Текст книги "Разлуки и радости Роуз"
Автор книги: Изабель Вульф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
– Серена, – сказала я. Она подняла голову. Серена сидела, уткнувшись в «Файнэншел таймс», – обеспокоенно проверяла цены на акции. – Я провожу семинар по графологии…
– Правда? – ответила она. – Ты мне не говорила. Для кого?
– Для… компании… «Хэкни».
– Когда? – поинтересовалась она, глядя в настольный ежедневник.
– Ммм, тридцатого февраля, – ответила я. – И мне нужна статья о почерках знаменитостей, которую мы печатали пару месяцев назад. Ты не могла бы порыться в архивах для меня? Спасибо.
Серена принесла вырезки через двадцать минут, и я отправилась в комнату для интервью: мне нужно было уединение. Электра умоляла, чтобы я «хранила тайну», и я собиралась исполнить ее просьбу на все двести процентов. Я изучила статью при ярком освещении, потом взглянула на письмо. Естественно, у меня не было возможности сравнить давление на бумагу, но почерк был абсолютно идентичен. Совпадала форма каждой буквы, каждый крючочек и завиток, как под строчкой, так и над строчками. Буквы, точки и черточки были одинакового размера. Не оставалось ни единого сомнения – письмо было подлинным. Что же мне теперь делать?
Мне хотелось написать ответ дома, но что, если меня ограбят по дороге домой с письмом в сумке?
В конце концов, мой дом только что обворовали. Поэтому я заперла письмо в ящике, решила задержаться после работы и тогда разобраться с ответом.
В пять я вернулась на рабочее место из женского туалета и обнаружила электронное письмо от Рики, озаглавленное: «Зарплата Серены». Извини, ничем не могу помочь, – писал он. Я решила попросить его еще раз спустя несколько дней, когда голова у меня не будет занята срочными делами. Меня подталкивал к этому не чистый альтруизм, а личный интерес – чтобы качественно выполнять работу, Серена должна быть довольна жизнью. В любом случае я не потерпела бы отрицательного ответа, потому что знала, что Рики это по силам. У «Дейли пост» огромные прибыли, а Серена – преданный и усердный работник, поэтому заслуживает повышения. В 6.30 она надела пальто.
– Пойду я, Роуз. Домой пора. Ты будешь работать допоздна? – заботливо спросила она.
– Да. Ты же знаешь, сколько у меня дел.
– Ладно, я пойду. Увидимся завтра, – добавила она и вышла из офиса.
Художественный отдел опустел. Теперь, когда все ушли, я наконец расслабилась. Оставила письмо запертым в ящике стола – ключи были только у меня – и спустилась в кафетерий перехватить что-нибудь на ужин. Когда полчаса спустя я вернулась в офис, в голове у меня уже сложился ответ.
К моему изумлению, мне было легко проявить твердость. Меня не смутил тот факт, что Электра – звезда мегавеличины. Для меня она всего лишь читательница, которой нужен совет. Поэтому я посоветовала ей… Вообще-то, то, что я ей посоветовала, должно храниться в тайне. Я лишь написала, что, по моему мнению, ее страсть к бэк-вокалистке скоро наверняка поугаснет. Еще я попросила ее подумать, как это отразится на детях, – бедные малыши. Могу себе представить распухшее от слез личико Фатимы, не говоря уж о воплях младенца Ролло. Я набрала свой ответ на компьютере, запечатала конверт и отправила письмо Электры в уничтожитель для бумаг. От него остались лишь обрезки, которые я разрезала еще на несколько кусков. Потом отправилась в туалет и спустила огрызки письма, теперь напоминавшие конфетти, в унитаз. Свое письмо я не стала оставлять в ящике для исходящей корреспонденции: слишком рискованно, – а опустила в почтовый ящик по пути домой.
Шагая к автобусной остановке, я размышляла, сколько стоило это письмо. Целое состояние. Я будто держала в ладони бриллиант в пять карат. Может, вам покажется, что следовало бы передать письмо Рики, но для меня моя работа – все равно что призвание священника. Пишите Роуз, строгая конфиденциальность гарантируется, – говорится на моей страничке. И читатели знают, что на меня можно положиться. Я унесу их тайны в могилу. Эдит Смагг гордилась бы мной.
Глава 12
Мысль о том, что такая знаменитая певица, как Электра, поделилась со мной своими проблемами, подняла мой дух перед Днем святого Валентина. Я боялась бракоразводного процесса, потому что это означало, что мне придется, хоть и опосредованно, вступить в контакт с Эдом. Но стоило лишь вспомнить о его бездушном безразличии к страданиями моих читателей, как моя решимость усиливалась. Я с горечью представила, как бы он назвал Электру. «Горемычная из Глостершира? Неудачница из Котсволдса? Несчастная из Моретона, что в Марше?» Я представила, как эта цепкая сучка, Мари-Клер Грей, в День святого Валентина топит его в розовых соплях, – наверняка подарит ему шоколадное сердечко, на котором написано его имя, или «очаровательного» плюшевого мишку, или даже одну из тех пошлых красных атласных подушек, на которых вышито «Я тебя люблю»! Что ж, моя «валентинка» в виде прошения о разводе затмит все другие подарки. На изысканной кремовой пергаментной бумаге черным по белому ему будет предъявлено обвинение в супружеской измене. Я уже подписала заявление, и Фрэнсис осталось лишь отослать его – оно, словно крылатая ракета, ожидало запуска.
Интересно, стоит ли мне рассчитывать на поздравления в День влюбленных? Что-то сомневаюсь. Я нарочно обходила стороной все эти стойки с открыточками – зачем терзать себя? Что же касается дурацких объявлений в газетах – что угодно, только не это. Невменяемый, глупый детский лепет – какая инфантильность! Кому какое дело до того, что Губошлепчик любит Цыпленочка, раздраженно подумала я, открыв «Таймс» на автобусной остановке во вторник утром. Мне лично плевать, что какой-то Зайчик сходит с ума по Стройным Ножкам. И меня ни капельки не интересует, что Тигр обожает свою Рыбку, а Толстощекий осыпает поцелуями любимую Ля-Ля. И мне абсолютно по барабану, что «Квольчонок тгоздваввяет вюбимого и пвеквасного Эндвю!» Тошнотворные сентиментальные бредни. Квольчонок? Я вытаращилась на газету – глаза у меня увеличились до размеров шариков для пинг-понга. Другие послания были напечатаны в виде маленьких строчных объявлений, но это набрано крупным шрифтом и заключено в рамочку. Нелепое сюсюканье красовалось своими толстыми заглавными буквами в полдюйма высотой. Я порылась в сумочке в поисках телефона – в последнее время моя сумка превратилась в помойку – и позвонила Беа ускоренным набором.
– Отведи Беллу к психиатру, – заявила я. – Я только что увидела ЭТО.
– Знаю, она разорилась на этом чертовом объявлении!
– Что? – На заднем плане раздавались звуки молотка и электропилы.
– Этих денег хватило бы на половину расходов на ремонт! Мы только что крупно поссорились, и она выбежала из офиса, хлопнув дверью. Говорит, что это ее личные деньги, а не средства компании, и она может делать с ними все, что ей заблагорассудится. Я чуть с ума не сошла! Хуже того, она заявила, что «не потратила зря ни пенни», потому что Эндрю – «любовь всей ее жизни».
– Что ты будешь делать, Беа?
– Не знаю. И так нелегко поднимать на ноги бизнес, а тут еще у Беллы крыша поехала. К тому же мы все время ругаемся. Она говорит, что не хочет просто присматривать за офисом и вести бухгалтерию. Ей нужно еще и выезжать на объекты. Но ведь в дизайне Белла ничего не смыслит. На днях она спросила, в чем разница между шведским провинциальным стилем и гватемальским рустикальным!
– Хмм. Это плохое предзнаменование.
– Все из-за этого идиота Эндрю, – сердито добавила Беа. – Это так волнительно – наконец завести бойфренда – хоть он и полный недоумок. Поэтому у Беллы и с головой не все в порядке. О, Роуз, быстро меняй тему, она возвращается.
– О'кей. Ты послала Генри что-нибудь на День святого Валентина?
– Да. Очень милую открытку.
– А он тебе?
– Ммм, вообще-то, нет, – заметила она. – По крайней мере, еще нет.
– Ну, я уверена, он обязательно тебе что-нибудь подарит, – ободряюще проговорила я. – Он такой внимательный.
– О да, – беззаботно сказала она. – Я и не беспокоюсь. Ни капельки не переживаю. Когда ты с ним встречалась, он посылал тебе валентинки?
– Нет, – честно ответила я. – Ни разу. Валентинки – никогда, но он послал мне две дюжины алых роз и огромную коробку шоколадных конфет в форме сердца.
Белла вздохнула с облегчением.
– А ты сегодня что-нибудь получила? – с любопытством спросила она.
– Фигушки. Дома ни одной открытки, но я только иду на работу. Я знаю, что мне никто ничего не подарит, но мне все равно. Кому это надо, Беа?
Действительно, кому это надо, повторяла я, поднимаясь по ступенькам ко входу в здание «Объединенной газетной компании». Четырнадцатое февраля – всего лишь глупый праздник для влюбленных, внушала я себе, проходя через холл и поднимаясь на лифте на десятый этаж. Это даже не романтично – коммерческий праздник. Придуман ради чистой выгоды. Этот день нужно было бы назвать Днем «Интерфлоры», или «Холлмарк», или «Вдовы Клико». Мне же попросту все равно, как и на Рождество, решила я, подходя к своему столу. А ужин тет-а-тет? Нет, спасибо! Что может быть хуже, чем сидеть в ресторане вместе с такими же кислыми парочками, которые всего лишь отдают дань традиции? А вспомнить хотя бы знаменитую резню в День святого Валентина [38]38
В этот день в 1929 г. в Чикаго легендарный Аль Капоне организовал расправу над своими противниками.
[Закрыть], мрачно подумала я, разбирая гору писем. Нет, мне все равно, повторяла я, быстро перебирая новую почту. Письмо, письмо, еще письмо, купон на скидку, письмо, письмо, письмо, почтовое извещение, письмо, письмо, письмо, приглашение, письмо, письмо, письмо, авиапочта, письмо, письмо, письмо, еще письмо и валентинка!!! УРРРРАААААА!!!!!!
– ПОЛУЧИЛА! – крикнула я.
Серена изумленно посмотрела на меня.
– Что?
Я протянула ей большой красный конверт и улыбнулась.
– Валентинку. – У-у-ф. Слава богу! Только сейчас я заметила, что конверт какой-то пухлый, чуть не лопается по швам. Интересно. – А Роб тебе что-нибудь подарил? – спросила я.
– Ммм, нет. У него и без того забот хватает. Проблемы с работой. Ну, сама знаешь.
Благодаря Эндрю я знала.
– Я уверена, он что-нибудь тебе подарит, – утешила ее я, разрывая конверт. Серена казалась еще более нервной, чем обычно, а ведь сейчас всего половина десятого. – У тебя все нормально? – спросила я.
Она прибиралась в ящике.
– Да, только вот вчера был такой ужасный ливень, и у нас потолок протек.
– О боже.
– Я всю ночь носилась с ведрами, поэтому устала, как собака. Но все же, – философски заметила она, – я сама виновата, что вовремя не починила крышу. Береженого Бог бережет. И говорят, что сегодня вечером опять будет гроза.
Открытка никак не хотела вылезать из конверта, поэтому я дернула ее – сильно и резко. При этом в воздух вдруг взлетел целый дождь каких-то штучек – уж не знаю, что это было.
– Какого?.. – Это были маленькие кусочки оберточной бумаги, которые окружили меня мягким облаком, покрывая волосы и одежду, как конфетти. Ощущение было такое, будто я попала в снежную пургу. Конфетти медленно падали, опускаясь на стол.
– Это еще что такое? – спросила Серена, глядя на бумажные снежинки, которые порхали и выписывали пируэты в воздухе, словно серпантин. Она сняла одну из бумажек со свитера и оглядела ее. – Тут что-то написано. Смотри!
С обеих сторон аккуратными красными буковками было напечатано: Наве4нов2ем.
– Наве4нов2ем, – удивленно проговорила я вслух. Чертовщина какая-то. – Что же это значит? Это по-чешски, что ли? – предположила я.
– Нет.
– Может, по-польски?
– Это язык сообщений, – объяснила Серена. – У меня даже есть маленькая книжечка, погоди-ка. – Она открыла ящик и достала тоненький словарик. – Хо4UXXХ, – прочитала она, – нет, это «Хочу тебя поцеловать»; XXХко64ка – «Целую, твоя кошечка»… нашла! Наве4нов2ем – «Навечно вдвоем». Вот что это значит.
– О. Понятно.
Повсюду рассыпались сотни, тысячи конфетти. Сдувая их с клавиатуры и смахивая со стула, я ломала голову, кто мог прислать мне этот сюрприз. Взглянула на открытку, которая содержала то же самое странное послание, обведенное сердечком: внутри не было подписи, только два крестика и большой вопросительный знак. Сзади было напечатано название компании: «Мир конфетти» и лозунг: «Засыпем мир». Что ж, это у них прекрасно получилось – их бумажки засыпали все вокруг. Я позвонила по указанному телефону, назвала свое имя и сказала, что хотела бы узнать, от кого открытка.
– К сожалению, мы не разглашаем такую информацию, – ответила женщина на другом конце провода.
– Хотя бы намекните.
– Извините, но это конфиденциальная информация.
Тут меня осенило.
– Но я бы хотела послать открытку в ответ. Вообще-то, я догадываюсь, кто это, – соврала я. – Мне просто нужно убедиться.
– Ну, в таком случае, – рассудительно заявила она, – я дам вам маленькую подсказку. Человек, который заказал эту открытку, очень нервничал и сказал, что вы «жутко разозлитесь», когда получите ее.
У меня перехватило дыхание – именно этого я и боялась. Это был Колин Твиск. Я надеялась, что это окажется не он, – но кому еще могла прийти в голову такая бредовая идея? Что-то, что разом привлечет внимание и рассердит меня до чертиков. Он сказал, что я жутко разозлюсь, и так и произошло! Кроме того, я была ужасно разочарована, с унынием осознала я, вынимая конфетти из волос. Если бы валентинка была от кого-то еще, я была бы довольна, но послание маньяка Колина символизировало мою беспомощность. Как эти крошечные полоски бумаги, он был вездесущ и вторгался в мою жизнь, проникая в каждый уголок и трещинку.
Весь день я повсюду находила эти бумажки. В туалете по меньшей мере шесть штук вылетели из трусов, парочка даже попала в лифчик. Они забрались под рубашку, в туфли, в уши – где их только не было. Каждый раз я была уверена, что нашла все до единой, но то и дело отыскивались новые.
Какая досада, с горечью подумала я, осторожно вынимая кружочек из левой ноздри. Бумажный салют окончательно вверг меня в депрессию, ведь год назад на ступеньках городской ратуши в Челси мои друзья забрасывали меня настоящим конфетти. И сегодня мне было необходимо получить всего одну валентинку, которая напомнила бы мне, что меня любят. Вот Тревору, например, пришло целых восемнадцать от легиона новоявленных поклонников. Я оказалась в новом для себя и весьма тревожном состоянии – я завидовала собаке.
– Еще пять валентинок для Трева, – объявила Линда, когда после обеда снова принесли письма. Она сложила их в большой полиэтиленовый пакет. – Я пошлю ему экспресс-почтой.
– Не надо, – сказала я. – Я отнесу. Тогда он получит их уже сегодня.
– О'кей, спасибо. Звонили из приемной, ему принесли букет, так что не забудь захватить и его тоже.
– Не забуду.
– И огромную коробку конфет.
– О'кей.
– И пробную упаковку шоколадных леденцов для собак «Хороший пес».
– Хорошо.
– И игрушку-пищалку в подарочной упаковке.
– О'кей…
В пять часов я снова вспомнила о своем прошении о разводе и позвонила Фрэнсис, которая сказала, что еще не отослала его.
– Но я думала, Эд получит его сегодня. – Я была разочарована – я-то задумывала нанести ему драматический удар. Но потом вдруг почувствовала облегчение.
– Вы должны быть женаты год и один день, – объяснила Фрэнсис. – Поэтому прошение он получит не раньше шестнадцатого числа.
Когда я положила трубку, я вдруг поняла, что не разговаривала с Эдом уже почти пять месяцев. Я решила вычеркнуть его из жизни – и так и сделала. Я гордилась своим самообладанием, но весь день думала, вспоминает ли он меня и день нашей свадьбы ровно год назад. По дороге домой я задумалась, почему мы поженились: наверное, потому, что между нами было взаимное притяжение и просто подошло такое время, когда нам захотелось пожениться. И мы были свободны. Мне невероятно повезло, что такого красивого и обаятельного мужчину, как Эд, до тех пор никто не прибрал к рукам. По какой-то причине, которую мы никогда не обсуждали – зачем? – его прежние романы не перерастали во что-то серьезное. Естественно, у него были женщины – он очень сексуален, – но ни одна из них не задерживалась больше, чем на несколько месяцев. Может, им он тоже изменял? Но он в жизни бы в этом не признался.
С горьким вздохом я подумала о доме в Патни. Когда мы познакомились, он только его купил – и выложил кругленькую сумму. Помню, когда я впервые увидела этот дом, меня поразили его размеры. Мне показалось странным, что одинокий мужчина без детей – и без всякого желания их иметь – хочет жить в таком огромном доме. Но Эд сказал, что именно такой дом он всегда мечтал купить, когда был маленьким и жил в бедности. После смерти отца его семья переехала в крошечный коттедж с двумя спальнями в предместьях Дерби. Как-то он показал мне фото – дом был действительно совсем маленький, понятия не имею, как они все там помещались. Эд делил комнату с двумя младшими братьями – они спали на трехъярусной кровати, – а мать спала с девочками. Эд говорил, что там было так тесно, что он заболел клаустрофобией и с тех пор его любовь к большому пространству граничила с одержимостью. Это доходило до абсурда: к примеру, он мог мгновенно подсчитать площадь любой комнаты, стоило ему в ней оказаться.
Иногда я думала, что ему нужно было стать агентом по недвижимости.
«Всю жизнь я мечтал о просторном доме с большими комнатами, – объяснил он. – Настолько просторном, насколько денег хватит». Последние пятнадцать лет он делал грамотные вложения, постоянно переезжал, продавая предыдущее жилье по более дорогой цене, пока наконец не купил этот дом на Бленхейм-роуд. Я все время его поддразнивала – называла дом его «резиденцией в Патни». Не поймите меня неправильно, дом чудесный, но слишком уж огромный для одного человека. Это вилла в викторианском стиле со смежной с соседним домом стеной и беленым оштукатуренным фасадом. Все выдержано в классическом английском духе. В гостиной – желтые обои в крапинку, на мебели мягкая бледно-зеленая обивка; в столовой стены окрашены в красивый оттенок бычьей крови, а лестницы отделаны панелями теплого кораллового оттенка. Спальня в нежно-голубых и кремовых тонах со шторами в той же гамме. Все проникнуто спокойным изяществом, приглушенные тона, элегантный стиль comme il faut [39]39
Буквально – как надо, как следует [фр.].
[Закрыть]. В доме было еще четыре спальни, две из них со встроенной ванной, и кухня, о которой можно только мечтать. Чудесная глазированная терракотовая плитка на полу и электрическая плита благородного темно-синего цвета. Я вздохнула. Домик на Хоуп-стрит хоть и милый в своем роде, но никакого сравнения с Бленхеймроуд не выдерживает. Я уже собиралась позвонить в дверь Беверли, но Тревор меня опередил.
– С Днем святого Валентина, Трев, – сказала я, и он впустил меня в дом. Я протянула ему пластиковый пакет. – Ты очень популярный парень.
Виляя хвостом, он проводил меня в гостиную, где они с Бев смотрели телевизор.
– Треву прислали двадцать три открытки, – объявила я. Он примостился на большую подушку. Я вручила Беверли букет и подарки.
– Молодчина, Трев, – со смехом похвалила его она. – Некоторым пришлось довольствоваться всего одной валентинкой! Я, конечно, не жалуюсь, – с улыбкой добавила она.
Ее валентинка красовалась в самом центре каминной полки. Надпись гласила: «Ты – звезда!» Слово «звезда» выдавало дарителя с головой: открытка явно была от Тео, от кого же еще. Он сам говорил, что Бев «особенная» и «чудесная» и называл ее «дружочек».
– Как мило, – произнесла я, подавляя обиду.
– Не знаю, от кого это, – соврала она.
– Да ладно.
– Не знаю!
– Тревор написал в своей колонке, что и ты кому-то валентинку послала, – изображая безразличие, проговорила я.
– Неужели? – ответила она с загадочной улыбкой.
Но я-то знаю, кому предназначалась эта открытка – Тео, разумеется. «ЛЮБИ МЕНЯ!» – взывала валентинка с блестящими алыми буквами; наверное, он ее уже получил. Я помогла Бев разобрать открытки Тревора – в некоторые из них были вложены фотографии симпатичных собачек – и взглянула на ее многочисленные награды, медали и кубки. Когда я приходила раньше, мы всегда сидели на кухне, поэтому я никогда их не видела. Всего было двенадцать наград, и на каждой выгравировано ее имя.
– Ты действительно звезда, Бев, – тихо проговорила я, разглядывая призы. – Удивительно. Ты стала чемпионом сразу в трех видах спорта. – Она пожала плечами. – Но почему ты бросила заниматься легкой атлетикой и решила играть в хоккей?
– Потому что для бега я уже стала старовата, к тому же я не индивидуалистка, Роуз, мне хотелось играть в команде – и я до сих пор не люблю быть одна. Ненавижу работать здесь в одиночестве целый день, хоть Трев и со мной. Как бы я хотела ходить на работу, – добавила она с внезапной злобой, – мне так одиноко, что я дохожу до отчаяния; это сводит меня с ума… – Ее голос поник. Тревор вдруг поднялся с места, потрусил в прихожую и вернулся с телефонной трубкой, потом попытался положить трубку ей на колени.
– Все в порядке, Трев, – ласково сказала она. – Мне не нужно звонить другу – Роуз здесь. Отнеси обратно. Когда ему кажется, что мне грустно, он приносит телефон, – снова объяснила она. – Это он придумал, я даже его не просила – сам как-то догадался.
– Надеюсь, тебе не грустно, – сказала я.
– Не очень, – вздохнула она. – Просто иногда я чувствую себя отрезанной от всего мира, и мне не очень-то нравится работать дома, и… ладно, – она заставила себя мрачно улыбнуться, – хватит плакаться на жизнь. Есть новости о Руди? – спросила она, явно желая сменить тему.
Я покачала головой:
– Полиция продолжает поиски, но мне кажется, я больше никогда его не увижу. Ужасная история.
Вернувшись домой, я взглянула на пустое место, где раньше висела клетка Руди: без него на кухне было ужасно тихо. Раньше его беспрерывные выкрики безумно меня раздражали, но теперь, когда он пропал, мне его так не хватало. Оставалось лишь надеяться, что он попал в хорошие руки и новый хозяин, кем бы он ни был, чистит ему виноградинки, как я, держит его в тепле, дает свежую воду и убирает за ним каждый день. Разговаривает с ним и включает радио, когда уходит из дома. Сняв пальто, я заметила, что рукава покрьггы золотистой шерстью Тревора. И только я неохотно потянулась за щеткой для одежды, как на улице раздался громкий удар грома. Я выглянула в окно. Сумеречное небо стало черным как смоль, и нависающие кучевые облака перерезали молнии. Дождь застучал по стеклам, как пулеметный огонь, – только это был не дождь, а град. Белые градины колотили по окнам с такой силой, что я испугалась, что стекла разобьются. Я бросилась на улицу, где оставила садовые инструменты – в последнее время я такая рассеянная, – и, прежде чем побежать обратно в дом, подняла голову. Мансардное окно в комнате Тео было широко распахнуто. Окно было на крыше, и град мог попасть в комнату. Поэтому я решила его захлопнуть, чтобы защитить компьютер и телескоп, – вряд ли он будет против. Я побежала наверх и, подойдя к окну, увидела, что его стол уже сильно промок – страницы дневника, который он оставил открытым, наморщились и покрылись пятнами влаги. Закрывая окно, я старалась не смотреть в дневник, но потом что-то вдруг привлекло мой взгляд. Мое имя.
«Роуз очень.…» у Тео был такой неразборчивый почерк, что с таким же успехом дневник мог бы быть написан на эсперанто, но я все же попробовала разобрать – «Роуз.… за… ну… а». Замкнута, наверное. Что это за слово?… «мать… проблемы… мне жаль… очень… о… иж… на». Может, «подвижна»? Я и вправду очень подвижна. У меня море энергии. Так, это еще что: «но… з… ор… ая». Хмм. Озорная? Что ж, можно и так сказать, я на самом деле очень веселая. А на другой странице я смогла разобрать фразу:»… а Генри очень нравится Беа».
Как я уже говорила, я прочитала эти несколько слов лишь потому, что дневник был открыт, но листать его я, конечно, не стала. Вообще-то, от природы я очень любопытна, но читать чужой дневник – это низость. И только я собралась выйти из комнаты, как услышала знакомую песенку. «Хочешь покачаться на звезде, принести лунный лучик домой в рукаве?» На кровати лежал его мобильник – точно такой же, как у меня. Тео оставил его дома. Я посмотрела на экранчик, где маленькими буковками высвечивалась надпись БЕВ, – видимо, он запрограммировал ее номер. Внизу экрана танцевал маленький телефончик и виднелась надпись: «Ответить?» «Хочешь покачаться на звезде…» Несколькими секундами позже раздался сигнал голосовой почты, и на экране появился конвертик. Я посмотрела на него, моя рука бессознательно потянулась к телефону, и я сделала ужасную вещь. Взяла мобильник, нажала кнопку голосовой почты и поднесла трубку к уху. «Одно новое сообщение. Принято сегодня в шесть пятнадцать».
«Привет, мой сладкий! – раздался голос Бев. – Это всего лишь я. Хотела поболтать. С Днем святого Валентина! Мой день прошел прекрасно, – хихикнула она. – Поговорим позже, милый! Пока!!!»
«Звонок окончен?» – вопрошал экранчик. Я нажала «ОК» и дрожащей рукой положила телефон обратно на кровать. Беверли называла Тео «мой милый» и «мой сладкий». Ну-ну… И зачем же она отрицает, что он ей нравится, – какой смысл изображать скромницу? Нет сомнений, она покупала валентинку для него. Интересно, где она? Я рванула вниз по лестнице и поискала, но открытки нигде не было. Может, он стесняется выставить ее на видное место и спрятал в ящик? Или, вполне возможно, Беверли послала открытку ему в офис, чтобы заинтриговать и порадовать его. От дальнейших размышлений меня отвлек звонок моего телефона. Я сняла трубку и услышала какую-то возню и прерывистое дыхание. Я сжалась от страха – это был телефонный маньяк! Но потом поняла, что это Беа, в слезах.
– Что случилось? – спросила я.
– Генри мне ничего не подарил! – зарыдала она. – Вот что случилось! Ни открытки, ни несчастной полудохлой красной розочки!
– Господи. Ты уверена?
– Да.
– Неужели это так важно?
– Нет, но это плохой знак, – всхлипывала она. – А Эндрю – хлюп-хлюп – прислал Белле огромный букет цветов.
– Когда ты увидишься с Генри?
– На следующей неделе. Мы – хлюп-хлюп – идем на концерт военного барабана.
– Но он не стал бы приглашать тебя, если бы ты ему не нравилась, как думаешь, Беа?
На минуту она замолчала, потом опять громко шмыгнула носом.
– Я сама его пригласила, – простонала она.
– О. Ну, если бы ты ему не нравилась, он бы не согласился. Придумал бы какой-нибудь предлог.
Беа высморкалась.
– Ты права.
– Я уверена, что ты ему нравишься, иначе он бы тебя избегал.
– Правда?
– Без всяких сомнений.
– Ох, Роуз, – сказала она, заметно приободрившись, – ты даешь такие замечательные советы. Мне намного лучше. Я так расклеилась, потому что Эндрю с Беллой ушли на романтический ужин, а мне даже свидание никто не назначил. Но ты меня успокоила. Нечего хандрить, – храбро заявила она. – Буду весь вечер читать еженедельный журнал «Женщина и оборона», там есть отличная статья о пусковых установках для тактических крылатых ракет «Томагавк». И когда мы с Генри снова увидимся, нам будет о чем поговорить, ты согласна?
– Конечно, – согласилась я. И взглянула на часы. – Все, мне некогда болтать – у меня эфир. Такси приедет через минуту. – Оглядевшись, я поняла, что неплохо было бы почистить диванные подушки и разобрать старые газеты, но мне было так лень; и на каминной полке скопился толстый слой пыли, и окна грязные… Я застонала. Подъехало такси, я выбежала из дома и забралась на заднее сиденье. Тут моя сумочка завибрировала.
– Роуз! – Это был Генри.
– Странно, – сказала я, захлопнув дверь. – Я только что говорила с Беа.
– Правда? – подозрительно спросил он. – О чем?
– О… дизайн-бюро. Как мило, что ты помог найти помещение. Придешь на вечеринку в честь открытия?
– Не знаю. Вообще-то, Роуз, я хотел кое-что у тебя спросить… поэтому и звоню. Я уже давно хотел с тобой поговорить.
Я наклонилась и задвинула стеклянную перегородку, которая разделяла меня и водителя.
– О'кей. Я вся внимание.
– Все дело в Беа, – вымученным тоном произнес он. Мы свернули на Кеннингтон-роуд. – Она, конечно, классная девчонка…
– Кто бы сомневался. – Я выглянула в окно. Дождь хлестал по тротуарам.
– Но… Я не… ты понимаешь, мне кажется, что она мне… не подходит. – Сердце мое упало – Беа будет в шоке. Я словно почувствовала ее мучения. – Она мне нравится и все такое, – продолжал он, – но проблема в том, что… – Генри замялся.
– Ты что, не находишь ее привлекательной? – спросила я. Мы пронеслись мимо Овал-стрит.
– Нахожу, но дело не в этом. Я просто не могу представить, что наши отношения к чему-нибудь приведут, потому что…
– Послушай, тебе необязательно объяснять, – прервала его я. – Я и так знаю, почему с Беа возникнут проблемы.
– Знаешь?
– Конечно.
– Я ничего не могу с собой поделать, – сказал он. Такси кружило по Элефант-стрит и Касл-стрит.
– Мне кажется, что Беа плохо отреагирует, – заметила я.
– Ты права на все сто, – вздохнул он. – Она будет недовольна.
– Трансвеститы совсем не в ее вкусе.
– Что?
– Твои переодевания в женскую одежду, – повторила я, когда мы подъехали к Саутворку. – Ей это не понравится. Она слишком консервативна.
– О. Хмм, – тихо пробурчал он. – Ты права.
– Хотя, может, лучше поговорить начистоту? Короче, это целиком и полностью твоя забота – рассказать ей о «Генриэтте» или нет, – тактично заявила я, – но если она тебя не интересует, не стоит затягивать. Ты понимаешь, о чем я.
Возникла минутная пауза, когда был слышен лишь шум колес, проезжающих по лужам.
– Ты права, Роуз, – вздохнул Генри. Мы переезжали мост Блэкфрайарз. – Мне совсем не хочется водить ее за нос. Особенно сейчас, когда им предстоит большая вечеринка. Она все время повторяет, как ждет этого вечера, как хочет познакомить меня с друзьями, но меня это только смущает. И она послала мне эту валентинку…
– Правда? – Я притворилась, что ничего не знаю.
– Да.
– Откуда ты знаешь, что это от нее?
– Узнал ее почерк на конверте. Но я ей ничего не послал.
– Бедняжка.
– Ты права, Роуз, – сказал он. – Надо покончить с этим. Скажу ей в марте, прежде чем опять уеду. Как поживает твой сосед? – ни с того ни с сего спросил он, когда мы свернули на Сити-роуд.
– Тео? О, у него все прекрасно. Они с Беверли жутко секретничают, но я-то вижу: посылают друг другу валентинки, нежничают… О, я приехала. Извини, не могу больше разговаривать, эфир через десять минут. Прошу тебя, будь честен с Беа, тогда ей не будет так обидно.
– Да. Да… – рассеянно произнес он. – Ты права.
Выходя из такси, я вспомнила, как Беа уверенно предсказывала, что Белла «совершает большую ошибку». Какая ирония в данных обстоятельствах! И Тео все неправильно понял. Он же написал в своем дневнике, что «Генри очень нравится Беа». Да, наблюдать за людьми и за звездами – не одно и то же. Но откуда им знать, ведь у них нет такого таланта, как у меня, – видеть людей насквозь.
По непонятной причине – может, запоздалый шок от ограбления или, что более вероятно, слишком много дармового спиртного – я поняла, что не в настроении вести эфир. На меня напала какая-то странная беспечность.
