Текст книги "Невольничий караван"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

Глава 4
ГУМ

Еще долгое время после того, как опасность миновала, джелаби не могли успокоиться: все вспоминали пережитый ужас, превозносили мужество троих героев и рассказывали удивительные истории с участием «Господина с толстой головой». Надо сказать, что ни одно другое животное не пользуется среди местных жителей такой популярностью, как лев, являющийся одним из самых любимых героев легенд и сказаний.

– Не верьте вы всей этой чепухе! – немного послушав, сказал венгр. – Лев – такой же зверь, как любой другой. Когда дон голоден, он ест, если его мучит жажда, он пьет, а насытившись полностью, он засыпает. В нем вовсе не живет душа умершего человека. И хотя у него действительно очень тонкий слух и вообще все чувства, но то, что говорят о нем на расстоянии в целый час езды, он, конечно же, слышать не может. Да если бы даже и мог, он все равно бы ничего не понял. Вы меня послушайте, уж я-то получше вас разбираюсь во всем этом: ведь я умею даже разговаривать по-латыни!

Но джелаби не дали сбить себя с толку и продолжали рассказывать душераздирающие истории, в которых лев, естественно, играл главную роль. В этих преданиях и легендах ярко проявлялся народный характер, они были действительно прекрасны, и еще большую прелесть придавало им то, что сами рассказчики свято верили во все, о чем они говорили. На Шварца произвело большое впечатление все то, что он слышал, но тем не менее он не забывал время от времени бросать взгляд на хомров, которые все еще продолжали с большим жаром обсуждать что-то между собой. В такие минуты лицо его становилось серьезным и озабоченным.

Успев за время своего пребывания в Судане довольно хорошо изучить нравы и обычаи этой страны, Шварц знал, что каждый бедуин – разбойник в душе и без долгих колебаний готов пойти ради наживы на преступление. Его же настоящее положение было тем более ненадежным и опасным, что своим открытым выступлением против шейха он навлек на себя ненависть его людей. И кроме того, мысли его все время возвращались к тому коршуну, который летел за их караваном. Сам шейх вынужден был признать, что появление этой птицы – верный знак присутствия людей. Что же это были за люди? И где они теперь? Они давно уже должны были достичь источника, но почему-то не подошли к нему, а остановились где-то в стороне. Может быть, они не знали о существовании Бир-Аслана? Это было очень маловероятно – слишком уж знаменито было это место, да и другого источника не было рядом. Но даже если бы и можно было допустить такую возможность, верблюды сами привели бы путешественников сюда. Эти животные чувствуют воду на расстоянии в несколько часов пути, и тогда их невозможно остановить: они переходят на галоп и, сметая все встречающиеся на дороге препятствия, скачут к источнику. Следовательно, всадники, составлявшие этот второй караван, силой удерживали своих верблюдов, а это говорило о том, что они пришли сюда не с добрыми намерениями. Итак, заключение, что по пятам наших путешественников следовал гум, напрашивалось само собой.

Различаются несколько видов караванов. Паломнический караван, состоящий из людей, которые идут молиться в Мекку, Медину или Иерусалим, называется хадж. Торговый караван носит имя кафила, в некоторых областях также джелаба, отсюда джелаби – торговец [56]56
  Другое значение этого слова – «работорговец».


[Закрыть]. Караван же, участники которого выходят на разбой, называется гум. Разбойничьи караваны – не редкость в этих краях, и зачастую бывает так, что кафила или даже хадж превращаются в гум, чтобы по окончании разбоя снова стать мирным торговым или паломническим «поездом».

Особый вид гума представляет собой гасуа, который специализируется на поимке людей для продажи их в рабство. Такие караваны ходят не по пустыне, а по граничащим с ней на юге областям, население которых преимущественно составляют негры. Если эти разбойничьи караваны промышляют на воде, их называют бахара, дословно – «путешествующие по реке». Последние встречаются в основном в верховьях Нила, два главных рукава которого разветвляются на такое множество маленьких притоков [57]57
  Автор имеет в виду разделение Белого Нила (Бахр-эль-Джибель) и реки Бахр-эль-Газаль.


[Закрыть], что в сезон дождей и сразу после него по окрестностям Нила можно передвигаться только на кораблях.

Итак, Шварц пришел к выводу, что преследовавшие их люди были разбойниками и что хомры, скорее всего, состояли в сговоре с ними. Теперь оставалось приготовиться к любым неожиданностям и предупредить джелаби о новой опасности, которой подвергались также и они. Дождавшись паузы в беседе, немец спросил у Отца Одиннадцати Волосинок:

– Вы пришли через страну Баггара. Ее жители были миролюбиво настроены по отношению к вам?

– Конечно, – ответил словак. – Нет такого племени, которое враждебно встречало бы джелаби. В нас повсюду нуждаются, так как только мы можем доставить людям то, что им необходимо. Мы всюду желанные гости, и везде нас принимают как лучших друзей.

– И все же я слышал, что иногда и на джелаби нападают грабители.

– Эти нападения происходят очень редко и только со стороны тех племен, с которыми мы не поддерживаем торговых отношений. Но все же из осторожности мы стараемся всегда точно узнать, нет ли где-нибудь поблизости гума.

– Вот как? Тогда скажи мне, по твоим сведениям, сейчас вокруг все спокойно?

– Да. Баггара в последнее время не снаряжала никаких караванов, а с шиллуками, на чьей территории мы сейчас находимся, мы живем в дружбе.

– А к хомрам вы тоже ходите с товаром?

– Нет. Их деревни расположены слишком далеко от нас.

– Значит, в определенных обстоятельствах вы не можете чувствовать себя с ними в полной безопасности?

– Обычно мы стараемся не попадаться им на пути, но сегодня, хотя они и не особенно приветливы с нами, у нас нет оснований их опасаться.

– Ты думаешь?

– Конечно. Мы ведь находимся под твоей защитой?

– Разумеется. Но в данном случае мое покровительство может скорее навредить вам, чем оказаться полезным.

– Но раз они сопровождают тебя, значит, они твои друзья, а следовательно, и наши. Араб всегда друг друзей своего друга.

– Но разве ты не заметил, что они вовсе не дружелюбно расположены ко мне?

– Это не имеет значения. Они дали слово доставить тебя невредимым в Фашоду и должны сдержать его.

– Да, они обещали мне перевезти на своих верблюдах меня и мои вещи в Фашоду, если я им за это заплачу. И все же я им не доверяю.

– Почему? А разве не было оговорено, что в случае опасности они должны защищать тебя даже ценой собственной жизни?

– Нет.

– И ты не обменялся с ними клятвой «Я защитник господина»?

– Нет. Я хотел, но они утверждали, что это совсем не обязательно и вообще не принято у них.

– Тогда твои дела действительно плохи, да и наши тоже. Если бы они дали эту клятву, ты мог бы быть уверен, что они не только поступят с тобой по совести, но и примут твою сторону в столкновении с любым врагом. Но сейчас у них нет никаких обязательств по отношению к тебе, и по неписаным законам их мест они могут тебя ограбить и даже убить, не навлекая на себя этим особенной вины. То, что они отказались произнести клятву «Я защитник господина» – верный признак, что они замышляют что-то недоброе. Может быть, мои подозрения не имеют оснований, но я все же советую тебе быть очень осторожным: сегодня ведь мы придем в Фашоду, где эти люди уже ничем не смогут тебе навредить, и поэтому я думаю, что свои преступные намерения они собираются осуществить этой ночью. Я, пожалуй, не лягу спать и снова заряжу моего «слоноубийцу», хотя, честно говоря, я был уверен, что он мне теперь не скоро понадобится.

Он действительно схватил свое ружье и снова принялся рыться в карманах, разыскивая патронташ, который он опять успел потерять. Хаджи Али, слышавший весь разговор, решил выразить солидарность со своим другом.

– Мое копье, к сожалению, сломалось в брюхе льва, но я буду сражаться голыми руками. Эти Отцы и Сыновья Разбоя не получат ни моей жизни, ни моего осла, ни моего имущества. Я передушу их всех, одного за другим. Я знаю хомров. У них на губах вечно слова Корана, они не пропустят ни омовения, ни предписанных молитв, но все они воры и предатели. Если вы услышите, что где-то поблизости гум, можете быть уверены, что он состоит из благочестивых бени-хомр. И несмотря на всю их набожность, Аллах запирает от них небо на тысячу замков.

– Значит, тот гум, который следует за нами, тоже состоит из хомров? – спросил Шварц.

– То есть как? – вскинулся словак. – Ты говоришь, рядом с нами гум?

– Точно я этого не знаю, но у меня есть некоторые подозрения.

И он поделился с обоими джелаби своими наблюдениями, а затем передал им разговор с шейхом. Его слова привели человечков в такое волнение, что он в течение некоторого времени тщетно призывал их к спокойствию, незаметно указывая на сидевших поодаль арабов, которые ни в коем случае не должны были ничего заподозрить. Наконец, друзьям удалось взять себя в руки, и они вполголоса продолжили прерванную беседу.

– Пожалуй, ты прав насчет гума, господин, – сказал словак. – Мы должны ожидать нападения. Может быть, нам следует сразу перестрелять твоих хомров?

– Нет. У нас еще нет доказательств. Впрочем, если бы таковые и имелись, я все равно был бы против. Я никогда не пойду на убийство человека, если есть хоть малейшая возможность его избежать.

– Тогда нам нужно как можно быстрее собраться и покинуть это опасное место.

– С этим я тоже не могу согласиться. Здесь мы, по крайней мере, можем контролировать ситуацию. Кроме того, скалы и кусты обеспечат нам хорошее укрытие. Если же мы поедем дальше, они последуют за нами и в любой момент смогут напасть на нас на открытом пространстве. Каковы их силы, мы не знаем, нас же всего девять человек. Если они не намного превосходят нас и нам удастся выиграть схватку, то здесь мы скорее сможем избежать жертв с нашей стороны, чем в каком-либо другом месте. И наконец, последнее: пока мы здесь, мы можем не выпускать из поля зрения хомров, и им, таким образом, не удастся примкнуть к разбойникам, если они и вправду состоят с ними в сговоре. Поэтому я думаю, что нам лучше остаться.

– Но мы же не знаем, когда эти мерзавцы на вас нападут. Неужели нам придется всю ночь сидеть у костра с заряженными ружьями наготове?

– Это совсем не обязательно, если мы сделаем необходимые приготовления. Прежде всего надо потушить огонь, чтобы он нас не ослеплял. Тогда, кстати, и хомры не смогут увидеть, что мы делаем. Пусть они думают, что мы улеглись спать, а сами, когда огонь потухнет, отойдем к скалам. Там вы спрячетесь за кустами, а я тем временем попытаюсь узнать, где находится гум.

– Как же ты собираешься это узнать?

– С помощью разведки, – улыбнулся Шварц. – Караван шел тем же путем, что и мы, значит, он должен сейчас быть где-то к западу от источника.

– Но это очень опасно!

– Совсем нет.

– Не делай этого, господин! Тебя увидят и убьют!

– Не увидят. Я не буду идти, выпрямившись во весь рост, а поползу по земле.

– И все же тебя выдаст твой светлый хайк [58]58
  Плащ, накидка (араб.).


[Закрыть].

– Я его сейчас сниму. Мои штаны и рубашка более темного цвета, так что меня нелегко будет различить на фоне земли.

– Звезды светят сегодня так ярко, что тебя наверняка заметят. Ни одни человек не может скользить по земле быстро и бесшумно, как змея.

– Это несложное искусство, и мне, как и многим, пришлось ему научиться. Я долгое время провел среди охотников в Ени-Дюнья [59]59
  Новый Свет, Америка (тур.).


[Закрыть], и нам все время приходилось быть начеку, так как нас окружали воинственные племена диких индейцев. Один из этих охотников по имени Олд Шеттерхэнд, или, по-арабски Абуджадд [60]60
  Арабский эквивалент прозвища «Олд Шеттерхэнд» можно перевести как «Отец Удачи».


[Закрыть], научил меня незамеченным подкрадываться к любому, самому чуткому человеку. Этим американцам мы должны быть благодарны за то, что одолели сегодня львов. И хотя я приезжал в Америку только затем, чтобы пополнить свою коллекцию растений и животных, и никому не желал зла, мне довольно часто приходилось сталкиваться с врагами, и всегда я выходил победителем. Уверен, что и сейчас мне удастся разузнать все, что мне нужно, и благополучно вернуться назад.

– Но тебя могут учуять и выдать твое присутствие верблюды. Впрочем, против этого у меня, кажется, есть одно средство. Скажи, тебя действительно ничем нельзя отговорить от твоего решения идти в разведку?

– Нет.

Тогда словак подошел к своему ослу, возле которого лежал большой мешок с товарами, порылся в нем и достал бутылочку с какой-то жидкостью.

– Вот, возьми, – сказал он, вернувшись к костру и протягивая бутылочку Шварцу. – Это нашатырь, приготовленный из извести и воды. Как только приблизишься к гуму, вылей несколько капель себе на одежду. Верблюды любят этот запах и не станут поднимать рев.

Шварц поблагодарил и сунул пузырек в карман. Джелаби тем временем, выполняя его указания, расстелили свои бурнусы и улеглись на них, как бы собираясь спать. Надо сказать, что предстоящая схватка ничуть не испугала торговцев: ведь на этот раз речь шла всего лишь о людях, а не о страшных хищниках, в чьих телах находят пристанище души умерших. Вскоре огонь потух, и хомры, все еще сидевшие у своего костра и ярко освещенные его светом, уже не могли видеть, что делается в другой части лагеря.

Тогда Шварц, выскользнув из своей накидки, положил на землю оба ружья, которые сейчас могли ему только помешать, и отправился на разведку.

Чтобы обойти хомров, которые находились южнее джелаби, он пополз сначала на север и, обогнув скалу, выпрямился и остановился, чтобы прислушаться. Не заметив ничего подозрительного, он свернул на запад и продолжил свой путь, точно придерживаясь следов, которые он и его спутники оставили несколько часов назад. Немец шел по песку абсолютно бесшумно. Он медленно и осторожно шагал все дальше и дальше, изо всех сил напрягая зрение и слух. Так прошло около десяти минут, и Шварц начал уже думать, что он выбрал неправильное направление, когда до его ушей донесся слабый звон, какой могли произвести два ружья, ударившись друг о друга. Шварц удвоил свою осторожность и замедлил шаги. Через пару минут на него дохнуло знакомым запахов верблюдов, и в тот же миг его глаза различили впереди несколько неподвижных, расплывчатых теней. Это и были люди гума, которые сидели на земле, закутавшись в серые бурнусы.

Справедливо полагая, что все внимание разбойников направлено в ту сторону, откуда он шел, Шварц решил сделать небольшой крюк и приблизиться к ним с севера. Он снова лег на землю и пополз вправо, неразличимый на фоне песка, несмотря на яркое сияние звезд. Чтобы его не выдал светлый цвет лица, он обвязал подбородок и нос своим темно-красным носовым платком, а на лоб надвинул феску [61]61
  Феска – мужской головной убор в виде усеченного конуса; обычно украшен прикрепленной на шнурке кисточкой.


[Закрыть], которую носил под капюшоном, так что теперь были видны лишь одни глаза.

Подобравшись еще ближе, он увидел верблюдов, лежавших поодаль друг от друга, и смог сосчитать людей. Их было двенадцать. Они сидели тесным кружком, от которого Шварца отгораживали туловища двух верблюдов. Несмотря на рискованность такого шага, Шварц решил подползти вплотную к животным и, спрятавшись за их спинами, подслушать, о чем говорили разбойники.

Легкий ветерок дул навстречу Шварцу, и именно поэтому верблюды до сих пор не почуяли его. Продвинувшись вперед еще немного, Шварц вновь остановился. Теперь наступило время использовать средство джелаби. Он открыл бутылочку и опрыскал себя нашатырным спиртом.

Давно замечено, что запах, который выделяют верблюды, подобен аммиачному и что из мочи и помета этих животных испаряется нашатырь. Поэтому Шварц не отрицал возможности того, что верблюды питают некое пристрастие к «аромату» нашатыря. И он тут же смог убедиться, что так оно и есть: не успел он снова закупорить бутылочку, как оба верблюда повернули к нему голову и с видимым удовольствием стали принюхиваться, не подавая, однако, никаких признаков беспокойства.

Ободренный этим, Шварц вплотную придвинулся к одному из верблюдов, так что высокая спина животного полностью скрывала его от арабов. Протянув руку, немец осторожно коснулся шерсти хеджина и слегка потрепал его, причем послышалось довольное похрюкивание. Тогда Шварц окончательно успокоился и сосредоточил все свое внимание на группе людей, сидевших перед ним.

Теперь он был от них не более чем в трех шагах, и, хотя арабы разговаривали негромко, Шварц мог расслышать практически каждое их слово. Сейчас говорил человек, сидевший немного в стороне, этим как бы желавший подчеркнуть свое превосходство над другими спутниками. Он очень выделялся среди остальных своей страшной худобой и необычайно высоким, особенно для араба, ростом. Даже сидя, этот человек достигал в высоту добрых четырех футов, значит, его полный рост должен был составлять более трех локтей. Его глухой замогильный голос производил очень неприятное впечатление, в полном соответствии со страшным смыслом его слов.

– Нет, нам не нужно больше ни в чем убеждаться. Мы видели следы, и этого достаточно. По следам мы определили, что восемь путников едут на ослах. А кто путешествует на ослах? Это могут быть только джелаби. Эти лавочники обычно трусливы. Нам нечего их бояться. Если мы пошлем одного из наших людей разузнать, остановились ли джелаби у источника, он благодаря какой-нибудь случайности может попасться, наш план сорвется. Я и без этого могу вам сказать, что джелаби наверняка там, и что из этого? Это может быть нам только на руку, так как в придачу к остальной добыче мы получим их товары и животных.

– Лавочников мы тоже должны убить? – спросил один из арабов.

– Конечно.

– Жаль. Они полезные люди и кроме того – последователи Пророка, не то что этот чужак-гяур, черт бы побрал его душу.

– Должно быть, солнце высушило тебе мозги, раз ты заговорил о сострадании? По-твоему, мы должны оставить в живых восьмерых свидетелей? Ты разве забыл, что чужак находится под охраной своего консула, который, если узнает о его смерти, будет кричать о мести до тех пор, пока нас не схватят и не убьют?

– Но мы же не будем сообщать джелаби, кто мы такие!

– Нет, тебе определенно не хватает ума. А как быть, если кто-то из джелаби узнает одного из нас?

– Этого одного мы можем заставить навек замолчать.

– Ну, нам придется поступить так со всеми, потому что меня они узнают, даже если ни разу не видели. Аллах не поскупился, когда давал тело моей душе, и я не могу быть ему за это благодарен: при моей профессии ни к чему иметь внешность, которая всем бросается в глаза. Уже одного того, что я работорговец, достаточно, чтобы погубить меня, с тех пор, как франки, будь они прокляты, запретили в Хартуме торговлю людьми. Теперь в Фашоде сидит мидур [62]62
  Глава провинции (араб.).


[Закрыть], который не пропустит ни одного невольничьего корабля, так что из-за него нам приходится разгружаться в Мокрен-эль-Бахри и совершать долгий и утомительный переход по суше. Этот мидур давно точит на меня зуб, и горе мне, если я попадусь ему в руки и при мне в караване будет хоть один-единственный раб. А если он к тому же пронюхает, что, когда Аллах посылает мне благоприятный случай, я превращаю моих людей в гум, мне тут же настанет конец, да не допустит этого Пророк, так как я имею желание разделить с вами деньги, вырученные еще за много тысяч черномазых. Увидев меня, эти восемь джелаби сразу поняли бы, что я Абуль-моут, и завтра же сообщили бы об этом мидуру. Он не только знает, в каких местах я охочусь на черных, а также примерно представляет себе, когда и где мой невольничий транспорт должен проезжать через его район, и будет подкарауливать меня с удвоенной тщательностью. Мне и сейчас едва удается от него уходить, а если он будет предупрежден, это окажется просто невозможно. Нет, джелаби должны умереть! Если ты им так сочувствуешь, можешь возвращаться домой и есть там дурру [63]63
  Дурра – сорго, злак, произрастающий в засушливых районах и близкий по кормовым качествам к кукурузе.


[Закрыть]. Мне не нужны люди, чьи сердца сделаны из воска вместо железа.

С этими словами он достал свой нож и столь выразительно стал им поигрывать, что его собеседник счел за лучшее для себя отложить поедание дурры до лучших времен. Помедлив, он сказал заискивающим тоном:

– Разве я хоть раз уронил слезу, когда мой нож или моя пуля обрывали человеческую жизнь? Если я случайно проявил слабость, то это еще вовсе не значит, что я стал мягок, как женщина. Вот увидишь, я буду первым, кто вонзит нож в сердце одного из этих джелаби.

– Я надеюсь, что ты сумеешь доказать мне свою преданность и развеять сомнения, к которым ты только что подал мне повод. Охотник на рабов не должен знать жалости и сам должен быть готов умереть, не моргнув глазом. Если он на это не способен, значит, ему следует подыскать себе другое занятие. Но довольно об этом. Завтра утром распухшие от обжорства коршуны не смогут взлететь с трупов наших врагов, а мы тем временем доставим нашу добычу в Кака.

– В Кака? Но тогда нам придется возвращаться назад, на северо-восток от Нила. Почему бы нам не отправиться вместе с ней в Фашоду?

– Фашода действительно ближе, и кроме того я могу появиться там сейчас беспрепятственно, так как при мне нет рабов. Но в Фашоде я не найду покупателей для вещей, которые мы заберем у этого гяура. В Кака же у меня есть свой человек, который доставит собранную чужеземцем коллекцию в Хартум и там выгодно продаст.

– А это не вызовет подозрений?

– Нет, потому что у него хватит ума придумать историю, которой все будут верить. В Хартуме есть люди, которые знают цену такой коллекции и хорошо заплатят за нее. А она действительно очень дорого стоит. Иначе христианин не покинул бы свою родину и не стал бы подвергать себя таким опасностям из-за этих засушенных растений. Скоро мы предпримем еще одну такую же охоту. Последний курьер, прибывший ко мне из Умм-эт-Тимсы, сообщил, что там появились два белых, молодой и старый, которые ищут растения, чтобы положить их между листами бумаги, и ловят жуков, змей и всяких червяков, которых они прячут в бутылки. Оба имеют при себе чернокожих слуг, много оружия, разные товары для обмена и большие, тяжелые тюки с вещами, которые, как вы знаете, заменяют им деньги. Мне не нравится, что эти европейцы нагло разгуливают по нашей территории, и поэтому, прибыв туда, мы отправим их в преисподнюю, а их вещи оставим себе. Они верят в Иисуса, сына Марии, который учил, что на земле не должно быть рабов, так как и черные являются детьми Аллаха. Если мы их не убьем, это учение может распространиться и повредить нашему делу. Я не потерплю христиан в районах, где я охочусь за рабами, а особенно христианских священников, которые подстрекают против нас черных, внушая им нелепое учение о любви. Поэтому оба этих белых умрут, как и гяур, который спит сейчас там, у источника.

– А ты не думаешь, что он будет защищаться?

– Мы не дадим ему на это времени. Нападение будет столь внезапным, что он не успеет воспользоваться своим ружьем. Попозже шейх навестит нас, как было уговорено, и мы узнает от него, где лежит гяур и где спят джелаби. Мы подкрадемся к ним и убьем их спящими, так что они отправятся в преисподнюю, не успев понять, что произошло. Может быть, они даже не перезарядили ружья после того, как отпугивали льва.

– О, Аллах! В какой страшной опасности мы находимся! Ведь Пожиратель Стад может наведаться и к нам!

– Нет, этого не произойдет. Его жилище расположено на восток от источника, и он снова туда вернулся. Если бы он свернул в нашу сторону, верблюды выдали бы его присутствие. Перед этим они вели себя беспокойно, но после того, как раздались выстрелы, они больше не выказывали тревоги. Значит, Отец Толстой Головы ушел. Но давайте перестанем разговаривать и прислушаемся. Шейх может прийти раньше, чем мы его ожидаем, и мы должны позаботиться о том, чтобы он не проскочил мимо нас.

Из этих слов Шварц заключил, что беседа подошла к концу и ему пора возвращаться. Он тихо и осторожно пополз прочь, затем, удалившись на приличное расстояние, поднялся и пошел шагом.

Уже оказавшись у скал, немец снова приник к земле и осторожно, чтобы хомры ничего не заметили, пробрался к своим. Джелаби уже начинали беспокоиться, так как он отсутствовал довольно долго. Он рассказал им обо всем, что видел и слышал, и спросил, не говорит ли им что-нибудь имя Абуль-моут. Они все знали этого человека, хотя никогда его не видели. Он был знаменит по всей округе как самый безжалостный охотник на рабов, но где находится его убежище, никто точно сказать не мог.

– Он, кажется, совершает свои набеги из Умм-эт-Тимсы, – подсказал Шварц. – Это название вам незнакомо?

– Нет, – ответил Отец Одиннадцати Волосинок, – я знаю все укрепления по ту сторону страны динка [64]64
  Данка (а также: динка, денка, самоназвание – «джанг») – народ, живущий по обоим берегам Белого Нила и в бассейне р. Бахр-эль-Газаль.


[Закрыть], но о таком слышу впервые. Но это сейчас не так важно. Мы, прежде всего, должны подумать об обороне и разработать план военных действий.

– Здесь нечего особенно обдумывать. Главное, что враг уже не может застать нас врасплох. Теперь мы знаем, откуда он придет.

– Да, но не знаем, когда.

– Мы это узнаем. Шейх, который, как я и предполагал, состоит в сговоре с Абуль-моутом, должен пойти к разбойникам и рассказать, где мы расположились. Сразу после этого состоится нападение. Так как хомры не потушили свой костер, мы увидим, когда шейх удалится, и успеем подготовиться к встрече.

– Мы их перестреляем?

– Нет. Их двенадцать человек, а нас только девять, но так как они не догадываются о наших планах, превосходство на нашей стороне. Мы спрячемся вон в тех кустах и выскочим, когда они подойдут. Каждый из нас возьмет на себя одного араба и хорошим ударом приклада по голове свалит его с ног. С остальными тремя справиться будет нетрудно. Если они обратятся в бегство, мы их отпустим, тех же, кто станет защищаться, мы прикончим на месте. Остальных мы возьмем в плен и доставим в Фашоду мидуру.

– А как мы поступим с хомрами?

– Это будет целиком зависеть от их поведения. Насколько я понял, они не будет непосредственно принимать участие в нападении и предоставят действовать гуму, который, судя по диалекту этих людей, тоже состоит из хомров. Мои бывшие проводники намереваются оставаться у своего костра до тех пор, пока с нами не будет покончено. Таким образом, нам они пока не опасны, а потом мы с ними разберемся. Сейчас для нас главное, чтобы каждому удалось одним ударом оглушить своего противника.

– Ну, за этим у меня дело не станет, – заверил словак, – я разверну моего «слоноубийцу» и обработаю парня так же, как недавно – жену льва.

– А у меня, – вставил Хаджи Али, – осталась половина моего сломанного копья. Из него получится хорошая дубинка, и я не завидую тому, кому она обрушится на голову!

В этом же роде высказались и другие. Все были согласны с тем, что врагов не следует убивать, и с удовольствием предвкушали свое триумфальное вступление с пленниками в Фашоду. Те же, у кого не было подходящего оружия, принялись искать среди поклажи предметы поувесистей.

Немец и джелаби разговаривали очень тихо, так чтобы ни один звук не донесся до хомров, которые были убеждены, что враги крепко спят. Впрочем, эта предосторожность была излишней, так как даже сказанные более громким голосом слова потонули бы в шуме, который производили животные. Верблюды и ослы, в особенности последние, все еще не могли успокоиться, так как лежавшие вблизи от них трупы обоих хищников внушали им страх. Ослы беспрестанно топтались на месте, верблюды боязливо фыркали, но лежали смирно, поскольку были стреножены.

В ожидании гостей время тянулось для всех очень медленно. Наконец от группки хомров отделилась одна фигура и двинулась по направлению ко второму лагерю.

– Это шейх! – прошептал Али. – Сейчас он пойдет к ним!

– Нет, – так же тихо возразил словак, – сначала он проведает нас, чтобы убедиться, что мы действительно спим. Он наверняка сделает вид, что пришел посмотреть на верблюдов. Тише, кажется, идет.

Он оказался прав: к ним медленно приближался шейх. Сначала он подошел к верблюдам и несколько минут постоял возле них, прислушиваясь. Никто из «спящих» не пошевелился, и тогда шейх негромко сказал: «Погонщики верблюдов все еще боятся. Может быть, оттащим подальше туши львов?»

Он спросил это, конечно же, для того, чтобы испытать, насколько крепок сон чужестранца и джелаби. Не получив ответа, он тихо подкрался ближе и склонился над ними. Затем он осторожно коснулся руки немца и, когда на это не последовало никакой реакции, удовлетворенно хмыкнул, повернулся и крадучись зашагал в том направлении, откуда недавно вернулся Шварц.

Выждав некоторое время, немец поднялся и бесшумно пополз вслед за шейхом. Вскоре он вернулся и объявил джелаби:

– Все точно, он пошел к Абуль-моуту. Теперь пора. Ступайте за мной, только тихо, чтобы не услышали хомры.

Он довел своих людей до того места, где густые заросли мимозы переходили в отдельные кусты. Нападавшие должны были прийти именно отсюда. Это место Шварц и определил для решающей встречи с врагом. Правда, кусты здесь были не настолько высокими и густыми, чтобы полностью скрыть спрятавшихся за ними людей, но зато здесь, в тени скалы, можно было меньше опасаться, что яркий свет звезд раньше времени выдаст разбойникам их присутствие.

В безмолвном ожидании прошло около получаса. Наконец послышались тихие шаги, и сидевшие в засаде увидели несколько неясных силуэтов, которые медленно, один за другим, приближались к ним. Когда они подошли еще на несколько метров, Шварц узнал в шагавшей впереди всех фигуре шейха. Длинный, сухопарый Абуль-моут крался в хвосте маленькой колонны, поминутно оглядываясь по сторонам. Дойдя до скал, разбойники внезапно остановились. Джелаби затаили дыхание, – но нет, арабы, кажется, ничего не заметили.

Притаившиеся за кустами люди образовывали прямую цепь: на одном ее конце, ближе всех к покинутому лагерю и довольно далеко от врагов, находился Шварц, на другом сидел на корточках маленький словак; между ним и арабами было не более двух-трех шагов. Он слышал, как шейх сказал:

– Ну вот, мы почти и пришли. Там, справа, прямо за углом скалы, они лежат, погруженные в глубокий сон, который прервет только смерть. Теперь я пойду к моим людям и скажу им, что все кончено. – С этими словами он удалился.

– Теперь вперед! – раздался замогильный голос Абуль-моута. – Да придаст Аллах силы нашим рукам!

Шварц намеревался подпустить врагов ближе, но маленький словак почувствовал в этот момент такой прилив боевого задора, что не мог ждать долее ни секунды.

– Вперед, за мной! – крикнул он, выпрыгивая из-за куста. Перевернув свое ружье, он наградил стоявшего ближе всех к нему разбойника столь мощным ударом приклада, что не удержался на ногах и вместе со своей жертвой рухнул на землю. За ним выскочили и остальные. Люди гума были так ошарашены, что в первые несколько мгновений не могли двинуться с места. Если бы нетерпеливый Отец Листьев подождал еще три-четыре минуты, с гумом было бы покончено, но теперь за то время, которое понадобилось джелаби, чтобы добежать до них, разбойники успели немного оправиться от изумления и оказать сопротивление. Некоторые из них успели получить удары по голову, другим удалось их все же избежать.