Текст книги "Они не пройдут! Три бестселлера одним томом"

Автор книги: Иван Кошкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 49 страниц)

В районе Шеино немецкое наступление наткнулось на оборону пограничников, поддержанных танковыми засадами, на окраине деревни завязался упорный бой. Бойцы Пияшева огнем противотанковых ружей повредили немецкий легкий танк, после чего немедленно подожгли его бутылками с горючей смесью, еще одну вражескую машину подбили танкисты. То тут, то там пограничники контратаковали, в окопах завязывались жестокие рукопашные схватки, в ход шли ножи и саперные лопатки. Натолкнувшись на упорное сопротивление, немцы отошли, в течение получаса их орудия обстреливали позиции Пияшева, затем гитлеровцы атаковали снова и после короткого боя опять отошли. Через некоторое время вскоре стало ясно, что здесь им пробиться не удастся. К полудню атаки на этом участке прекратились.

* * *

– Интересно, они что, думают, здесь вообще никого нет?

Старший лейтенант Бурда внимательно наблюдал за тем, как гитлеровские тягачи, выйдя на относительно сухое место, волокут к деревне пятидесятимиллиметровые пушки. Танки противника отстали, фактически вперед вырвались примерно две роты пехоты и три противотанковых орудия, и сейчас немцы деловито везли пушки к деревне, словно и не ожидали встретить здесь какое-то сопротивление. Бурда лихорадочно размышлял: в принципе, цель, конечно, стоящая, при определенном везении подобные твари могли поражать «тридцатьчетверки» на вполне себе боевых дистанциях, так что уничтожить их, наверное, стоило. С другой стороны, этим его засада раскроет свое положение, придется менять позицию, а за это время черт еще знает, что может произойти. Тем временем гитлеровцы вышли на грунтовую дорогу, которая на этом участке была вполне проходима, и, похоже, собирались ехать дальше.

– Шалуны, – пробормотал Бурда.

Он принял решение, и, поймав передний тягач в прицел, аккуратно разнес его тремя выстрелами. К сожалению, «тридцатьчетверка», стоявшая справа, промазала, и две других пушки успели заскочить в переулок, укрывшись за домами. Старший лейтенант Петров, занимавший позицию справа, огня не открывал, чему Бурда порадовался – позиция у Ивана была весьма выгодная, и менять ее бывшему комбату не придется. Сам Бурда отвел KB на двести метров севернее, спрятав танк за длинным, наполовину сгоревшим бараком. Теперь следовало ожидать немецкой реакции. Комроты вылез из танка и прополз немного вперед, чтобы лучше видеть дорогу. В километре от деревни наблюдалась какая-то возня, и старший лейтенант поднес к глазам бинокль. Несколько секунд он рассматривал, что там делает неприятель, затем выругался и в ярости ударил кулаком по обугленному бревну. Немцы развернули на высотке две тяжелые зенитки, и теперь его KB оказался в ловушке. Любая попытка высунуться из-за барака кончится тем, что в нем наделают дырок калибром восемьдесят восемь миллиметров. Внезапно сзади раздался рев дизеля, обернувшись, комроты увидел, как «тридцатьчетверка» Петрова сминает подлесок и лосем проламывается через деревню, разбрасывая обгоревшие бревна. Бурда понял, что задумал старший лейтенант: выскочить на максимальной скорости прямо сквозь дома, маскируясь пожаром, и с дистанции восемьсот метров выпустить столько снарядов, сколько успеет. Тогда, во второй засаде, это сыграло, но здесь немцы уже успели занять позицию! Комроты вскочил и бросился к своему KB, понимая, что единственный шанс управиться с зенитками, – это ударить, пока бешеный Петров отвлекает противника.

– И только лишь во-о-олны прославят в веках геройскую гибель «Варяга»! – Безуглый орал, перекрывая рев двигателя.

Танк трясся и подпрыгивал на буграх, Осокин, закусив губу, вел машину навстречу верной смерти, как всегда беспрекословно выполняя приказ. Перед атакой Петров сообщил экипажу, что именно он собирается делать. Сашка, уже бешеный от опасности, горячо поддержал командира и теперь громко и немелодично выкрикивал отважную песню. Водитель всегда подозревал, что бравадой и показной какой-то смелостью москвич заглушает в себе страх смерти. Сам мехвод боялся не столько того, что прекратит существовать, за полтора месяца боев он не сумел осознать, как так – Василий Осокин вдруг перестанет быть? Его пугала грязь и мерзость, сопровождающая смерть на войне, лежать с выпущенными кишками или обгоревшей, сморщившейся до размера десятилетнего ребенка куклой, – это казалось отвратительным. Но еще сильнее, до тошноты, до озноба, он не хотел исчезнуть совсем, без следа, сгореть до пепла, так, что не останется и костей.

И все же Осокин ни разу даже не подумал о том, чтобы не исполнить приказ, бежать или дезертировать. Возможно, здесь сказалось отцовское воспитание: старший Осокин, неведомо где этого набравшийся, не раз говорил сыну: «Береги честь смолоду». Возможно, дело было в том, что с самого начала юный водитель попал в батальон, который Шелепин и Беляков словом, делом и личным примером успели сколотить в настоящую боевую единицу, научив молодых танкистов, что такое воинская гордость. Впрочем, были моменты, когда безумный, животный страх заслонял все – и честь, и гордость, и крестьянскую обстоятельность, понуждая бросить все и бежать, прятаться, спасать свою жизнь. Сам себе Осокин признавался, что, наверное, бросил бы и побежал спасать, если бы не командир. Юный водитель восхищался Петровым, как только можно восхищаться в девятнадцать лет человеком старше тебя на четыре года. Старший лейтенант казался воплощением всех мыслимых достоинств: высокий, красивый, храбрый, умный, и подвести его Осокин не мог.

На последнем куплете Безуглый треснулся головой о крышу башни и прикусил язык Иван пытался поймать зенитку в пляшущее перекрестье, все это было очень похоже на тот месячной давности бой, в котором погиб Беляков, но теперь Петров видел врага и собирался врезать ему как следует. Восемьсот метров, пора!

– Осокин, остановка!

Танк замер, Петров бешено вращал колесико горизонтальной наводки, понимая, что жизни ему остается несколько секунд. Выстрел! Левая зенитка исчезла в буром столбе разрыва, и тут же «тридцатьчетверка» содрогнулась от удара.

– Сашка, осколочный!

Ни дыма, ни пламени пока не было, значит, можно продолжать бой, можно попробовать достать вторую сволочь! Орудие заряжено, Петров начал разворачивать башню, понимая, что не успевает, что сейчас прилетит второй и размажет их по стенкам. Зенитка в перекрестье, почему она не стреляет, почему от орудия разбегается расчет? Раздумывать было некогда, и старший лейтенант, (тщательно прицелившись, уложил снаряд прямо под ствол, и почти сразу же зенитку скрыл второй разрыв. Кто-то еще помог ему, отогнал гитлеровцев от орудия, Петров открыл люк и оглянулся: в ста метрах сзади стоял KB комроты. Иван соскочил на землю и обошел танк, ища, куда им попали. Оказалось, что вражеский снаряд ударил в ленивец, снес передний каток и изуродовал второй. Петров в сердцах ударил по броне – лишившись хода, его машина стала небоеспособна. Из танка выбрался Осокин, осмотрел повреждения, развел руками и вдруг заплакал.

KB подошел почти вплотную, в башне открылся люк, и оттуда высунулся скалящийся Бурда:

– Ну что, Ваня, чем мы хуже немцев? Сейчас подцепим твою старушку и отволочем к роще, там трактор вызовем, и поедешь на СПАМ, ты на сегодня отстрелялся.

* * *

К 16:00 полковник приказал оставить Шеино и закрепиться за деревней, поскольку продолжать бой в охваченном огнем селе означало терять людей и машины. Немцы сунулись было преследовать, но контратака четырех «тридцатьчетверок» загнала их обратно, противник уже научился бояться этих машин и старался не лезть в лобовую схватку. Здесь опять отличился Лавриненко, подбивший со своим взводом три танка. Несколько раз появлялись вражеские пикировщики, но их удары серьезных потерь не нанесли, более того, в одной из атак зенитчикам удалось зацепить один из самолетов, и, еле выйдя из пикирования, тот потянул на свой аэродром, выбрасывая струю черного дыма. Наконец унесли в медпункт комбата–2 Рафтопулло: раненый и обгоревший, он продолжал командовать батальоном, пока не потерял сознание от потери крови. Уже темнело, когда взвод лейтенанта Кухаркина одержал последнюю в этот день победу, поймав в засаду вырвавшиеся вперед немецкие танки. В ходе пятиминутной перестрелки танкисты сожгли четыре немецкие машины и отступили, оттаскивая на буксире поврежденную «тридцатьчетверку».

– Какова обстановка? – устало спросил полковник.

– Противнк потеснил нас практически везде, – ответил начальник оперативного отдела. – Тем не менее, судя по всему, он понес тяжелые потери.

– Насколько тяжелые? – Голова гудела от постоянного недосыпания, больше всего комбригу хотелось завалиться на лавку и поспать минут шестьсот-семьсот.

– Я оцениваю их как самые серьезные с начала боев, – сказал Никитин. – Донесения продолжают поступать, многие нуждаются в проверке, но из подтвержденной информации, немцы потеряли двенадцать танков, из них пять сгорели, по меньшей мере две зенитки, здесь отличился старший лейтенант Петров.

– А, это тот орденоносец, – устало вспомнил Катуков.

– И эти двенадцать танков, наверное, волшебным образом превратятся в сорок? – поддел из угла комиссар.

– А чего их, сволочей, жалеть, – вспомнил старую шутку комбриг. – Зенитчики, вон, три тушки сегодня заявили.

– Ну, один они все-таки подшибли, – заметил комиссар. – Сам видел: дымил так дымил…

– Да хрен с ним, – вздохнул комбриг. – Никитин, что там с нашей пехотой?

– Потери у пограничников и в Тульском батальоне ниже, чем в предыдущих боях, – ответил капитан.

– Учимся воевать, учимся, – с удовлетворением отметил Катуков. – Ладно, отходим на заранее подготовленные позиции. Я их, сволочей, измотаю-таки, они у меня Мценск навсегда запомнят.

Утром выпал мокрый снег, поля покрылись быстро тающими белыми пятнами. Новый рубеж обороны проходил уже почти по окраине города Мценска, но Катукова это не слишком беспокоило. Сегодня он рассчитывал дать противнику еще один бой, не хуже вчерашнего, благо все необходимое для этого у него имелось, да и боевой дух в бригаде и приданных частях вырос. В 7:00 было замечено первое движение немцев, похоже, после вчерашнего боя они сами отошли, чтобы перегруппироваться и подтянуть артиллерию. Теперь гитлеровцы вновь заняли Шеино и медленно продвигались к городу. Наконец авангард противника приблизился на дистанцию выстрела, но стоило артиллерии открыть огонь, вражеские танки отошли.

– Не понимаю. – Катуков обеспокоенно топтался в окопе, то и дело осматривая в бинокль шоссе: – Что за игры? Сколько времени прошло с последней атаки?

– Два с половиной часа, – ответил начальник штаба. – Если, конечно, это можно назвать атакой. Так, продемонстрировали активность, и сразу назад.

– Мы что, так здорово вчера их потрепали? – спросил комбриг. – Как думаешь?

– Вряд ли, – покачал головой Кульвинский. – Они понесли потери, но боеспособности не потеряли, здесь что-то другое…

Капитан Чумак сидел в кабине реактивной установки и изо всех сил старался не заснуть. Дорога здесь была относительно ровная, машины шли медленно, а снег падал так успокаивающе, что он постоянно проваливался в забытье и приходил в себя, когда «катюша» подпрыгивала на каком-нибудь ухабе. Батарея выдвигалась на новую позицию, два километра к юго-востоку от Мценска, там они будут ждать приказа открыть огонь, получив его, дадут один-два залпа и быстро вернутся на северную окраину города.

Глаза снова сами собой закрылись, и некоторое время капитан спал, опершись на дверцу кабины. Он очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо:

– Товарищ капитан, – водитель выглядел слегка встревоженным, – танкисты нам навстречу, я уж и сигналил им, и фарами мигал, прут и прут.

Впереди, метрах в ста, по дороге навстречу им двигались танки, их очертания терялись в метели, и капитан подумал, что, наверное, снег слепит механиков-водителей, которым и без того ни черта не видно в свои щели.

– Останови, – приказал Чумак и, открыв дверь, спрыгнул на обочину.

Танки были уже метрах в пятидесяти, когда капитан почувствовал неладное, он помнил «тридцатьчетверки» бригады – обтекаемые, хищные, эти угловатые машины были на них совсем не похожи…

Пулеметная очередь сбросила его с дороги, и, умирая, капитан Чумак увидел, как немецкие танки давят его «катюши»…

* * *

– Товарищ полковник, – впервые за все это время выдержка изменила начальнику оперативного отдела, он почти кричал, – немецкие танки в Мценске.

– Что? – Катуков резко повернулся к Никитину: – Как это произошло?

– Судя по всему, – самообладание уже вернулось к капитану, – они внезапно атаковали тульский батальон, смяли его и ворвались в город по юго-восточному шоссе.

– Сколько их?

– Точно пока неизвестно, докладывают, что не меньше десятка, пехота шла на них десантом.

– Так..

Положение было аховое, Мценск пересекала река Зуша, и, если не принять меры, 4–я танковая будет прижата к ней и уничтожена. Понтонный мост через реку враг уже захватил, если в его руках окажутся железнодорожный и шоссейный, бригаде конец.

– Доложить ситуацию в штаб корпуса, Гусеву – всеми имеющимися танками контратаковать противника и захватить шоссейный и железнодорожный мосты, Пияшеву оставить для прикрытия один батальон, остальными силами поддержать Гусева.

2–й танковый батальон оставался прикрывать шоссе от возможной атаки с юго-запада, артиллерию следовало перевезти через реку в первую очередь.

* * *

Экипаж Петрова маялся от безделья на СПАМе возле своей «тридцатьчетверки». Ремонтники работали день и ночь, но в первую очередь восстановлению подлежали машины с наименьшими повреждениями, и танкистов честно предупредили, до них руки дойдут не раньше, чем через сутки.

Впервые им представилась возможность поспать как следует, и все трое дружно храпели, наверстывая упущенное. Петров проснулся первым, как всегда на войне, переход от сна к яви был мгновенным. Некоторое время он не мог понять, что его разбудило, но тут в доме задребезжали заклеенные бумажными лентами стекла, и старший лейтенант толкнул в бок Безуглого:

– Сашка, подъем! Стреляют, слышишь?

Москвич приоткрыл один глаз, зевнул и пробормотал:

– Ну, стреляют. На то она и война, чтобы стреляли…

– Вставай, дурак, стреляют в городе!

Заряжающий немедленно вскочил и пнул в бок водителя:

– Васька, хватит дрыхнуть, смерть свою проспишь!

Они выбежали на улицу, когда от центра города донеслась пулеметная очередь, затем захлопали танковые пушки, и выстрелы слились в сплошной гул.

– Я так понял, немцы в Мценске? – больше для проформы спросил сержант.

– Петров!

Старший лейтенант обернулся – к ним бежал помпотеха комбрига Дынер.

– Значит, так, сынок, – для этого здоровенного лысого дядьки все танкисты были сынками, – немцы прорвались в город. А у нас тут семь неисправных машин, твоя восьмая, и ремонтное хозяйство, если бросить – считай, немцы себе еще восемь танков запишут. Я сейчас весь этот бардак за речку поведу, пока они мост не перехватили, так ты уж будь добр, подержи их тут, если сунутся, твоя «ласточка» все равно посреди улицы торчит.

– Есть. – Петров вскинул руку к танкошлему и повернулся к экипажу: – Что стоим, Саша, давай-ка быстро к машине. Вася, тебе там делать нечего, танк все равно не на ходу…

– А вот тебе дуля, командир. – Водитель немедленно изобразил упомянутую фигуру из пальцев. – Я с вами, сяду за башней с пулеметом.

– От Безуглого поднабрался? – на бегу крикнул Иван.

– С кем поведешься, – задыхаясь, ответил Осокин, ныряя в передний люк..

* * *

Приказ командующего корпусом был прост: Продержаться до темноты, потом получишь приказ на отход». Это означало: «Помощи не жди, выбирайся сам и только попробуй угробить матчасть». Бой шел в восточной части города, шоссейный мост обстреливался вражескими зенитками. Дынер, похоже, сумел вытащить из города поврежденные машины буквально под носом у гитлеровцев, но вскоре после этого переправа была взята под прицел. Первым делом следовало вывести на ту сторону тыловые части, все то, без чего бригада работать не может, а для этого нужно было попытаться отбросить противника от шоссе. Из трех KB, отправленных комбригом к мосту, один был подбит сразу же, но его командир, старший политрук Лакомое, продолжал стрелять из горящей машины до последнего, вызывая на себя огонь противника. Два других гиганта подбили одну из пушек, вынудив немцев отступить, и тыловые подразделения успели пересечь Зушу, прежде чем гитлеровцы контратаковали. В коротком бою был подбит второй KB, а третий задом отступил к центру города, напоследок всадив снаряд в башню вырвавшейся вперед вражеской машины.

Положение складывалось серьезное, комбриг понимал, что, если его атакуют еще и со стороны Орла, бригада, стиснутая в западной половине города, будет просто истреблена. Шоссейный мост прочно удерживали гитлеровцы, но оставался еще железнодорожный, пусть узкий, но тем не менее достаточно прочный, чтобы выдержать орудия и танки. Одна из «тридцатьчетверок» сумела пересечь мост, и ее командир сообщил: на том берегу реки движутся какие-то войска. Посланная разведка установила, что это занимают позицию части пробившейся из окружения 13–й армии. Это было первое радостное известие за весь день – рядом есть наши части, соседи, и даже если бригада потеряет боеспособность, дорога на Тулу будет прикрыта.

Тем временем гитлеровцы наконец атаковали позиции бригады с фронта, и Катуков понял, что конец уже близок Еще утром у него была стройная, продуманная оборона, его штаб, сделавший выводы из предыдущих боев, предусмотрел несколько вариантов развития событий, танковые засады готовились уничтожать противника совместно с артиллерией и пехотой. Но командир немецкой 4–й танковой дивизии переиграл его, обойдя город с фланга, и теперь части, сорванные с западного рубежа, вели тяжелый бой в городе, теряя людей и танки, а с фронта противник продавливал ослабленные позиции.

* * *

– Командир, мы горим. – Голос Безуглого был до странности спокойным, и старший лейтенант понял, что москвич вот-вот сорвется.

Они отбили две атаки, расстреляв остатки боезапаса, Осокин выпустил по врагам восемь дисков. Экипаж стрелял без особой надежды поразить противника, скорее, стараясь отогнать его, заставить отойти с улицы. Естественно, кончилось это тем, что их обошли и всадили два снаряда в моторное отделение. Машина постепенно заполнялась дымом, сквозь перегородку моторного отделения было видно пламя.

– Прекрати истерику, – приказал Петров больше самому себе. – Снимай пулемет, я открываю люк.

– Господи, да когда ж это кончится, – простонал Безуглый, вытаскивая спаренный ДТ и привычно засовывая за пазуху два диска.

Командир отбросил тяжелую крышку люка и рывком выдернул себя из башни. На моторном отделении в россыпи стреляных гильз лежал Осокин, не помня себя, старший лейтенант бросился к водителю. Над головой загрохотал пулемет, и Безутлый бешено заорал: – А-а-а, суки, мало вам Олега было? Ваську хотите?

Петров перевернул легкое тело водителя и вздохнул с облегчением: Осокин был просто контужен. Он подхватил мехвода поперек туловища и тяжело соскочил на землю.

– Сашка, кончай балаган, – приказал командир. – Будем искать своих, ты прикрываешь.

* * *

К вечеру пришел приказ Лелюшенко идти на соединение со своими частями, и комбриг поднял войска в последний, отчаянный прорыв. Железнодорожный мост прочно удерживали пограничники Пияшева, саперы настелили поверх шпал доски – теперь можно было переводить артиллерию. Он навсегда запомнил этот кошмар: бьющиеся со сломанными ногами кони, разъезжающиеся доски настила и непрерывный огонь по столпившимся на мосту людям. Орудия и грузовики перекатывали на руках, человеческой силой выдергивая зависшие над бурлящей водой колеса, а за спиной, у вокзала, «тридцатьчетверки» и пограничники вели отчаянный бой с прорвавшимися гитлеровскими танками и пехотинцами. Из станционных строений по мосту с убийственной точностью стреляли пулеметы, пока танкисты не подожгли деревянные бараки и не выкурили врага.

К часу ночи пограничники закончили переправу, и через мост двинулись танковые батальоны бригады, один за другим, «тридцатьчетверки» и БТ переправлялись на ту, советскую сторону. Когда последний танк пересек реку, комбриг отдал приказ саперам, и оба пролета с грохотом обрушились в реку. Катуков молча смотрел на горящий город. В глубине души он понимал, что ему все равно не удалось бы удержать Мценск, но то, что немцы взяли его с бою, было невыносимо.

– Значит, выходим во второй эшелон? – спросил подошедший комиссар.

– Да, – глухо ответил комбриг. – Занимаем позиции за 50–й армией, двое суток на отдых и переформирование.

Оба помолчали.

– Не казни себя, – сказал Бойко. – Ты сделал все что мог. Корпус завершил развертывание, наша задача выполнена.

– Наша задача – выбить их к чертовой матери отсюда, – вспылил полковник – Я разменивал танки на танки, я потерял сотни людей! И в результате я, а не он потерпел поражение…

– Прекрати, – жестко приказал комиссар. – Что ты, как баба, ей-богу. Будет время – нанесем поражение и выбьем, не все сразу. Знаешь, по-моему, тебе просто нужно выспаться.

* * *

Когда Петров нашел свою роту, уже светало. Батальоны готовились к маршу, бригада выступала к новому рубежу обороны.

– А-а-а, три танкиста, три веселых друга, – радостно заорал комиссар Загудаев. – Сашка, иди сюда, смотри, кто к нам пожаловал.

Из-за KB выскочил Бурда и, раскинув руки, пошел на экипаж

– Задушишь, – прохрипел Петров.

– Я уж думал – с вами все. – Комроты обнял всех по очереди.

Вокруг собирались танкисты, кто-то притащил жестяной чайник с остатками еще теплого чая.

– А где ваша старушка? – спросил Бурда.

– Сгорела, – вздохнул Иван. – Правда, Дынер обещал другую, сегодня закончат ремонт, у нее экипаж все равно переранен.

– Значит, еще воюем, Ваня? – усмехнулся ротный.

– Воюем, – ответил старший лейтенант.

– Добро. – Бурда посерьезнел. – А то долгов накопилось – пора бы уже отдавать начинать.

– Пора, – кивнул Петров.

– Ну ладно, догоняйте нас. – Бурда хлопнул Ивана по плечу и полез в танк

Через пять минут 1–й батальон, рыча и плюясь грязью из-под гусениц, ушел по дороге на север.

– Ну, три веселых друга, – усмехнулся Петров, – пошли в ремроту, будем Дынеру над ухом зудеть.

– Ага, – кивнул Безуглый, – и пожрать чего-нибудь не мешало бы. Знаешь, командир, у меня такое чувство, что это только начало.

– Наверное, – кивнул старший лейтенант.

И они пошли туда, где ремонтники, грохоча кувалдами, чинили их новый танк.