Текст книги "Они не пройдут! Три бестселлера одним томом"

Автор книги: Иван Кошкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 49 страниц)

– Немцы не приняли боя, они отходили, – ответил Петров, глядя куда-то над плечом Бурды.

– И что?

– Я решил, что один уничтоженный бронетранспортер – это не слишком высокий результат для танковой роты, – ровным голосом ответил Петров. – Я надеялся добить поврежденный танк.

Бурда поймал взгляд подчиненного, некоторое время оба смотрели друг другу в глаза.

– Так ты считаешь, что я командую плохо? – тихо спросил командир.

– Нет. – Петров вздохнул: – Просто, по-моему, мы должны не просто отгонять немцев, мы обязаны их уничтожать, наносить им поражение. Иначе войну не выиграть. Но я признаю себя виновным в невыполнении приказа и готов понести наказание.

Бурда повернулся и посмотрел на подбитое орудие – вблизи оно казалось еще больше, а длинный ствол наводил на самые мрачные мысли.

– Экая дура, – пробормотал старший лейтенант. – Калибр – миллиметров сто, не меньше. Такая раз врежет – и сорок шесть тонн металлолома готовы. Ладно, в общем, ты тоже прав, второе правило никто не отменял. Объявляю тебе выговор… Устный.

Он осмотрел поле боя и покачал головой:

– Негусто, конечно, но, как говорится, курочка по зернышку… А стреляем мы пока не очень. Но ты видел, как они танк подцепили? Гады, но молодцы, ничего не скажешь, нам бы тоже так! Ладно, давай-ка обратно, а то маячим тут на открытом месте. Интересно, что сейчас комбриг делает?

* * *

Комбриг занимался тем, что подсчитывал потери.

Накануне он отвел мотострелков и легкие танки от Ивановского и закрепился в двух километрах восточнее, у села со странным названием Казнаусев. Утро началось уже привычной моросью, но часам к десяти дождь прекратился. Это был дурной знак – низкая облачность делала невозможным применение авиации, но теперь можно было в любой момент ожидать налета. Комбриг не находил себе места и в одиннадцать часов отправился проверить передний край, но до окопов батальона дойти не успел. Первые снаряды упали с перелетом, и Катуков едва успел броситься ничком, его засыпало кусками глины и ветками. Полковник быстро огляделся – укрытий вокруг не наблюдалось, поэтому ему оставалось только вжаться в землю, пережидая обстрел. С третьего залпа немецкие артиллеристы пристрелялись, и теперь снаряды рвались на позициях мотострелкового батальона. Послышался до боли знакомый вой: с запада заходила восьмерка пикировщиков, они построились в круг и принялись обрабатывать окопы мотострелков. Михаил Ефимович поднялся и побежал к своему КП, понимая, что атака может начаться в любую минуту. Рядом бежали двое связистов, раскатывая катушку телефонного провода; услышав свист, комбриг бросился наземь и, пропустив над собой осколки, посмотрел туда, где должны были находиться оба бойца. Один лежал без движения, другой пытался отползти в сторону, волоча странно вывернутую ногу. Катуков вспотел: беги он чуть быстрее, взрыв задел бы и его, пора было заканчивать с этой беготней по кустам. На то, чтобы добраться до КП, у него ушло еще пять минут, за это время обстрел прекратился, и с шоссе стал ясно слышен звук моторов. Позиции мотострелкового батальона атаковало пятнадцать танков, пехота двигалась вместе с ними на бронетранспортерах. В полукилометре от окопов немецкие солдаты спешились и развернулись за танками в цепь, все это время артиллерия продолжала обстреливать окопы мотострелков.

– Почему они не открывают огонь? – крикнул комбриг начальнику оперативного отдела.

Мотострелковый батальон имел шесть сорокапяток – не Бог весть какая артиллерия, но хоть что-то, помимо этого за домами и сараями комбриг укрыл роту БТ, еще четыре легких танка были вкопаны в землю позади стрелковых ячеек Полковник надеялся, что этого хватит и ему не придется вводить в бой свой последний резерв – четыре средних танка. Группа Гусева до сих пор не вышла в расположение бригады, связь с Бурдой была потеряна еще ночью.

Орудия мотострелков открыли огонь, из шести пушек после артподготовки и бомбежки осталось только четыре, да и от тех толку было мало. Им не удалось подбить ни одного танка, но они обнаружили себя, и немцы получили новые цели, капитан Никитин, не отходивший от телефонного аппарата, внезапно крикнул:

– Что? Громче, не слышу! Что там у вам?

Выслушав ответ невидимого собеседника, он ввернулся к полковнику и хрипло сказал:

– Комбат докладывает: орудия батальона уничижены, в ротах большие потери.

Катуков не отрываясь смотрел в бинокль, как немецкие танки расстреливают в упор стрелковые ячейки.

– Вызывай Рафтопулло, засадам огонь по танкам! – крикнул полковник

– А резерв? – Никитин уже приказал радисту вызывать комбата–2.

– «Тридцатьчетверки» тоже! Ты что, не видишь, немцы их сейчас в окопах похоронят!

Первыми открыли огонь закопанные в землю БТ, затем из-за сараев и изб начали появляться остальные легкие танки, но им удалось подбить только один бронетранспортер с установленным на нем противотанковым орудием. Немцы немедленно переключились на новые цели, и в течение нескольких минут два БТ уже горело, выбрасывая в осеннее небо столбы черного жирного дыма. Ситуацию переломило появление «тридцатьчетверок» – вылетев из-за леса, средние танки мгновенно подожгли один Т–3 и повредили второй. Гитлеровцы перегруппировались, теперь их машины вели бой только с танками, и советская пехота смогла сосредоточиться на вражеских солдатах.

– Товарищ полковник, – капитан Никитин уже обрел былую невозмутимость, – из штаба корпуса сообщают: сейчас будет авиационная поддержка.

– Быстро разложить полотнища, – ответил Катуков. – Еще по нам врежут чего доброго, что им там видно сверху…

Он не успел договорить, как с севера донесся нарастающий гул, и из-за леса выскочила шестерка одномоторных самолетов. Такие комбригу видеть пока не приходилось: остроносые, с длинными фюзеляжами и широкими крыльями, с горбом высокой кабины, они летели, едва не цепляя подвешенными бомбами деревья.

– Штурмовики! – Никитин вынужден был повысить голос, чтобы перекрыть шум моторов. – Ил–2!

Работники штаба спешно выкладывали на земле условный знак из белых полотнищ, «илы» сделали круг над полем и, набрав высоту, атаковали немцев. Между боевыми порядками гитлеровцев и окопами мотострелков было не больше двухсот метров, но самолеты ухитрились уложить ракетные снаряды и бомбы, не задев своих. Насколько было видно с КП, ни одного танка штурмовики не уничтожили, но психологический эффект их атаки был очень сильным: противник остановился, его солдаты залегли, ища убежища от воющей смерти. Пронесшись над полем, «илы» выложили вторую порцию бомб туда, где по прикидкам Катукова должны были быть позиции немецкой артиллерии, затем вернулись и проштурмовали из пушек и пулеметов залегших пехотинцев противника. Этого немцы уже не выдержали, пехота начала отходить к бронетранспортерам, танки пятились, отстреливаясь. Штурмовики сделали еще один круг над полем и ушли на восток, при этом один сильно дымил и отставал от товарищей.

Бой был окончен, и полковник посмотрел на часы, чтобы засечь время.

– Никитин, сколько на твоих? – спросил Катуков.

– Четырнадцать часов сорок пять минут, – оторвался от телефона начальник оперативного отдела.

– Надо же, – пробормотал комбриг, – а я уж думал – часы убил. Почти три часа дрались.

– Командир мотострелков докладывает о потерях. – Никитин опустил трубку и посмотрел в глаза полковнику: – В батальоне осталось триста активных штыков, орудия уничтожены, половина пулеметов – тоже. Рафтопулло потерял два легких танка сгоревшими и один поврежденным. «Тридцатьчетверки» целы все, но противотанковых пушек у нас не осталось.

– Так. – Михаил Ефимович снял шапку, подставив мокрую голову холодному осеннему ветру: – Значит, подведем итоги: без артиллерии противостоять мы им можем, по существу, только новыми танками. Черт, плохо. Где комиссар?

Бойко атака застала на позициях мотострелков, и, поскольку уходить посреди боя было неприлично, он остался там до отхода немцев, слегка оглох на оба уха и теперь говорил преувеличенно громко.

– Ну каша, на Украине такого не видел. – Шинель комиссара, всегда тщательно вычищенная, даже щегольская, теперь местами приобрела неопрятный рыжий цвет. – Ты представляешь, сам одного срезал! Бойца рядом убили, я в его ячейке сидел, так я винтовку взял, смотрю, бежит субчик… – Он махнул рукой. – А вообще, ужасно, пехота вообще стрелять не умеет, лупит в белый свет как в копеечку. – Он зло сжал кулаки: – Да, у них артиллерия, бомбардировщики, но все равно, посмотреть – перед окопами ну десятка полтора-два трупов, от силы, валяется, а у нас…

– Из батальона докладывают, что уничтожено около сотни гитлеровцев, – невозмутимо сообщил Никитин.

– Да они там совсем страх потеряли, – вышел из себя комиссар. – Какая сотня?

– А вот такая. – Катуков изобразил руками, как полтора десятка превращаются в сотню. – И наверх, кстати, тоже сотня пойдет. Объяснять надо, почему?

– Да неплохо бы, – нахмурился комиссар.

– Во-первых, – спокойно начал полковник, – люди имеют привычку верить в то, что говорят, даже если изначально знали, что это неправда. Боевой дух мотострелков ронять нам резона нет, так?

– Понял, – устало кивнул Бойко и привалился к стенке окопа: – Ну и потеря сорока процентов личного состава без нанесения существенного урона противнику – это ведь тоже нехорошо, а? Так что командованию лучше представить другую картину?

– Если хочешь, доложим все как есть, – пожал плечами полковник

– Да ладно, – вздохнул комиссар, – я все понимаю.

– Что Гусев? – спросил полковник у Никитина, чтобы сменить тему.

– Капитан Гусев докладывает, что в данный момент прорвался через брод у Богослово и сейчас собирается пройти вверх по течению притока Оптухи в направлении на Протасово, там должен быть еще один брод. Соединился с ротой Тульского батальона, той, что находилась у Богослово, и теперь спрашивает, куда выводить группу.

– Пусть выходит к деревне Первый Воин, – приказал Катуков.

– Опять отступаем? – нахмурился Бойко.

– Да, представь себе, – раздраженно ответил Михаил Ефимович. – Ты видел сегодняшний бой, какой вывод из него сделал?

– Ну… – задумался комиссар, – у нас мало пехоты и артиллерии.

– У нас ОЧЕНЬ мало пехоты и НЕТ артиллерии, – поправил его комбриг, – фактически сегодня их остановили «тридцатьчетверки», ну и штурмовики, конечно. Но немцам уже известна наша позиция здесь.

– И что? – Комиссару, похоже, было подозрительно любое отступление.

Мимо КП прошел один из танков Рафтопулло, тонкая броня башни пробита в нескольких местах, на моторном отделении сидел танкист и придерживал за плечи раненого товарища. Тот, похоже, терял сознание, его лицо было замотано бинтами так, что видны были лишь глаза, на белой повязке проступали пятна крови. Комдив проводил взглядом изуродованный танк и снова повернулся к комиссару:

– Ты заметил, как они действуют? Разведка, концентрация сил, затем удар. Наши позиции и силы здесь, под Казнаусевом, им известны, завтра они просто подтянут еще сил и раскатают нас в блин. Если мы отойдем за Лисицу, то, во-первых, им придется начинать все сначала – проводить разведку, перемещать артиллерию – на это уйдет некоторое время, во-вторых, мы будем обороняться за водной преградой и встанем на высотках.

– Ну что же, ты командир, – кивнул Бойко.

– От Бурды что-нибудь есть? – спросил полковник у Никитина.

– Продолжаем вызывать, но связь установить не удалось, – ответил капитан.

– Не могли же они пропасть без следа, – в сердцах сказал Катуков. – Ладно, будем надеяться – вырвутся.

* * *

– Васька, – крикнул старший лейтенант, надавливая на правое плечо водителя.

Танк повернул вправо и проломился через какой-то забор. Похоже, здесь находился колхозный выпас, во всяком случае довольно большой участок когда-то огородили со всех сторон. Сейчас здесь все было изрыто снарядами, и по истерзанной земле носилась туда-сюда машина старшего лейтенанта Петрова, время от времени останавливаясь, чтобы отправить снаряд в сторону деревни. Танк выполнял очень важную задачу – отвлекал на себя огонь противотанковой батареи противника, что была укрыта на восточной окраине Домнино. Тридцатисемимиллиметровые пушки батареи, к счастью, на таком расстоянии броню танка не пробивали, и это было хорошо, потому что старший лейтенант насчитал уже восемь попаданий, каждое из которых отшибало броневую крошку с внутренней стороны. Помимо Петрова, в этом представлении участвовал еще и взвод лейтенанта Кухаркина, машины то скрывались за изгородями или уходили в лесок, то появлялись на открытом месте и вызывали на себя немецкий огонь. Все это хитрое маневрирование имело целью отвлечь немцев от железнодорожного и автомобильного мостов через Оптуху, через каковые мосты старший лейтенант Бурда планировал ворваться на северную окраину села Домнино и уничтожить засевших в селе немцев. KB и второй взвод «тридцатьчетверок» вместе с ротой мотострелков сосредоточивались в лесу возле мостов, а Петров и Кухаркин имитировали бурную деятельность на противоположной окраине деревни. Наконец над лесом взвилась ракета, и Петров приказал водителю отводить танк назад, теперь Кухаркин должен был перебросить свои танки к мосту, чтобы прикрыть отход комроты. В селе тем временем шел ожесточенный бой, в двух местах разгорались пожары, причем в одном месте в небо поднимался столб густого черного дыма, явно от горящей резины и масла. Через полчаса из деревни вышла пехота и, двигаясь перебежками, отступила на свой берег, за ними выскочили две «тридцатьчетверки», затем еще одна, последним, пятясь, отходил KB Бурды, обстреливаемый немецкой артиллерией. Их никто не преследовал, и через некоторое время танки собрались за лесом. Петров наскоро расспросил Загудаева, что же произошло в деревне, и политрук ответил, что на главной улице «тридцатьчетверки» попали под жестокий обстрел, потом столкнулись с немецкими танками. Сколько было танков, сказать точно никто не мог, один сожгли, влепив с испугу сразу несколько снарядов, после чего осторожный Бурда приказал отступить. В результате атаки был уничтожен один танк, легкий или средний, сказать сейчас было нельзя, одни говорили, что это был Т–4, другие, в том числе сам Загудаев, считали, что им попался Т–2, кроме того, Ивченко протаранил грузовик, а сам Бурда расстрелял противотанковую пушку. Пехота выступила несколько бледнее, возможно потому, что немцы быстро отошли под ударом танков. Во всяком случае, мотострелки захватили пулемет и несколько винтовок. Главное, что ни танкисты, ни пехотинцы потерь не понесли. Теперь предстояло решить, что делать дальше, Петров, который незаметно для себя стал начальником импровизированного штаба группы, был вызван на военный совет вместе с Загудаевым, командирами танковых взводов и старшим лейтенантом – комроты мотострелков.

– В общем, я решил прорываться к своим, – сказал Бурда с ходу. – Вся эта наша партизанщина до добра не доведет.

– А по-моему, мы воюем хорошо, – возразил политрук – Немцев бьем, сами потерь не имеем.

– Пока не имеем, – заметил Петров. – Пока у них до нас руки не дошли, но дело не в этом. Слышали канонаду сегодня днем?

– Да слышали, – ответил вместо комиссара комроты, – там дерется бригада, а мы здесь заняты, по существу, мышиной возней.

– Значит, отходим? – уточнил Загудаев.

– Да, – кивнул Бурда, – до вечера держим их здесь, к тому же надо постараться повредить хотя бы один мост. С наступлением темноты начинаем движение на Протасово, а оттуда – на Первый Воин.

– Не слишком большой крюк нарезаем, Александр? – спросил комиссар. – Эдак и до Тулы доедем…

– В самый раз, – усмехнулся Бурда. – Если бригада отступила после сегодняшнего боя, следующий естественный рубеж обороны – Лисица. Лучше пройдем пять километров из своего тыла к передовой, чем влетим в самое кубло. Ладно, совет окончен, по машинам, товарищи. До вечера мы их на эту сторону не пропустим.

6 октября 1941 г.

– Что, нервничаешь? – не выдержал комиссар, наблюдающий, как полковник в третий раз подходит к столу с разложенной картой.

– А ты нет? – Катуков в который раз прокручивал в голове план предстоящего сражения, стараясь понять, что он мог упустить.

Утро шестого октября порадовало комбрига низкой облачностью и промозглым мелким дождем – атак с воздуха можно было не опасаться. Почти все имеющиеся в наличии силы бригады оседлали шоссе Мценск – Орел, заняв позицию на высотах за речкой Лисица. Прямо перед шоссейным мостом отрыл окопы мотострелковый батальон, левый фланг должна была удерживать рота Тульского батальона при поддержке четырех танков. Правее участок от железной дороги до Оки будет удерживать сосед – полк НКВД. Накануне в бригаду прибыл противотанковый дивизион – личный резерв комкора Лелюшенко, «сорокапятки» разместили на позициях мотострелков. 2–й танковый батальон капитана Рафтопулло укрылся в роще за пехотинцами. Имевшиеся в наличии пять «тридцатьчетверок» и три KB встали в засады, еще четыре под командой старшего лейтенанта Лавриненко снова отошли в личный резерв полковника. Что возможно – сделано, и все же уверенности у Катукова не было – противник был слишком силен, не только артиллерией, авиацией, пехотой. Немцы умели воевать, причем гораздо лучше, чем он сам и его бригада, скорость и автоматизм, с которыми они перегруппировывались, поддерживали друг друга огнем, меткость их стрельбы, уверенность и напор гитлеровской пехоты – все было выше всяких похвал. Да, враг воевал лучше, полковник не мог это не признать, но что это меняло? Комбриг имел боевую задачу и был обязан выполнить ее во что бы то ни стало, прочее значения не имело.

Артиллерийская подготовка началась в девять утра, обстрел был сильнее, чем накануне, позиции мотострелкового батальона скрылись в дыму, земля дрожала, и под прикрытием этого огня немцы начали атаку. Железнодорожный мост саперы взорвать успели, но шоссейный был захвачен стремительным броском немецких танков с десантом на броне, Михаил Ефимович мог только наблюдать в бессильной ярости, как противник разворачивается в полутора километрах от его позиции – помешать ему он не мог. В этот раз кулак, собранный гитлеровцами, был впечатляющим: три десятка танков, свыше батальона пехоты. Катуков понял, что наступил момент истины. У него имелось семь «сорокапяток», полтора десятка БТ и главный его козырь – двенадцать новых танков – с этими силами комбриг должен был не пропустить врага в Мценск

Немцы уже подошли на дистанцию прямого выстрела, и противотанковые пушки артдивизиона открыли огонь. «Сорокапяткам» удалось повредить один из вражеских танков, прежде чем все они были уничтожены ответным огнем. Два БТ, вкопанных в землю среди окопов мотострелков, уже горели, еще пять минут, и немцы ворвались на позиции мотострелкового батальона. Пехота, двигаясь вместе с танками, методично вычищала окопы, очаги сопротивления расстреливались из танковых пушек и забрасывались гранатами, то тут, то там над стрелковыми ячейками вставали языки пламени – немцы применяли огнеметы.

– Командир мотострелкового батальона докладывает: потеряны все орудия, до половины личного состава, держаться сил больше не имеет, – сообщил Никитин.

– Пусть держится зубами, – жестко сказал Катуков. – За нами не Мценск и даже не Тула. За нами Москва! Всем засадам – огонь по противнику. Гусеву – выдвигаться немцам во фланг.

Вчера вечером, организуя оборону бригады, Михаил Ефимович полагал, что организованным огнем мотострелков и танковых засад удастся отсечь немецкую пехоту от танков. Но угловатые серые машины не собирались отрываться от своих солдат, они давили красноармейцев в окопах, уничтожая батальон, и спасти положение могли только танкисты. Катуков планировал подпустить немцев ближе, но те не собирались подходить ближе, пока не расправятся с его мотострелками, и танки бригады вступили в бой раньше намеченного. Первыми контратаковали БТ, их «сорокапятки» смогли лишь повредить две немецкие машины, и за этот успех Рафтопулло заплатил тремя своими машинами, вспыхнувшими, как факелы. Но затем до врага добрались «тридцатьчетверки», и картина мгновенно изменилась: стреляя с коротких остановок, то отходя за дома, то появляясь снова, они за полчаса сожгли четыре танка противника и повредили еще три, заставив гитлеровцев отступить, оттаскивая поврежденные машины к мосту. Впрочем, немцы отреагировали мгновенно: сразу за мостом были развернуты две зенитные пушки, сразу сместив баланс в свою сторону. За пять минут батальон Гусева потерял три «тридцатьчетверки», командирский KB был тяжело поврежден, самого капитана вытащили из башни оглушенного, но живого, без единой царапины. Положение спас Лавриненко: маскируясь дымом горящих домов, он подобрался к мосту на километр, и двумя снайперскими выстрелами уничтожил оба орудия. На позициях мотострелкового батальона продолжался бой, танки перестреливались с дистанции в четыреста-пятьсот метров. Враг потерял еще одну машину уничтоженной, три подбитые были взяты немцами на буксир и уже оттаскивались назад.

Бой продолжался уже три часа, и основной силой в нем были танки. Пехота бригады понесла чудовищные потери, фактически мотострелковый батальон был небоеспособен, и вся тяжесть сражения легла на танкистов Гусева и Рафтопулло. «Тридцатьчетверки» и БТ трижды ходили в атаку, оттесняя немцев к мосту, потери росли, но бригада еще сохраняла боеспособность, большую часть подбитых машин ремонтники смогли эвакуировать. Два раза советские и немецкие танки подобно коннице древних времен проходили сквозь боевые порядки друг друга, вступали в поединки: танк против танка, танк против пушки. Точку в бою поставил Лавриненко: обойдя по приказу комбрига лес севернее шоссе, он со своим взводом сумел прорваться к мосту, подбить средний танк и уничтожить два тяжелых орудия. После этого старший лейтенант отвел свои «тридцатьчетверки» за лес, прежде чем гитлеровцы сумели сконцентрировать на нем огонь.

К 16:00 немцы начали отход за реку. Катуков отвел танки на исходные позиции, сил преследовать противника уже не оставалось, нужно было заправить танки, пополнить боезапас. Многие экипажи потеряли людей убитыми и ранеными, нужно было произвести замену из тех танкистов, что лишились своих машин. Комбриг постоянно получал сообщения о потерях.

– В мотострелковом батальоне осталось сорок активных штыков, – сообщил Никитин.

Капитан казался железным – несмотря на чудовищное напряжение боя, оперативный отдел работал словно налаженный автомат, принимая и обрабатывая информацию, чтобы представить полковнику точную картину сражения.

– В противотанковом дивизионе из двенадцати орудий потеряно семь. Уничтожено два средних танка, один Т–34 и один KB повреждены, восстановят не раньше, чем через сутки. Рафтопулло потерял четыре БТ сгоревшими и два поврежденными.

Потери были чудовищными, цена победы оказалась слишком высокой.

– Еще один такой бой, – пробормотал Катуков, – и от бригады ничего не останется. Составь донесение командующему корпусом, напиши, что я прошу переподчинить мне полк НКВД. А здорово, Миша, опять атаку отражал?

Комиссар вошел в избу и тяжело сел на табурет.

– Я говорил с уцелевшими бойцами мотострелкового батальона, – глухо начал Бойко. – Знаешь, там был младший лейтенант, его взвод потерял две трети бойцов, но он с оставшимися удержал позицию, даже повредил легкий танк, танкисты потом добили. Знаешь, он плакал.

– Ничего удивительного. – Катуков наклонился над картой, пытаясь понять, хватит ли ему сил удержать эту позицию. – В бою держался на силе воли, а теперь отпустило.

– Ты не понял, – сказал комиссар. – Он плакал от злости. Он видел, как немцам сдавались бойцы соседнего взвода.

– Вон что. – Полковник выпрямился, аккуратно положив линейку поверх карты: – Ну, это уже по твоей части.

– Я знаю, – горько ответил Бойко. – Где-то я недоработал.

– Брось, – поморщился Катуков, – ты так говоришь, будто стоит только произнести пламенную речь – и все враз сделаются героями. Это уж каждый сам для себя решает, и потом, этот твой младший лейтенант – он же не сдался? Что там, Никитин?

Капитан положил телефонную трубку, и комбриг вдруг увидел, что обычно спокойный начальник оперативного отдела просто сияет:

– С левого фланга сообщают – к ним вышел Бурда.

– С чем вышел, – вздохнул полковник, – рожки да ножки, небось?

– Вся группа, – улыбнулся Никитин, – восемь танков, рота мотострелков, даже грузовик трофейный пригнали.

Катуков расхохотался, чувствуя, что напряжение, державшее его за горло весь день, понемногу отпускает:

– Интересно, чем они там занимались? А ну, давай его сюда.

7–8 октября 1941 г.

– Что-нибудь есть из корпуса? – спросил Катуков, снимая кожаное пальто и ставя его в угол.

От дождя кожа намокла, и пальто, и без того тяжелое, словно налилось свинцом. Сегодня с утра они с начальником штаба объезжали новый рубеж обороны, на два километра восточнее предыдущего, и оба промокли до костей. Бригада по-прежнему седлала шоссе, занимая позиции по линии Ильково – Головлево – Шеино, скоро эти деревеньки, как раньше Ивановское, Казнаусев и Первый Воин, станут полем боя и тоже превратятся в груду развалин.

– Есть, – донеслось из угла.

Голос был знакомый, и полковник встал по стойке «смирно».

– Товарищ командующий…

– Вольно. – Лелюшенко усмехнулся: – Садись, Михаил, разговор будет долгий.

Катуков напрягся, вчера ночью он получил весьма неприятную телефонограмму от Федоренко. В ответ на просьбу переподчинить бригаде полк НКВД начальник ГАБТУ едко указал на то, что у полковника уже был мотострелковый батальон, от которого на сегодняшний момент осталось сорок штыков, и в заключение потребовал ежедневно представлять полноценные донесения о ходе боевых действий. Замечания, конечно, были справедливые, но легче от этого не становилось, и теперь Михаил Ефимович с тревогой ждал, что же ему скажет комкор.

– Действия бригады оценены высоко. – Сказав это, Лелюшенко замолчал, словно ожидая реакции Катукова.

– Кем оценены? – спросил комбриг.

– Мной, – генерал улыбнулся, – и Ставкой.

– Ставкой?! – Комбриг не мог сдержать удивления.

– Да. – Лелюшенко похлопал Катукова по плечу: – Просьбу твою я удовлетворяю – тебе придается полк пограничников полковника Пияшева, а также батарея гаубиц и батарея дивизионных орудий. Кроме того, гвардейские минометы капитана Чумака будут действовать в твоих интересах, хотя тебе не подчиняются.

Гвардейские минометы появились на позициях бригады вечером шестого октября. Капитан Чумак сказал, что может дать только один залп, и потребовал, чтобы ему указали цель. Комбриг пожал плечами и приказал Кульвинскому распорядиться. Начштаба предложил нанести удар по большой лощине за деревней Каменево – там вроде бы наблюдалось движение, то ли немцы там сосредоточивались, то ли, наоборот, использовали низину как прикрытие для отхода. Чумак некоторое время производил какие-то расчеты, затем долго играл углами возвышения направляющих, больше всего походивших на дырчатые рельсы. Одновременно с этим артиллерист посоветовал предупредить бойцов в окопах, дабы избежать паники, Катуков в ответ хмыкнул, но просьбу исполнил. Наконец все было готово, и Чумак сообщил на КП, что сейчас будет стрелять. – Каков наглец, говорит «Держитесь там за что-нибудь», – усмехнулся Бойко. – Ну пусть дает, посмотрим…

И капитан дал. Выскочивший из избы комбриг не мог не признать, что залп реактивных минометов выглядит, по меньшей мере, впечатляюще: десятки огненных стрел прочертили ночное небо, их полет сопровождался чудовищным ревом и шипением. Катуков почувствовал, что ему и впрямь хочется броситься на землю, в горящих снарядах, что рвали ночь с выворачивающим душу воем, было что-то по-настоящему жуткое, они казались живыми, и от этого становилось не по себе. Ракеты летели по заметно различающимся траекториям, было очевидно, что применять это оружие можно только по площадям. Через несколько секунд над лощиной загрохотало и в небо ударили столбы огня, казалось, вспыхнула сама земля. Отстрелявшись, капитан извинился, что не может задержаться, моментально свернул батарею и уехал в неизвестном направлении, в лощине тем временем что-то сильно горело и время от времени взрывалось. – Не знаю уж, накрыли они там что или нет, – сказал наконец ошарашенный комиссар, – но даже если нет, думаю, обделались немцы капитально, надо же, какая бандура страшная…

Известие о том, что самоуверенный капитан будет время от времени постреливать по немцам, не могло не радовать, такое оружие наверняка здорово ударит противнику по нервам, если даже не нанесет серьезных потерь…

– В общем, давай, полковник, Ставка на тебя надеется. Начала прибывать 6–я гвардейская дивизия, нам нужно еще хотя бы три дня…

Лелюшенко уехал в девять утра, а буквально через полчаса на КП бригады появился полковник Пияшев. Командир полка НКВД по званию был равен комбригу, но, похоже, его это не смущало. Оказалось, что полк набран в основном из пограничников, и Пияшев предложил использовать особые таланты защитников границы.

– Формируем диверсионные группы и пускаем их в обход населенных пунктов. – Полковник показал на карте, где именно целесообразно пускать диверсантов. – Убиваем сразу двух зайцев: во-первых, ребята проведут глубокую разведку противника, добудут языков, во-вторых, будут действовать немцам на нервы.

– Каким образом? – спросил начштаба Кульвинский.

– Резать их будем. – Полковник с улыбкой провел ребром ладони по горлу, показывая, как его пограничники будут резать фашистов.

– Чем вы там, на границе, занимались? – мрачно спросил Катуков.

– С кем поведешься, – вздохнул полковник – Соседи-то у нас те еще…

* * *

Седьмое и восьмое октября прошли спокойно, диверсионные группы Пияшева обнаружили, что противник отошел за Оптуху и перегруппировывает силы. Два дня шли непрерывные дожди, причем восьмого к ним прибавился снег, проселочные дороги развезло так что машины по оси погружались в жидкую грязь. Так или иначе, немцам будет нужно шоссе, но обойти бригаду они попытаются обязательно. Катуков понимал, что распутица не сможет остановить врага, хотя крови ему попортит изрядно. Его люди тоже страдали от холода и сырости, вода собиралась в окопах, невозможно было развести костер, и красноармейцы по очереди ходили в избы, чтобы погреться.

9—10 октября 1941 г.

В ночь на девятое октября немного развиднелось, и полковник понял, что утром следует ожидать немецкого наступления. Утром снова ненадолго заморосило, но было ясно, что затишье кончилось. В 9:00 немцы атаковали центральные позиции бригады на высотах восточнее деревни Первый Воин. Началось третье сражение за Мценск. Гитлеровцы продвигались вперед при поддержке артиллерии и пикировщиков, но теперь Катукову было чем ответить, и приданные батареи вступили в артиллерийскую дуэль с немцами. В 10:00 над полем боя появились штурмовики, и Катуков впервые с начала войны увидел, что такое настоящая авиационная поддержка. Немцы выдвигались к месту сражения по шоссе, по обе стороны которого расстилались поля непролазной грязи, не свернуть, не рассредоточиться. Это была идеальная цель, и «илы» буквально повисли над ней. Восьмерка сменяла восьмерку, пусть летчикам не хватало боевого опыта и меткости, они с лихвой возмещали его дерзостью и упорством, снова и снова заходя на дорогу, стреляя по бронетранспортерам, грузовикам, людям. Немецкое продвижение замедлилось, но остановить атаку не удалось.