Текст книги "Короли алмазов"
Автор книги: Каролин Терри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)
Глава четырнадцатая
На той же неделе семья Десборо переехала в Лондон, и для Энн начались томительные примерки платьев, визиты и приемы и бесконечные обсуждении прически, списка приглашенных и меню. Мэтью регулярно навещал ее; чаще с Николасом, который постепенно поправлялся после своей таинственной болезни. Однако Мэтью редко искал общества своей невесты. Энн убеждала себя, что она рада тому, что ей не приходится терпеть его неприятное присутствие, но на самом деле она была обижена его безразличием. Иногда всего лишь из чистого любопытства она забиралась на балкон в бальном зале и наблюдала за его приготовлениями к свадебному приему.
Мэтью все внимание уделял фонтану, который устанавливали по его распоряжению. Бальный зал в городском доме Десборо был огромным, и Мэтью распорядился установить фонтан у задней стены, как раз напротив главного стола, откуда сверкающие струи могли видеть почти все гости. Энн отметила, что Мэтью привык все делать по первому разряду; фонтан был огромный, с глубокой чашей из резного камня и высокими струями воды. Этот проект захватил Мэтью целиком; он часами наблюдал за работой, а когда фонтан был готов, часто включал его и сидел, любуясь каскадами воды, и на его губах блуждала странная улыбка. Удивительно, что он посвящал столько времени подготовке приема и установке фонтана. Казалось, что он придавал особое, таинственное значение свадьбе, как будто в этом событии воплощались мечты всей его жизни. И все же Энн считала, что женитьба на ней не могла быть причиной столь сильных чувств. Единственный раз она видела теплоту в его взгляде, когда Мэтью улыбался Николасу, и она невольно подумала, улыбался ли он так же Изабель.
Через несколько дней после возвращения в Лондон Мэтью принес Энн обручальное кольцо. Он организовал целую официальную церемонию и надел ей его на палец в присутствии всей семьи. У всех невольно вырвался возглас восхищения, потом наступила мертвая тишина, пока все смотрели на кольцо. Энн повернула руку так, чтобы свет упал на центральный камень, и массивный белый бриллиант чистой воды вспыхнул радугой красок.
Уголком глаз Энн заметила, как лицо Изабель на мгновение исказила судорога зависти. Значит, ее предположение, что Изабель не хотела, чтобы она выходила замуж за Мэтью, было верно. В таком случае, решила Энн, нужно разыграть на публике состояние непередаваемого блаженства. Она повернулась к Мэтью с самой очаровательной своей улыбкой, но он не смотрел на нее – он тайком наблюдал за реакцией присутствующих в зале.
Он видел, как герцог Десборо переминается с ноги на ногу и не смотрит на него, и понимал, что сейчас его светлость чувствует себя таким же униженным, как он сам когда-то в юности.
Он также заметил и оценил зависть Изабель, но больше всего он наблюдал за Фредди. Его брат нервничал и выглядел бледным и усталым, озирался по сторонам, как будто ожидал увидеть привидение. Мэтью усмехнулся. Фредди осталось недолго ждать. День свадьбы станет для него днем расплаты.
Наконец этот день наступил. Чемоданы Энн были набиты приданым, достойным принцессы: платья повседневные и платья вечерние, платья для балов и костюмы для верховой езды, дорожные костюмы, туфли и босоножки, шляпы и чепчики, нижнее белье – и все это в больших количествах. Ее новая горничная Генриетта пришла, чтобы одеть ее к свадьбе. Эта девушка, которую Энн едва знала, должна была стать единственным человеком из дома, кто поедет с ней на алмазные рудники. В белых чулках и в новом нижнем белье, представляющем собой комбинацию сорочки и панталон и обеспечивающем красивое облегание узкого платья – Энн стояла неподвижно, пока на нее надевали белый шелковый подвенечный наряд.
Энн еще не видела ожерелья и другие украшения, но заказанное Мэтью платье было специально сшито так, чтобы показать бриллианты во всей красе. Лиф был очень простым, но вместо глухого, закрытого ворота, обычного для свадебных платьев, было сделано широкое и глубокое декольте, чтобы все видели ожерелье. Юбка спереди тоже была простой; ее украшала лишь оборка из старинных кружев. Зато сзади шелк драпировался в пышный тюрнюр, который переходил в длинный шлейф.
Когда Генриетта начала укладывать ее сияющие светлые волосы в высокую гладкую прическу, Энн невольно взглянула на часы. Прическу нельзя было закончить и приколоть вуаль до тех пор, пока не принесли диадему. Тут раздался стук в дверь, и вошел Николас.
– Мэт прислал меня с этими безделушками. Знаешь, Энн, ты выглядишь потрясающе.
– Спасибо, Ники. – Она улыбнулась искренне, благодарная за его присутствие. Она ощущала какую-то безучастность и равнодушие ко всему, что происходило вокруг, как будто она была вне собственного тела и смотрела на него со стороны. – Я бы хотела, чтобы ты поехал со мной в Кимберли, – с отчаянием в голосе сказала она.
– Мэт будет о тебе заботиться, – успокоил ее брат, – а потом и я приеду в гости. Ну, открой шкатулку.
Ошеломленная Энн вынула сказочные украшения из футляра. Первым было ожерелье, которое довольный улыбающийся Николас застегнул на изящной шее своей любимой сестры. Браслет Энн сумела надеть сама, а Генриетта достала сверкающую диадему и закрепила ее на волосах невесты, приколов белое облако вуали, которая закрывала лицо Энн. Скрытые под вуалью, лицо прекрасной невесты и таинственные камни будут открыты для обозрения только после службы.
В сопровождении отца Энн в лучах летнего солнца поехала в старинную церковь Святой Маргарет и, шурша длинным шлейфом, прошла по проходу к тому месту, где стоял Мэтью. Она по-прежнему была как во сне. Торжественная служба проходила перед ней в туманных образах цвета, звука и движения; она машинально отвечала на вопросы и потом ничего не могла вспомнить.
Когда они расписались в метрической книге, Мэтью поднял вуаль с лица невесты и поцеловал ее в щеку. Потом он пристально посмотрел на свою молодую жену.
– Чудесно! – сказал он.
Но Энн только холодно взглянула на него. Она знала, что он имел в виду бриллианты.
Мэтью нетерпеливо взял Энн под руку и повел ее к проходу, где, чувствуя себя как на сцене, помедлил. Присутствующие ахнули. Не только красота Энн в обманчиво простом платье и сверкании сказочных алмазов привлекли их внимание. Рядом с ней стоял Мэтью в безупречно сшитом костюме с бриллиантовыми пуговицами на сюртуке и массивной алмазной булавкой для галстука. На ком-нибудь другом такие украшения выглядели бы вульгарно, но не на нем. В Мэтью было что-то особенное: он казался выше и шире в плечах, чем другие мужчины, золотая грива его волос была гуще и ярче, взгляд его синих глаз был пронзительнее. Когда он замер на ступеньках, импульсы притягательной силы его личности, казалось, пробежали по залу. Увидев лица присутствующих, особенно источавшие холодную злобу лица Изабель и Фредди, Мэтью улыбнулся. Вот он момент, которого он ждал, его победный парад!
Мэтью привлек Энн к себе, и это движение вызвало новый блеск бриллиантов, которые украшали их обоих. Именно тогда кто-то произнес слова «Алмазный Брайт», и это прозвище осталось за ним до самой его смерти.
Для Энн прием проходил в тумане, как и церемония венчания. Она знала, что это был триумф, что ею восхищались и ей завидовали сверх всякой меры, но сама она ничего не чувствовала. А ведь это мог быть ее самый счастливый день!
Для Мэтью же это был наивысший момент, кульминация долгих лет ожидания и ненависти. Когда веселье было в разгаре, он поднял руку и подал знак группе молодых людей, которых он нанял и которые пока находились позади гостей. Они подошли поближе и встали позади Фредди.
– Как красиво смотрится фонтан, – громко сказал Мэтью. – Ты уже видел его, Фредди? Пойдем посмотрим на него поближе.
– Нет, я достаточно хорошо вижу его отсюда.
– Иди ближе, Фредди, – спокойно сказал Мэтью, но в его голосе слышался металл, – или кто-нибудь может подумать, что ты боишься воды.
В этот момент в игру вступили молодые люди, которые были, очевидно, пьяны, потому что, размахивая бутылками, они потащили Фредди через весь зал к фонтану. Под громкие крики гостей, с удовольствием наблюдавших за этим несколько грубоватым развлечением, Фредди окунули в фонтан. С веселым смехом молодые люди толкали его назад в воду, как только он делал попытку выбраться, а Фредди отчаянно барахтался в воде и жадно хватал ртом воздух.
Мэтью сидел, скрестив руки на груди, но мысленно видел себя на месте тех, кто купал Фредди. Потом он встал и подошел к фонтану, злорадно про себя посмеиваясь над братом.
– Немного позабавились и хватит! – сказал он.
Фредди вытащили из воды, и он, задыхаясь, упал на пол. Потом он начал кричать что-то бессвязное и продолжал кричать, пока Мэтью не велел унести его.
– Боюсь, наши юные друзья несколько перестарались, – с явным сочувствием сказал он. – Фредди, как правило, не воспринимает купание так плохо.
Гости возобновили веселье, а Мэтью потихоньку вышел в соседнюю комнату, где мокрый и дрожащий Фредди лежал на софе, завернутый в одеяло.
– Убийство, – сказал Мэтью, – это слишком подло и грубо, Фредди! Есть более цивилизованные способы добиваться своей цели.
Дрожа от страха, Фредди смотрел на него. Затем ему вновь показалось, что вода покрывает его с головой, и он закричал.
Мэтью вернулся к гостям, чувствуя странную легкость и свободу, как будто тяжелая ноша свалилась с его плеч и дьявол в его душе успокоился. Он рассчитался по старым счетам и отомстил за убийство своей семьи – но Мэтью не мог предположить все последствия своей мести.
В великолепном дорожном костюме из лилового шелка и такого же цвета бархатной шляпе со страусовыми перьями Энн со слезами на глазах прощалась с друзьями и семьей. В распоряжение новобрачных были выделены два герцогских экипажа: во втором сидела Генриетта в окружении багажа. Большую часть еще раньше отправили в Саутгемптон, чтобы погрузить на пароход. Пока Энн прощалась со всеми, Мэтью отыскал Рейнолдса.
– Я хочу, чтобы за моим братом следили и регулярно присылали мне отчеты. И за его женой тоже. Если возможно, устройте своего человека на работу в имение, лучше – в дом. Из-за того, как Фредди и Изабель обращаются с прислугой, у них всегда есть вакантные места.
Потом Мэтью попрощался с матерью и сестрой, но самым теплым было его прощание с Николасом.
– Черт возьми, Мэт, – грустно сказал Николас, – неужели тебе обязательно надо уезжать? Разве тебе недостаточно денег? Разве нельзя остаться в Лондоне и руководить делами отсюда?
– В один прекрасный день я смогу это сделать, но не сейчас. На шахтах еще много дел. И мне еще недостаточно денег. Очень давно я понял, что за деньги можно купить власть и красоту, но кроме этого они позволяют купить кое-что еще – свободу. Свободу делать то, что ты хочешь и когда хочешь.
– Понимаю. Или скорее, не понимаю. Что это за свобода, которая заставляет тебя ехать в Кимберли, когда ты предпочел бы остаться здесь? Ты раб денег, а не их хозяин.
Но Мэтью только засмеялся и похлопал друга по плечу.
– Ну, веди себя хорошо, пока меня не будет здесь, и помни, что Рейнолдс твой друг. Обращайся к нему, если тебе что-то понадобится.
Наконец они остались одни, сидя бок о бок в экипаже, увозившем их от друзей и родных. Калейдоскоп воспоминаний и событий завертелся в усталой голове Энн, когда она осторожно взглянула на невозмутимый профиль Мэтью. Кто он, этот человек, за которого она вышла замуж? О чем он думает и что чувствует? Некоторое время она смотрела в окно, потом рискнула опять бросить взгляд на своего мужа. Глаза у него были закрыты, казалось, он спал. После этого Энн больше не смотрела на него, боясь, что он перехватит ее взгляд и сочтет это слабостью. Она сложила руки на коленях и погрузилась в размышления.
С момента помолвки она думала только о настоящем дне и не позволяла себе заглядывать в глубокую, темную бездну своего будущего. Теперь свадьба и болезненное расставание с родными были позади, и она оказалась перед печальной реальностью долгого путешествия на алмазные копи. Но перед этой поездкой ей предстояло преодолеть еще одно препятствие. Сегодня ночью она должна будет делить постель с Мэтью. Энн сжала руки в элегантных перчатках. Лучше что угодно, думала она, только бы не оставаться в неведении относительно того, как он намерен с ней поступить.
В гостинице для них были заказаны комнаты, и когда пришло время ложиться спать, молчаливая Генриетта помогла Энн надеть роскошную белую ночную сорочку и расчесала волосы. Энн легла в постель и с учащенно бьющимся сердцем стала ждать мужа.
Она была уверена, что как бы все ни случилось, что бы он ни стал с ней делать, все это будет происходить в темноте. Однако, такая мысль, очевидно, не пришла в голову Мэтью. Он вошел в комнату, посмотрел на постель, усмехнулся и сразу стал снимать одежду. Энн старалась не смотреть, но его движения странным образом завораживали ее. Оставшись в одних брюках, он наклонился над чашей с водой, чтобы умыться, а Энн смотрела, как двигались мускулы на его загорелой спине.
Ей было страшно, но она не хотела, чтобы он заметил ее страх. Все равно она замерла и крепко сжала руки под покрывалом, когда Мэтью спокойно сбросил брюки и обнаженный направился к ней. Она упорно не отрывала взгляда своих огромных фиалковых глаз от его лица, когда он сел на край кровати и взял ее лицо в свои ладони.
– Итак, – сказал он, – момент, которого ты боялась, наступил.
– Я ничего не боюсь, – вызывающе ответила она.
Мэтью удивленно поднял брови.
– В самом деле? Ах да, конечно, мистер Венаблс посвятил тебя во все тайны постели, не так ли?
В его улыбке сквозила насмешка, и Энн поняла, что он не верит в это.
– Да, – отчаянно солгала она.
– А твой учитель музыки целовал тебя вот так? – Он наклонил голову и крепко поцеловал в губы, раздвигая их языком, а его руки легли на ее грудь под кружевами сорочки.
– Свет! – едва вымолвила она. – Погаси свет!
– Нет, – ответил он, – я хочу видеть тебя. Ведь как ты постоянно любишь повторять, я заплатил слишком много денег за тебя.
– А что еще мне говорить, если ты только и делаешь, что размахиваешь своими проклятыми деньгами перед носом у всех!
Если бы Энн не была уверена, что Мэтью презирает ее, она могла бы поверить в то, что он взглянул на нее с уважением. Но она сердито отвернулась и лишь почувствовала, что он снимает с нее сорочку. Он провел своей сильной загорелой рукой по ее шелковистой коже, и Энн в страхе отпрянула. Он убрал руку, и она осталась лежать неподвижно, не поворачивая к нему головы.
– Энн, – и его голос был на удивление нежен, – я не хочу брать тебя силой, но тебе все же придется кое-что вытерпеть. Ты же хочешь детей, правда? И кто знает, может быть, мои ласки окажутся не такими ужасными, как ты воображаешь.
Он принял ее молчание за знак согласия и вновь поцеловал ее.
– Расслабься, – велел он. – Для тебя будет меньше боли, а для нас обоих больше удовольствия, если ты сумеешь расслабиться. – Он помог снять напряжение ее охваченного страхом тела, касаясь пальцами ее гибкой спины, лаская ее груди и соски языком. Потом он провел руками по ее узким бедрам и стройным ногам и крепко прижал ее к своему напрягшемуся телу.
И Энн стала испытывать ощущения, о существовании которых даже не подозревала, и она обвила его шею руками и начала отвечать на его поцелуи. Мэтью почувствовал влажность у нее между ног и решил, что момент наступил. Когда он вошел в нее, она вскрикнула от боли и шока, и Мэтью понял, что в первый раз она не получит удовольствия. Он быстро кончил и оставил ее, дрожащую и неудовлетворенную, как будто ждущую чего-то, хотя и не знающую, чего.
Вскоре он снова потянулся к ней.
– Держи меня, – велел он. – Здесь! – И он вложил ей в руку свой пенис, который начал увеличиваться от ее прикосновения, и Энн смотрела на это с таким изумлением, что Мэтью засмеялся. Он опять вошел в нее, но на этот раз его движения были медленными, подчиненными одному желанию – доставить ей удовольствие, и он умело довел ее до оргазма, как искусный музыкант, играющий на драгоценной скрипке.
Потом, когда восторг прошел, но не был забыт, Энн долго лежала в темноте без сна рядом со спящим Мэтью.
Она инстинктивно ощущала, что хотела бы остаться в его объятиях после этой бури, разразившейся в ней, жаждала нежности и слов любви. Но Мэтью ничего не сказал. Он был нежен с ней, но он ее не любил.
Но, сердито напомнила себе Энн, она тоже не любит его! Странно, но тот факт, что его ласки доставляли ей удовольствие, и она охотно отвечала на них, заставлял Энн еще больше ненавидеть Мэтью. Он сломил сопротивление ее тела, но ему не удастся полностью подчинить ее себе.
В начале августа они прибыли в Кимберли. Мэтью был в прекрасном настроении. Он с удовольствием сравнивал нынешнее возвращение со своим первым приездом в Кейптаун. Тогда была только комната в гостинице и долгий трудный путь к алмазным копям. Сейчас, с деньгами в кармане и молодой женой – дочерью герцога, он остановился в доме губернатора в качестве его личного гостя и приобрел собственный экипаж и лошадей, чтобы добраться от железной дороги до Кимберли.
Корт ждал их у дома и открыл дверцу экипажа, чтобы помочь Энн сойти. На ней был тот же лиловый костюм и шляпа, что и в день отъезда из Лондона, и Корт отметил, что этот цвет очень идет ее глазам.
Энн была в состоянии шока. Она была очарована экзотикой Кейптауна и поражена просторами южноафриканского пейзажа. Издали Кимберли сверкал и переливался на солнце, и он показался Энн волшебным городом, построенным из алмазов, сказочным местом из стекла и драгоценных камней. Она была разочарована, когда экипаж въехал на бедные узкие улочки, и она обнаружила, что сияние было лишь отражением солнечных лучей от множества крыш из рифленого железа. Шум от шахт, крики людей и животных на улицах, полуголые африканцы – все это вселяло в нее ужас. Ошеломленная, она вышла из экипажа, и для нее было большой радостью увидеть мягкую улыбку и добрые глаза у встречавшего их высокого мужчины.
– Вот мы и приехали, Энн. Домой! – Мэтью указал рукой на дом, и в его глазах мелькнула усмешка.
Энн недоверчиво смотрела на свой новый дом. В ее представлении, выработанным предыдущей жизнью, понятие «дом» всегда ассоциировалось с особняком, таким как в Десборо или Хайклире, окруженным парком с лужайками и ручьями. Перед ней же стоял уродливый кирпичный барак, в котором она не поселила бы и прислугу. Вокруг не было ни сада, ни даже травинки или кустика, только голая бурая земля.
Энн было всего семнадцать, и прежде она никогда не покидала Англию, Десборо и свою семью. Отчаяние и одиночество уже готовы были поглотать ее, но она мужественно взяла себя в руки, не давая Мэтью возможности увидеть свое разочарование. Она гордо вскинула голову.
– Именно так я и представляла себе твой вкус, Мэтью. А где слуги?
Мэтью вопросительно взглянул на Корта, который указал на двух африканцев, робко стоявших в стороне.
– Кухарка и слуга, – сказал он.
Энн вздохнула. Внезапно она вспомнила величественного дворецкого из Десборо, целый полк привратников, поваров, судомоек, служанок и горничных, которые работали, чтобы содержать в порядке их дом.
– Надеюсь, они будут хорошо работать, – с беспокойством сказал Корт, понимая, что должна была чувствовать Энн. – Я посылал их учиться в гостиницу.
Энн с благодарностью коснулась руки Корта. Очевидно, он очень старался, чтобы сделать ей приятное.
– Спасибо, – мягко сказала она. – Надеюсь вы пообедаете с нами, мистер Корт, и вообще считайте этот дом своим.
Мэтью ласкал Сэма, радуясь встрече с собакой и возобновлению их взаимной привязанности, и для него этот короткий эпизод остался незамеченным. Но с этого момента Джон Корт стал преданным рабом Энн.
Часть вторая
Англия и Южная Африка
1883–1894
Глава первая
Шесть лет спустя, весной 1883 года дом Брайтов выглядел уже совершенно иначе. Жесткие линии его кирпичных стен смягчали заметно выросшие кусты и деревья, которые, благодаря неустанной заботе Энн и постоянному поливу, начали давать благодатную тень. Многие состоятельные люди последовали примеру Мэтью и перебрались из перенаселенного убогого города в новые дома, украшенные башенками и колоннами, балюстрадами и широкими верандами. Но даже это избранное соседство было пронизано ощущением временности, что было такой же частью Кимберли, как алмазоносная синяя земля.
Западный Грикваленд был аннексирован Капской колонией, и пока бурные события, происходившие в соседних государствах, не коснулись Кимберли. Восстание зулусов 1879 года и англо-бурская война 1880–1881 годов не помешали добыче алмазов. Богачи Кимберли занимались только своим бизнесом, за исключением одного из самых влиятельных жителей города, Сесила Родса, который считал алмазы хорошим средством для достижения любых целей. Как и Мэтью, Родс прекрасно понимал, что богатство дает власть, но в отличии от Мэтью, он был одержим идеями национализма и намеревался использовать свои деньги и власть на расширение и процветание Британской империи.
Среди лидеров алмазодобывающей промышленности появились и новые люди. Чарльз Радд с самого начала был партнером Родса на шахте Де Бирс, потом к ним присоединился расчетливый и образованный Альфред Бейт. Барни Барнато, нахальный кокни из Уайтчепела, соперничал за право главенства в «Кимберли майн» с Дж. Б. Робинсоном, постоянно разгуливавшим в намозолившем всем глаза пробковом шлеме. Главные участники алмазной драмы уже определились и исподволь началась борьба за главные роли.
Мэтью действовал очень осторожно. В 1880 году Родс основал компанию «Де Бирс Майнинг», которая объединила владения Родса и Радда с другими синдикатами; он постоянно делал Мэтью предложения войти в его компанию. Мэтью уже был готов согласиться, но выжидал, чтобы заключить договор на самых выгодных для себя условиях. На его участках в «Кимберли Майк» часто случались оползни, но у него было достаточно средств, чтобы продолжать разработки. Мэтью был уверен, что сможет одолеть нынешний спад и выйти из него сильнее, чем прежде. Он знал, что, как и в прежние кризисные периоды, менее удачливые старатели будут вынуждены продавать свои участки и продавать дешево. Уже осталось немного мелких владельцев участков, которые упрямо держались за свою землю, как Виллем Якобс и его приемный сын Даниэль Стейн, и Мэтью рассчитывал поглотить их своим синдикатом прежде, чем объединяться с Родсом. Чем большим количеством участков он будет владеть, тем больше влияния будет у него в компании. Мэтью был не против играть вторую скрипку в компании Родса, но, черт возьми, подчиняться кому-либо другому он не собирался.
Мэтью обедал с Кортом в Кимберли-клубе, где каждый мог посмотреть на своих конкурентов и оценить конъюнктуру в отрасли. При желании можно было манипулировать этой своеобразной биржей и одним своим поведением или выбором собеседников заставлять циркулировать разные слухи. В этой атмосфере Мэтью был в своей стихии, а Корт чувствовал себя неуютно и одиноко. Утро они провели, наблюдая и оценивая организацию работ. Синяя земля, или «кимберлит», доставлялась на сортировочные столы, рассыпалась тонким слоем, периодически смачивалась водой и дробилась. Африканские рабочие ускоряли этот процесс, разбивая самые крупные комки ломами, а далее измельченная порода поступала в специальные промывочные машины. У Мэтью с Кортом были надежные управляющие, но иногда они любили появляться на промывке, особенно в такое время, как сейчас, когда вокруг было столько беспорядков.
– Одному Богу известно, почему мы возимся с алмазами, – сказал Корт, – когда на них такие низкие цены.
– Кризис не может долго продолжаться. Родс прав, когда он говорит, что каждый мужчина, вступая в брак, хочет приобрести бриллиант для своей невесты. Сколько бриллиантов он купит, зависит от рынка: если бриллианты дороги, он купит мало; если они дешевы, он купит больше. Однако, общее количество потраченных денег будет одинаковым. Родс оценивает ежегодный объем продажи в четыре миллиона фунтов стерлингов.
– Тогда он выступает не только за слияние шахт, но и за регулирование добычи.
– Эти вещи неотделимы друг от друга, потому что цена на алмазы зависит от их предложения. Лет десять назад один эксперт сказал, что алмазы требуют очень деликатного обращения; должна быть такая рука, которая может их придержать, если так складывается обстановка. Я предлагаю, Джон, держать руку на пульсе.
– Но пока все зависит от рабочих, – напомнил ему Корт. – Белые рабочие опять бастуют, потому что они не хотят, чтобы их обыскивали. «А кто будет обыскивать тех, кто проводит обыск?», спрашивают они, и я разделяю их точку зрения.
– Мы все знаем, что закон 1882 года о торговле алмазами имеет много недостатков по части мер борьбы с торговцами крадеными алмазами, – ответил Мэтью. – Но все равно, это самый строгий закон, когда-либо принятый на английской территории, потому что согласно ему обвиняемый уже считается виновным, если не будет доказано обратное.
– Я согласен, что торговля крадеными алмазами – проклятье нашей промышленности, но даже я считаю, что полиция часто заходит слишком далеко, задерживая подозреваемых и обыскивая рабочих. Что же касается беспорядков, то ты никогда не убедишь меня в необходимости держать африканских рабочих за забором из колючей проволоки на протяжении всех шести месяцев их контракта.
– Это необходимо, – настаивал Мэтью. – К тому же, африканцы там живут в хороших условиях и лучше питаются, чем раньше, и они выйдут оттуда более здоровыми, чем были, когда вошли туда.
– За твоей отеческой заботой скрывается тот факт, что ты хочешь прежде всего остановить кражи алмазов, а не улучшить жизнь рабочих. Как ты думаешь, наши рабочие тоже будут выступать против закона об обысках?
– Я надеюсь, что наши люди настроены лояльно, – задумчиво произнес Мэтью, – а если приезжие рабочие не выйдут на работу, – кстати, мне очень хочется, чтобы Коннор и Браун именно так и поступили, потому что они по уши увязли в торговле крадеными алмазами – у нас хватит других, чтобы продолжать работу. Ничто не должно остановить производство.
– Я сомневаюсь, что Николас согласился бы с тобой. Продажа алмазов в Лондоне снизилась.
– Тем не менее дела у нас идут лучше, чем у всех остальных. – Тон Мэтью был довольно резок. Он болезненно воспринимал намеки, что пристраивает на выгодную работу друзей, когда Николас возглавил «Брайт Даймондс» на Хаттон-Гарден. – И я все же считаю, что мы должны открыть контору в Нью-Йорке. «Корт Даймондс». Звучит неплохо?
– Конечно. Но когда придет время, я бы хотел сам руководить этим отделением, а пока я не готов покинуть Кимберли.
– Я ничего не имею против. Пойми меня правильно, мне вовсе не хочется расставаться с тобой; мы ведь так долго были вместе. Но представительство в Америке очень важно для нашего бизнеса. Вспомни, как успешно ты продал алмаз Тиффани.
Наступило молчание. Они оба вспомнили желто-золотистый алмаз, который они нашли на шахте в Кимберли: самый крупный в мире желтый алмаз, который Корт продал знаменитой нью-йоркской фирме Чарльза Тиффани.
– Когда-нибудь, – сказал Корт, – но не сейчас. – Не мог же он сказать Мэтью, что у него не хватит решимости покинуть Энн.
– Понимаю. Ты хочешь оставаться здесь, чтобы самому блюсти свои интересы, – поддразнил его Мэтью. – Ты не доверяешь мне увеличивать твой банковский счет, хотя он у тебя, вероятно, самый большой в Кимберли. Кроме своей поездки в Америку в семьдесят девятом ты больше ни на что не тратил.
– Мне не на что и не на кого тратить деньги. – Корт улыбнулся, но душа его сжималась от боли. Со своим богатством он был как на необитаемом острове, где не на что было его потратить. Чтобы богатство доставляло удовольствие, ему надо было иметь семью и дом в своей стране. По иронии судьбы он, кажется, был обречен влюбляться в женщин Мэтью и продолжать накапливать состояние.
Сейчас боль в его душе была сильнее, чем обычно: Энн, наконец-то, ждала, ребенка.
Энн уже начала окончательно терять надежду когда-либо родить ребенка. Больше всего на свете ей хотелось иметь детей, и ее неспособность забеременеть заставляла ее впадать в уныние. Она консультировалась с врачами: все дело в климате, говорили ей; у нее было слабое здоровье, к тому же в ее родне были случаи бесплодия. Энн испытывала острую зависть к Изабель, которая уже родила еще одного сына, и глубокое сочувствие к Джейн, у которой тоже не было детей.
За эти шесть трудных и одиноких лет Энн обставила дом, посадила сад и обучила полдюжины слуг. Для Мэтью и для Корта, который жил с ними, этот дом был родным, но Энн не находила здесь покоя.
Она ненавидела Кимберли: ненавидела пыль, которая забивалась в каждый угол и каждую щелочку; жару, которая лишала ее сил; резкий сухой ветер, который высушивал ее волосы и кожу; и мух, которые облаком вились над ней, куда бы она ни шла. Она ненавидела этот уродливый город и не испытывала уважения к его разноязыким дерзким жителям, большинство из которых стремились добыть побольше денег и как можно скорее.
Однако, никто не догадывался, что она была несчастлива. Как и Мэтью, Энн была горда и скрывала свои истинные чувства. И она постоянно старалась делать что-нибудь нужное.
Что касается слуг, то Генриетта оказалась очень надежной и полезной. У нее был дальний родственник – отличный шеф-повар, и она уговорила Пьера приехать из Франции на алмазные рудники, пообещав ему, что он быстро разбогатеет, и вскоре вышла за него замуж. Энн была очень рада такому повороту событий: во-первых, она получила отличного повара, и во-вторых, сохранила Генриетту. Кимберли был не слишком подходящим местом как для вышколенной горничной, так и для ее утонченной хозяйки.
Сад стал для Энн настоящим источником радости. Она посадила цветы, которые напоминали ей о доме – розы, нарциссы, ноготки, георгины и гвоздики, но она так же увлеклась и южноафриканскими разновидностями, которые она сама привезла из Кейптауна и Наталя. От постоянного полива и тщательного ухода все растения в саду буйно цвели – красные алоэ; белый и желтый арум; агапантус, называемый еще африканской лилией, цветы которого напоминали колокольчики; стрелиция – экзотический цветок с похожими на птиц синими и белыми соцветиями; изящные белоснежные чинчеринции; разноцветные гладиолусы; и наконец, особо любимые Энн пышноголовые изменчивые протеи.
Сознавая свое положение в местном обществе, Энн занималась благотворительностью, но слабое здоровье мешало ей посвятить этим занятиям больше времени. Африканский климат с жаркими душными днями и холодными ночами лишал ее сил. И хотя ей удалось избежать эпидемии тифа и пневмонии, она слегла с лихорадкой, которая иссушила ее тело, и она так и осталась худенькой и слабой.
