Текст книги "Игра (ЛП)"
Автор книги: Карина Хейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)
– Домой? В Шотландию?
– Для начала заберу их в свою квартиру здесь и на неделе попытаюсь найти для них дом. Если мне это не удастся, они полетят со мной домой.
Господи. Я сражена размерами сердца этого человека.
– Кто ты? – не могу не прошептать я.
– Просто человек, – отвечает он. – Пошли.
Он поворачивается и уходит в темноту, питбуль тянет ремень, но неохотно следует за ним, прихрамывая. Лохматая собачонка семенит за ними.
– С ним все будет хорошо? – спрашиваю я.
Лаклан смотрит на собаку.
– Он, кажется, не сильно пострадал. Завтра отведу его к ветеринару.
Я иду по другую сторону от Лаклана, стараясь не обращать внимания на собак, которые следуют за ним. Черт, не могу винить их. Я бы тоже пошла за ним, дал бы он мне еду или нет. Имею в виду, я ведь полагаю, сделала то же самое, когда он убежал в лес.
Он продолжает разговаривать с ними своим низким голосом, и мой мозг безумствует. Трудно сказать сколько, или даже в каком направлении мы сейчас идем. Интересно, черт возьми, как он собирается добрать до дома, не говоря уже обо мне. Я задаюсь вопросом, стоит ли мне поднимать вопрос о том, чем мы занимались совсем недавно. На всякий случай, если он уже забыл об этом. Потому что я чертовски уверена, что я нет.
Наконец, мы видим, как редеют деревья, видны здания и огни. Дорога Линкольн Вей тянется по краю парка и здесь еще несколько компашек любителей музыки, разбросанных вдоль тротуара.
– Кажется, здесь достаточно людно, – говорит Лаклан, когда мы приближаемся к остановке в нескольких метрах от дороги. – Здесь ты можешь вызвать такси. Тебе нужны деньги?
Я тупо смотрю на него.
– Нет. А ты куда?
Он головой кивает на улицу, которая исчезает в центре города.
– В такси с собаками меня не пустят.
– В Uber возможно пустят.
Он поднимает бровь.
– Для того чтобы воспользоваться ими, тебе нужен телефон, да?
– Так что, ты просто пойдешь пешком? – недоверчиво спрашиваю я. – Тебе ведь придется пройти не одну милю. Через весь долбаный город. На это уйдет несколько часов.
Он пожимает плечами.
– Хорошо. Прогулка даст мне больше времени, чтобы получше узнать собак. Если с лапой питбуля станет хуже, я позабочусь о нем. Если он мне позволит.
Я знаю, что смотрю на него, как на сумасшедшего, но ничего не могу с собой поделать.
– Не безопасно ходить по улицам поздно ночью, – замечаю я.
Он потирает бороду и дарит мне небольшую улыбку.
– Послушай, лапочка, я могу с этим справиться. – Он смотрит вниз на собак. – Плюс ко всему, со мной питбуль. Уверен, меня будут обходить за версту.
Факт остается фактом, даже тот, кто ищет проблемы, обойдет его стороной. Эта гора мышц, суровый взгляд диких глаз предупреждают всех, чтобы держались подальше.
Всех кроме меня.
– Я пойду с тобой, – говорю я ему.
Он качает головой.
– Ты только что сказала, что это долгий путь.
Я скрещиваю руки и пытаюсь встать в позу.
– Верно, но ты так просто от меня не избавишься.
Где-то вдали воет сирена. Лаклан отводит взгляд, жует нижнюю губу. Я бы все отдала, лишь бы снова пожевать эту губу. Наконец, его глаза скользят ко мне, в них светится изумление и нежность.
– Хорошо, – говорит он. – Если это то, чего ты хочешь.
– Ага.
– Ты действительно это нечто, да? – Он делает шаг ближе ко мне. – Адски упрямая.
Я ухмыляюсь, глядя на него, и моя ухмылка расширяется, когда он протягивает руку и хватает меня за руку, сжимая ее.
– Пойдем? – спрашивает он.
Я сжимаю его руку, моя ладонь прижата к его, кожа к коже, электричество потрескивает на моей руке. Не знаю, когда я стала человеком, который считает поцелуи и прогулку за ручку безумно эротичным, но это так. Все из-за него.
Взявшись за руки, мы идем через весь город.
И я постоянно говорю.
О маме.
Братьях.
О моем отце.
Бывшем женихе.
И работе.
Он внимательно слушает каждое слово, выходящее из моих уст. Это такое удивительное чувство, быть на самом деле услышанным. Более того, кажется, он меня понимает.
Мы проходим мимо сомнительных личностей, но Лаклану достаточно лишь посмотреть на них, и они отворачиваются от нас. Идем через парки, где он видит других бездомных собак, и это разбивает его сердце – и мое – что он не может спасти их все. Шагаем через кварталы неприглядной городской жизни, и Лаклан кажется более непринужденным, чем когда-либо. Он насторожен, но спокоен, даже когда мы проходим мимо окраины опасного района Тендерлойн. И я чувствую себя в безопасности.
Собаки все время идут рядом, Лаклан подкармливает их вяленым мясом из другого пакетика, за которым я сбегала в 7-11. Кажется, они чувствуют себя спокойнее, и Лаклан говорит, судя по всему, у них когда-то был дом, и поэтому найти новый для них будет проще.
Когда мы доходим до его дома, мои ноги гудят, и небо на востоке, кажется, светлеет. Я надеюсь, что это мне лишь кажется, потому что мне все равно придется идти на работу, когда встанет солнце.
Я надеюсь, что рассвет никогда не наступит.
Хочу, чтобы ночь продолжалась вечно.
Приходиться немного побороться, чтобы затащить лохматую собаку внутрь, тем более учитывая, что мы пытаемся не привлекать к себе внимание – Лаклан не уверен, можно ли держать животных в этом здании. В конце концов, он снимает свою футболку и оборачивает один из длинных рукавов вокруг шеи собаки, пока мы не попадаем в дом.
По крайней мере, полагаю, он делает что-то подобное, потому что я с открытым ртом таращусь на его тело без футболки. Я даже не тружусь отвести взгляд. Я устала и не спала, но вид всех этих мышц, этих татуировок для меня словно энергетик.
Но если Лаклан и замечает, что я отчаянно пялюсь на него, он этого не показывает. В конце концов, мы поднимаемся на лифте, собаки нервничают, и входим в его квартиру. Он тут же ставит для них миску с водой, в то время как они бродят вокруг и все обнюхивают. Он снова надевает футболку – черт побери – и начинает рыться на кухне.
– Я могу чем-то помочь? – спрашиваю я его.
Он качает головой и достает из холодильника сырой фарш.
– Повезло, что я ем много белка, – говорит он, раскладывая мясо в чашки и ставя их вниз. – Этого должно хватить.
Собаки с опаской обнюхивают еду, а затем начинают быстро есть.
Я наблюдаю за Лакланом, как он смотрит на них сверху, сложив руки на широкой груди с тихой улыбкой на губах. Глаза светятся, уголки глаз слегка изогнуты. То, как он смотрит на собак, полностью отличается от того, как он смотрит на кого-то еще, в том числе и на меня. В этом взгляде настоящая любовь.
Я готова умереть за такой взгляд.
Успокойся, безумные глазки, быстро делаю себе замечание. Один поцелуй и ночь, держась за ручки, и ты думаешь, что собираешься замуж за этого парня.
Мне даже не приходится напоминать себе, что на следующей неделе он уезжает.
Словно почувствовав мой взгляд, Лаклан смотрит на меня.
– Полагаю, я должен вызвать тебе такси.
– О, да, хорошо. – Я осматриваюсь в поисках часов и замечаю их на стене. Уже 4:05 утра. Святое дерьмо. Мне через три часа надо быть на работе.
Он выглядит извиняющимся и берет свой телефон, который заряжается на стене.
– Время летит, когда гуляешь по Сан-Франциско.
Он делает звонок и говорит мне, что такси в пути.
Я указываю на собак, которые обнюхивают кухню.
– Вы с этими ребятами будете в порядке?
– Да. Пойдем, я провожу тебя до двери.
Он открывает для меня дверь, и мы направляемся вниз по коридору. Мы оказываемся в лифте и без собак здесь как-то неловко. Мы не говорим, и я не уверена, о чем нам стоит говорить. Я хочу сказать ему так много. Даже больше, чем хочу сделать.
Так много, много вещей.
Когда мы стоим на улице, я смотрю по сторонам, ища глазами такси. Я хочу смотреть на него. Хочу выпить его словно стакан холодной воды. Но я так напряжена и устала, что боюсь, сделаю что-нибудь глупое.
– Спасибо, – говорит он мне, когда я, наконец, встречаюсь с ним взглядом.
– За что?
– За то, что была там, – говорит он. – Ночью. Было приятно не делать все это в одиночку. – Он делает паузу, облизываясь. – Иногда…одиночество это проклятье.
Боже. Я это знаю. Я чувствую эти слова сердцем. Мое горло сжимается от вспышки странных эмоций.
Он тянется рукой к моему лицу, задевая мою скулу своими грубыми пальцами. Брови сходятся вместе, и он открывает рот, будто хочет что-то сказать. Я задерживаю дыхание, выжидая и нуждаясь.
Подъезжает такси и сигналит, заставляя меня подпрыгнуть. Лаклан убирает руку.
Я смотрю на таксиста своим убийственным взглядом, разочарованно вздыхая.
Грубиян.
Смотрю обратно на Лаклана, желая вернуть момент.
– Итак, – говорю я, подыскивая слова.
– Итак, – говорит он. – Мы должны выпить кофе на неделе. То есть, если ты хочешь.
– Кофе было бы отлично, – говорю я.
Хотя член был бы лучше.
Он наклоняется вперед и нежно целует меня в губы.
– Скоро увидимся, лапочка.
Гребаный. Восторг.
Когда такси, наконец, привозит меня домой, я, шатаясь, добираюсь до кровати и падаю на нее, в последний момент вспоминая, что необходимо поставить будильник. Утром я буду чувствовать себя полной развалиной. И у меня даже не было секса.
Но, Боже, это абсолютно точно стоило того.
Я знаю, что засыпаю с улыбкой на лице, потому что, когда несколько часов спустя, звонит будильник, я все еще улыбаюсь.
Глава 10
ЛАКЛАН
Во сне мне снова пять лет. Я в одиночестве иду вниз по Принцесс стрит в Эдинбурге, абсолютно голый, с неба падает снег. Все вроде бы так же, но все же по-другому. Наркоманы, мимо которых я иду, мои друзья. Я вижу Эдди с его перчатками без пальцев, ногти толстые и желтые от никотина. Вижу Томаса и его браслеты трезвости, которые он никогда не снимает, несмотря на то, что слишком пьян, чтобы стоять. Вижу Дженни с шелушащейся кожей и спутанными волосами, которые удерживает клетчатый ободок.
И они видят меня. Но они не машут мне, не улыбаются. Они кричат, когда я прохожу мимо, пока шум не становится слишком громким, пока от их криков моя голова не начинает пульсировать.
– Где Чарли? – орет Эдди, из его гниющего рта вылетает плевок. – Где он? Что ты с ним сделал?
Я не отвечаю. Я бегу по снегу и оказываюсь в своей старой квартире.
Мне больше не пять.
Мне тринадцать. Высокий, худой, недоразвитый. Мой гнев только начинает пожирать меня и мир это яд. Мистер Арнольд загнал меня в угол в старой спальне моей матери. Она лежит на кровати глядя в потолок, будто меня там нет.
Она не спасла меня, когда мне было пять, не спасет и теперь.
Я стою лицом к стене, мне слишком страшно, слишком противно смотреть на своего приемного родителя, который приближается ко мне с протянутыми жадными руками.
– Не говори Памеле, – говорит он, голос сочится вожделением. – Это наш секрет.
Его руки приближаются к моему горлу, но я не оборачиваюсь.
Я плачу.
Я еще не научился давать отпор.
А когда научился, его отправили в больницу.
Его жена Памела говорила, что я дурное семя. И я заставил ее мужа делать это со мной.
И меня снова отослали.
Теперь я в детском доме Hillside.
Мне двадцать.
Мои костлявые руки покрыты царапинами.
Я расчесываю их еще больше.
Я умираю изнутри.
Мои зубы шатаются, выпадают из моего рта словно сахар.
Напротив меня, за столом директора школы сидит Чарли.
Спиной ко мне.
Он не шевелится.
Он до сих пор смертельно опасен.
– Чарли, – шиплю я на него. – Чарли, у тебя есть что-нибудь?
Но Чарли не двигается.
Мои конечности резко, неконтролируемо дергаются.
У Чарли есть то, что мне надо, чтобы остановить это.
Жажда.
Боль.
Пустота.
Все, что сидит глубоко во мне.
Я кладу руку – призрачно белую и всю в синяках – на его плечо и поворачиваю его в кресле.
Он смотрит на меня мертвыми, остекленевшими глазами, из носа течет кровь.
Она капает на чучело льва, которое он держит в руке.
В тот же миг, он двигается. Чарли у меня перед носом. Пустые глаза. Оскал гниющих зубов.
– Ты ведь не оставишь меня здесь, – произносит он, звуча как ребенок. – Ты не можешь этого сделать, Лаклан.
В следующий момент я лежу в переулке.
Чарли падает рядом со мной. Одна из собак обнюхивает его лицо. Облизывает его. Чарли не шевелиться.
Чарли мертв.
Я закрываю глаза.
И я тоже мертв.
***
Когда я просыпаюсь, я весь в поту и цепляюсь за простыни. Дыхание неглубокое, и я отчаянно нуждаюсь в воздухе, словно он может уничтожить всю грязь внутри меня.
Я чувствую запах мочи. На минуту я думаю, что это я обмочился – ну надо же, какая регрессия – но потом я вспоминаю о собаках. Вспоминаю прошлую ночь. Вспоминаю где я.
Кто я.
Сажусь и пытаюсь прийти в себя. Мне несколько месяцев не снился этот сон, и его возвращение выбивает меня из колеи.
Глубоко вдыхая, я опускаю ноги с кровати и вздрагиваю, когда они приземляются во что-то влажное. Я стону и смотрю вниз, чтобы увидеть бледно-желтую лужу. Интересно, кто из них это сделал. Я сказал Кайле, что у них, должно быть, когда-то был дом, но это не значит, что они приучены к лотку.
– Привет, – мягко зову я, идя к двери и выглядывая в гостиную. Одна кучка дерьма на ковре, другая на кухне.
Обе собаки спят на диване в обнимку друг с другом. Это зрелище компенсирует тот факт, что я окажусь в дерьме, если позволю им по-прежнему уничтожать это место.
Я завариваю кофе и рассеянно трогаю царапину на моей руке, неудачное последствие сна. Убираю руку и заставляю мозг переключиться на что-то хорошее. Прошлой ночью я спас этих собак. Теперь у них есть надежда, надежда, которую им дал я.
Но конечно это не единственное, что случилось прошлой ночью.
Кайла.
Эта крошечная фея.
Я поцеловал ее.
Я боролся и боролся против этого, снова и снова.
Но я ничего не мог поделать.
Она словно омут.
А я просто мужчина без весел.
И она…проклятье, она задолго до прошлой ночи начала забираться мне под кожу. Я думаю о ней с того импровизированного матча по регби, с тех пор, как она ушла из моей квартиры в моей одежде, с тех пор как увидел ее в баре. То, как она смотрит на меня…это не только потому, что она хочет меня, я знаю, что это так. Это потому…я чувствую, что она может видеть самого меня. Под слоями.
Не то чтобы она смогла когда-нибудь увидеть все. Но того, что кто-то скребется на поверхности, желая увидеть больше меня, уже достаточно.
Охрененно страшно. Но достаточно.
Суть в том, что она великолепная дикая штучка. Эти глаза, которые умоляют меня рассказать ей все свои секреты, умоляют меня сделать с ней что-нибудь. Эти глаза, обещающие, что я никогда не забуду ее, если дам ей шанс.
Прошлой ночью я дал ей шанс.
Но я сделал это не для нее.
Я сделал это для себя.
Потому что чертовски нуждался в этом. Мне нужно было это прикосновение, это ободрение.
Надежда. Где-то там была надежда.
Я чувствовал надежду, когда обнял ее, будто она проникала в меня.
Надежда сильнее смерти.
Это написано на моем боку.
Я сделал ее через несколько лет после Чарли, как напоминание самому себе, почему я очистился и как двинулся дальше.
Или, по крайней мере, пытался.
Такое чувство, что Кайла эта надежда для меня, хотя я знаю, насколько глупо думать так о девушке, которую я едва знаю. Но сейчас приятно иметь хоть проблеск надежды.
Конечно, когда началась эта чертова песня, меня отбросило обратно в реальность. Кем я был и как все это началось. Происшествия. Драки. Уродливая гребаная правда.
Это не вяжется с настоящим.
Я запаниковал. Встал и ушел, чтобы скрыться от песни, убежать от прошлого, которое любит приходить ко мне одинокими ночами. Каждую ночь. Но ему не место рядом с ней.
Я понятия не имел, что она пойдет за мной, и когда впервые услышал, как она зовет меня, мой желудок сделал сальто. А потом она оказалась рядом со мной, волосы растрепались от бега через толпу, лицо раскраснелось.
Она пришла за мной.
Она беспокоилась обо мне.
Не могу вспомнить последний раз, когда кто-то обо мне беспокоился. Каждый знает, не стоит беспокоиться, не стоит задавать вопросы. Лаклан одинокий солдат, говорят они. Он выжил. С ним все будет в порядке.
Но эта девушка, эта женщина с улыбающимися глазами и дразнящими губами знала, что я не был в порядке.
И когда она захотела пойти со мной за собаками, в темный лес, что ж, вашу мать. Она ничего не боялась. И отнеслась к этому так же серьезно, как и я.
И с той же решимостью я мог целовать ее всю ночь. Ее губы, ее рот, тепло ее языка – мы подошли друг другу как замок и ключ. Мне больше всего на свете хотелось уложить ее на спину посреди той грязи и листьев, изучить ее тело руками, зубами, языком и почувствовать всю ее в темноте. Ее тело обещало отправить меня далеко-далеко. Я хотел вытрахать из себя всю войну.
Должен признаться, я хотел Кайлу сильнее, чем кого-либо.
Естественно, ничего не произошло. Не могу сказать, что разочарован, потому что, в конце концов, я спас собак. И почти заполучил девушку. Спокойствие. Время еще есть. Меньше, чем через неделю я лечу обратно в Эдинбург, готовый приступить к тренировкам, посветить всю свою жизнь регби.
Но время все еще есть.
Правда?
К тому времени, как собаки зашевелились, я убрал их дерьмо и поставил для них размороженный фарш. У меня в шкафу есть пара ошейников – знаю, Кайла думала, что странно быть таким подготовленным, но я всегда нахожу бездомных собак – так что я надел на них ошейники и сделал поводки из веревки.
Мы идем на быструю прогулку. Питбуль по-прежнему упрямится на поводке и, кажется, уклоняется от громких звуков и резких движений. Но если добавить немного любви и пройти начальный курс дрессировки, для кого-то он будет хорошим домашним животным. Я могу сказать это по глазам. Глаза собаки не лгут. Собака не лжет. Если вы видите в них хорошее, значит, оно там есть. Прошлой ночью, когда я чистил его лапу, найдя строительный мусор в его ране, которая стала причиной хромоты, он посмотрел на меня с благодарностью. Я почувствовал это внутри, глубоко-глубоко.
Меньшая собачонка, помесь терьера, более хрупкая. Она не отходит от питбуля и до сих пор не слишком мне доверяет. Она научится со временем, и у меня такое чувство, что она вернется со мной в Эдинбург. Я видел очень много собак как она, собак похожих на меня. Ей нужен кто-то вроде Лионеля, чтобы освоиться. Лионель покажет ей что да как, он всегда так делает.
Я отвожу их обратно в квартиру, а затем отправляюсь в ближайший зоомагазин. Сегодня странно холодно, погода здесь еще хуже, чем в Шотландии летом, и я засовываю руки в карманы куртки, поднимаю воротник и, ссутулив плечи, иду через неблагополучные районы.
Я никогда не чувствую страх или отвращение или жалость к этим людям – бездомным, наркоманам, неудачникам. Я был на их месте. Я знаю, каково это. Знаю слишком хорошо. Все, что я чувствую это надежда и безнадежность, ошеломляющее сочетание. Надежда, что в один прекрасный день они придут к этому, пойдут по иному пути и решат для себя, что пора подняться и взять себя в руки, чтобы жить.
А во мне лежит безнадежность. Потому что нет ничего, что я могу сделать для них. Каждое решение по улучшению вашей жизни должно исходить от вас, а не от кого-либо еще.
А затем эта ужасная, горькая правда вырастает в вас, в вашей темноте, как плесень. Правда о том, что вы никогда не будете свободны. Никогда не забудете те сладкие песни, которые утащили вас вниз и поставили на колени. Как только вы увидели, насколько далеко можете погрузиться, вы точно узнали, как низко можете пасть. Эта правда сковывает вас. Она таится за каждой мыслью, каждым действием.
Иногда напоминание о том, кем вы были раньше неизбежно.
Когда я возвращаюсь домой, мои пакеты набиты кормом для собак, лакомствами, поводками, я нашел местного ветеринара и записал их на прием завтра. Лапу питбуля надо осмотреть – и он не кастрирован, и я не уверен, что терьер стерилизована. Обе эти вещи надо сделать до того, как у них будет новый дом.
Я сажусь на пол и трачу час, находясь там, просто наблюдая за ними, пока не звонит мой телефон. Я бросаю им обратно игрушку конг, которую купил для них, и питбуль с радостью бросается за ней, затем поднимаюсь, чтобы ответить на телефон.
Это Брэм.
– Да? – говорю я в телефон.
– Что, черт возьми, случилось с тобой прошлой ночью? – спрашивает Брэм. – Ты просто смылся, и мы не могли тебя найти. И Кайлу мы тоже не могли найти.
– Пошел прогуляться.
– Ты всегда гуляешь, – говорит он. Он прав. Джессика – моя приемная мать и тетя Брэма – всегда говорит, что у меня слишком много беспокойной энергии и мне нужно продолжать избавляться от нее.
– Никола говорила с Кайлой? – спрашиваю я. Я еще не писал ей. Я все утро дискутировал с собой по этому поводу.
– Да, она писала ей. Кайла говорит, ты нашел собак и взял их домой?
– Да, – я смотрю на них прямо сейчас. Прочищаю горло. – Слушай, извини, я оставил телефон дома, а ее телефон умер, так что мы не могли позвонить вам.
Брэм вздыхает.
– Хорошо. Ну…вы пропустили конец большого концерта.
Полагаю это подначка по поводу VIP-билета.
– День был фантастическим. Спасибо тебе, приятель.
– Не пойми меня неправильно, Лаклан, – говорит он, – но…
Я тяжело вздыхаю
– Что?
– Я беспокоюсь о тебе. Когда ты делаешь что-то подобное. Просто уходишь.
От этого замечания моя челюсть напрягается.
– О чем точно ты беспокоишься?
Он делает паузу.
– Знаешь, – тихо говорит он. – Пока ты здесь, я чувствую за тебя ответственность.
Я крепко сжимаю телефон, чувствуя прилив гнева, который проходит сквозь меня, расплавленный и горячий.
– Мне, бл*дь, тридцать два года, Брэм. Я здесь чтобы помочь твоей заднице, а не чтобы нянчиться. Ты можешь думать, что знаешь меня, но это нахрен не так.
– Знаю, знаю, – быстро говорит он. – Прости. Хорошо? Извини.
– Ладно, – бормочу я. – Я лучше пойду.
– Подожди, – говорит он. – Просто напоминаю тебе о сегодняшнем вечере
Я хмурюсь.
– Сегодняшнем вечере?
– С Жюстин.
– О, охренеть, твою мать. – Я прижима кулак ко лбу. – Это сегодня?
– Сегодня понедельник, и это единственный шанс, который у нас есть, Лаклан. Пожалуйста, не отказывайся. Нет ни единого шанса, что Никола позволит мне занять твое место, и я уверен, Жюстин не захочет меня там видеть. Там ждут только тебя.
Кайла. Я думаю о Кайле. Будет ли ей дело до этого? Стоит ли вообще упоминать об этом?
– Сегодня я действительно не чувствую что общение это мое, – говорю я, хотя знаю, это бесполезно. – Особенно с людьми, которые будут там.
– Лаклан, – говорит Брэм. – Ты на следующей неделе уезжаешь. Просто сходи, выпей, познакомься с ее отцом и расскажи ему обо всем. Это все, что ты можешь сделать и это наша последняя попытка.
– Как насчет… – затихаю я, потирая нос.
– Как насчет чего?
– Ничего, – отвечаю ему. – Хорошо, я сделаю это. Я пойду. Но как только пойму, что все сделано, я уйду.
– Хорошо, – говорит он. – Мы будем в Lion, так что ты можешь позже прийти прямо туда.
– Конечно, ты там будешь.
Вешаю трубку.
И с этой беспокойной энергией я беру собак и иду на прогулку.
Я сижу на Джайантс Променад и смотрю на лодки в гавани, одна собака на скамейке рядом со мной, вторая у моих ног. Я решаю дать им имена. Питбуль Эд. Терьер Эмили. Я люблю давать собакам человеческие имена. Это уважительно по отношению к ним. Это говорит им, что они одни из нас и нам напоминает об этом же.
Я много раз достаю телефон из кармана куртки, смотрю на него. Думаю о то, чтобы связаться с Кайлой. Спросить как она. В порядке ли она. Хочу упомянуть, что увижусь с Жюстин, и что это ничего не значит.
Но я этого не делаю. Потому что боюсь, что ее ответом будет «Ну, ты можешь встречаться с кем хочешь» или «Это нормально, ты ничего не обязан мне объяснять» или даже язвительное «Почему ты мне это говоришь? Я хочу сделать все правильно, но я не создан для этого. Мы с Кайлой не вместе, а я уже веду себя как я. Неверное время вводить ее в заблуждение прямо сейчас. Или в любое время.
В итоге мы с собаками идем обратно в квартиру. Я все время занят. Иду на пробежку. Иду в тренажерный зал на первом этаже. Сижу в интернете, пытаясь найти спасательную службу, которая могла бы найти дом для Эда.
И узнаю подробности о вечере с Жюстин. Все в силе. Она подъедет на лимузине к семи часам. Так что я иду в душ. Укорачиваю бороду до минимума, прилизываю волосы, надеваю черный костюм и галстук. Он выглядит на мне совершенно неестественно, и лишь намек на мою татуировку на ключице – nunquam iterum (прим. пер. никогда снова – перевод с латинского) – которая напоминает мне что это все еще я. Большой плохой волк в овечьей шкуре.
К счастью вечер не так ужасен, как я предполагал. Я до сих пор чувствую себя не в своей тарелке. Ненавижу общаться с подобными людьми, теми, кто сидит наверху и бросает камни вниз. Но порой я могу делать бесстрастное лицо. Я хорошо играю. С Жюстин. С близкими друзьями ее отца. С ее отцом. В костюме и галстуке я выгляжу достаточно респектабельно, чтобы обмануть их всех, и когда я говорю о проекте Брэма, о концепции Брэма, я убедителен. Я рассуждаю серьезно, и это работает. Потому что я верю в это, и хочу, чтоб они тоже поверили.
Где-то после девяти часов, я отвожу Жюстин в сторону и шепчу на ухо.
– Как думаешь, я справился? Только честно.
Она застенчиво улыбается и проводит пальцами по галстуку, притягивая меня ближе.
– Думаю, ты продал им проект. Не удивлюсь, если он проинвестирует его.
Не в силах сопротивляться, я улыбаюсь ей.
– Хорошо.
Она не отпускает мой галстук.
– Хочешь бокал шампанского?
– Нет, – говорю я ей, – Я в порядке. На самом деле, я должен идти.
Она надувает губы.
– Почему?
– Собаки, – отвечаю я, теребя ухо. – У меня есть собаки. Если я не выведу их на прогулку, они все уделают.
– Когда ты завел собак?
– Вчера, – говорю я. – Я спас двух бродячих собак.
Она гримасничает. Эта та реакция, которую я и ожидал.
– Бродячих собак? Ты взял двух бездомных собак и поселил их у себя?
Я пожимаю плечами.
– Это наименьшее, что я мог сделать.
– У них мог быть блохи. Бешенство. Кто знает, что у них могут быть за болезни?
– Им нужна была моя помощь.
Она отпускает мой галстук, но старается выглядеть милой, натянуто улыбаясь мне.
– Хах. Что ж, ну разве ты не великодушный мужчина.
– Кто-то должен быть, – говорю я, мой голос становится резче.
– Полагаю, – говорит она, отходя от меня на несколько шагов. – Миру нужно больше таких людей, как ты.
Я поднимаю бровь.
– Думаешь? – Я слышу неискренность в ее голосе. Так говорят люди, которые на самом деле не верят в свои слова. Они говорят это для того, чтобы выглядеть так, будто им есть дело.
Она делает глоток шампанского и начинает смотреть по сторонам в поисках кого-то получше, чтобы поболтать. Кто знал, что лишь упоминания о бродячих собаках будет достаточно, чтобы оттолкнуть ее? Если бы я это знал, я бы в первый же день рассказал ей о Лионеле и организации. С другой стороны, это не привело бы меня сегодня сюда, и я до сих пор делаю что могу, чтобы убедиться, что все идет как надо.
Я улыбаюсь ей самой очаровательной улыбкой, и от того, как она моргает, могу сказать, она ослеплена. Я редко так улыбаюсь, и когда делаю это искренне, подобная улыбка никогда не адресована людям, подобным ей.
– Я действительно хочу поблагодарить тебя, Жюстин, – говорю я, мягко беря ее за запястье. – За то, что пригласила меня сюда. Это очень много значит для меня и для Брэма, то, что твой отец хочет творить добро в этом мире. Его помощь очень ценна. И твоя тоже.
Она немного смягчается, но до сих пор смотрит на меня с опаской, чего раньше не было. Прошли времена заигрываний под столом и шаловливых ручонок на заднем сиденье такси.
Я подношу ее руку к губам и целую.
– Береги себя, – говорю я ей. – И если ты не возражаешь, я скажу Брэму связаться с твоим отцом. – Другой рукой я показываю ей визитку, которую мне дал ее отец.
– Конечно, – говорит она. – Я дам ему знать. Удачи, Лаклан.
Вот и все. Хоть пришлось и нелегко, все закончилось. Еще не время праздновать, пока Брэм и отец Жюстин не встретятся и не обговорят все детали, но у меня предчувствие, что это сработает.
Я быстро выхожу из зала в гостинце и забираюсь в ожидающее такси. Я сначала должен пойти домой к собакам, но реальность такова, что они, вероятно, уже натворили дел, так какая разница? Я мог бы рассказать Брэму хорошие новости.
Проходит немного времени и такси привозит меня к Lion. Сегодня понедельник, но тут на удивление многолюдно.
Я вхожу в темный, тускло освещенный бар и на меня сразу же смотрят все. У меня занимает минуту понять, что на мне костюм и галстук, и я здесь словно белая ворона.
– Посмотри на себя! – кричит Линден из кабинки позади. Он сидит с Брэмом, Стеф и этим ублюдком Джеймсом. – Секретный агент, работающий на МИ-6!
Я подхожу к ним и встаю около стола, руки застряли в карманах.
– Хотите услышать хорошие новости? – говорю им, покачиваясь на каблуках.
Глаза Брэма округляются.
– Насколько хорошие?
Я пожимаю плечами.
– Ничего еще не точно. Но вот – Я бросаю на стол визитку. – Вот его контакты. У меня был длинный разговор с ним. Он хочет вложиться.
– Что?! – кричит Брэм, почти выпрыгивая со своего места.
Я поднимаю ладони.
– Не горячись, чувак. Как я сказал, ничего определенного. Но он заинтересован. Он услышал меня. И хочет помочь. Теперь мяч на твоей половине.
Линден смотрит на своего брата.
– Думаю это надо отпраздновать. – Он вопросительно смотрит на меня. – Как думаешь, мы можем отпраздновать?
– Если хотите, – говорю я. – Если основываться на предчувствиях и довериться интуиции, я бы сказал да.
Брэм издает крик радости и Линден похлопывает его по спине. Джеймс встает и говорит, что принесет выпить, так что я сажусь рядом со Стефани. Она странно тихая, улыбается Брэму и Линдену, но на меня не смотрит.
Конечно это, свою очередь, заставляет меня захотеть посмотреть прямо на нее.
– Где Никола? – спрашиваю я. – И Кайла? – Добавляю я, будто это не имеет большого значения.
Но это не так.
Стефани смотрит на Брэма.
– Ну, Никола дома, потому что Ава не слишком хорошо себя чувствует. А Кайла была здесь… – Они обмениваются многозначительным взглядом. Наконец Стефани вздыхает и поворачивается ко мне. – Послушай, Линден сказал, что ты на свидании с Жюстин.
Моя голова резко поворачивается, чтобы посмотреть на Линдена, который избегает моего взгляда.
А Стефани продолжает.
– Я сказала это Кайле.
Теперь я осуждающе смотрю на Брэма.
– Ты знаешь, что это было не свидание. Ты практически заставил меня пойти туда.
– Я знаю! – восклицает Брэм. – Знаю. К тому времени, как я сюда добрался, они ей рассказали и она ушла. Она была расстроена.
Я вздыхаю и кладу голову на руки.
– Это было лишь ради инвестиций. И только.
– Я пыталась писать ей, но она недоступна, – говорит Стеф. – Сообщения не доходят. Должно быть, она выключила телефон. – Она кладет мне руку на плечо. – Я сказала ей, потому что она спросила, где ты, и я не хотела лгать. Я знаю, ты ей нравишься…Я просто не думала, что все настолько плохо. – Она делает паузу. – Честно говоря, она убьет меня за эти слова, но ты заставляешь ее вести себя так, словно…думаю, она по уши влюблена.
