Текст книги "Невольничий караван"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

В заключение Бабар сообщил, что Абдулмоут вернется из своего второго похода только послезавтра и что он отдал распоряжение убить обоих белых в случае, если в его отсутствие кто-нибудь нападет на лагерь. Едва Шварц это услышал, он тут же обернулся к нескольким сидевшим поблизости солдатам и спросил:

– Кто из вас решится сейчас, ночью, взять маленькую лодку и вернуться на дахабию?

– Я, – поспешно ответил Отец Одиннадцати Волосинок. – Я охотно хочу навещать дахабию, нашу.

– Но это очень опасно!

– Вы, что ли, меня еще не знаете как словака, неустрашимого?

– Да, я знаю, что ты не из пугливых, и все же пускаться одному через озеро… Я дам тебе с собой еще двух солдат.

– Я могу идти, один. Мне не нужно сопровождение, солдаты.

– Не стоит переоценивать свои силы. Еще неизвестно, удастся ли тебе без приключений добраться до лодки: вся округа так и кишит дикими зверями!

– Я никогда не боялся скота, некультурного, – презрительно отмахнулся словак. – Я даже победил двух львов, женатых.

– Да, да, это я отлично помню. Но здесь водятся и другие крупные животные, и прежде всего гиппопотамы, которые по вечерам выходят на сушу, а утром снова возвращаются к реке. Что, если по пути тебе встретится одно из таких толстокожих чудовищ?

– Это меня не пугает. Я никогда раньше не боялся лошади, сухопутной, значит, мне нечего бояться и лошади, речной [155]155
  Греческое слово «гиппопотам» в буквальном переводе означает «речная лошадь».


[Закрыть]. Я же возьму с собой мое ружье, слоноубийственное!

– То самое, которое дает тебе приличный толчок при каждом выстреле? Нет, одного я тебя не отпущу. Ищи себе двух спутников!

– Если вы мне приказываете, мне необходимо повиноваться, обязательно. Но что я должен делать на дахабии?

– Скажи Хасаб Мураду и капитанам, что у нас все в порядке, и передай им, чтобы они завтра чуть свет привели все пять кораблей на озеро и пристали к берегу в том месте, где мы оставили наши лодки. Кроме того, прикажи моим слугам на дахабии зажечь смоляные факелы и жир и приготовить мне горсть сажи.

– Хорошо! Я выполню приказ, беспрекословно, и дам также слугам поручение. Но когда я должен вернуться назад, снова в лагерь, здешний?

– Если хочешь, можешь утром, когда корабли снимутся с якоря, отправиться вперед, чтобы сообщить мне об их прибытии.

– Выполняю с удовольствием, результативным!

Отец Листьев по-военному отсалютовал, небрежно ткнул пальцем в двух солдат, которых он выбрал себе в спутники, и удалился вместе с ними.

– Сажа? – спросил Серый. – Она-то за каким чертом вам приспичила?

– Чтобы на некоторое время превратиться в негра.

– Никак не пойму, вы шутите или нет?

– Я говорю совершенно серьезно.

– Но разве на Верхнем Ниле есть еще и карнавальные чудаки?

– Да, как выясняется. И может быть, я даже буду просить вас стать одним из таких чудаков.

– Ну уж дудки! С этим вы ко мне и не приступайте! Мой нос уж не подходит для этаких игрищ. Я никогда не мог участвовать в маскараде, а почему, знаете?

– Почему же?

– Потому, что ни одна маска не налезала на мой здоровый нос, а если я шел на карнавал без маски, то по этому же носу меня тут же все узнавали!

– Да, это, конечно, неприятно. Я вам очень сочувствую и готов признать, что с вашим носом из вас действительно получился бы весьма странный негр. Но, к сожалению, я не знаю никого другого, кому можно было бы доверить эту роль.

– Да о какой роли вы тут толкуете?

– Вы же слышали, что в случае нападения на лагерь мой брат и эмир должны быть немедленно убиты. Поэтому прежде, чем атаковать Абдулмоута, мы должны освободить обоих пленников. Для этого я должен пробраться в лагерь под видом негра, другого способа я, признаться, не вижу.

– И вам для этого нужен помощник?

– Да.

– Ну, это же совсем меняет дело! Конечно, я с вами пойду! Как получите свою сажу, можете разрисовать меня как самого настоящего трубочиста!

– Но вы отдаете себе отчет в том, как это рискованно? Если нас раскроют, нам не миновать гибели!

– Ну вот еще! Меня этим ребяткам не поймать, кишка тонка!

– Мы, конечно, примем необходимые меры предосторожности. Вылазку мы совершим под покровом темноты, тогда ваш выдающийся нос, может быть, и не привлечет ничьего внимания. Кроме того, предварительно я велю нашим людям окружить лагерь, так что, если нас все-таки схватят, мы подадим солдатам условный знак и они бросятся нам на помощь. Думаю, с двумя сотнями мерзавцев мы сумеем справиться!

– Ну ясное дело, справимся! Итак, я пойду с вами в негритянском обличье! А знаете, мне это начинает нравиться!

– Но нам придется раздеться почти догола и намазать все тело сажей и жиром.

– Ну, в этом уж большой беды нет, ежели только я смогу потом снова вступить во владение моим кавказским происхождением. Авось от одного раза я навсегда в негра не превращусь! Да что там долго рассуждать, когда мы уж обо всем договорились. Завтра я иду с вами, и баста!

Глава 16
У ЗАЛИВА БЕГЕМОТОВ

Итак, этот длинный и богатый событиями день закончился, и пора было подумать об отдыхе. Все солдаты, за исключением нескольких часовых, которые должны были охранять пленников и угнанные стада, спали глубоким сном. У костра остались лишь Шварц и Пфотенхауер: беспокойство о судьбе брата и друга не давало им сомкнуть глаз.

Через некоторое время в лагерь вернулся Сын Тайны и тоже присел к огню. Его волнение несколько улеглось, но о сне он, разумеется, не мог и думать. В груди юноши теснились противоположные чувства: радость оттого, что тайна его происхождения, наконец, открылась, боролась с тревогой за жизнь отца и страхом вновь потерять его.

В полночь, когда сменились посты, все трое прилегли на землю и закутались в свои москитные сетки, надеясь поспать хотя бы несколько часов. Время от времени кто-нибудь открывал глаза и видел, что его соседи тоже не могут сомкнуть глаз. Под утро Шварц не выдержал и встал, решив проверить посты. Пфотенхауер тотчас же отбросил свою москитную сетку, поднялся с земли и спросил:

– Ну что, маленько вздремнули?

– Нет, – покачал головой Шварц.

– Вот и я тоже не спал. Больше никогда возле залива спать не лягу! Эти чертовы мухи – от них же никакого спасу нет, и даже сетка не помогает! Я б еще мог стерпеть, что они забираются мне в сапог, но если бы они на этом успокаивались! Так нет же, эти чертовы бестии то и дело нацеливались на мой нос! Как видно, у них напрочь отсутствует эстетический вкус и чувство прекрасного! Одним словом, я тоже встаю. Что будем делать?

– Я собирался осмотреть посты.

– Глупости! Это никому не нужно. Я предложил бы вам кое-что поинтереснее.

– Что же?

– Охоту на гиппопотамов. По мне, так просто позор – побывать у залива Бегемотов и ни одного из них не увидеть. Ну что, согласны? Сейчас как раз время, когда они уже торопятся с берега окунуться в воде.

– Великолепная идея! Я иду с вами.

– Отлично! Но какое у вас имеется с собой оружие?

– У меня есть мое ружье.

– Это маловато. Одним выстрелом, да и двумя, впрочем, тоже, вам бегемота не уложить, если вы, конечно, не зарядите ружье разрывными пулями.

– У меня нет при себе ни одной такой пули, они все остались на корабле.

– Экая досада! У меня, может, парочка и нашлась бы, да они для вашего калибра не подойдут. А вы уж знаете, где у гиппопотама ахиллесова пята?

– Да, между глазом и ухом.

– Неплохо! Но еще вернее будет, если попасть за ухо: тогда разрывная пуля пробьет ему череп и вышибет оттуда все мозги. Вы-то только что с севера приехали и, понятно, такая охота для вас в новинку, но мы-то с вашим братом Зеппом уж нескольких бегемотов таким манером уложили. Погодите одну минутку: я только приведу в порядок свое ружьишко, и пойдем.

Серый зарядил разрывными пулями свое ружье, и оба немца покинули лагерь. Небо на востоке посветлело, и в утренних сумерках начали вырисовываться резкие очертания деревьев и кустов, между которыми пробирались охотники. Путь их лежал не к озеру, а вдоль берега залива, где, по мнению Серого, скорее можно было повстречать бегемота. Через несколько минут совсем рассвело. Друзья медленно и осторожно шагали вперед, внимательно глядя по сторонам и обращая внимание на любые мелочи, встречавшиеся им на дороге. Один раз Серый остановился и указал на след огромной звериной ноги, глубоко отпечатавшийся в земле.

– Знаете, кто тут пробежал? – спросил он Шварца.

– Разумеется, гиппопотам.

– Точно! Приглядитесь-ка повнимательнее! Этот бегемот вышел из воды вон там: в трясине хорошо виден еще один отпечаток. А вон, смотрите, целый ряд следов, справа и слева, а посередке – жирная полоса на земле: это он волочил свое пузо. И… ах, глядите, глядите скорее! Видели?

– Да.

– А ну-ка, что это такое было? Оно выскочило из пустого пня, где наверняка полным-полно муравьев.

– Это трубкозуб.

– Верно. А как он называется по-латыни?

– Orycteropus aethiopicus.

– Правильно! А по-арабски?

– Абу Батлаф, Отец Когтя.

– Да, потому что когти у него очень длинные. Впервые я такой коготь у нашего профессора естествознания видал, у него в коллекции видимо-невидимо всяких редкостей было. Он, вообще-то, был орнитолог, и очень неплохой. Я от него многому научился и весьма благодарен ему за это, хоть он и ненавидел меня лютой ненавистью.

– Ненавидел? Однако в это трудно поверить, – сказал Шварц, снова устремляясь вперед. – Вы мне кажетесь совсем безобидным человеком.

– Что правда, то правда, парень я довольно-таки добродушный. Но я всегда был страх как любопытен и прямо-таки обожал задавать вопросы, которые кого хочешь в тупик поставят. Это моего профессора здорово бесило, и он задумал при случае со мной рассчитаться. Ну, а случай-то уж скоро представился. Знаете когда?

– Когда же? – благодушно спросил Шварц.

– Да на экзамене. Там он меня отделал, что я по гроб жизни вспоминать буду. Я вообще эту историю никогда не рассказывал, потому, считаю, до нее никому дела нет, но с хорошим приятелем скрытничать не стоит, и вам я, так и быть, свой секрет поведаю. Знаете, что было дальше?

– Понятия не имею, – заверил Шварц.

– Ну так я вам скажу что. Когда я уже обучался в третьем классе, у нас устроили экзамен. Для меня это, понятно, целое событие было, и я готовился к нему, как к большому торжеству. Вскочил я, как сейчас помню, ни свет ни заря, помылся, почистился, надел белоснежную сорочку с этаким большим воротником, да кашне вокруг шеи обмотал. Ну, думаю, теперь мне, такому франту, ничего не грозит – да не тут-то было! Вот сижу я, стало быть, на экзамене, весь такой спокойный и уверенный, и жду, какой же мне вопрос достанется. И тут он достается – догадайтесь-ка какой?

– Скажите лучше сами!

– Да уж, это и впрямь будет лучше, потому что вам все равно никогда не догадаться, что у меня тогда спросили. Стало быть, как дошла до меня очередь, я встал с места, как пай-мальчик, и жду, когда мне можно будет сразить всех своими знаниями. Тот профессор открывает свой бесстыжий рот и требует, чтоб я ему разъяснил, почему у птиц есть перья. Что вы на это скажете?

– Я, право, не знаю. К счастью, мне никогда не задавали таких вопросов.

– Это уж вам повезло!

– И что же вы ответили?

– Ну, поначалу я и слова вымолвить не мог. Стоял себе на месте и глазел на профессора, как баран на новые ворота, или там мопс на луну. Но потом меня что-то будто озарило, и я…

Пфотенхауер оборвал свой увлекательный рассказ на полуслове, потому что где-то совсем рядом раздался выстрел. Он прозвучал странно: как будто стреляли не из ружья, а из легкой мортиры.

– Это еще что такое? – обеспокоенное спросил Отец Аиста. – Никак, у бегемотов пушки завелись?

– Мне кажется, это Стефан, – отвечал Шварц. – У его «слоноубийцы» именно такой звук. С ним, наверное, что-нибудь случилось. Бежим скорее!

Друзья со всех ног помчались вперед, не замечая камышей и кустов, которые царапали им кожу и цеплялись за одежду. Через несколько секунд после выстрела оба услышали испуганный крик:

– На помощь, на помощь!

– Да, это он, – запыхаясь, проговорил Шварц. – Слышите, он кричит то по-арабски, то по-словацки, то по-немецки. – И, повысив голос, он крикнул: – Держись, Стефан, мы уже идем!

Отец Одиннадцати Волосинок узнал его по голосу и ответил на своем удивительном немецком:

– Идите быстрее, быстрее! Это чудовище съест меня заживо! Он уже расхлопнул пасть!

Шварц понял, что Отец Листьев стоит лицом к лицу с каким-то ужасным зверем, и еще прибавил шагу.

Обогнув заросли кустарника, немцы оказались на берегу залива, около небольшой бухты. Камыши возле воды были примяты и затоптаны: видимо, в этом месте имел обыкновение выбираться на сушу гиппопотам. Нынешней ночью он, как всегда, отправился в кусты пастись, а возвращаясь назад, столкнулся со словаком, который только что причалил на своей лодке. Вместо того, чтобы обратиться в бегство, бравый малыш выстрелил в бегемота, но пуля не убила животное, а лишь слегка задела его. Словак в ужасе выронил ружье и застыл на месте с широко раскрытыми глазами и сложенными на животе руками. Он оказался в самой настоящей ловушке: прямо перед ним, на расстоянии четырех шагов, стоял разъяренный зверь, а за спиной расстилался кишащий крокодилами и гиппопотамами залив.

Бегемот стоял неподвижно против своего противника и смотрел на него налитыми кровью глазками. Пасть его была так широко раскрыта, что он мог проглотить Стефана целиком, но он отчего-то медлил. С тех пор, как прозвучал выстрел «слоноубийцы», зверь не издал ни единого звука, не слышно было даже его сопения. Непонятно было, куда попала пуля, но она, казалось, на миг парализовала животное. Если бы не это секундное замешательство, приключение Отца Одиннадцати Волосинок могло быть последним.

Когда немцы выбежали из-за кустов, малыш закричал, все еще не осмеливаясь пошевелиться:

– Стреляйте быстро в гиппепитума, иначе он кушать захочет меня с потрохами, всеми! Попадайте только в него точно, иначе нам всем пришел конец!

Шварц поднял свое ружье, но Отец Аиста крикнул ему:

– Нет! Не стреляйте! Ваша пуля недостаточно мощная! Если будете глядеть внимательно, сейчас увидите, как эта скотина свалится от моей!

Серый встал таким образом, чтобы ему было удобнее попасть бегемоту за ухо, и спустил курок. За треском выстрела тотчас же послышался другой треск – в голове зверя. Бегемот пошатнулся и рухнул на землю с раскроенным на кусочки черепом, но потом снова поднялся, качнулся направо, потом налево и снова упал. Пасть его была уже закрыта. Толстая кожа собралась в мелкие, дрожащие складки, затем снова разгладилась. Гиппопотам был мертв.

Оправившись от своего столбняка, Отец Листьев сделал огромный скачок в сторону и что есть силы завопил:

– Не подходите к нему, не трогайте! Бегемот очень любит притворяться. Если он еще живой, он укусит всех троих, нас!

– Чепуха! – рассмеялся Серый. – Этому дядюшке и в голову не придет притворяться. Но куда вы так резво поскакали? Мне сдается, это вам стоило сделать несколько раньше.

Несмотря на все еще владевший им испуг, малыш не мог пропустить мимо ушей показавшиеся ему обидными слова Пфотенхауера. Он уязвленно возразил:

– Может, вы бы стали прыгать, когда перед вашим носом встал бегемот? Если бы я пошевелился, он бы тоже пошевелился и откусил бы мне голову, всю.

– Нет, приятель! Вы попали зверю куда-то в челюсть, и у него получился спазм жевательных мышц. Раньше-то ему поди не приходилось такого испытывать, поэтому он перепугался до смерти. Он ведь, как и вы, от страха с места не мог двинуться!

Словак с сомнением посмотрел на Серого и ответил:

– Этому не могу верить. Спазм мышц всегда есть болезнь, человеческая, а не судорога, бегемотская.

– Ну, если вы в этом деле лучше меня понимаете, то я спорить не буду. Мне, признаться, и самому в диковинку было увидеть бегемота с отвисшей челюстью! Но что ни говори, вовремя мы подоспели, ежели бы не мы, вы б уже, как пить дать, в ящик сыграли! Мне кажется, вы немножко сдрейфили, ведь так?

– Да, – сознался Отец Одиннадцати Волосинок. – Я стрелял слонов, часто, и бегемотов тоже, но я еще никогда не стоял так близко к скотине, ужасной. Вы есть спаситель жизни, моей, и я с удовольствием, охотным, протяну вам руку, правую, если сначала узнаю точно, что гиппопотам мертвый, наверняка.

Словак протянул руку, однако не решился подойти к Пфотенхауеру, который в это время наклонился над бегемотом, чтобы осмотреть его раны. Разрывная пуля проделала в голове животного огромную дыру, через которую весь мозг вытек наружу.

– Сильный, взрослый зверь! В длину, наверное, метра четыре будет, – сказал Шварц, разглядывая гигантскую тушу.

– Да, это уж редкий экземпляр, – согласился Серый, – пари держу, его мясо покажется нашим людям вкуснятиной!

– Не знаю! Я еще ни разу не пробовал мяса бегемота.

– Да ну? Так вы уж обязательно должны его отведать! Оно на вкус совсем неплохо, это я вам говорю, а сало бегемота даже гурманы считают очень даже лакомым куском. Вы согласны, господин Иштван?

Это вежливое и к тому же произнесенное таким добродушным тоном обращение растопило сердце Отца Одиннадцати Волосинок. Он был отходчив по натуре и к тому же сознавал, что Пфотенхауер только что спас его от смертельной опасности. Он подошел ближе, пожал, наконец, Серому руку и ответил:

– Да, сало, бегемотово, есть деликатес, большой. Я уже ел сало, сырое, и сало, жареное, и это были вкусности, чрезвычайной. Но если бы вы не пришли, сейчас, я бы сам стал лакомством, изысканным, а это совсем не могло быть желанием, моим. Вы были враг, мой, а я враг, ваш, и это должно…

– Эй, старина, что это вы такое говорите, – перебил его Пфотенхауер, – никогда я не был вашим врагом, просто мы временами не совсем верно друг друга понимали.

– О, я понимать вас очень хорошо, всегда, но вы не хотеть понять образование и учености, моей. Но если бы бегемот, этот, искусал меня насмерть, то остался бы только пшик, жалкий, от всех моих знаний, латинских. Поэтому желаю простить вам все оскорбления, ваши, и отныне быть другом, вашим и прекрасным. Хотите?

– Ну конечно, хочу! Друга-то иметь всегда лучше, чем врага, это я точно знаю. Вот вам на это моя рука, жмите крепче! С этой самой минуты промеж нами не должно быть больше ни ссор, ни разных раздоров.

Венгр все еще держал Пфотенхауера за правую руку, а при последних словах тот протянул ему и левую. Малыш схватил ее, доверчиво заглянул в смеющиеся глаза Серого и сказал:

– Я согласен, очень и целиком. Дружба, наша, должна быть вечной, и еще намного более задушевной, чем вы сказать только что. Давайте мы прямо здесь, над трупом бегемотовым, сделаем брудершафт до гроба, нашего. И я скажу вам «Шмоллис», мое, а вы скажете мне «Фидуцит» [156]156
  «Schmollis» и «Fiduzit» (от латинского«Fiducia sit» – «доверься этому») – приветствия, которыми студенты в Германии скрепляют брудершафт (прим. пер.).


[Закрыть], ваше.

– Знаете, дружище, по мне, так это будет не всамделишный фидуц. Я так понимаю, сомнительное это дело – брудершафт над трупом, хотя бы даже и бегемотовым! Да у нас и напитка-то нет подходящего для такого случая. Настоящий «Шмоллис» нужно запивать добрым баварским пивом, а раз уж здесь такого не имеется, то давайте подождем, пока мы оба не вернемся в Мюнхен. Там-то у нас дело быстро на лад пойдет!

– Это было мнение, правильное, – неожиданно легко согласился Отец Листьев. – Брудершафт, мокрый, лучше, чем брудершафт, сухой. Пусть останемся на «вы», вежливое, но дружба наша будет все равно очень прочной!

– Конечно! Уж вы увидите, я умею быть хорошим другом, и если вам понадобится моя помощь – на меня положиться можно. Ну, и хватит об этом! Скажите-ка лучше, что мы с этим зверюгой делать будем? Коли оставить его здесь валяться, сюда со всей округи крокодилы сбегутся.

– Пусть Стефан останется его сторожить, – предложил Шварц, – а мы вернемся в лагерь и пошлем сюда людей, чтобы они перетащили тушу к костру. Похоже, наша утренняя прогулка подошла к концу.

– Да, наверное. Солнце уже давно встало, и все солдаты, должно быть, проснулись. Пойдемте скорее, чтоб не заставлять Стефана прозябать тут целый день. Я думаю, он не даст утащить у себя свою добычу.

– Что? – воскликнул словак. – Вы опять хотеть меня оскорбить!

– Я? И не думал даже. Мы же теперь друзья и не должны больше обижать друг друга.

– Я хотел бы настаивать на этом! Если вы думали, что я позволяю утащить у себя бегемота, мной охраняемого, то мне и в голову не пришло бы делать с вами брудершафт, баварский. Я сейчас тут же приму состояние, оборонительное, а вы можете идти в спокойствии, доверительном.

Он поднял с земли свое ружье и принялся его перезаряжать, а немцы повернули в сторону лагеря. Обсуждать только что пережитое приключение им почему-то не хотелось, и они шагали по лесу в совершенном молчании. Только благодаря этому обстоятельству шедший впереди Шварц заметил деталь, которая в другое время легко могла бы ускользнуть от его внимания. Когда до лагеря оставалось еще больше половины пути, он остановился и, указывая на сломанный папоротник, вполголоса сказал Серому:

– Стойте! Смотрите: здесь кто-то проходил!

– Ну и что с того? – равнодушно, но так же тихо спросил Пфотенхауер.

– Вы, кажется, не придаете этому никакого значения?

– А вы этот пустяк уж слишком близко к сердцу принимаете.

– В нашем положении ни одну мелочь нельзя оставлять без внимания.

– Да это наверняка был кто-нибудь из нашего лагеря.

– Нет, ведь к нам никто не приходил.

– Ну, тогда, возможно, мимо пробегал какой-нибудь зверь, да и надломил папоротник.

– Вот сейчас и проверим.

– Ну, если вам это интересно, проверяйте, ради бога, а я пока дальше пойду.

– Нет, пожалуйста, дорогой мой, подождите немного!

Шварц наклонился и принялся внимательно рассматривать влажную, заболоченную почву. Когда он снова выпрямился, лицо его было задумчивым и встревоженным. Пфотенхауер заметил это и спросил:

– Что такое, что вы там увидели? Ваша физиономия не очень мне нравится.

– Здесь шел босой человек, и причем совсем недавно.

– Может, вчера?

– Нет, потому что иначе на папоротнике осталась бы роса. Ее стряхнули, значит, растение было сломано уже после рассвета.

– Мало ли, кто нас мог искать. Может, поутру нас хватились и послали кого-нибудь посмотреть, куда мы делись.

– Тоже нет. След ведет не от лагеря, а к нему. Идите-ка за мной и постарайтесь не производить ни малейшего шума!

Шварц медленно двинулся вперед, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не потерять след. Сначала он точно следовал направлению, откуда пришли оба немца, потом свернул влево. Шварц остановился, и, указывая своему спутнику на отпечатки босых ног, которые были хорошо видны на рыхлой земле, прошептал:

– Это очень глупый человек. До сих пор он шел точно по нашим следам, и значит, должен был знать, что из лагеря ушли двое. Как же он мог не подумать о том, что когда они будут возвращаться, то обязательно увидят следы, которые он здесь оставил?

– Может, это все же кто-то из наших? Тогда ему ни к чему скрываться.

– Если бы это было так, если бы кто-то вышел искать нас, он шел бы совсем в другую сторону и наверняка звал бы нас. Нет, мы явно имеем дело с незнакомцем и должны быть очень осторожны. Смотрите вперед во все глаза, чтобы он не заметил нас раньше, чем мы его.

След вел к тем кустам между лагерем и заливом, где вчера устроили засаду Шварц и его тридцать солдат. Вся земля между кустами была вытоптана, и, опасаясь, что там он может потерять след, Шварц ускорил шаги, чтобы догнать неизвестного прежде, чем он достигнет этого места.

Камыш отступил в сторону, и теперь под ногами друзей была только сырая земля, по которой тянулась частая цепь следов. Преследователи двигались короткими перебежками, укрываясь за толстыми, отстоящими довольно далеко друг от друга деревьями. В какой-то момент они оказались под высоким деревом, и Шварц как раз собирался снова выбежать на открытое пространство, когда Пфотенхауер обхватил его сзади и прошептал ему в самое ухо:

– Оставайтесь на месте! По-моему, я только что его видел.

– Где? – не оборачиваясь, спросил Шварц и снова отступил за дерево.

– Может, я и ошибся, хотя мне сдается, что нет. Отсчитайте-ка шесть деревьев туда, вперед, а потом гляньте направо. Видите, там стоит здоровенное дерево, чуть ли не больше этого? Так вот, мне померещилось, что возле него что-то движется, и я думаю, что это и есть тот парень, что нам нужен.

Шварц посмотрел туда, куда показывал Серый, его более острый и натренированный, чем у товарища, глаз сразу различил не только дерево, но и стоявшего за ним человека.

– Вы правы, – шепнул он, – там кто-то стоит.

– Кто?

– Этого я, разумеется, не знаю. Во всяком случае, как я и предполагал, он не принадлежит к нашему отряду. На нем одежда из обезьяньей шкуры, она точно такого же цвета, как стволы деревьев. Потому-то его так трудно различить.

– Ну, и чего он там застрял? Почему дальше-то не идет?

– Может быть, его внимание привлек шум, который доносится из лагеря? Ясно одно: он зачем-то хочет подкрасться к нам. Не исключено, кстати, что он не один.

– Что будем делать? Пристрелить его, что ли?

– Что вы?! Ни в коем случае!

– Но если он нас заметит, то тотчас же убежит, и мы останемся с носом.

– Он обязательно должен нас заметить, точнее, не нас, а только вас одного.

– Что? Но это же чушь какая-то! Большей глупости, чем попасться сейчас ему на глаза, я и представить себе не могу!

– Это не глупость, а военная хитрость. Видите, он настороженно прислушивается, значит, если мы попытаемся подобраться к нему ближе, то неминуемо обнаружим себя. Поэтому вы сейчас пойдете налево, сделаете большой крюк, а потом снова повернете направо и притворитесь, будто направляетесь в лагерь. Устройте все так, чтобы он вас увидел, но сами не подавайте виду, что замечаете его. Постарайтесь отвлечь на себя все его внимание, и тогда о моем присутствии он заподозрит не раньше, чем окажется в моих руках.

– Гм, ну что ж, идея, ей-ей, неплохая! Только вы уж как подкрадетесь к нему, покрепче его держите, чтоб он, не ровен час, не вырвался!

– Об этом не беспокойтесь! Впрочем, я позову вас, как только схвачу его. Вы подоспеете мне на помощь, и вдвоем мы с этим негром легко сладим. Ну, а теперь поспешите, пока он не отправился дальше.

Пфотенхауер кивнул головой и шмыгнул за ближайшее дерево. Шварц скоро потерял его из виду и стал следить за неизвестным. Тот сначала стоял спокойно, потом вздрогнул, нагнулся и, укрываясь за стволом дерева, стал напряженно вглядываться куда-то вдаль: он заметил Пфотенхауера. Шварц понял, что настала пора действовать. Осторожно пробираясь от дерева к дереву, он скоро остановился в нескольких шагах от неизвестного. Тот ничего не замечал: он натянул свою маскировочную накидку на голову, стараясь спрятаться от шедшего в сторону лагеря человека. Пфотенхауер прошел совсем близко от незнакомца. Он шагал медленно и казался целиком погруженным в свои думы. Шварц подкрался к чужаку еще ближе и хотел броситься на него, но передумал и решил подождать, пока тот выпрямится. Ждать пришлось недолго: через несколько секунд человек поднял голову, в тот же миг Шварц оказался около него и, схватив его за горло, рванул вниз. Незнакомец закричал, сделал рывок вперед, чтобы вырваться, и повернул к нападавшему искаженное ужасом лицо.

Шварц чуть не выпустил свою жертву, увидев это лицо, правая половина которого вместе с носом напрочь отсутствовала. Страшное впечатление еще усугубляли выкаченные от изумления и испуга глаза незнакомца. Этот человек не был негром, что подтверждали узкие губы и светлая, хотя и очень загорелая, кожа на здоровой половине его лица и непокрытой, бритой наголо голове. Возраст чужака определить было трудно, но, во всяком случае, он был уже немолод. Рядом с ним, на земле, лежала дубинка с утыканным короткими иглами набалдашником; она, да еще заткнутый за набедренную повязку нож составляли все его оружие.

Услышав крик незнакомца, прибежал Пфотенхауер. Он помог Шварцу связать пленнику руки за спиной.

За все время короткой борьбы с обеих сторон не было произнесено ни одного слова; теперь Шварц впервые нарушил молчание и спросил по-арабски:

– Кто ты и что ты здесь высматривал?

Человек окинул обоих немцев мрачным взглядом и поинтересовался в свою очередь:

– А сами-то вы кто такие и почему напали на меня?

– Потому что друг пришел бы к нам открыто, ты же скрывался, и мы приняли тебя за вражеского лазутчика.

– Где же находится ваш лагерь?

– Здесь, у залива Хусан-эль-Бахр.

– На этом его берегу?

– Да.

– Значит, вы люди того ловца рабов, что остановились здесь?

– Нет. Но теперь ты отвечай на мои вопросы! Кого или что ты здесь искал?

– Я пришел, чтобы купить животных и некоторые другие товары.

– Ах, так ты тот самый человек, которого фельдфебель ожидает сегодня утром?

– Да.

– Тогда почему ты пробирался сюда тайно?

– Из предосторожности. Я хотел убедиться, что фельдфебель сказал мне правду. Но, как я вижу, ты его знаешь и в то же время говоришь, что не принадлежишь к его людям. Как я должен это понимать?

– Мы ведем войну с ловцами рабов, и вчера мы захватили фельдфебеля в плен.

– Так значит, все его имущество попало теперь в твои руки?

– Да. Но тем не менее ты можешь выполнить то, зачем пришел, потому что я тоже хочу заключить с тобой сделку.

Тут и без того безобразное лицо пленника исказилось гримасой гнева, и он проскрежетал:

– Разрази тебя Атлах! Ты меня опередил, но ты не долго удержишь добычу! Немедленно освободи меня, иначе сегодня же, в час, когда солнце будет в зените, ты и все твои люди отправитесь в преисподнюю!

– И кто же любезно отворит нам дверь в нее?

– Мои воины, которые придут сюда, если я не вернусь к ним в назначенный час.

– И как велико их число?

– Под моим началом стоит больше людей, чем пальцев на руках и ногах у всех твоих воинов!

– То есть в девять раз больше! А ты знаешь, сколько солдат находится в моем распоряжении?

– Могу себе представить. Итак, развяжите меня, если вам дорога жизнь!

– А что ты будешь делать, если я выполню твою просьбу?

– Это не просьба, а приказ, которому ты обязан повиноваться. Тогда я разделю с тобой добычу, которую ты отнял у фельдфебеля.

– Гм, забавно, – улыбнулся Шварц. – Где же сейчас твои люди?

– Некоторые из них совсем близко, я оставил их позади, когда пошел на разведку. Если я в скором времени не вернусь, они поспешат навстречу основному отряду, который тоже скоро будет здесь, и сообщат, что я попал в руки врага. Тогда не ждите пощады ни от Аллаха, ни от меня!

– Ты говоришь, как эмир, владеющий многотысячным войском. Это неосторожно с твоей стороны, потому что тебе придется горько раскаяться, если ты выведешь меня из себя. Ты не хочешь назвать мне число твоих воинов, у меня же нет оснований что-либо от тебя скрывать. Пойдем со мной, я кое-что тебе покажу.

Это приглашение Шварц произнес потому, что услышал с реки человеческие голоса: к берегу приближались его корабли. Он поднял пленника с земли и в сопровождении Пфотенхауера повел его к заливу. Выйдя на опушку леса, откуда можно было увидеть озеро, немец понял, что не ошибся: флотилия уже подходила ко входу в узкий залив. Несмотря на попутный ветер, впереди кораблей были привязаны лодки. И они, и все палубы буквально кишмя кишели людьми.