Текст книги "Короли алмазов"
Автор книги: Каролин Терри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)
На шум прибежал Амос. Он удивленно посмотрел на осколки, но ничего не спросил.
– Саквояж готов, босс.
– Спасибо. Я сейчас уезжаю. Я полагаю, босс Корт тебе ничего не передавал?
– Нет, босс.
– Видимо, у него не было времени, – криво усмехнулся Мэтью. – Не забудь сказать ему, Амос, что я возвращался. Это очень важно.
Высоко подняв голову и распрямив спину, он вышел из дома, вскочил в седло и, не оглядываясь, помчался прочь.
Когда примерно час спустя Энн и Корт вышли из спальни, они сразу же вернулись в гостиную. Воцарилось неловкое молчание. Они не могли смотреть друг другу в глаза; вина, как невидимый занавес, разделяла их.
Энн позвонила, чтобы принесли чай. Ее уже интересовало, не искала ли ее Генриетта. Слуга принес поднос с чаем, потом принялся сметать с ковра у дальней стены осколки стекла.
– Что здесь произошло? – спросила Энн:
– Не знаю, миледи. Амос велел мне убрать здесь.
– Попроси Амоса прийти сюда.
Но Амос тоже не видел, что произошло.
– Наверное, хозяин что-то разбил, – предположил он.
– Мэтью? Но он ничего не пил перед отъездом.
– Мне кажется, что пил, миледи. Как раз перед тем, как я принес ему саквояж.
Чашка задрожала в руке Энн, и она поспешно поставила ее на стол.
– Амос, я должен был передать тебе поручение относительно саквояжа. Прости, но я совсем об этом забыл, – глухо произнес Корт.
– Не волнуйтесь, босс Корт. Я закончил укладывать вещи до того, как босс Мэтью уехал. Он просил меня передать вам, что он сам возвращался за саквояжем.
Энн встала и не говоря ни слова выбежала из комнаты и заперлась в своей комнате.
Корт остался в гостиной; он не обратил внимания на чай, зато пристально посмотрел на бар с напитками. Он понял, что сегодня он впервые любил Энн и тут же потерял ее навсегда. На мгновение он почувствовал себя в раю, а теперь… Но был ли он в раю? Или все время испытывал чувство вины? И что он помнил после выпитого?
Вино! Проклятая выпивка! Она во всем виновата. Даже сейчас у него болела голова, а во рту был неприятный вкус. Он потерял ее – не только ее тело и смутные мечты о возможном счастье, но и ее дружбу, потому что теперь она возненавидит его за то, что он сделал.
Вино! Он никогда больше не притронется к нему до самой смерти. Корт встал и, стоя почти на том же самом месте, где недавно стоял Мэтью, разбил об стену бутылку вина. Потом еще одну, и еще. И все бутылки бренди тоже.
Грохот был ужасный, беспорядок – отвратительный, запах – тошнотворный. Но это того стоило. По крайней мере, сказал себе Корт, когда имеешь деньги, можешь давать выход своим чувствам так, как тебе нравится!
Энн лежала без сна всю ночь. Она не сомневалась, что Мэтью видел их. Ей было очень неприятно сознавать это, но кроме того ее терзал вопрос, почему он вернулся. А вдруг он возвращался, чтобы попросить прощения за ссору? Она уткнулась пылающим лицом в подушку, как будто хотела стереть надежды, которые пробудила в ней эта мысль. Вдруг другая, более страшная мысль пришла ей в голову. А что если она забеременеет? Мэтью не спал с ней почти два месяца; он сразу поймет, что ребенок не его. Страх закрался ей в сердце. Она прижала руки к груди и напомнила себе, что ей потребовалось шесть лет, чтобы зачать Викторию, и три месяца, чтобы зачать Филипа. Не может быть, чтобы с Кортом все получилось с одного раза. Этого просто не может быть.
Глава шестая
Небольшая республика Трансвааль имела маленькое сельское население, состоявшее в основном из говорящих по-голландски бюргеров из числа бурских переселенцев. Это были простые люди, неорганизованные и по большей части необразованные, даже президент был полуграмотным. Они измеряли богатство количеством земли и волов, но по всем стандартам страна была банкротом. Суровые трансваальцы не признавали никаких налогов и противились им.
Именно в эту страну и направились Виллем с Даниэлем после того, как покинули алмазные рудники. В дикую свободную страну с огромными просторами равнин и высокой травой под ярким солнцем, со стадами овец и прозрачным свежим воздухом, пьянящим, как шампанское, на рассвете каждого нового дня. Это была земля крошечных поселков и небольших сообществ, земля сильных, суровых мужчин, которые проводили всю жизнь в седле с винтовкой в руках. Земля, которая была нужна только бурам, потому что в ней не было ничего ценного.
Так думали Виллем и Даниэль, когда они оставили позади бурую пыль и грохот Кимберли и вернулись к своему народу.
Они купили ферму в пяти милях к югу от Претории, которая называлась «Севефонтейн» – «Семь фонтанов», и хотя колодцев не было в изобилии, воды хватало, и Виллем с удовольствием вернулся к размеренной сельской жизни. Но Даниэль, или Дани, как его теперь называли, не мог успокоиться. В глубине его души по-прежнему оставалась глубокая обида на зло и несправедливость, которую не стерло даже нападение на Энн. Он не знал, к чему привел его поступок, не знал, осталась ли Энн жива или умерла, но понимал, что дело, которое он начал, далеко от завершения.
Для Дани первый предупредительный звонок прозвенел, когда начали поступать известия об открытии золота в Барбертоне на северо-востоке Трансвааля. В разговорах о золоте не было ничего нового, и Виллем и его друзья и соседи качали головами и пожимали плечами, слушая их. Однако, на этот раз золото действительно было и в больших количествах, но Барбертон был достаточно далеко, чтобы эти люди тронулись с места.
– Это скоро кончится, – говорили они о буме в Барбертоне, и оказались правы.
Но золотоискатели работали и поблизости. Уже выдавались лицензии на разработку, и по всему вельду возникали палаточные городки старателей. Потом один из соседей сообщил Виллему и Дани, что золото нашли всего в нескольких милях от них, на ферме «Ланглагте», которая принадлежала вдове Остхейзен. Вскоре она продала свою собственность какому-то чужаку за шесть тысяч фунтов. По описанию этого человека Дани сразу узнал его: это был Робинсон, и глаза Дани злобно сверкнули, когда он понял, что алмазные магнаты Кимберли вслед за ним найдут сюда дорогу.
Дани ничего не мог поделать с продажей фермы Остхейзен, но он решил помешать остальным совершить ту же ошибку. Трудность состояла лишь в том, чтобы убедить фермеров, что заключая такие сделки, они копают себе могилу.
Однако, он скоро понял, что его голос одинок. Если Робинсон обладал редким даром распознавать характер почв – хотя у него не было геологического образования, то Дани тоже инстинктивно чувствовал, как пойдет развитие Витватерсранда. Он оседлал свою лошадь и поехал по фермам поговорить с соседями.
– Я знаю этих людей из Кимберли, – убеждал он их. – Если Робинсон заплатил шесть тысяч фунтов, значит, земля на самом деле стоит шестьдесят тысяч.
Хозяева ферм засмеялись, услышав такую невероятную цену участка голой трансваальской земли.
– Робинсон – это только первая ласточка, – продолжал Дани. – Скоро другие алмазные магнаты из Кимберли будут здесь и начнут вкладывать деньги, полученные от продажи алмазов в нашу землю.
– Отлично! Значит, между ними начнется конкуренция, и цены будут расти, – сказал один фермер, гордый своим пониманием деловых отношений.
– Не продавайте! – просил их Дани. – Если там есть золото, оно должно быть нашим. Оно принадлежит нам.
– А как мы возьмем это золото из земли? – спросил другой, более практичный фермер. – Горнодобывающие машины очень дороги, а у нас может не оказаться столько золота, чтобы расплатиться за них.
– Мы можем заплатить людям из-за границы, чтобы они научили нас добывать золото. А правительство должно закупить машины, – сказал Дани.
Мужчины снова рассмеялись.
– Казна Пауля Крюгера пуста. Это всем известно.
– Тогда он должен взять заем у других стран, – упрямо настаивал Дани, вспомнив уроки, усвоенные им и Виллемом на алмазных копях.
Но буры покачали головами.
– Лучше мы продадим наши фермы здесь тому, кто больше заплатит, – заявили они, – и купим землю в другом месте. Так нам гораздо выгоднее.
– Вы ничего не понимаете, – медленно произнес Дани. – Вы не понимаете, что значит добыча золота для вас и нашей страны. Придут чужаки-иностранцы со своими иностранными обычаями и образом жизни. Они уничтожат нас и весь смысл нашего существования. Я видел, как это было в Кимберли; это может случиться и здесь.
Дани начал следовать за Робинсоном как тень, сопровождая его на некотором удалении, с болью в сердце наблюдая, как скупался участок за участком. Он проделал много миль по каменистым холмам и скалистым отрогам Винватерсранда – «Края белых источников», в отчаянной уверенности, что он единственный верный патриот этой земли. Он видел и других людей из Кимберли, в том числе и Ханса Зауэра, который подбирал участки для Родса. Потом настал день, которого Дани ждал: он увидел Мэтью.
Когда он обнаружил в вельде знакомый фургон Зауэра, он сумел разглядеть двух мужчин в повозке. Второй мужчина был в широкополой шляпе, и на большом расстоянии его было трудно узнать, но сердце Дани учащенно забилось, когда он осторожно приблизился. Фургон спускался в долину и Дани отлично видел его силуэт на фоне голых скал, не выдавая при этом своего присутствия. Когда фургон остановился, и двое мужчин вышли из него, Дани привстал на стременах и присмотрелся. Мужчины тщательно изучали землю, наклоняясь и осматривая куски грунта. Потом незнакомец выпрямился, снял шляпу и рукой пригладил волосы. Золотая грива волос сверкнула на солнце, и Дани узнал своего старого врага. Он глубоко вздохнул, и его рука непроизвольно потянулась к винтовке и легла на приклад.
Он мог бы сделать это здесь же и сейчас. Убить Мэтью. И исчезнуть, потому что на фургоне Зауэра его было не догнать, а на таком расстоянии его никто бы не узнал.
Дани соскользнул с лошади и привязал ее в стороне. Справа от него был небольшой холмик, откуда открывался отличный вид на долину. Пригнувшись, Дани перебежал к нему и взобрался по склону. Наверху он лег на живот и осторожно взглянул вниз.
Мэтью по-прежнему стоял к Дани спиной и рассматривал осколок породы, держа его в руке. Пока Дани смотрел на него, он что-то крикнул своему спутнику и пошел в сторону от повозки на другой участок земли.
Скользя на животе, Дани передвинулся по краю холма, пробираясь к огромному валуну, который мог бы скрыть его при выстреле, но, нет, Мэтью опять изменил направление, и беззвучно ругаясь, Дани был вынужден сделать то же.
Наконец Мэтью остановился. Очевидно, он нашел что-то интересное, потому что поднял с земли кусок грунта и возбужденно замахал Зауэру; в этот момент он стоял лицом к Дани.
Дани лежал неподвижно. Расстояние было большим – он рисковал промахнуться. Но у него был острый глаз и твердая рука настоящего бура, которая быстро собирала стадо и которая, случалось, сокращала численность английских солдат. Дани поднял винтовку и прицелился.
Но когда он уже приготовился нажать курок, то услышал топот копыт по твердой земле, и два всадника остановились у фургона. Это были буры, и Дани не сомневался, что это были владельцы земли, прибывшие вести переговоры с покупателем. Мэтью поспешил им навстречу. Дани в сердцах опустил винтовку и ретировался.
Вернувшись на ферму, он начал обдумывать свой следующий шаг. Сначала у него было искушение предпринять новую попытку застрелить Мэтью, но здравый смысл подсказывал ему, что это будет глупо. Он заблуждался, считая, что сможет безнаказанно совершить здесь убийство: его связь с Кимберли и его отрицательное отношение к золотым приискам немедленно поставили бы его под подозрение.
Должен быть другой способ борьбы. Его народу нужен был капитал, но Дани не знал, как найти деньги. Осознание роли, которую он должен сыграть пришло к нему не сразу, а как свет, пробившийся в темные уголки его сознания.
Его народу нужны организация и четкий план действий. Только объединившись, они могут защитить свои интересы. Они теряли свою землю и могли потерять основу и смысл существования, если не произойдут какие-то перемены, но совместными усилиями они могли бы вернуть то, что потеряли. Дани знал, что он должен продолжать свою кампанию, продолжать высказывать свое мнение до тех пор, пока ему не удается повлиять на людей и повести их за собой.
Сейчас был только один способ добиться этого. Священник в Кимберли научил его читать и писать по-голландски; благодаря Джону Корту он также хорошо знал английский. Вооруженный этим редким для бура сочетанием, Дани поехал в Преторию и предложил свои услуги «Вольксстем», ведущей газете Трансвааля. Редактор принял его на работу, и таким образом со страниц газеты непримиримый национализм Дани стал доходить до более широкой аудитории.
Первая статья, которую он написал, касалась золотых приисков Витватерсранда, которые официально были открыты 8 сентября 1886 года. «На месте палаточного городка Ферейра», писал он, «будет построен город. Он будет назван Йоханнесбург…»
Мэтью пробыл в Трансваале три месяца, скупая перспективные участки золотоносной земли. Он много работал и много играл в карты, кружась в бесконечном водовороте дел, чтобы забыть грызущую его душевную боль. Когда в начале ноября он вернулся в Кимберли, то уже мог держать под контролем свои чувства и спокойно встретиться с любовниками – гораздо спокойнее, как ему показалось, чем они с ним.
В этом Мэтью не ошибся.
Разлад в доме Брайтов начался с его отъезда. Энн и Корт едва глядели друг на друга; они чувствовали себя виноватыми, порочными и униженными. Они поддались минуткой страсти по разным причинам и разрушили свою искреннюю и прочную дружбу. К тому же им предстояло встретиться с Мэтью, которому, очевидно, было известно о случившемся.
Корт был рад тому, что из какой-то глупой сентиментальности он сохранил старый домик, где они с Мэтью когда-то вместе жили; даже старая убогая мебель стояла по-прежнему, как они ее оставили. Он послал слугу привести дом в порядок и на другой день перебрался туда со всеми пожитками. Переезд не вызвал ни удивления, ни сплетен. В городе не считалось предосудительным, когда состоятельный человек жил в скромных условиях, а то, что из чувства приличия Корт в отсутствии Мэтью покинул его дом, было полностью одобрено.
Когда он переехал, Энн вздохнула с облегчением, но скоро одиночество стало просто невыносимым. У нее не было никого, с кем бы она могла поделиться своими проблемами. Дни складывались в недели, недели в месяцы, и напряжение достигло такой степени, что Энн почти ничего не ела и страдала ужасными головными болями. К моменту возвращения Мэтью, она уже убедилась, что беременна.
Беременность еще не была заметна, а Мэтью не задавал никаких вопросов. Фактически, он почти не разговаривал с ней. Он не упоминал ни о том случае, ни о внезапной перемене места жительства Корта. При посторонних он обращался с ней с предупредительной вежливостью и старался не оставаться с ней наедине. Если у них к обеду не было гостей, Мэтью уходил в клуб. В такие вечера, сидя одна за огромным столом, Энн чувствовала на себе обеспокоенные и сочувственные взгляды слуг, но ни разу не допустила, чтобы маска спокойствия слетела с ее лица. Однако она не могла скрыть фиолетовые тени под глазами, ввалившиеся щеки и исхудавшие руки и плечи.
К Рождеству она была уже на пятом месяце беременности и понимала, что пришло время рассказать обо всем Мэтью. В этот вечер у них были гости, и когда они ушли, Мэтью как обычно повернулся к Энн спиной и направился в свою комнату. Но она окликнула его. Он удивленно посмотрел на нее холодным взглядом и молча вернулся в гостиную, закрыв за собой дверь. Он не сел, а продолжал стоять, ожидая, пока она заговорит.
Энн глубоко вздохнула. Ее сердце учащенно билось, а во рту пересохло. Тот факт, что Мэтью выглядел необыкновенно привлекательным в этот вечер, не облегчал ее задачи произнести то, что она хотела сказать.
Она заметила, что на его сюртуке были те же бриллианты, что и в день их свадьбы.
Много раз Энн репетировала свою речь, но в этот момент она забыла все заготовленные фразы и сказала просто:
– Я жду ребенка.
Мэтью, прищурившись, окинул взглядом ее фигуру.
– Мои поздравления, – холодно сказал он. – Но почему ты говоришь об этом мне? Я думаю, эта новость представляет больший интерес для отца ребенка.
– Я говорю тебе, потому что ты – мой муж, – растерянно сказала Энн.
– Лучше бы ты помнила об этом в других ситуациях.
Энн с достоинством, на какое только была способна в этот момент, подняла голову.
– Я понимаю, что не могу больше оставаться твоей женой и должна покинуть тебя, чтобы родить ребенка в другом месте.
– Ты правильно поняла, что я не потерплю незаконнорожденного под своей крышей, – подтвердил Мэтью. – Однако я не хочу никакого скандала: ты моя жена и останешься моей женой.
– Тогда я не понимаю, чего ты хочешь от меня.
– Все очень просто. Ты уедешь, чтобы тайно родить ребенка. После его рождения ты устроишь так, чтобы о нем заботились, а сама вернешься сюда. Все можно легко организовать. В последнее время у тебя неважный вид, поэтому будет вполне естественно, что ты поедешь на время к морю, чтобы поправить здоровье.
– Что ты имеешь в виду, – дрогнувшим голосом спросила Энн, – говоря, «чтобы о нем заботились»?
– Я думаю, это ясно. В такой ситуации о ребенке должен заботиться его отец.
– Ты хочешь, чтобы я рассталась с моим малышом, – воскликнула Энн. – Чтобы я отдала свою кровь и плоть и никогда больше не виделась с ним?
– Если ты хочешь представить все так трагически, то да, я этого хочу.
Энн почувствовала, что теряет сознание. В ужасе от решения Мэтью, она все же знала, что бессильна помешать ему.
– Я думаю, ты не будешь возражать, если Филип поедет со мной к морю.
– Непременно возьми мальчика с собой, – безразличным тоном произнес Мэтью. – Его будущее мало заботит меня, потому что я думаю, что он мой ребенок не более чем тот, которого ты сейчас носишь.
Холод его слов пронизал Энн; ей показалось, что она оледенела.
– Неужели ты думаешь, что Джон – отец Филипа? – в ужасе воскликнула она. – Нет, Мэтью, Филип – твой сын. Твой! Твой! Джон и я… это было только один раз, Мэтью. Только один раз, потому что ты вконец меня расстроил и я была так несчастна.
– Ты рассчитываешь, что я в это поверю? При всех возможностях для измены, которые у тебя были?
– А чья вина в том, что у нас было слишком много таких возможностей? – не выдержала Энн. – Если бы ты чаще бывал дома и больше уделял мне внимания.
– Не пристало тебе, Энн, обвинять других за слабости собственной плоти. – И Мэтью направился к двери.
– Ты бесчеловечен, – с отчаянием произнесла Энн. – Ты просто бесчеловечен.
Мэтью помедлил у двери.
– Напротив, Энн, – тихо сказал он, – возможно, я гораздо человечнее, чем ты думаешь.
За все эти месяцы Корт ни разу не появился в доме Брайтов. И ни разу не притронулся к спиртному. Получив записку Энн, он забеспокоился, и у него возникло острое желание найти утешение в вине. Однако, он поборол его и предстал перед Энн абсолютно трезвым и серьезным.
Его реакция на известие о ребенке была совсем иной, чем предполагала Энн.
– Ты уверена, что это мой ребенок? – спросил он, и его лицо осветилось радостной улыбкой. – Это самая чудесная новость для меня! – Потом улыбка пропала так же внезапно, как и появилась. – Но похоже тебя это не радует, – заметил он. – Мэтью признает ребенка своим?
Энн покачала головой и объяснила, чего требует от нее Мэтью.
Корт почувствовал, как нарастающее волнение охватывает его. Ему показалось, будто все тропинки, по которым он шел, все сомнения и разочарования прошедших лет вели его к этому моменту.
Он взял руки Энн в свои и крепко сжал их.
– Я возьму ребенка, – сказал он. – Прошу тебя, Энн, позволь мне забрать ребенка! Если я его отец, то это моя обязанность заботиться о нем.
Энн взглянула на его взволнованное лицо, и у нее стало легче на сердце. Страх и горечь от предстоящего расставания с ребенком не уменьшились, но такое решение проблемы, которая терзала ее день и ночь, было настоящим облегчением. Как странно, думала она, видя радость в его глазах, что греховный поступок, принесший ей такое суровое наказание, станет его спасением.
– Ты можешь поехать в Кейптаун, – продолжал Корт, – и снять там дом. Я оплачу все расходы. Попроси Джеймсона рекомендовать тебе хорошего и надежного врача, чтобы ему можно было доверять. Возьми с собой только Филипа и Генриетту; остальных слуг наймешь на месте. Я приеду в Кейптаун в апреле и останусь с тобой до тех пор, пока ребенок не родится.
– Но, Джон, как ты будешь заботиться о ребенке? – удивленно спросила Энн. – Ты не сможешь прятать его в своей хибарке и скрывать от общества Кимберли его существование.
– У меня нет намерения возвращаться в Кимберли, – мягко сказал Корт. – Я увезу ребенка домой, в Америку.
В такой небольшой город, как Кейптаун, женщина такого положения, как Энн, не могла приехать незамеченной. Она послала письмо губернатору, извещая о своем приезде, но с выражением сожаления, что не сможет нанести ему визит или принять у себя до своего полного выздоровления.
Начались бесконечные, однообразные дни, нарушаемые только посещениями врача. Соблюдая приличия, Мэтью проводил ее на поезд в Кимберли, но даже не поговорил с ней, и теперь от него не было ни весточки, ни письма.
Энн писала письма, шила, играла с Филипом и разговаривала с Генриеттой. Обычно она сидела в уединении сада в теплые летние дни; когда ветер дул с юго-востока, он доносил свежий соленый запах моря. Зная, что готовит будущее ее ребенку, она не радовалась его движению в ней и беспокоилась, что ее тоскливое состояние и отсутствие материнского инстинкта могут отрицательно повлиять на неродившегося младенца. Пребывая в одиночестве, она даже удивилась той радости, которая охватила ее, когда наступил апрель, в Кейптаун приехал Корт.
Под покровом темноты он проскользнул в дом, чтобы навестить ее.
– Я знаю, что не должен был приходить, – извинялся он, целуя ей руку и заглядывая в усталое лицо, – но я хотел узнать, как твои дела.
– У меня все в порядке, Джон, и у твоего ребенка тоже. – Она улыбнулась, стараясь выглядеть более оживленной. – Я рада, что ты здесь, мне хочется узнать новости из Кимберли.
– О Мэтью, конечно. Он в порядке. Я, конечно, не говорил с ним наедине, но на людях он всегда держится вежливо и подробно рассказывает о состоянии твоего здоровья.
– Он, как всегда, занят, я думаю.
– Больше чем всегда! Ведутся переговоры, которые могут привести к окончательному объединению всех участков на руднике Де Бирс. Если они пройдут успешно, то Родс, Мэтью и другие обратятся к рудникам Кимберли.
– Надеюсь, Мэтью добьется успеха. Для этого он очень много работал.
– А я надеюсь, – нежно сказал Корт, – что наш ребенок будет добрым и великодушным, как ты. Но я принес тебе хорошую новость. Я нашел кормилицу для нашего малыша.
– О! – Энн закусила губу. От этого расставание с ребенком стало еще ближе, еще неотвратимее.
– На прошлой неделе на шахте погиб один ирландец. Осталась его вдова – совсем еще девочка, к тому же их новорожденный ребенок находился при смерти. Он умер в тот день, когда я уезжал из Кимберли. Она согласилась выкормить нашего ребенка. К тому же у нее есть брат в Америке, к которому она хотела бы поехать, чтобы начать там новую жизнь.
– Все складывается просто великолепно, – сказала Энн, изобразив веселую улыбку. – Надеюсь, тебе не придется долго ждать.
Дочь Энн родилась 6 мая, и Генриетта сразу же отнесла ее Корту. Прежде чем позвать кормилицу, он остался с ней один и долго пристально смотрел на маленькую дочь, которую держал в руках.
Заглядывая в сморщенное личико спящего ребенка, Корт почувствовал, что он получил знак, которого так долго ждал. Теперь у него появился смысл жизни и то живое существо, кому пойдет на пользу огромное богатство, которое он сделал на алмазах Кимберли. Из всех камней, которые Корт когда-либо держал в руках, ему чаще вспоминался один – большой золотисто-желтый алмаз, который он продал ювелирам из Нью-Йорка.
И Корт улыбнулся. Он назовет свою дочь Тиффани.
