Текст книги "Игра (ЛП)"
Автор книги: Карина Хейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)
Но я не хочу подобного до конца своих дней.
Потому что в моей жизни есть кто-то, кто делает ее стоящей. Это заставляет меня хотеть стать лучшим человеком. Заставляет меня хотеть бороться против всех вещей, с которыми я сталкивался снова и снова.
Ирония в том, что, думаю, я уже потерял ее.
Мне даже не надо открывать глаза, чтобы понять, она не со мной.
Ее отсутствие ударяет меня сильнее, чем боль в голове и неприятное, повторяющееся волнение в желудке. Когда Кайла не в постели рядом со мной, я чувствую себя совершенно потерянным.
Одиноким.
Каким-то образом я отталкиваю жалость к себе, отвращение и ненависть, и пытаюсь сформулировать план. Мозг заторможен и продолжает возвращаться к старым шаблонам, выясняя, что исправить, пока не станет слишком поздно.
Если уже не слишком поздно.
Я открываю глаза и солнечный свет, проникающий через окно, практически ослепляет меня. Я моргаю, набираясь храбрости, отталкивая большую агонию, бушующую внутри меня.
Я не помню большую часть вчерашнего дня и это проблема.
Раньше это не было проблемой. Провалы в памяти. Было в них что-то чистое и аккуратное. Что бы ни происходило в мире, я ничего не помнил. Даже если кто-то говорил мне, что я кого-то ударил или сказал что-то ужасное или заблевал весь бар, или что там ещё было, я не мог вызвать в памяти эти моменты. Так я притворялся и делал вид, что все это делал какой-то другой парень, потому что я, ну я бы определённо знал, если б делал подобное.
Но теперь я понятия не имел, что натворил и не мог больше делать вид, что это случилось с кем-то другим. Теперь в это была вовлечена Кайла, и я волновался о ней больше, чем обо всем остальном.
Я помню тренировку. Помню...что ж, помню время до тренировки. Когда пошёл в паб через дорогу и выпил две пинты эля. Утром я не ел ничего, за исключением яиц, и согласно своей странной логике подумал, что два пива будут лучше, чем ничего.
Но это был лишь предлог. Я это понимал. Я проснулся уставшим и обеспокоенным о том, каким будет решение Кайлы. Хоть она и сказала мне, что собирается остаться, это не было реальным, пока она не сообщила кому-то ещё, кроме меня. Я так привык, что люди говорили мне, то что думали, я хочу услышать и я хотел увидеть это, узнать.
Я хотел расслабиться. Хотел снять напряжение.
Но ваша искусительница работает совсем по-другому.
Вместо этого она накрутила меня.
Подлила масла в костёр.
Денни раньше уже бесил меня во время тренировок и, по какой-то причине, мне хотелось причинить ему боль. На самом деле причинить боль. Словно, если мой гнев найдёт выход, станет лучше.
Так что я причинил ему боль. Как только он подошёл ко мне, желая забрать мяч, я врезался в него и в этот момент подумал, ни в коем случае приятель, тебе меня не остановить.
И поэтому я остановил его. Сам же я едва почувствовал удар.
Алан разозлился. Все разозлились. И Бригс, я видел его на стадионе, наблюдающего за мной, и мог оттуда сверху почувствовать все его разочарование.
Я облажался.
Одним из худших возможных способов.
Я причинил боль одному из своих, то есть причинил боль одному из товарищей по команде, что означает, я причинил боль самому себе.
Но в этом и была цель, так ведь?
После этого все одно сплошное размытое пятно.
Я покинул стадион и пошёл вверх по улице к тому же бару, в котором был до этого. Туда пришёл Бригс, пытаясь поговорить со мной, но порой он последний человек, которого мне хочется слышать. Иногда он мой брат. А иногда лишь напоминает, что я на самом деле не связан с ним. Что моя семья, это не моя кровь. И что моя кровь думала, что я не заслуживаю того, чтобы оставить меня с собой.
Я помню, как вернулся домой в квартиру, но мне было так стыдно от того, что произошло, я был так зол, что не мог оставаться там. Я не хотел, чтоб Кайла видела меня. Я даже не мог поговорить с ней и посмотреть ей в глаза.
Затем мое сознание мутнеет.
Что я помню, так это чувство. Гнилая, чёрная смола моего сердца и души, куда попала темнота. Попала и распространилась словно рак. Я помню гнев и ярость и паранойю и ревность и все остальное, что причиняет боль и режет и бьет прямо в душу.
Я знаю, что все это, должно быть, было направлено на неё.
Я молюсь о чуде. Знаю, она познала на себе всю тяжесть произошедшего.
Я больно сглатываю, рот словно наполнен опилками, и медленно поднимаюсь с кровати.
Шатаясь, иду к двери, комната вращается, пока я двигаюсь. Я тяну за двойные двери и выглядываю в гостиную. Там нет никого кроме Лионеля и Эмили на диване, на дополнительном одеяле, которое я обычно храню в конце кровати.
Вспышки возникают в моем сознании, фрагменты памяти.
Помню, как в середине ночь взял одеяло для неё, спящей на диване, и укрыл им.
Я помню это.
Память уничтожает меня.
Мне приходится втянуть воздух, чтобы сдержать рвущееся наружу рыдание.
Прошлой ночью она даже не спала со мной в одной кровати.
И теперь ее нигде не видно.
Я иду в коридор, ванную, кухню.
Лишь я и собаки.
Как это обычно и бывает.
Как это, вероятно, и будет всегда.
Лионель следует за мной по пятам, пока я ищу ее, показывая свою верность. Он любит меня лишь потому, что я люблю его, но это все, что я могу получить и все, что я могу принять. Он – константа. Он никогда не бросит меня, даже если он видел меня в моем худшем состоянии больше раз, чем можно сосчитать.
Эмили с нами совсем недавно. Она остаётся на месте, с опаской поглядывая на меня. Она ещё не знает меня от и до. Во многих отношения, она как Кайла. Думает, что может доверять мне, надеется на лучшее. Но это не лучший я, это худший я и доверие, имеющееся у нее ко мне, медленно разрушается. Думаю, Эмили будет поблизости потому что я спас ее, оставил ее. Ну и потому что, в конце концов, она просто собака.
Но Кайла, определённо, намного сложнее. Она красивая, заботливая, сексуальная как ад, многогранная личность и я знаю, я причин ей боль способами, которые, вероятно, непоправимы. Ее нельзя приучить к определенным условиям, наградить за хорошее поведение. Ее преданность не бесконечна. Она не предлагает любовь беззаветно, потому что я взял ее и предложил ей ласковое слово. Я должен провести всю жизнь, пытаясь завоевать ее, проявить себя, постоянно предлагая ей своё сердце и душу. В любви и в жизни нет никаких гарантий, и ее любовь это то, что я никогда не смогу принять как должное, если я все же настолько удачлив, чтобы все ещё иметь ее.
Я хожу по квартире, ища признаки ее присутствия. Сумочка исчезла, но чемодан и все остальное все ещё здесь.
Понятия не имею, куда она исчезла. Я размышляю о том, стоит ли позвонить Бригсу или даже Амаре, но я не уверен как все объяснить. Конечно, я несколько раз звоню ей, но попадаю прямо на голосовую почту. Даже звук ее радостного, саркастичного голоса ощущается, словно нож в сердце и я снова истекаю кровью.
Что если я облажался настолько, что ничего нельзя исправить?
Что если я на самом деле, действительно, потерял ее?
Твою ж мать.
Что я сделал прошлой ночью?
Так что я жду. Сажусь на диван и жду и жду, пока это становится больше похоже на борьбу, чем на ожидание. Потому что снова то же чувство вины и ненависть, и стыд и они бродят вокруг, пытаясь затащить меня на дно, заглушить меня, пока я не смогу сделать очередной вздох.
И там, на улице, в ближайшем пабе есть что-то, что может увезти меня далеко от этой боли. Эта песня слышна даже из аптечки в ванной, Перкосет, другой способ притупить все эти чувства. Я не могу делать вид, что каждый божий день не глотаю парочку этих штук.
Но я достойный противник. Я придерживаюсь своей позиции, хотя знаю, это заставило бы уйти физическую боль. Не могу сосчитать, сколько раз за сегодняшнее утро меня уже стошнило.
Когда приближается полдень, а она все не возвращается, у меня нет иного выбора, кроме как пойти на тренировку. Это последнее чего я хочу, последнее, что мне нужно. Я не хочу видеть осуждающие взгляды своих товарищей по команде, не хочу чувствовать себя виноватым во всем этом, и опять же, не хочу шевелить долбанными мышцами, потому что мне плохо.
Но я не могу просрать абсолютно все в моей жизни.
Я медленно собираюсь и затем оставляю Кайле записку на столике в коридоре, написанную моим корявым подчерком.
Я пошёл на тренировку. Сразу же после, пойду домой. Пожалуйста, не уходи. Мы сможем справиться с этим, пожалуйста, останься и подожди меня.
Я минуту смотрю на неё, и слова звучат так бездушно и бессмысленно, как будто они могли бы когда-нибудь убедить такую женщину как Кайла, если она решит уйти. Но я все равно оставляю ее там потому что это все, что я могу сделать.
***
Тренировка невыносима. Если бы здесь не было таких людей, как Джон и Тьерри, как мой тренер, который, кажется, верит в меня независимо от того, что я делаю, даже когда я все испоганил, я бы развернулся в тот же самый момент, как ступил на поле. Я бы просто ушёл. Я прошёл через столько всего, но у каждого есть свой переломный момент и сегодняшний был бы моим, если бы у меня не было там несколько поддерживающих лиц.
Хорошая новость в том, что с Денни все будет хорошо. Полагаю то, что я был слегка пьян перед игрой, сыграло мне на руку, потому что, когда я метнул в него мяч, это было не прямое попадание в суставы. Хоть он и не был на тренировке, что было хорошо, потому что не уверен что смог бы иметь с этим дело, Алан сказал, что через пару дней он вернётся, готовый к большой игре. Не знаю, что бы я делал, если бы получилось так, что один из наших звёздных игроков не смог бы играть. Поскольку, в соответствии с указаниями Алана я не играю в первой игре, мы действительно должны охрененно сыграть против Глазго.
Дорога от стадиона к квартире кажется, длится вечность. Я постоянно разминаю руль, костяшки белые, боясь, что когда вернусь, Кайлы не будет. Возможно ли, что она просто уехала и села на ближайший рейс? Может, оставшиеся сумки не стоили того? Может спастись от меня, картины наших разрушенных отношений, было для неё единственным выходом. Если у неё в сумочке был паспорт, это все, что ей было нужно, чтобы исчезнуть.
Не могу винить ее в этом. Все что я знаю, что мои надежды, как я войду в квартиру и увижу ее прекрасное лицо, могут быть напрасными. Прямо сейчас она может быть где-то над Атлантикой. Прямо сейчас она может направляться в свою новую жизнь, не оглядываясь через плечо. Может именно поэтому мои звонки не проходят, а сообщения не доставляются. Она в самолёте, направляется далеко-далеко.
Последний раз, когда я был рядом с ней, я даже не смотрел ей в лицо. Что, если это был последний раз, когда я видел ее? Что, если моим последним воспоминанием о ней будет ощущение меня слишком постыдным, чтобы даже взглянуть в её сторону? Если бы я знал, что это конец, я бы схватил ее, держал бы крепко-крепко, изо всех сил, смотрел бы в неё так глубоко, что не знал бы где, заканчиваюсь я и начинается она.
Я бы все сделал по-другому.
Я бы никогда не дал ей повода уйти.
Я вынужден остановить машину, водители объезжают меня, сигналя. Мне наплевать. Я ни на что не способен. Мысль о том, чтобы так скоро, даже не попрощавшись, потерять ее, изнурительна.
Я остаюсь там, стоя в неположенном месте, пытаясь дышать, голова лежит на руле. Я остаюсь сидеть так, пока не нахожу мужество продолжить путь и посмотреть в лицо правде, какая бы она не была.
Я нахожу место для машины на углу здания моей квартиры и направляюсь наверх. Жду около двери и прислушиваюсь, надеясь услышать внутри какое-то движение, которое немедленно положит конец моим страданиям, по крайней мере, уменьшит их. Если она все ещё здесь, у меня все ещё есть шанс сделать все правильно.
Я быстро отпираю дверь и вхожу. Лионель бежит ко мне, прося почесать его за ухом. Я приседаю вниз, рассеянно глажу его, прислушиваясь к любым звукам.
Там. На кухне. Закрывается дверь холодильника.
Надежда поёт где-то глубоко внутри меня.
Я направляюсь прямо туда и вижу ее, стоящую со стаканом сока в руке. Она смотрит на меня, будто ждала меня, волосы безжизненные и свисают вокруг лица. Глаза красные и припухшие, и я могу почувствовать каждую унцию боли, исходящую от нее как ядовитые солнечные лучи.
– Я думал, ты ушла, – выдаю я, бросая сумку на пол.
Она мгновение смотрит на меня, лицо искажается.
– Я пыталась.
Облизываю губы, не в силах сказать правильную вещь. Все, что я могу сказать это:
– Кайла, прости, – слова выходят резким шёпотом.
Она поднимает подбородок, пытаясь удержать его от дрожи, и все, чего я хочу, это броситься через комнату и обнять ее, пообещать что все будет хорошо.
Но я остаюсь стоять на месте. Потому что знаю, обнимать ее прямо сейчас было бы безнадёжно.
– За что ты извиняешься? – резко спрашивает она.
– За то, что произошло?
– И что произошло? Ты помнишь?
Чувство вины одной ногой медленно нажимает на мои лёгкие. Я качаю головой.
– Нет.
Ее лицо искажается.
– Тогда почему ты извиняешься?
– Потому что, – выкрикиваю я. – Потому что знаю, что напился и знаю, что был в плохом настроении и сделал что-то очень, очень неправильное. Я не знаю что, но...я чувствую это. Я чувствую, что ты столкнулась с этим. Это торчит во мне словно ножи, и я не могу избавиться от них. – Я прерываюсь, пытаясь дышать. – Знаю, я причинил тебе боль. И ты не знаешь, как я сожалею об этом. Обо всём том неправильном, что сделал.
– Но ты даже не знаешь что именно, – задыхаясь, говорит она, словно не веря. Взгляд ее глаз – ещё один удар в живот. – Ты даже не знаешь, что сделал, что сказал. Ты не знаешь, каким человеком ты становишься.
– Я догадываюсь.
Она горько улыбается.
– О нет, не думаю что ты, твою мать, догадываешься. Ты не тот мужчина, который стоит здесь. Ты не ты. Ты кто-то, кого я ненавижу.
Ненавижу.
– Ты гребаный дьявол, вот все что я знаю. Имею в виду. Ужасный. Смотришь на меня так, словно не узнаешь, говоришь со мной будто я кто-то другой и неважно, что я говорю, как убеждаю тебя в чём-то, ничегошеньки не работает. Словно я перестаю для тебя существовать. Как я могу справиться с этим тобой? Как ты можешь пообещать, что я не увижу снова эту твою сторону?
Я хочу пообещать. В своём отчаянии, я хочу пообещать ей все. Но знаю, что не могу. Потому что, если я дам обещание, и это произойдёт снова, другого шанса у меня не будет.
– Послушай, лапочка, пожалуйста. Я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы удостовериться, что подобное не случиться снова.
– Ты сказал, что дни твоей зависимости позади. Но это не так. И ты это знаешь.
Но дело в том, что до этого момента я не знал этого. Годами я находил слишком много оправданий, слишком много отговорок. До тех пор, пока я продолжал строить карьеру, пока не жил на улицах, пока, казалось, нормально ладил со всеми, это не был откат назад. Я больше не был похож на наркомана. Я не был бессилен и не становился рабом чего-то вне моего контроля. Я не был Лакланом Локхартом.
Иногда на то, чтобы осознать правду, уходят года. Иногда для этого нужна лишь секунда.
Вот она моя правда и она не медлит: я всегда буду Лакланом Локхартом.
И я всегда буду вести кровавую битву.
– Ты разобьёшь мне сердце, – шепчет она, слезы текут по лицу, и она практически сердито вытирает их.
– Нет, – говорю я, качая головой. Иду к ней, отчаянно хватая за плечи, – нет, нет, нет.
– Да, – кричит она, избегая моего взгляда. Вблизи ее разочарование наводит ужас. – Да. Если это продолжиться, да. Ты разрушишь меня. Или я первая себя сломаю.
– Пожалуйста, – прошу я ее, темнота в груди душит меня. – Мы можем справиться с этим. Я обещаю тебе, обещаю, мы сможем.
– Нет, – говорит она, быстро качая головой, губы сжаты. – Мы не сможем. Мы недостаточно сильны. Я недостаточно сильная.
– Нет, ты такая, – говорю я ей. – Кайла, Ты самый сильный человек, которого я знаю. И знаю, я слишком давлю на тебя, лишь прося даже примириться со мной, не говоря уже о переезде сюда, но, пожалуйста. Я люблю тебя. Люблю тебя так сильно, что не могу ясно мыслить, и это разрушает меня. Ты разрушаешь меня для всего остального, и может, ты и не видишь, но нет ничего другого, что я хочу больше, чем оказаться у твоих ног.
Я падаю на колени, обнимая ее ноги.
– Я не могу потерять тебя. Не уходи от меня. Не оставляй меня. Я, наконец, нашёл тебя. Тебя. Я не хочу прожить остаток жизни без тебя рядом. Не думаю, что смогу.
Она неподвижно стоит в моих руках, и я рыдаю на ее бедре, держась за неё так сильно, потому что чувствую, если не отпущу ее, она никогда не сможет уйти. Я опустошённый, раненый мужчина в ногах женщины, которую люблю и молю остаться.
Когда ее руки находят мои волосы и нежно касаются кожи на моей голове, я практически плачу от облегчения. Ее прикосновение, ее любовь успокаивают меня, словно повязка на ране, и я растворяюсь рядом с ней.
– Прошу тебя, – бормочу я у ее ног. – Я никогда не был серьёзней, чем сейчас. Я сделаю все что угодно.
– Реабилитационный центр, – шепчет она. – Или консультации. Что-то, Лаклан, тебе нужно что-то подобное и оно должно быть больше, чем я могу тебе дать.
– Да, – говорю я, хотя даже сама идея о возвращении в реабилитационный центр из-за алкоголя, спустя более десяти лет после того, как я был там из-за метамфетамина, кажется неловкой и постыдной. Несмотря на это, если я пойду туда, это не станет секретом, весь мир узнает об этом и о том, что я за человек. Но я сделаю это для неё. – Я пойду.
– Ты должен хотеть пойти туда, – говорит она.
Я смотрю на неё вверх, опуская подбородок на ее бедро.
– Я хочу пойти, – говорю ей.
– Но ты не можешь сделать это для меня, – говорит она.
Но я сделал бы это для неё. Я сделаю для неё все, все что угодно.
– Я не хочу быть больше таким, – признаюсь я, голос глухой от боли. – Не хочу быть мужчиной, которого ты ненавидишь, лишь мужчиной, которого ты любишь.
Она тяжело вздыхает, и я чувствую, как тяжело у неё на сердце. Я ненавижу, что я сделал это с ней, моей красивой, радостной девочкой.
– Я только не знаю..., – замолкает она. – Эти отношения такие новые и... разве все не должно быть проще?
Я с трудом сглатываю. У меня нет ответа. Потому что, даже если любить её пугает меня, не любить ее, пугает меня больше. Как любовь может быть проста? Как она может быть чем-то, кроме как абсолютно ужасающей?
– Любить тебя легко, – говорю я спустя мгновение, – это единственное, что я знаю.
Она смотрит на меня сверху вниз, брови смягчаются, несмотря на то, что я могу видеть битву в глубине глаз. Я не завоевал ее снова, ещё не полностью.
– Мне надо в ванную, – шепчет она мне, и я отпускаю ее ноги, поднимаясь. Она посылает мне маленькую улыбку, пока я нависаю над ней, и уходит.
Я вытаскиваю стул и сажусь, голова на руках, в ожидании явного признака того, что все будет хорошо. Но нет ведь никаких признаков, да?
Все что я знаю, вещи должны измениться. Насколько бы не было больно и страшно, я изменюсь. Я взгляну правде в глаза, справлюсь со всем до тех пор, пока она будет оставаться со мной. Мысль о ее уходе это большая чёрная дыра умиления в груди, не обещающая ничего, кроме пустоты.
На столе, напугав меня, звонит ее телефон, и я смотрю на него. Ей не часто звонят, и сейчас это Тошио, ее брат. Обычно я бы позволил ему продолжать звонить, но в ее эмоциональном состоянии, ей, возможно, надо поговорить с ним, кто знает, может быть, она уже звонила ему, желая поехать домой.
Я отвечаю.
– Алло. Это Лаклан.
Пауза. Затем.
–Лаклан. Кайла там?
Что-то в его голосе заставляет меня занервничать.
– Она в ванной, должна вот-вот выйти. Повесишь на телефоне?
– Конечно, – говорит он так тихо, что я едва его слышу.
Я встаю и несу телефон в ванную, стучу в дверь.
– Кайла? – спрашиваю я, она открывает дверь, выходя в коридор. Я показываю ей телефон.
– Это твой брат Тошио.
Она хмурится.
– Хорошо, спасибо. – Подносит телефон к уху, слегка отворачиваясь от меня. Прочищает горло. – Привет Тошио. – Длинная пауза. – Ммм, нет, – говорит она и ее голос немного срывается. Она смотрит на меня, но она не видит меня. Ее глаза медленно расширяются.
Она задыхается, рот открывается.
– Что?! Когда это...– рука порхает к груди, и я оказываюсь прямо рядом с ней, смотрю на неё, пытаясь понять что происходит. Ее губа дрожит, и она начинает трястись. – Нет. О нет. Нет. Боже мой, – всхлипывает она. Глаза закрываются, и я кладу руку ей на талию, чтобы поддержать ее. Случилось что-то совершенно ужасное, гораздо страшнее того, что произошло прошлой ночью.
Теперь она кивает, пытаясь дышать и глядя перед собой измученными, остекленевшими глазами.
– Хорошо, – быстро говорит она. – Хорошо, я буду там. Я приеду. Только...– она прижимает кулак ко лбу и кричит: – О Боже. Боже.
Телефон выпадает из рук, скользя по полу.
Я быстро нагибаюсь, пытаясь поднять его, чтобы дать ей, но звонок уже завершён. Она отворачивается от меня, пальцы прижаты к глазам, рот открыт, и я вынужден потянуть ее за руку, чтобы она не врезалась в стену.
– Что случилось? – серьёзно спрашиваю я, отрывая пальцы от глаз. – Кайла?
Она смотрит на меня с новым видом ужаса. Ее рот открывается и закрывается. В конце концов, она говорит:
– Мама. У неё был инсульт, они так думают. Они не знают. Боже. Они...они нашли ее. Несколько часов назад Тошио нашёл ее дома и...и...– она громко сглатывает, облизывая губы. – Она в коме. Чтобы защитить мозг, доктора были вынуждены ввести ее в кому. Господи, – задыхается она и практически падает. Я быстро обнимаю ее, удерживая. Она начинает дрожать в моих руках. – Мне надо ехать домой. Мне прямо сейчас надо ехать домой. Я никогда не должна была оставлять ее. Никогда не должна была уезжать от неё.
– Это не твоя вина, – пытаюсь сказать я, но знаю, мои слова бесполезны. Мой старый добрый друг, чувство вины, способно блокировать все остальное.
– Я должна вернуться домой, – повторяет она, на лице застыл чистейший испуг. – Я должна попасть на ближайший рейс домой.
Я закапываю поглубже сокрушительный страх.
– Конечно, – говорю ей. – Позволь мне разобраться с этим. Иди, собирай вещи. Мы доставим тебя обратно к твоей маме. Все будет хорошо, договорились, лапочка? Все будет отлично.
Она кивает и в оцепенении поворачивается обратно, направляясь в спальню.
У меня такое чувство, что меня сбили грузовиком. Если ее мать не выберется, Кайла будет полностью уничтожена. Более того, она станет сиротой, как и я. И хотя она росла с двумя любящими родителями, в то время как у меня была лишь мать и то ненадолго, я знаю, что значит чувствовать себя в этом мире совершенно одиноким.
Это разрушит ее.
Я прислоняюсь к стене, пытаясь дышать. Наши отношения висят на волоске, вероятно в данный момент я последний человек, в котором она уверена, и сейчас она вынуждена ехать домой. И даже если бы она хотела видеть меня там, я не могу поехать с ней из-за регби.
Но я все же должен удостовериться в этом. Я мог бы попытаться.
Я направляюсь в спальню и вижу, как с пустым выражением лица она запихивает все в чемодан.
– Хочешь, чтоб я поехал с тобой? – спрашиваю её.
Она едва смотрит на меня.
– Ты не можешь. У тебя регби.
– Я знаю, но это ведь важно.
Она хватает джинсы из корзины для стирки. Это произойдёт так скоро. Она действительно уезжает.
Было бы совершенно эгоистично опасаться, что она может никогда не вернуться.
– Ты останешься здесь, – говорит она. – Это...я должна быть рядом с братьями. Мы должны выяснить, что делать дальше.
– Я знаю, – мягко говорю я. – Но я мог бы сделать что-то. Ну, знаешь, если я тебе нужен. Для поддержки. – Правда, в том, что, вероятно, сейчас я ничего не мог бы сделать. Не прямо сейчас, перед нашей первой игрой. Но если она нуждается во мне, если хочет, чтоб я был там, я сделаю все, что смогу.
– Ты останешься здесь, – снова говорит она.
Я киваю.
– Хорошо. Я просто хотел убедиться.
Я иду к компьютеру и быстро бронирую ей билет на следующий рейс из Эдинбурга. Самолёт улетает сегодня вечером, с пересадкой в Нью Арк и затем в ЛА, но, по крайней мере, она доберётся так скоро, как возможно.
И вот так, за считанные секунды, уже второй раз за день, оба наши мира полностью меняются. Мы оба молчим и мчимся в аэропорт, с Лионелем и Эмили на заднем сиденье, которые составят мне компанию в том, что я знаю, будет очень одинокой дорогой обратно.
Все происходит настолько быстро, что мое сердце и разум едва ли могут осознать происходящее. Одну минуту я умоляю ее остаться, дать мне второй шанс. А в следующую, она уезжает и от нас уже ничего не зависит. Она уезжает и вопрос с нами, как парой, кто мы друг другу, остаётся абсолютно нерешенным. Но прямо сейчас это наименьшая из наших проблем и я не думаю, что заслуживаю останавливаться на чем то, что хотя бы отдалённо касается меня.
Все это лишь о Кайле. И здесь мое сердце снова и снова надламывается. Потому что я знаю, насколько она любит свою маму, какую ответственность чувствует за неё. Я просто хочу быть рядом с ней, пройти через все это. Хочу быть опорой, в которой она так отчаянно нуждается. Хочу быть рукой, к которой она потянется в ночи, плечом, на котором она поплачет.
И пусть весь мир подождёт.
Я чокнусь от этих мыслей.
И вот мы стоим перед пунктом досмотра, она уже слёзно попрощалась с Лионелем и Эмили в машине, зарегистрировалась, и теперь мы стоим в нескольких шагах друг от друга, и короткая дистанция между нами уже ощущается, словно огромный континент.
– Знаю, я потом пожалею об этом моменте, – тихо говорит она, голос все ещё безжизненный, она в шоке.
– Ты о чем? – спрашиваю я, потянувшись к ее руке. Она холодная и липкая.
Она несколько раз моргает, а затем изучает мое лицо, глаза останавливаются на моем носу, губах.
– Я знаю, что в будущем, когда все так или иначе устаканится, я оглянусь в этот момент и буду жалеть, что не смогла осознать все это. Что не видела кто стоял передо мной. Буду жалеть, что не смогу воссоздать в памяти твоё лицо. – Она качает головой, и одинокая слеза скатывается по ее щеке. – До меня ещё не дошло ничего из этого, что я уезжаю. Я не знаю, что произойдёт. С ней. С нами.
Я поднимаю ее руку, переворачиваю ладонью вверх и целую ее.
– С твоей мамой все будет в порядке. Ты приедешь, и с ней все будет хорошо. Она узнает, что ты рядом. Она справится с этим, хорошо? И мы. С нами тоже все будет хорошо. Лапочка, когда ей станет лучше, ты вернёшься в Шотландию.
Но как только я произношу эти слова, я вижу взгляд в ее глазах. Взгляд, который говорит, что она не знает. Взгляд, который говорит что она, возможно, все равно планировала уехать.
Печаль прорезает себе дорогу у меня в груди.
Она никогда не планировала остаться.
Мне приходится напрячь все силы, чтобы не рухнуть на пол прямо в аэропорту.
– Мне жаль, – говорит она.
Я пытаюсь улыбнуться. И проваливаюсь.
– Не надо.
– Я люблю тебя, ты же знаешь.
Мое зрение затуманивается.
– Я тоже тебя люблю. – Но голос надламывается и очевидно, что я полностью уничтожен.
Вероятно это последний раз, когда я вижу ее.
И теперь я знаю, что я тоже буду жалеть об этом моменте.
Что не заставил себя сесть на ее самолёт.
Что все испортил и лишил нас шанса.
Что позволил ей уйти.
Я не могу позволить ей уйти.
Со слезами на глазах я беру ее лицо и крепко целую губы, позволяя всей моей любви, заботе, боли раствориться в ней, словно она может взять всего меня с собой.
Я выпускаю мягкий всхлип напротив ее рта, руки начинают дрожать.
Это конец.
Мы оба ошеломлены.
Тяжело сопя, она отстраняется первая, тушь скаталась под глазами.
– Я должна идти, – шепчет она.
Затем разворачивается.
И уходит.
Исчезая за перегородкой зоны безопасности.
И я теряюсь в расстоянии между нами.
Глава 26
КАЙЛА
Стюардесса говорит мне пристегнуть ремень, но я едва ее слышу. Я едва могу двигать пальцами, настолько они холодные. Я чувствую себя куском льда, онемевшим до костей, но думаю, именно это сохраняет меня живой, удерживает меня от потери рассудка из-за беспокойства и боли. Так что я принимаю этот путь, медленное движение под водой. Я надеюсь, он окутает меня навечно.
Если я попытаюсь хотя бы подумать о чем-либо из этого, то меня разорвет на части, так что я пытаюсь как можно сильнее удержать все вместе. С одной стороны моя мама, она в коме, на пороге жизни и смерти, и ничего бы не произошло, если бы я была там. Случившееся полностью моя вина и мне некого винить кроме себя.
С другой стороны есть Лаклан, мужчина, которого я люблю, мужчина с демонами, с которыми я не в силах бороться, которые сопротивляются мне. И я оставила его. Оставила его в Шотландии и бросила наши отношения разрушенными без шанса все исправить. Я могу никогда не увидеть его снова и это тоже, даже при всех его недостатках, саморазрушении и ужасных пристрастиях, тоже ощущается словно смерть.
Отбрось все это, думаю я про себя. Вытащи своё чёрное сердце и отключись от всего.
Это позор. Но это единственный способ, с помощью которого я собираюсь справиться со всем этим, хотя уже знаю, существенную частичку себя я оставила в Шотландии.
Когда, в конце концов, мой самолёт приземляется в Сан-Франциско, я ходячая статуя. Единственное, что пробивается через это оцепенение, это вид моего брата Никко вместе со Стефани в зоне прибытия.
– О, милая, – нежно говорит Стефани, заметив меня, подбегая ко мне с распростертыми объятиями. Она крепко держит меня, шмыгая носом, и мне приходится приложить усилия, чтобы не сломаться и не погибнуть. Я должна оставаться сильной, потому что, если лишь ее вид заставляет меня заплакать, я не смогу справиться с тем, что мне предстоит в ближайшие дни.
– Мне так жаль, – шепчет она, отступая. Ее глаза опухли от слез. – Тошио позвонил мне и рассказал, что произошло, сказал, Никко собирается встретить тебя. Я должна была приехать с ним. – Лаклан не смог приехать?
Я качаю головой, не в силах ничего объяснить.
Она морщиться.
– Все нормально. Я здесь. Мы все здесь ради тебя. Никола, Брэм, Линден. Мы поможем тебе справиться с этим.
Я киваю, очень благодарная за это. Смотрю на Никко и посылаю ему нежную улыбку.
Никко второй старший брат, действительно умный инженер-программист с женой и малышом. Он всегда был тихим, спокойным и мудрым и я рада, что он приехал встретить меня. Никко всегда обеспечивает необходимый комфорт.
– Кайла, – говорит он, обнимая меня. – Я должен был быть там. Мы должны были сделать больше.
Я качаю головой.
– Нет. Я не должна была уезжать.
– Нет, – непреклонно говорит он, отводя голову назад. Пристально смотрит на меня. – Кайла, ты столько сделала для неё. Так много. Просто ее сыновья не были рядом, а должны были. Мы никогда не должны были позволять тебе брать на себя так много.
О Господи. Теперь у него в глазах слезы. Я не могу этого сделать.
Отворачиваюсь.