Текст книги "Разлуки и радости Роуз"

Автор книги: Изабель Вульф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Но у тебя не возникало чувства, что с их смертью может начаться новый период?

– Я… я не понимаю, о чем ты.

– Неужели тебе не захотелось найти свою настоящую мать? – Я уставилась на него. – Неужели тебе не хочется найти ее? – Хочется ли мне? – По-моему, хочется.

– Ну…

– Когда тебе будет сорок?

– Первого июня. Наверное.

– Наверное?

– Я не уверена. Так указано в свидетельстве о рождении.

Тео нахмурился.

– По-моему, твой сороковой день рождения – в каком-то смысле рубеж. Ты же хочешь найти ее, правда, Роуз? – Я глотнула еще пива. – По-моему, ты с недавних пор подумываешь об этом. В этом твоя проблема. Ты хочешь – и одновременно нет. Ты очень жизнерадостная девушка. Роуз, но иногда бываешь мрачнее тучи, и я уверен, причина именно в этом.

– Ничего подобного, – тихо ответила я. – Ты не прав, Тео, потому что я никогда никому не рассказывала правду.

– Но мне кажется, правда в том, что ты так и не простила ее за то, что она тебя бросила.

– Если бы все было так просто.

– Что ты имеешь в виду?

– Я… – Я прикусила губу.

– Подумай, Роуз, говорят, что в сорок жизнь только начинается, так почему бы не сделать свой день рождения отправной точкой, началом новой жизни? – Я посмотрела на него и почувствовала, как набухает в горле. – Неужели тебе не хочется увидеть ее лицо?

– Я… – Уголки глаз защипало от слез.

– Неужели тебе не хочется поговорить с ней, спросить ее о том, кто ты такая?

– Я… – Щеки у меня горели, очертания лица Тео стали расплываться.

– Тебе хочется, Роуз, – настойчиво проговорил он. – Я уверен. – Я разглядывала свои колени. – Я прав?

– Да, – всхлипнула я. – Я хочу ее найти. Хочу познакомиться с ней. Конечно, хочу. Но не могу.

– Нет, можешь!

– Нет. Не могу. Все намного сложнее, чем ты думаешь.

– Неправда.

– Правда!

– Почему?

– Не могу объяснить.

Тео протянул мне свой носовой платок, и я промокнула слезы.

– Роуз, – произнес он. – Я не хочу причинить тебе боль, но, по-моему, мне известна причина.

Я подняла голову и широко раскрыла глаза.

– Это невозможно, – хрипло прошептала я.

– Возможно. Я догадался.

– О чем?

– Ты боишься. Боишься, что твоя мать не захочет тебя знать и ты не сможешь этого вынести, потому что тогда получится, что она отвергла тебя дважды.

– Извините, доктор Фрейд, ваш диагноз неверен.

– А по-моему верен. И я прекрасно тебя понимаю: тебе казалось, что твоя мать тебя отвергла.

– Мне это не казалось. Она на самом деле меня бросила, – горячо возразила я. – Но какая теперь разница, – добавила я. По щеке скатилась обжигающая слеза.

– Тогда почему ты не можешь отыскать ее, Роуз? Существуют специальные агентства, частные детективы и розыск по интернету. Будет не так уж сложно все распутать.

– Нет!

– Почему нет?

– Потому что…

– Почему?

– Потому что нет, вот почему.

Лицо Тео выражало смесь сострадания и полного непонимания.

– Роуз, – нежно проговорил он. – Объясни мне толком, чтобы я понял. Почему ты не можешь разыскать мать? Она отдала тебя в приют, поэтому наверняка есть документы, которые помогут установить ее личность.

– Нет никаких документов, – сказала я. – В том-то и дело. Нет никаких бумаг. Ничего нет.

– Как это нет? Они утеряны? Или был пожар, и они сгорели? – предположил он. Я отрицательно покачала головой. – Тогда в чем же причина? – не отступал он. – Почему ты не можешь попытаться разыскать ее?

– Потому, – произнесла я, чувствуя, как в груди расползается чернота, – потому, что меня не отдали в приют, как ты говоришь. – Я смотрела на него, кровь пульсировала в висках. Я слышала тяжелые удары своего сердца.

– Как это? – сказал он. – Не понимаю.

Ну вот, подумала я. Сейчас или никогда. Настало время.

– Меня нашли, – сказала я. – Нашли на улице. Меня выбросили. – Я закрыла лицо руками.

– О Роуз. – Повисла минутная тишина, затем Тео взял меня за руку.

– Меня выбросили. Как мусор. Выкинули. Как отходы, как отбросы. Как ненужную вещь. Оставили на улице, словно лишний багаж. Ну вот, – простонала я. – Теперь ты знаешь. Вот что со мной случилось, Тео. – Горло саднило от сдавленных рыданий, дыхание стало прерывистым.

– О Роуз, – повторил он. Я заплакала, как ребенок, – безутешно, вздрагивая от горя. – Мне так жаль… но где? Где тебя нашли?

– В тележке из супермаркета на парковке! – прокричала я.

– О боже. – Он потерял дар речи. – И… когда ты это выяснила?

– Когда мне было восемнадцать, – сказала я, потянувшись за бумажной салфеткой. – Увидела запись об этом в свой восемнадцатый день рождения! В графе «имя матери» значилось «неизвестно», в графе «имя отца» – тоже «неизвестно», «место рождения» – «неизвестно», правда, там была приписка: «Ребенок найден на кооперативной парковке для автомобилей в Чэтхеме, графство Кент, 01.08.62». В графе «дата рождения» говорилось «неизвестно, возможно 01.06.62», потому что, когда меня нашли, мне было примерно восемь недель.

– Восемь недель?

– Да, она держала меня восемь недель, – всхлипнула я. – Целых восемь недель, два месяца, и только потом решилась. Это было самое обидное. Знать, что она была со мной так долго. Знать, что она кормила меня, брала на руки, убаюкивала… – Я замолчала.

Он подошел, сел рядом со мной на диван и обнял.

– Бедняжка Роуз, – прошептал он. – Бедняжка Роуз.

– И когда я вернулась домой и рассказала матери, что видела, она обронила: «О да, я смутно припоминаю, что в газетах что-то писали о брошенном младенце». Но больше она никогда об этом не упоминала, и папа тоже. И я никогда об этом не заговаривала, потому что с того момента меня переполняла ненависть. Я уже не мечтала найти свою настоящую мать, как раньше. Было трудно поверить, что она так со мной обошлась, поэтому я вырезала ее из сердца. Вырезала, как опухоль, Тео, вырвала с корнем, потому что лишь так смогла бы выжить. Я отправила ее в чулан памяти, заперла дверь, и с тех пор эта дверь намертво закрыта.

– Ты жила с этим двадцать лет, – тихо проговорил он, – и ни разу ни с кем не поделилась? – Я кивнула. – О Роуз. Это же невыносимо, – сказал он.

– Для меня да.

– Но и для нее тоже. Бедная женщина, – пробормотал он. – Она была в отчаянии. Наверное, она вспоминает о тебе каждый день. Значит, твои приемные родители узнали о тебе из газет?

– Да, – прошептала я. – Они жили в Эшфорде, в тридцати милях от того места, но кто-то оставил в магазине моего отца экземпляр «Чэтхем ньюс», где и напечатали мою историю. Мать работала в городском совете и знала одну женщину из социальной службы в Кенте, так что они подали заявление на усыновление. И взяли меня к себе. По одной простой причине – им казалось, что они выполняют свой «христианский долг», как они выразились. Когда я прочла эту фразу в письме отца, в моем сердце будто что-то оборвалось.

– И твоя биологическая мать так и не вернулась за тобой?

– Нет. В приюте ждали четыре месяца, но она так и не появилась.

– Должно быть, ей было стыдно или она была сбита с толку.

– Понятия не имею, что она чувствовала.

– Ну надо же, Роуз, ты – найденыш, – пораженно проговорил он. – Найденыш. Мне почему-то это слово нравится куда больше, чем «брошенный ребенок».

– Да, – сдавленным голосом ответила я. – Так оно и есть. Я найденыш, Тео. Меня нашли на стоянке. И у меня такое чувство, будто я всю жизнь блуждала в потемках.

Минуту или две мы просто сидели, не говоря ни слова. Тишину прерывали лишь мои подавленные всхлипы.

– Как тебя нашли? – тихо спросил он. Я прижала платочек к глазам и посмотрела на него. – Что было на тебе, когда тебя обнаружили?

– Я узнала об этом после смерти родителей. В той папке я нашла еще газетную вырезку, где говорилось, что я была завернута в хлопчатобумажное одеяло – стоял август, так что было не холодно; и еще там была записка – в ней она просила того, кто меня найдет, позаботиться обо мне и назвала мое имя – Роуз. И еще маленькую голубую пластиковую коробочку.

– Что в ней было?

Я взглянула на него и сделала глубокий вдох.

– Я тебе покажу. Об этом не знает ни одна живая душа. – Я поднялась в спальню, открыла шкатулку с драгоценностями, взяла коробочку и спустилась вниз. – Наверное, это все, что у нее было, – сказала я и показала ее Тео. – Там один золотой кулон. – Кулон в форме лампы Аладдина. Иногда я потираю его, надеясь, что появится джинн и принесет ее обратно. – Вот все, что мне известно, – тихо добавила я. – Единственная подсказка, которая поможет мне понять, что это она, и по которой она узнала бы меня. Так делали женщины во времена королевы Виктории, – продолжала я, немного успокоившись. – Оставляя детей в больничных приютах, они давали им что-нибудь – вышивку, ожерелье или игральную карту, иногда даже лесной орех, – на случай, если снова увидят своего ребенка. Тогда они бы спросили, что за талисман получил ребенок при рождении, и смогли бы узнать наверняка. – Я взглянула на часы. Полночь. Наступил День Матери.

– Бедняжка Роуз, – прошептал Тео, качая головой. – Так долго носить это в себе. Теперь я понимаю многое о тебе, чего не понимал раньше. Например, тот твой пунктик с газетой. – Я подняла глаза. – И понимаю, почему твой брак развалился.

– Развалился – это еще мягко сказано. Кошмар какой-то. Он любил меня и бросил меня, – с горечью произнесла я. – В точности как она.

– А по-моему, ты сама заставила его уйти. – Он замолк на секунду, словно вспомнив о чем-то, как будто выдержал паузу, чтобы перевести дыхание, а я размышляла над тем, что он только что сказал.

– Я заставила его уйти?

– Судя по тому, что ты рассказала, так оно и вышло. Ты будто пыталась намеренно создать ситуацию, в которой тебя снова бы отвергли. Как будто в глубине души считала, что быть брошенной – единственное, чего ты заслуживаешь.

Я уставилась на него.

– А ведь я на самом деле так думаю.

Я прикусила нижнюю губу и шмыгнула носом, и тут Тео очень тихо проговорил:

– Найди ее, Роуз. Еще не поздно. Попытайся разыскать ее.

– Я бы хотела, Тео, но как? У меня нет никакой информации, записей, так что это ей придется искать меня. Брошенные дети редко воссоединяются с настоящими родителями.

– И все же мне кажется, тебе стоит попробовать. Я помогу тебе, Роуз.

Я посмотрела на него и улыбнулась.

– Правда? – со всхлипом спросила я.

– Да. Я потерял мать, когда мне было девять лет, так что с удовольствием помогу тебе найти твою маму. Можно дать объявление в местную газету в Чэтхеме.

– Хммм.

– Стоит попробовать, тебе не кажется?

– Возможно.

– Попытка не пытка, как думаешь, Роуз?

Я взглянула на него, и глаза снова наполнились слезами.

– Да, – прошептала я. – Попытка не пытка.

Глава 18

Я всегда обращала внимание на такие истории в газетах. И удивлялась, как их много. Грудной ребенок найден на поле для гольфа, девочка оставлена на улице в пластиковом пакете. Младенцев находят под заборами, на пороге магазинов и на церковных ступенях, а одного недавно нашли в шахте, в вагонетке. Похоже на страшную сказку братьев Гримм, но на самом деле это страшная реальность, и, как ни странно, с каждым годом число подкидышей растет. В Британии находят 65 младенцев ежегодно, и четверть из них остаются в приюте. Часто детей бросают в канун Рождества, так что мне еще повезло, я хотя бы не мерзла. Новорожденных обычно называют в честь полицейских, которые их обнаружили, или медсестер, которые вернули их к жизни. В сказках и пьесах найденыши – тоже популярная тема. Пердита из шекспировской «Зимней сказки», Гензель и Гретель, брошенные в лесу. Младенец Моисей, которого нашла дочь фараона. Ромул и Рем, выкормленные волчицей. Я прекрасно знаю всех этих персонажей и их истории, потому что тысячу раз представляла себя на их месте.

Иногда я испытывала искушение признаться во всем близнецам, но меня останавливало глубокое чувство стыда. Мне казалось, что я была отвратительным и уродливым ребенком, раз уж моя мать так со мной поступила. Но почему я раскрыла свою тайну Тео? Почему я ему рассказала? Я не знаю. Может, потому, что близился День Матери: в это время мне всегда особенно тяжело. Или потому, что он умеет сочувствовать, а может, он просто утомил меня расспросами. Но я ни о чем не жалею. Мне стало легче. Я сбросила груз. Наконец-то, наконец я с кем-то поделилась.

Я читала, что найденыши обычно не испытывают враждебности по отношению к матерям, они лишь хотят понять мотивы их действий. Но я лелеяла в сердце чудовищную ненависть к своей матери – не потому, что она меня бросила, а потому, что восемь недель держала при себе. Если бы она родила меня под забором и там и оставила, я бы смогла ее простить и даже пожалеть. Но она ухаживала за мной с нежной заботой, а потом выкинула. Вот этого я не могу понять.

Мне приходилось хвататься за каждую соломинку. Я не знала точную дату своего рождения, но, по крайней мере, мне было известно, что Роуз – мое настоящее христианское имя. В социальной службе мне дали временную фамилию Стюарт – в честь человека, который меня нашел и подобрал. Как-то я читала о младенце, которого обнаружили завернутым в кухонное полотенце на придорожной стоянке автомобилей в Йоркшире. Его назвали Уильямом Дэниелом Редхиллом. Уильям – в честь Шекспира, потому что в тот день был его день рождения; Дэниел – в честь врача скорой помощи, который его спас; Редхилл – потому что так называлась дорога, по которой гуляла молодая пара и наткнулась на малыша. Не так уж плохо, если подумать. Ведь его могли назвать Уильямом Дэниелом Тутинг-Бродвей или Уильямом Дэниелом Шоссе Б-105. Как-то раз одного малыша обнаружили на пороге забегаловки «Бургер Кинг». Только представьте…

Сегодня я показала Тео папку с бумагами. Там были документы из детского приюта, где я пробыла три месяца, прежде чем мои родители подали заявление об усыновлении, и записка моей матери. Пожалуйста, позаботьтесь о моей дочери, – было написано большими, выцветшими, круглыми буквами, слегка дрожащей рукой. Ее зовут Роуз.Там же лежали детские вещички, которые были на мне в тот день, и экземпляр «Чэтхем ньюс» – я попала на вторую страницу.

–  Ребенок брошен на автостоянке, —читал Тео вслух. Газета пожелтела и сморщилась. – Наверное, поэтому ты и стала журналистом, – добавил он, – ведь твоя жизни началась с того, что ты попала в прессу. Восьминедельный младенец весело агукал, когда его обнаружили в тележке из супермаркета.Не нравится мне, что тебя называют «младенцем», – сказал он, скорчив физиономию. – Ассистент менеджера кооперативной стоянки Стюарт Джонс нашел ребенка в 4.30 пополудни 1 августа. Первого августа, – повторил Тео. – Так вот почему тебе бывает не по себе первого августа. – Я кивнула. – Помнишь, мы говорили об этом в Новый год? Я подумал, что это твой день рождения.

– Скорее, день вырождения, – съязвила я.

–  Здоровье младенца в норме, – продолжил читать Тео. – Он был завернут в хлопчатобумажное одеяло. На малыше был белый прогулочный комбинезон, рядом лежала бутылка молока. Полиция просит всех граждан, кто в это время находился на стоянке и мог видеть женщину с ребенком, обратиться в участок.

– Никто так и не обратился.

Я взяла комбинезончик и зарылась в него лицом, словно ищейка, будто он хранил аромат моей матери, хотя бы отдаленное напоминание о ней, которое могло бы послужить ниточкой спустя сорок лет. Но не было ничего, кроме заплесневелого запаха старого хлопка и сухой застарелой пыли.

– Что ты написала в объявлении? – спросил Тео. Я показала ему черновик.

– 1 августа 1962 года, – прочитал он, – на кооперативной парковке рядом с супермаркетом на Чэтхем-Хай-стрит была обнаружена девочка восьми недель. Если вы располагаете информацией о ребенке, пишите по адресу: а.я. 2152. Срочно, конфиденциальность гарантирована.

Тео позвонил в «Чэтхем ньюс» и разместил объявление, воспользовавшись своей кредиткой – позже я вернула ему деньги. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал мое имя и стал разнюхивать. Ответы будут приходить на имя Тео, и еще он попросил выслать ему экземпляр с объявлением. Газету принесли через неделю. Мое объявление прочтут тридцать тысяч человек – наверняка хоть одному будет что-то известно. Должен же был кто-то знать, что моя мать была беременна; хотя, с другой стороны, может, и нет. Иногда мне приходят письма от потрясенных школьниц на шестом месяце, которые понятия не имели, что беременны. Казалось бы, невероятно, но чего в жизни не бывает…

– Кто-то наверняка что-нибудь знал, – сказал Тео, взглянув на объявление. – Вопрос в том, захотят ли они признаться. Может, твоя мать заставила их поклясться, что до конца жизни они не раскроют тайну.

– Возможно. А ты можешь поклясться, Тео, что будешь хранить мой секрет, пока я что-нибудь не узнаю – если узнаю? Ты же не проболтаешься Беверли? Она милая девушка, но ей об этом знать незачем.

– Не проболтаюсь, можешь не беспокоиться. Я умею хранить тайны. Разве я хоть раз разболтал тебе что-то из того, в чем она мне признавалась? – Я покачала головой. – О'кей, мне кажется, мы должны печатать объявление каждый день в течение месяца, – твердо добавил он.

Мне понравилось, что он сказал «мы». Я была тронута его решимостью разыскать мою мать – как будто он был лично заинтересован в том, чтобы ее найти.

Первую неделю я провела как на иголках. Просыпалась рано, дрожа от нетерпения, и ждала, когда привычный хлопок возвестит о прибытии почты. Бросалась в прихожую посмотреть, не пришло ли Тео письмо с маркой Чэтхема и пометкой «Конфиденциально» – но писем все не было. Целый день сердце колотилось как бешеное, стоило мне подумать, какое дело я затеяла. Я как будто ждала результатов важного теста.

– У тебя все в порядке, Роуз? – спросила Беверли в среду утром, когда мы разбирали пакет с письмами.

– Что?

– Ты какая-то рассеянная.

– О нет, нет. Все нормально.

– Как будто твоя голова занята совсем не работой.

– Правда? Нет, это… тебе показалось.

– И ты написала ответ на это письмо… по-моему, ты что-то напутала, – сказала она.

– Где?

– Вот, смотри: не думаю, что это хороший совет. – Она протянула мне письмо, и я пробежала его глазами.

Дорогая Роуз, мне нравится один служащий в местном банке, но я не знаю, как ему об этом сказать. Отношения с противоположным полом у меня не ладятся, потому что в двадцать лет меня изнасиловали и с тех пор я избегаю мужчин.

– И что же я ей посоветовала? – спросила я у Беверли.

– Тайком подсунуть ему записку.

– Ой.

– Но это не выход, правда, Роуз?

Я тяжело вздохнула.

– Нет, – согласилась я. – Не выход.

– Ей нужно понять, почему она влюбилась именно в этого человека – мужчину, который отгорожен стеклянной стеной и находится на безопасном расстоянии. Мягко намекни ей, что случай с изнасилованием до сих пор так или иначе влияет на ее жизнь и ей будет полезно обратиться к специалисту. – Лицо Беверли выражало разочарование и удивление. Мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Ты права, Бев, – промямлила я. – Мой ответ ужасен! Может, сама напишешь ей?

– Да, конечно.

– У меня на самом деле голова сейчас занята другим, – призналась я. – Это не оправдание, но я явно потеряла способность рассуждать здраво.

– Из-за Эда? – осторожно спросила Бев.

Я теребила степлер. Нельзя рассказывать ей о матери.

– Да, из-за него. Частично. Я уже решила, что оставила его позади и почти начала радоваться жизни. Но теперь он вернулся, и я уже ни в чем не уверена. Я теперь смотрю на вещи совсем по-другому.

– Ты уверена, что хочешь дать ему еще один шанс?

Я пожала плечами.

– В этом я и пытаюсь разобраться. Я была никудышной женой, Бев. И теперь, впервые в жизни, я, кажется, понимаю почему. Эд очень хочет, чтобы мы снова были вместе.

– Но хочешь ли этого ты? – Я начала рисовать чертиков в блокноте. – Ты хочешь начать все заново? – мягко проговорила она.

– Бев, недавние исследования показывают, что семьдесят пять процентов пар, переживших супружескую неверность, остаются вместе. Чтобы после измены брак не развалился, необходимо признать, что обе стороны ответственны за случившееся, и искренне захотеть изменить ситуацию.

– Интересно. – Беверли окинула меня каким-то странным, проникающим до костей взглядом. – Но, Роуз, хочешь ли ты строить отношения с Эдом заново? – не унималась она.

Я выглянула в окно.

– Да, наверное, но…

– Но что?

– Ну, я… не уверена.

– Не уверена? – переспросила она. Я теребила сережку. – Что же тебя удерживает?

– Я… не знаю.

– Правда? – сказала она. Я принялась вырисовывать звездочки в блокноте, потом изобразила Сатурн, окруженный кольцами, похожими на хула-хупы. – Что ж, тебе нужно поступить так, как ты считаешь нужным, – тихо проговорила она.

– Угу. Ты права. Кстати, – вспомнила я, – ты не разговаривала со своей подругой, знакомой Мари-Клер? Мне надо знать, почему она бросила Эда. Он утверждает, что это он выгнал ее, потому что она все время жаловалась. Интересно услышать ее вариант истории.

– Кажется, Джилл давно с ней не разговаривала, но если она что-нибудь расскажет, я сразу же дам тебе знать.

– Как у тебя дела на романтическом фронте? – спросила я, когда мы начали раскладывать буклеты по конвертам. – Про меня ты все разузнала. Теперь твоя очередь.

– Справедливо. Ну… я ничего не могу сказать. Пока мы не можем быть вместе.

– Плохо, что Хэмиш живет в Шотландии, – сказала я, достав буклет «Как научиться не краснеть». – К тому же он много путешествует. – Она со вздохом кивнула. – Нелегко поддерживать отношения на расстоянии, – устало проговорила я.

– Да, – расстроенно произнесла Бев. – Я знаю.

В субботу мы с Эдом встретились в «Уайтлиз» и посмотрели новый фильм с Николь Кидман, а потом отправились в китайский ресторан в Пуне.

– У тебя довольный вид, Роуз, – сказал Эд. Мы жевали какие-то хрустящие водоросли.

– Я и вправду довольна. – Я вспомнила свое объявление. До сих пор мы не получили ответа, но настроение у меня все еще было приподнятое – наконец, наконец у меня появилась надежда. Мне хотелось вскочить посреди ресторана и крикнуть: «Эй, все, послушайте! Я разыскиваю свою мать и, возможно, скоро ее найду!» Но я так не сделала. Прикусила язык.

– У тебя в глазах чертики, – сказал Эд.

– Это потому что… я так рада тебя видеть.

Он улыбнулся.

– Ты стала совсем… Другой, – изумленно произнес он. – Такой, какой была, когда мы только познакомились. Счастливой, жизнерадостной, яркой. Когда появилась эта колонка скорой помощи, ты изменилась и стала…

– Озабоченной?

– Нет, одержимой. Как будто в твоей жизни больше ничего не существовало, кроме проблем чужих людей.

– Я знаю. – Я глотнула зеленого чая. – Но теперь я другая.

– Почему ты так изменилась?

– О, на это много причин, – рассеянно ответила я. – Эд, ты знаешь, что ближайшая к нам звезда, Альфа Центавра, находится так далеко – за двадцать пять миллионов миллионов миль, – что космической ракете понадобится лететь со скоростью тридцать тысяч миль в час в течение ста тысяч лет, чтобы добраться до нее?

– Хмм, нет, я этого не знал.

– А ты знаешь, что есть маленькие нейтронные звезды – разрушенные оболочки взорвавшихся сверхновых – с такой высокой плотностью, что кусочек размером со скрепку весит больше горы Эверест?

– О.

– А в видимой Вселенной таких звезд, как наше Солнце, больше, чем травинок на земле.

– Ммм. Откуда ты все это знаешь?

– Из книги Тео. Он дал мне почитать правку. Астрономия – захватывающий предмет, сам посуди: вот мы с тобой обедаем, но атомы и частицы, из которых состоит все вокруг, образовались пятнадцать миллиардов лет назад в результате Большого Взрыва! Это поразительно, Эд, как ты думаешь?

– Ну… – Он пожал плечами. – Наверное.

– А ты знал, что на Юпитере бушевал шторм размером с нашу Землю? И вспышки молнии были длиной в тысячи миль?

– Неужели?

Официант принес наши тигровые креветки.

– Это же немыслимо, Эд. Только подумай о всех этих миллиардах триллионов звезд!

Он опять пожал плечами.

– Я как-то об этом не задумывался. Для меня они как обои – они где-то там, но их не замечаешь. Особенно в пасмурную погоду. Юный Тео явно произвел на тебя впечатление, – обидчиво произнес Эд, зацепив вилкой клубок лапши.

– С ним очень интересно.

– Наверняка у него длиннющая труба – телескоп, я имею в виду.

– Ты прав, только это рефрактор, а не современный рефлектор, и я… хватит тебе, Эд. – Я опустила палочки. – Ведешь себя как ребенок. Между нами ничего нет.

– Послушать тебя, так очень даже и есть.

– Нет. Я же тебе говорила. Мы соседи по дому.

– Не просто соседи. – Мой пульс участился. – Не так ли? – Я подняла голову. – Не так ли? – настаивал Эд.

– Так, – сдалась я. – Да, ты прав. Тео для меня больше чем просто сосед – он мой друг. Я ему небезразлична – теперь я это понимаю. Но между нами ничего нет. Прошу тебя, Эд, не порти вечер, – тихо добавила я, – мы так приятно проводили время.

– Да, – согласился Эд. – Извини, Роуз, – произнес он, потирая виски. – Знаю, я не вправе спрашивать тебя об этом, но я невольно воспринимаю тебя как свою собственность. Ты же все еще моя жена.

– Ничего страшного, – вздохнула я. – Я не сержусь. Тео мне… как младший брат, – объяснила я. Похоже, Эда это удовлетворило, и он выдавил подобие улыбки. – Да, он мне как младший братишка, – повторила я. Почему-то я вдруг вспомнила, как в утро после ограбления Тео вышел ко мне в одном полотенце. Эд попросил счет. Внимательно изучил его и помрачнел.

– Старая уловка, – произнес он с натянутой улыбкой.

– Что?

– Двенадцать с половиной процентов чаевых, которые платишь по желанию, включили в счет. – Если их уже включили, какой смысл волноваться?

– Брось, Эд. Наплевать. – Меня позабавило его возмущение, потому что мне известно, что тому причиной. Я все знаю о прошлом Эда и о своем прошлом. Всем нам не дают покоя призраки детства.

– Как думаешь, будет слишком бестактно, если я приглашу тебя к себе на чашечку кофе? – спросил он, когда мы вышли из ресторана рука об руку. – В конце концов, мы же женаты.

– О, Эд, спасибо, конечно, но нет.

– То есть категорическое «нет»? – тихо спросил он.

– Нет. Не сейчас.

– Разыгрываешь недотрогу?

– Даже не думаю. Просто люблю, чтобы все шло приятно и без спешки.

– Ты права, – сказал он. Мы ехали вниз по эскалатору. – Ведь раньше мы все время торопили события. Но, может, увидимся через пару дней?

– Конечно, – радостно ответила я. – Обязательно увидимся.

Эд предложил отвезти меня домой, но я поймала такси, обняла его на прощание и устроилась на заднем сиденье. Я ехала в такси, и меня переполняла какая-то особенная радость и что-то вроде благодарности. Потому что я знала, что у меня появился редкий шанс исправить то, что не ладилось в моей жизни. У меня появилась возможность найти свою мать – мою маму! – и спасти наш с Эдом брак. Немногим предоставляется шанс исправить даже одну ошибку в жизни – не говоря уж о том, чтобы исправить сразу две!

Когда я вернулась, Тео сидел за кухонным столом и читал «Гардиан». Он поднял голову, когда я вошла, и, несмотря на то что в последнее время мы так сблизились, улыбнулся мне как-то безразлично.

– Хорошо провела вечер? – спросил он с прохладной вежливостью.

– Да… ходила в кино.

– С Эдом?

– Угадал. С Эдом.

– С твоим мужем.

– Да, с моим мужем, – эхом отозвалась я. Мне было странно произносить это вслух.

– Ты что, надумала к нему вернуться?

Я уже привыкла к откровенности Тео, но этот вопрос застал меня врасплох. Надумала ли я к нему вернуться?

– Не знаю. Я все думала о том, что ты сказал в тот вечер… о том, что я подсознательно толкала свой брак к краю пропасти. И решила, что, возможно, ты прав, поэтому…

– Хочешь попробовать еще раз?

Я пожала плечами:

– Возможно. Не уверена.

– Тогда мне нужно подыскать себе новое жилье, – деловито заявил он. Открыл газету на разделе недвижимости и с преувеличенным интересом стал просматривать объявления. – Весна – самое время, чтобы купить квартиру.

Так вот в чем дело. Узнав, что я снова встречаюсь с Эдом, Тео почувствовал себя неуверенно, потому что решил, что скоро я попрошу его съехать.

– Послушай, Тео, не стоит беспокоиться. Я не собираюсь переезжать, и, честно говоря, мне нравится с тобой жить.

– Правда? – тихо спросил он, подняв глаза от газеты.

– Да, – ответила я. – Правда. Ты такой… О, Тео, ты очень милый. А я, наверное, показалась тебе ведьмой, когда ты здесь появился.

– Это точно.

Я поморщилась. Да, иногда Тео не мешало бы проявить хоть немного дипломатии.

– Я вела себя как ведьма, потому что боялась жить с незнакомцем. И была очень несчастлива.

Он свернул газету.

– Я знаю.

– Но теперь все по-другому, и во многом благодаря тебе. Честно, Тео, я не собираюсь переезжать к Эду, я не… – У меня зазвонил мобильник. Это был Эд: он проверял, как я добралась домой. – Да, только что вошла. Угу, спасибо за приятный вечер, – пробормотала я. – Мне тоже. Увидимся. Спокойной ночи. Извини, Тео, о чем мы говорили? О да, об Эде. Я хочу, чтобы все шло своим чередом.

– Дело в том, что скоро я получу чек от адвокатов своей жены, так что, может, самое время подыскать собственную квартиру.

Радостное настроение вдруг улетучилось, словно столб дыма над сковородкой с жареным мясом. Мне стало очень, очень больно.

Может, я и вернусь к Эду, но у каждого из нас будет свой дом, чтобы я могла продолжать жить с Тео… Да, это выход, обрадовавшись, подумала я, тогда мне не придется выбирать. Мы с Эдом будем как Миа Фэрроу и Вуди Ален: до того, как они поссорились, они жили по разные стороны Центрального парка. Или как Питер Кук и его жена, которые жили в соседних домах. Или как Маргарет Дрэббл и Майкл Холройд. Только я начала думать, как реализовать свою идею, как зазвонил телефон. Без двадцати двенадцать. Я сняла трубку, ожидая услышать тяжелое дыхание телефонного маньяка. Но вместо этого услышала голос Беллы. Она звонила по мобильному, захлебываясь рыданиями.

– Что стряслось?

– Беа, – прошипела она. – Мы с Эндрю пошли в «Обержин», чтобы поужинать наедине, и она заявилась. Я пыталась скрыть, куда мы собираемся, но она за мной проследила.

– О боже.

– Эндрю взбесился. Вечер закончился ужасно – он разозлился и ушел. С ней невозможно, – простонала Белла. – Она ходит за нами хвостом и с ума его сводит. Что мне делать?

– Хочешь, я с ней поговорю?

– Нет. Тогда она поймет, что я все про нее тебе рассказала. Намеков она не понимает. Я бы не возражала, если бы Эндрю ей нравился, но она его ненавидит, и делает это, только чтобы испортить мне удовольствие.

– По-моему, ты неправа. Она просто соревнуется с Эндрю за твое внимание. Не хочет, чтобы он отнял тебя у нее. Она не понимает, что ведет себя как жуткая эгоистка, но так не может продолжаться. Тебе нужно просто быть осторожнее.

– Ммм, – задумалась Белла. – Ты права. Как прошло свидание с Эдом?

– Очень мило.

– Голос у тебя довольный – давно я тебя такой не слышала.

– Да, – ответила я, – я довольна.