355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иван Арсентьев » Преодоление » Текст книги (страница 19)
Преодоление
  • Текст добавлен: 11 октября 2016, 23:34

Текст книги "Преодоление"


Автор книги: Иван Арсентьев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

Первые хуки и аперкоты

Новый инспектор по кадрам конторы разведочного бурения Клеев, назначенный вместо Смурыги, человек послушный и предупредительный, как всякий, поставленный на должность и еще не утвержденный, тут же зачислил Карцева буровым работником. Не потребовалась и рекомендация Леонида Нилыча Кожакова. Инспектор сам умел разбираться в людях.

– С армии, значит? Что ж ты, служил, служил, а до генерала не дослужился, хех–хе?..

– Раз к тридцати годам не сумел, то незачем и тужиться, хе–хе! – в тон инспектору ответил Карцев.

– Бывает… У нас вернее, в директоры быстрее выскочишь.

Новому начальнику, видимо, очень хотелось выглядеть в глазах рабочего хорошим и сердечным. Рука его, только что написавшая на бланке направления: «Мастеру Зайцеву», старательно зачеркнула «Зайцеву» и вывела – «П. М. Середавину».

– К старейшему направляю вас. Петр Матвеевич у нас профессор буровых дел.

Карцев поблагодарил и ушел. Решил заглянуть по пути к Леониду Нилычу, сказать, что в одиннадцать часов уезжает попутной машиной на буровую мастера Середавина, которая находилась в сорока километрах от города Нефтедольска.

– Тебя к Середавину? – переспросил Леонид Нилыч, и на лице его мелькнули не то досада, не то удивление. Проворчал что‑то невнятно, подумал чуть и, шевельнув густыми бровями, протянул руку: – Ну ладно, коллега, действуй. В случае чего – в любое время. И без случаев приходи, адрес знаешь. Поговорим, в шахматишки сгоняем. Как у тебя с деньгами? Не стесняйся, я не бедный.

– Продержусь, – сказал Карцев и попрощался. До одиннадцати время еще было, и он отправился побродить по усадьбе конторы.

В представлении людей, не посвященных в дела нефтяников, контора – это помещение, заставленное столами, фанерными шкафами с бумагой, на столах счеты, арифмометры, дыроколы, папки. Среди всех этих конторских атрибутов – склоненные головы служащих. Заморенные лица… Черные нарукавники… Затхлый воздух…

В этой конторе столов и бумаг тоже хватало, однако, как понял Карцев, дело здесь не в одних бумагах. Под скромным названием конторы следовало подразумевать большое и сложное хозяйство, целый комбинат со множеством людей, машин, цехов и отделов, всевозможных служб и складов.

Зыбкий, сляпанный кое‑как пол в длиннющем коридоре барака ходил ходуном под ногами. Панели стен выкрашены суриком, мебель, что называется, из‑под топора, чтобы не жалко было бросить, когда придет срок перебазироваться на новое место, запахшее нефтью. Масса графиков, таблиц, карт, развешенных по стенам, могла бы многое сказать знающему человеку. Карцев же мог лишь догадываться по всем этим наглядным пособиям о напряженности неведомой ему жизни нефтеразведчиков.

* * *

Шофер попутной машины, носатый здоровяк, примерно тех же лет, что и Карцев, нажав на стартер, принялся тут же поносить на чем свет стоит какого‑то завгара. Чем насолил ему тот завгар, разобрать было трудно.

Ехали степью. С утра сыпал снежок. Не то чтобы настоящий, а так, вроде разведчик, прощупывающий слабые места. Посеется и затихнет, повременит, затаившись, и опять запылит, притрушивая серой мучицей подмерзшую землю.

Изрытый тракторными гусеницами проселок тянулся на десятки немеренных верст. Полуторку, повидавшую виды, немилосердно швыряло, шофер, вцепившись одной рукой в баранку, другой переключал то и дело скорости и с ненавистью плевал в открытое окно.

Когда Карцев еще влезал в кабину, он рассчитывал потолковать с ним о том, о сем в дороге. От кого еще узнаешь что‑то интересное, как не от говорливого шофера, который мотается день и ночь по всем направлениям. Но этот носатый знай только матерился.

– Послушай, ты русский? – спросил Карцев, осердясь.

– А кто ж, по–твоему, арап?

– Трудно сообразить, слушая тебя.

– Хы! Интеллигент какой! Мы по–своему, по–рабочему.

– Не умеешь ты ругаться. Даже слушать скучно. Сквернословишь только. Хочешь – научу?

– Хы! Правда? Давай! Во, подкину завгару! – воскликнул шофер с воодушевлением.

– Зовут‑то тебя как?

– Серега…

– Чем это тебе так досадил твой завгар?

– То‑то и оно, что досадил. Взъелся ни за что ни про что! Ты вот стань на мое место, еще не так задаешься. Что я, калымить ездил? Был бы он человек, разве взял бы я машину без спроса? А тут бац! Из‑за паршивой рессоры – приказ на меня. Пересадил на этот драндулет, сам бы на нем в гробу ездил!

– Авария случилась? – продолжал расспрашивать Карцев.

– Какая авария? Говорю тебе: рессора сломалась под корень. Сдуру, проклятая, сломалась. Не расстроился бы я душевно, все было бы в ажуре. Он и знать не знал бы, что я ездил. Понял? А Клавка – аккуратная стерва. Это моя жена. Клавка. Но я ее все равно выведу на чистую воду! Она у меня попляшет! Как, слышь, зовут тебя? Виктор? Как ты думаешь, могут ее за нарушение супружеской субординации того? Ежели застукаю с Мишкой Стыкиным?

– Мишка? А кто это?

– Мишка! Тьфу! Думаешь, министр какой? Так, шоферюга из поселка Венеры. Я почему попух позавчера? Доподлинно знаю: Клавка трали–вали с ним разводит. У тетки своей, Степаниды, встречаются. Что делать? Я, конечно, по газам. Сто кэме по такой дороге, это тебе как? Заскакиваю, а главное – все напрасно. Степанида сидит одна и чаи глушит. Завелся я – спасу нет. На обратном жиманул на всю железку – и хана рессоре. А завгару только бы придраться, пошел шпынять в хвост и в гриву, все собрал в кучу. Разве поймет, козел неотесанный, что у меня тут! – ударил себя кулаком в грудь Серега и на этом закончил пламенный монолог.

Поднявшись на пригорок, Серега остановил машину, вылез из кабины, обошел кругом, потирая с изумлением длинный нос и как бы удивляясь, что «драндулет» еще не рассыпался. Осмотрел автомобиль беглым, но опытным водительским глазом, не упускающим ни малейшей неисправности. Хлопнул дверкой.

– Ладно, переживем как‑нибудь!

– Вот именно, – поддержал Карцев и, чтобы увести беднягу от мрачных переживаний, заговорил о плохих дорогах в здешних местах.

– А кто в них тут нуждается? Повидал бы гы, что тут лет десять назад творилось! Ты бы здесь луковичку паршивую не нашел на закусь! Представляешь, торчит домишко, а кругом ни деревца, ни кустика, даже картошку не сажали! Голословность сплошная. Провалиться мне, ежели я видел хоть одну живую курицу! Чего жрали – уму непостижимо. А ты – дороги… Вот на старых промыслах, что вскоре после войны пустили, там совсем другая процедура. Дороги сплошняком асфальтом крыты, а мы тут матом кроем! И будем крыть еще лет десять! Э–э! Стоп! – спохватился шофер и тормознул. – Во–он, видишь, за бугром? То и есть середавинская бурилка. – Шофер показал на маячившую неподалеку вышку.

Карцев вылез из машины, поблагодарил, крикнул:

– Береги рессоры! – и направился к вышке.

Вскоре навстречу ему показалась двуколка, влекомая косматой лошаденкой. Ездок в брезентовом плаще повернулся в сторону Карцева, из торчащего конусом капюшона выглянуло обветренное лицо с жидкими висячими усами. Скользнув взглядом по военной шинели встречного пешехода, он хотел, видимо, что‑то спросить, но не спросил, только шумнул сердито на лошадь:

– Вье! Куку–р-руза!

Впервые Карцев увидел буровую вблизи. Возле глубокого оврага – вышка на четырех ногах, ржавые баки – емкости, кучи бурой глины, трубы в штабелях; чуть в сторонке – культбудка для вахты и котельная: из дощатого сарая возле вышки слышен гул дизелей. Над черной трубой котельной – едва приметный дымок, людей не видно нигде.

Карцев направился к культбудке, отворил дверь. Вахта буровиков, дежурных слесарей и электриков – человек семь – обедали. Трое сидело на скамье у продолговатого, сколоченного лишь бы как стола, другие лежали прямо на полу, подстелив ватники. В углу на табуретке приткнулась молодая женщина с красивым, по–детски пухлым лицом. Положив на край стола тяжелую грудь, замаскированную старательно цветастой кофточкой, она читала какую‑то книгу.

В будке было душно, трубы отопления пышали жаром, окна густо запотели. От мокрых брезентовок, развешанных по стенам, остро пахло нагретым машинным маслом. С низкого фанерного потолка свешивалась большая лампа, ватт на двести, свет ее резал глаза.

Карцев поздоровался с порога, спросил мастера Середавина. Белобрысый паренек, сидевший за столом, посмотрел через плечо на незнакомца, и яркие голубые глаза его блеснули озорно, как у человека, настроившегося рассказать потешный анекдот.

– Ай–ай–ай! – воскликнул он. – Как же вы с ним разминулись, дорогой товарищ! Ведь он только–только отбыл на персональном дилижансе в неизвестном направлении.

– Так это его встретил я, когда шел к буровой! – сказал Карцев с сожалением. – Он в плаще, на такой мухортой лошадке, да?

– Совершенно буквально! На личной Кукурузе.

– За что ее так? – усмехнулся Карцев.

– Да не растет же, сволочь! Ни та, ни другая.

– Не горюйте, товарищ, – сказал кто‑то из лежа–шпх на полу. – Петр Матвеич, бывает, и возвращается…

– Если вы из газеты или телевидения, то дело поправимое, – повернулся, перекинув ногу через скамью, белобрысый. – Все объекты, представляющие интерес для широкого читателя и телезрителя, так сказать, налицо. Вот, к примеру, перед вами знаменитый бурильщик Генрих Иванович Бек! Да–да, не сомневайтесь: тот самый!.. Он не раз устраивал пресс–конференции для представителей печати. Встречи с ним проходят всегда в атмосфере дружбы и откровенности и завершаются подписыванием совместного коммюнике…

– Во подвалил верея…[1]1
  Вязкая неустойчивая погода.


[Закрыть]
– гоготнул длинноногий, в огромных сапожищах, рабочий, и курносое лицо его расплылось в простодушной, глуповатой улыбке.

Знаменитый бурильщик Бек, на которого указал белобрысый паренек, лежал на полу. Пошевелив рыжими бровями, сказал Карцеву:

– Не обращайте на них внимания. Ваня наш – это самое… в журналисты метит. Натаскивается… – И пареньку: – Эй, журналист! Подай пожненского чайку!

– Сей минуту, Генрих Ваныч! – схватил тот со стола алюминиевый чайник, исчерканный надписями.

Большая красная рука бурильщика, усыпанная крупными веснушками, поднесла носик чайника к пятнистым от тех же веснушек губам. Напился. Посмотрел на часы и улегся удобнее на расстеленную у батареи отопления стеганку.

«Что за немец с нижегородским диалектом?» – подумал Карцев и сказал:

– Я не из газеты, меня прислали к вам на работу.

Теперь все присутствующие посмотрели на Карцева по–другому. Не то чтобы с разочарованием, но и не с первоначальным интересом.

– Что же вы будете делать у нас? – поинтересовался Генрих Бек, не меняя позы.

– Что скажут.

– А что вы, извиняюсь, умеете?

– Ничего.

– Как так?

Карцев развел руками.

– Так‑таки ничего? – поглядел на него Бек с недоверием и сел.

– Я из армии, там другому учили, – пояснил Карцев.

– А–а! Ясно. Левой–правой, вольно, шагом марш, ложись! – отозвался язвительно длинноногий в сапожищах, а молодая женщина подняла голову от книжки и посмотрела на Карцева испытующе–пристально.

Тот не нашелся, что ответить, и, видя, что все курят, тоже вынул сигарету.

Рабочие за столом, отхлебывая из кружек, заговорили о каком‑то осложнении, случившемся у соседей: «Нам такое не грозит», «Обер шевелит мозгой почище Госплана», «Деловая смекалка, Маркеша, от бога», «Бывает и от жены…», «За лавровыми венками мы не гонимся, нам бы хрустов побольше!»

– Несложно, если другие хлопают ушами, – буркнул Генрих Бек непонятно: то ли в похвалу, то ли в осуждение.

И опять пошли перекатываться непонятные для непосвященного реплики и слова.

Взгляд Карцева остановился на приколотом к стене большом листе бумаги, размалеванном во все цвета радуги. «Геолого–технический наряд», – прочитал он. В наряде столпотворение терминов и цифр. «Радиокаротаж… Кунгурский ярус… Долбление…»

«Серьезная фирма…» – подумал Карцев немного встревоженно и принялся рассматривать в простенке между окон устрашающие картинки по технике безопасности. Рядом с ними, как бы поддразнивая, висела пустая аптечка… Дескать, давай калечься, черта с два тебя перевяжут…

– Ну, смекалистые, закругляйся! – помахал часами Бек, сказал: – К концу смены инструмент должен быть наверху.

– Опять‑таки, что считать верхом… – ухмыльнулся белобрысый.

– Ты, Шалонов, не каркай, а давай на пару с Алмазовым… Эй, Маркел, где ты?

– Да здесь я… – отозвался длинноногий в сапожищах – он складывал что‑то в авоську, стоя рядом с молодой женщиной, читавшей книгу.

– Давайте отпаривать по–быстрому ротор. Мороз подкручивает. Ясно?

– Сей минут, Генрих Баныч! – козырнул белобрысый Шалонов и крикнул: – Маркел, ну‑ка сапоги в охапку! Покажем трудящимся массам класс отпаривания ротора! – Он крутнулся, дернул за кончик косынки, кокетливо повязанной на голове молодушки с девчоночьим липом, прижал руку к сердцу: – Душа Валюха, пожалей твоего муженечка родного, подкинь парку погуще!

– Вот я те подкину, шалопут, – улыбнулась та, закладывая страницу в книге шпилькой для волос.

Рабочие ушли, а она взяла веник и принялась выметать нз будки мусор. Карцев попятился к двери, чтоб не мешать Алмазовой, спросил, стоит ли ждать мастера или лучше приехать завтра.

– Хотите или не хотите, а ждать все равно придется: вахтовая машина раньше вечера не придет, – ответила Валюха и, в свою очередь, спросила: – Значит, вы к нам верховым?

– Не знаю.

– Верховым. Точно. Наш бывший заболел. – Она перестала мести, измерила Карцева оценивающим взглядом, словно проверяла, подойдет ли, и, решив что‑то про себя, заметила: – Трудновато придется вам, пока в стажерах проваландаетесь. Заработок‑то детский. Семье – зубы на полку…

– Семьей я не обременен…

– Ба! Неужто холостой? – воскликнула недоверчиво Валюха.

Карцев отшутился:

– Холостыми патроны бывают…

– Ну, это безобразие. Столько сестры нашей вокруг пропадает зазря, а тут холостяки разгуливают, – сказала Валюха серьезно, но зеленоватые с крапинками глаза ее светились лукавством.

Карцев улыбнулся и вышел из будки, не оглядываясь. Взойдя на помост вышки, он стал в сторонке, чтоб не мешать рабочим, и засмотрелся на их возню. Что‑то У них не клеилось: то ли деталь какая‑то вышла из строя, то ли еще что‑то.

Погода после обеда стала ухудшаться. Небо на востоке помутнело, как перед грозой. Словно глубокий вздох пронесся по степи, и зашуршали–зашевелились хвосты едкой поземки. Взвыл в раскатах вышки ветер, и пошло крутить–вертеть, нахлестывать. Не поймешь: с неба ли сыплет иль швыряет с земли в небо. Не прошло и часа, как на буровую обрушилась непроглядная снеговая стена. Помост трясло, что‑то звенело и колотилось над головой. Одежда рабочих заиндевела, и они ворочались в снежной пене, словно сказочные призраки в саванах.

Рабочее место под вышкой со всех сторон закрыто щитами, но и они не спасали: продувало так, что Карцева в его шинельке и фуражечке тряс озноб. А Бек в это время голыми руками держал железные рычаги лебедки и тормоза. «Как он выдерживает?» – поражался Карцев.

Откуда было знать ему, что Бек вообще никогда рукавиц не надевал.

Прошло время смены, а ночная вахта не появлялась. Бек постучал ключом по трубе – сигнал кончать – и встал из‑за пульта управления.

– Перекур! – объявил он. – Пойду звонить, какого черта смену не шлют!

Карцев так продрог, что решил тоже пойти в будку погреться. Отправился вместе с Беком. Двигались в темноте боком, закрываясь от режущих ударов ветра. Дверь будки замело, насилу отворили. Карцев прилип к батарее отопления, а Бек принялся звонить по телефону и довольно скоро попал на директора Хвалынского.

– Алло, Бек? Что у вас там? – понеслось громко из трубки.

– М–м-м…

– Это вы, Бек?

– Вроде я. Где смена?

– Застряла на полпути. Послали на выручку тягач. Придется вам ждать прибытия.

– Веселенькие дела… Что ж, ладно, будем продолжать работу. Сверхурочные нам светят?

– Получете, – пообещал директор.

Бек положил трубку, выругался про себя, потопал к выходу. Карцев – за ним.

– Сидите, грейтесь, чего зря мерзнуть? – сказал Бек досадливо, но Карцев, не внемля его словам, пошел обратно к вышке. Не мог он сидеть в тепле, зная, что другие рядом трудятся на лютом ветру. Приглядевшись к работе, он подумал, что в этакую непогодь лишний человек, пусть неумелый, тоже пригодится. Ему даже захотелось, чтобы что‑то случилось в эти минуты, чтобы в нем почувствовали нужду. Ведь давно известно: разные люди, попадающие вместе в трудные положения, быстрей сходятся или расходятся, дружатся или становятся врагами.

Однако время шло, а ничего не случилось. Буровики работали как ни в чем не бывало, не обращая внимания на будущего верхового. Видимо, в помощнике они мало нуждались. Беснующаяся пурга и задержка смены были для них не в диковинку.

– Сегодня, товарищи, семичасовой рабочий день! – объявил Бек, вернувшись из будки.

– Знаем эти семичасовые! С семи утра до семи вечера, – протянул Шалонов кисло. – Даю башку на отсечение, что смены до утра не будет.

– Приволокут… Они возле Семеновки застряли.

– Хе! Знают, где застревать, – у семеновских девок! Греются, поди… А тут промерз до самых… до самых…

– Три, Ванюша, к носу – все пройдет! – успокоил насмешливо Бек.

В два голоса с гнусавой пургой гудели дизели, звякали громко трубы. В ярких лучах электрических фонарей – кипящая снежная каша. Из‑под фланцев труб обогрева шипели струи пара и, срезанные тугим потоком ветра, обрывались в темноте. Тревожный леденящий холод бешено бурлил над землей. Здесь, в затишке, и то, словно молотом, вгоняло в тело ледяные гвозди, а что делается там, в открытой степи!

Вахта работала еще часа два, пока из скважины не показался турбобур. От восьмиметровой махины шел парок – на глубине мороза нет. С ходу, не давая инструменту остыть, буровики отвернули сработанное долото и поставили новое.

– Ну как, вайсгешпенстер[2]2
  Белые призраки.


[Закрыть]
, насчет чайку горячего? – спросил Бек, окинув взглядом рабочих, и махнул Маркелу: – Мотай к своей Валюхе, пусть организует покрепче.

* * *

– Раз летал по верхам, пойдешь верховым. А пока пошуруй на черной работе, – сказал мастер Середавин.

– А что это за черная? – поинтересовался Карцев.

– Посмотрю, как ты мозгой шевелишь, – пропуская вопрос, продолжал мастер.

Он выдал Карцеву брезентовку и сапоги, проинструктировал по технике безопасности, растолковал порядки. Говорил кратко, веско и скучновато, как человек, повторяющий в сотый раз давно известные истины.

Когда Карцев переоделся, Середавин отвел его на рабочее место, оказал Беку:

– Поставь его к юбке.

Бек посмотрел с сомнением на Карцева, затем вопросительно на мастера:

– Он проинструктирован?

– Он получил все, что положено, – отрезал Середавин, и в сонных скучающих глазах его мелькнуло неудовольствие.

Бек пожал плечами, подвел Карцева к короткому отрезку трубы, похожему на печку–буржуйку без дна, что покачивалась на веревке справа от устья скважины, объяснил:

– Сейчас инструмент в забое, то есть турбобур на глубине тысяча восемьсот пятнадцать метров. Вон те клинья – видите? – держат на весу колонну свинченных труб. Вся эта музыка весит более семидесяти пяти тонн. Зубья на шарошках сработались, нужно менять долото. Скважина полна доверху глинистым раствором. Эго промывочная жидкость, важнейший компонент бурения; она вращает турбобур, охлаждает долото, выносит на поверхность шлам, иначе – выбуренную породу– и смазывает стенки скважины. Сейчас мы начнем поднимать инструмент. Вместе с трубами пойдет выливаться лишний раствор. Образуется сифон. Что такое сифон, представляете? Так вот, ваше дело открыть это приспособление – юбку – вот так, подтянуть быстро к трубе, закрыть и держать над ротором, чтобы раствор не хлестал по сторонам, не мешал работать. Понятно?

– Мудростей особых вроде нет, – сказал Карцев.

– Я тоже так думаю, – кивнул Бек, глядя куда‑то в сторону.

Карцев заметил, что длинный Маркел Алмазов, стоявший возле здоровенного пневматического ключа для развинчивания свеч, и смешливый помощник бурильщика Ваня Шалонов быстро переглянулись. Это насторожило Карцева, но он тут же усмехнулся про себя: «Вот чудаки! Сомневаются, можно ли мне доверить такую ерунду», – и покрепче взялся за железные ручки приспособления.

Бек сел на пульт, положил пятнистую, не мерзнущую руку на рычаг и опустил тормоз. Барабан лебедки крутнулся, из зева ротора выскочила зажатая в элеваторе труба, понеслась вверх, и в ту же секунду перед глазами Карцева что‑то вспухло, забурлило. Мгновенье – и точно ушат жидкой грязи опрокинулся на его голову.

– Ух! – вскрикнул он от неожиданности, не понимая, что случилось.

В уши ударил залихватский сигнальный свист, но Карцев стоял, будто в столбняке, протирая ладонями залепленные глаза. Толчок в спину заставил его оглянуться. Маркел показывал нетерпеливо: «Убери юбку!»

Скользя подошвами по мокрым половицам помоста, Карцев бросился выполнять приказание. Времени прошло всего‑то ничего, но Маркел уже отводил в сторону отвинченную свечу, а Шалонов, набросив элеватор на следующую, торчащую из отверстия ротора, требовательно махал Карцеву: «Давай!»

Силясь сообразить, в чем допустил промашку, Карцев поставил юбку на место, и снова поток грязи, казалось, смывает, уносит его с мостков.

И гут он понял: это не ошибка, не промашка – Середавин разыгрывает его на потеху себе, на посмешище всей конторе. Это издевательство и унижение под стать тому, что он испытал, когда сбежала Люся, когда его увольняли из армии.

Карцев стиснул зубы. За потеками грязи не было видно, как побелели его обострившиеся скулы. Протер глаза. Сквозь размытую слезой мутную пелену он увидел мастера, – вернее, его упрятанные в бесцветные ресницы презрительно–насмешливые глаза, и словно эхо отдаленного взрыва прозвучало, затронув в душе какой‑то болезненный нерв.

Тогда случай в один миг перевернул всю его жизнь. Теперь под ногами оказался железный ломик. Он блеснул на полу.

Середавин заметил, куда направил свой взгляд Карцев, и дряблое лицо его вытянулось. Он стал быстро пятиться, не спуская глаз с ломика. Не заметил, что мостки кончились, и полетел сверху в сугроб, задрав нелепо ноги.

Взвизгнул тормоз лебедки, труба застыла где‑то посредине. Рабочие подались вперед, готовые вступиться за мастера, если начнется рукопашная, но Карцев продолжал стоять, не шевелясь, уставившись оцепенело себе под ноги. И тут люди впервые устыдились, поняв, что являются невольными сообщниками Середавина. Розыгрыш зашел слишком далеко, попирается человеческое достоинство. Этот новичок доведен до крайности, до того состояния, когда, уже не думая, бросаются головой в пропасть, лишь бы разом поставить какую‑то точку.

Конечно, не житейская мудрость подсказала самому молодому – Шалонову, как разрядить обстановку. На пунцовых, еще мальчишеских губах его вдруг появилась улыбка. Добродушная улыбка понимания и следом – дружески–насмешливые слова:

– А ничего получилось… Как это называется: психологический хук или аперкот[3]3
  Приемы бокса (англ.).


[Закрыть]
?

– Заткнись, зубоскал! – прикрикнул Бек. – Давайте по местам!

Карцев отвернулся. Его охватило отвращение ко всей этой истории, а еще больше – к самому себе. Провели, как последнего дурачка. Докатился… Ну и поделом, коль отупел начисто».

Ссутулившись, растопырив мокрые руки, пошел он по наклонному мосту вниз. Середавина видно не было. Позади грохотала лебедка, шипел в руках Маркела пневматический ключ, трубы одна за другой продолжали выскакивать из скважины.

Карцев повернул к будке. Он чувствовал себя так, словно не липкий раствор глины, а вся горечь жизни собралась в одну чашу и разом опрокинулась на него. Что ж это такое на самом деле? Почему, когда ты тянешься к людям, стремишься сойтись с ними, они показывают тебе от ворот поворот? Эх, Леонид Нилыч! Растравил сердце, затащил сюда, на свежий ветер… Вот тебе и ветер!

Нет, бежать надо отсюда куда глаза глядят! Уходить немедля, сию минуту.

Карцев остановился возле будки, постоял, опустив руки. А как пойдешь мокрый и грязный по морозу? Повернулся в досаде, потопал в котельную.

– Ма–а-мочки! На кого вы похожи! – всплеснула руками Валюха. – Где это вас так угораздило?

– Поскользнулся. Нечаянно… Нельзя ли у вас сполоснуться немножко?

– Ой, помереть можно! Поскользнулся… Говорите уж прямо: в емкость[4]4
  Бак для раствора.


[Закрыть]
нырнул. Скидывайте все скорее, сейчас дам воды, – засуетилась Валюха, гремя тазом возле крана. Вдруг примолкла, отставила таз и посмотрела темно–зелеными глазами на Карцева пристально и подозрительно: – И что вы мне мозги вкручиваете? Поскользнулся!.. Это те вам, чокнутые, да? – кивнула она сердито в сторону вышки. – Небось под юбку сунули. Так ведь?

Уличенный Карцев безмолствовал.

– А! И спрашивать нечего! Морды им, паразитам, квасить! Уж я своему дуботолку пропишу! Ну, чего стоите? Лужа вокруг вас. Раздевайтесь быстрей!

Карцев посмотрел на нее благодарно, снял с себя торчащую колом робу, повесил на крючок у котла, чтоб сохла, а сам разделся до пояса.

Гудела форсунка в топке, хлюпала вода. Валюха стояла в сторонке у стены, сложив руки под грудью, и смотрела, как фыркал и плескался Карцев. Умывшись, он растерся поданным Валюхой полотенцем, застиранным пятнистым рабочим полотенцем. Делал все машинально, а сам думал с раздражением, что через полчаса и духу его здесь не будет.

«Надену шинель и уйду пешком», – твердил он себе, хотя чувствовал, что уходить почему‑то не хочется. Почему? Уж не потому ли, что нашелся человек, который отнесся к нему с участием?

Карцев стоял полуголый возле котла, сушил у огня, распяв в руках, выстиранную рубашку, в уголке губ дымилась сигарета.

Сухощавый, плечистый, натренированный, грудь, что называется, колесом, тонкие кисти крепких рук…

Валюха подошла, подвернула вентиль в форсунке, думая о чем‑то своем. Рубашка в руках Карцева парила. Валюха пощупала ее и вдруг, словно забывшись, прижала ладонь к волосатой груди Карцева.

– Какой… какой ты волосатый!.. – сказала она быстрым полушепотом и застыла, но тут же, встрепенувшись, отдернула руку, прыснула смехом: – А правда, говорят, будто волосатики счастливые? Да? Это примета?

– Орангутанги куда волосатее нашего брата, но бывают ли они счастливы, не знаю, – ответил Карцев шуткой на шутку и подумал: «Озорница, а все же хорошая».

– Отсталый я человек, приметам верю, – с деланным сокрушением вздохнула Валюха, и губы ее чуть дрогнули в усмешке.

– Побольше бы таких отсталых, как вы! – сказал Карцев.

– Зачем же это?

– Тогда бы на свете добра прибавилось. Отец мой говорил: самая человечная женщина – женщина работящая.

– Дура работящая – это будет точнее. Вроде меня. Как запрягли с пятнадцати годков, так и вкалываю шесть лет без останова.

– Как? Разве… Разве вам только двадцать один год? – прикинул в уме Карцев и невольно опустил взгляд на ее сильные, полноватые ноги.

Валюха густо покраснела.

– Почему вы удивляетесь?

– Простите, пожалуйста, я не хотел вас обидеть.

– Черта с два я дам себя в обиду! – фыркнула Валюха, блеснув на него глазом, и, нахмурившись, спросила: – Не пересохнет ваше ба… – запнулась она и тут же поправилась: – Ваша сорочка не пересохнет?

Карцев оделся побыстрей, пробормотал «спасибо» и пошел к выходу. На пороге остановился, сказал с внезапной грустью:

– Вот и вы тоже на меня рассердились… А за что? Не за что, если разобраться. Ладно, не дуйтесь, Валюта, не стоит. Больше мы не увидимся.

– Почему это?

– Лучше уйти самому, чем потом тебя с треском… В шею…

– С каким треском? За что? Без году неделя, как…

– Есть за что. Я чуть не огрел ломом вашего Середавина, черт бы его подрал вместе с его юбкой! Умчался, поди, начальству жаловаться. Вот так, Валюта. Ну, счастливо оставаться. Мужа не ругайте, он ни при чем.

– Погодите! – схватила его за рукав Валюха. – Думаете, Середавин такой олух, что станет жаловаться? – спросила она, заглядывая в глаза.

– А почему бы нет? При свидетелях было…

– А я говорю: не пойдет и не станет. Если он раскроет рот, ему же и влетит. Да Хвалынокий сходу размонтирует его по готовым статьям: «За несоблюдение закона об охране труда» и «За нарушение правил по технике безопасности». Какое он имел право ставить нового человека на рабочее место без показа приемов работы? А он вас поставил. Нарушение это или что? Да ну–у-у! И не пикнет. Если б вы даже и стукнули его, то и тогда молчал бы в тряпочку. Должность для него подороже личных обид. Но вам он, конечно, не спустит, нет. Уж если подловит – отыграется. Так что держите ухо востро.

Карцев потер задумчиво подбородок и, встретившись взглядом с Валюхиным – ясным и улыбчивым, сказал, колеблясь:

– Что ж, может, вы и правы. Пожалуй, не стоит упреждать событий.

– Люблю сообразительных детей! – засмеялась Валюха и, задев Карцева, пошла к форсунке регулировать что‑то, а он отправился на вышку с видом школьника, к которому не придерешься: опоздал на урок по уважительной причине…

* * *

Прошел день, другой, и Карцев убедился, что предсказание Валюхи сбывается. Никуда его не вызывали, объяснений не требовали, и он с приятностью в душе поджидал случая, чтобы сказать хорошей женщине спасибо за то, что удержала его, не дала уйти.

Как мало иногда нужно, чтобы в человеке пробудилось доброе чувство! Отнеслась Валюха к Карцеву с пониманием, дала умный совет, и вот оно уже живет в его сердце. Но почему Валюха, словно умышленно, избегает попадаться ему на глаза и, вообще, держится отчужденно? Непонятно.

Бурильщик Бек, – главное лицо в смене, – получив, видимо, распоряжение мастера, поднялся с Карцевым на полати вышки и, объяснив обязанности верхового, показал, как надо работать.

Нельзя было не восхититься сноровкой и ловкостью, с которыми Бек выполнял каждый прием. Никаких лишних движений, никакой суеты или спешки – все сливалось в едином плавном ритме.

После Бека взялся за дело Карцев и повторил приемы работы безошибочно, но действовал гораздо медленней, чем требовалось. Бек сказал:

– Соображаешь с подхвата, мне нравится. Буду учить. Только, чур, не вздумай запустить по мне трубой, ежели случится неполадка какая. – Он добродушно ухмыльнулся, сдвинул каскетку на затылок, облокотился на перила, подставив конопатые руки морозному ветру, и внезапно объявил: – Я, знаешь, никогда не болею и пьянствую только по праздникам. Мою жену зовут Варварой Оттовной, но по–немецки говорить она не умеет. И еще я ужасно не люблю нытиков – пустяшная публика. Вот Ваня Шалонов веселый человек, из него выйдет толк, а Маркел Алмазов – туговат, видит хорошо то, что у него под носом. Валюха… Впрочем, это птица, у которой только растут крылья. Теперь запомни: мастер Середавин – буровик высшего класса, виртуоз, но других учить не любит. Кто хочет стать настоящим бурильщиком, должен учиться у него сам, на ходу. «Шевелить мозгой», как говорит он всегда. – Бек помолчал, затем, подмигнув лукаво в сторону юбки, спросил: – Ну а как насчет этого? Шевельнул сам или подсказали?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю