Текст книги "Первые ласточки"
Автор книги: Иван Истомин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Радостная перемена
Летние каникулы я провел в родном селе Мужах. Все удивились, что я без ноги (об ампутации я не писал). Горевали. Отец попытался сделать для меня деревяшку, но она оказалась громоздкой, тяжелой, и я почти не пользовался ею.
Вернулся в Салехард перед самым началом учебного года и – не узнал свой техникум. Первое, что бросилось в глаза, – очень много новых студентов, притом русских, которых до этого среди нас не было ни одного.
– Что за чудо-юдо? – удивился я, беседуя со старыми друзьями. – И русские будут учиться у нас?
– Как видишь, – вздохнул Устин, и в голосе его я уловил нотку недовольства. – Их столько – затеряемся среди них. Не угнаться нам за ними в учебе.
Оказалось, в педтехникум принято много русских юношей и девушек, окончивших пять классов в Салехарде и районах округа. Приезжие, как и мы, обеспечены общежитием в обоих зданиях.
Еще больше удивился я тому, что в интернате стены утеплены, оштукатурены и побелены, а полы покрашены и электричество проведено.
– И учебный корпус обжитой, – сообщил с радостью Гоша Вануйто, – нынче не будем мерзнуть.
Действительно, техникум, оказывается, получил еще одно здание, одноэтажное, школьного типа, рядом с нашим интернатом. В прошлые годы в нем помещалась начальная базовая школа. За лето двухэтажный корпус средней школы Салехарда напротив нас был модностью построен и сдан в эксплуатацию. В освободившимся из-под средней школы дом у пристани перешла базовая школа, а ее корпус отдали педтехникуму.
– Только теперь называется не педтехникум, а педучилище, – узнал я от друзей еще одну новость.
И вот опять учеба. 1936/37 учебный год педагогическое училище начало уже как вполне солидное учебное заведение – с двумя первыми и с одним вторым курсами, а также с тремя подготовительными классами, с контингентом учащихся около ста человек. Значительно был пополнен педагогический коллектив – кроме специалистов по общеобразовательным предметам появились преподаватели по педагогике, музыке, методисты. Директор тоже оказался новый.
Ключом забила жизнь в училище. Правда, ощущался еще недостаток в учебниках и учебных пособиях – не хватало хорошей мебели, постельных принадлежностей, тесновато было в общежитиях, а столовая работала посменно, однако и жить, и учиться стало куда интересней.
Радовались мы, но вскоре пришлось пережить горе – от воспаления внутреннего уха умер в больнице Петя Янгасов, сказочник и переводчик, общий наш любимец. Я по сей день не могу забыть его – хороший, умный был парень, душевный товарищ.
Значительная русская прослойка не могла не внести в национальную среду тягу к учебе, интерес к чтению художественной литературы. Совместное житье и учеба, постоянное общение ненцев, хантов, зырян, селькупов, манси с русскими начало быстро способствовать овладению националами разговорным русским языком, а последнее – лучшему усвоению учебного материала.
Был у нас учащийся – ненец Миша Хэно. Год, проведенный им в техникуме до этого, прошел для него почти без пользы. Будучи очень стеснительным, он старался все время разговаривать только на родном языке. Не понимал объяснений учителя, учился плохо и остался на второй год в первом подготовительном классе. Сейчас же он за какой-то месяц приобрел смелость и, входя в столовую, обычно произносил громогласно:
– Кте моя больсая лоска? Опет нато кусать!
И улыбался так смешно, что вызывал взрыв хохота. А вскоре и совсем хорошо стал разговаривать и с учебой даже у него пошло успешно.
В этом учебном году новичков из северных народностей тоже было немало, но они как-то быстро растворились в общей массе, и я не помню случаев особой возни с ними, как это бывало в прошлые годы. Однако в быту нашем не всегда все шло гладко. Случались нарушения правил внутреннего распорядка в общежитии новичков – и северян, и русских, не живших еще в интернатах. Тут уж нам, воспитанникам прошлых лет, приходилось служить им примером и призывать к порядку на наших собраниях.
Второкурсники
– Пе-да-го-ги-ка! – многозначительно провозглашал перед уроком Гоша Вануйто, высоко вознеся палец и улыбаясь, как всегда, белозубо. – Это не бол-то-ло-ги-ка!..
Мы смеялись. Потом разом умолкали, завидя входящего преподавателя Бориса Моисеевича Годисова.
Педагогика оказалась нелегкой, но зато мы наконец приступили к изучению вопросов обучения и воспитания детей, а это говорило, что мы уже не просто учащиеся, а нечто большее.
Потом мы начали изучать методику преподавания арифметики, русского и ненецкого языков. Тут мы еще больше прониклись сознанием серьезности нашей учебы. Небольшой коллектив второкурсников стал еще дружнее. Каждый вечер мы собирались в свободном классе и коллективно готовили уроки.
Хорошо учился Леня Киселев, боевой, смелый парень. Да и сестры Айваседа – Шура и Аня значительно легче, чем в прошлые годы, усваивали материал, хотя он был уже куда сложнее. Девушки научились хорошо разговаривать по-русски, стали исполнительными и аккуратными – просто не узнать. Особенно выросла младшая сестра Аня. Она горячо пристрастилась к чтению художественной литературы.
Полагаю, что помог ей в этом я. Тогда еще у нас была маленькая библиотека – всего один шкаф. Я прочел почти все. Каждый раз предлагал и остальным прочесть. Многие отказывались – некогда, мол. Так загружены.
Как-то я сказал Ане:
– Тут даже есть книга «Большой аргиш» Ошарова. Вроде ваши пуровские места описывает…
Ане книга понравилась. И пошло дело. Если в первые годы учебы Аня недостаточно прилежно выполняла домашние задания по литературе, то сейчас прочитывала и то, что пока еще не изучали.
– Аня, убери книгу с колен, не отвлекайся. Всему свое время, – стали делать ей учителя замечания на уроках.
Я улыбался.
Физику на нашем курсе преподавал сам директор Чудинов, совсем молодой человек, с институтской скамьи. Он часто оказывался занят неотложными хозяйственными делами – пристраивали училище на две комнаты. А потому иногда давал нам физические задачи для самостоятельного решения и выходил с урока:
– Пусть Истомин займет место педагога и вызывает поочередно к доске. А я пошел по делам.
Мы охотно соглашались. Когда вместо преподавателя свой брат-учащийся – свободнее на уроке.
Я чинно усаживался за учительский стол, раскрывал классный журнал и приступал к своеобразной педагогической практике. Как ни были мы еще молоды, но чувство товарищества, обретенное нами в совместной учебе и жизни, подсказывало нам разумное использование предоставленной самостоятельности. Больше всего у доски бывали те, кому труднее давалась физика. Случалось, что, решив все заданное, мы брались за дополнительные примеры. Однако всегда ухитрялись использовать часть самостоятельного урока на что-нибудь другое, вроде не очень шумного баловства или чтения интересной книги.
– Ванька, дай побыть и мне вместо педагога, – просил иногда на таких уроках Леня Киселев, пухлогубый, с темно-русой крючковатой челкой на высоком лбу. Я охотно уступал ему, да и другим свое место – ведь каждому из нас хотелось испытать себя в роли учителя.
– Ну, как вы тут занимаетесь? – внезапно заглядывал к нам в класс директор, красный с мороза. Быстренько проверив с нами самостоятельную работу, он обычно оставался довольным и снова уходил куда-то.
Интересными были для нас уроки музыки. Их ввели только в этом году. Нам предстояло изучить много, чтобы в недалекой школьной работе мы смогли проводить уроки пения. Преподавала нам музыку Валентина Александровна Луканина, жена Голисова. Это была невысокая женщина, черноглазая, остриженная коротко на мужской лад и казавшаяся очень молодой. Она сразу же сумела привить нам любовь к своим занятиям. В одном из классов училища стоял старый, но исправный рояль «Беккер». Там мы и проводили уроки музыки.
– Хороший слух у Киселева и Истомина. Да и девушки обладают музыкальным слухом, – похвалила однажды Валентина Александровна. – А вот Гоша Вануйто не улавливает мелодию. Придется ему потрудиться больше всех.
– Охо-хо… – искренне вздыхал Гоша и признавался: – Я и ненецкие-то песни пою все на один лад, лишь бы тянуть.
На дом задавали нам много по этому предмету. Долго вечерами просиживали мы по очереди за роялем. Гоша часто просил меня помочь, так как ноты читать я научился быстро. Ох и канителились же мы с ним. Пальцы у Гоши никак не хотели слушаться. Однажды он предложил мне:
– Возьми-ка линейку. Начну ошибаться – бей по пальцам.
– Я так ударю – совсем не будешь играть.
– А ты бей жалеючи…
Мы смеялись и готовили уроки этим палочным методом. Товарищ старательно тыкал одеревеневшими пальцами по клавишам, а я с линейкой настороже следил за его «игрой».
Немалую трудность представляло и изучение ненецкого языка. С нынешнего года письменность на языках народов Севера была переведена на русский алфавит. Много времени и сил пришлось тратить нам, чтобы перестроиться. Тем более что учебники по родному языку были пока прошлогодние, с латинскими буквами. Мы уже два года, а некоторые даже три, привыкли изображать латинскими буквами ненецкие звуки.
– Что за беда! – огорчался я, не в силах избавиться от помарок в тетради.
– Писали бы так, как привыкли, – рассуждала Шура Айваседа. – А то – переучивают вот…
– Совсем зря, – вторил Гоша.
– Нет, не зря, – старался убедить нас преподаватель Петр Емельянович, вернувшийся нынче с курсов переподготовки и ведущий у нас ненецкий язык.
По его словам, лучше «переучиваться» таким, как мы, пока еще немногим, чем сохранить для многих и многих других необходимость овладения сразу двумя алфавитами, когда можно писать по-ненецки и с помощью русского алфавита. Это, мол, облегчает и ускоряет овладение грамотой на родном языке.
Нам оставалось только согласиться, так как мы и сами понимали это.
В юбилейные дни
Еще в начале учебного года нам объявили, что будем готовиться отмечать в наступающем тридцать седьмом году 100-летие со дня смерти А. С. Пушкина и пятилетие своего педагогического училища.
– У нас есть возможность для работы самодеятельных кружков, – подчеркнул директор на собрании. – Это позволит хорошо, интересно провести праздники, разумно и с пользой заполнить свободное от учебы время, выявит и разовьет ваши способности…
Кружков было создано много. Начали работать два литературных – ненецкий и русский. Ненецким руководил Петр Емельянович, русским – Алексей Евгеньевич.
«Вот хорошо, – радовался я. – Теперь по-настоящему займусь литературой».
В ненецком литературном кружке участников было немного – пять человек. Они, в основном, записывали и обрабатывали национальный фольклор – ненецкие и хантыйские сказки, предания, загадки.
– Жалко – нет Пети Янгасова, – искренне сожалел наш руководитель. – Сколько сказок он унес с собой…
Мы тоже тужили о нем.
Среди членов национального литкружка стали появляться начинающие поэты. Учащийся Ядне одним из первых выразил свои мысли стихами:
По-новому в тундре
жизнь пошла.
И одна у нас дорога:
Эта дорога в Советы
ведет,
Эта дорога в колхозы
ведет…
Начал писать стихи на своем языке Илья Окатэтто и Костя Ненянг (не курчавый, а другой – новичок, рослый и статный парень). Я посещал занятия обоих кружков. В национальном занимались переводами – коллективно перевели сказки Пушкина «О попе и его работнике Балде», «О рыбаке и рыбке», а также небольшую пьесу «Шаман-обманщик». Сюжет ее вскоре был использован первым ненецким драматургом Иваном Федоровичем Ного в пьесе «Тадебя» («Шаман»).
В русском литературном кружке много и упорно трудились над созданием собственных стихов, рассказов, очерков, пусть пока и слабых во многих отношениях.
О чем писали кружковцы? О том, чем жила страна в это время, что волновало весь мир – гневные, искренние строки о войне в Испании, об угрозе фашизма, о трудовых успехах советских людей, о новой Конституции, о возрождающемся северном нашем крае. Я кроме нескольких стихов написал очерк об интересной судьбе Кости Ненянга – курчавого и рассказ, что было первыми моими пробами в прозе. В кружке мы обсуждали не только свои произведения, но и свои небольшие доклады по теории литературы.
Работали русский и зырянский хоровые кружки. Для последнего, по просьбе руководительницы Валентины Александровны, я перевел на зырянский много русских народных и современных песен.
Принимал я участие и в работе других самодеятельных кружков – рисования, фотографии, шахматного, драматического (как помощник режиссера) и даже струнного, наловчившись держать в кривых пальцах медиатор и научившись играть на домре. Многие удивлялись, да и я сам изумлялся порой – как это на все хватает времени и сил. Ведь я еще был и редактором стенной газеты, и членом комитета комсомола. Вставал я утром раньше всех в нашем интернате и ложился спать позже остальных, чтобы покорпеть над своими стихами и рисунками.
Не участвовал я только в спортивном кружке, завидуя своим друзьям. Работали лыжная, конькобежная и гимнастическая секции, в которых занималось более половины всех учащихся.
В морозный новогодний день мы провожали нашего лучшего спортсмена в далекий поход. В числе пяти отважных лыжников Ямала ему предстояло преодолеть путь от Салехарда до Омска. Две с лишним тысячи километров по тундре, тайге и степям. Это был Ласса Салиндер, тот самый, который новичком в педтехникуме долго не хотел расстаться со своей замусоленной одеждой, а после мытья в бане беспокоился – не будет ли мерзнуть. Сейчас же он был в белом свитере и синих лыжных шароварах – статный и плечистый, полный молодости и здоровья.
– Не подкачай, Ласса! – напутствовали его мы перед стартом возле окрисполкома, стоя среди сугробов на обочине улицы.
– Постараюсь! – махнул нам Ласса. – Вы тоже будьте стойкими в учебе и… – он показал лыжные палки.
– Будем! – последовал ответ.
Смелые лыжники Ямала с честью донесли рапорт о трудовых успехах тружеников Заполярья в областной центр. Вернулись они через месяц или чуть больше. Встречали их там же, у окрисполкома, торжественно и шумно с духовым оркестром под руководством Бориса Манна. Были плакаты, транспаранты и портреты наших героев. Портрет Лассы Салиндера был сделан мной с фотографии на белом полотне масляной сепией.
Ласса много и охотно рассказывал нам об увиденном в пути и снова стал усиленно заниматься спортом, мечтая:
– Вот дойти бы на лыжах от Салехарда до Москвы – это да-а!
…Наступили юбилейные даты. Мы были готовы хорошо отметить их. Если в начале работы литературных кружков мы публиковали свои литературные опыты в стенной газете училища «Ленин сахэрэвна» («По ленинскому пути»), то теперь мы выпускали еженедельно «Литературную витрину», в которой печатали все лучшее, что создавали члены обоих литературных кружков. Это давало возможность слышать постоянно отзывы о наших сочинениях всего коллектива училища и обязывало быть строже к себе.
Но нам стало казаться, что и этого мало. Тогда мы решили выпускать кроме «Литературной витрины» рукописный литературно-художественный и производственный журнал. Ему дали название «Ямал тату» («Искры Ямала»), предложенное членами ненецкого литературного кружка. Первый номер его мы и выпустили к юбилейным праздникам, осветив в нем кратко историю своего училища и снабдив фотографиями, а также опубликовали в нем помимо наших стихов и рассказов переводы произведений Пушкина.
Праздничные концерты порадовали всех. Хоровые коллективы выступили с песнями на слова Пушкина, исполнили очень хорошо «Хор девушек» из оперы «Евгений Онегин», а также много революционных, народных и современных песен.
Мы декламировали стихи А. С. Пушкина и свои. Выступал струнный оркестр. А национальный кукольный театр училища под руководством Петра Емельяновича порадовал всех постановкой сказки Пушкина «О попе и его работнике Балде».
Не подкачали и художники – на стенах длинного коридора было развешено более двух десятков акварельных и карандашных иллюстраций к пушкинским произведениям.
Самодеятельные коллективы педучилища часто выступали на сцене окружного Дома ненца, на рыбоконсервном комбинате в Салехарде, выезжали в ближайшие поселки и колхозы. Ездил однажды и я на лошади в деревню Лабытнанги за Обь вместе с ребятами. Они, конечно, шли туда и обратно на лыжах – всего-то двадцать километров. Мне было поручено провести на зырянском языке антирелигиозную беседу с местным населением, что я и сделал в помещении начальной школы. Потом наши учащиеся показали концерт – песни, декламации, пляски и поставили сцену из комедии известного зауральского коми писателя Виктора Савина «В раю» на коми языке.
Практические уроки
Приступив к изучению методик преподавания языков и арифметики, мы все чаще стали посещать уроки в начальных классах Салехардской средней школы. Училище наше находилось теперь как раз напротив нее, и это было весьма удобно, особенно для меня, хотя высокое крыльцо школы и лестницы на второй этаж я преодолевал с большим трудом.
От нас сейчас требовалась полная серьезность, и мы чинно сидели на уроках в первом или во втором классе, внимательно следя, как ведет урок учитель. Потом под руководством методиста устраивали собеседование по этим урокам.
Идя на практические занятия и возвращаясь с них, мы старались держать себя степенно, как и подобает людям на пороге самостоятельной работы. Но эта серьезность, видимо, иногда выглядела несколько забавной, поэтому часто можно было слышать иронические замечания в наш адрес со стороны младших учащихся.
– Подумаешь, учителя! – с насмешкой отзывался Федя Янгасов.
– Воображули! – добавлял юркий Захар Канев и дергал сзади Гошу Вануйто.
– Что за безобразие! Прошу слушаться! – пробовал возмущаться тот, но, как всегда, улыбался белозубо, и этим еще больше смешил.
А возле двери учительской стоял Алексей Евгеньевич и, привычно склонив на бок лысую голову, улыбался. Наверное, думалось ему: «Подтягиваются наши „первые ласточки“».
Но когда звенел звонок и к нам в класс входил наш уважаемый преподаватель, он видел совсем другое – мы кидали друг в друга влажную тряпку от классной доски.
– Ай-яй-яй!.. – укоризненно кивал Алексей Евгеньевич. – А я-то думал – вы уже учителя почти.
Мы сконфуженно умолкали и, тяжело дыша, спешно занимали свои места, приводя себя в порядок.
Однако и этот учебный год мы, старшекурсники, закончили успешно – все семеро перешли на последний, третий курс. Но перед экзаменами пережили тяжелую утрату. Ледоход на Оби закончился второго июня, а на реке Полуе не было еще и подвижки льда – он лежал сплошным полем, как зимой. Прибывшие с юга пароходы вынуждены были остановиться у Ангальского Мыса.
Чтобы ускорить ледоход на Полуе, провели взрывные работы на реке. Участвовали в этом под руководством работников окружкома комсомола и учащиеся педучилища во главе с Устином Вануйто. Работа была нелегкой и опасной. Вечер выдался ясный, но с холодным, пронизывающим ветром с Севера. К тому же трудились на ледяном просторе. Устин, как комсорг училища, старался быть на самых трудных участках, работал весь вечер без передышки, скинув с себя пальто. И не уберегся – заболел воспалением легких. Болезнь была скоротечной. Устин умер.
Это было новой тяжелой утратой в нашем коллективе. Схоронили одного из самых первых воспитанников училища, как и Петра Янгасова, со всеми почестями. Очень жаль было Устина, особенно нам, знавшим его несколько лет.
Большая честь
Наступило лето. Я в сопровождении Кости Ненянга (Никитича, а не курчавого) съездил в Омск за протезом. Дирекция дала нам деньги. Протез получил, но все равно не мог обойтись без костылей.
Обратным путем заехали ко мне в Мужи. Мой друг вскоре уехал в Салехард, а я еще задержался сколько-то времени. Потом забрал родного братишку Федю – тоже на учебу в училище, и вернулся в Салехард. Федю приняли в третий подготовительный класс.
В новом учебном году учащихся в нашем родном НПУ стало уже более двухсот человек. Занятия начались на пяти основных курсах (на двух первых, двух вторых и одном третьем) и трех подготовительных. Для нас этот учебный год был решающим, и мы с первых же дней приналегли на учебу. Но не отстранились и от общественной работы – приближался день выборов в Верховный Совет СССР, впервые согласно новой Советской Конституции. Большой всенародный праздник.
Мы стали готовиться к этому дню с осени – старательно изучили Конституцию, провозгласившую полное равноправие в государственной жизни всех наций и народностей страны, а также подробно знакомились с избирательным законом – «Положением о выборах». Конституция закрепила существование национальных округов Крайнего Севера. В Совете Национальностей малые народы участвуют в законодательной деятельности, в образовании высших органов Советского государства. Избирательный закон предусматривает представительство в Совете Национальностей каждого национального округа, независимо от численности населения.
Мы радовались и гадали:
– Значит, и от нашего национального округа будем выбирать депутата в Верховный Совет СССР.
– Интересно, кто же им будет?
– Из нашего бы училища кого-нибудь выдвинуть. Вот было бы здорово!
А вскоре так и получилось – кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР трудящимися округа был выдвинут наш товарищ Няруй Николай Тимофеевич, бывший батрак из Ямальской тундры. Вот уж мы ликовали! А для Николая это было совершенной неожиданностью – он выглядел рассеянным, видимо, от счастья, и стал задумчивым, меньше обычного улыбался. Ребята подшучивали над ним:
– Ну, Коля, будешь в Верховном Совете – не зазнайся, а то отзовем.
– И не пугайся, если заденет тебя кто нечаянно. Рассмешишь всю власть, – и норовили щекотнуть Няруя. Однако Николай оставался серьезным.
– Не балуйтесь. Вы же теперь избиратели.
– Возьмем да и не изберем тебя.
– Дело ваше, – с улыбкой отвечал Няруй.
Ребята обнимали его:
– Проголосуем за тебя. Изберем…
Работы прибавилось нам в предвыборное время. Многих учащихся назначили агитаторами. Нам, членам национального литературного кружка, было поручено перевести на ненецкий и хантыйский языки некоторые статьи из Конституции и выдержки из «Положения о выборах» для лозунгов, биографии кандидатов в депутаты, тексты избирательных бюллетеней, потому что избирательным законом гарантировано полное равноправие языков в избирательной кампании и печатание бюллетеней на родном языке. Переводы оказались нелегким делом, и мы много корпели над ними.
По просьбе редакции окружной газеты я вырезал клише на линолеуме с фотографии Николая Няруя. Сделать это без специальных инструментов, обычным перочинным ножичком, было непросто. Но лицо нашего кандидата, очень характерное, типично ненецкое, мне удалось изобразить. Клише использовали в печати. Я был рад этому. Пришлось мне также нарисовать сухой кистью на большом полотне портрет Няруя для избирательного участка в училище, как это сделала для других участков наша новая преподавательница рисования. А сколько пришлось написать лозунгов и на русском, и на ненецком, и на хантыйском языках!
И вот 12 декабря 1937 года – день выборов, всенародный праздник. Выборы прошли успешно, наш кандидат Николай Тимофеевич Няруй, представитель Ямала, «первая ласточка», был избран депутатом Верховного Совета СССР.
Мы были очень довольны.
