Текст книги "Первые ласточки"
Автор книги: Иван Истомин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
– У меня дочурка без имени, и у ней тоже, – заговорила Верка. – Все собираемся крестить, да Сеньке некогда и крестных нету…
– Имена найдет Роман Иванович, – предложила Сандра. – И в церковь не надо ходить. Не-ет!
– Хорошо! – послышался голос Ичмони. – Сам Роман придумает имя для девочек.
– Правильно, я делегатка. И вы, женщины, будете делегатками, – сказала Сандра. – Ей-ей! Ну, я пошла. В норе живете – надо разгрузиться… – повторила она слова Куш-Юра.
Но не вышло дело с Арсением. Вся семья наотрез отказалась впустить на квартиру Гаддю-Парассю – детей у ней много, все равно будут ходить дочери к ней. И Сеньку Германца с Ичмонь-Веркой не надо – ленивые и неряхи. Да и Верка к тому же боится джагалки…
– Что же делать, нечистая сила! – выйдя от Арсени, тужил Куш-Юр на улице. Он все еще держал Кима на руках.
– Ничего! Добьемся все равно – найдем квартиру Парассе. – Сандра шагала позади него, придерживая подол длинной малицы, чтоб не запачкать раскисшим снегом. – Я же помощница тебе отныне…
– Стоп! Микиткина избушка-то стоит с заколоченными окошками. – Куш-Юр остановился, показал рукой направо от сельсовета. – Смотри! Значит, он выехал с семьей в Васяхово. Ночью, видать, а меня не предупредил. Микитка давно собирался переселиться туда.
– Точно! – засияла Сандра.
В этот же день Парасся с гурьбой ребятишек перешла на новую квартиру – чуть-чуть больше Сенькиной, в три окошка. И недалеко – со скотиной удобно.
– Лучше не надо пока! – плакала от радости Парасся. – Спасибо Роману Ивановичу и Сандре! Вовек не забуду…
Вечером, дома уже, Куш-Юр сообщил Сандре и Марпе с Евдоком, что всех младенцев у Парасси и Верки он зарегистрировал, только не новыми именами. Клим, Люба и Люда назвал. И не надо ходить в церковь.
– А Ким, Коммунистический Интернационал Молодежи, пусть тоже растет счастливым, крепким! – Роман Иванович, смеясь, взял сына из рук матери и высоко поднял над собой.
Глава 18
Багульник
1
Прошла весна. Был теплый день. Иногда облака грудились, заслоняли солнце, и тогда по земле скользили легкие тени. На старом кладбище появилась свежая невысокая, но густая зелень. Только отдельные травинки торчали длинными усами и покачивали белыми пушинками.
Самым ближним к избе Кузь-Матрены был похоронен Як-Петул, муж старухи Анн, отец Петул-Вася, Гриша и Пранэ. Як-Петул скончался из-за грыжи в пятьдесят четыре года и был похоронен одним из самых последних на этом кладбище лет семнадцать назад. Многие могилы не сохранились, но эта еще имела покосившийся крест, и Анн в воскресенье пришла сюда молиться. Потом с Кузь-Матреной вместе пошли на другое, новое кладбище через все село.
Крестясь и тихо плача, они обошли знакомые могилы. Старуха Анн над могилой Лизы вспомнила Ильку. Наверное, внук уже забыл ее. Вглядываясь в зеленые кусты, она нарвала багульник с мелкими белыми цветочками – показать букетик внуку. Пусть он вспомнит Лизу.
Немного побыв, старухи направились домой.
Вдруг Кузь-Матрена остановилась, приложила руку козырьком к глазам, стала смотреть куда-то далеко на Обь.
– На горе-то, подруженька, к реке, строится большой дом. – Кузь-Матрена показала посохом. – Говорят, будет югыд-би…
– Где? – старуха Анн, страдая глазами, долго всматривалась. – А-а, вижу, строится дом. Мои сыновья тоже мастерят там. Будет югыд-би…
– А это что такое?.. Ой-ей-ей!.. – Кузь-Матрена смотрела вверх. – Мачта!.. Вы-со-кая!.. Выше колокольни!..
Но старуха Анн, сколько ни старалась, не видела мачту.
– Совсем стала слепая. Охо-хо! Вот бы посмотреть, на том свете хоть расскажем – видели мачту до неба…
– Сходим, посмотрим поближе, – сказала Кузь-Матрена и пошла наискосок, меся бахилами грязь.
Старуха Анн, смеясь в душе, только покачала головой и двинулась за Длинной Матреной.
2
Будилов в воскресенье пошел на стройку. Надо еще раз подумать, оценить – где и что использовать из запаса строительного материала. Радиомачту, можно сказать, построили. Осталось зацементировать площадку, но цемента нет еще и не будет до баржи. Сложили каменную моторку, маленький домик, но покрыть крышу не хватило листового железа. И здание под почту и телеграф тоже не готово – нет стекол. И еще следует поставить столбы по всему селу, протянуть провода, освоить оборудование. Хватит дел, считай, на весь год! Хоть бы успеть к десятилетию Октября. Нужно торопиться, на лето осталось мало людей – все на рыбном промысле, кроме Варов-Гриша, Сеньки Германца и еще кое-кого. Днем они помогают Будилову, а вечером рыбачат недалеко.
Будилов, грузный и широкий, в расстегнутой белой косоворотке, в сапогах, без кепки, задрав голову, смотрел вверх. Любовался радиомачтой, кажущейся хореем на тридцатипятиметровой высоте. Она будто падала на него с высоты, задевая облака. Он смотрел и улыбался.
Между каменной моторкой и неоконченной почтой возникли Кузь-Матрена и Анн, запыхались, запалились на подъеме, увидели чужого человека и остановились – боязно сослепу. А тот услыхал вздохи старух, оглянулся и шагнул навстречу.
– Вы что, мамаши? Хотите посмотреть, как мы строим? – пробасил Будилов. – Во-от мы какую радиомачту сварганили – выше колокольни!..
– Выше!.. Ой выше! – Кузь-Матрена услышала громкий голос и ответила по-русски: – Сичас посмотрим…
– Югыд-би… – сказала по-зырянски Анн. – Я не вижу далеко, потому и пришла ближе…
Однако Будилов понял ее.
– Вы туда, туда идите, где я стоял, – он готов был подталкивать робко идущих старух. – Во-он видите вверху? Тоненький, будто хорей, а ведь целое бревно в натуре…
Старухи задрали головы вверх, молча смотрели с минуту и вдруг заорали-завопили!
– О-о-ой!.. Па-адает!.. – И кинулись бежать в разные стороны. Кузь-Матрена, бросив посох, неслась аршинными шагами, будто и век не пользовалась палкой.
– Куда, мамаши?!. – Будилов не знал, за кем бежать. – Не бойтесь! Не упадет мачта!..
Но старухи были далеко внизу. Они все бежали и бежали по кочкам, по грязи, устали наконец и остановились, тяжело дыша.
«Испугал я старушек – одна даже кинула посох. Черт дернул меня сказать, чтоб смотрели на конец мачты», – подумал Будилов.
– Вот посох-то жалко, – заговорила Кузь-Матрена чуть не плача. – Не знала и век не хочу знать, как делают югыд-би али это… как его… радиво… Без них проживу…
Анн вздохнула и заметила в руке цветущий багульник, почти совсем несмятый, в нежных цветах.
– Но багульник-то сохранила я… Охо-хо!.. – И, остерегаясь, обходя лужи, пошла к ближней завалинке, чтоб отдохнуть.
Кузь-Матрена, ворча, поплелась за ней, но увидела тын-изгородь и выдернула из него палку. Испытав посох, заулыбалась:
– Этот даже лучше…
– И багульник сохранен у меня… Еще целый, смотри… Но сильно нюхать нельзя… голова болит…
– Ничего. Пусть поболит сладко, как в молодости. Эх, девка! – засмеялась Кузь-Матрена, и они попеременно склонялись к багульнику, будто в первый раз видели его.
А ребята в это время, подражая взрослым, тоже строили во дворе радиомачту. Шуму было – не разбери-поймешь! Руководил стройкой Петрук, а Илька смотрел со стороны и подсказывал:
– Не так, не так! Криво ставите мачту! Упадет – окно разобьет!..
Мачта была собрана из трех частей: внизу – оглобля, повыше – старый, обломанный хорей и еще выше – удилище. Делали как настоящую, как видели на стройке. Петрук, оставив ребят держать мачту, отошел в сторону посмотреть.
– Верно, криво стоит! Илька прав. Надо прямо. – Он взялся отпускать одну из трех веревок-растяжек.
– Охо-хо… – В калитке появилась бабушка Анн и остановилась. – Батюшки-и!.. Что вы делаете! И здесь мачта! Ой, беда-беда! – Она отошла немного назад, оставив раскрытой калитку.
– Иди, бабуня, не бойся! – Петрук придерживал мачту. – Проскочи под веревками!
– Нет, нет… – твердила старуха. – И разобьете окна, если упадет…
– Не разобьем, – смеялся Петрук, ослабляя веревку. – Будет как штык стоять!..
– Будет югыд-би! – вторили ребята.
Илька подправил:
– Радио!..
– Р-радиво!.. – закричал Федюнька.
– Ой, беда-беда!.. – взволновалась опять бабушка Анн, не зная, что делать. Кинулась вперед, горбясь и переваливаясь с боку на бок, и быстро проскочила под веревками. Оглянулась, вздохнула облегченно и подошла к Ильке…
Илька обрадовался:
– Бабушка пришла!.. Бабушка с багульником…
– Пришла… – облегченно вздохнула старуха и опустилась рядом с внуком.
Она поведала, как была на старом кладбище, на могиле деда, а потом вместе с Кузь-Матреной пошли на новое кладбище и их дернуло посмотреть, где делают югыд-би, и что из того вышло.
– А пришла сюда – то же самое, тоже делаете югыд-би… – жаловалась бабушка.
– Правда, бабуня, большая мачта падала на вас?
– Истинно! Вот те крест!.. – Старуха перекрестилась.
Петрук загоготал:
– Брехня! Вон стоит большая мачта! Я вижу отсюда. Никогда не упадет. Это только кажется, если смотреть снизу на самый верхний кончик, а вверху бегут облака. Вот установим нашу мачту – тоже будет падать.
– Ой, надо удирать!.. – Старуха Анн, пыхтя, встала с места и повернулась к Ильке. – На, бери багульник. Только не нюхайте – голова заболит. Лиза тебе прислала с кладбища. Али ты стал забывать ее?
– Не-ет, – рассеянно ответил Илька, беря багульник с белыми пахнущими цветочками.
Ребята, смеясь, понюхали багульник и отошли к мачте, а Илька задумался – вспомнил Лизу.
«Вот была бы Лиза живая, она бы первая увидела, как я сам добыл ерша, – размышлял Илька. – Сам. Удочкой. Весной еще. Вот радость-то была у меня! Сразу пошел домой – похвастаться. И про Лизу не вспомнил. А про нее ведь нельзя забывать – она первая показала мне дорогу к реке…» – И Илька тяжело вздохнул, согревая в руках багульник.
Глава 19
Самодельный букварь
1
Сторожиха Силовна была незамужней и жила при школе с детьми, имела корову. Силовна на селе слыла доброй женщиной. Среднего роста, плотная, спокойная и какая-то мягкая с людьми. Она не ссорилась с учениками, хотя они порою и досаждали ей.
Гриш и Елення присмотрели Силовну в помощники себе, готовясь к Илькиному поступлению в школу. Ильку надо раздеть в школе – снять с него малицу, куда-то верно положить, чтоб потом не искать. Обледенелые костыли прибрать зимой, да мало ли чего не понадобится при положении Ильки.
Якова Владимировича, своего первого учителя, видел случайно Илька летом – Илька удил с лодки, а тот проезжал на калданке мимо.
– Здравствуйте, Яков Владимирович! – Петрук удил с соседней лодки щуругаев – мелких щучек.
– Привет, – коротко ответил тот, работая двумя веслами.
А Илька ничего не сказал, но подумал: «Вот ты какой, Яков Владимирович! Темно-русый, волосы курчавые. По лицу – чистый зырянин…»
Осень стояла ясная, золотая, в звонких морозных утренниках. Река – как зеркало, манит к себе ребятишек, не отдерешь их от берега. Но вот настал наконец день поступления Ильки в школу. Первый раз учиться Илька пришел в сопровождении Еленни и шестилетнего Федюньки. Елення нарочно не поехала за сеном с мужем и Феврой – надо устроить Ильку. Ведь первый раз в школу!
Елення раздела сына, еще раз обговорила с Силовной – что и как помочь ему в раздевалке. Какой-то девичий, молодой румянец полыхал на ее щеках, и казалась она такой молодой, какой Иля никогда ее не знал – ведь сейчас она была им, Илькой, а может быть, еще трепетней и застенчивей, чем он. Здесь были и другие взрослые, которые привели ребятишек учиться. Но они казались спокойнее, чем Елення, не звенел в них страх. Все уставились на Ильку, робко переступающего на костылях. Наконец они выбрали свободное место за партой спереди и расположились как сумели.
– Ты, Иля, не обращай на них внимания, – жарко шепнула Елення. – Поглазеют и перестанут.
Звонко рассыпался медный колокольчик.
Шел от двери, уверенно поскрипывая ботинками, пожилой, в очках, стройный мужчина. Он был с бородкой и нос горбатый. За ним следовал знакомый Яков Владимирович с портфелем. Остановились возле учительского стола и стула напротив школьной доски.
– Встать! – сказали оба.
Все стали смотреть друг на дружку, не разумея, зачем. И Илька с Федюнькой тоже, а Елення и другие взрослые, уже приводившие на запись ребятишек, поднялись.
– Вуся! – добавил Яков Владимирович по-зырянски, кладя на стол портфель, и продолжил по-своему: – Учителей приветствуют стоя. Так принято…
– Вуся!.. – последовал недружный ответ, и встала только половина – некоторые из-за тесноты не могли шевельнуться, а Илька не успел достать костыли, которые были у него сзади.
– Помните, когда в класс входит учитель, все встают. Все!.. Садитесь!.. – Голос у очкастого был каким-то отрывистым, но четким и властным. – Зовут меня Сергей Сергеевич Сергеев, ваш заведующий школой. Сюда послали меня по мандату из Обдорска. Прошу любить и жаловать… – При последних словах Сергей Сергеевич тронул с улыбкой свою седеющую бородку и заметил сквозь очки близко сидящего Ильку, смотрящего на него во все глазенки. – Да у вас, Яков Владимирович, будет учиться инвалид? Вон костыли вижу.
– Да.
Илька нахмурился, вспомнил: вчера Петрук долбил – приехали, мол, из Обдорска учителя, муж и жена. Он будет заведующим школой взамен уехавшего по болезни нынче весной на юг Ивана Иваныча. Наверное, злой, линейкой начнет хлестать провинившихся учеников…
– Запишитесь, ребятки, в нулевой класс, а вскоре проведем общее собрание и начнем новый учебный год. – Очкастый говорил чуть басовито и отрывисто. – Познакомьтесь попутно с учительницами – Елизаветой Даниловной, моей супругой, и Любовью Даниловной. Объясните, Яков Владимирович, по-своему, по-зырянски, о порядках школы. Обязательно! Ну, до свидания! – Он попрощался с ребятишками и взрослыми и покинул класс.
Те опять ответили вразнобой, кто вставая, а кто нет.
Учитель начал говорить по-зырянски о порядках школы, сообщал долго, а потом стал знакомиться с ребятами. Дошла очередь Ильки.
– Первым делом посмотрим, как ты читаешь. – Яков Владимирович достал из портфеля букварь и положил перед Илькой.
Илька взглянул и сразу угадал по рисунку – знакомый букварь. Петрук и Февра учились по такому грамоте и учили Ильку. Он посмотрел на мать, та ободряюще улыбнулась, и он начал читать, немного спотыкаясь и заглатывая слова. Учитель переменил страницу, потом еще и еще и сказал:
– Достаточно, Иля. Перейдем к письму. – Яков Владимирович принес и положил перед Илькой листок бумаги и карандаш. – Можешь писать?
– Могу, – тихо прошептал Илька, пятерней взял карандаш и, поерзав на парте, приготовился писать.
– Пиши – Ми-ша.
– Но меня ведь зовут Иля.
– Ну, тогда пиши – Иля, – улыбнулся учитель.
Мальчик старательно написал и поставил точку.
– Хорошо! – сказал Яков Владимирович. – А теперь напиши – Ми-ша!
Илька написал, даже ровнее и лучше. И опять его похвалил учитель.
Елення радостно сообщила:
– Он ведь может писать целые строчки. И все понимает по-русски. Вот только говорить стесняется.
– Очень хорошо! – одобрительно сказал учитель и сел за свой стол. – Куда же тебя, Иля, записать? По всему ты подходишь в первый класс. Но слова по-русски боишься переводить. А у нас учебники только по-русски. Что же делать?
Илька хотел сказать, что ему охота учиться в нулевом классе, но его опередила мать.
– Ильке надо учиться в нулевом классе. Пусть привыкает к ребятам – он ведь мало их видел. А то, что читает и пишет, – ничего. К тому же Ильке будет нелегко… – И мать выложила все, даже о помощи Силовны.
– А это кто, еще сын у вас? – спросил учитель, заглядывая за спину Еленни. – Сколько ему лет?
Но Федюнька высунулся из-за матери и, тараща голубые глаза, выпалил:
– Зимой у меня была именина! Исполнилось ровно шесть с половиной лет. Я большой! И мне надо в школу!
В классе засмеялись, а Елення ласково пояснила:
– Это – Федюнька! Верно, шесть с половиной лет ему. Только теперь, а не когда «именина была»!
– Хочешь учиться, Федюнь? – спросил Яков Владимирович то ли шутя, то ли всерьез. – Дам тебе бумаги, рисуй. Остерегай, карауль Илю. Будешь ему адъютантом. – Он повернулся к Еленне. – А, Елення? Как думаешь? Можно взять Федюнь с Илей в нулевой класс?
Елення так обрадовалась, что даже встала с места и принялась благодарить Якова Владимировича. А Федюнька от неожиданности, что принят в школу и будет остерегать Ильку, только недоуменно озирался вокруг, раскрыв рот.
2
Через несколько дней Илька и Федюнька пошли в школу. У них одна сумка, пока пустая, ее сшила из парусины Февра. Она учится во вторую смену, как и Петрук. Еленни и Гриша не было дома – уехали спозаранку за сеном на лодке.
В школе Силовна помогла Ильке раздеться, вытерла костыли от грязи и прибрала одежду.
Пришел Яков Владимирович и начал рассаживать учеников за парты. Две последние длинные парты отводились для девочек – они более послушные. Но мальчиков оказалось больше, и Яков Владимирович несколько мальчишек посадил вперемежку с девочками.
Яков Владимирович увидел Веньку, спросил его, кто он и сколько лет ему, почему раньше не учился, вздохнул и записал в тетрадь. Потом посмотрел на Федюньку, качнул головой:
– Вам втроем не тесно?
– Не-ет, – ответили они хором.
3
У Ильки с Федюнькой и Венькой был один букварь на троих. Да и остальным не хватало учебников. Но Илька не нуждался в букваре – в первый же день прочел его целиком.
Он пробовал срисовывать с него картинки. И ничего – получилось. Только бумага была неважной – обыкновенная тетрадка в косую линейку.
Вскоре учитель Яков Владимирович на уроке рисования раздал им чистые листочки, да такие – любо посмотреть. Гладкие, чуть-чуть голубоватые немного просвечивающие! Одно удовольствие!
– Вот это да-а… – Илька пришел в восторг и неожиданно вздохнул: – Мне бы такую бумагу – дома рисовать!
– Понравилось? – улыбнулся учитель. – А такая бумага целыми листами есть в лавке. Попроси отца – купит.
Илька был готов кинуться за бумагой сейчас же! Нет, лучше послать Федюньку. «Он попросит у мамы денег и побежит к дяде Васе, – промелькнуло в голове у Ильки, но вдруг раздумал: – Дядя Вась, поди, приберег такую отличную бумагу. Да и Яков Владимирович не отпустит Федюньку…»
Илька долго вертел в руках листочек, думая, что нарисовать. Потом взялся и не торопясь, по памяти воспроизвел карандашом рабочего с засученными рукавами, в переднике, с молотом в руке, кующим на наковальне железо, от которого брызгали искры. Такой рисунок, слегка выпуклый, он видел на светлой, круглой монете среди других, меньших монет, когда отец принес зарплату за стройку югыд-би.
– В-во! – восхитился Федюнька и встал на ноги, чтобы показать всему классу рисунок брата. – Смотрите, как Илька здорово нарисовал!
Все смотрели, а учитель похвалил:
– Молодец! Изобразил рабочий класс!
– Я еще не то нарисую, если будет бумага листами, – сказал Илька. – Сейчас пойдем в лавку и узнаем…
Когда кончились занятия, Илька, Федюнька и Венька сразу же кинулись к нарточке – Илька решил домой не заезжать, а прямо в мир-лавку к дяде Васе. Может, уже не застать бумаги.
– Скорей! – торопил он Веньку и Федюньку.
Ребята дотащили нарточку до мир-лавки, забежали в нее. Их долго не было, Илька нетерпеливо поджидал.
Наконец появился Венька.
– Ну как? Есть бумага? – спросил Илька.
– Э-э… – махнул Венька рукой. – Полно народу, не пробьешься. И не видно никакой бумаги. Поехали!
Илька запротестовал:
– Не поеду! Зайду сам…
Он встал на костыли и заковылял в лавку.
– Ничего не видно отсюда, – пожаловался Венька.
Илька вытягивал шею и заметил в просвете дядю Васю.
– Дядя Вась! – закричал Илька что было силы. – Бумага есть? Листами! Хорошая!..
Все оглянулись. Петул-Вась вытянул шею.
– Кто там кричит? Илька?.. Кажется, есть. Немного погоди. – Он стал отпускать товар.
– Есть есть бумага! – ликовал Илька. – Иди, Федюнька, к маме! Скажи, чтобы шла скорее сюда…
Пришла вскоре Елення. Илька поведал о бумаге, которую раздал на уроке рисования учитель. Он же надоумил обратиться к Петул-Васю.
– Погоди, мамэ, покупать кастрюлю, – не терпелось Ильке. – Бумагу надо сперва, бумагу!..
Бумага оказалась в другом отделе, и Петул-Вась отпустил Еленне кастрюлю и чайную чашку, а потом сходил за бумагой.
– Вот такие листы, гладкие, чуточку просвечивают. – Петул-Вась положил несколько листов перед Илькой. – Годится?
– Еще бы! – Илька опять понюхал и зажмурился. – Ах какие листы!
Елення, щупая бумагу, тоже похвалила.
Вечером Гриш увидел дома бумагу, свернутую в рулоны.
– О, какая гладкая скользкая бумага! – Гриш щупал листы.
Февра улыбнулась:
– Теперь намалюешь что-нибудь…
– А что? Нарисую обязательно. Надо только подумать хорошенько.
Потом все вышли куда-то, а Илька, развернув бумажный лист, начал размышлять:
«Что же делать? Что же делать? Хочется мне ой как рисовать. Надо сперва отрезать кусок».
Он заковылял к столику, взял ножницы и вернулся на место.
Зашел Венька с букварем.
– Иди, иди сюда, – заторопил его Илька. – Помоги мне отрезать ровнее кусок. Не терпится рисовать.
– О-о, сколько бумаги у тебя! – Венька, не раздеваясь, подошел к нему, положил букварь перед ним на стол и отчеканил: – Домашнее задание выполнено!
– Молодчина! – ответил Илька и вдруг радостно воскликнул: – Мама дорогая! У нас же не хватает букварей! Сделаю букварь, а эту… – он стукнул по всамделишному букварю, – отдадим кому-нибудь. А?
– Как сделаешь? – не понял Венька.
– Срисую, и все! На этой бумаге! Вот будет здорово! Самодельный букварь!
Возились долго и разрезали все листы. Сложили вместе, в виде тетрадки. Они убрали два лишних листочка, и один достался Веньке.
– Спасибо, – радовался друг. – Я тоже буду что-нибудь чертить.
– Ты же чертежник, а я – художник, – смеялся Илька. – Сшить бы листочки тетрадкой, и можно рисовать…
Пришли домой Федюнька и Февра. Оба в снегу, с прилипшими к одежде былинками сена.
– Вот тебя и надо, – Илька повернулся к сестре. – Быстренько сшей листочки, как тетрадку.
– Зачем в тетрадку? – изумилась Февра. – Не хватает, что ли, тетрадок?
Илька и Венька рассказали про самодельный букварь.
– Правильно, – ликовал Федюнька. – А этот букварь отдадим учителю.
Февра нашла у матери иголку с оленьими жилами и сшила тетрадку.
– Пойдет! – одобрил Илька.
– Крепко сшитая – жилами! – затараторил Федюнька.
Когда пришла в избу мать, засмеялась, рассматривая тетрадку.
– Надо было взять нитки, а не жилы. Эх ты, Феврення!.. Ну да сойдет как-нибудь. Рисуй, увидим!..
Илька успел вечером списать и срисовать только две страницы. Уже все спали, кроме мамы, а он еще корпел и чуть не опоздал в школу.
На первом уроке решали на классных счетах, складывали и отнимали единицы, двойки, тройки, записывали на доске и в тетрадках. Но Ильке не сиделось – он вынул из сумки самодельный букварь. Нет-нет да шуршал им, чтоб обратить внимание Якова Владимировича. Федюнька шепчет рядом: «Подними выше…» Илька поднимал выше, а учитель не видит все равно. Возится с непослушной Мотькой – она никак не понимает по-русски «два» и «три». Пришлось учителю объяснять по-зырянски. Девочка поняла, обрадовалась и записала на доске: 2 + 3 = 5.
– Иди, запиши в тетради, – сказал учитель.
– А почему Илька… Почему Иля дразнится все время? – морщилась девочка. – Показывает какую-то бумагу, а мне мешает думать.
– Какую бумагу? – учитель строго посмотрел на Ильку.
Тот наклонил ниже голову, убрал самоделку под тетрадку.
– Нельзя мешать другим, да еще дразниться. – Яков Владимирович сказал это внушительно, а потом кивнул на соседа Ильки: – Пойдет к счетам Веня.
Венька знал счет хорошо, десятками, как Илька, видно, научил его покойный отец, Иуда-Пашка. Смуглый, но светловолосый, с курчавыми прядями, будто в шапке из овчины, Венька русским языком владел плохо – долго просидел взаперти.
Яков Владимирович улыбнулся:
– Ты, Веня, как Пушкин в детстве. – Учитель обратился к классу: – О Пушкине слыхали, нет? Пушкин – великий русский поэт и писатель. Скоро будем учить его сказки.
– Венька – Пуш-кин… – хихикнули вокруг.
Илька читал в «Безбожнике» про Пушкина и запомнил эту фамилию. Но какие у него сказки, он не знал. Однако, наверно, не лучше, чем рассказывает бабушка Анн.
…Когда урок кончился, Илька все-таки решил похвастаться учителю, что купил в лавке пять листов бумаги, разрезал их, сшил в тетрадку и начал рисовать самодельный букварь.
– А-а, вон что… – заинтересовался учитель и взял самоделку. – Да-а, смотрите-ка! Получается вроде. Только карандашом…
– И жилами сшит, – сказал Венька.
– Я нарисую всю первую половину, а букварь отдадим кому-нибудь, – заявил Илька.
– Мне-э!.. – послышались вокруг них ребячьи голоса.
– Тихо, тихо, – унимал Яков Владимирович и отправился в учительскую, чтоб показать самодельный букварь. Когда кончилась перемена, Яков Владимирович пришел в класс с самоделкой. Перед тем как начать учить буквы дальше, сказал ребятам:
– Вот, похвалили учителя. На, бери, Иля, но рисуй только дома…
– Я быстро, – радовался Илька.
– Не торопись, а то испортишь. – Учитель продолжил урок.
Через несколько дней Илька принес в школу самодельный букварь. Учитель и ребята хвалили Ильку, хотя учебник далеко не был таким, как всамделишный. А букварь Илька, Венька и Федюнька отдали учителю.
– Мне-э!.. – послышались опять голоса ребятишек.
А кто-то даже воскликнул:
– Лучше разрисованную!..
– Шиш! – ответили Илька и Венька. И Федюнька хотел что-то добавить, но осекся – услышал строгий голос учителя:
– Тихо!.. Бери, Мотя, букварь. Ты живешь дальше всех… Молодец, Илька!
