Текст книги "Короли алмазов"
Автор книги: Каролин Терри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)
Мэтью кивнул.
– И наконец, третье. – Она подошла к камину, который несмотря на летнюю жару, ярко горел. Бросив письма в огонь, она некоторое время смотрела, как они пылали. – Без сомнения, есть и другие письма, – сказала она, возвращаясь к Мэтью. – На твоем месте я сожгла бы и их.
Мэтью молча смотрел в огонь, пока не исчезли последние клочки писем. Потом он перевел взгляд на жену.
– И никаких обвинений, Энн? Ни истерики? Ни крика, ни слез? Ты даже не спросишь, как я мог так вести себя по отношению к тебе? Именно так поступили бы большинство женщин.
– А большинство мужчин отрицали бы все. Они бы говорили о недоразумении, преувеличении и ложных слухах.
Мэтью улыбнулся.
– Ты права. Значит, мы не такие, как большинство людей! Почему ты перехватила письмо?
Энн удивилась.
– Что за вопрос! Не могла же я стоять и смотреть, как гибнет твоя репутация!
– Почему бы нет? Я не слепой, чтобы не видеть, каким нерадостным для тебя был наш брак в последние годы. Мое падение было бы тебе на пользу – твои семейные связи и репутация достаточно прочны, чтобы выдержать подобную бурю. Может быть, мой таинственный недруг рассчитывал, что я, как офицер и джентльмен, пущу себе пулю в лоб. Тогда ты стала бы свободна и могла вновь выйти замуж.
– Ты не застрелился бы, – решительно сказала Энн. – Ты не офицер, и у меня есть подозрения, что в твоей жизни были моменты, когда ты и поступал не как джентльмен.
– Я снова признаю, что ты права, как обычно. Так почему, Энн? Почему ты спасла меня?
Она отвернулась, чтобы он не видел ее, лица, и не ответила.
– А может быть, – тихо сказал он, – ты любишь меня? Хоть немного? Несмотря ни на что?
Энн закрыла глаза. Она хотела ответить: «Да» и броситься к нему в объятия, но страх разочароваться и быть отвергнутой был слишком велик.
– Я действовала инстинктивно, – с трудом ответила она. – К тому же, надо было думать о Филипе.
– Да, конечно. Знаешь, я как-то совсем забыл о Филипе. – Мэтью приблизился к ней, и теперь они оба смотрели на сгущающиеся над Парк-Лейн сумерки. – Наверное, были другие моменты в моей жизни, когда мне следовало подумать о нем. Может быть, ему бы понравилась маленькая сестричка.
Энн вздрогнула.
– Ты знал, что это была девочка? – Она взволнованно схватила его за руку. – Тебе что-нибудь известно о ней? С ней все в порядке?
– Я многого не знаю, но могу сказать, что девочка чувствует себя хорошо. Она здоровая и красивая, и живет с Джоном в Нью-Йорке. Ее зовут Тиффани, и мне сказали, что Джон в ней души не чает.
– Тиффани, – повторила Энн. Ее глаза вспыхнули, но тут же погасли. – Как бы мне хотелось увидеть ее! Как бы мне хотелось, чтобы все было иначе! Если бы Виктория не умерла. Если бы Филип был более покладистым. Если бы…
– Если бы… – передразнил ее Мэтью. – Это самые печальные слова на свете. Не переживай из-за Филипа, он изменится, как только пойдет в школу осенью. Она его воспитает, как большинство мальчиков.
У Энн заныло сердце при мысли о закрытой школе, куда отправят ее восьмилетнего сына.
– Надеюсь. – Она заглянула в лицо Мэтью. – Как давно мы так не разговаривали.
– Мы вообще давно не делали ничего важного вместе. Сегодня ты показала, что у тебя более отходчивый характер – я до сих пор не могу простить тебе Джона Корта. – Его взгляд медленно скользнул по ее телу. – Сколько прошло времени с тех пор, как мы спали вместе?
– Семь лет.
– Так много? – пробормотал он и нежно погладил ее по щеке. – Спасибо тебе за то, что ты сделала. Даже если это было ради Филипа.
Они смотрели друг на друта, остановившись на пороге примирения, но никто из них не решился сделать первый шаг. Энн медленно вышла из комнаты, а расстроенный и грустный Мэтью открыл ящик бюро, достал пачку писем и бросил их в огонь.
Глава девятая
Конец сезона не принес конца скрытой напряженности в доме Брайтов. Николас принес новость, которая изменила все планы – Николас, своеобразный катализатор, часто влиявший на события одним своим присутствием в данном месте, своим существованием своим невольным контактом с другими.
– Папа болен, – сообщил он Мэтью и Энн. – Мама говорит, что он долго не протянет и просит меня приехать в Десборо.
– Он плохо выглядел, когда приезжал на помолвку Джулии, – медленно произнесла Энн, – но я не думала, что он так серьезно болен.
– Ему семьдесят восемь лет, – заметил Николас, – он не может жить вечно. Но он не хочет признавать, что плохо себя чувствует, и жалуется, что в Десборо слишком тихо. Фактически он хочет устроить торжественный семейный сбор. Я думаю, вы могли бы тоже приехать и взять с собой Филипа и Джулию, чтобы немного оживить имение. Приедете?
– Конечно, – сразу же согласилась Энн. – Мы собирались к Эмблсайдам, – право же, Мэтью, нам надо купить собственный загородный дом, – но я уверена, они поймут.
Итак Мэтью снова оказался в Десборо в августе. Вместе с Николасом он объехал имение и осмотрел усовершенствования, сделанные на его деньги. Как бы старый герцог не относился к благотворительности Мэтью, он вложил его деньги с умом. Особняк был отремонтирован, поля и лужайки были опрятные и ухоженные, стада откормленные, арендаторы и слуги работали с хорошим настроением. Картина была просто идиллической – сельская Англия в лучшем виде, – и Мэтью в немалой степени почувствовал удовлетворение и гордость за свой вклад. Хотя этот вопрос не поднимался, но со смертью старого герцога он собирался прекратить финансовую поддержку Десборо, потому что ради Хью он бы и пальцем не шевельнул. Мэтью не забыл тесную дружбу Хью с Фредди и не простил его равнодушия к Николасу во время истории с опиумом. Осматривая этот пасторальный пейзаж в ярком свете солнечного дня, Мэтью не сомневался, что Десборо скоро придет в упадок.
Август подходил к концу, а герцогиня продолжала мужественно держаться перед лицом предстоящего несчастья и собирала в доме родственников и друзей. Герцог заметно слабел и все чаще не покидал своей комнаты. Ему, кажется, доставляло особое удовольствие общество Филипа и Джулии, но молодежь избегала его, как могла. Филип боялся старика и не любил атмосферу его комнаты. На Джулию же он нагонял тоску, и она не собиралась тратить на него время, которое могла провести более приятно.
В то лето из всего общества, собравшегося в Десборо, Филип, пожалуй, был самым несчастным. Его жизнь в Лондоне была весьма скучна и ограничена в основном детской, но здесь он был еще более одиноким и заброшенным. Ранние годы, проведенные им в Кимберли вдали от обычного общества каждого юного английского джентльмена, привели к теперешней изоляции его от сверстников. Филип сохранил в памяти разрозненные воспоминания о Кимберли. И не об алмазах – камни не интересовали его, – а, в основном, об огромных, гремящих машинах в шахтах.
По ночам он лежал в постели, умирая от страха при мысли о школе, куда ему предстояло отправиться в конце лета. По утрам он вставал, опять дрожа от страха уже перед новым мучением, которое ежедневно ждало его здесь: уроком верховой езды. Филип ненавидел лошадей. Эта черта выделяла его среди всех родственников. Впряженная в экипаж или в плуг лошадь была еще ничего, но его охватывал животный ужас, как только ему предстояло сесть верхом на это огромное животное. Неприязнь возникла с самого начала; он закричал от страха уже в самый первый раз, когда его посадили на пони, а несколько падений подряд в тот день не прибавили ему любви к лошадям.
В это утро Филип как всегда поплелся на конюшню с отрешенным выражением на бледном лице. Несколько гостей уже собрались на утреннюю прогулку верхом, и кавалькада резво промчалась мимо него. К ужасу Филипа его кузина Джулия остановила лошадь рядом с ним и с презрением посмотрела на сгорбившегося от страха мальчика.
– Распрями спину, Филип! Ты выглядишь просто неприлично. Что наши гости подумают о тебе?
Филип послушно выпрямил спину и, подняв голову, недовольно посмотрел на нее.
– Ну что за выражение! Можно подумать, что ты идешь на экзекуцию, а не на обычный урок верховой езды. Но мы все знаем, какой ты трус.
– Я не трус.
– Трус. Я видела, как ты дрожишь каждый раз, когда подходишь к лошади, – Джулия приблизила своего гунтера к мальчику и довольно рассмеялась, когда Филип в страхе отпрянул. – Вот видишь. Трус!
Слезы навернулись Филипу на глаза.
– Нет! Нет!
– В чем дело? – Мэтью неожиданно появился из-за угла и подошел к ним.
Джулия улыбнулась ему ангельской улыбкой.
– Филипу не нравятся уроки верховой езды. – Она вздохнула. – Меня всегда удивляет, дядя Мэтью, что твой сын так боится лошадей.
Она помчалась за своими спутниками, срезав угол, чтобы догнать их. Отличная наездница, она легко преодолела изгородь. Мэтью с восхищением посмотрел ей вслед, потом перевел взгляд на поникшую фигурку сына. Последние слова Джулии больно задели его, потому что он все еще сомневался в том, кто был отцом Филипа. Он резко обратился к мальчику.
– Ты должен брать пример с кузины Джулии. Она отлично держится в седле.
– Хорошо, сэр.
– Я собрался в Хайклир, но я задержусь на несколько минут и посмотрю твой урок.
Садиться на лошадь само по себе было страшно, а сделать это на глазах отца было для Филипа настоящей пыткой. Все его тело онемело, руки и ноги стали как деревянные и не слушались. Как автомат, он взобрался в седло маленького черного пони и медленно выехал на манеж. Он слепо выполнял команды: рысь, легкий галоп, рысь, шаг, ощущая на себе пристальный взгляд Мэтью. Но впереди ждало самое худшее – прыжки. Уверенный, что он непременно упадет, Филип отчаянно рванулся к низкому барьеру, не рассчитал расстояние и перелетел через голову пони. Подавленный и униженный он неподвижно лежал на земле, когда его тренер с беспокойством склонился над ним. Стараясь сохранить остатки гордости, Филип с трудом поднялся на ноги.
– С ним все в порядке, сэр! – крикнул тренер Мэтью, который даже не тронулся с места.
Филип ясно услышал раздраженное восклицание отца и увидел, как тот сел на свою лошадь и уехал.
Я не трус, отчаянно повторял себе Филип. Не трус! Когда-нибудь я им всем покажу. Всем покажу!
Однако этот случай имел свое положительное завершение. Хотя Филипу пришлось вновь сесть на пони и сделать еще несколько кругов, урок был сокращен. Он с облегчением оставил пони груму, который задумчиво посмотрел на мальчика.
– Вы не очень любите лошадей, мастер[1]1
Мальчик (при обращении, вместо «мистер»).
[Закрыть] Филип?
– Я их ненавижу, – с жаром ответил Филип, – но кажется, я единственный на всем свете их ненавижу.
– Очень многие люди не любят лошадей, – успокоил его юноша, вводя пони в стойло. – Зловредные твари, особенно некоторые из них. Нет, вы не единственный.
Вместо того чтобы вернуться в дом, Филип задержался с располагающим к себе парнем.
– А я думал, что я один такой, – сказал он.
– Мы все не можем любить одно и то же, верно? Все люди разные.
– Я люблю технику, – робко признался Филип, и рассказал своему новому знакомому о Кимберли и машинах в алмазных шахтах. – Я был еще маленький, – сказал он со всей серьезностью своих восьми лет, но я помню, что они мне понравились больше всего на свете.
– Это очень интересно. – Грум расседлал пони и вытер его. – Когда-нибудь, мастер Филип, машины заменят лошадей.
Большие голубые глаза Филипа от удивления стали еще больше.
– Экипажи без лошадей, – продолжал юноша, которого звали Уильям, – это транспорт будущего.
Филип с сомнением посмотрел на него.
– Я видел паровые экипажи, – осторожно заметил он, – но они двигаются так медленно.
Уильям фыркнул.
– Это потому, что закон говорит, что паровым экипажам запрещается двигаться быстрее четырех миль в час в сельской местности и двух – в городе. И что впереди должен идти человек и нести красный флажок. Эти экипажи могли бы ездить гораздо быстрее, если бы им разрешили.
– Я думаю, что это очень глупый закон.
– Есть люди, которые против самодвижущихся экипажей, люди, которые хотят сохранить конный транспорт. Хочу сказать, – и Уильям любовно похлопал пони, – что я сам люблю лошадей, но как говорит мой дядя, надо идти в ногу со временем.
– А ваш дядя много знает о безлошадных экипажах?
– Много? Он водит один такой, – с гордостью сказал Уильям.
– Расскажите мне об этом!
– Сколько вам лет, мастер Филип?
– Восемь.
– Значит, как говорит мой дядя, настоящая история самодвижущихся экипажей началась в тот год, когда вы родились. В 1885 году Карл Бенц сделал в Германии свою первую машину.
– Не в Англии! – разочарованно произнес Филип.
Уильям опять фыркнул.
– Этот закон с красным флажком сдерживает нас. Нет, главные изобретатели работают за границей: Бенц и Даймлер в Германии, Пежо и Панар-Левассор во Франции.
– Интересно, смогу ли я когда-нибудь ездить на машине. – Филип был абсолютно очарован.
– Мой дядя говорит, что когда-нибудь у каждого будет своя собственная машина.
– Вот и нет! Во всяком случае, – грустно сказал Филип, – папа никогда не купит машину. Он не позволяет мне иметь даже велосипед.
– У меня есть велосипед. В мой выходной вы могли бы прийти ко мне и покататься на нем, если захотите.
– В самом деле?
– Мы могли бы разобрать его, а потом снова собрать.
– Это было бы чудесно. – Филип встал, чтобы вернуться в дом. Он протянул Уильяму руку очень официально и по-взрослому. – Большое спасибо.
Уильям пожал протянутую руку и со смешанным чувством симпатии и иронии посмотрел вслед маленькой фигурке, медленно бредущей через конный двор.
Мэтью ехал в Хайклир в скверном настроении. Его вывело из себя отсутствие у Филипа умения держаться в седле, но не только это беспокоило его. Он был утомлен и раздражен своими безуспешными попытками определить своего таинственного противника, и напряженно ожидал следующего удара. Все было бессмысленно. Кто мог настолько ненавидеть его? Мэтью перебрал всех членов семьи, друзей, знакомых, слуг. Никто из них не был его врагом и не мог им быть. В Кимберли он был не слишком популярным в определенных кругах, но никто из этих людей не имел доступа на Парк-Лейн. Кто-то, вероятно, подкупил слугу, чтобы тот подложил карты и украл письмо. Но кто?
В Хайклире Мэтью встретил его племянник, Чарльз. Мэтью нахмурился. Солидный молодой человек, этот Чарльз: крепко сбитый, высокий и широкоплечий, но скучный. Очень скучный. Счастлив, только когда меряет шагами акры земли своих предков.
– Мы что-то редко тебя видим, Чарльз. Ты посетил не более трех балов за этот сезон.
– Мне надо работать.
– Работать? Здесь? Зачем? – Мэтью выпалил эти слова со скоростью ружейных выстрелов, указывая на группу садовников, работающих на клумбах. – А они для чего? И все другие слуги? Ты же пэр Англии. Ты можешь принимать участие в управлении имением, но ты не должен работать.
– Мне нравится работать на земле, – упрямо сказал Чарльз, – к тому же я презираю эти скучные бестолковые сезоны.
– Тем не менее это важный этап выбора невесты. Может быть, пока рановато для тебя, тебе еще только двадцать. Но уже надо приглядываться и отмечать, какие девушки подрастают; может быть, какая и понравится тебе.
– Я не тороплюсь. – Чарльз увидел на террасе силуэты своей бабушки и тетки и невольно перевел взгляд на западное крыло дома, где скрывалась от всех его обезображенная огнем мать. Бесполезно пытаться объяснить дяде Мэтью, что он вряд ли может привести невесту в этот дом.
– Твои финансовые дела не так стабильны, как мне бы хотелось. К сожалению, твой отец промотал целое состояние на свои экстравагантные развлечения. Тебе бы стоило положить глаз на одну из американских наследниц, за которыми дают в приданое кучу денег. К тому же, они несут новую кровь – отличная вещь, свежая струя крови. Слишком много было родственных браков в наших семьях в прошлом.
– Да, дядя.
Чарльз оставил Мэтью возле лестницы на террасу, а сам вернулся в сад. Он не хотел понапрасну тратить время на споры с дядей. Чарльз решил давным-давно, что он женится на ком захочет и когда захочет, а это «когда» означало, что он уже будет достаточно взрослым, чтобы действовать, не спрашивая разрешения опекуна. Чарльз знал, что американская наследница вряд ли подойдет ему. Она, конечно, согласится обменять состояние своего отца на титул и положение в обществе, но ему хотелось иметь жену, которая согласилась бы жить в Хайклире. Будь его воля, он никогда бы не покидал эти места, не выезжал за пределы главных ворот и высоких стен, окружавших имение. Он любил его. Земля, основа имения, была единственной надежной вещью, которую он знал.
Как обычно, разговор с матерью и сестрой показался Мэтью скучным и однообразным. Как обычно, Изабель отказалась встретиться с ним. Как обычно, агент Рейнолдса представил ему полный отчет о делах. Ничего не менялось в Хайклире; один день был полностью похож на другой. Несмотря на семейные проблемы, жизнь продолжалась, как много веков назад, и вероятно, будет продолжаться и дальше – светлая и яркая, основанная на непоколебимой вере людей в себя, свою страну и свою славную империю.
Мэтью остался в Хайклире на ленч, а вернувшись в Десборо, узнал, что герцогу стало хуже, и тот попросил Мэтью и Николаса прийти на чай в его комнату. По какой-то необъяснимой причине Мэтью вспомнил Марту Якобс и поморщился.
Герцог лежал, оперевшись на подушки, на огромной кровати с резными спинками и пологом из золотого Дамаска. Из-за того что ему было трудно подниматься по лестнице, ему приготовили комнату на первом этаже, и отсюда он мог видеть зеленые лужайки, пестрые цветочные клумбы и раскидистый кедр, в тени которого Мэтью впервые увидел графиню.
– Понимаете, у меня ничего не болит. – Даже сейчас герцог оставался стойким и воинственным. – Просто старость. Но такое вынужденное бездействие заставляет человека задуматься, оглянуться назад и появляется желание что-то исправить. Поэтому я захотел поговорить с тобой, Мэтью. Я должен извиниться перед тобой.
Николас смущенно откашлялся, поставил чашку и собрался покинуть комнату, но герцог нетерпеливым жестом остановил его.
– Оставайся на месте, Николас. Черт возьми, ты думаешь, я забыл о твоем присутствии? Я хочу, чтобы ты это слышал. Видишь ли, ты тоже часть всего этого. Ты – его друг.
Герцог помолчал, как будто речь утомила его, и ему надо было собраться с силами, чтобы продолжить.
– Ведь именно с вашей дружбы все и началось, не так ли? Вся эта ужасная история с Изабель много лет назад. Я должен признать, что не только молодость Изабель была преградой для вашего брака. Я решил, что ты неподходящий зять. Я считал, что Изабель заслуживает лучшего.
На лице Мэтью мелькнула ироничная усмешка, а Николас, который помнил, как он убеждал тогда Мэтью, что дело не в этом, сейчас выглядел смущенным.
– Я ошибался на твой счет, Мэтью. А Николас был прав, поэтому мои извинения частично и ему. Ты, Мэтью, оказался лучше, чем мы все вместе взятые. Ты сам пробил себе дорогу в жизни – стал процветающим бизнесменом и уважаемым человеком.
Мэтью опустил глаза, и лицо его приобрело непроницаемое выражение.
– Я понимаю, что ты – современный человек, призванный иметь дело с этим новым миром фантастических изобретений и меняющихся обычаев. – Герцог на мгновение замолчал. – Я ошибался в тебе, – повторил он снова. – Это все, что я хотел сказать. Я прошу меня простить. И я рад, что ты женился на Энн.
Николас высморкался, и его глаза странно заблестели. Мэтью встал и посмотрел смущенно и виновато в глаза герцога.
– Я принимаю ваши извинения, ваша светлость, хотя они не требовались. – Он помедлил, прочитав немую мольбу в глазах герцога. – И я уверяю вас, – тихо добавил Мэтью, – что я тоже рад, что женился на Энн.
Герцог откинулся на подушки и со вздохом облегчения закрыл глаза. В коридоре за дверью Николас вытер платком глаза.
– Никогда не разговаривал с его светлостью с глазу на глаз, – глухо сказал он, – но сейчас мне было искренне жаль старика.
– Да. – Мэтью подождал, пока Николас успокоился, и продолжал. – И все же это отвратительно. Прости, Николас, я знаю, что он твой отец, но это так. Столько пафоса на смертном одре! Так унижаться перед своим бывшим врагом! Уходить из жизни с жалобой! Я никогда этого не сделаю, Николас. Я останусь сильным до конца. Мне невыносимо думать, что меня будут жалеть.
За обедом в тот вечер Джулия была необыкновенно оживленной, наслаждающейся восхищением всей компании. Только Энн распознала злорадство, которое скрывалось под ее остроумием, и только она поняла, что Джулия не может удержаться, чтобы не направить свои стрелы против Мэтью.
– Давайте играть в прятки, – предложила она после обеда.
Альфред обрадовался.
– Отличная идея, – с энтузиазмом подхватил он.
Одной из несуразностей кодекса нравственности этой эпохи было то, что молодым девушкам, строго охраняемым во все остальное время, разрешалось играть в прятки в слабо освещенных коридорах огромных особняков. Однако, эта игра больше подходила для дневного времяпрепровождения, а сейчас некоторые дамы уже поглядывали на летние сумерки за окном и томно вздыхали.
Герцогиня сидела у постели герцога, поэтому роль хозяйки выполняла Энн. Она в нерешительности посмотрела на Мэтью:
– Я не знаю… – начала она.
– Все в порядке, – беззаботно сказал Мэтью. – Мы здесь почти все одна семья. Я считаю, что нам не следует слишком беспокоиться об условностях. Либо прятки, либо шарады или карты.
Послышались недовольные вздохи. Всем уже надоели шарады.
– Тогда пусть будут прятки, – поспешно согласилась Энн. В последнее время она стала противницей игры в карты.
Джулия стала разбивать гостей на пары, оставив семью напоследок.
– Мы с Альфредом будем прятаться. Дядя Николас, ты будешь искать вместе с тетей Элизабет, и конечно, дядя Мэтью и тетя Энн тоже. Но вы должны дать остальным время спрятаться, потому что вы лучше знаете дом.
Она побежала вверх по лестнице, увлекая за собой Альфреда по лабиринту коридоров старого дома, осматривая укромные местечки своего детства. Альфред скоро совершенно потерял ориентацию, и незаметно для него Джулия привела его в маленькую кладовую на этаже, где находились спальни. На полках лежали постельное белье и скатерти, и Альфред скептически осмотрелся.
– Не слишком ли это заметное место? – шепотом спросил он.
– Конечно, заметное, поэтому нас здесь и не будут искать. Они сначала поднимутся на чердак.
Альфред улыбнулся.
– Пусть они ищут нас весь вечер, – прошептал он и привлек Джулию к себе. Она позволила ему целовать себя, хотя ей было неприятно прикосновение его влажных губ. Она напряженно прислушивалась, и сквозь закрытую дверь до нее долетел шепот и приглушенный смех тех, кто поднимался наверх искать их. Пока Альфред целовал ее, она потихоньку сняла одну жемчужную сережку и зажала ее в руке. Когда Альфред отпустил ее, она наклонилась в темноте и спрятала сережку в карман платья, прежде чем испуганно вскрикнуть.
– Альфред! Я потеряла сережку!
Он недовольно проворчал:
– Мы не будем искать ее сейчас, Джулия. Не беспокойся, она найдется.
– Нет, я должна найти ее! Кажется, я слышала, как что-то упало на лестнице. Оставайся здесь, я сейчас вернусь.
И прежде чем он успел что-либо возразить, она исчезла.
Джулия на цыпочках пробежала по коридору к лестнице. Комната в конце коридора была открыта, и она быстро проскользнула внутрь и спряталась за дверью.
Николас и Элизабет как раз поднимались по лестнице.
– Такая глупая затея! – ворчал Николас. – Люди моего возраста должны лазить по всему дому и обшаривать разные закутки!
– Не будь таким ворчуном, Николас. То, что ты предпочитаешь играть в карты, еще не значит, что все остальные тоже хотят этим заниматься.
– Где мы будем искать?
– Сейчас мы никого не ищем. Смысл игры заключается в том, чтобы дать молодым людям возможность немного побыть наедине.
– Ты хочешь сказать, что мы бесконечно будем бродить по коридорам? – возмутился Николас.
– Движение пойдет тебе на пользу. Ты становишься слишком толстым.
Вскоре их голоса смолкли, и Джулия осторожно вышла в коридор. Она добралась до верхней площадки лестницы как раз вовремя, чтобы увидеть розовое платье Энн в конце холла, и усмехнулась про себя. Они пошли по черной лестнице. Джулия осторожно спустилась по парадной лестнице вниз и последовала на ними.
Мэтью и Энн шли не торопясь. Как и все остальные, они не спешили искать спрятавшихся. Они шли молча, не замечая скользящую за ними фигуру. Они не слышали шороха платья Джулии, не видели движения ее тени по стене.
– Пожалуй, я зайду к Филипу, – сказала Энн, когда они поднялись наверх. – Мне сказали, что он сегодня упал с лошади.
– Зайди, если хочешь, но я бы не стал этого делать. Ты портишь мальчика. Начинаешь суетиться вокруг него только потому, что он упал с лошади, и он будет падать снова и снова, просто чтобы привлечь твое внимание.
Отлично, подумала Джулия. Энн играет ей на руку и дает ей необходимую возможность остаться наедине с Мэтью. Она последовала за ними почти до комнаты Филипа и спряталась в альков, пока Мэтью и Энн стояли у двери. Потом Энн вошла в комнату, а Мэтью прошел вперед до парадной лестницы и остановился на площадке, глядя вниз.
– Дядя Мэтью!
– Джулия! – Он обернулся. – Почему ты не прячешься?
– Я потеряла сережку и вернулась ее искать, но у меня почему-то сильно кружится голова.
Джулия театральным жестом поднесла руку ко лбу и сделала несколько неверных шагов к нему.
– Здесь есть стул. Давай, я помогу тебе сесть.
Мэтью обнял ее за талию, и она безвольно повисла на нем.
– Я не хочу сидеть. Если ты поддержишь меня вот так, мне станет лучше. Мне надо вернуться к Альфреду.
До острого слуха Джулии долетел звук закрывающейся двери детской, а уголком глаза она заметила розовое платье приближающейся к ним Энн. Она вспомнила внутреннюю борьбу, которую она видела во взгляде Мэтью в зимнем саду, когда он оттолкнул ее. Нет, она все же покажет тетке кого любит Мэтью на самом деле!
– Мэтью. – прошептала Джулия и подняла к нему лицо. Когда Мэтью наклонился, она обняла его за шею и прижалась губами к его губам.
Он застыл и, казалось, вообще ничего не чувствовал. Во всяком случае, желание не проснулось в нем, но от неожиданности он на какое-то время потерял способность двигаться. Когда шок прошел, он возмутился и в этот момент услышал, как кто-то вскрикнул сзади него. Мэтью обернулся и увидел Энн, стоящую на площадке лестницы с искаженным болью лицом. Она протянула руку, как будто умоляя или обвиняя его, и затем, закрыла ею глаза, чтобы отгородиться от ужасной сцены, которую только что увидела, и сделала шаг назад.
