Текст книги "Разлуки и радости Роуз"
Автор книги: Изабель Вульф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)
Глава 3
После болезненного разрыва неплохая идея – переехать за несколько кварталов от бывшего мужа. И чем дальше, тем лучше. Это идеальный способ отвлечься от того, что вам только что дали от ворот поворот. Вас кинули в Девоне? Так переезжайте в Дамфриз! Брошенные из Энфилда, добро пожаловать в Эдинбург. Вы будете слишком заняты обустройством на новом месте, чтобы мучиться мыслями о Нем. Не подумайте, я о Нем даже не вспоминаю. Он уже в прошлом. Моя кампания по изгнанию духа Эда из моей жизни идет полным ходом. Прошло уже шесть недель с тех пор, как мы расстались, и я уже почти не помню его имя. Я сделала в точности то, что посоветовала той девушке, Келли, – вырвала его с корнем, как сорняк. Я даже не переслала ему свой новый адрес. Поэтому теперь все должно бы идти как по маслу. Если бы не одно «но»…
Вчера вечером я спускалась вниз по лестнице и испытала настоящий шок. До меня вдруг донесся голос Эда, совершенно отчетливо. Мое сердце пустилось в бешеный пляс.
– С тобой НЕВОЗМОЖНО жить! – кричал Эд. Я вцепилась в перила. – Я как будто в АДУ!
Я чуть не задохнулась, на лбу выступил пот. Как парализованная, я стояла в дверях кухни, вытаращившись на клетку Рудольфа.
– Понятия не имею, почему я на тебе женился, – пробормотала птица, покачивая головой. – Не говори так! Ты меня очень расстраиваешь, – теперь Руди передразнивал мой хнычущий голос. – Ради бога. Роуз, только не плачь, – умолял «Эд». Руди пружинил вверх-вниз на своей жердочке. – Ух, ух, ух. – До меня донеслись «мои собственные» всхлипывания. Руди расправил блестящие черные крылья. – Прошу тебя, Роуз, – добавил «Эд». – У нас все получится. Прошу, Роуз, не надо. Только не плачь.
В ужасе уставившись на Руди, я осознала жестокую правду: очевидно, он усваивал все очень медленно, но мы все-таки его довели. Я потянулась за книжкой «Ваш домашний скворец», чтобы проверить свой диагноз. «Молодые скворцы породы майна могут обучаться говорению и набирать словарный запас с большой задержкой, – объяснялось в книге. – Но не беспокойтесь – как только они начнут говорить, их уже ничто не остановит! – Черт. – Обычно они повторяют услышанное с энтузиазмом и восторгом, – продолжал автор справочника. – Поэтому будьте осторожны, выражаясь в присутствии птицы». Угу. Теперь уже слишком поздно.
– Проблемы, проблемы! – кричал Руди голосом Эда.
– Не будь идиотом, – ответила «я». – И снимай ботинки, прежде чем зайти в дом!
Я опять заглянула в справочник. «Дело в том, что скворцы породы майна – великолепные имитаторы. Попугаи передразнивают человека, но все равно похожи на попугаев, тогда как речь скворцов неотличима от человеческой».
– Анорексичка из Аксминстера! – визжал Руди. – И готовишь ты отвратительно. Даже крекер маслом не намажешь, не заглянув в долбаную книгу рецептов!
– Эд, это ТАК несправедливо!
– Но это правда!
Я в ужасе вытаращилась на Руди и тут поняла, какие последствия может иметь его внезапная говорливость.
– Ты эгоистка! – крикнул он, сверля меня глазами-бусинками.
– А ты грубиян, Руди, – ответила я. И накинула на клетку покрывало, чтобы заткнуть ему рот.
– Спокойной ночи! – прокричал он.
Когда мои семейные ссоры снова разыгрались у меня на глазах благодаря Руди, причем на полной громкости, я была потрясена до глубины души. Поэтому я сделала то, что всегда делаю, когда расстроена, – достала гладильную доску. Утюг скользил взад-вперед, выпуская двойную струйку пара, и я потихоньку успокаивалась. Когда у меня сильный стресс, нет лучшего лекарства, чем гора неглаженого белья. Я глажу все. Кухонные полотенца, трусики, носки. Один раз я даже попробовала погладить универсальные тряпочки для кухни, но они расплавились. Я всегда обожала гладить, и все мои подруги думают, что это определенно очень странно. Но моя мама невероятно гордилась порядком в доме и говорила: «Чистый дом – чистая совесть!» Так что, наверное, это у меня наследственное. И вот теперь, когда мой пульс пришел в норму, я вдруг подумала, как ужаснулись бы они с папой. Ведь мой брак продлился всего семь месяцев, в то время как они были женаты более пятидесяти лет! И еще интересно, что бы они подумали о моем муже – они так его и не увидели. Но ведь я появилась у них, когда они были уже в возрасте. Причем, когда я говорю «появилась», я имею это в виду не в принятом смысле слова. Они не произвели меня на свет, они меня удочерили, взяв из приюта, когда мне не было и шести месяцев. И могу сказать, что мое детство стало идиллией во всех отношениях. Жили мы небогато, но у меня были потрясающие родители – у нас был дом в Эшфорде, в графстве Кент. Отец был управляющим крупного обувного магазина, мама работала в мэрии. Ей уже давно сказали, что она не сможет иметь детей, и тут у них появилась возможность меня удочерить. Они мне сразу же признались, что я была приемным ребенком, так что обошлось без неприятных неожиданностей. По крайней мере тогда.
Когда я была маленькой, мои родители рассказали мне сказку о том, как к ним на улице подошла красивая дама и, увидев, как они несчастны оттого, что у них нет детей, спросила, не хотят ли они взять меня. Они взглянули – дама держала меня на руках – и сказали: «Какая милая малышка! Да, мы ее берем!» Они отнесли меня домой, и с тех пор мы зажили счастливо. Это была милая сказочка, и она очень долго не вызывала у меня сомнений. Я даже представляла себе изящно одетую женщину, которая ходит, держа меня на руках, и вглядывается в толпу в поисках самой доброй на вид пары, которой не терпится взять такую особенную девочку, как я. Искать было нелегко, потому что та дама была очень, очень придирчива, но наконец она заметила маму и папу. Одного взгляда на их добродушные лица было достаточно, чтобы понять: они то, что нужно.
Мама с папой были очень религиозны – на самом деле. Всегда ходили в церковь и говорили, что меня им послал Бог. И иногда я задумывалась – почему же Бог позволил моей настоящей маме меня отдать? Помню, раз или два я просила рассказать о ней, но лица у родителей вдруг становились такими смущенными, и они говорили, что ничего не знают. Я подумала, что мои расспросы задевают их чувства, поэтому никогда больше не спрашивала. Но я много о ней думала и была убеждена, что она поступила так по какой-то особенной причине. Воображала, будто она очень занята, потому что заботится о больных детишках в Индии и Африке. И хотя с мамой и папой я была блаженно счастлива, я все равно представляла себе, что в один прекрасный день моя «настоящая» мама (так я о ней тогда думала) придет меня навестить. Воображала, как она будет идти к дому, очень красивая, в платье с цветочным рисунком и белых перчатках, и я побегу по тропинке, чтобы поздороваться с ней, прямо как Дженни Эгаттер в фильме «Дети дороги». Только я буду кричать не «Папа! Папа!», а «Мама! Мама!» Потом она поднимет меня на руки и приласкает. От нее будет чудесно пахнуть духами, потом она снимет шляпку, и окажется, что у нее рыжие и очень кудрявые волосы, в точности как у меня: они будут словно бы выпрыгивать у нее из головы длинными пружинками, как у меня. И она воскликнет: «Роуз! Дорогая моя! Как же ты выросла!» Прижмет меня крепко-крепко и прикоснется к моей щеке своей. Мы зайдем в дом выпить чаю, и я покажу ей все свои рисунки, на которых изображена она – их у меня десятки, сотни, и я храню их в коробке под кроватью.
Я никогда не рассказывала об этом маме и папе, потому что знала, что они обидятся. Вместо этого я позволяла им повторять ту волшебную сказочку о том, как я стала с ними жить. Только позже я обнаружила, что это была всего лишь сказка.
Вам, наверное, не терпится узнать, как это произошло, но, боюсь, я не могу вам рассказать, потому что об этом не знает ни одна живая душа. Даже Эд. Даже близняшки. Я даже с родителями этого не обсуждала, хотя знала, что им все известно. Я всегда держала это при себе, потому что мне почему-то… стыдно. Когда мне исполнилось восемнадцать, я узнала кое-что о моей настоящей матери, и на этом все мои волшебные мечты о воссоединении развеялись как дым. Я развела костер, сожгла все свои рисунки и поклялась никогда ее не искать. И я никогда не буду ее искать.
Когда люди узнают, что я приемный ребенок, они иногда удивляются, почему я не хочу найти свою настоящую мать, тем более что мои приемные родители умерли. «Почему бы тебе все не выяснить?» – ошеломленно спрашивают меня. Но я всегда поражалась, почему это люди думают, что я горю желанием увидеться с женщиной, которая меня бросила. Это все равно что разыскивать грабителя, который умыкнул фамильные драгоценности, только чтобы пожать ему руку. Так что спасибо, нет, меня это не интересует. У меня были настоящие родители, их всего двое, и они умерли. Никогда, никогда не вспоминаю о своей «биологической матери», как сейчас модно говорить, иначе как с презрением.
Думаю, поэтому мне не хочется иметь своих детей. Я начисто лишена материнского инстинкта. Когда я была маленькой, то, конечно, воображала, как у меня будет куча детишек, но позднее мои чувства переменились. Некоторые приемные дети делают как раз наоборот и заводят большую семью, но, наверное, их история не так отвратительна, как моя. Все, хватит говорить о моей «настоящей» матери – вам, наверное, уже надоело, ведь мне самой это осточертело! Все, что вам нужно знать, – что у меня было прекрасное детство и потрясающие приемные родители.
Раньше я мечтала, чтобы они взяли еще одну маленькую девочку или мальчика, чтобы мне было с кем играть. Иногда я ощущала себя страшно одинокой и мне не хотелось быть единственным ребенком в семье. Помню, я как-то попросила маму и папу усыновить братика, но они ответили, что со мной одной хлопот не оберешься! На следующий день я каталась на велосипеде и на речке увидела утку с выводком утят. Их было восемь, они крякали и пищали, и мне было страшно завидно. Но, к счастью, вскоре после того я познакомилась с Беллой и Беа. Они поселились в соседнем доме, когда мне было восемь, а им по шесть с половиной. Уже тогда дружить с ними было захватывающе интересно не потому, что они были похожи как две капли воды, а потому, что беспрерывно ссорились. Собственно, так мы и познакомились. Как-то раз я гуляла в саду и услышала писклявые голоски, которые злобно пререкались.
– Барби УРОДИНА!
– Нет, никакая она не уродина. Она красивая и ДОБРАЯ. Это твоя Синди СТРАШИЛИЩЕ!
– Нет!
– Не нет, а да! У нее голова ОГРОМНАЯ!
– Потому что она очень УМНАЯ. Она ПО-ФРАНЦУЗСКИ говорить умеет!
– А Барби – ПО-АМЕРИКАНСКИ!!!
Я перелезла через забор и пораженно уставилась на них. Никогда в жизни не видела близнецов. На них были одинаковые голубые шортики, розовые футболки и сандалии каштанового цвета, а их короткие светлые волосы были заколоты красно-белыми полосатыми заколочками.
– Барби – ВРАЧ! И она летала в КОСМОС!
– А Синди – ВЕТЕРИНАР!
Девочки подняли глаза, увидели меня и прекратили спорить. Потом одна из двойняшек спросила: «А ты как думаешь?» Я пожала плечами. А потом сказала, что обе куклы-дурочки. Похоже, близнецы остались довольны. Как будто хотели, чтобы я их рассудила. С тех пор мне все время приходится это делать.
К двойняшкам меня тянуло в силу их завершенности – они не могли друг без друга, словно две скорлупки грецкого ореха. А вот я не знала, где моя половинка, моя двойняшка, не знала даже, на кого я похожа. Вдруг у моей настоящей мамы были еще дети, как две капли воды похожие на меня? Но Белла и Беа были идеальным единством, как Инь и Янь. Билл и Бен, Бука и Бяка. И, в точности как Бука и Бяка, они беспрерывно ссорились, но самое странное, что они делали это, держась за руки. С момента зачатия они были парой, и я представила себе, как они дрались и обнимались в утробе матери. И хотя их мама каждый день одевала их по-разному, они все равно переодевались во все одинаковое.
Вместе они делали абсолютно все. Если одна из близнецов хотела в туалет, другая ждала снаружи. Их мама не могла даже предложить им кусочек пирога – близняшки обязательно принимались обсуждать друг с другом это предложение. Бывало, я наблюдала, как они решают головоломку. Впечатление было такое, будто они – единый организм. Их головы соприкасались, четыре руки двигались совершенно синхронно. Было так трогательно, что они настолько самодостаточны, но вместе с тем в их жизни отыскалось место и для меня. Меня гипнотизировала их близость, и я глубоко завидовала этому – силе двоих. Сейчас двойняшкам тридцать семь, они стали настоящими красавицами, но с мужчинами им не везло. Когда они пришли ко мне в среду вечером, то, как обычно, начали жаловаться на судьбу.
– Никого мы найти не можем, – вздохнула Белла, когда мы втроем устроились на кухне. – Все равно ничего не получается.
– Мужчины не воспринимают нас по отдельности, – пожаловалась Беа.
– Неудивительно, – сказала я. – Вы одинаково выглядите, одинаково говорите, одинаково ходите, живете вместе и, когда звонит телефон, отвечаете похожими голосами: «Квартира двойняшек!»
– Это шутки ради, – оправдывалась Белла. – К тому же мы о-о-очень разные.
– Неужели?
– Например, Белла спокойнее, чем я.
– Это правда, – проникновенно произнесла Белла.
– Мы учились в разных университетах и до недавнего времени работали в разных местах. – Белла была журналистом, она занималась финансовыми проблемами, а Беа работала в банке. – К тому же у Беллы короткие волосы, а у меня до плеч; лицо у нее чуть поуже: она левша, а я правша: у нас разные точки зрения по многим вопросам.
– Это точно.
– Мы не один человек, разделенный на два тела, – яростно возмутилась Белла. – Но мужчины воспринимают нас именно так! А какие идиотские нам задают вопросы! Меня уже тошнит, когда мужики спрашивают, умеем ли мы читать мысли друг друга, чувствовать боль друг друга и менялись ли мы местами в школе.
– И спали ли с одним и тем же парнем! – фыркнула Беа, закатив глаза. – Понятно, что крутится в их несчастных маленьких умишках, когда они задают такие вопросы!
– Бывает, что они по-наглому заигрывают с нами одновременно! – сердито проговорила Белла. – Или пытаются нас поссорить.
Вот в чем загвоздка.
Сколько бы близняшки не жаловались на то, что у них нет бойфрендов, я уже давно обо всем догадалась. Хотя они обе утверждают, что хотят серьезных отношений, на самом деле это не так. Ведь им и вдвоем очень даже уютно, весело и приятно, и они понимают, что мужчина разрушил бы эту идиллию…
– Рудольф Валентино заговорил, – заявила я, меняя тему. И сняла покрывало.
– Не говори так со мной, Эд! – прохрипел Руди. – Бу-у, ху-у, ху-у. Роуз, посмотри правде в глаза, ты ненормальная! Нет, я НЕ вымыл посуду!
– Господи! – поежилась Белла. – Жуть какая. Наверное, у него стресс из-за переезда.
– Роуз, у тебя КРЫША ПОЕХАЛА! – вопил Руди. – Тебе самой нужно к ПСИХИАТРУ! Нет, тебе нужно написать в колонку экстренной помощи!
– Теперь видите, каково было жить с Эдом, – мрачно пробормотала я, угощая Руди виноградинкой.
– Хмм… да.
– Только представьте, мне приходилось выслушивать все эти дурацкие несправедливые нападки!
– У тебя проблемы, Роуз! – не унимался Руди. – И прекрати, прекрати, ПРЕКРАТИ убираться!
– Чушь собачья! – сказала я, взяла чистящее средство и принялась вытирать птичью клетку.
– Ммм… лучше тебе держать его подальше от потенциальных женихов, – с тревогой проговорила Беа.
Я выбросила старую газету.
– Угу.
– Это может их… отпугнуть.
За ужином – я купила луковый пирог и зеленый салат – разговор зашел о деньгах. Близняшки хотели найти помещение.
– Нам нужен офис, – сказала Беа. – Необязательно большой, но только так мы привлечем клиентов. Мы уже провели разведку в Кенсингтоне, но там все баснословно дорого, а денег у нас немного.
– И у меня тоже, – понимающе кивнула я. – Я сильно потратилась. Сегодня утром получила первый отчет по закладной – придется выплачивать девятьсот монет в месяц.
– Ничего себе, для одного человека это целая куча денег, – ахнула Белла.
– Да. – Мне поплохело. – Сама знаю.
– Но ты же догадывалась об этом, когда покупала дом? – не унималась она.
– Я была так расстроена, что особенно не задумывалась.
– Тебе хватит денег? – спросила Беа.
– С натяжкой. Все будет просто отлично, если я никогда больше не стану есть, покупать вещи, ездить в отпуск и никогда, никогда в жизни не пойду больше в ресторан. Девятьсот фунтов, – простонала я. – Я разорена. Может, мне поручат еще одну колонку, – размечталась я.
– Нет, – твердо отрезала Беа. – У тебя и без того работы по горло.
– Тогда придется ограбить банк. Или выиграть в лотерею. Или сделать удачное вложение в акции.
– Или найти соседку, – предложила Белла. Я вытаращилась на нее. – Сдай половину дома, и все будет в порядке.
– Точно, найди соседку – это выход, – согласилась Беа. Надо же – они даже не спорили! – Это поможет.
– Но после Эда я не смогу ни с кем жить.
– Ты и с Эдом жить не смогла, – заметила Беа. – Неужели ты думаешь, что с соседкой будет хуже?
– Роуз, – вмешалась Белла. – У тебя на верхнем этаже пустует огромная комната. Сдай ее какой-нибудь милой девушке.
– Я уже слишком взрослая, чтобы делить жилье с соседкой, – прохныкала я. – Еще не хватало подписывать яйца «Роуз Костелло». составлять график, кому мыть посуду, и грызться, чей черед пылесосить…
– Но ты же обожаешь пылесосить!
– … и ссориться, потому что телефон все время занят! Я совершенно не готова снова жить студенческой жизнью, – поежилась я.
– Но, Роуз, – медленно проговорила Беа, – ты никогда и не была студенткой.
И правда. Я собиралась изучать историю искусства в колледже в Сассексе, но провалилась на экзаменах, как я уже говорила, в восемнадцать лет испытав настоящее потрясение.
– Мы считаем, что ты должна найти соседку, – хором повторили двойняшки.
– Это исключено, – ответила я.
На следующее утро я получила вот это письмо.
Дорогая Роуз, меня тревожит одна проблема, и я подумал, не поможете ли вы мне. Одна из моих самых ценных клиенток превысила задолженность по счету. В настоящий момент долг составляет 3913.28 фунтов, в то время как сумма кредита была 2000 фунтов. Я не хочу давить на нее, потому что знаю, что она недавно переехала. Но в то же время мне кажется, что она должна разобраться со своими финансовыми делами. Вы, конечно, понимаете, что я стесняюсь говорить с ней лично, поэтому подумал, что вы мне поможете. У вас есть какие-нибудь предложения, как можно сократить задолженность моей клиентки? Большое спасибо за совет по такому деликатному вопросу. Я с нетерпением жду вашего ответа, Роуз.
Искренне ваш, Алан Дрю (региональный менеджер), банк «Нэт Вест», Эшфорд.
P. S. Пожалуйста, не печатайте мое письмо.
Ни чего себе я вляпалась! Почти четыре штуки! Это письмо все решило. Близнецы были правы.
Дорогой мистер Дрю, – написала я. – Большое спасибо за ваше письмо. Мне очень жаль, что у вас возникли проблемы с такой ценной клиенткой. Как бездумно с ее стороны пускать дело на самотек! Между прочим, у меня есть одна идея, которой я собираюсь с ней поделиться, и я уверена, что вскоре она сократит задолженность.
Я запечатала письмо, наклеила марку и отправила, а потом позвонила в «Кэмбервелл таймс».
Открыв газету в воскресенье утром, я тут же отыскала колонку «Сдается комната» и обнаружила, что мое объявление сплющили, как «Форд Кортину» в компрессоре, до непостижимых загадочных иероглифов.
ЮВ5. Блш О/К, осбнк люкс, блз трнс/маг/прк. Обр. н/з м/ж. 350 ф. в м., вкл. к/у. Т. 05949 320781
Я была не совсем уверена, что мой «осбнк» можно честно описать как «люкс». Люкс предполагает мраморные полы и джакузи с золотыми кранами, но женщина из газеты сказала, что так будет больше откликов. Я как раз перечитывала объявление и размышляла, от кого же получу ответ, когда опустили почту. На коврике лежала маленькая посылочка, адресованная мисс Б. Макдональд. Я отправилась к соседям отнести посылку. Но прорезь почтового ящика Макдональдов оказалась немного уже, чем у меня, и сверток не влезал. Я решила не пихать слишком сильно, чтобы не повредить содержимое, поэтому пригладила волосы и нажала кнопку звонка.
Уголком глаза я заметила, как дрогнула занавеска, и внезапно открылась дверь. На пороге стоял огромный золотистый Лабрадор с лапами размером с чайное блюдце и подозрительным выражением на морде. Я слегка поежилась, так как недолюбливаю собак, и внутренне приготовилась к тому, что пес бросится на меня, рыча и брызгая слюной, как Цербер. Но тут произошло нечто неожиданное. Лабрадор подошел ко мне, взял посылку у меня из рук, вошел в дом и аккуратно закрыл за собой дверь.
Я почувствовала сначала изумление, но потом легкую обиду и повернулась, чтобы уйти. Но, положив руку на калитку, вдруг услышала постукивание по оконной раме, и парадная дверь опять распахнулась. На пороге снова появился Зубастый, а за ним – очень красивая темноволосая женщина лет тридцати пяти в инвалидной коляске.
– Привет, я Беверли, – улыбнулась она. – Ты наша новая соседка?
– Да. Кстати, спасибо за открытку. Я Роуз.
– Это Тревор, – сказала она, показывая на собаку. – Поздоровайся с Роуз, Трев.
– Гав!
– Так это Тревор Макдональд? – изумленно спросила я. – О. – Тревор завилял хвостом. – Я только зашла занести посылку, – объяснила я. – Мне ее принесли по ошибке.
– Почему бы тебе не зайти в дом? Не бойся, мы не кусаемся – по крайней мере Тревор точно!
И прежде чем я придумала предлог отказаться, потому что наверняка она пригласила меня просто из вежливости, Тревор юркнул мне за спину и проводил внутрь, а потом подпрыгнул и закрыл дверь. Я последовала за Беверли, которая катилась на коляске по покрытому ковром коридору в кухню. Кухня была такая же, как у меня, – из светлого дерева с обеденной зоной под стеклянным куполом. Беверли налила в чайник воды и спросила, как я обустраиваюсь на новом месте. Сама она жила на Хоуп-стрит уже три с половиной года.
– Ты живешь одна? – спросила я.
Беверли развернулась, исполнив три ловких резких поворота. Я заметила, что на руках у нее велосипедные перчатки, и задумалась, с чего бы это.
– Нет, я живу здесь с Тревом. Он мой партнер. Правда, дорогой? – Он встал на задние лапы и лизнул ее в ухо. – Чай или кофе?
– Хмм… кофе, пожалуйста.
– Принесешь, Трев?
Тревор открыл нижний шкафчик, потянув за веревочку, привязанную к ручке, виляя хвостом, достал маленькую баночку «Нескафе» и передал ее Беверли, захлопнув дверцу.
– Ты уже освоилась в наших местах? – спросила Беверли.
Я вытаращилась на собаку, которая, в свою очередь, завороженно таращилась на хозяйку.
– Хмм… нет, вообще-то, нет, – рассеянно ответила я. – Раньше я жила в Патни.
– Где именно?
– На Бленхейм-роуд.
– Ого, шикарный район. Большие, роскошные дома.
– Да, – с горечью проговорила я. – Действительно роскошные.
– Так что же привело тебя в Кэмбервелл?
– Мои… обстоятельства изменились.
– То есть ты с кем-то рассталась.
– Д-да…
– И что же произошло?
Что произошло? Мой муж оказался негодяем, вот что произошло!
– Ну, я…
– Извини, – со смехом произнесла она. – Можешь мне не рассказывать. Я лезу не в свое дело, но это все от скуки, понимаешь.
– Ничего страшного, я расскажу, – вдруг выпалила я, обезоруженная ее откровенностью. – Мой муж завел интрижку.
– О, дерьмо.
– Да. О, дерьмо. Точнее нельзя сказать. Мы разошлись, и впереди развод.
– Как долго ты была замужем?
Лучше спросите, как коротко.
– Хмм… чуть меньше года.
– Понятно… А ты что-нибудь знаешь о Кэмбервелле? – перевела она разговор, почувствовав мое смущение.
– Немного. Мне просто понравился дом.
– Тогда я расскажу. Кэмбервелл называют «краем источников», потому что раньше здесь было множество источников и ключей, один из которых, по преданию, обладал лечебной силой, поэтому больные и инвалиды приходили к нему в надежде вылечиться. Но мне это не очень-то помогло! – добавила она с переливчатым смешком. – В восемнадцатом веке здесь были одни луга и ручьи, здесь водилась бабочка, получившая название «Краса Кэмбервелла», и эти края вдохновили Мендельсона на сочинение «Весенней песни». Но в девятнадцатом веке район стал застраиваться и с тех пор считается не очень-то престижным. Но здесь есть много интересного. Нам тут очень нравится, да, Трев? Дай мне молока. – Тревор протянул ей пакет молока. – Плюсы – чудесная архитектура, георгианский стиль, много парков. Минусы – мало приличных магазинов, непрерывный вой полицейских сирен и автомобильных сигнализаций.
Мне было нелегко сосредоточиться на рассказе Беверли, поскольку я все еще не могла отвести глаз от собаки. На кухне работала стиральная машина, которая только что остановилась. Тревор нажал носом на кнопку блокировки двери, открыл дверцу и сейчас зубами вынимал мокрое белье.
– Молодец, Трев, – похвалила Беверли. Тревор бросил белый лифчик в красную пластиковую корзинку. – Повесим через минуту. Если хочешь узнать последние сплетни с Хоуп-стрит, я знаю все, – со смехом добавила она.
– Нет, не очень, – соврала я.
– Не притворяйся. Ты же ведешь колонку психологической помощи? Я тебя узнала. Иногда читаю вашу газету. Итак, дом номер четыре, напротив, – это Кит. Он компьютерщик и по выходным называет себя «Кей». Дом номер шесть – там живет этот репортер, как же его… из «Ньюснайт». Он разводится. Дом номер девять – дипломированный бухгалтер, его жена сбежала со священником. Дом номер семнадцать – педикюрша. Однажды делала педикюр самой Ферджи [7]7
Фержди – Сара Фергюсон, герцогиня Йоркская, бывшая супруга принца Эндрю, среднего сына королевы Елизаветы II.
[Закрыть]. Номер двенадцать – Джоанна и Джейн, адвокатши по трудовым вопросам. И лесбиянки.
– Понятно. Что ж, спасибо, – слабо пробормотала я, все еще загипнотизированная действиями собаки. Тревор… – такой умный, – робко добавила я.
Тревор сунул голову в стиральную машину и появился, держа в зубах розовую наволочку.
– Трев – гений, – кивнула Беверли. – Но он прошел специальное обучение. И если тебе любопытно, а тебе наверняка любопытно, я оказалась в инвалидном кресле из-за неудачного прыжка с парашютом.
– Ой… мне вовсе не было любопытно, – солгала я и взяла печенье.
– Ничего, – ответила она. – Меня это не волнует. Это же естественно, поэтому я сразу же всем рассказываю, и тогда лишних вопросов уже не возникает. Это произошло два с половиной года назад.
– Мне очень жаль, – пробормотала я. Бедняжка.
– Никто не был виноват, всякое в жизни случается. Я рискнула – это была благотворительная акция, – прыгнула, и парашют раскрылся слишком поздно. Удар о землю был слишком силен. Но самое забавное, – добавила она с добродушной усмешкой, – что деньги от этих благотворительных прыжков должны были пойти на постройку новой больницы для тех, кто перенес травмы позвоночника!
– Ну надо же, – промямлила я. Господи, неужели она думала, что я рассмеюсь?
– Такая ирония! – беззаботно продолжала она. – И кстати, мне удалось собрать кучу денег. Я выписала чек, лежа на больничной койке. Десять месяцев провела в больнице, – добавила она. – Потом пришлось думать, как жить дальше. Я даже рада, правда, я очень рада, потому что все могло быть намного хуже. Во-первых, я жива, а могла бы разбиться насмерть. Во-вторых, у меня паралич только нижних конечностей, а не всех четырех. В-третьих, мне уже не нужен катетер, и я могу жить самостоятельно. К тому же врач сказал, что я смогу иметь детей.
– У тебя есть бойфренд?
– Нет. После несчастного случая он продержался девять месяцев. Но я всегда знала, что он уйдет. – Беверли весело продолжала свою историю. – В ту самую минуту, когда меня вывезли из операционной, я поняла: Джефф смоется. Так и произошло. Конечно, было подло сбежать с моей любимой медсестрой, но подумай, чего в жизни не бывает!
Черт, что-то она разоткровенничалась. Признания выскакивали у нее изо рта, как шарики из автомата для игры в пинг-понг. Я как будто попала на телешоу.
– Хмм… Мне очень жаль, – бессильно повторила я.
– Но я решила не раскисать. Мне понравился этот дом, и мне идеально подходит его ранняя викторианская архитектура – нет лестницы к входной двери и нет подвала. Туалет у меня на первом этаже. И есть специальный подъемник в спальню – там у меня еще одна коляска. Дом пришлось слегка модифицировать. К примеру, стол на кухне чуть ниже, но внутренние двери я не расширила, поэтому и ношу перчатки. Не хочу жить в «доме для инвалида». Но у меня есть специальный въезд в душевую кабину, и я переделала двери на веранду, чтобы легче было выезжать на улицу.
– Ты меня поражаешь. – Я была ошеломлена ее мужеством. – Но, наверное, тебе часто об этом говорят.
– Я смирилась, только и всего. Раньше я была озлоблена, но полгода назад взяла Тревора из приюта. Он обучался по программе «Лапа помощи». Его выбросили на улицу, – добавила она. – Нашли на шоссе трехмесячным щенком.
– О! Бедняжка, – сказала я. – Бедный маленький щеночек, – добавила я, хотя на самом деле собак не люблю.
– Раньше он был поводырем, – объяснила Беверли, – но у него плохо получалось.
– Как это?
Она взглянула на Тревора и понизила голос.
– Он совершенно не умел переходить дорогу. Вообще-то, – мрачно добавила она, и Тревор потупился в пол, – до меня у него было три хозяина. Но ему гораздо больше нравится быть собакой-помощником, верно, Тревор?
– Гав!
Я наблюдала, как он смотрит на Беверли и ждет следующей команды. Как будто она была кинозвездой, а он – ее самым преданным поклонником.
– Он так тебе верен, – вздохнула я. – И любит тебя по-настоящему.
– Но я люблю его вдвое сильней. – Тут раздался телефонный звонок. Тревор поплелся в прихожую и вернулся, сжимая в зубах беспроводную трубку. Беверли взяла телефон, коротко с кем-то переговорила и положила трубку. – Извини, – сказала она. – Это с местной радиостанции. Хотят взять у нас интервью. Я не против, ведь у меня куча свободного времени, и лишняя реклама обществу «Лапа помощи» тоже не повредит. Это совсем новый благотворительный фонд, – объяснила Беверли. – И им нужны хорошие отклики в прессе. И мы не против, правда, Трев? Кстати, можно я запишу твой телефон? – спросила она. – Так, на всякий случай.
– Конечно. – Я назвала ей свой номер, она записала его в электронную телефонную книжку, и Тревор отнес трубку на место.
– Ты работаешь? – спросила я, поднимаясь и направляясь к выходу.
– Конечно. Секс по телефону.
– Правда?!
– Нет! Пошутила! – Она рассмеялась. Даю дистанционные уроки английского для иностранцев. Скучно до одури, но помогает платить по счетам.
– А раньше чем занималась?
Беверли покачала головой, и впервые за этот час ее улыбка потускнела.
– Была учителем физкультуры, – ответила она.
Это объясняет таинственное сожжение хоккейных клюшек, подумала я, открывая дверь своего дома несколькими минутами позже. Встреча с Бев одновременно вдохновила меня и высосала из меня силы. Я с ужасом обнаружила, что к одежде прилипла шерсть Тревора. Я осторожно сняла все волоски до одного щеточкой, потом пинцетом и прослушала автоответчик.
