Текст книги "Преодоление"
Автор книги: Иван Арсентьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)
То снег, то дождь, то едкая крупка, словно железными опилками, хлестали по лицу. Порывистый ветер гнал нескончаемые тучи, и мокрая степь пестрела седыми лоскутьями луж. Дорога, изрезанная глубокими рытвинами, терялась во мгле среди холмов.
Затяжная оттепель… Распутица.
По дороге, исходя ревом, ползли два тягача. Один тащил за собой вагончик на полозьях, другой – прицеп, полный бочек с бензином. Это пробирались в Венеру разведчики Хвалынского. Они ехали из Нефтедольска, где пробыли два дня на обширном деловом совещании, посвященном ликвидации газового выброса.
Как от камня, брошенного в воду, долго бегут круги, волнуя тихую заводь, так и от аварии в Венере пошла раокатистая зыбь, нарушающая привычный порядок жизни.
Откуда только не понаехали специалисты! Каких только способов и средств не предлагали, начиная от колокола – сборника газа и кончая подземным атомным взрывом.
Естественное дело: авария нешутейная.
На совещании, однако, было принято предложение самих разведчиков, а именно: пробурить две наклонные скважины к аварийному стволу и через них задавить фонтан водой и цементом. Работа, что называется, снайперская. Промахи исключаются.
На обе наклонные сразу же назначили свободные бригады Бека и Середавина, но вышек запасных ни в конторе, ни в тресте не оказалось. Не было поблизости и воды. Все это предстояло изыскивать, раздобывать, подвозить.
Перед самым отъездом на место стало известно, что с вышками вроде что‑то наклевывается, только тащить их далековато, поэтому начало работ будет зависеть от умения вышкарей Широкова.
Холмистая равнина долго прятала от глаз речку Пожненку. Но вот и она, лентяйка степная. Ты погляди, разошлась‑то как! Не узнать. Того и жди, из берегов выйдет. Несется как чумная, взъерошенная шугой, конопатая от плеска дождя. Вздулась, словно на дрожжах, подпирает под бревенчатый настил моста.
Тягачи остановились, из вагончиков высыпали люди. Кожаков, вытягивая с причмоком ноги из густой грязи, направился к мосту, за ним потянулись остальные. Навстречу – телега, запряженная парой косматых лошаденок.
– Здорово, хозяин! Откуда? – крикнул Кожаков.
Телега остановилась. Пожилой возчик приподнял со лба шапку, посмотрел на незнакомых, поздоровался. Едет он из той деревни, что виднеется за речкой.
– Как дорога?
–И–и-и… – махнул тот рукой. – И не спрашивай! Бездна бездну призывает…
Угостившись сигаретой из пачки, протянутой Карцевым, возчик поинтересовался:
– А вы, извиняюсь, «то будете?
– Мы‑то? Хе! Кого ж холера понесет в такую погоду, как не бурильщиков!
– Как мост? – спросил Кожаков.
– Ничего… Бревна, правда, шатаются, а так – ничего… Ездим.
– Что же, двинемся, товарищи, помаленьку…
Водитель трактора с прицепом положил руки на рычаги, прицелился поточнее в прорезь между перил, и гусеницы глухо загрохотали по настилу. Вот он уже на той стороне, ловко вскарабкался по крутому глинистому берегу и только на самом верху забуксовал. Следом двигался второй сцеп с вагончиком, впереди него шагал Середавин. Добрались уже до середины моста, и вдруг бревна стали с грохотом расползаться. Заскрежетало железо. Серьга, соединяющая трактор с вагончиком, отломалась, и двигатель заглох. Из будки, застрявшей по ту сторону пролома, выскакивали люди, их размытые силуэты замельтешили среди сизых спиц дождя.
И в этот момент разноголосый крик ударил в уши Карцева. Он мигом оглянулся и ахнул: у буксовавшего на подъеме прицепа открылся задний борт. Бочки с бензином сыпались и, кувыркаясь, катились на мост. Гулкие удары, звон, брызги грязи.
Середавин, оставшись один по ту сторону пролома, заметался: прямо на него неслась с нарастающей скоростью бочка. Все видели: свернуть ей некуда, она размозжит, расплющит Середавина. Позади него в проломе бурлила вода. Спасения не было.
И тут глазом не успел никто моргнуть, как стоявший ближе всех Карцев, точно трамплином подброшенный, прыгнул к Середавину и со всего маху двинул его в плечо. Это был поистине акробатический прыжок. Середавин как подкошенный полетел через перила. Карцев за ним. Он почувствовал еще, как утором бочки черкануло ему по сапогу, и тут же черная ледяная вода обожгла, завертела, понесла.
Карцев вынырнул, схватил воздуха. Рядом мелькнул замасленный полушубок Середавина. Яростно загребая, Карцев рванулся к нему, поймал за рукав, и бурлящая пучина поглотила обоих. Руки утопающего судорожно сцепились на шее Карцева, он дернулся, пытаясь освободиться, но было поздно: Середавин железным грузом потянул его на дно.
«Пропал…» – мелькнула у Карцева расслабляющая мысль, и он, уже задыхаясь, хватая ртом воду, в последнем отчаянном усилии изловчился и ударил Середавина коленом в пах. Руки Середавина разжались. Карцев вынырнул, держа его за ворот полушубка, ударил еще раз кулаком в переносицу, и тот совсем обмяк. Вода несла обоих к мыску, по берегу бежали люди, размахивая руками, кричали. До мыска оставалось рукой подать. Карцев бешено работал ногами, его силы иссякали, судорога сводила мышцы.
Вдруг ударился коленом обо что‑то твердое. Под ногами была земля, но он уже выдохся, упал, и сразу стало все безразлично и спокойно…
Карцев очнулся и застонал от режущей боли: скребут! Кожу сдирают с живого! Льют в горло какую‑то дрянь. Страшный холод. В полутьме испуганные лица. Узнал Бека. «Хак! Хак!» – шуровал тот по волосатой груди Карцева шершавой рукавицей, точно стругом. Из-за стенки вагончика – приглушенный голос Кожакова:
– Как там Карцев? Дышит?
– На все завертки! Летчик… Их сызмальства отпевают. А Петр Матвеич дышит?
– Травит вовсю! Нахлебался…
– Промыло, значит, мозги…
Дальнейшее помнилось Карцеву смутно: закутывали, поили водкой и кипятком, везли… Одно ощущение оставалось четким: зажатая намертво в кулаке какая-то мокрая штуковина.
– Да брось ты к дьяволу это барахло! Зачем оно тебе сдалось? – напустился на него Бек.
Только тогда Карцев поднес к глазам руку, увидел почерневшие ногти и… полворотника от середавинского полушубка. Как ему удалось разорвать крепчайшую овчину, сообразить он так и не смог. Одно знал: заставь самого сильного человека повторить это – вряд ли получится.
Карцев засмеялся и окончательно пришел в себя.
В Венере, исхлестанный веником в жаркой бане, пьяный от водки и пережитых волнений, он лежал на койке под Степанидиной периной. Тут же у изголовья – Степанида с чашкой пахучего липового чая, напротив – лохматые седые брови Леонида Нилыча, за дверью – знакомые голоса товарищей. До чего же, черт побери, прекрасно быть больным! Покойно, тепло, хорошо. Хорошо потому, что после встряски чувствуешь жизнь еще полнее, воспринимаешь ее как чудесное воз награждение. Хорошо, что рядом друзья, в которых ты открыл совершенно неожиданные черты. Хорошо от сознания, что потрудился для людей и люди беспокоятся о тебе. Нет, хорошо быть больным…
А Середавин?
В мыслях о Середавине проступала какая‑то двойственность. Почему‑то казалось, что этот случай пойдет ему на пользу. Разве мало примеров того, как физические страдания духовно совершенствуют людей? Почему же Середавин должен явиться исключением?
Эти правильные мысли пришли Карцеву утром, когда он, уже совершенно здоровый, узнал от Степаниды новости, ночью Середавину совсем стало плохо, Кожаков вызвал из Нефтедольска машину, и его отвезли в больницу.
* * *
За вышками ехать далеко. Буровики двигались обычным способом: в вагончике, на буксире у тягача. Комплексной бригаде предстояло демонтировать чужое оборудование и перетащить за полторы сотни километров. Тут даже изобретательный Широков заворчал:
– Скоро заставят из Баку тащить…
– А тебе не все равно? – спросил Бек.
– Нам все равно, откуда тащить. Дело в сроках. Не по асфальту ведь!..
Широков поугрюмел и надолго замолчал. К обеду, однако, он повеселел. Видать, пораскинув умом, кое-что придумал, но помалкивал, проявив на этот раз неприсущую ему скрытность.
Двигались и шатко, и валко, и не скоро. Часа в три догнал их вездеход, за которым тащился на буксире директорский «газик». Трос был короткий, и грязью, вплетавшей из‑под гусениц вездехода, «газик» так залепило, что он стал похож на кучу мокрой земли. Из «газика» выбрались Хвалынский и Карцев, вскочили на ходу в будку. Их встретили восклицаниями.
– Вот я вам вдогонку доставил нового мастера, – положил руку на плечо Карцева. – Прошу любить и жаловать. То есть помогать, я имею в виду. – Все порадели на Карцева: кто с улыбкой, кто с удивлением. – Да… – продолжал Хвалынский. – Середавин надолго вышел из строя, так что наклонной займется бригада Карцева. Имейте в виду: ни минуты задержки. Тягачи пришлю через два дня. А сейчас, значит, вы, Широков с помощником, Бек, Карцев и нужные вам под рукой люди, давайте на вездеход. Вытащите меня на шоссе, а сами жмите на места и займитесь подготовкой оборудования. И вообще смотрите, чтобы дорогие Друзья наши – соседушки не подсунули вам добро, списанное для Вторчермета.
Вышкари и оба мастера перебрались в кузов вездехода, поехали. Толчки и скачки не располагали к продолжению деловой беседы, машина ерзала туда–сюда, двигатель ревел, и ехавшим невольно представлялись удручающие картины, вроде девятого вала и утлой скорлупы в просторах бурного моря… Бека с голодухи начало мутить. Вздохнули с облегчением, когда выбрались на шоссе и отцепили «газик». Здесь руководство взял Широков. Справа, километрах в десяти от магистрали, должна, по его словам, существовать большая деревня.
– А в деревне той, братцы…
Широков причмокнул и дополнил свое сообщение выразительным жестом. При этом его кадык сделал движение вверх–вниз, а внимавшие ему спутники пришли в возбуждение.
– Смотри, сынок, не сбейся с курса! – похлопал по спине водителя голодный Бек.
Поколесив целиной, разведчики выскочили на клейкий грейдер. В затушеванной туманом низине, точно серые вздутые паруса, виднелись крыши деревни, частокол заборов, кусты.
– Вот! – взмахнул Широков рукой, как полководец, гордый собой и своими войсками.
Населенный пункт имел три параллельные улицы, средняя – перекопана глубоким рвом, а за рвом посреди дороги стоял и выразительно жестикулировал какой‑то человек.
– Чего он извивается? – спросил Карцев, выглядывая из кузова.
– Пьяный, должно быть. Туземец…
Вездеходчик осторожно преодолел ров и, приблизившись к странной личности, убрал обороты двигателя. Небритая, но, видать, вполне трезвая личность грозно спросила:
– Почему раскатываете здесь?
– А тебе какое дело? – шумнул водитель.
– Я ответственный за безопасность движения. Видишь? – распахнул тот кафтан и показал милицейские погоны.
Буровики засмеялись.
– Ну так что? – спросил водитель, сбавляя, однако, тон.
– А вот оштрафую, так узнаешь, что! Вон тех как миленьких оштрафовал, – указал он на два грузовика и автопогрузчик, что стояли дальше, впереди.
– За что же меня штрафовать?
– За езду в неположенном месте.
– Да? А знак где? Сперва кирпич повесь на своем «бродвее», а тогда и придирайся.
– Повесь! Умный какой. А как я его туда повесю? – указал он вверх, где на порядочной высоте виднелась натянутая между столбами проволока.
– Ты бы, чем штрафовать того автопогрузчика, заставил его прицепить кирпич, – заметил поучительно водитель и тронул рычаги управления.
Посмеиваясь, буровики подъехали к ресторану, от которого крепко благоухало кислой капустой. То, что это ресторан, а не что‑либо иное, свидетельствовала монументальная, хотя и пострадавшая частично, вывеска.
Буровики с жадностью схватились за меню. Широков же, как человек, более искушенный в вопросах дорожного питания, не поддавшись всеобщему порыву, проследовал прямиком в дальний угол зала и крикнул в какую‑то дыру:
– Как здоровьечко, свет Алексеевна!
– Ой, Василечек! – послышалось оттуда радостно. – Да где же ты… бу–б-б-… ш–ш-ш-… бу–бу–бу–бу…
Пока путники изучали содержание меню, раздалась командал Широкова:
– Эй, Народ! Давай за этот стол!
Откуда‑то из закоулка вышла пухлая молодичка с черными озорными глазами, в надетом кокетливо белоснежном колпачке. Поздоровалась со всеми за руку. Едва гости успели занять места, как на столе появились миска с солеными огурцами, нарезанное ломтями сало толщиной в четыре пальца и все остальное, что требуется На закуску. Широков, не теряя времени, разжился в буфете двумя бутылками «Московской», и буровики приступили к делу. А когда появилась горячая картошка, а к ней в придачу сковорода с кусками шипящего мяса, у едоков, что называется, за ушами затрещало. Все было вкусно, все в натуральном виде: сало так сало, хлеб так хлеб! Не клеклый хлебозаводский, а подовый, с хрустящей коркой. Нюхнешь – и душа радуется… Буровики только губами чмокали да похваливали свет Алексеевну.
Разморенные, осовевшие от обильной пищи, гости расплатились наконец и полезли в вездеход. Водитель лихо крутнул машину на одной гусенице и дал газу, но, не проехав и сотни метров, чертыхнулся и затормозил.
– Ну что там еще? – раздались голоса из кузова.
– Вон полюбуйтесь! – буркнул водитель, показывая вперед.
Карцев высунул голову и присвистнул: на протянутой поперек улицы проволоке поблескивал красный круг с желтым кирпичом, а внизу под ним в форменной шинели и в фуражке с кокардой стоял знакомый милиционер и выжидательно помахивал полосатой дубинкой, с ехидцей ухмылялся.
– Тьфу! – плюнул водитель.
Буровики захохотали:
– Вот это оперативность!
– Шевелит мозгой товарищ…
– Шеве–е-елит… – обиделся водитель. – Это я его надоумил! – восстановил он истину.
– Ну тогда пеняй на себя.
Проклиная себя за простоту, вездеходчик потащился через деревню, а дальше степью, как бог на душу положит.
* * *
Вышку на прочных сварных салазках волокли четыре трактора. С обеих сторон – еще по трактору, и от каждого – трос к полатям верхового. Как на парусном судне бакштаг поддерживает мачту с боков, так эта пара не дает вышке кувыркнуться ни влево, ни вправо. Самый длинный трос – позади, он играет роль корабельного фордуна и на спусках не позволяет вышке валиться вперед.
В голове процессии шествовал длинноногий помощник Широкова. Двигался, главным образом, по–рачьи – задом наперед, лицом к тягачам. В определенные моменты он делал рывок и снова пятился, дирижируя трактористами: где поднажать, где притормозить, где довернуть.
За последние сутки хорошо подморозило. Местность вначале была гладкая, но к полудню пошли увалы. Вышка скрипела и угрожающе кренилась. Ведущий шарил наметанным глазом по земле, ощупывая взглядом бугорки и впадины, без суеты и без задержки уверенно подавал сигналы трактористам. После особенно сильных встрясок он беззлобно брюзжал, повторяя одно и то же:
– Надо же! Дрыхнут! Скорость разогнали, как на ралли[12]12
Многодневные автомобильные гонки.
[Закрыть], а им хоть бы хны! Нун–ну, давайте, как бы вам не оказаться отбивными котлетами…
Опять вышку основательно тряхануло. Ведущий погрозил водителям кулаком. Те посмеиваются: забавно смотреть на переживания этого ворчливого парня, будто они без его подстегиваний не понимают. И так сидят все как на иголках, потому что скорость нынче действительно велика, такой еще никогда не бывало.
Но вот – стоп! Поперек пути – линия высоковольтной передачи. На мачтах–раскоряках дятлами повисли монтеры, открепляя тяжелые провода, иначе вышке не пройти. Две толстые жилы лежали уже на земле, а с крестовин опор свешивались гирляндами похожие на булки изоляторы.
Ведущий напустился на старшего линейного электрика:
– Вы что же тут сачка давили, не подготовили трассу?!
– А вы чего приперлись раньше срока? – огрызнулся тот, – и пошла перепалка.
– Эй, голова! Иди сюда! – позвал линейного тракторист в танковом ребристом шлеме.
– Зачем?
– Спор у нас тут вышел. Какой у вас разряд или как там… называется…
– У нас группа, – ответил с достоинством линейный, не подозревая подвоха.
– У них группа! Понял?
– Гм… Группа, стало быть?
– Ага. У всех инвалидов группы.
– А–а! Стало быть, и эта братия пенсюки!
– Спрашиваешь! По работе разве не видно?
– Эй, ты! На верхотуре! Ку–ку! Чешись поживее, что ли!
Трактористы собрались в кучу, набросали промасленной ветоши, зажгли костер. Сегодня ветрено. По небу неслись плоские белые облака. Посмотришь – и кажется: не облака, а вышка несется им навстречу.
Линейный электрик, задетый насмешками трактористов, спросил того, что в ребристом шлеме:
– Послушай, что‑то мне личность твоя больно знакома. Не ты ли, слышь, центровал А–образную вышку на промысле?
– Гм! Ты спроси, где я не центровал! – сплюнул тот важно через губу.
– То‑то я и вижу: больно ретивый стал после перчика…
– При чем здесь перчик? – буркнул тракторист и заговорил о чем‑то другом, но вся ватага закричала:
– Эй, друг, расскажи, что за перчик?
Линейный того только и ждал, но для вида поломался.
– Да особенно‑то и рассказывать нечего. Жили мы тогда на отшибе, с харчишками не ахти, а этот хитрый парняга как вечер, так на свою колымагу и – в соседнюю деревню обжираться. Вернется и хвастает, пыхтит не отдышится, да еще пристает ко всем, чтобы, видите ли, дали ему туалетной бумаги… Раз, другой, а на третий Колька – во–о-он висит на опоре, – показал линейный, – подсунул ему листок с картинкой. Время идет, а обжора как подался на бугор, так словно канул. Что за черт? Подождали еще и пошли искать. А он, оказывается, гуляет. Резво так, туда–сюда, туда–сюда. «Давай работать!» – кричим ему, а Колька говорит: «Пусть еще погуляет. Я ему подсунул пакетик от остро–жгучего перчика…»
Дружный хохот заглушил слова линейного. Персонаж рассказа смеялся заодно со всеми, но не очень весело. Теперь, пожалуй, так и помрет «проперченным».
– А ну, кончай баланду! – скомандовал ведущий. – По местам!
И вышка поползла меж высоковольтных опор, свободных от проводов.
Вскоре навстречу показался Хвалынский. _ Вылез из вездехода, поздоровался с ведущим и зашагал рядом широкой, размашистой поступью геолога, умеющего экономно расходовать силы. Вдруг, спохватившись, воскликнул:
– Постой, какая у тебя скорость?
– Форсированная…
В этот момент вышку колыхнуло так, что у Хвалынского сердце екнуло.
– Ты в уме? – крикнул он. – Где Широков?
– Спит. Он часов пять таким вот макаром порхал… Вперед кузовом…
– Поразительные порядки! Начальник цеха почивает, а тут марафон устроили!
– А мне что? Как приказано, так и веду.
– А ну, живо мне Широкова! Где он спит?
– На полатях, – показал ведущий на верх вышки.
– Где–е-е?
– Там… с мастером, который вместо Середавина…
У Хвалынского глаза на лоб полезли:
– Останови немедленно!
Через минуту Широков и Карцев предстали пред грозные директорские очи. Хвалынский посмотрел на них взглядом, от которого полагалось вздрогнуть, но ни один, ни другой ухом не повели.
– Ну, как спалось, молодые люди? – спросил он с вкрадчивой улыбочкой, не предвещавшей ничего хорошею.
Широков и Карцев пожали уклончиво плечами.
Абсолютно уверенный, что распрекрасная парочка строит из себя дурачков, директор спросил еще раз:
– Так какой же вам сон снился?
– Так, мелочишка всякая… – буркнул Широков.
– Ничего стоящего, Петр Павлович, – поддержал его Карцев шутливым тоном.
Но секунду спустя им пришлось разувериться в юмористическом настрое начальства, поскольку оно довольно сурово и недвусмысленно объявило:
– Кажется, сон вам в руку. Ничего стоящего пообещать вам не могу, но кое–какую мелочишку подброшу, чтобы запомнили, где и когда можно спать!
– Да мы же не спали, Петр Павлович! – взвопил Широков. – Разве что вздремнули чуток.
– Какой там сон, когда все потроха вытрясло, – поддержал его Карцев.
– Так зачем вас черт туда занес?
– М–м… Для уверенности. Для них… – кивнул Широков на трактористов. – Быстрее боятся, а как еще заставишь? Техника безопасности и всякое такое… Привыкли ведь к скоростям – каток дорожный обгонит. А вы какой график нам дали?
Хвалынский уставился на вышку, в то место, где чернел кронблок, и, пожевав задумчиво губами, взял Широкова за локоть:
– Вот что, Вася, форсаж давай сбавлять, а подумай лучше насчет транспортировки ночью…
– Втемную? Дело темное… Не пойдет.
– А если прожектор на машину?
– С прожектором – другое дело, но тогда нужна подмена трактористов.
– Организуем. Медлить нельзя ни минуты. Боюсь, как бы пурга не сорвала нам все.
Хвалынский перевел взгляд на Карцева. Тот оттерся несколько на задний план, от греха подальше.
– Оборудование проверили? – спросил его Хвалынский.
– Кажется, в порядке.
– Тогда давай в вездеход. Прибыл топограф из управления вправлять вам мозги насчет наклонного бурения. Хоть ты у нас и ученый, все науки на курсах прошел, но, думаю, послушать не мешает.
…Не доезжая деревни Кирюшки, водитель остановился долить в радиатор. Карцев, рассеянно поглядывавший по сторонам, вдруг оживился, спросил, показывая на рядки деревьев, уходящих вверх по склону:
– Это чей же сад?
– Тоже са–ад… – протянул Хвалынский небрежно. – Вишнячок дрянной.
– А и правда – вишняк! – воскликнул Карцев и, выпрыгнув из вездехода, направился к деревьям. Обойдя десятка два вишен, он поковырялся в почках и задумчиво вернулся к машине.
– Ты, оказывается, садами интересуешься? А пчелками нет? – спросил его Хвалынский с усмешкой.
Карцев пробормотал что‑то невразумительное и, надувшись, умолк.
