Текст книги "Короли алмазов"
Автор книги: Каролин Терри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)
Глава десятая
Мэтью разжал руки и не обращая внимания на рухнувшую на пол Джулию, бросился по лестнице вниз, туда, где неподвижно лежала Энн, неловко подвернув под себя руку. Он опустился рядом с ней на колени и пощупал пульс. С его души будто камень свалился, когда он обнаружил слабое биение жизни и увидел, что Энн дышит. Прижав ее голову к своей груди, он поднял глаза. Привлеченные криком Энн, со всех сторон стали появляться люди, участники игры в прятки; они с удивлением смотрели на Мэтью и Энн и на съежившуюся на площадке лестницы Джулию.
Приказав дворецкому немедленно позвать врача, Мэтью поднял Энн и понес наверх в ее комнату. Николас позаботился о Джулии, а остальные гости, взволнованные и озабоченные, разбрелись кто куда, но в конце концов собрались в гостиной, чтобы чего-нибудь выпить для снятия напряжения.
Ожидание врача казалось бесконечным. Когда он наконец пришел, Мэтью уступив ему место у кровати Энн и стоял в стороне, пока доктор внимательно осматривал пострадавшую.
– Леди Энн чрезвычайно повезло, – сказал врач. – Кажется, она отделалась лишь сотрясением мозга, синяками и растяжением руки. Однако, она должна находиться под наблюдением. Могут быть какие-то внутренние повреждения, которые проявятся позднее.
– Я буду с ней, – сказал Мэтью и сел рядом с кроватью, ожидая когда к Энн вернется сознание.
Джулия уже оправилась от шока и лежала у себя в постели, дрожа всем телом от сознания совершенного. Никто не сказал ей, что Энн осталась жива, потому что никто не мог предположить, что она решит, будто Энн погибла.
«Я – убийца, – думала она. – Меня отвезут в Ньюгейт и повесят?» И она громко закричала как раз в тот момент, когда в комнату вошел врач.
– Кричите сколько хотите, юная леди, – бодрым голосом сказал он. – Может быть, крик разбудит вашу тетю.
Джулия вздрогнула.
– Ничто ее уже не разбудит, – глухо произнесла она.
– Ну, я согласен, что пока шум не поднимет ее с постели, но надеюсь, что сотрясение не слишком сильное.
– Сотрясение? – Слабый луч надежды блеснул в темноте отчаяния Джулии.
– Леди Энн встанет на ноги через день-два. Ну а с вами все в порядке. На всякий случай я оставлю снотворное. Спокойной ночи.
Джулия начала всхлипывать от радости, но скоро новая опасность вместо ньюгейтской виселицы встала перед ней. Рано или поздно ей все равно придется встретиться с Мэтью.
К полуночи терпение Мэтью было вознаграждено легким трепетом ресниц и тихим вздохом Энн. Он сел на край кровати и взял ее здоровую руку в свою, так что первое, что она увидела, придя в себя, было его лицо. Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Энн попыталась улыбнуться, но поморщилась от боли.
– У меня болит голова, – прошептала она. Она лежала спокойно, но по отчаянию в ее глазах Мэтью понял, что память возвращается к ней. Она медленно, отвернулась. – Я видела, я видела…
– Ты видела просто очередной трюк Джулии.
– Мэтью, значит, ты наконец все понял?
– Я был самым большим глупцом во всей Англии, – с раскаянием в голосе сказал он, – что позволил этой обманщице провести меня. Ты была права, а я заблуждался – и не в первый раз. Теперь тебе надо отдохнуть и не терзаться мыслями обо мне и Джулии. Она хотела сделать тебе больно, но я уверен, она не планировала, чтобы ты упала с лестницы и ушиблась.
Энн заснула, но Мэтью не ушел спать. Он дремал в кресле подле нее, отказываясь от предложений Генриетты подменить его. Кроме здоровья Энн, его больше ничего не волновало; он впервые за многие недели был в ладу с самим собой. Разгневанный на Джулию – частично его гнев пал и на самого себя, за то что его так долго дурачили, – он все же был рад узнать, что за историями с картами и письмом стояла она. Его постоянно преследовала мысль о неизвестном преступнике. Теперь он все узнал и мог действовать.
Как он мог загладить свою вину перед Энн? К несчастью, Мэтью все оценивал деньгами и тем, что на них можно было купить. Может быть, драгоценности? Новые платья? Поездка в Париж? Когда рассвет занялся над долинами Беркшира, Мэтью принял решение. Он подарит Энн загородный дом.
Довольный своей идеей и с присущей ему энергией и энтузиазмом увлекшийся новым проектом, он перестал волноваться за Энн и с нетерпением ждал, когда она проснется, чтобы рассказать ей о своем проекте. Как только она открыла глаза, он сразу обрушил на нее поток слов, даже не спросив, как она себя чувствует.
– Рейнолдс наведет справки, какая недвижимость есть на рынке. Я не хочу связываться со строительством, потому что на это уйдет много времени; я хочу что-то, куда мы могли бы вскоре переехать. Беркшир – самое лучшее место, здесь наши корни, но я предпочел что-нибудь поближе к Аскоту, чем в этой части графства. И еще мне хочется купить скаковых лошадей. – Мэтью резко раздвинул шторы, не заметив, как зажмурилась Энн от яркого света, ударившего ей в глаза.
– Конечно. – Энн попыталась сесть, но это было трудно сделать, опираясь только на одну руку.
– У тебя есть какие-то свои пожелания относительно дома, которые я мог бы передать Рейнолдсу?
– Нет, никаких. Ты не мог бы помочь мне сесть?
Мэтью приподнял ее за плечи и подложил ей под спину еще подушку.
– Рука сильно болит?
– Немного. – Не столько болит рука, подумала Энн, как голова. Если эта ужасная головная боль не утихнет, она сойдет с ума.
– Тогда я пойду. – Он наклонился и поцеловал ее в щеку. – Я пришлю Генриетту.
Было очень рано, и дом еще не начал просыпаться, но Генриетта уже была на ногах и ждала, когда ее позовут к Энн. Без все подавляющего присутствия Мэтью спальня казалась тихой и наполненной покоем.
– Хотите чего-нибудь на завтрак? – спросила Генриетта. – Может быть, чашку чая?
– Не надо, – слабым голосом ответила Энн, – но задерни, пожалуйста, шторы. И узнай, придет ли сегодня доктор. Мне нужно что-нибудь от головной боли.
Мэтью поспал пару часов, проснулся бодрым, с удовольствием плотно позавтракал и потом пошел к Джулии. Она неважно спала в эту ночь, и сейчас нежилась в постели, считая, что так же выглядит бледной и интересной. Увидев лицо Мэтью, она побледнела по-настоящему. Он высказал ей все, что думал о ее поведении, прибегнув к таким прямым выражениям, которые обычно не употреблял в разговоре с дамами.
– Но почему, Джулия? – спросил он наконец. – Почему ты это сделала?
– Я не знаю. – Она затравленно посмотрела на него. – Нет, знаю. Я хотела, чтобы ты любил меня больше всех, а когда ты оттолкнул меня, я рассердилась и захотела отомстить.
– Джулия, я твой дядя. Это Альфред должен тебя любить больше всех.
– Мне нужен ты. Ты гораздо интереснее Альфреда Я никогда не думала о тебе, как о своем дяде, а в семье никто по-настоящему никогда не интересовался мной.
– Глупости. Твой дядя Николас…
– Николас! – воскликнула Джулия с явным презрением. – Какой прок от Николаса?
– Он мой лучший друг, – резко ответил Мэтью, – и будь добра помнить об этом. – Он окинул ее критическим взглядом. – Ведь одного у тебя никогда не было – друга. Скоро ты выйдешь замуж и сможешь сама строить свою жизнь. Тогда у тебя появятся семья и друзья. – Он задержался у двери. – Ты, очевидно, женщина с воображением и настойчивостью. Я даже склонен думать, что ты стоишь Чарльза и Эдварда вместе взятых, но я вижу в тебе также очень опасное сочетание черт твоих отца и матери. Используй свои способности на добрые дела, Джулия, а не на дурные. Найди выход своей энергии. Вступи хотя бы в Общество борьбы за права женщин. Займись чем-нибудь, – чем угодно, но держись от меня подальше, а то я не ручаюсь за последствия.
Когда за ним закрылась дверь, Джулия со вздохом облегчения откинулась на подушки. Все могло быть гораздо хуже, и она была рада, что отделалась сравнительно легко. Она искренне сожалела о несчастном случае с Энн; гнев Мэтью отрезвил ее, но как бывает в юности, она уже повеселела. Он предложил вступить в Общество борьбы за права женщин. Что ж, почему бы и нет? Она могла бы этим заняться. Все лето она чувствовала напряжение и неуверенность, пока осуществляла свои планы. Женщинам давно пора получить больше возможностей в жизни, решила она. Она расправила кружева на вороте и посмотрелась в зеркальце, которое лежало рядом на столике. Скоро ее навестит Альфред, и она должна выглядеть самым лучшим образом и помириться с ним. Она должна выйти замуж – пока это единственный способ для женщины обрести хоть какую-нибудь свободу.
Мэтью отсутствовал весь этот день и следующий и еще один. Рейнолдс прислал ему список подходящих поместий, и Мэтью наводил справки у друзей и знакомых, ездил по всему графству в поисках своего выдуманного рая.
Каждый вечер он возвращался в Десборо, чтобы подробно описать Энн достоинства домов, которые он осмотрел, и каждый вечер она старательно скрывала свою болезнь и усталость, чтобы не омрачать его радость.
На шестой день он почти вбежал в ее спальню, но разочарованно замер на пороге.
– Ты еще в постели, – почти с укором сказал он.
– Прости, Мэтью. У меня совсем нет сил.
– Но ты должна встать. У тебя уже ничего не болит кроме руки. Ты должна одеться и поехать со мной. Я хочу, чтобы ты посмотрела дом, который я нашел.
– Мэтью, я не смогу…
– Сможешь, – возразил он. – Ты еще не пыталась. Сегодня ты должна встать и поехать со мной в Рединг.
Энн поежилась при мысли о тех усилиях, которые ей придется приложить, и постаралась проявить интерес к его находке.
– А дом хороший?
– Хороший! Конечно, хороший. Что за вопрос? Разве бы я заинтересовался домом, если бы он не был хорошим?
– Прости, – сказала Энн. – Расскажи мне о нем.
– Он немного перегружен декором, но это единственный его недостаток. Стиль – французский ренессанс. Он похож на чертовски большое шато, но стоящее в долине Темзы, а не Луары. Северный и южный фасады довольно массивные, над главным входом – красивый портик. Самое интересное с архитектурной точки зрения – восточное и западное крылья, в которые встроены башни с необычными винтовыми лестницами. На первом этаже – вестибюль, две огромные галереи, три гостиные, малая столовая, большая столовая, малая гостиная, библиотека, кабинет и оранжерея. Спальни и ванные комнаты находятся на втором этаже.
– А участок земли достаточно большой, чтобы держать скаковых лошадей?
– Пятьсот акров. Места достаточно! Да, это определенно самое лучшее, что я видел. Мы могли бы сохранить большую часть мебели, а на оформление покупки уйдет совсем немного времени. Ты должна поехать и посмотреть дом, Энн. Должна!
– Я постараюсь, в самом деле постараюсь. – Ах, если бы он не торопился, как всегда! Если бы он подождал, пока она окончательно поправится и сможет поехать с ним посмотреть дома – тогда они могли бы все обсудить и спланировать вместе.
– Тебе должно быть уже гораздо лучше. – Он смотрел на нее почти сердито, потому что был разочарован, что она не может полностью разделить его радость от новой игрушки. Потом Энн увидела, как выражение его лица изменилось. Его глаза потемнели, он наклонился к ней и стал ласкать ее грудь. У Энн на теле все еще были синяки после падения и рука болела, но она сжала зубы и решила не показывать, что он делает ей больно.
– Новый дом, Энн, – произнес он, – будет символом начала новой жизни для нас с тобой.
Его губы, жесткие и требовательные, прижались к ее губам, а ласки стали более настойчивыми. Потом не говоря ни слова, он отбросил простыни и снял с нее ночную сорочку. Энн была потрясена, но у нее уже не было сомнений относительно его намерений. «Не сейчас, – про себя простонала она, – только не сейчас! Почему он не мог заняться со мной любовью в Лондоне, когда я сожгла письма, или… о, сколько было случаев, когда я чувствовала себя лучше и так ждала его. Почему он выбрал момент, когда я так слаба и больна? Но я не могу отказать ему, а то он больше не придет ко мне».
И подавив в себе боль, которую она чувствовала, и все мысли об удовольствии, которое она могла бы ощущать, Энн впервые за семь лет пустила Мэтью в свою постель.
На следующий день она не смогла поехать в Рединг, и Мэтью, немного обиженный, отправился туда с Николасом. Рейнолдс встретил их у дома, и в тот же день сделка состоялась. Мэтью заплатил двести тысяч за дом, мебель и землю. Он бы предпочел что-нибудь попроще, более английское, но такие имения редко выставлялись на продажу. В целом он был доволен покупкой и договорился, что вступит во владение после Нового года.
Гости постепенно покинули Десборо. Герцог отчаянно цеплялся за жизнь и пока не собирался доставить им возможность присутствовать при своих последних минутах. Дела позвали Мэтью и Николаса назад в Лондон. Филип неохотно уехал в школу. Джулия в скверном настроении вернулась в Хайклир готовиться к свадьбе. Только Энн задержалась в Десборо, не в состоянии перенести дорогу домой. К октябрю она все же нашла в себе силы уехать в Лондон, потому что ей не хватало вновь обретенной радости общения с Мэтью, его близости в постели и удовольствия участвовать в его жизни. Ее пришлось выносить из вагона в Паддингтоне и сразу же уложить в постель в доме на Парк-Лейн. Ее усилия были вознаграждены, во всяком случае на время. Мэтью был так занят, что она редко его видела. Он был то в офисе, то в «Брайтуэлле», как он назвал имение, но она не решалась сказать, что ей гораздо важнее чаще видеть его, чем иметь новый дом.
К ноябрю Энн стала подозревать, что беременна, а в декабре, когда Джулия вышла замуж, абсолютно уверилась в этом. Она была в таком восторге, что ее здоровье значительно поправилось, и она расцвела, как юная девушка. Но и в этом случае она не смогла предпринять дальнюю поездку, и они провели Рождество в Лондоне.
В Новый год здоровье Энн опять ухудшилось, и врач велел ей лежать в постели до родов. Она стала хрупкая и нежная как птичка. Долгие годы в Кимберли в пыли и жаре, ножевые раны, болезнь и роды подорвали ее здоровье. Несчастный случай в Десборо сказался на ней гораздо больше, чем это было заметно со стороны, и даже врачу она не говорила об ужасных головных болях, ощущении тоски и слабости, которые преследовали ее.
Не имея возможности поехать в Брайтуэлл, Энн попросила у Рейнолдса план дома и часами рисовала интерьеры помещений, вырезала из бумаги изображения мебели, чтобы располагать ее по своему усмотрению. Красная гостиная, Голубая гостиная и солнечная Малая гостиная приобрели свой вид по ее замыслам. Ей приносили образцы обивок, гобеленов, штор, покрывал для кресел и кроватей, и она тщательно все отбирала.
В апреле умер старый герцог, а следом за ним в мае неожиданно скончалась мать Мэтью. Суеверный трепет прошел среди членов семьи, которые опасались третьей смерти; их мысли сразу устремились к одетой во все черное Изабель, скрывающейся в своей башне.
Энн лежала в своей комнате и с грустью думала об умерших, жалея, что не могла присутствовать на похоронах; потом ее мысли сосредоточились на живых и особенно на новой жизни, которую она должна была вскоре произвести на свет.
Ребенок должен был родиться в июле, но как-то дождливым туманным утром в начале июня Энн почувствовала первые схватки. Она никому ничего не сказала, решив, что это ложная тревога, но к вечеру уже начала стонать, и Генриетта послала за Мэтью и доктором.
В этот день Мэтью уехал в Брайтуэлл; из-за большой занятости он не был там несколько недель. Спад в алмазодобывающей промышленности закончился, акции золотоносных приисков пошли вверх, поэтому интересы дела требовали его постоянного присутствия в офисе. Оформление помещений загородного дома уже заканчивалось, Мэтью вносил в него последние штрихи. На аукционе картин в Лондоне он приобрел несколько ценных полотен и сейчас наблюдал, как развешивают его коллекцию – Каналетто и Гварди, Гейнсборо и Рейнолдса, Мурильо и Рембрандта.
У него был сюрприз для Энн. Когда на Рождество ей стало лучше, Мэтью пригласил художника тайно написать ее портрет. Молодой человек незаметно для Энн сделал наброски, а Генриетта дала ему одно из любимых платьев хозяйки, из-за болезни висящих в шкафу без употребления, чтобы полностью закончить портрет. Сейчас он висел в Голубой гостиной: серебристое платье и белокурые локоны Энн сверкали на фоне богатой голубой парчи, которой были обиты стены. Мэтью стоял перед портретом, восхищаясь мастерством, с которым художник передал безмятежное выражение лица Энн и глубину ее фиалковых глаз, когда ему принесли записку.
Он помчался на Парк-Лейн, но как оказалось, спешил напрасно. Схватки у Энн продолжались три дня и она все больше слабела.
– Если будет стоять вопрос о выборе, спасите мать, – велел Мэтью, ожидая вместе с Николасом известий. – Пригласите еще врачей. Я отдам что угодно, заплачу сколько угодно, чтобы спасти ее. – Но врач только сочувственно посмотрел на него. Никакие деньги уже не могли ей помочь.
Наконец, в десять часов вечера десятого июня Генриетта сообщила, что у него родилась дочь. Мэтью опустился на колени у постели Энн; ее дыхание становилось все слабее. В какой-то момент оно совсем стихло, и ему показалось, что она умерла, но потом ее фиалковые глаза вновь открылись. Мэтью прижался лицом к ее груди, и она с трудом положила руку ему на голову.
– Я всегда любила тебя.
Эти слова были едва слышны в тишине комнаты, где ход часов казался таким же громким, как биение сердца Мэтью. Он поднял голову, чтобы сказать, что тоже любит ее – слова, которых он ни разу не произнес за семнадцать лет их брака. Но было поздно. Энн была мертва.
Мэтью два дня не покидал свою комнату.
Годы его брака лежали перед ним и одновременно уже позади в виде спутанной сети ошибок и упущенных возможностей. Сейчас он ясно это видел. Вычленив главную нить, он смог проследить весь путь до его крушения. Он понимал, что его брак потерпел неудачу, и в этом была большая доля его вины.
Он мысленно вернулся к противоречиям и конфликтам ранних лет, когда они с Энн стали жертвами ошибочной оценки друг друга, но гордость помешала им преодолеть эти трудности. Он был слишком горд и занят, полностью погружен в свои дела, создавая алмазную империю вместо человеческих отношений, и Энн слабела от болезни, тогда как его сила крепла.
Нить воспоминаний провела его через нападение Дани, рождение и смерть Виктории, неверность Энн; были моменты, когда они с Энн становились близки друг другу, но каждый раз внезапно случалось что-то, что отдаляло их. А после случая с Кортом он и не пытался наладить отношения и даже не хотел этого.
Потом появились Эмма и Джулия… но по крайней мере за это он поплатился. Эмма и Джулия не отягощали его совесть чувством вины. Нет, его угнетало сознание того, что он не любил Энн. Он не любил ее, и это значило, что ее смерть была единственно возможным завершением их отношений, потому что он знал, что останься она в живых, он все равно не полюбил бы ее.
Мэтью мог найти бесчисленные причины и оправдания. Он был не готов полюбить ее или вообще полюбить кого бы то ни было. Она была частью его жизни в тот период, когда все его время и внимание были посвящены созданию своей империи. Все могло быть иначе, если бы он встретил ее теперь – теперь, когда он был богатым, зрелым, уверенным в себе; теперь, когда он мог любить кого угодно, не обращая внимания на всякие условности. Но сейчас эти рассуждения были бессмысленны. Энн была мертва, и хотя Мэтью знал, что его нельзя винить за то, что он не любил ее, он был виноват в том, что женился на ней и отравил ее короткую жизнь.
До него только сейчас дошло, что он в своей жизни не любил ни одной женщины. Единственное существо женского пола, к которому он был искренне привязан, была Виктория. Постепенно мысли Мэтью обратились к новорожденной, и в нем родилась уверенность, что у него хватит мужества, желания и способности любить ее.
На третий день он вышел из своего уединения и потребовал показать ему дочь.
Все в семье боялись, что Мэтью в своем горе может отвергнуть ребенка, и настороженно смотрели, как он взял девочку на руки. Белый сверток с преждевременно родившимся ребенком выглядел крошечным и хрупким в его сильных руках, а Мэтью его дочь показалась просто невесомой.
– Тебе нужен кто-то, кто будет присматривать за ней, – сказала его сестра Мэри. – Теперь, когда мама умерла, и я не очень нужна в Хайклире, я могла бы…
– Нет! – В Мэтью вдруг проснулся собственник, и он крепче прижал к себе ребенка. – Она – моя; никто не заберет ее у меня. – Малышка открыла большие голубые глаза и уставилась на возбужденное лицо Мэтью. – Мне не нужны женщины в доме, я не потерплю, чтобы вы вмешивались в мои дела. Я сам воспитаю свою дочь и сделаю это по-своему!
Его слова были встречены неловким молчанием, которое нарушил Николас.
– Как ты назовешь ее? – спросил он.
Мэтью и младенец продолжали смотреть друг на друга. «Только не Энн, – подумал Мэтью. – В моей жизни могла быть лишь одна Энн. Должно быть такое имя, в котором была бы Энн и что-то от меня». Вдруг ему на память пришло одно имя, как будто Энн шепнула его ему на ухо.
– Миранда, – уверенно сказал он.
Он был так же непреклонен, когда дело дошло до похорон Энн. Все считали, что Энн будет лежать в семейном склепе в Десборо, но Мэтью даже слушать об этом не захотел.
– Она будет похоронена в Брайтуэлле, – заявил он.
– Но Энн даже в глаза не видела это место, – возразил Николас.
– Я хочу, чтобы меня похоронили в Брайтуэлле, значит и Энн будет лежать там. – И Мэтью отказался дальше обсуждать этот вопрос.
Так что вместо пышного празднества по случаю открытия нового дома всю семью – Брайтов, Харкорт-Брайтов и Графтонов собрали в Брайтуэлле похороны Энн. После службы все прошли в ту часть сада, которая была выделена под семейное кладбище. Весной здесь все будет усеяно крокусами, нарциссами, первоцветами и фиалками, а сейчас пышно цвели летние розы, наполняя воздух пьянящим ароматом. Беседки были увиты жимолостью, а ноготки и маргаритки пестрым ковром стелились под сиренью и дикой вишней.
Энн очень удивилась бы, если бы узнала, что после Мэтью больше всех ее смерть потрясла Джулию.
Джулия уже шесть месяцев была замужем. В полном соответствии с традицией первая брачная ночь стала для нее настоящим шоком, как того хотели викторианские матроны, а действия лорда Альфреда показались ей отвратительными. Ей было неприятно заниматься любовью с Альфредом, но она поняла, что в этом акте есть другие возможности. Если заниматься этим с подходящим человеком. Например, с кем-то вроде Мэтью. Джулия начала лучше понимать свои чувства к Мэтью и не стыдилась их. Он по-прежнему не воспринимался ею как дядя.
Однако, смерть Энн повергла ее в шок, потому что она считала себя частично причастной к ней. Было ясно, что несчастный случай в Десборо сыграл роковую роль, окончательно подорвав и без того хрупкое здоровье Энн. Джулия жила в страхе перед гневом Мэтью, перед его обвинениями. Невероятно, но на ее счастье Мэтью почему-то не увидел связи между несчастным случаем и смертью Энн.
Когда все собрались у могилы, Джулия обнаружила, что она стоит рядом с Филипом. Он выглядел таким потерянным и одиноким, что Джулия невольно прониклась сочувствием к маленькому мальчику. Он должен был стоять рядом с Мэтью, а вместо этого он оказался среди женщин, всеми забытый. Джулия осторожно взяла его за руку и ободряюще сжала ее. Но Филип вырвал руку. Джулия закусила губу и продолжала смотреть вперед.
«Она назвала меня трусом, – думал Филип. – Я не хочу, чтобы какая-то женщина держала меня за руку, особенно она. Я рад, что я здесь, где папа меня не видит. Если он меня не видит, то не сможет накричать на меня за то, что я делаю что-то не так». Филип посмотрел, как гроб опустили в могилу. Мама умерла. Интересно, будет ли он скучать по ней; до сих пор не скучал, но тогда они не были близки. Филип ни с кем не был близок. «Мама умерла, – снова повторил он себе, – и кому теперь будет нужна его маленькая сестренка?»
Генриетта стояла несколько в стороне от всей семьи. По ее обезображенному оспой лицу текли слезы. Несмотря на свое одиночество, Энн была слишком старомодна и воспитана как герцогская дочь, чтобы делиться своими проблемами с горничной и сделать ее своей подругой. Но Генриетта была при своей хозяйке семнадцать лет, и мало что скрылось от ее острого взгляда. До конца преданная Энн, особенно после оспы, она разделяла все ее невзгоды и молча страдала вместе с ней. Сейчас она осуждающе смотрела на Мэтью, испытывая к нему глубокую ненависть, как к источнику всех несчастий Энн. Генриетта оставалась в доме Мэтью, потому что ее муж был здесь главным поваром. Она наблюдала и ждала, скрыв в себе все тайны.
Одетой в черный креп толпой они стояли у могилы, такие непохожие на ярких, веселых участников прошлогоднего светского сезона. Они смотрели, как Энн опускали в землю у того дома, который она никогда не видела и которого не хотела, дома, который отнял у нее мужа, когда она готова была отдать все свои бриллианты за один час общения с ним.
Ничего не видя перед собой, Мэтью смотрел на гроб. Все вокруг казалось нереальным. Голос викария все звучал и звучал, а Мэтью ждал, когда же церемония наконец закончится, потому что ему хотелось немного побыть с Мирандой.
