Текст книги "Разлуки и радости Роуз"

Автор книги: Изабель Вульф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

– Всем веселого Рождества! – кричал он. – Веселого Рождества! – Шел фильм «Эта прекрасная жизнь». Да уж…

На следующий день, когда большинство жителей страны набивали живот до отупения, пялились в телевизор и ругались, я работала. В семь тридцать я положила в сумку тридцать ответов, готовых к публикации, и достала бутылку вина. Я знаю, знаю, что в одиночестве пить нехорошо, это скользкая дорожка и так далее. Но я подумала: почему бы и нет? Сейчас Рождество, я зла как собака и весь день работала. Через сорок минут я прикончила почти целую бутылку довольно хорошего мерло, и тут калитка скрипнула опять. Потом в дверь позвонили, и я сжалась, готовясь к новым потрясениям.

В овечьих яслях… – зазвенели детские голосочки. Я с облегчением взяла сумку. – Ни колыбельки, ни кроватки. – И где же мелочь? О. Вот, нашла. – Младенец Иисус… – Посмотрев в глазок, я сняла цепочку. – Опусти свою маленькую головку… – На пороге стояли пять ребятишек лет от семи до двенадцати. Скорее всего, это местные детки хотят подзаработать немного карманных денег, но голоса у них были чистые и милые. – Звездочки на ясном небе… – Я открыла кошелек. – Смотрят вниз на спящего Младенца… – Сколько им дать? Пятерки вполне хватит, но у меня нет. Есть только двадцать фунтов. – Младенец Иисус… – А, какого черта. – Он спит, укрытый сеном.

– Разделите на всех, – сказала я, протягивая двадцатку самому старшему мальчику, – и не вздумайте покупать сигареты.

– Как можно, миссис. Спасибо, миссис, – ответил он.

– Да. Спасибо, – сказал мальчик помладше. – Хотите, мы споем еще одну рождественскую песенку?

– Мы вам две споем, – щедро пообещала маленькая девочка.

– Ничего, ничего, – сказала я. – Вы уже спели.

– Счастливого Рождества! – хором пожелали они. – Благослови вас Господь!

– И вас благослови, – ответила я. – Пошла-ка я спать, Руди, – сказала я. От спиртного все поплыло у меня перед глазами. Я накрыла его клетку.

– Спокойной ночки! – прокричал он.

Часы показывали всего без десяти девять, но меня ужасно разморило. Работа, вино и зимняя депрессия в придачу меня доконали. Голова камнем рухнула на подушку. Но мне снились странные сны. Мне все время снится один и тот же сон о матери – я имею в виду свою настоящую мать. Наконец-то мы встретились, но это произошло в зале суда, и она сидела на скамье подсудимых. Я была прокурором-обвинителем в белом парике и проводила перекрестный допрос. Сначала я говорила тихим голосом, но он становился все громче и громче, пока наконец я не начала на нее кричать. Я кричала, что она меня бросила и ни разу, ни разу не вспомнила обо мне.

«Как ты могла? – вопрошала я. – Как ты могла? Как ты могла?»

У нее был пристыженный и расстроенный вид. Время от времени этот сон повторяется, и, как ни странно, после него мне всегда легко и весело. Потом мне приснился эротический сон с участием Эда. Это меня расстроило. А потом – кошмар про Ситронеллу Прэтт. Она с жалостью смотрела на меня и говорила: «Ох, бедняжка Роуз. У тебя так много проблем, правда? О, я так тебе сочувствую». И только я хотела ее спросить, с какой это стати она так довольна собой, когда ее муж сбежал с другим мужчиной, не говоря уж о том, что ее уволили из «Воскресного семафора» и теперь ей приходится влачить ничтожное существование штатного психолога в дешевенькой газетенке «Вот!», когда что-то или кто-то меня разбудил.

Я резко села на кровати, уставившись в черноту и навострив уши, как колли-пограничник в фильме «Парень и его собака». Я различила какой-то звук. Совершенно точно. Что это было? Вот, опять! Взвизгнула калитка. Она тихонько поскрипывала, будто кто-то дюйм за дюймом пытался ее приоткрыть. Я взглянула на светящийся циферблат часов, и волосы на голове встали дыбом – половина третьего! С гулко бьющимся сердцем я попыталась вспомнить, закрыла ли я дверь на цепочку. Я же сняла ее, когда пришли дети с рождественской песенкой, но вот задвинула ли я ее обратно? К тому времени я устала, впала в уныние и к тому же была пьяна, так что вполне возможно, что и забыла.

Кинувшись к окну, я заглянула в крошечную щелочку, осторожно, чтобы не дотронуться до занавесок. Калитка была открыта, но никого не видно – может, это кошка или лисица? Минуту или около того я наблюдала за садом, потом вздохнула с облегчением – что бы это ни было, оно куда-то делось. Я включила свет и только хотела было спуститься вниз и проверить входную дверь, как скрипнула ступенька. Боже… И еще раз. И еще. В доме кто-то был. Онемев от страха, я выключила свет. Я попыталась вспомнить, где мой мобильник, и паника накатила волной. Я вспомнила – он заряжался на кухне. Проклятье. Я лихорадочно принялась искать что-нибудь, что можно было бы использовать в целях самозащиты: мраморную подставку для книг, зонтик или торшер из алебастра. Может, вспомнить занятия по кикбоксингу и врезать ему? Но вдруг у него нож? Снова скрипнула ступенька, потом еще одна. Я еле сдерживалась, чтобы не закричать от страха. Теперь понятно, почему, выглянув в окно, я ничего не увидела: злодей уже проник в дом. Я забыла закрыть дверь на цепочку. Забыла. Забыла! И сейчас поплачусь за это жизнью!

Пульс забился в два раза сильнее, дыхание стало прерывистым. Я легла на пол и залезла под кровать, пытаясь бесшумно дышать через нос. Шаги по лестнице приближались с каждой секундой, и кровь горела в венах огнем. Все мои внутренности сжимались и переворачивались. Глаза защипало от капель пота. Сердце билось так отчаянно, что мне казалось, будто оно вырвется из груди. Скрип половиц прекратился, и наступила тишина… Он остановился у двери в комнату. Я так напряженно пыталась задержать дыхание, что у меня заболела грудь. Я ждала, когда же повернется ручка. Умоляю тебя, Господи, помоги мне. Извини, что я говорила, что не верю в Тебя, но это я еще ребенком себе внушила. Но пожалуйста, хныкала я, умоляю, умоляю, умоляю, умоляю, умоляю, не дай мне умереть. Я мысленно произносила эти слова, и тут шаги послышались вновь, потом слегка притихли: злодей вошел в мой кабинет. Он рыскал в моем кабинете. Явно искал что-нибудь ценное. Потом он войдет сюда и найдет меня. Войдет сюда и прикончит меня. Вдруг до меня дошло, что нужно делать. Я побегу вниз – и через минуту окажусь на улице.

Я мигом выкатилась из-под кровати, дрожащими руками схватила кроссовки и молча выждала секунду. СЕЙЧАС! Ринулась из комнаты и рванула вниз через две ступеньки, добравшись до нижней в три прыжка. Подлетела ко входной двери и дернула ее, но – боже, боже – она была заперта! Это невероятно – злобный мерзкий подонок! Он запер меня – я оказалась в ловушке! Задыхаясь от ужаса, я пошарила в ящике в поисках запасного ключа – где же он? Проклятье! Его не было! Черт, черт, черт! Внезапно послышались шаги – боже милостивый, он спускался по лестнице! Придется мне спасаться через черный ход, в сад и через забор. Я спринтерским бегом рванула в кухню, высунув язык, как престарелая овчарка. Шаги приближались. Трясущейся рукой я потянулась к дверной ручке и вдруг услышала голос:

– Что ты делаешь?

Что? Я резко обернулась.

– Что значит, что я делаю, какого черта ты делаешь, ты, как маньяк пробрался в дом среди ночи и даже не предупредил меня, я чуть не УМЕРЛА!

– Извини, – сказал Тео. У него был ошарашенный вид. – Ты разве не получила мои сообщения?

– НЕТ!

– Но я звонил тебе пару часов назад предупредить, что еду домой и буду поздно. Оставил два сообщения на автоответчике, одно на мобильном – попросил, чтобы ты не вешала цепочку. Цепочка была открыта, так что я подумал, что ты получила сообщения.

– Нет! Не получила! Я спала. – Все еще дрожа, я упала в кресло и зарыдала от облегчения. – Я очень рано легла, – всхлипывала я, – поэтому не слышала звонка. Я-то думала, что это взломщик, – причитала я, – или даже мой телефонный маньяк. – Меня всю трясло от волнения.

– Извини, – тихо проговорил он. У него был вялый и измученный вид. Оторвав кусок бумажного полотенца, он протянул его мне. – Не плачь.

– Почему ты зашел ко мне в кабинет? – спросила я голоском на октаву выше, чем обычно.

– Ты забыла выключить лампу. Я хотел потушить, но не смог найти выключатель.

– Но какого черта ты здесь делаешь? Ты же говорил, что вернешься двадцать восьмого.

– Ну… – со вздохом произнес он. Посмотрел на меня и отвел глаза. – Я… волновался из-за книги. Нужно еще так многое сделать, поэтому… я подумал, что пора возвращаться.

– И ты уехал?

– Мм, да. Уехал.

– Но ты же едва успел приехать.

– Знаю. Но я… понял, что сделал это напрасно и мне нужно работать.

Как странно.

– Но, Тео, как же ты добрался из Лидса в Лондон в рождественскую ночь без машины?

– Голосовал, – ответил он.

Глава 8

На прошлой неделе я почти не видела Тео – он много работал, впрочем, как и я. В нашем доме так и чувствуется умственное напряжение, словно в библиотеке колледжа во время выпускных экзаменов. И еще со времени его укороченных рождественских каникул Тео замкнулся в себе, что для него не характерно. Если я делаю себе чай, он ждет, пока я не вернусь к себе в кабинет, прежде чем самому пойти на кухню. Если смотрю телевизор, он не приходит в гостиную узнать, что показывают, как делал раньше. Разговоры его не интересуют – это же очевидно, у него на лбу написано: «Не беспокоить». Пару раз я слышала, как у него звонит мобильник, но он отвечал коротко. И вот, сегодня вечером он наконец вышел из комнаты…

Было чуть позже половины одиннадцатого, я лежала на диване и читала письмо от одной развратной бабульки, которая в четвертый раз разводилась и опасалась, что ее беременная дочь, возможно, лесбиянка. И тут на лестнице послышались шаги.

– Я закончил книгу, – тихо объявил Тео.

– Поздравляю, – ответила я.

– Семь раз прочитал рукопись и каждый раз находил все больше и больше ошибок. Но теперь я знаю, что все идеально. Ни одной зацепки. На следующей неделе книга пойдет в печать.

– А когда выйдет?

– В мае.

– Как быстро.

– Да. – Он подошел к окну и отодвинул штору. – Приятный вечер.

– Правда? – пробормотала я, нацарапав кое-что в блокноте.

– Угу. Пойду прогуляюсь.

– На новогоднюю вечеринку? – поинтересовалась я.

– Нет. Никогда не понимал, почему в этот день все должны притворяться, что им весело. Нет, я хочу понаблюдать за звездами.

– Угу.

– Ты не хочешь пойти со мной? – вдруг спросил он.

– Что?

– Хочешь взлететь к звездам? – с улыбкой добавил он. – Сейчас очень ясно, луна убывающая, и будет хорошо видно.

– Ну…

– Давай. Почему бы и нет?

Почему бы и нет? Хороший вопрос. Бабулька, склонная к полигамии, может и подождать.

– О'кей, я согласна, – сказала я и засмеялась.

– Только оденься потеплее, – посоветовал он. – Нам, астрономам, всегда приходится подолгу стоять на одном месте.

Я надела самый толстый свитер, пальто и перчатки. Тео принес бинокль и телескоп в большом черном футляре. Мы шли к парку, и иней похрустывал под ногами на тротуаре, а изо рта вылетали мягкие клубочки пара.

– Я установлю телескоп на детской площадке, – сказал Тео. – Телескоп должен стоять на плоской поверхности, если есть даже малейшая неровность, ничего не увидишь. – Он возился со штативом, а я села на качели и взглянула наверх. – Здесь видна большая часть неба, – объяснил он. – И очень темно.

Он был прав. Если не считать мягкого свечения луны, небо было угольно-черным, и я видела огоньки, разбросанные по всему небосводу.

– Мерцай, мерцай, маленькая звездочка, – тихо пропела я, – мерцай в далеком небе… Сколько звезд на небе? – спросила я.

– О, миллиарды, триллионы, – ответил он. – Их так много, что человеческий мозг и представить не может такое число. Лишь в нашей галактике Млечного Пути более ста миллиардов звезд. Наша Солнечная система по сравнению с этим – девять крошечных песчинок в фундаменте великого храма.

Девять песчинок в фундаменте храма. Вот это да.

– Я ничего не понимаю в астрономии, – с сожалением вздохнула я.

– Не говори – я и сам-то не очень в этом разбираюсь.

– Я не отличу астероида от черной дыры, – уверенно заявила я.

– Надеюсь, сегодня ты узнаешь много нового.

– Ты раскроешь мне тайны Вселенной? – со смехом спросила я.

– Постараюсь. Знаешь, что такое галактика?

– Ну, в общих чертах.

– Это город звезд. Во Вселенной более ста миллиардов галактик, – продолжал он. Сто миллиардов… Ничего себе. – Есть галактики эллиптической формы, – пояснил Тео, – есть неправильные, а есть спиральные – например, та, в которой живем мы. В нашей галактике четыре оси, как у колеса с фейерверками, и выпуклость в середине. Видишь Млечный Путь?

Я запрокинула голову, прикрыла ладонью глаза и лишь тогда различила очень бледную полосу.

– По-моему, вижу, но он совсем тусклый – как пятно.

– Древние греки считали, что Млечный Путь похож на реку «гала», или молока, поэтому его так и назвали. О'кей, – произнес он, снимая очки и вглядываясь в объектив. – Все готово. Посмотри.

Я спрыгнула с качелей, сняла правую перчатку, откинула волосы и заглянула в телескоп. И чуть в обморок не упала от восхищения – передо мной была увеличенная в тысячи раз лунная поверхность. Как будто я стояла в двух шагах от Луны, ясно различая кратеры, тени и моря.

– Невероятно! – ахнула я. – Она так… прекрасна!

– Да. На Луне есть горы и равнины, – рассказывал Тео, пока я любовалась, не в силах отвести взгляд. – Горы покрыты кратерами, которые образовались в результате удара метеорита триллионы лет назад. Огромный кратер на левой стороне, в центре, – кратер Коперника, видишь?

– Да! Вижу!

– А на равнинах большие кратеры заполнились отвердевшей лавой. Так появились лунные моря. Затемнение над кратером Коперника – это Море Дождей, а рядом с ним – Море Ясности.

– Невозможно вообразить, что там побывал человек, – сказала я, выпрямившись и посмотрев на Луну невооруженным взглядом. – Я так ясно помню высадку на Луну, – с теплой ностальгией продолжала я. – Это было в июле шестьдесят девятого, мы смотрели репортаж в школе. Было так здорово, правда?

Тут я вспомнила.

– Меня тогда еще на свете не было. – Разумеется.

– Я бы хотел увидеть это в прямом эфире, как ты, но я родился в семьдесят втором. Ладно! – беззаботно произнес он. Я стояла в сторонке, чувствуя себя трехсотлетней старухой. – Давай еще что-нибудь посмотрим. – Он развернул телескоп вправо, настроил объектив и проговорил: – Ах да. Вот это здорово. Очень интересно, – поддразнивая, говорил он. Скорее бы он уже поторопился и дал мне посмотреть. – Это Сатурн, – пояснил он, когда я заглянула в телескоп. – Увеличение в двадцать два раза, так что, может, даже колечки рассмотришь.

Я склонилась над телескопом, и перед глазами появился светящийся диск, опоясанный серебряным обручем.

– Это НЕВЕРОЯТНО!!! – прокричала я. – Не могу поверить! ГОСПОДИ!!! Я вижу кольца! Кольца Сатурна! – изумленно повторила я. – Это просто… волшебство! – Мне хотелось пуститься в пляс. – Из чего они сделаны? – спросила я, любуясь кольцами.

– Из частичек льда не больше кусочка сахара. Но древние ассирийцы верили, что это извивающиеся змеи.

– Они большие?

– Сатурн и сам огромный. Это газовый гигант, состоящий в основном из жидкого водорода, поэтому он очень легкий. Если бы пустить его в огромную ванну, он бы поплыл. А теперь… – Он снял линзу, заменив ее на другую. – Увеличение в девяносто шесть раз.

– Ничего себе! ФАНТАСТИКА!! – ахнула я, вглядываясь в объектив. – Теперь я вижу даже промежутки между кольцами!

– Это деление Кассини. Спутники тоже должны быть видны. Пятнышко слева – Титан, самый большой спутник. Видишь?

– Да! ВИЖУ!!!

– У Сатурна семнадцать спутников, – пояснил Тео. – Один из них, Япет, с одной стороны черный, а с другой белый. Отлично, теперь перейдем к Юпитеру.

Я с нетерпением ждала, когда же Тео наконец повернет телескоп. Лицо и пальцы пощипывало от холода.

– Хорошо, – проговорил он. Я топала ногами, чтобы не замерзнуть. – Взгляни-ка на это.

– ООООООО!!! – простонала я, заглянув в объектив. – АААААА!!!! – снова ахнула я. – Как потрясающе, Тео, он такой ОГРОМНЫЙ!

– Да. В тысячу раз больше Земли. Вообще-то, он больше, чем все планеты, вместе взятые.

– С УМА СОЙТИ!! Он такой… ЗДОРОВЫЙ!!

– Роуз, не так громко, – прошептал Тео и захихикал, – мало ли что люди подумают.

– Ты о чем?

– Ну, эти восторженные крики.

– Извини, но я не могу удержаться! – засмеялась я. На самом деле я была в таком безудержном восторге, словно слепой, который только что чудесным образом прозрел. Мне хотелось подпрыгивать на месте и визжать. Конечно, раньше я видела планеты на снимках в газетах, но наблюдать их собственными глазами – совсем другое дело. – Юпитер – удивительная планета, – сказала я, вглядевшись в объектив. – Поверхность невероятной красоты, как будто мраморная.

– Это всего лишь газ. Юпитер вращается на немыслимой скорости, и поэтому возникают постоянно меняющиеся сгустки цветных облаков. А спутники видишь?

– Да!!!

– Справа. Но, там много вулканов, слева – Европа, а в самом низу, вблизи друг от друга. – Каллисто и Ганимед.

– Каллисто и Ганимед, – мечтательно повторила я. – Какие чудесные имена. Божественно, – вздохнула я. – Я серьезно. – Я встряхнула головой. – Я чувствую себя… переполненной впечатлениями.

Тео улыбнулся:

– Я рад. Думаю, у тех людей, которых не поражает картина ночного неба, нет души. Хорошо, теперь я покажу тебе созвездия. Созвездие Ориона в это время года прекрасно просматривается. – Он повернул телескоп, заглянул в него и отошел в сторону, чтобы я взглянула. – Видишь пояс Ориона? Там, где три звездочки на одной линии?

– Да.

– Спустись вправо и увидишь яркую белую звезду.

– Вижу.

– Это Ригель, ярчайшая звезда созвездия Орион, которая излучает в тысячи раз больше света, чем наше Солнце. Теперь поднимись немного выше и налево… видишь туманное пятнышко вокруг четырех звезд, расположенных трапецией?

– Вижу, но плохо.

Он вставил другую линзу, проверил видимость и снова дал мне взглянуть.

– Это туманность Ориона, – рассказывал Тео. – Своего рода звездная колыбельная – здесь рождаются новые звезды.

– Звезды-малыши! – воскликнула я. – Какая прелесть! Может, их называют старлетками? И как же появляются на свет маленькие звездочки?

– Это не похоже на процесс человеческого размножения, – серьезно произнес Тео. – Для этого не нужна мама-звезда и папа-звезда.

– Неужели?

– Нет. Новая звезда образуется из огромного вращающегося облака сжатого газа и пыли. Из-за гравитации эта масса склеивается, и давление в центре заставляет газ нагреваться. Когда облако нагревается до десяти миллионов градусов Цельсия, происходит ядерная реакция. Высвобождается огромное количество энергии, и звезда загорается. Обычно звезды горят несколько миллиардов лет, – продолжал он. – К примеру, наше Солнце горит уже около пяти миллиардов лет, так что осталось еще пять миллиардов.

– Значит, Солнце уже в зрелом возрасте.

– Да.

– Как и я, – добавила я с сардоническим смешком.

– Нет, – мягко произнес Тео. – Ты еще очень молодая. Дальше, слева от Ориона, – очень яркая звезда Бетельгейзе – американцы называют ее Битлджюс, Жучиный Сок, – видишь? А дальше Близнецы.

– Мой знак зодиака.

– Видишь две яркие звезды там, наверху?

– Какие именно? Их здесь не счесть.

– Вот, – сказал он. – Следи за моей рукой. – Тео встал за моей спиной и положил левую руку мне на плечо. От внезапного прикосновения сердце у меня подпрыгнуло. Потом он вытянул передо мной правую руку, коснувшись моей щеки рукавом лыжной куртки. И хотя от холода щипало кожу, я ощутила теплую волну, поднимающуюся от груди к щекам. – Теперь видишь? – тихо спросил он. Когда он говорил, я чувствовала его теплое дыхание у уха. Почему-то мне стало неловко, я, прищурившись, посмотрела на небо и увидела две яркие звезды одинакового размера.

– Это Кастор и Поллукс, небесные близнецы, – сказал Тео. – Они были сыновьями Леды, а Зевс превратил их в созвездие Близнецов, чтобы они вечно были неразлучны.

Я подумала о Белле и Беа.

– А Орион был охотником?

– Да. Он хвастался, что может убить любое существо на Земле. Но забыл о скорпионе, и тот ужалил его, когда выполз из норы. Боги воскресили Ориона на звездном небе, но Скорпиона тоже отправили туда, правда, так далеко, чтобы эти двое никогда больше не встретились. У меня есть бренди. – Тео достал из кармана набедренную серебряную фляжку. – Хочешь глоток?

– Все эти мифы есть в твоей книге? – спросила я, глотнув бренди.

– О да. Людям нравятся сказки и легенды. Видишь мерцающую звезду – вон там? Это Алгол, вершина головы Горгоны, чудовища с головой из змей, которое убил Персей. Алгол – парная звезда, – продолжал он. – На расстоянии парные звезды выглядят как одна, но на самом деле это две звезды, одна из которых часто ярче другой. Они вращаются друг вокруг друга, соединенные гравитацией в вечные объятия.

– А откуда берется гравитация? – спросила я, когда мы уселись рядом на качели.

– Никто не знает. Известно только, что гравитация – это взаимное притяжение, которое действует на все частицы вещества во Вселенной. И чем ближе эти частицы, – мягко добавил он, – тем сильнее притяжение.

– О, – пробормотала я. – Понятно.

Минуту или две мы сидели, глядя на небо, погрузившись в странное молчание. Мягко покачиваясь на качелях, Тео рассказал мне о галактиках, которые целуются и сталкиваются; о сверхновых – звездах в предсмертной агонии, которые взрываются, излучая сияние миллиардов солнц. Рассказал о туманностях, громоздких облаках сияющего газа, которые парят в космосе, словно толстые медузы.

– Это потрясающе, – в бессилии проговорила я, посмотрев наверх. – Эта громадность в голове не укладывается.

– Да. К примеру, ближайшая от нас звезда. Альфа Центавра, всего в четырех световых годах, не так уж далеко на первый взгляд. Но на самом деле это больше, чем двадцать пять триллионов миль. Одна наша галактика так огромна, что Солнцу требуется двести двадцать пять миллионов лет, чтобы один раз обойти ее центр. Медленнее улитки.

– Невероятно. – Я затаила дыхание.

– После этого наши повседневные тяготы уже не воспринимаются так серьезно, – добавил он, усмехнувшись. – Налоги, штрафы за парковку, посещение зубного, даже развод.

– Ты прав. – Ненависть к Эду вдруг показалась мне смехотворной и абсурдной. Мы оба – не более чем одна миллиардная субатомная частица в безграничном космосе. – Великолепно, – сказала я. – У меня нет слов.

– Да, – ответил он. – Великолепно. И что самое интересное, когда мы смотрим на звезды, на самом деле мы видим прошлое.

– Как это?

– Ведь их сияние достигает Земли спустя какое-то время. Глядя на Сириус, самую яркую звезду на небосводе, мы видим его таким, каким он был восемь лет назад – ведь он находится от нас на расстоянии восьми световых лет. А некоторые из галактик, сфотографированных телескопом Хаббл, в миллиардах световых лет отсюда. Их свет путешествует сквозь космос тысячелетиями – возможно, сейчас их уже и не существует. Вот в чем смысл астрономии, – тихо проговорил он. – Она позволяет заглянуть в прошлое. Понять наше происхождение.

– Понять наше происхождение… – задумчиво повторила я. – Любующийся Луной, – вдруг произнесла я.

– Что?

– Анаграмма слова «астроном» [30]30
  Astronomer – Moonstarer (англ.).


[Закрыть], – я только что поняла.

– Любующийся Луной, – повторил Тео. – Как красиво. Ты мастер составлять анаграммы, да? – добавил он.

– Этому легко научиться. Ты находишь параллельные значения, переставляя буквы, располагая их в другом порядке.

– Ты любишь, чтобы все было по порядку, да, Роуз?

– Да. И всегда любила. Я даже из имен часто составляю анаграммы.

– И какая же анаграмма у имени Роуз?

– Узор.

– Не только. Эрос [31]31
  Rose – Eros (англ).


[Закрыть].

Я взглянула на него.

– Да, и Эрос тоже.

Он опять поднял глаза. Внезапно у нас над головами пронеслась вспышка, оставляющая за собой яркий свет.

– О-о-о – метеорит! – воскликнула я. – Нет, это не метеорит. Это всего лишь фейерверк, – засмеялась я. И посмотрела на часы: без двадцати двенадцать.

– Хочешь еще бренди? – спросил Тео. Издалека доносились звуки праздника. – Наверное, нужно пить шампанское. Я рад, что этот год наконец закончился.

– И я. Я дважды переезжала, вышла замуж, рассталась с мужем, и все за двенадцать месяцев. Не слишком ли много грандиозных жизненных событий для одного года?

– Да уж. Интересно, каким будет этот год, – тихо добавил он.

– Если бы ты был астрологом, а не астрономом, ты бы знал.

– Мне исполнится тридцать, – серьезно произнес он.

– Когда?

– Первого августа.

– Первого августа? – повторила я.

– Да, а что? Что особенного?

– Нет… ничего, – ответила я. Не знаю почему, но в этот день на меня всегда накатывает депрессия.

– У тебя тоже день рождения в этот день?

Я мрачно рассмеялась.

– Нет. Я родилась в июне. Так… что еще произойдет в твоей жизни в этом году? – спросила я, меняя тему.

– В мае выйдет книга, и я разведусь.

– Значит, пути назад нет?

– О нет. Фиона уже не передумает. Мне кажется, у нее кто-то появился.

– Правда?

Тео кивнул.

– Она не кричит об этом на каждом углу, но у меня такое ощущение.

– Может, и у тебя кто-нибудь появится, – проговорила я, вспомнив Беверли.

– Может быть. Не знаю. Лишь в одном я уверен – Вселенная расширяется, никогда не остается статичной, и я хочу, чтобы моя жизнь тоже менялась. Я скучаю по жене, – добавил он. – Это было… ужасно, но я уверен, что ее чувства ко мне изменились.

– Можно задать тебе один вопрос, Тео? – вдруг осмелев, спросила я.

Он посмотрел на меня.

– Как хочешь.

– Это правда, что ты вернулся из Лидса, только чтобы закончить работу?

– Д-д-а, – ответил он, слезая с качелей и заглядывая в телескоп.

– Ты так торопился, что уехал в канун Рождества?

– Да.

– Ты что, не мог подождать до утра? Или хотя бы дождаться, пока начнут ходить электрички?

– Не мог, – тихо произнес он. – Я не мог ждать.

– И как долго ты ловил машину?

Он задумался.

– Пять с половиной часов или около того. Но машин было мало, и пришлось набраться терпения.

– Ты уехал ночью?

– Да.

– Но почему?

– Потому что я… вдруг запаниковал из-за книги.

– Но почему же ты не взял рукопись с собой домой к родителям, чтобы поработать там?

– Я… волновался, что потеряю ее или, знаешь, оставлю в электричке. – Я ошеломленно уставилась на него. – Ты мне не веришь, да? – спросил он.

– Нет, – тихо проговорила я. – Не верю.

Он сел у детской горки, положив подбородок на ладони.

– Хорошо. Я скажу тебе правду. Настоящая причина, по которой я уехал так внезапно, – Рождество с родственниками, которое оказалось таким кошмаром, что я просто не выдержал. Мне нужно было выбраться оттуда.

– Поссорился с родителями?

– Нет. С женой моего отца.

– С мачехой?

– Нет. Я бы не хотел называть ее даже мачехой: это просто женщина, на которой женился мой отец.

– А что случилось с твоей родной матерью? Где она?

– Моя мать умерла. Ее не стало, когда мне было девять.

Как странно, подумалось мне. Мы знакомы всего шесть недель, а я уже знаю так много о Тео. Знаю, какой зубной пастой он пользуется, каким бальзамом после бритья; знаю его вкусы в еде и музыке. Знаю, что в детстве он проводил каникулы в Норфолке, и даже знаю, за кого он голосует. Мне известно, почему распался его брак, и тем не менее я и понятия не имела, что его матери нет в живых.

– Я никогда об этом не говорю, – тихо продолжал он. – Она умерла от кровоизлияния в мозг. Ей было всего тридцать шесть лет. Мой отец очень долго жил один. Но три года назад женился на Джейн – и я ее ненавижу.

– Почему?

– Потому что она… низкий и подлый человек. Ее не заботят чувства других людей, она понятия не имеет, что значит сочувствие. И не умеет сопереживать.

– Но что она такого сделала?

– Уничтожила все напоминания о моей матери. Их и так было немного – мой отец понимает, что Джейн это неприятно, – но она не разрешила оставить ни одной маминой фотографии.

– Но ведь она умерла двадцать лет назад.

– Да. Это трудно понять, – тихо добавил он. – Но Джейн очень ревнива. Она понимает, что отец очень любил маму; к тому же мама была настоящей красавицей, а Джейн – нет.

– Но что же такого произошло, что ты ушел среди ночи?

Он съежился и измученно вздохнул.

– Произошло ужасное, – начал он. – Мы сели за рождественский ужин, и все было вроде бы в порядке. Мы сидели за столом в гостиной, смотрели телевизор, и тут я заметил, что маленький портрет моей матери, который висел на стене, исчез. Я сказал об этом отцу, и тот смутился, поэтому я прямо спросил Джейн, но она сделала вид, будто ничего не знает. Я стал расспрашивать ее и не отставал, и наконец она призналась, что выбросила его. Она выбросила мою маму, – произнес он дрожащим от волнения голосом. – Она выбросила мою маму.

– Но почему твой отец терпит все это?

– Потому что ему шестьдесят три, а ей тридцать семь. – Во второй раз за вечер я ощутила себя древней старухой – даже мачеха Тео моложе меня! – Отец до смерти боится, что она его бросит и его ждет одинокая старость. Но когда я узнал, что она натворила, то просто надел пальто и пошел к шоссе.

– И далеко шоссе от вашего дома?

– Шесть миль.

– Боже.

– Моя мама была… ангелом, – произнес он. – Всегда шутила, смеялась, у нее была чудесная улыбка. И вот, в одно ничем не примечательное утро пятницы она вдруг упала, и с тех пор я ее больше не видел.

И тут я поняла, что женщина на фотографии в комнате Тео – вовсе не его жена. Это его мама.

– Мне очень жаль, – промямлила я. – Какой ужас. Поэтому ты был так расстроен, когда вернулся.

– Да. Я был разбит, поэтому и ушел с головой в работу над книгой.

– Может, пойдем домой? – предложила я через минуту. – Я замерзла.

– Хорошо, только можно я тоже тебя кое о чем спрошу? – У меня появилось зловещее предчувствие. Я покосилась на него. – Кто это твоя «бывшая мама»?

О, дерьмо.

– Моя бывшая мама? – повторила я. – Не понимаю, о чем ты. – Я взглянула на часы – без десяти двенадцать. Я встала и собралась уходить. – Моя мать умерла три года назад, – проговорила я. – Поэтому, наверное, можно назвать ее бывшей.

– Я не это имел в виду, – сказал Тео. – На балу ты сказала «бывшая мама». Потом ты объяснила, что оговорилась, но я в этом не уверен. Ты произнесла это с горечью – «бывшая мама». Кто она?

Я поморщилась.

– Зачем тебе знать?

– Потому что мне… любопытно, вот почему. Теперь я все о тебе знаю, Роуз. Знаю, каким шампунем ты пользуешься, какой зубной пастой, какие у тебя любимые духи и мыло. Знаю, что ты ешь – точнее, ты совсем не ешь – и даже немного знаю про твой брак и друзей. Но мне ничего не известно о твоей семье, вот я и подумал, что это за «бывшая мама»?

– Ну… – начала я. И запнулась. – Ну… – Я вздохнула. Проклятье.

– Тебя удочерили?

Я вытаращилась на него:

– Это очень бестактный вопрос.

– Извини. Я вообще бестактный. Так это правда?

Мое сердце нырнуло с вышки.