Текст книги "Разлуки и радости Роуз"
Автор книги: Изабель Вульф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
– Ну разумеется. Неужто Виктория Бэкхем жалуется на личную жизнь? – произнес он с натянутой усмешкой.
– Нет, Мик Джаггер.
– Ха-ха-ха-ха!
– И Гвинет Пелтроу.
– Ну разумеется.
– Ну ладно… пока, Эд.
– Пока, Роуз.
– Пока…
– Пока.
– Может, хватит говорить «пока»?
– На самом деле.
– И что же ты не вешаешь трубку?
– Ну… я только что вспомнил кое-что.
– Что? – Я перебирала шариковые ручки в стаканчике. – Что ты вспомнил?
– Ну… – Он явно нервничал. – Я тут недавно делал уборку и нашел кое-какие твои вещи, вот я и подумал, может, ты…
– Что?
– Может, ты захочешь, чтобы я тебе их привез?
Глава 17
В среду вечером, в семь часов, я тайком следила за Эдом из окна спальни. В животе трепетали бабочки, грудь вздымалась, как аккордеон, и вот, в пять минут шестого он подъехал на корпоративном БМВ. Вышел из машины, открыл багажник и забрал большую картонную коробку. Услышав скрип калитки, я бросилась к зеркалу, глубоко вздохнула, чтобы успокоить дыхание, потом спустилась вниз и открыла дверь. Он стоял на пороге, ослепляя меня своей красотой, в брюках кремового цвета, темно-синем блейзере и клетчатой рубашке с расстегнутым воротом. Но под его выразительными карими глазами залегли темные тени, будто он страдал от бессонницы.
– Очень мило с твоей стороны, – вежливо сказала я. – Не стоило беспокоиться. – Я заглянула в коробку. – Из-за такой ерунды! – со смехом добавила я. Лучше бы отнес это барахло в Оксфам [51]51
Благотворительная организация, содержащая сеть магазинов.
[Закрыть]! – В коробке была уродливая картина, купленная мной в Риме, отвратительный керамический горшок, сделанный мной собственноручно на гончарных курсах, старые видеокассеты «Доктора Кто» [52]52
Доктор Кто (англ. Doctor Who) – британский научно-фантастический телесериал компании Би-Би-Си о загадочном инопланетном путешественнике во времени, известном как Доктор. Вместе со своими спутниками он исследует время и пространство, попутно решая разные проблемы и восстанавливая справедливость.
[Закрыть], школьные папки и десяток виниловых пластинок.
– Я подумал, что эти вещи дороги тебе как память, – нежно проговорил он.
– Ну спасибо. Вообще-то, ты прав. И где ты все это нашел?
– На чердаке.
– О. Я и забыла, что закинула туда эту рухлядь.
Он протянул мне коробку, и мы стояли, смущенно улыбаясь друг другу, как тинейджеры на школьной дискотеке. От напряжения у меня свело челюсть.
– Хмм. Может, зайдешь в дом?
– Если это удобно, – неуверенно произнес он.
– Да. Я сейчас не работаю.
– Не работаешь?
– Нет.
– Я-то думал, ты круглые сутки работаешь.
– Уже нет. Моя потрясающая новая ассистентка, Беверли, помогает мне отвечать на письма, так что объем работы уменьшился вдвое.
– Это замечательно. – Эд просиял.
Я поставила коробку на пол в коридоре, и Эд зашел в дом. Я любовалась его орлиным носом, тонкой, резко очерченной линией губ и двумя глубокими изогнутыми морщинками по обе стороны рта.
– Как у Руди дела? – вежливо спросил он, следуя за мной на кухню.
– О, все отлично. Его похитили, но через месяц вернули – грабители не вынесли его воплей. Ты же не знаешь, он заговорил!
– Правда? И что он говорит?
– Ну, разное, ничего особенного. – Я заглянула в клетку. – Сейчас он спит – сегодня болтал весь день и устал, но когда проснется, его не остановишь. Выпить хочешь? – добавила я. – Ты за рулем, поэтому могу предложить тебе бокал вина или… – я поискала в холодильнике, – … вот это. – Я протянула ему бутылку пива.
– Не знал, что ты любишь пиво, Роуз, – сказал Эд, присаживаясь за стол.
– Я и не люблю, это пиво Тео, но у нас общая еда – он не будет против.
– Тео? Это еще кто?
– Он снимает у меня комнату. Тео – астроном, в мае у него выходит книга. Называется «Небесные тела. Популярный путеводитель по звездному небу и Солнечной системе», – объяснила я. К моему удивлению, сердце мое переполнилось гордостью. – Он знает все об астероидах, спиральных галактиках и лунных покрытиях, – добавила я. – Это просто здорово.
– Не сомневаюсь, а сколько ему лет?
– Двадцать девять.
– О. – Мне показалось, на лице Эда промелькнуло облегчение. Я открыла ему пиво. – И где он сейчас?
– Читает лекцию о метеоритных дождях для Королевского астрономического общества. Он оратор от бога. Я пару раз была на его выступлениях.
– Понятно. Милый домик. – Эд вежливо огляделся. – Стильно отделан.
– Разумеется, он не идет ни в какое сравнение с твоим роскошным особняком, но нельзя же иметь все и сразу.
– Сколько у тебя спален?
– Три.
– Значит, получается примерно… тысяча пятьсот квадратных футов?
– Понятия не имею.
– А сад есть?
– Совсем маленький, наполовину заасфальтированный. – Эд скользнул взглядом по заваленному всякой всячиной кухонному столу. – Извини, на кухне беспорядок. В последнее время никак руки не доходят до уборки, после того как меня пригвоздили к позорному столбу в национальной прессе… К тому же мы с Тео предпочитаем жизнерадостный хаос, – беззаботно добавила я.
Эд посмотрел на меня так, будто я заболела.
– Ты изменилась, Роуз, – тихо произнес он и пораженно покачал головой. – Ты стала… совсем другим человеком.
– Правда? – беспечно проговорила я. – Ну… возможно. Наверное, сказывается влияние Кэмбервелла. Здесь такая расслабленная богемная атмосфера. Ты, кстати, не проголодался? Я как раз собиралась готовить.
– Что? – Эд чуть не подавился своим пивом.
– Ты не проголодался? – внятно повторила я. – Я могла бы быстренько приготовить ризотто.
– О да, было бы здорово. Но, Роуз, – изумленно добавил он, – ты же не умеешь готовить.
– Почему? Это я раньше не умела. Но Тео научил меня нескольким простым блюдам. Он великолепно готовит, – с нежностью добавила я, доставая пакет с рисом арборио. – Любитель астрономии и гастрономии. – с улыбкой пояснила я. – Я слышала, наш семейный психолог от тебя съехала? – спросила я, доставая кастрюлю.
– Кто тебе сказал?
– Просто слухи. Что произошло? – с дружелюбным любопытством поинтересовалась я, взяв разделочную доску.
– О, – вздохнул он, глядя, как я нарезаю маленькую луковицу, – с моей стороны было бы не по-джентльменски распространяться на эту тему.
– Да брось ты, Эд, мне-то можно сказать.
– Нет. Ну ладно. Она… действовала мне на нервы.
– Должна сказать, ты не одинок – мне она тоже действовала на нервы, но тебе же вроде нравилось. Ты даже разрешил ей переехать к тебе.
– Всего-то на пару месяцев.
– Понятно. Чем же она тебе не угодила? Ой, не говори, дай угадаю, – сказала я, достав сливочное масло, – ты не смог терпеть такую низость!
Он скорчил гримасу.
– Роуз, не такого уж она и низкого роста. Тебе все кажутся маленькими, потому что ты сама высокая.
– Знаю, – ответила я, – это злая шутка. После того, как низко ты с ней обошелся, – прыснула я.
– Хватит, Роуз.
– Хотя, надо признать, я бы тоже не хотела быть с ней на короткой ноге, – расхохоталась я. – Нет, правда, Эд, скажи серьезно – в чем проблема?
– Она… ну, она постоянно жаловалась.
– На что?
– О, на все. Меня это достало, я был несчастлив и в конце концов попросил ее уехать.
Я повернулась и уставилась на него:
– Ты ее бросил?
Он покраснел.
– Да. Да, бросил. – Как же, как же, подумала я, слегка обжаривая луковицу. Мелкий обманщик. Ну что поделаешь, мужская гордость и все такое. – Ладно, я не хочу об этом говорить, – с горечью произнес он. – Все кончено.
– Хорошо. Я больше не буду спрашивать. Как у мамы дела? – Я сменила тему.
– Хорошо.
– А у остальных?
– У них… тоже хорошо. – Он на секунду замялся. – Правда, мы не так уж часто видимся.
– Меня всегда это расстраивало, – сказала я, помешивая рис. – Ты потому мне и нравился, что у тебя большая семья: у меня же нет братьев и сестер. Как дела у Джона? – добавила я. – Помнишь, он послал нам ту чудесную алебастровую лампу, когда мы поженились.
Эд смущенно поежился.
– По-моему, у него… все о'кей. Я его уже тысячу лет не видел, Роуз. Ты и сама знаешь. У нас возникли… проблемы.
– О да. Ты мне говорил.
Как я уже упоминала, они рассорились из-за денег и шесть лет вообще не разговаривали. Как-то раз я видела фотографию Джона у матери Эда. Он жил в Халле и преподавал историю в школе.
– Спасибо, что просмотрел бумаги на развод, – продолжала я, выливая в кастрюлю полстакана белого вина. – И спасибо за валентинку. – Я улыбнулась ему через плечо, медленно помешивая рис. – Конфетти до сих пор кое-где попадаются. Ты темная лошадка, Эд. Я и понятия не имела, что открытка от тебя. Я думала, мне ее мой преследователь прислал.
– Преследователь? – Эд ужаснулся.
– Ну, не совсем, он не опасен, просто все время надоедает. Я пришла в ярость, когда подумала, что открытка от него, но потом поняла, что это ты прислал. Очень интригующе.
– Как ты догадалась? – спросил он, улыбнувшись краешком губ.
– Ты сам себя выдал на вечеринке у близнецов. Сказал, что думал, мы будем вечно вдвоем, и тут я все поняла. – Я опять повернулась к нему спиной, продолжая размешивать дымящееся ризотто. Воздух наполнился густым ароматом.
– Это правда, Роуз, – тихо проговорил он. – Я был уверен, что мы всегда будем вместе. И я скучал по тебе. В конце концов, ты все еще моя жена.
– Это ненадолго, – холодно повторила я, наливая в ризотто бульон.
– Да, я знаю. Ненадолго. Когда я увидел тебя на балу, мне так хотелось поговорить с тобой, но Мари-Клер намертво в меня вцепилась. Она бы взбесилась, если бы я к тебе подошел, поэтому пришлось наблюдать издалека. И я думал: вот эта обворожительная красотка – моя жена, но танцует она с другим мужчиной. Кстати, с кем ты танцевала? – осторожно спросил он.
Я промыла салат.
– С Тео.
– Тео? О. Понятно. Значит, у вас?..
– Что у нас? О… нет, – ответила я. – Вообще-то, Эд, тебя это не касается, но я же тебе объяснила – он мой квартирант, и все. Мы просто хорошие друзья, которые живут вместе.
– Я вижу, вы подружились.
– Да. Тео многому меня научил.
– Например?
– Ну, например, теперь я знаю, что наша галактика так велика, что Солнцу требуется двести двадцать пять миллионов лет, лишь чтобы описать один круг вокруг ее центра. Поразительно, правда?
– Угу, – ответил Эд, нахмурив брови.
– Только представь, последний раз, когда Солнце завершило полный круг, Землю еще населяли динозавры. Интересно, на что будет похожа наша планета через двести двадцать пять миллионов лет? – задумалась я.
– Хотелось бы знать, – скучающе произнес Эд.
– А еще я знаю, что некоторые галактики воруют звезды у соседних галактик.
– Правда? Их нужно в тюрьму сажать.
– А галактика Андромеды движется прямо по пути столкновения с нашей. Она врежется в Млечный Путь лет этак через миллиард.
– О. Неприятное соседство.
Я улыбнулась.
– Еще я узнала, что телескоп Хаббл настолько мощный, что если зажечь спичку в Лондоне, ее можно будет увидеть из Токио. – Я покачала головой. – Это просто удивительно! Я начала воспринимать вещи совсем по-другому.
– Хмм, – пробурчал Эд. – Но я не хочу говорить об астрономии, Роуз, я пришел, чтобы поговорить о нас.
Я подогрела тарелки, накрыла на стол, а голос Эда доносился до меня как будто сквозь туман:
– Так хочется повернуть время вспять… мы запутались… я вел себя как полный идиот, Роуз… но мне так не хватало твоего внимания… я пытался объяснить, но ты не желала слушать… ты была одержима. Мне хотелось, чтобы ты это заметила, – заключил он. – Но ты даже не смотрела в мою сторону, вот я и решил заставить тебя обратить на меня внимание, а Мари-Клер вела себя очень настойчиво, и…
– Ты прав, я тобой пренебрегала, – призналась я, снимая ризотто с плиты. – Я была не очень хорошей женой, не так ли?
– Честно говоря, нет. И жить с тобой было так трудно.
– Да, наверное.
– Мне казалось, что тебе не нравится со мной жить. Ты была такой напряженной.
Внезапно проснулся Руди и принялся хлопать крыльями.
– Эд, я же сто раз говорила: снимай ботинки, когда входишь в комнату! – крикнул он моим голосом.
– Да, со мной было нелегко, – засмеялась я.
– Чертова идиотка! – проорал Руди голосом Эда.
На лице Эда застыл ужас.
– Я что, на самом деле так с тобой разговаривал?
– Да, но лишь когда я тебя провоцировала. Мне жаль, что из меня не получилась идеальная жена, – сказала я, посыпая рис тертым пармезаном. – Ты заслуживал лучшего, но новая работа поглотила меня с головой.
Я перемешала салат, мы сели за стол и минуту или две ели молча. Просто сидели друг напротив друга и ужинали: когда мы были женаты, это случалось так редко.
– Роуз, – тихо проговорил он. – Понимаю, я не имею права спрашивать тебя об этом, но у тебя кто-то есть? – Я уставилась на него. С какой стати я должна перед ним отчитываться? – Ты уже встретила другого мужчину? – настаивал он.
– Ну… Нет. Пока еще нет. Но почему ты спрашиваешь?
– Потому что… Мне бы хотелось отложить развод, вот почему. За этим я и пришел.
Он положил левую руку на стол и перевел дыхание.
– Я знал, что этот вопрос можно решить только лицом к лицу. Когда я получил прошение о разводе, это был такой удар, – расстроенно продолжал он. – Я долго не мог подписать бумаги по той простой причине, что мне этого не хотелось. – Так вот почему документы пришли с такой отсрочкой. – А когда я увидел, как на тебя накинулись в прессе, я почувствовал себя ужасно. Это заставило меня понять, как много ты для меня значишь. Я хотел защитить тебя, но не мог. Прошу тебя, Роуз, давай попробуем еще раз? Пожалуйста, Роуз, – ласково повторил он. – Я все еще люблю тебя, и мне кажется, у нас просто не было шанса исправить отношения. Мы слишком быстро поженились, а потом все так закрутилось – ты ушла, и с тех пор я чувствовал себя несчастным. А ты была счастлива, Роуз? – Я заглянула в его теплые карие глаза, и что-то внутри шевельнулось. – Ты была счастлива? – еле слышно повторил он.
– Не очень, Эд. Я только недавно оправилась от разрыва. Сделала то, что советую своим читателям, если сердце разбито. Встала утром, оделась, пошла на работу, как будто тебя никогда и не было. – Я вспомнила церемонию по изгнанию злого духа, которую я исполнила полгода назад. Пыталась спустить Эда в унитаз, а он все время всплывал на поверхность – и вот явился собственной персоной. – Я спустила обручальное кольцо в унитаз, – призналась я. Он вздрогнул, будто ему дали пощечину. – Хотела вырезать тебя из сердца.
– Разве ты не скучала? – спросил он.
– Скучала. Очень скучала. Сначала это было чудовищно – настоящая пытка, но злоба перекрывала все эмоции.
– Ты до сих пор злишься на меня? – Он опустил вилку.
Злюсь ли я?
– Нет. Сейчас уже нет.
Он улыбнулся и выдохнул с облегчением.
– Так, может быть, нам снова начать встречаться, понемногу, день за днем? Вдруг у нас есть еще один шанс?
– Еще один шанс? – Я глядела в пустую тарелку. – Так получается, ты хочешь вторую порцию? – проговорила я с загадочной улыбкой.
– Вторую порцию? Да, – прошептал он. – Хочу.
Иногда мне приходят письма, в которых люди признаются, что у них вроде бы и нет проблем, но вместе с тем они чувствуют себя несчастными, хотя понимают, что заслуживают счастья. И они спрашивают меня, что сделать, чтобы стать счастливыми. Обычно я отвечаю, что в моем понятии счастье – это когда ты хочешь то, что у тебя есть, а не то, чего у тебя нет. По крайней мере, я всегда давала именно такой совет. Но теперь я уже не уверена. К примеру, я хотела, чтобы Эд вернулся – сходила по нему с ума долгие месяцы, – и вот, к моему изумлению, он здесь, отчаянно умоляет меня дать ему еще один шанс. Но, как ни странно, получив то, о чем я мечтала, я не чувствую себя счастливой – у меня внутри пустота и какое-то странное ощущение. Если бы Эд пришел в прошлом октябре, я стала бы воском в его руках. Все бы простила, и забыла, и вернулась к нему – помилуйте, кому захочется разводиться? Но с тех пор как мы разошлись, прошло шесть месяцев, и моя жизнь изменилась. И теперь я запуталась окончательно.
– Он хочет вторую порцию, потому что ему десерт пришелся не по вкусу, – презрительно фыркнула Белла, когда я заглянула в магазин близняшек в субботу. – Надеюсь, ты не собираешься снова с ним увидеться?
– Странно слышать это от тебя, – удивилась я. – Ведь ты сама пригласила его на вечеринку.
– Знаю, – поморщилась она. – Но у меня разум помутился. Так ты собираешься с ним встречаться?
Я вздохнула.
– Понятия не имею. Я сказала ему, что хочу все обдумать, и он, как истинный джентльмен, оставил мячик на моей половине корта. Он не настаивает – просто дал мне повод для размышлений. Он очень раскаивался, к моей радости, и сочувствовал мне, и вот теперь я думаю – что, если он прав? Ведь его интрижка закончилась, я осознала свои ошибки – может, нам действительно стоит попробовать заново? Все-таки для меня «в разводе» – все равно что «законченная неудачница».
– Я бы на твоем месте смотрела в оба, – проговорила Белла, качая головой. – Однажды он уже тебе изменил.
– Но учти смягчающие обстоятельства – я была никудышной женой.
– Не знаю, не знаю, – сказала Белла, – это твоя жизнь, но я всегда говорила, что твой Эд с гнильцой…
Меня так и подмывало ответить: «Посмотри на кучу третьесортного распутного дерьма, с которой ты встречаешься», но я закусила губу.
– Как у вас здесь дела? – мило проговорила я.
– О, отлично. Беа сейчас на встрече с клиентами – поклонниками латвийского минимализма, так что задача не из легких, – а я вот застряла здесь. Но, по правде говоря, – призналась она, – наверное, так лучше, потому что мы в последнее время не очень ладим. Беа стала очень… капризной, – деликатно выразилась Белла.
– То есть?
– Она превратила мою жизнь в сущий ад.
– Что же она сделала?
– Ну… – Белла понизила голос: вошел покупатель и принялся рассматривать чайный сервиз в сеточку. – … вчера мы с Эндрю пошли в кино. И взяли с собой Беа.
– И что? – пробормотала я.
– Ну, это было немного неловко.
– Но она так одинока.
– Знаю. Образцы мебельной обивки внизу, мадам, хотите взглянуть?
– И она до сих пор сохнет по Генри, – добавила я. – Ей не мешало бы немного отвлечься.
– Да, это справедливо. Но потом в понедельник мы с Эндрю пошли поужинать в «Куаглино», и Беа тоже заявилась!
– Правда?
– Да. Во вторник нас пригласили на премьеру, и она настояла, что пойдет с нами. Эндрю все это не нравится.
– Еще бы.
– По-моему, у нее с головой не все в порядке, – беззаботно заключила Белла. Кто бы говорил, подумала я. – Как думаешь, Роуз, что мне делать?
Ну почему мне приходится все время решать чужие проблемы? Я что же, ходячий филиал реанимации?
– Ну, – проговорила я, чувствуя, как поджались губы, – ты должна провести четкую границу. Не говори ей, куда собираешься, каждый раз, когда вы с Эндрю куда-то идете.
– Но она всегда спрашивает или звонит на мобильный и вынуждает сказать ей. Я не знаю, как мне быть.
– Запутанная ситуация. Будем надеяться, со временем бизнес станет развиваться, и она будет все время занята делом. Тогда она почувствует себя увереннее. Вы друг для друга как якоря. Беа с ужасом представляет, что ты ее бросишь.
Белла поморщилась.
– Знаю. В этом самая большая проблема, – с сожалением произнесла она. Да, подумала я, это точно. Чем дольше близнецы живут вместе, тем тяжелее им оторваться друг от друга, и тем сложнее мужчинам с ними общаться. – Ведь если Эндрю захочет, чтобы я к нему переехала, – продолжала Белла, – я вовсе не удивлюсь, что Беа тоже решит жить с нами. С одной стороны, меня бы это вполне устроило, но я знаю, что Эндрю никогда не согласится. Беа ему даже не нравится, – призналась она. – Частично оттого, что и она его недолюбливает.
– Правда? – Я притворилась, будто ни о чем не догадываюсь. Я была поражена, что самовлюбленный Эндрю заметил, что Беа его презирает.
– Да. Она его ненавидит. Говорит, что везде ходит с нами по одной причине – чтобы «присматривать» за ним.
– Хммм…
– Она говорит о нем ужасные вещи.
– Правда? Какие?
– Ну, она намекнула, что он может меня… обмануть.
– В смысле изменить?
Она кивнула.
– Но я-то знаю, что он не способен на такое. Вам помочь? – вежливо обратилась она к посетительнице, которая поднималась наверх, держа в руках бархатную подушку, расшитую цветками львиного зева и наперстянки.
– Да. Я возьму вот это. Прелестная подушка, – вздохнула девушка.
– Согласна, – кивнула Белла и принялась заворачивать подушку в оберточную бумагу. – Очень красивая. Вы для себя покупаете? – вежливо поинтересовалась она, отрывая кусочек скотча.
Девушка улыбнулась.
– Нет, это для мамы. Я всегда стараюсь выбрать что-нибудь особенное на День Матери.
Когда я приехала домой двумя часами позже, на автоответчике ждало сообщение от Генри.
– Роуз, завтра я уезжаю в зону Персидского залива на шесть недель. Извини, что давно тебя никуда не приглашал. Я был очень… ммм… занят. Надеюсь, Беа меня не возненавидела. Позвоню в мае, когда вернусь.
Повесив пальто, я огляделась. В доме царил бардак. На полках и картинах скопилась пыль, ковер не мешало бы пропылесосить. Диванные подушки смялись, в гостиной стояли грязные кофейные чашки. На кухне валялись непрочитанные газеты, в раковине высилась гора немытой посуды.
Мы с Тео стали как свиньи, подумала я. Не знаю почему, но я уже не такая чистюля, как раньше. Я знала, что нужно пропылесосить, но мне было лень. Вместо этого я принялась разбирать коробку со старым барахлом, которую привез Эд. Пластинки отнесла в гостиную, картину и горшок упаковала, чтобы послать в дом престарелых. Дом престарелых, с горечью подумала я. Да, мне там самое место. Ну и что, все равно ничего не поделаешь, размышляла я, пролистывая старые школьные папки. Три красные тетради на пружинках – письменная выпускная контрольная на желтеющей бумаге, надписанная мелким, необычайно аккуратным почерком. Я сдавала экзамены по английскому, французскому и истории искусства и с треском провалилась на всех. Это было в 1980 году, но я до сих пор помню, как сидела в холле моей школы и пялилась на вопросы без проблеска понимания в глазах, будто они были составлены на санскрите.
Прокомментируйте использование символизма в романе «Мадам Бовари»…Ну уж нет. Назовите величайшие достижения эпохи Ренессанса.Спросите что полегче. Почему комедию «Мера за меру» [53]53
Комедия У. Шекспира (1604).
[Закрыть] считают черной?Понятия не имею. Мой мозг вырубился, как телевизор по окончанию передач: тупое жужжание на сером фоне. Я сидела и рисовала чертиков, время от времени поглядывая на часы, и не могла написать ничего, кроме своего имени. Мне даже не нужно было читать письмо с официальными результатами, которое пришло в августе: я и так знала, что получила три кола.
Двойняшки сказали, что мне просто попались вопросы, которые я не учила, но это было не так. Я очень много занималась и была отлично подготовлена, но совершила одну ужасную ошибку. Я обратилась в бюро регистрации рождения, и за день до экзамена получила результаты. Понимаете, если вас, как меня, удочерили до 1975 года, то сперва с вами должен провести беседу социальный работник. Он консультирует вас по так называемому «Разделу 51», чтобы вы были готовы к тому, что можете обнаружить. Я поехала в социальную службу в Эшфорде и познакомилась с этой женщиной, социальным работником, которая была очень мила и профессионально компетентна. Она объяснила, что то, что мне предстоит узнать, возможно, будет все равно что открыть банку с червями. Уверена ли я на сто процентов, что хочу узнать это, ведь я еще очень молода? Я ответила: да, я уверена на сто процентов. Я ждала этого момента всю свою жизнь. Потом она спросила, знают ли мои приемные родители о том, что я собираюсь сделать, и я ответила, что знают. Я сказала, что хочу увидеть запись о регистрации рождения, потому что это нужно для получения паспорта, но я соврала. На самом деле мне просто хотелось наконец узнать имена моих биологических родителей. Но когда мне протянули этот листок бумаги и я увидела то, что там было написано, я пережила самый жуткий шок в своей жизни. На следующий день я каким-то образом заставила себя прийти в школу и отсидеть первый выпускной экзамен, но все мои мечты о поступлении в университет рассыпались в прах…
Я услышала звук поворачиваемого в замке ключа – Тео вернулся. Он был у Бев, помогал ей заполнить налоговую декларацию.
– Ничего себе, какая древность! – воскликнул Тео, увидев мои пластинки. – Это твои? «Partridge Family». В первый раз о таких слышу. – Внезапно я почувствовала себя очень старой. – «Jackson Five». О боже – Майкл Джексон что, негр? А это еще что? «Mudd», «Bay City Rollers»… смотри! Мэри Осмонд! Да эти пластинки целое состояние стоят, Роуз!
– Прекрати. Я чувствую себя антиквариатом.
– Извини. – Он улыбнулся. – Я раньше жену так дразнил, она приходила в бешенство.
– Она почти такая же старая, как и я?
– Почти.
– Как у Беверли дела? – спросила я, меняя тему.
– Нормально, хандрит немножко.
– Наверное, ее парень уехал. – Тео уставился на меня. – Шотландец. – Он все еще не понимал, о чем речь. – Дирижер.
– А, точно. Хэмиш. Да. Он уехал за границу, поэтому у нее легкая депрессия, к тому же Тревор подхватил простуду.
– Она не хочет зайти в гости и поужинать с нами? Я могу чего-нибудь приготовить.
– Я уже спрашивал, она отказалась.
Я заметила, что, когда у Беверли плохое настроение, она всегда предпочитает оставаться в одиночестве. Так что мы с Тео весь вечер играли в «Скраббл» – мы частенько так делаем. И только я обрадовалась, что мой телефонный маньяк вроде успокоился, как он словно прочитал мои мысли и позвонил опять (хотя, возможно, это было просто совпадение). Телефон зазвонил в одиннадцать часов, я сняла трубку и услышала тяжелое дыхание.
– Кто это? – спросил Тео.
– Телефонный маньяк.
Он скорчил гримасу.
– О нет. Опять.
– Ну, хоть кто-то меня любит.
– Похоже, он тебя совсем не тревожит.
– Нет. Я уже привыкла.
– И как он себя вел на этот раз?
– Тяжело дышал, как больной астмой: мне почти стало его жалко. Знаешь, – проговорила я, сев на диван и взглянув на свои фишки с буквами, – что-то здесь неладно. Обычно телефонные маньяки звонят несколько раз подряд, чтобы довести тебя до белого каления, но мой преследователь всегда довольствуется только одним звонком.
– Какой вежливый преследователь.
– Или вежливая. Я так и не выяснила.
– Ты же хотела записать его номер в черный список.
– Пыталась, но в телефонной компании все время занято. Вчера я двадцать минут висела на телефоне и слушала рождественскую песенку в синтезаторной обработке. Но потом не выдержала. Так, чей ход? Мой. Эй, нельзя подсматривать, какие буквы выбираешь! Это жульничество.
– Но мне нужны гласные. Так, что там у тебя? – Я посмотрела на свои фишки. О, с, р, и, т, две е. Получается «рост» или «торс», но так слишком мало очков.
– О'кей. Придумала… вот. – Я пристроила «СИРОТ» к «ПАЛАТКЕ» Тео.
– Сирота. Получается… двадцать четыре очка.
– Я сирота, – проговорила я с горькой усмешкой.
– Да. Тебя надо отправить в детский дом. Но, может, ты и не сирота вовсе, – произнес он, глотнув пива. Взял свои фишки и пристроил «ОДИТЕЛИ» к моему «СИРОТЕ». – Возможно, твоя настоящая мать еще жива. И кто знает, может, и отец тоже. – Я подняла глаза. – Им, наверное, еще шестьдесят не исполнилось. Еще лет двадцать впереди. – Если бы кто-то другой упомянул о моих биологических родителях, я бы применила к нему жидкий азот, но из уст Тео эти слова почему-то не казались возмутительными. Тео потянулся за журналом «Таймс». На обложке красовался заголовок розовыми буквами: «Стильные подарки к Дню Матери. Оригинальные идеи!»
– Накануне Дня Матери всегда вспоминаю свою маму, – сказал он, пролистывая журнал.
– И я свою.
– Ты имеешь в виду свою приемную мать? – Я кивнула. – Можно спросить тебя кое-что о твоих приемных родителях? – произнес он с нехарактерной ему скромностью.
Я вынула из мешочка еще фишки.
– Сколько угодно. Спрашивай.
– Кажется, вы были не очень близки.
– Ты прав.
– Когда их фотографию украли, ты так вяло отреагировала, что я все понял. – Я пожала плечами. – Роуз, что это были за люди?
– Что это были за люди? Понимаешь, – объяснила я, раскладывая фишки с буквами на доске, – они были примерно на фут ниже меня. И… они были очень консервативны и набожны. По выходным мы часами торчали в баптистской часовне, – добавила я. – Поэтому я и не хожу в церковь. Я бы могла сказать, что они хотели как лучше и были достойными людьми, но…
– Но что?
Я вздохнула.
– Понимаешь, – произнесла я, покусывая нижнюю губу, – всегда так делаю, когда волнуюсь, – меня много что не устраивало. Во-первых, Тео, я никогда никому в этом раньше не признавалась, даже близняшкам, – у меня всегда было такое ощущение, что мне в этом доме не место. У отца была мастерская по изготовлению обуви на заказ, и я часто наблюдала, как он подбирает клиентам обувь, тщательно измеряет им ступни в длину и в ширину, рассматривает свод стопы и подъем, чтобы ботинки подошли идеально. Так вот, мне казалось, что я моим родителям не подхожу.
– Потому что ты на них не похожа?
– Нет, не поэтому. Если бы мы были более привязаны друг к другу, это имело бы значение. Но я не ощущала родительской любви. Конечно, я ни в чем не нуждалась, и они относились ко мне подоброму, но… они не были ласковы. Я была им как будто гостем, а не дочерью. Смотрела, как мама близнецов обнимает их, когда забирает из школы, и испытывала ужасную тоску. Мои родители не умели со мной играть, так что приходилось самой себя развлекать. Они не любили детей, и мне постоянно внушали, что я не должна устраивать беспорядок.
– Поэтому, наверное, ты такая чистюля, – сказал Тео. – Хотя… – он огляделся, – в последнее время ты понизила планку.
– Угу. Не понимаю, что со мной.
– Ты избавляешься от комплексов, Роуз. – Я подумала, что он прав. – Расскажи еще о своих родителях, – мягко попросил он.
– Я часто ломала голову, зачем они вообще меня удочерили, – продолжала я. – Но ответ я узнала только после их смерти.
– И что же ты узнала? – Я уставилась на игровое поле, думая, отвечать ли на этот вопрос.
– Они удочерили меня из неверных побуждений, – ответила я.
– Как это?
– Из жалости.
– Откуда ты знаешь?
– После их смерти я разбирала их вещи и в папином столе нашла папку с разными документами, касающимися удочерения. Я эти бумаги никогда не видела. Там хранились письма от социальных служб и семейная переписка. Когда я была маленькой, они говорили, что хотели завести милую малышку вроде меня, но это была ложь. Они сделали это из христианского милосердия. Так они это и объяснили. Я нашла копию письма, которое мой отец послал социальному работнику. Там говорилось, что «заботиться об этом несчастном ребенке – его христианский долг».
– Все же я не понимаю, – сказал Тео. – Ведь чтобы взять приемного ребенка, необходимо долго состоять на учете в комиссии по усыновлению.
– Неправда. В шестьдесят втором году все было по-другому. Сейчас на усыновление передается пятьсот детей в год, а тогда в приюты поступали двадцать семь тысяч детей ежегодно – можно было в буквальном смысле выбрать любого малыша, и не было бесконечных списков и собеседований, как сейчас. Постановление об абортах шестьдесят седьмого года многое изменило, по понятным причинам. После этого процедура усыновления усложнилась. Но все равно мы с родителями всегда ладили, хотя и не были очень близки. Но когда я увидела это письмо, мое отношение к ним резко изменилось. Как будто безнадежно оборвался целый период в моей жизни.
