем был распахнут, и под ним был виден высокий воротник белой рубашки, серый шелковый галстук и серебристо-серый жилет; костюм дополняли брюки в серую и черную полоску. На мужчине был сверкающий черный цилиндр, а трость была зажата под мышкой, пока он натягивал светло-серые кожаные перчатки. Увидев Джулию, он остановился и потом с тем же сердитым выражением на лице приблизился к ним.
– Что ты, черт возьми, здесь делаешь, Джулия?
– О, как мило! Я не знаю никого, кто бы мог так дать почувствовать гостю, что ему рады! Что расстроило тебя на этот раз, Мэтью, или я не должна спрашивать?
– Это чертова нянька должна уйти – я только что сказал ей об этом!
– Мэтью, это третья няня у Миранды, которую ты меняешь за какие-нибудь три года, объясни, пожалуйста, в чем они виноваты?
– Я не потерплю, чтобы какие-то глупые женщины учили меня, как воспитывать собственную дочь! Если я еще хоть раз услышу от нее слова о том, что пристало или не пристало делать «молодой леди», я возьму кнут и выпорю эту глупую суку. Миранда – не «молодая леди», она – моя дочь, и я позабочусь о том, чтобы из нее выросло что-то более полезное, чем простое украшение гостиной какого-нибудь безвольного лорда. Эти няньки все одинаковы – с ними чертовски трудно, со всеми.
– Конечно, ведь ты не допускаешь мысли, что это трудно с тобой? – сладким голосом произнесла Джулия.
Мэтью сердито посмотрел на нее.
– Что ты здесь делаешь, Джулия? Или проще спросить, сколько тебе надо?
– Гораздо проще, – легко согласилась Джулия. – Сотни будет достаточно.
– На что на этот раз?
– На ткани для занятия рукоделием в школе. Мы смогли продать большую часть наших изделий, но не покрыли все расходы. Видишь ли, мы должны платить девочкам, если изделие, изготовленное ими, продано. Это единственная причина, по которой большинство матерей позволяют дочерям посещать школу – верно, Лора?
Лора вздрогнула, как будто услышала выстрел. Завороженная глубоким приятным голосом и яркими синими глазами, она была в состоянии, близком к трансу. Вот наконец, она встетила совершенное сочетание внешности и ума, которое она уже начала считать несуществующим. И оно оказалось абсолютно недосягаемым.
– О да, совершенно верно, – едва вымолвила она, забиваясь в самый угол сиденья и остро чувствуя, насколько отвратительно выглядит ее шляпка и шарф и еще более отвратительно – очки.
Однако, сэр Мэтью не удостоил ее даже взглядом.
– Ты, кажется, думаешь, что я сделан из денег, – ворчливо сказал он Джулии.
– Так и есть!
– Я не делаю деньги для того, чтобы раздавать их, – возразил он. – Ну ладно, я, пожалуй, выделю тебе сотню фунтов, если это тебя успокоит немного. – Внезапно его лицо просветлело, и он совсем по-мальчишески засмеялся. – Честное слово, Джулия, если бы Эдвард был бы так же целеустремлен и напорист, как ты, он бы давно получил этот чертов крест Виктории.
Но солнечное выражение на его лице было мимолетным и исчезло окончательно, как только к дому подьехал экипаж, и из него вышла дама.
– Проклятие! – с чувством сказал он. – Черт бы побрал эту женщину!
– Мне неприятно напоминать тебе, дядя Мэтью, что я тебя предупреждала, – надменно произнесла Джулия, – но факт остается фактом.
– Это не твое дело! – рявкнул Мэтью и направился к приехавшей даме. У Лоры захватило дух, когда она взглянула на нее: это лицо и волосы, эти меха и драгоценности. Интересно, что чувствует их обладательница? Она мысленно представила себя в своем нынешнем виде: темное пальто, туфли без каблука, отвратительная шляпка и очки, и не смогла оторвать глаз от двух великолепных представителей рода человеческого, которые сейчас поднимались по ступеням к парадной двери особняка сэра Мэтью. Нет в мире справедливости, подумала она.
– Я выйду здесь, – внезапно сказала она, чувствуя, что радостное настроение пропало, и ей больше не хочется предаваться мечтам, сидя в автомобиле, – и пройду пешком через парк.
– Как хочешь.
– Леди Джулия, – Лора задержалась у машины, – кто она?
– Обворожительная красавица? Ну, это княгиня Раминская собственной персоной. – Джулия усмехнулась. – Княгиня – очень близкий друг моего дяди. И главная причина его плохого настроения.
Джулия уехала, а Лора медленно побрела через Гайд-Парк. Ей уже не хотелось разглядывать витрины магазинов; она хотела скорее вернуться домой, спрятаться в свое убежище и зализывать раны. Она знала, что завидует не титулу или красоте лица, волос, мехов и драгоценностей, а тому, что они привлекли Мэтью. Она завидовала ей потому, что та владела «Алмазным Брайтом».
Лора сразу же поехала на автобусе домой и правильно сделала: Роберт Брюс давно ждал ее, и по его лицу она поняла, что он принес плохие новости.
Джулия ошиблась. Не княгиня была главной причиной плохого настроения Мэтью, хотя и вносила свою лепту. Мэтью стал раздражительным и беспокойным еще с марта.
Тогда до него дошли известия, что в Йоханнесбурге был убит Вульф Джоэл, и что в убийстве обвиняют барона фон Фельтхайма. Когда Мэтью узнал об этом, он покрылся холодным потом. Испуганный тем, что о его отношениях с фон Фельтхаймом может стать известно, он начал лихорадочно искать любые нити, которые могли бы выплыть наружу. Знал ли фон Фельтхайм его имя, а если знал, то упоминал ли его? Знал ли он настоящее имя Коннора? Если знал, то мог ли найти какую-либо связь между Коннором и Мэтью?
Он очень нервничал, ожидая начала суда в Трансваале. Процесс длился девять дней, они были самыми неприятными в жизни Мэтью. Даже если его имя будет упомянуто, ничего доказать не удастся, думал он. Но грязь прилипает и, если Коннора вызовут в качестве свидетеля, и он начнет говорить о незаконной торговле алмазами и прошлых днях, эта грязь может превратиться в лавину. По мере того как проходили дни, к опасениям Мэтью начал примешиваться гнев. Только подумать, что он терпит такое беспокойство и страдает бессонницей из-за того, чего он не совершал! Он никогда не думал, что кто-то может пострадать, не говоря о том, что будет убит. Теперь из совета директоров «Даймонд Компани» навсегда исчезли два человека.
Фон Фельтхайм попросил разрешения самому выступить в роли защитника, и суду была представлена запутанная история шантажа и политического заговора. Мэтью затаил дыхание, когда прочитал признание фон Фельтхайма, что он познакомился с Барни Барнато в курительной комнате отеля «Метрополь» летом 1896 года через одного общего знакомого, и, облегченно вздохнул, прочитав, что фон Фельтхайм отказался назвать имя этого знакомого, и тот не был вызван в суд.
Большинство лондонских знакомых Мэтью восприняли рассказ о намерении Барнато добиться свержения режима Крюгера как глупый вымысел и отказались поверить в то, что фон Фельтхайм пытался получить обещанные деньги с Джоэла и рассвирепел, когда деньги не поступили. Жюри присяжных в Трансваале, однако, с удовольствием приняло эту версию. Всего за три минуты они признали фон Фельтхайма невиновным, но президент Крюгер велел депортировать его из страны, как опасного для республики человека.
Наконец, Мэтью ничего не угрожало, но он еще долго не мог спокойно говорить о смерти Барни, убийстве Джоэла, свободных местах в совете директоров и своем положении в компании, которое несомненно укрепилось после двух преждевременных смертей. И все потому, что Коннор предложил ему приманку под названием «политический заговор», а Барнато и Джоэл оказались замешанными в дела правительства Трансвааля. Теперь больше, чем когда-либо, Мэтью был намерен избегать подобных ловушек.
К несчастью, княгиня выбрала именно это время, чтобы усилить свое влияние в правительственных кругах Англии, и хуже того – рассчитывала, что Мэтью поможет ей.
– Где ты был вчера вечером?
Мэтью с шумом захлопнул дверь библиотеки и решительно начал снимать перчатки. Пожалуй, ему уже не удастся попасть в свой офис.
– Отсутствовал, – кратко ответил он.
– Отсуствовал? Отсутствовал? Я пригласила тебя на обед.
– Поправка. Ты потребовала моего присутствия на обеде. Тебе пора бы понять, что такое отношение ко мне весьма неразумно.
– Ты поставил меня в неловкое положение, – возмущалась Катарина. – Я пригласила очень влиятельных людей – двух министров, редактора «Таймс» и нескольких высокопоставленных чиновников из Министерства по делам колоний. Я рассчитывала, что ты тоже будешь!
– Если тебе нужна другая причина моего отсутствия, сейчас ты ее получишь, – сказал Мэтью, усаживаясь за стол и доставая чековую книжку, чтобы выписать Джулии чек на 100 фунтов. – Ты знаешь, насколько я ненавижу твои политические сборища. Я ненавижу то, как ты интригуешь и ввязываешься в политику. Я запретил тебе заниматься этим в моем доме, и хотя не могу помешать тебе продолжать эти дела в твоем собственном, но в моей власти, черт возьми, прекратить оплачивать твои счета.
Катарина побледнела.
– Ты этого не можешь сделать!
– Не смей говорить мне слово «не могу». Для меня оно не существует. – Он откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на нее. – К этому давно идет дело, Катарина, так что не стоит делать испуганный вид. Я неоднократно предупреждал тебя, что не буду финансировать твои чрезмерные амбиции.
– Но у меня есть срочные счета.
– Месяц назад я дал тебе чек, которого благоразумной женщине хватило бы на год.
– Я не благоразумная. Я – королевских кровей, – бросила она.
– Скорее нищенка, чем принцесса, – язвительно сказал он.
– Мэтью, ты должен мне помочь. Я думала, ты меня любишь!
– Тебе отлично известно, что любовь не имеет общего с нашими отношениями. – Мэтью не спеша встал и саркастически усмехнулся. – Ты перешла черту, Катарина. Когда пятнадцать месяцев назад ты стала моей любовницей, я хотел видеть тебя у себя в постели, а не у себя на шее.
– Как ты смеешь называть меня своей любовницей? Ты забыл, кто я!
– Как можно об этом забыть, – парировал он. – Если ты так стыдишься этого определения, то почему весь Лондон знает об этом? Ведь это не я растрезвонил всем о своей победе. Это ты похвалилась нашими отношениями, чтобы придать себе больше веса в обществе и получить кредит у всех, у кого только можно.
Чековая книжка по-прежнему лежала на столе. Мэтью быстро оторвал чек для Джулии, выписал другой и подал его Катарине.
– Вот держите, княгиня. Это мой последний вклад в бездонную яму вашего расточительства и чрезмерного честолюбия.
Катарина хотела разорвать оскорбительный листок бумаги в мелкие клочья и бросить их в его насмешливое лицо. Однако, практичная часть ее натуры взяла верх, и княгиня просто спрятала чек в сумочку. Изменив тактику, она наклонилась к нему и подставила ему свои трепещущие губы.
Мэтью откинулся назад.
– Все в порядке, Катарина, тебе нет необходимости отрабатывать эти деньги.
– Ты – дьявол, – прошипела она, – надеюсь, ты попадешь в преисподнюю, где тебе и место.
Он засмеялся, убирая чековую книжку в ящик стола.
– Единственное место, куда я собираюсь пойти, это мой офис. Я и так опоздал на важную встречу. Как всегда, ты злоупотребила моим терпением.
– Но, Мэтью, что мне теперь делать?
– Найди себе другого богатого любовника. Или, – усмехнулся он, – ты всегда можешь продать свой жемчуг.
Силы, казалось, покинули Катарину, и когда за ним закрылась дверь, она упала на стул. Значит, он знал. Он знал, что она не могла продать жемчуг. В течение пятнадцати месяцев она спала с ним, и он все это время знал. Именно так он получил преимущество над ней.
Он также знал, что ей будет нелегко найти другого богатого любовника, во всяком случае, в Лондоне. Слишком многим мужчинам было известно о ее связи с Мэтью. Немногие захотели бы занять место «Алмазного Брайта». Были такие, которые хотели бы переспать с ней, но никто не воспринимал ее серьезно и не стремился к длительным отношениям. Они готовы были использовать ее для своего удовольствия, а потом бросить. Что ждет ее в будущем? Перспектива переходить из рук в руки бесконечной череды мужчин?
Как могла она, думала Катарина, со своим происхождением, красотой и умом дойти до такого?
Но она знала как: это все Мэтью!
Он стащил ее с того места, которое должно было стать вершиной ее успеха, в эту канаву нужды. Ее чувства к нему были странной смесью любви и ненависти. Она ненавидела власть, которой он обладал, и холодный расчет, с которым он использовал ее. И все же она жаждала прикосновения его рук, которые заставляли ее тело пылать.
Катарина встала и решительно расправила плечи. Она еще не потерпела окончательного поражения. Настороженно поглядывая на дверь библиотеки, она подкралась к столу и достала чековую книжку. Вырвав из нее несколько чистых бланков, она спрятала их в сумочку вместе с чеком, который выписал ей Мэтью, и который мог служить полезным образцом его подписи.
Разговор о жемчуге Катарины напомнил Мэтью о его собственной коллекции драгоценностей. В этот вечер у себя в комнате он открыл футляры, вынул бриллианты из выстланных бархатом гнезд, где они лежали со дня смерти Энн. Очень долго он сидел с ожерельем в руке, поворачивая его и так и сяк, и сияние отраженного света слепило ему глаза.
Все это и еще многое другое будет когда-нибудь принадлежать Миранде. Миранде, такой красивой и доброй, на кого он возлагал все свои надежды. Миранде, его единственному ребенку, который должен во всем походить на него, который должен вырасти сильным и умным, чтобы взять в свои руки часть его алмазной империи.
Он подарит ей ожерелье в день ее восемнадцатилетия, решил Мэтью и улыбнулся от удовольствия, предвкушая это событие. Его увлечение алмазами с годами даже усилилось. Камни завораживали его, увлекали в свою голубовато-белую глубину, околдовывали его, подобно сиренам, брали в плен своей поразительной красотой. Но Мэтью верил в чистоту своей страсти к алмазам. Он все еще не догадывался о темном мире, который таился в их огненной глубине, скрытый сиянием их ослепительного света.
Энн могла бы предостеречь его. Она стала бы умолять его не дарить ожерелье Миранде и не взваливать на ее плечи груз заключенного в нем проклятия. Но Энн была мертва, и Миранде предстояло одной встретить несчастья, связанные с ожерельем Брайтов.
Могла бы ее предупредить графиня. Она понимала, какое зло порождали алмазы и желание ими обладать. Но графиня уже не могла помочь ни Миранде, ни Мэтью, потому что она не могла говорить.
Парализованная, она лежала, заключенная в клетку собственной немощной плоти, став живым трупом, потому что тело ее умирало, а разум оставался живым.
Грушевидный алмаз по-прежнему висел у нее на шее, как раньше. Она постоянно думала о нем, и он не давал ей покоя. Она думала о нем, потому что еще до того, как с ней случился последний удар, она завещала его Мэтью.
Графиня любила Мэтью, была на него в обиде и завидовала его женщинам. Становясь старше и все больше страдая от болезней, она постепенно утвердилась в мысли, что этот алмаз был причиной ее несчастий. Поэтому она завещала его Мэтью, зная, что над ним уже тяготеет злой рок, и он уже попал под влияние алмазов, она также была уверена, что он подарит этот камень своей единственной любимой женщине.
Сейчас, когда смерть уже стояла у ее порога, графиня пожалела о своем мстительном поступке. Но она уже ничего не могла изменить. Она не могла ни высказать, ни написать, ни как-то иначе передать свои мысли. Она могла только неподвижно лежать и думать о том ужасном несчастье, которое она навлекла на будущую жену Мэтью.
Глава десятая
Неделю спустя после своего дня рождения Лора сидела одна в кухне маленького домика на Принсес-Террас. Это была худшая неделя в ее жизни, за которую она дошла до полного душевного и физического истощения. Похороны состоялись утром, но она все еще была в черном пальто и шляпке. Лора чувствовала такую усталость, что у нее не было сил поднять руки и расстегнуть одежду. К тому же в доме было очень холодно, потому что у нее не было денег, чтобы купить угля.
В тот день мистер Брюс проводил ее в больницу, куда увезли ее отца. С ним случился сердечный приступ, сказали ей, вызванный волнениями и переутомлением. Отец был еще жив, но через два дня умер, не приходя в сознание.
Все были очень добры к ней, но Лора отказалась от посторонней помощи, потому что подготовка похорон помогала ей заполнить вакуум в душе. Даже ее одинокие пустые вечера были заняты делами, когда она прибирала и чистила дом сверху донизу. У нее было странное ощущение, будто она смотрит на себя со стороны. Это чувство нереальности немного притупляло ее горе и позволяло четко и методично выполнять всю работу. Но вот похороны состоялись, и Лора больше не могла не замечать пропасти, разверзшейся у ее ног. Она вынуждена была признать, что отец мертв, и что она потеряла единственного близкого человека и друга, который у нее был. К тому же она столкнулась с еще одной свалившейся на нее проблемой – у нее не было денег. Она не могла платить за этот дом, а в школе она зарабатывала слишком мало, чтобы этого хватило на жизнь. Пропасть стала еще шире, когда Лора полностью осознала, что у нее нет ни денег, ни дома, ни средств к существованию. Неожиданно слезы навернулись ей на глаза, и она сердито смахнула их рукой. Она не плакала по отцу, и, уж конечно, не будет плакать от жалости к себе.
Погруженная в отчаяние, Лора продолжала сидетъ в сгущающихся сумерках февральского дня, пока стук в дверь не вывел ее из оцепенения. Это была Джулия. Удивленная ее приходом, Лора проводила ее в гостиную. Машинально она подошла к столу, чтобы зажечь лампу, но вдруг вспомнила, что не надела очки. Поэтому она оставила в комнате полумрак, рассчитывая, что при таком освещении Джулия не разглядит ее лицо. Но Джулия ничем не дала понять, что заметила какие-либо изменения в ее внешности.
– Как здесь холодно, – поежилась Джулия, намереваясь уже снять перчатки, но оценив температуру в комнате, передумала.
– Простите, леди Джулия, я не подумала о том, чтобы зажечь камин, – солгала Лора, покраснев от стыда.
– Тебе следует об этом подумать, а то ты можешь заболеть. Не утруждайся делать это сейчас ради меня, потому что я ненадолго. Я зашла, чтобы выразить тебе свои соболезнования и спросить, когда ты вернешься в школу.
– Назад в школу? – переспросила Лора.
– Да. – Джулия говорила решительным, деловым тоном. – Работа лучше всего залечивает раны.
Лора глубоко вздохнула. Как только умер отец, она уже знала, что ей придется сделать, но ей не хотелось в этом признаваться, даже себе.
– Боюсь, что я не смогу вернуться, леди Джулия. Мне надо зарабатывать себе на жизнь. Я знаю, что вы платили мне, сколько могли, но этого жалования недостаточно, чтобы прожить. – У нее дрогнул голос, но она мужественно продолжала. – Мне придется искать место с предоставлением жилья. Место гувернантки.
– Как ужасно! – Джулия вдруг вспомнила, как она ненавидела свою собственную гувернантку, и какой тяжелой, должно быть, была жизнь этой бедной женщины. Она также осознала, до какой степени она полагалась на Лору в школьных делах, и как ей будет не хватать прилежной и спокойной девушки. – Разве у тебя нет родственников, с которыми ты могла бы жить?
– Никого.
– Боже мой! – Для Джулии родственники не были подарком в жизни, и она чаще считала их помехой, чем помощью, но ей показалось странным и очень печальным вообще никого не иметь, особенно в трудную минуту. – Даже нет никакого дядюшки?
– Нет, к сожалению, абсолютно никого.
– Упоминание о дядюшке навело меня на одну мысль. – Джулия посмотрела на поникшую голову Лоры и решительно покачала головой. – Нет, об этом не может быть и речи. Я не пожелаю этого своему злейшему врагу, не то что тебе.
– Я была бы признательна вам за любое предложение, – тихо сказала Лора. – Я даже хотела попросить у вас или леди Джейн рекомендательное письмо. Оно помогло бы мне получить место.
– Дядя Мэтью сейчас ищет гувернантку. Он уволил последнюю няню, как и грозился. Ты, возможно, именно тот человек, который ему нужен.
У Лоры сильнее забилось сердце.
– Но разве сэру Мэтью нужна гувернантка, а не няня?
– Так решили бы многие, ведь Миранде всего четыре с половиной года. Но Мэтью, как ты еще увидишь, придерживается собственного мнения, и он решил, что няня не нужна. У Миранды есть две горничные, которые заботятся о состоянии ее тела, а теперь он хочет уделить больше внимания развитию ее ума. Его дочь, – и Джулия изобразила, как Мэтью обычно подчеркивает эти слова, – должна быть развитой и образованной.
Лору охватили сомнения. Отбросив яркие воспоминания о его привлекательной внешности, она прежде всего подумала о его властном, неуступчивом характере, проявление которого она уже видела. Кроме трудностей в общении с ним, ей еще придется столкнуться с Мирандой, похоже самым избалованным и изнеженным ребенком во всей вселенной. Но зато у нее будет работа, а она не в том положении, чтобы быть привередливой.
– Мне очень нужна работа, леди Джулия.
– Я поговорю с ним сегодня, а потом я или Джейн сообщим тебе о результатах.
На следующий день к ней зашла леди Джейн и сообщила, что Лора должна как можно скорее явиться на Парк-Лейн.
– Для беседы? – спросила Лора.
– Нет, он принял наши рекомендации. – Джейн помедлила. – Однако, я думаю, что тебе следует расценивать это как испытательный период, скажем, на три месяца. Мой зять может быть… очень требовательным.
Лора кивнула; у нее в душе кружился калейдоскоп надежд, страхов и сомнений.
– Я понимаю. – Она медленно обвела взглядом скромно обставленную гостиную, задержавшись на дорогих ее сердцу вещах. – Прежде, чем я уеду, мне надо освободить дом. – У нее сжалось сердце, когда она представила, как исчезнет единственный дом, который у нее был.
– Лора, это такое испытание! – Джейн посмотрела на поникшую девушку. Слушай, – вдруг предложила она, – мы с Робертом могли бы сделать это за тебя, если хочешь. Просто собери свои платья и то, что ты хотела бы сохранить. Я уверена, что Роберт знает кого-нибудь, кто согласится все забрать, и он договорится о хорошей цене – если ты доверяешь нам, конечно.
– Конечно, доверяю. – Лора робко улыбнулась. – К тому же, здесь нет ничего ценного. За все содержимое этого дома много выручить не удастся.
– Да, – согласилась Джейн, – пожалуй, ты права. Значит, все решено. Когда ты поедешь на Парк-Лейн?
– Наверное, завтра. – У Лоры сердце замирало от страха, но откладывать испытание не имело смысла. – Вы нашли человека, кто будет помогать вам в школе?
– Пока нет, но тебе не стоит об этом беспокоиться.
– Мэгги Грин могла бы вести уроки рукоделия. Ей уже шестнадцать, и она вполне может обучать других девочек. Сейчас на фабрике нет работы, так что ее мать позволит ей остаться в школе, если вы будете ей платить.
– Отличная идея! Я поговорю с ней об этом. – Джейн устало улыбнулась. – Мне, конечно, очень нужна помощь. Как ты наверное заметила, Лора, энтузиазм Джулии пошел на убыль. Каждый день случается какое-нибудь собрание, на котором она непременно должна присутствовать! – Она встала. – До свидания, Лора, желаю тебе удачи. У меня такое чувство, будто мы бросили тебя в логово льва!
Да, подумала Лора, с густой гривой золотых волос он действительно похож на льва, готового в любой момент зарычать.
Сначала она рассортировала свою одежду, отложив то, что подходило для ее будущего положения, и безжалостно отбросив остальное. Когда она закончила, перед ней лежала стопка унылых платьев – черных, серых и коричневых, мрачность которых слегка скрашивали либо белая блузка, либо белый воротничок. Когда они были упакованы, осталось место всего для двух нарядов. Из сентиментальных побуждений Лора взяла бордовую юбку и жакет, которые всегда нравились ее отцу, и изумрудно-зеленое платье под стать глазам, которое она сшила из куска тафты, найденного в доме, и возможно, принадлежавшего ее матери. Она еще ни разу не надевала это зеленое платье; сейчас оно было своеобразной искрой надежды, что жизнь все-таки не кончилась.
Потом Лора стала медленно бродить по комнатам, поправляя шторы, взбивая подушки, прикасаясь к каждому дорогому ей предмету. Каждая треснутая чашка или лоскутное покрывало хранило воспоминания, и Лора грустно улыбнулась, думая о счастливых минутах, свидетелями которых они были. Но когда она вернулась в кухню, отчаяние вновь охватило ее. Этот дом был ее якорем, удерживающим ее в бурном море жизни. Сейчас она оставалась без него, покидала тихую гавань этих стен и отправлялась в трудное плавание.
На память о прошлом она могла взять очень немногое. Она отобрала несколько любимых книг отца и, конечно, семейную библию. К ним она добавила фотографию отца, сделанную в школе год назад; тряпичную куклу, которая была ее верным другом с детства, и маленькие часы, стоявшие на камине, и отсчитывавшие каждую минуту ее жизни. Это была ее обязанность каждый вечер заводить их, и вдруг ее охватил суеверный страх, что если они остановятся, – то и ее жизнь тоже. Она завела их и поставила на чемодан, который, набитый книгами, стал очень тяжелым. Лора знала, что не сможет донести свой багаж и поехать на Парк-Лейн на омнибусе, значит, ей придется нанимать кэб, что было весьма расточительно. Однако, она решила не скупиться. Она верила в то, как важно произнести первое благоприятное впечатление. Ей хотелось показать какое-то подобие состоятельности, приехав в кэбе, вместо того, чтобы как нищенка тащиться по улицам с багажом. Для такого случая она отложила свой самый лучший жакет и юбку из темно-зеленой ткани хорошего качества, которые должны были прибавить ей уверенности в себе, когда она будет подниматься по мраморным ступеням импозантного особняка. Лора старалась не думать о том, что ее работодатель и его домочадцы все равно догадаются о ее тяжелом финансовом положении, раз она ищет работу.
Закончив складывать вещи, Лора легла спать, это была ее последняя ночь под крышей своего дома. Она спала плохо и обрадовалась, когда пришло время вставать. Аппетита у нее не было, но она приготовила себе чай и села на кухне за стол, глядя на серый февральский день за окном. Шел дождь, тихий английский дождь, который идет бесконечно и нагоняет тоску. У Лоры окончательно испортилось настроение, и ей стало казаться, что все невзгоды мира навалились ей на плечи.
Вдруг она подумала, что может быть невежливо приезжать утром. Середина дня могла быть более подходящим временем. Она вышла на улицу, нашла кэб и попросила кэбмена приехать за ней в половине третьего. Вернувшись в дом, она с трудом перенесла свои чемоданы в холл и опять села у окна, глядя на серое небо этого неприветливого дня.
В два часа Лора вымыла чайник и чашки, надела жакет и шляпу и качала ходить взад-вперед по гостиной, ожидая кэба. В два тридцать она уже начала нервничать, и когда наконец приехал кэб, она встретила его с такой радостью, которая отодвинула на задний план боль расставания с домом. Она даже не успела ни о чем подумать, как уже ехала по улицам Лондона, не бросив прощального взгляда на знакомый фасад. Решительно и серьезно Лора сосредоточила все свои мысли на новой работе и своем будущем.
