Текст книги "Невольничий караван"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

– Я ловил с господин Вагнер уже очень частенько такую рыбу, огромную. Были люди, которые хотели быть полным-полны учености, великой, и, может быть, не знали, как называется рыба, эта.

Видимо, малыш решил предпринять новую попытку покорить Серого своими знаниями, однако суровый Пфотенхауер смотрел куда-то в сторону и, казалось, совсем не замечал его присутствия. Шварц же доброжелательно поддержал разговор, спросил:

– Ну, и как называется эта рыба?

– Ее имя есть сом, он вкусный деликатес, когда еще маленький и молодой, когда совсем и очень маленький, он нежный, как карп.

– Да ты, как я вижу, еще и ихтиолог?

– Я всегда бывал ихтиолог и френолог, известный.

– Вот как! В таком случае не скажешь ты нам, кто такой, по твоему мнению, ихтиолог?

– Это знаток мозга, людского.

– А френолог?

– Это есть знаток рыб, речных.

– Наоборот, дорогой мой, как раз наоборот. Ихтиологией называется наука о рыбах, а френологией – наука о строении человеческого мозга.

– Это совершенно все равно! – безапелляционно заявил Отец Листьев. – Почему это должен быть только я не прав, всегдашний? Что ли не мог ошибиться и человек, другой? Разве у рыбы тоже нет мозга, внутреннего? Значит, ихтиология и френология – одно и то же.

Тут терпение Пфотенхауера лопнуло. Он вскочил на ноги и закричал:

– Молчи, парень, а не то я сейчас в обморок грохнусь! У меня от твоего бреда волосы дыбом встают! Что я такого натворил, чтоб такое наказание терпеть? Перво-наперво, этот вывороченный немецкий, потом эта сумасшедшая путаница слов и понятий, а больше всего мне нравится самоуверенность, с какой этот остолоп преподносит свою бессмыслицу, и еще считает себя самым что ни на есть мудрым человеком. Ежели в доброй старой Венгрии много этаких чудаков, им лучше сразу сигануть в Дунай и утонуть со всеми потрохами, иначе Австрии, считай, конец пришел! Этот человек говорит, что разумеет латынь? Да он лягушку от гуся не отличит! Эй, беги отсюдова, парень, беги, убирайся с глаз моих долой! Потому, коли ты сию минуту не испаришься, я, ей-ей, набью тобой мою трубку и развею тебя по воздуху, слышишь, ты, гомункулус несчастный?

Серый разошелся не на шутку, он принял угрожающую позу, а нос его с грозным сопением елозил из стороны в сторону, всячески давая понять, что разделяет праведный гнев хозяина.

Но малыш не ведал страха. Он стоял, гордо выпрямившись и глядя прямо в глаза разъяренному Пфотенхауеру. Казалось, обличительная речь немца не произвела на него никакого впечатления; внимание его привлекло только слово «гомункулус», которое ему приходилось часто слышать от своего прежнего господина, герра Вагнера.

– Что вы сказали? – переспросил он. – Я должен бежать от персоны, вашей? Это и в голову не может прийти, мою. Я убивал львов, хищных, и, конечно, не стану испугаться человека, невежливого! Если вы хотеть оскорбить честь мою, вы должны были выбрать слово, другое! Гомункулус не есть ругательство, обидное. Я знать очень хорошо, что гомункулус означать. Я к тому же еще учил, что такое есть лютик.

– Ах, так? Ну так давай, выступи с этим! Мне уж невтерпеж услыхать, какая еще чушь вывалится из твоего рта!

– Это не будет чушь, смешная, потому что я учился учености, растительной. Гомункулус зовет лютик на языке немецком.

– Вот оно, значит, как! А ранунклус?

– Так назывался человек, маленький и жалкий.

– Наоборот! – в полном отчаянии закричал Серый, возбужденно размахивая руками. – Это все правильно, но только наоборот! Сказать тебе, кто ты такой? Ты – создание, у которого шкура внутрь глядит, а мясо – наружу. Может, мне тебя вывернуть, ты гомункуранункулус?! Мне не терпится приняться за это сию минуту.

– Я очень благодарный! – с достоинством возразил словак. – Мне совсем незачем выворачивание, наружное. Я находился в состоянии, нормальном, но я не могу знать, какие я в вас вызываю чувства. Сразу, как вы меня встретили, вечером, вчерашним, вы стали в позу, обидную. Вы, кажется, совсем не можете любить персону, мою, поэтому я буду держаться в отдалении и отчуждении, сдержанном и благородном!

Малыш отвесил Серому глубокий поклон и удалился. Пфотенхауер мигом пришел в себя. Его гнев как рукой сняло, он осознал весь комизм ситуации и разразился громким и искренним хохотом. Шварц тоже рассмеялся и сказал:

– Вот так-то лучше, милейший Наци! Я не понимаю, как можно сердиться на этого оболтуса, как вы изволили его назвать.

– Пожалуй, что вы и правы, – согласился Пфотенхауер. – Как это вы сказали? «Милейший Наци»? Это мне подходит, пусть оно так и остается. Я уж постараюсь больше не сердиться. Но хоть убейте меня – я в толк не возьму, как парень дошел до такой чертовщины?

– Он много лет был слугой у знаменитого ученого Маттиаса Вагнера. Он помогал ему собирать его коллекции и, конечно, слышал от своего господина множество научных названий и выражений. К сожалению, как ни парадоксально, но в данном случае действительно «к сожалению», у Стефана очень хорошая память. Он удерживает в голове все непонятные для него слова, но они перемешиваются там самым причудливым образом. Когда он извлекает на свет божий какое-нибудь из этих названий, оно тут же тянет за собой другое, сходное по звучанию. А когда он пытается объяснить, что эти слова значат, он, конечно, все путает. Но все это я вам уже рассказывал и советовал не принимать его болтовню всерьез, ведь она не только безобидна, но и весьма забавна. Признаться, сначала он меня тоже немного раздражал, но теперь я не только позволяю ему говорить все, что ему вздумается, но иногда даже нарочно навожу разговор на «научные» темы, чтобы он выложил мне очередную порцию своих так называемых «знаний».

– Что ж, в дальнейшем и я тоже постараюсь так делать.

– Ну, для вас это теперь будет не так-то просто. У него есть чувство собственного достоинства, и он, как и обещал, постарается держаться от вас подальше. Так что придется вам отказаться от невинного развлечения, которое я себе изредка позволяю!

На всем протяжении этого разговора Шварц не выпускал из рук подзорной трубы. Время от времени он прикладывал ее к глазам и осматривал берег, стараясь обнаружить следы ночного лагеря Абуль-моута, который должен был быть где-то поблизости. Но ни костровищ, ни примятой травы, ни сломанных веток нигде не было заметно: очевидно, ловцы рабов плыли всю ночь напролет. Оставалось лишь надеяться на то, что следующей ночью они все же сделают привал: в этом случае Шварц мог рассчитывать нагнать врага за два оставшихся дня. При этом он делал очень большую ставку на свои корабли, которые, по заверениям Серого, были куда лучше нуквера и сандала Абуль-моута.

Подошло время молитвы при заходе солнца, а затем и вечернего молебна. Отужинав, Шварц и Пфотенхауер вернулись в свою каюту и улеглись спать, закутавшись предварительно в противомоскитные сетки, которые имелись на дахабии в огромном количестве. Волшебное зрелище, которое представляет собой Нил ночью, заставляет любого новичка забыть о сне и мучениях жигалок, но оба немца уж могли позволить себе отказаться от любования прекрасной природой ради столь необходимого им отдыха.

Проснувшись ранним утром, друзья узнали от Сына Тайны, что никаких происшествий за последние несколько часов не произошло, корабли движутся вперед с хорошей скоростью и покрыли уже довольно большое расстояние. Словак, против обыкновения, не показывался: пока Шварц делил каюту с Пфотенхауером, он решил к ней и близко не подходить.

Этот день тянулся медленно и не принес ничего нового, лишь один раз на борт дахабии наведался Хасаб Мурад, чтобы о чем-то посоветоваться со Шварцем. К вечеру Толо очнулся от своего забытья, которое подействовало на него лучше всякого лекарства. Нервы его успокоились, лихорадка прошла – он был здоров, и никто не радовался этому обстоятельству так сильно, как Лобо, чьи раны тоже почти затянулись.

Перерыва на ночь снова не делали. Это оказалось возможным только благодаря тому, что река была свободна от камыша, а солдаты присоединились к матросам и стали работать посменно двумя вахтами.

К середине следующего дня флотилия подошла вплотную к сожженному селению Умм-эт-Тимса. Теперь Шварцу и его спутникам надлежало вести себя особенно осторожно. Прежде всего нужно было произвести разведку: с этим заданием никто не мог бы справиться лучше, чем Сын Тайны и его друг Сын Верности, которые прекрасно знали здешние места. Оба юноши с готовностью согласились исполнить поручение Шварца, и он дал им точные инструкции относительно того, как они должны действовать дальше.

При отплытии из Магунды плоскодонка, на которой раньше плыли Серый и Йозеф Шварц, была взята дахабией на буксир. Теперь она была снова отвязана, Сын Тайны, Бен Вафа и все ниам-ниам спустились в нее и оттолкнули от корабля. Десятка два весел ударили по воде, лодка стрелой понеслась вперед и скоро исчезла вдали.

По расчетам Шварца, при сохранении прежней скорости корабли должны были достичь селения только к часу вечерней молитвы. Он приказал своим людям взяться за шесты, и эта вспомогательная работа продолжалась до самого захода солнца.

С наступлением темноты Шварц встал на нос по-прежнему плывшей впереди дахабии и стал внимательно следить за берегом, чтобы не пропустить условленных знаков, которые должны были оставить ему Сын Верности и Сын Тайны. Но прежде чем корабли достигли места, где следовало искать эти знаки, разведчики сами вернулись назад. Они причалили к дахабии и поднялись на борт. Шварц торопливо пересчитал их и с облегчением убедился, что все живы и невредимы. Но то, что они вернулись вопреки уговору, тревожило его, и ему не терпелось услышать, добрые или дурные известия принесли его посланцы.

– Не переживай, эфенди, – сказал Сын Тайны, заметив его волнение, – все прошло хорошо.

– Вас никто не заметил?

– Ни один человеческий глаз не смог бы нас обнаружить – так хорошо мы спрятались на берегу. Мне нельзя было показываться в поселке: ведь я был там несколько дней назад, и если бы джуры увидели меня снова, они наверняка заподозрили бы неладное. Поэтому Сын Верности пошел в поселок без меня и не встретил там никого, кроме одного-единственного джура.

– Значит, они все же вас видели, а этого надо было избежать!

– Да, так ты приказал, но ситуация там изменилась, и нам пришлось вести себя соответственно новым обстоятельствам.

– Каковы бы они ни были, показываться на глаза жителям вам все равно не следовало: этот джур непременно доложит обо всем Абуль-моуту.

– Этого он никак не смог бы сделать, даже если бы захотел, потому что Абуль-моута уже нет в селении.

– Нет? Значит, он отправился преследовать мятежников?

– Да.

– Сколько людей он взял с собой?

– Всех. Поселок стоял пустой и заброшенный. Только один старый джур рылся в куче обломков в надежде найти еще что-нибудь, что могло бы ему быть полезным.

– Я подошел к нему, – подхватил Сын Верности, – и стал расспрашивать его обо всем, что там произошло. Я не подвергал себя никакой опасности, потому что было еще светло, и я прекрасно видел, что вокруг нет ни души. Я сказал этому человеку, что пришел из деревни Мелан и хочу завербоваться на службу к Абуль-моуту, а он посоветовал мне немедленно отправляться обратно, потому что мое желание невозможно исполнить.

– Но ты все же сумел кое-что у него выведать?

– Да. Старик оказался болтуном, он выложил мне все, что знал, даже не дожидаясь моих вопросов.

– И что же ты узнал?

– Он мне рассказал, что пятьдесят мятежников с украденными стадами и товарами находятся в двух с половиной днях пути вверх по реке, на правом ее берегу. Там они собираются подкараулить Абдулмоута, переманить его людей на свою сторону, отнять у него всю добычу и, скорее всего, убить его.

– Они что, прежде чем уйти, сообщили джурам о своих намерениях?

– Нет.

– Откуда же тогда они могли это узнать?

– Недавно один из унтер-офицеров вернулся в селение, чтобы дождаться Абуль-моута и рассказать ему обо всем. Этот человек хотел остаться верным своему господину, но старый фельдфебель – главарь мятежников – заставил его идти с ними. Чтобы сохранить себе жизнь, он вынужден был повиноваться, но при первой же возможности убежал от них и поспешил назад предупредить хозяина. Так он сказал джурам, но я ему не верю.

– Ты думаешь, он лжет?

– Да. Он наверняка добровольно принял участие в мятеже: ведь как унтер-офицер он мог рассчитывать на большую долю добычи и хорошую должность в селении, которую баш-чауш собирается основать на юге. Вернулся же он, наверное, потому, что по дороге поссорился с унтером и решил, что для него будет выгоднее разыграть перед Абуль-моутом роль невинной жертвы и получить за свое двойное предательство щедрое вознаграждение.

– Думаю, что никакой выгоды это предательство ему не принесет: мятежники, от которых он сбежал догадаются о его замыслах и не замедлят покинуть место своего лагеря, пока их не настиг там Абуль-моут.

– Не думаю. Дело в том, что они считают этого офицера мертвым. Вчера вечером вместе с двумя своими товарищами он спустился к реке, сделал вид, что случайно упал в нее, несколько раз позвал на помощь, а затем скрылся под водой. Его спутники вернулись к своим в полной уверенности, что он утонул, а тело его стало добычей крокодилов. Он же вплавь удалился на безопасное расстояние, после чего снова выбрался на берег. Из камыша он смастерил себе плот, а из двух длинных сучьев – весла и на этом плоту отправился назад, в селение. Течение здесь быстрое, так что он был на месте уже к полудню. Как раз в это время к берегу причалил и Абуль-моут на своих сандале и нуквере. Увидев вместо селения груды пепла, старик чуть не лишился дара речи, когда унтер-офицер рассказал ему, кто это сделал, ярости его не было границ. Он наведался еще в деревню джуров в надежде узнать от них какие-либо подробности, а затем вернулся на корабль и бросился по следам бунтовщиков, взяв с собой унтер-офицера и всех своих нуэров.

– Значит, в селении его больше нет? – уточнил Шварц.

– Нет.

– И никого из его людей тоже нет?

– Ни единого, можете мне поверить. Я обшарил все окрестности и даже прочесал лес, пока было еще светло. Потом я вернулся назад к лодке, и мы с Сыном Тайны решили не дожидаться вас, а, чтобы сэкономить время, отправиться вам навстречу.

– Это вы правильно сделали. Но почему Абуль-моут решил преследовать их по воде, а не по суше? Ведь корабли движутся медленнее, чем лошади и верблюды!

– Всех животных забрал Абдулмоут, так что у джуров не осталось ни одного верблюда. Абуль-моут собирается плыть всю ночь и думает, что через два дня будет на месте.

– Я не сомневаюсь, что дело обстоит именно так, как ты говоришь, но мне все же хотелось бы пойти туда и убедиться во всем собственными глазами. Вы сейчас отвезете меня назад в селение. Пока подойдут корабли, я успею произвести там осмотр. Как далеко мы сейчас от Умм-эт-Тимсы?

– В получасе пути на лодке.

– Значит, корабли будут там через час; времени у меня будет достаточно. Итак, вперед!

Шварц взял свое оружие и отдал капитанам необходимые распоряжения, а затем вслед за обоими юношами спустился в лодку. Сидевший у руля Сын Тайны искусно обходил встречные течения и лавировал между полями камыша. Благодаря его ловкости и сноровке лодка развила большую скорость и достигла селения даже раньше указанного Сыном Верности времени.

Не теряя времени на поиски укромного местечка, где можно было бы незаметно причалить, Сын Тайны направил суденышко прямо к мишраху: ведь Абуль-моут уехал, а следовательно, бояться было нечего. Однако к своему немалому изумлению, приблизившись к берегу, путешественники увидели у самой воды большой, яркий костер. Не ожидая команды, ниам-ниам прекратили грести, и только двое из них продолжали работать веслами так, чтобы лодку не относило назад.

– Костер, – полувопросительно произнес Шварц, – очень странно! Может быть, джурам все же удалось обмануть вас? Может быть, Абуль-моут еще не покидал селения или зачем-то вернулся назад?

– Конечно, нет, эфенди! – возразил Сын Тайны. – Говорю тебе, он был просто вне себя от ярости, и ты сам понимаешь, что он не станет возвращаться назад, начав преследование, когда ему дорог каждый час.

– Это звучит убедительно, тем более, что в погоню за баш-чаушем его заставила броситься не только жажда мести, но и необходимость. Изменники дочиста разграбили селение, и в числе прочего взяли с собой весь запас пороха, который там был. Когда мы были в Диакине, где Абуль-моут нанял свои корабли, я специально поинтересовался, покупал ли он там порох. Мне сказали, что он его искал, но не смог нигде достать. Ловец рабов без пороха – это все равно, что слон без бивня, он не может ни нападать сам, ни обороняться от врагов. Поэтому у Отца Смерти есть дополнительная причина стремиться как можно скорее догнать мятежников. Вряд ли он мог вернуться, если он действительно в походе. Но кто же в таком случае те люди у огня?

– Скорее всего негры-джуры.

– Что они там делают?

– Рыбачат. Пока в селении были арабы, джуры были отрезаны от реки, и чтобы добраться до воды, им приходилось делать огромный крюк. Может быть, теперь они спешат наверстать упущенное. Ночью улов богаче, чем днем, особенно когда на берегу горит костер, чей свет привлекает рыбу.

– Пожалуй, ты прав, но все же осторожность нам не помешает. Давайте причалим на окраине селения, а потом тихонько подкрадемся к костру и посмотрим, что там делается.

Лодку подвели к берегу и привязали. Гребцы остались сидеть на своих местах, а Шварц с Сыном Тайны и Бен Вафой, прячась за деревьями, стали пробираться к костру. Подойдя к нему достаточно близко, они остановились и принялись рассматривать людей на берегу. У реки были действительно джуры. Они сделали из камыша плот, насыпали на него земли, а сверху развели огонь. Этот плот стоял на якоре в нескольких шагах от берега, и на нем находился только один человек, который следил за тем, чтобы костер не погас. Остальные четверо лежали на берегу и всматривались в освещенную почти до самого дна воду. Оставляя без внимания многочисленных мелких рыбешек, они время от времени метали в более или менее крупных гарпуны или копья с веревками на конце. Улов сегодня и вправду был неплохой: на земле рядом с рыбаками лежала целая куча рыб от двух футов до двух локтей величиной.

– Подойдем к ним поближе! – предложил Сын Тайны.

– Не сейчас, – возразил Шварц, – сначала я хочу взглянуть на то, что осталось от поселка.

– Тогда нам в другую сторону. Это совсем рядом: чтобы пройти через заросли, нам потребуется меньше минуты.

Все трое тихо поднялись на берег, пересекли лес и остановились на его опушке. С первого же взгляда на раскинувшееся перед ними пепелище Шварц убедился, что вокруг действительно нет ни души и что все его сомнения относительно отъезда Абуль-моута были напрасны. Удовлетворенный осмотром, он вернулся к огню.

– Оставайтесь здесь, – сказал он своим спутникам, – эти люди могли видеть вас днем в деревне, и ваше вторичное появление может вызвать ненужные подозрения. Они говорят по-арабски?

– Не все. Но их вождь, тот толстяк, что лежит посередине, понимает этот язык достаточно, чтобы ответить на твои вопросы.

Шварц вышел из леса и поздоровался с неграми. Услышав чужой голос, они испуганно вскочили, а когда увидели отделившуюся от деревьев и приближавшуюся к ним высокую фигуру, бросили рыбу и снасти на произвол судьбы и с воплями ужаса кинулись врассыпную. Человек, сидевший на плоту около костра, поддался общей панике: не имея возможности выбраться на берег, он, недолго думая, прыгнул в реку и поплыл вниз со всей быстротой, на какую был способен. К счастью, он не стал добычей крокодилов и благополучно выбрался на берег совсем рядом с лодкой, в которой сидели ниам-ниам. Они чрезвычайно удивились, увидев выскочившего из воды прямо перед ними человека, но сочли за лучшее не давать ему знать о своем присутствии.

Толстый вождь тоже сделал было движение бежать, но Шварц сильной рукой схватил его за густую шевелюру и удержал. Джур не сопротивлялся, но поднял оглушительный вой, который разносился далеко над рекой и даже достигал противоположного берега.

– Тише! – прикрикнул на него Шварц. – Я тебе ничего не сделаю.

– О дьявол, о дьявол, о добрый дьявол, смилуйся, смилуйся, пощади! – скулил толстяк, не осмеливаясь не только сделать попытки вырваться, но и вообще пошевелиться.

– Да замолчи ты наконец! Я никакой не шайтан, а такой же человек, как и ты. Я не собираюсь причинять тебе зла. Ты должен только ответить мне на несколько вопросов, а потом я уйду, откуда пришел.

– Тогда иди, уходи прямо сейчас, я прошу тебя! – взмолился негр, и голос его звучал так умоляюще, что Шварц не смог удержаться от смеха. Продолжая крепко держать шейха за волосы, он ответил:

– Я уйду, но только после того, как ты мне кое-что объяснишь. Чем быстрее ты расскажешь мне то, что я хочу знать, тем быстрее я отпущу тебя.

– Тогда спрашивай, спрашивай скорее!

– Вот и хорошо! Но я требую, чтобы ты сказал мне правду. Если ты солжешь, я свяжу тебе руки и ноги и брошу в воду крокодилам на ужин!

– Я клянусь тебе, что не буду лгать! – заверил толстяк, все еще дрожа от страха и не решаясь поднять глаз.

– Где сейчас Абуль-моут?

– Его здесь нет.

– Когда он ушел?

– За час до захода солнца.

– Кто с ним?

– Пять арабов и нуэры, которых он привез на кораблях.

– Кого он оставил здесь?

– Никого.

– Помни, если ты хоть что-нибудь от меня утаишь, можешь считать себя мертвецом! Здесь точно не осталось никого из его людей?

– Ни одного, господин.

– Куда отправился Отец Смерти?

– Вдогонку за унтером, чтобы поймать его и наказать!

– Что он намерен делать дальше?

– Он вернется сюда, и мы должны будем помочь ему заново выстроить селение.

– Где находится баш-чауш?

– В двух с половиной днях пути отсюда, на Ниле, возле большого залива бегемотов.

– Когда Абуль-моут придет туда?

– Он хотел быть там послезавтра, потому что он собирается плыть и ночью, но я думаю, ему понадобится больше времени.

– Почему?

– Потому что уже к утру, задолго до наступления дня, он приплывет на место, где река полностью заросла камышом. Протиснуться через него на больших кораблях очень трудно, а ночью и совсем нельзя. Абуль-моуту придется ждать, пока станет светло, и пройдет еще очень много времени, прежде чем он прорубит камыш и снова выйдет на фарватер.

– Очень хорошо! Теперь скажи мне, может быть, ты слышал, не собирается ли Абуль-моут в скором времени предпринять новый поход за рабами?

– Мне говорили, что собирается.

– На кого он хочет напасть?

– На ниам-ниам. Но теперь ему придется отложить поход до тех пор, пока не будет восстановлено селение. Ему сейчас не нужны новые рабы, потому что Абдулмоут приведет их из Омбулы.

– Сколько он взял с собой ловцов рабов?

– Пятьсот.

– Знаешь ли ты Сеяд Ифъяла?

– Охотника на слонов? Да. Он был у нас как раз в тот день, когда загорелось селение.

– Ты знаешь, где этот человек сейчас?

– Нет. Никто не знает, куда он направился.

– Как его настоящее имя?

– Он его никому не открывает. Все знают его только под именем Сеяд Ифъяла.

– Он говорил тебе, куда собирается пойти?

– Нет. Он выменял у меня двух верблюдов. Когда мы утром проснулись, его уже и след простыл.

– Он ушел один?

– Да, как и пришел.

– Больше никто из пришельцев не интересовался Абдулмоутом и Омбулой?

– Здесь был один белый чужестранец, который хотел попасть в эту деревню.

– Зачем?

– Этого я не знаю. Он просил у меня проводника, но я сказал ему, что беланда – наши кровные враги и что тот, кто пойдет к ним отсюда, не вернется назад живым. Тогда он ушел.

– Куда?

– Он не сказал. Отправился, наверное, по своим делам.

– Ты говорил сегодня с Абуль-моутом?

– Да. Он приходил к нам, и я должен был рассказать ему все, что случилось здесь в его отсутствие.

– Об Охотнике на слонов ты тоже упомянул?

– Нет.

– А о белом незнакомце, который хотел нанять проводника до Омбулы?

– Ни слова.

– Почему?

– Потому что я просто не успел ему ничего рассказать. Абуль-моут очень спешил, он хотел как можно скорее отплыть.

– Как были вооружены нуэры?

– У некоторых из них были ружья, у других – нет.

– Ты видел их всех?

– Да, потому что я был здесь, когда они высадились на берег, а потом снова поднялись на корабли.

– Сколько примерно ружей у них имелось?

– Не больше двадцати. У остальных были стрелы копья, ножи и щиты из кожи бегемота.

– Но сам Абуль-моут и пять его арабов были хорошо вооружены?

– У них были ружья, пистолеты и ножи.

– Как у них обстояли дела с порохом?

– Его было ровно столько, сколько они имели в своих рогах. Абуль-моут был очень разгневан, потому что фельдфебель забрал с собой весь запас, который оставался в селении. Свинца для пуль тоже не было.

– Так! Спасибо тебе за подробный рассказ. Это все, что я хотел знать.

– Теперь я могу идти?

– Можешь идти, а если хочешь, то останься и продолжай рыбачить – тебе ничего не грозит. Чтобы ты поверил в это и перестал бояться, я подарю тебе один талер. Вот, возьми!

Только сейчас Шварц убрал руку с головы шейха, достал из кармана кошелек и вытащил из него один талер Марии-Терезии. Это оказалось самым верным средством успокоить негра. Он наконец отважился поднять голову и взглянуть в глаза своему страшному собеседнику и спросил:

– Господин, этот талер действительно принадлежит мне?

– Да.

– Тогда ты и правда не шайтан, а очень хороший человек. Ты гораздо умнее и добрее того белого незнакомца, который обещал мне денег, а вместо них хотел дать только несколько жалких жемчужин. Я вижу, что мне нужно с тобой дружить.

– Ты совершенно прав. Позови своих товарищей обратно и спокойно продолжай свой лов рыбы. Я уже ухожу. Через некоторое время мимо вас проплывут три больших корабля, но и их вам нечего пугаться: они не станут здесь останавливаться.

– Корабли, ты сказал? Что это за корабли? Кому они принадлежат? Откуда и куда идут? Может быть, на них будут работорговцы? – засыпал его вопросами шейх.

– Нет, на этих кораблях плывут не ловцы рабов, а честные люди.

– И они в самом деле не остановятся здесь?

– Нет. Можешь положиться на мое слово. Доброй ночи!

Шварц повернулся к негру спиной и скрылся в темноте. Сын Тайны и Бен Бафа поджидали его под ближайшими деревьями и слышали всю беседу. Шагая рядом с немцем к лодке, Сын Верности заметил:

– Теперь я понимаю, эфенди, что недостаточно умно вел себя со старым джуром.

– Почему же?

– Я спрашивал его только об Абуль-моуте, тебе же удалось выведать у шейха множество других полезных сведений.

– Откровенно говоря, я и сам не рассчитывал, что смогу узнать так много. Счастье, что мы встретили этих людей.

Как только Шварц и его спутники вновь оказались на борту лодки, ниам-ниам дружно взялись за весла и двинулись в обратный путь. Им пришлось плыть совсем недолго: уже через несколько минут впереди показались огни по-прежнему шедшей впереди дахабии. Для того чтобы дать Хасаб Мураду необходимые инструкции, Шварц приказал подвести лодку сначала к его нукверу, и, только переговорив с комендантом Магунды, поднялся на борт своего корабля.

На носу каждого судна горели большие костры, освещавшие фарватер. Они бросали красные блики на воду, из которой то и дело выпрыгивали стайки резвящихся рыбок. Ветер, все эти дни благоприятствовавший морякам, гнал снопы искр к берегу, туда, где горел еще один костер, и стоявшие возле него рыбаки молча провожали взглядами проходившие мимо корабли.

Часто, когда флотилия достигала очередной излучины, выступавший вперед край берега мешал ветру, и паруса вяло опадали. Позднее, около полуночи, ветер затих совсем и больше не поднимался. Тут уж ничего нельзя было поделать, и утешением могло служить только то, что и Абуль-моут где-то там, впереди, тоже вынужден беспомощно стоять на месте, пока не переменится погода.

– Эх, ничего бы нам сейчас не пришлось так кстати, как добрый ветер, который бы живо нас дальше потащил! – крякнул Пфотенхауер. – Кабы сейчас, по крайности, был день, мы б могли хоть тяговые канаты задействовать, понятно, если бы берег для этого годился. А далеко ли от нас сейчас находится этот Абуль-моут?

– Он отплыл из селения за час до захода солнца, мы же были там через два часа после заката. Значит, мы отстаем от него всего на три часа.

– Так мы, гладишь, завтра его и догоним!

– Несомненно.

– И что вы тогда делать думаете? Поймаете его?

– Да.

– Я б не так поступил.

– А как же?

– Я бы дал ему спокойно добраться до лагеря этого фельдфебеля. Там они все, как пить дать, передерутся, потому что изменники небось не захотят сдаваться-то. Ну, а как они наполовину друг-дружку бы перебили, тут бы уж и мы подоспели.

– Эта мысль приходила мне в голову, но я быстро понял, что она никуда не годится.

– Как-как? Ни на что не годится? Ну, это уж нельзя назвать большой мне похвалой!

– Да вы подумайте сами и убедитесь, что я прав.

– Что-то я покамест не могу с этим согласиться. Я думаю, что только мы Абуль-моута схватим, нам тут же придется за фельдфебеля браться. По мне лучше с ними обоими одним разом покончить.

– Нет, потому что я пока еще в здравом уме. С нашими тремя кораблями и отрядом в четыреста пятьдесят человек мы намного превосходим Абуль-моута. У него сейчас мало ружей и почти нет пороха, мы же в избытке снабжены и тем, и другим. Если мы нападем на него на реке, мы справимся с ним очень быстро и почти без потерь с нашей стороны. Позволить же ему добраться до залива – значит дать ему в руки порох и свинец. Конечно, ему и тогда нас не одолеть, но в последнем случае даже его жалких тридцати ружей будет достаточно, чтобы убить добрую сотню наших людей. А этого я хочу избежать любой ценой.

– Гм! Об этом я, сказать по совести, и не подумал!

– И это еще не все. На реке ему от нас не уйти, на суше же велика вероятность, что он пустится в бегство, как только поймет, что схватка проиграна. Вдруг ему удастся ускользнуть, что тогда? Я не могу этого допустить, я непременно должен взять его живым и передать в руки мидура Фашоды.

– Фу ты, черт, а ведь вы верно все растолковали! Знаете, вы все ж таки совсем другой парень, чем я! В своей-то науке я уж толк знаю, но со стратегией этой – тут у меня кой чего не хватает. Вам бы офицером быть – вы б сейчас уж до полковника, а то еще и до генерала дослужились!

– Спасибо! Я выполнил свой долг, отслужив в армии, а в остальном я весьма доволен своей гражданской профессией.

– Вот оно что! Вы, стало быть, были солдатом? Я-то нет.

– Не проходили службу? Вы и ростом даже выше, чем требуется и кажетесь вполне здоровым человеком.

– Здоров как бык и длинный точно жердь, что верно, то верно. Да я и сам, правду сказать, уверен был, что меня возьмут в солдаты, да не тут-то было – освободили.