Текст книги "Первые ласточки"
Автор книги: Иван Истомин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
– А ведь верно – сходкой лучше решать!
– Югыд-би, якуня-макуня! Лампочка Ильича!
– Записать бы холосо было!..
– Правильно! Крепко записать и отправить бумагу-документ в Обдорский райком или райисполком! Пусть знают-ведают – мужевские люди ни за что не хотят жить по старинке! Надо помочь им завести югыд-би! Все, конец! – Варов-Гриш сел на край сцены, достал кисет и стал закуривать.
Куш-Юр позвал Писаря-Филя, чтоб было честь по чести официально и документально. Писарь-Филь зажег лампу и, склонив набок голову, стал писать под диктовку Куш-Юра:
1. Просить Обдорский районный исполнительный комитет оказать сходке села Мужи, посвященной пятидесятипятилетию со дня рождения Владимира Ильича Ленина, помочь в следующем:
а) в постройке электрической станции, чтоб был югыд-би – светлый огонь;
б) в установке радиотелеграфной мачты, как в Обдорске;
в) в посылке для этого в Мужи нужных мастеров-умельцев;
г) строительный лес и подвозку его к указанному месту в нужном количестве берем на себя, то есть на жителей села Мужи. Без-воз-мезд-но! И свое-врем-менно!
2. Построить также своими силами пять мостов через овраги в с. Мужи. А также уложить деревянные тротуары.
Писарь-Филь старался, брызгало чернилами перо царапая бумагу.
Стали голосовать – кто «за», кто «против», и тут подняли шум – ничего не разобрать.
– Тихо! – призывал Куш-Юр. – Говорите по порядку… Вот ты почему против?
– Я не супротив югыд-би али радиво, – отвечал мужик со второго ряда. – Я противу энтого… как его… чтоб безвозмездно. Платить нам надо! Жизнь на бесплатно не держится.
– Писать? – спросил Писарь-Филь. – Прения писать?
– Так я же говорил – тогда не дадут ничего строить! – повторил Куш-Юр. – Ответят – в лесу живут, а лесу пожалели на дом и на мачту! Куда это годится, миряне-зыряне. Ведь лес – это наша за-бо-та, товарищи!
– Ладно! – слышался чей-то голос. – Это, положим, можно, коли будет лошадь. А мосты-то на что? Я у воды живу!
– А ежели в конец села пойти? Не-эт… Скажи лучше – мачту чтобы покороче сделали. Упадет ведь! Раздавит!
– Э-э, якуня-макуня! Мне вот избу надо построить, лес возить! А тут – нате!.. – разводил руками Гажа-Эль.
Сенька Германец тоже лепетнул:
– Вот беда-то! Желебец – не лошадь! Не успею возить лес!..
Все засмеялись – ждать еще решения Обдорска, не сразу ведь начинать.
– К тому времени будет как раз конь! – ответил Варов-Гриш, сидя на краю сцены. – Придет обязательно ответ! А Гажа-Элю мы поможем избу поставить.
Еще раз пришлось голосовать за резолюцию – единогласно. Только Озыр-Митьки да Квайтчуня-Эськи с дружками не было. Выскользнули, как налимы между жердями тына.
– Советская власть заставит их подчиниться решению мирян! – твердо заявил Куш-Юр.
Глава 5
«Чайная» вода
1
Неделю на селе никто не работал: Пасха.
Гриш решил передохнуть денек. Одетый, лежал он поверх одеяла и лениво размышлял: «Какой к черту праздник насухую? Даже браги нет. Однако нет худа без добра: голова не болит назавтра. Вот только заняться нечем, а спать неохота. Нагрянет вот поп, спросит, почему не бываю в церкви. Лучше пойти куда-нибудь. Пускай принимает Елення. Она причащалась. Уйду-смотаюсь, однако».
– Схожу проветрюсь, – сказал Гриш жене, уходя из дому.
Елення засмеялась:
– Еще мало проветрился! Черным стал от солнца… Скоро придет батюшка…
– Э-э, – махнул рукой Гриш и вышел из избы.
Было солнечно и безветренно – на малице шерстинка не шелохнется. Колокольный звон весело метался над селом: звонарь Тихэн-дурачок старается вовсю.
– Ишь, каналья, – усмехнулся Гриш, – вроде «Барыню» наяривает на колоколах! Никакой благости…
«А не прокатиться ли до Живун-озера? – подумал он. – Там вода живая из родников-живунов и окуни водятся. У зимы глотка прорва – неча есть стало. Ей-богу, должны там быть рыбаки! Партийцы да комсомольцы наверняка рыбачат – им Пасху не справлять. Помогу закинуть под лед невод и буду с рыбой на варево». – И Гриш пошел запрягать коня.
Дороги, похоже, были из конского навоза. Нарта-сани тащились тяжело, будто из полозьев торчали гвозди. На обочине дороги лежал изъеденный солнцем снег, хлюпала вода.
На околице села Гриш остановил коня:
– Ну, хватит, детки, кататься. Хорошего-пригожего, говорят, помаленьку-потихоньку.
Февра и Федюнька нехотя слезли с нарты, а Илька, довольный, остался сидеть.
– Потом, Илька, расскажи все-все, что видел! – попросила сестра.
– Конечно, расскажу, – засмеялся Илька.
Гриш тронул вожжи, но тут навзрыд зарыдал Федюнька:
– Возьми меня, папочка. Возьми, долегой!..
– Тпру-у! – Гриш остановил Карько и вздохнул: – Надо взять. Иди!
– Иди скорее! – обрадовался Илька.
Дорога тянулась на север до самого поворота Малой Оби и пересекала ее по льду, выходя на правый берег. Проехали по извилистой протоке и выбрались наконец на озеро. На середине озера виднелись люди и несколько лошадей.
– Есть народ! Стараются-копошатся! – Гриш расплылся в улыбке.
– Хорошо! – воскликнул Илька.
– Холесо! – лепетнул и Федюнька.
– …Ага, попались! Нарушаете Пасху! Арестовать – конфисковать рыбу в мою пользу!
– О, Варов-Гриша лешак привел! – оторвался от лунки Куш-Юр. – Вот тебя надо арестовать, бездельника! Вуся!
– Вуся! Осенью – осетра не хотим, а весной рады окуню.
– Не наш это праздник! – горячо заговорил комсомольский вожак Вечка. – Мы – работники всемирной великой армии труда! Скидывай быстрее малицу! Помогай!..
На льду лежала большая куча ханжанг-хула – разрисованной рыбы, окуней.
Собирались сделать новую тонь. Варов-Гриш радовался:
– Еду и думаю-гадаю: не напрасно ли? Ан нет, повезло… Федюнька, иди сюда! Возьми ханжанг-хул, отнеси Ильке, ему веселее будет!..
Федюнька подошел, но рыбу не взял – живая, шевелится.
– Кусается…
– Эх ты, чудак-рыбак… – Гриш положил ему несколько окуней в подол малицы. – Неси!..
– Чудак-рыбак! Рыбу ловит, но не ест, а сдает ее в рыбтрест! – улыбнулся Евдок, двенадцатилетний сынишка хозяйки Куш-Юра.
– Вон чо знает!.. – засмеялись рыбаки.
– Сам, что ли, сочинил? – удивился Куш-Юр.
– Сам… А почему ты, дядя Гриш, не пошел работать в рыбтрест? Был бы начальником.
– Я-то? Да ведь рыбтрест только летом. Да и не тянет в начальники. Вот начнем строить югыд-би – пойду туда рабочим.
– О-о, югыд-би! Это ты, Варов-Гриш, здорово придумал, – откровенно позавидовал Вечка.
Илька и Федюнька рассматривали окуней, брошенных возле саней-нарты.
– Смотли – живые, – удивлялся Федюнька.
– Папа говорил – икряные, – разглядывал окуней Илька.
– Ну да, икляные.
– Икр-ряные надо говорить. Кррр!..
– Карр! Карр! Карр!.. – вдруг раздалось над их головами.
Оба увидели пролетавшую ворону.
– Карр! Карр!.. – наперебой принялись передразнивать птицу.
– Карр! – сердито оглянулась ворона и, взъерошенная, села.
И вдруг крикнул Федюнька:
– Ой!.. Каррр – получается!!
– Получается! Получается! – хвалил Илька. – Ну-ка, говори – каррр!
– Каррр!.. Каррр!.. – повторял Федюнька, испуганно тараща глазенки и не веря, что преодолел то непонятное, на чем так долго спотыкался. – Каррр, – прокатывалось горошком в его горлышке.
– Ура-а-а! – ликовал брат.
– Уррра-а-а! Каррр! Каррр!.. – наслаждался Федюнька. Он кинулся к отцу, беспрерывно повторяя: «Урра, карр».
Варов-Гриш, услышав Федюньку, изумился:
– Ты что кричишь?
– Карр! Уррра! Каррр!..
– Карр? Мать родная!.. – Гриш бросил невод. – Посмотрите-полюбуйтесь! Выговаривает!
– Каррр! Уррра-а-а!.. – ворковал Федюнька.
– Как научился?
– Летела ворона и гаррркнула, а Илька как ррраз дррразнил меня «гнилым языком»!
– А скажи-ка – «рыба».
– Рррыба.
– «Варов».
– Варрров.
– Скажи – «Гриш», – попросил Вечка.
– Грриш… Варрров-Гррриш…
– Ну дела! Помогла ворона! – хохотали все.
…Когда Гриш ехал обратно, все трое вспомнили как ворона выучила Федюньку.
– Папа, там кто-то идет, – показал Илька. – Во-он, видишь?
– Вижу. Кто же это идет-бредет пешком в такую даль?
Федюнька тоже вытянул шею, вглядываясь.
– Это Сенька-Герррманец, – остреньким взглядом узнал Федюнька.
– Германец! – подтвердил брат.
– Ты это куда отправился пешком? – Гриш остановил коня.
– Ба!.. Здлавствуйте!.. Далеко ездили? – заморгал Сенька.
– Везем ханжанг-хул. И ты, видать, тоже за этим, – Гриш кивнул на пустой мешок в руках Сеньки.
– Конесно. Дай, думаю, схозу-ка напоследок за хандзанг-хулом. Мозет, кто-нибудь неводит из палтейцев. Лыбки залаботаю…
– Ррыбки зарработаю, – поправил Федюнька. – У тебя не выходит…
Гриш и Илька засмеялись, а Сенька часто-часто заморгал ресницами.
– Вот здолово! Где это ты научился так говолить?
– Там! На озерре… У ворроны!
– Значит, есть лыбаки? Не зля иду? – с надеждой спросил Сенька.
– Есть, Куш-Юр там. А ты, пожалуй, не ходи в такую даль. Возьми у меня окуней. Хватит, еще останется! Садись, Сенька, в нарту.
2
Прилетели трясогузки – ноги тонки, да лед ломают. Значит, приближалась «чайная» вода, годная для питья после тухлятины-загара. Люди радовались – теперь можно вдоволь пить чай и варить любое варево. Все высыпали на берег посмотреть появление «чайной» воды. Она показалась по эту сторону верхнего мыса, свободного от ледохода. Все больше и больше ширилась она, ярко сверкая во всю Малую Обь.
– Вот и «чайная» идет. – Елення, в легкой малице и бахилах, подтащила на нарточке Ильку повыше, за крайний амбар, оттуда видно было хорошо. – Наконец-то!
– «Чайная»! «Чайная»!.. – повторяли шумно и Илька, и Февра, и Федюнька, а Белька только виляла хвостом. Февра была с ведром, чтоб дождаться чистой воды и зачерпнуть ее для самовара.
Елення предупредила:
– Еще, поди, ждать долго. Посмотрим хоть на ледоход…
А ледоход шел вовсю. Уже давно минули Мужи зимние речные загородки, разделенные пополам длинным и узким островком, что был против села. Местами лед дыбился, льдина наползала на льдину. А вверху то и дело летели на север лебеди, гуси, утки, чайки… Освещенные вечерним низким солнцем, они казались то розовыми, то бронзовыми и чуть не задевали людей на берегу. Ребятишки махали им, возбужденно шумели, а кое-кто из мужчин вышел на берег с пищалем-ружьишком. Только, пожалуй, не добыл никто – нету заберегов, все загромоздило льдом до самой горы, а стреляли бесполезно – не добраться до птицы.
«Папа бы добрался или Бельку послал бы», – подумал Илька, жадно глядя на вереницу низко летящих уток.
А Варов-Гриш в этот поздний, но светлый час строил избушку. Сенька Германец помогал пилить тес и плахи. Торопились покрыть крышу, потолок и пол настелить, а уж осенью после путины вставить рамы и сложить печь. И – новоселье.
– Гажа-Эль, чай, тоже пыжится-старается. – Гриш, то замедляя, то убыстряя ход продольной пилой, стоял внизу козел. – Но что-то не тюкает, не слышно. Видно, кончил на сегодня.
– Мозет быть, – лепетнул Сенька, стоя вверху на двух бревнах. – Выпимши, поди.
– Подпрыгни-погляди!.. Нет, он теперь не пьет, не пил даже в Пасху. И правильно – надо беречь копейку. Петул-Вась говорил – при первом пароходе откроется в Мужах хлебозапасная мир-лавка. Все будет там, что душе угодно. Эль уже спрашивал у него в долг на еду, пока строится. Обещает Василий.
– Вот мне бы тоже поплосить в долг, – вздохнул Сенька. Он в старой коротенькой малице, в поношенных бахилах. – Не даст, навелно.
– Тебе дадут без разговора. – Гриш без шапки, в одной рубахе и броднях. – Ты нынче поедешь на весенний лов рыбы?
Сенька тряхнул головой отрицательно:
– Нет. Девчонки дулные какие-то. Нельзя оставлять одних.
– М-да, – вздохнул Гриш. – А почему ты не женишься?
– Ищу богатую невесту, – засмеялся Сенька и предложил: – Пелекул!..
– Ну, перекур дак перекур. – Гриш бросил ручку пилы. Сенька сел и опустил ноги вниз. Начал шарить в карманах.
– Да-а! Воды нет холосей. Хочу пить. «Чайную» бы воду сейчас. У-у!..
– Не мешало бы. – Гриш опустился на бревна рядом со штабелями плах и досок. – Что-то долго не идут наши посланцы за «чайной» водой. Поди, застрял лед, а мы умираем без «чайной» воды. – Он полез в карман за кисетом.
– И мои, навелно, ушли на белег за «чайной»… Во-он летят гуси!..
– Их сегодня много. – Гриш вертел цигарку. – Руки зудятся палить по ним. Не могу! Избенка!
3
На берегу Оби людей становилось все больше, несмотря на поздний вечер – уже десять часов. Но солнце катилось над увалами и светило вовсю – «кукушкины» ночи светлые. Лед уже миновал Мужи и стал помаленьку приближаться к северному мысу, чтоб обогнуть его и скрыться за поворотом. И за островом ушел лед – там быстрое течение. Вдоль по берегам остались выплывшие осеньчики и вышвырнутые ледоходом на сушу льдины. Но они уплывут или растают к утру.
– Вот и «чайная», чистая вода – пользуйтесь, люди!
– Спущусь вниз, зачерпну, – сказала Елення Ильке, оставляя его одного на нарточке за амбаром. Февра и Федюнька с Белькой давно на берегу, загроможденном старыми рыхлыми льдами.
– Иди быстрее, мама! Хочу «чайную» воду. – Илька нетерпеливо дергал веревку от нарточки, будто ехал. – Эх, какая чистая вода стала на реке! Все-все видно! Даже тени от птиц!..
Елення по взвозу спустилась вниз, взяла ведро из рук Февры, но никак не могла вступить на льдину – скользили бахилы. Лед был старый-старый, чуть заденешь – осыплются льдинки, длинные, как ножи.
– Вот тебе, и не зачерпнешь воды-то, – смеялась Елення. – Как же быть-то?
Февра спросила у матери:
– Почему ты мне не велишь? А я легкая.
– И я бы зачеррпнул. – Федюнька кидал камешки, но они долетали только до льдины.
– Нельзя! Утонете. – Елення все же взобралась на льдину и остановилась. – Вот я и здесь…
– Бельку зови, мама! – крикнул с горки Илька. – Пускай сперва проверит она.
А Белька будто поняла – прыг на льдину и побежала вперед к кромке льда.
– Она прросит ведрро! – воскликнул Федюнька.
Елення было двинулась за Белькой, но вдруг под собакой лед рассыпался, хрустя и звеня, и собака оказалась в воде.
– Ой!.. Ой… – Елення повернула обратно, но в тот же миг провалилась до середины бахил.
Ребята испугались, а потом давай хохотать, видя, что Елення угадала провалиться недалеко, возле самого берега. А Белька, как вышла на галечный берег, шумно стряхнулась, будто плавала за уткой.
– Вот и «чайная» вода, – засмеялась Елення, вертя в руке пустое ведро. – Не зачерпнуть пока…
– Я тебе зачерпну!.. – Гажа-Эль аршинными шагами спускался по взвозу, и, видать, выпивший. – Дай ведро…
– Но, Элексей?!. Опять пьян. Ай-я-яй!.. – закивала Елення, а ребятишки отступили назад. – Не выполняешь слово – опять споткнулся…
– Э-э, – махнул рукой Гажа-Эль. – Угостил один друг на именинах… Давай ведро!..
– Нет, не дам. – Елення отступила на шаг. – Пьян же ты! Да и гнилой лед – не пройдешь до воды. Я чуть не утонула. Видишь? – она кивнула на льдину. – Провалишься, утопишь ведро.
– Не провалюсь, – подмигнул Гажа-Эль и взял ведро. Он был без шапки, в ватнике и сапогах-«кандалах». Только вступил на льдину, сразу же под общий смех провалился.
– Вот видишь? – сказала Елення.
– Ничего, якуня-макуня. – Гажа-Эль, хрустя «кандалами» и брякая пустым ведром, вышел на берег. Покачиваясь, он стал высматривать льдины, но они были все почерневшие, готовые вот-вот рассыпаться и исчезнуть.
Люди наперебой предлагали то одну, то другую льдину. Но Гажа-Эль выбрал самую большую, как раз напротив Ильки. Ребята переместились в эту сторону.
– Вот где надо черпать воду, а не там. – Гажа-Эль шел уверенно к воде, играя пустым ведром. Потом постоял, ощупал ногами льдину. Подошел к кромке, зачерпнул и расплылся в улыбке, довольный:
– Есть «чайная»…
Но тут послышался хруст, треск, и обломок льдины с Гажа-Элем потихоньку начал отплывать от берега.
– Ой, утонет!.. – завопил народ.
– Якуня-макуня!.. – Гажа-Эль вмиг, выплескивая воду из ведра, оказался над разрывом. Но перескочить не успел – лед качнулся, и он бултыхнулся в воду по пояс. Закричал, поднимая вверх ведро: – У-уххх!.. Холодная вода!..
На берегу и на пригорке вовсю стали хохотать – вот так помощник! Не хвастался бы! Гажа – гажа[10]10
Гажа – пьяница.
[Закрыть] и есть! Прольет из ведра остальную воду…
– М-му-у, – мычал в воде Гажа-Эль и, поставив ведро на обломок льдины, попробовал вылезти, но не смог, осыпались края льдины иглами. Захватив ведро и мыча, он начал пробираться вброд, ломая «кандалами» ветхие льдины. Поставил ведро на гальку и выдохнул: – Получайте, якуня-макуня…
– Спасибо, Гажа… дядя Эль, – сказала Февра, краснея.
– Мама, скоррей! Есть «чайная»! – звал Федюнька.
Елення, ухмыляясь, взяла ведро.
– Спасибо, Элексей! Значит, есть «чайная»!
– Поставь скорей самовар, – покачал головой Гажа-Эль. – Может, я зайду. – И он стал снимать «кандалы», чтоб вылить воду.
– Приходи, Элексей! – ответила Елення.
Глава 6
Надежды
1
Эта июльская ночь была тихой и комариной. С вечера небо заволокло тучами, но спокойная вода так и манила порыбачить.
– Дядя Роман, заскочим на сор,[11]11
Сор – заливной луг, залив.
[Закрыть] – упрашивал Куш-Юра Евдок. Они возвращались на лодке-калданке из долгой поездки по рыбацким станам. – Свежей рыбы добудем! – уговаривал парнишка.
Куш-Юр не сразу ответил, все еще поглощенный увиденным в поездке. Власть родовых старшин слабела на глазах. Беднота, подпирая друг друга, вставала на ноги. Рыбаки стремились продать улов рыбтресту, а не перекупщикам. И это было доброй и важной приметой времени.
– Порыбачить? – переспросил наконец Куш-Юр, очнувшись от своих мыслей. – Не поздновато? И небо вон какое хмурое.
Евдок перестал грести:
– Не поздно! А дождь не помешает.
– Ладно, – согласился Куш-Юр.
Волоком перетащили лодку через невысокую узкую гривку, выехали на сор.
– Посмотрю, как вы будете ставить сети!
– Я ведь не сильно мастак… Однако поглядим. А почему ты первым не хочешь ставить? – улыбнулся Куш-Юр.
– Нет, нет! Я еще молодой. Со старшего надо начинать, с начальника.
– Ну, с начальника так с начальника…
Когда Куш-Юр закончил возиться с сетью, верхняя тетива ее была ровно натянута между кольев.
– Ну как? Сойдет?
– Сойдет!
Стал накрапывать дождь, потом зачастил, и водная гладь стала походить на огромную раскинутую сеть.
– Пожалуй, промокнем.
– Во-он, кажись, на покосе дым, – показал Евдок.
– Верно. Давай туда. Чайком побалуемся, угостимся малосолкой. И косарей угостим.
В одной сети затрепыхалась рыба, и они быстро выбрали ее. Когда подъехали к берегу, у костра не было ни души, а над огнем закипал большой медный чайник.
– Эге-гей, кто есть живой? – крикнул Куш-Юр. В шалаше завозились, и оттуда показалось загорелое до черноты женское лицо.
– К нам, оказывается, гости пожаловали! Улька, вставай, пора. И дождь перестает…
– Вуся, здравствуйте! Можно к вам почаевничать?
– Вуся, вуся! Как нельзя! Можно. А кажись, свой человек? Здравствуй, Роман Иванович… А это твой заместитель?
– Заместитель, – с улыбкой подтвердил Куш-Юр. – Зовут Евдоком. Познакомься.
– Знаю, что Евдоком, – улыбнулась Васення. – Улька! Уля! У нас гости. Вставай…
Из шалаша вышла девушка-подросток, увидела Куш-Юра и Евдока и смущенно зарделась. Поздоровалась негромко и бегом пошла к своей лодке.
Куш-Юр посмотрел на Евдока.
– А ты чего не поздоровался?
– Не успел, – Евдок смутился еще сильнее Ули.
– Ого! – не удержался Куш-Юр, а Васення лукаво улыбнулась:
– Они ведь, Роман Иванович, как иголка и нитка.
– Разве?
– Жених и невеста, – засмеялась Васення, кроша в чайник сухие листья смородины.
– Женихаться да невеститься еще рано. А дружить можно и нужно… Постой, ты чего это крошишь листья в чайник?! У нас есть чай.
– Чай?! А у нас вышел весь, вот и завариваем смородину.
2
Дождь перестал, и завтракали у костра.
– Ах, хороша уха! – восхищалась Васення. – Дай Бог вам здоровья. И чай какой!
– Это Евдоку надо говорить спасибо, – Куш-Юр посмотрел на своего «заместителя». – Он постарался добыть сырка свеженького.
– А вы тут давно промышляете? Рыба-то у вас есть и малосольная.
– Нет, мы тут проездом, – Евдок посмотрел исподлобья на Улю. – Кругом все объехали. Даже грести устал.
Уля недоверчиво взглянула на него.
– У всех рыбаков побывали, – подтвердил Куш-Юр и стал рассказывать о поездке: – Нынче поехали не сверху вниз, а наоборот – снизу вверх, на Ханты – Мужи, Васяхово, Усть-Войкары, Лор-Вож, через Большую Обь и Питляр. А потом стали подниматься против течения до самого Каша-Вожа. Вот какую петлю завязали веслами. И не зря: хоть своими глазами убедились – не хозяйничает Ма-Муувем. Сколько ни искали, не нашли и следов его стоянки. Будто провалились сквозь землю и он, и его батраки. Знать, уехали всей гурьбой промышлять вниз, за Обдорск, как Озыр-Митька и Квайтчуня-Эська. А может, поднялся выше к Березову, чтобы мужевские не тревожили. В общем, не нашли. Стали переваливать Большую Обь, хотели до шторма проскочить. Но шторм все-таки настиг нас на самой середине реки, едва не утонули. И все из-за Ма-Муувема, нечистая сила! – Куш-Юр взял кусок малосолки. – Хотелось убедиться, не обижает ли он людей.
– Да-а, видел я бурю обскую, – без всякой хвастливости сказал Евдок. – Век не забуду…
Он посмотрел на Улю серьезно и внимательно. Девушка вздохнула и опустила глаза.
– Ой, беда-беда, – сочувственно покачала головой Васення. Потом глянула на небо: – Слава Богу, вроде проясняется погода. Управиться бы со стогами – и домой.
– А мы подсобим вам, – предложил Куш-Юр. Евдок расцвел. Председатель поинтересовался: – В Мужах-то какие новости?
– Да какие? Мы не бываем дома – все на покосе да на покосе. Умерших вроде нет. Поправляющиеся есть.
– Кто же?
– А ты будто не знаешь? Сандра, например. Она совсем стала здоровая. Хоть замуж выдавай. Мишка-то, кобель, не вернется уж. Не-ет, не вернется! Да она и не примет…
– Во, что я говорил?! – встрепенулся Евдок.
Тут смутился Куш-Юр:
– Хватит тебе… А ты, Васення, не слышала, получил Писарь-Филь ответ из Обдорска насчет строительства электростанции?
– Получил, – ответила Уля. – Сама слышала, как Писарь-Филь хвастал, будто в сельсовет пришло письмо из Обдорска и туда вызывают председателя.
Куш-Юр даже подпрыгнул на месте:
– А давно это было?
Уля и Васення переглянулись.
– Да недели полторы уже, – сказала женщина.
– Больше, – поправила девушка.
– Вот нечистая сила! А я езжу и не знаю ничего!
Куш-Юра словно подменили: куда и делся усталый вид. Он быстро заходил взад-вперед по тернистой поляне возле шалаша:
– Так, так… Значит, вызывают… Ага! Поеду. На первом же пароходе… Да, а пароход сверху давно был?
– Давно.
Васення уточнила:
– Сегодня должен быть снова. Потому и уехали некоторые с покоса, чтобы на пристани поторговать.
– Мать честная! Вот тебе раз!.. А тут все точно? И ответ, и пароход?
– Все точно.
– Тогда надо спешить в Мужи… Эх, помочь бы вам, да не выходит!
Васення замахала руками:
– Поезжайте, поезжайте! Сами справимся. В другой раз.
– В другой так в другой… – Куш-Юр кивнул Евдоку: – Поторапливайся…
– Дядя Роман! У нас же малосольной рыбы еще много, оставим малость?
– Конечно. Ты отложи побольше.
3
Они быстренько выбрали сети и поднажали на весла. Спеша переволокли калданку через гривку – из сора на реку, запаленно дыша, опять взялись за весла. Евдок греб механически. Он ни о чем не думал, только позевывал. Глядя на него, зевнул и Куш-Юр.
– Раззевались мы что-то с тобой… Как бы пароход не прозевать.
– Ну да! Успеть надо. Успеть…
«Жалко парнишку – мучаю его столько времени, – думал Куш-Юр. – Месяц таскаю за собой. Вон как клюет носом. Здесь рано приучаются к работе. Вон Уля косит, встает рано-ранешенько. Недосыпает. А они, видать, тянутся друг к дружке. Что ж – пусть. Повзрослеют – может, верно, станут женихом и невестой…»
А Евдок сожалел, что так быстро уехали от уютного костра, от Ули. И тут же радовался скорой встрече с матерью.
Последний мыс проехали. Отсюда совсем немного осталось. «Вовремя приедем, – думал Евдок. – Мама, поди, ждет не дождется. А я тут как тут. Привезу рыбки… Ох и спать буду!.. Полные сутки…»
Куш-Юр увидел окраинные строения села. Вот и приехали раньше парохода! «Интересно, что пишут из Обдорска, почему вызывают?.. А из Обдорска близко к Мишке-Караванщику. Надо узнать, где он именно, и написать ему, что мы поженимся с Сандрой. Все кончено тут для него. А для нас с Сандрой только начинается! И впереди – все самое хорошее в жизни!»
4
С того времени, как Куш-Юр был здесь последний раз, Обдорск не изменился. Те же деревянные купеческие дома, изредка двухэтажные, две церкви – деревянная и каменная. Братская могила на горе у пристани. Два-три чахлых деревца в центре. Все по-старому. Но перемены все же были: в магазинах появились продукты и промтовары, народ повеселел.
Куш-Юр, как всегда, остановился у Сирпи-Яка, знакомого по ссылке.
Засиделись за полночь. Но Куш-Юр встал пораньше, чтобы застать начальство свеженьким, не задерганным всякой текучкой.
День начинался благодатный, совсем летний. Далеко за Обью просматривались снежные вершины Полярного Урала. Припекало солнышко, и Куш-Юр снял пиджак. Близ райисполкома Куш-Юр встретился со старым знакомым, что когда-то работал инструктором Березовского укома. По дороге выяснилось, что инструктор теперь работает здесь заместителем председателя райисполкома и занимался письмом мужевцев об электростанции.
– Вот это встреча! Вот это разговор! – обрадовался Куш-Юр.
– Ну, это только начало. Сколько впереди работы. Но заверяю – поддержим вас. Поможем посильно.
В один день со всеми делами управиться не удалось, но главное прояснилось – райисполком одобрил решение сходки. Теперь дело за мужевцами. Нужно заготовлять лес для здания электростанции, для столбов, готовить пиломатериалы. Специалистами район поможет. Главный из них, Будилов, уже «сосватан» на это дело.
С Будиловым Куш-Юр встретился не сразу. Пришел на электростанцию, а тот на пристани – принимает с парохода какое-то оборудование. Отправился на пристань, а тот на ремонте линии. Два дня гонялся Куш-Юр за Будиловым. Наконец счастливый случай свел их в райисполкоме.
Будилову лет сорок, мужчина рослый и кряжистый, совершенно невозмутимый.
– Я думал, не застану, – поздоровался Куш-Юр.
– Почему? – пробасил Будилов.
– Да на ногу легок – не поймаешь.
– Время горячее, готовимся к зиме. Погода-то вон какая стала…
Погода резко переменилась. Еще вчера было тихо и солнечно, а сегодня студеный северный ветер гонит низкие тучи и пронизывает насквозь – хоть надевай малицу. И это – начало августа. Но удивляться нечему – как-никак Полярный круг.
– Я думал – написали и забыли, – басил Будилов, изучающе глядя на собеседника. – Не раздумали?
– Не-ет, что вы! – горячо заверил Куш-Юр. – Не пойдем на попятный.
– Давай потолкуем, – перешел Будилов на «ты». – Впрочем, что толковать? Пойдем к нам на электростанцию. Там все увидишь, поймешь, какое дело вы затеяли.
Два дня Куш-Юр не расставался с Будиловым. Облазил электростанцию, расспрашивал – что, зачем и почему; полдня провел на телеграфе, а потом потащил Будилова к радиомачте, что вздымалась над Обдорском на пятьдесят метров.
– Любознательный мужик! – смеялся Будилов. – Зачем тебе такие детали?
– Во-первых, интересно, – отвечал Куш-Юр. – Я ведь, как в ссылку попал, с тех пор не видел никакой механики, честное слово. Во-вторых, председателю надо знать все, с чем сталкиваешься…
На прощание Будилов дал Куш-Юру электрическую лампочку:
– Хоть и нет у вас электричества, все-таки покажи землякам лампочку Ильича. Помогать строительству будут лучше. А я подъеду скоро.
Итак, все дела сделаны. Оставалось еще одно, но оно не касалось его должностной командировки, – найти Мишку-Караванщика. Он выколотит из Мишки развод. Тот, говорят, обосновался с Парассей на Нижних песках. Дней за пять можно обернуться туда-сюда. Разрешат ли в райисполкоме?
– Личная просьба… – начал Куш-Юр.
– Выкладывай! – зампредседателя похлопал ладонью по столу.
– Отлучиться мне надо дней на пять. – И Куш-Юр чистосердечно поведал ему, как перепутала жизнь его судьбу с судьбой Сандры, с судьбой Мишки-Караванщика. Зампредседателя слушал внимательно.
– Ну что ж, поезжай. Возле Аксарки, говоришь, Караванщик?
– Там. Зимой на конференции сказала мне одна делегатка.
– Поезжай… – разрешил зампредседателя, и не успел Куш-Юр выйти, как в дверь постучали, и в кабинет вошла невысокая полная женщина.
– А вот и глава женотдела! Когда приехала, Варвара Ивановна?
– Ночью, на катере. Измучилась!..
– Она! – воскликнул Куш-Юр. – Она про Мишку-Караванщика говорила мне.
Женщина вгляделась в Куш-Юра, узнала его.
– Я нехорошую весть привезла мужевским…
– Какую весть?
И Варвара Ивановна рассказала, что еще в Аксарке слышала: один мужевский, Мишка-Караванщик, утонул. Опрокинуло волной лодку на промысле.
– Нечистая сила! Дела-а-а, – растерянно протянул Куш-Юр. – А откуда известно, что именно Мишка, что он мужевский?
– От жены его, от Парасси. С зобом она. Трое детей у нее, и ждет четвертого.
– А с кем был на салме[12]12
Салма – залив, губа.
[Закрыть] Михаил?
– Как его… Кажись, Озыр… Озыр…
– Озыр-Митька… – подсказал Куш-Юр. – Богатый Митька…
– Точно, Озыр-Митька с друзьями.
– Все за богатеями тянулся. Вот и получил богатство. А ведь был партизаном, бился с беляками, с мироедами. Не пойму…
– А что теперь понимать? Был – и нет. И памяти доброй не осталось, – ответила Варвара Ивановна. – Вот семье надо помочь.
– Семью мы не бросим. Я все равно поеду, поговорю с Парассей: может, вернется домой, в Мужи. Говорят, в своем доме и стены помогают.
…Много горя Мишка принес Сандре, Парассе и ему. Куш-Юру. Куш-Юр не чувствовал особой жалости и застыдился такого противоестественного равнодушия. Не исключено, что и он, коммунист, повинен, что сломалась человеческая судьба. Без сомнения – повинен, потому что в своем горе, в ревности, он перестал видеть в Мишке-Караванщике одного из тех, ради которых сам же боролся.
Горечь и боль оседали в сердце. И Куш-Юр знал – надолго останется с ним эта тяжесть. И он еще прочнее и резче осознавал ответственность за каждого человека, самую главную ответственность, которую возложила на него Советская власть.