Текст книги "Публицистика 1918-1953 годов"
Автор книги: Иван Бунин
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 56 страниц)
Горький о большевиках *
Известный писатель Е. Н. Чириков выпустил в Софии замечательную брошюру под заглавием: «Смердяков русской революции – роль М. Горького в русской революции». Русским, которые следили за деятельностью Горького в большевистском стане, известна эта роль, – они знают, сколько раз менял Горький свои цвета в зависимости от условий, благоприятных или неблагоприятных для большевистского торжества. Но думаю, что в брошюре Чирикова даже русские с новым изумлением прочтут некоторые новые доказательства Горьковского бесстыдства. Особенно же полезно прочесть эту брошюру европейским друзьям Горького, которых он еще так недавно (в августе прошлого года) призывал «помочь продолжению русского социального опыта». Горький не раз «перед лицом всемирного пролетариата» называл этот опыт «дивным, великим» и не жалел никаких слов для восхваления советской власти. А вот как характеризовал тот же Горький и «опыт» и советскую власть летом 1918 года в своей газете «Новая жизнь», в своих фельетонах под заглавием «Несвоевременные мысли»:
«Теперь жизнью России правят люди, находящиеся в непрерывной запальчивости и раздражении. Они затеяли и разжигают взаимоистребление демократии, возбуждают бессмысленное и пагубное для этой демократии и для всей страны злорадство, ненависть, злобу…»
«Они, эти фанатики и легкомысленные фантазеры, возбудив в рабочей массе неосуществимые надежды, влекут русский пролетариат к разгрому и гибели…»
«Они совершают опыт социальной революции– занятие, весьма утешающее маньяков и очень полезное для жуликов… Они крикнули: „Грабь награбленное!“ И грабят изумительно, артистически… Грабят и продают музеи, церкви, пушки, винтовки, интендантские склады, дворцы, воруют и продают буквально все, что можно! И вот русский народ, этот слабый, темный, органически склонный к анархизму народ, ныне призывается быть духовным водителем мира, Мессией Европы! Большевики, эти „вожди народа“, говорят, что они зажгут из сырых русских поленьев костер для всего Западного Мира! Они уже зажгли его. Он горит плохо, воняет Русью, грязной, пьяной и жестокой. Несчастную Русь тащат на Голгофу, чтобы распять, видите ли, ради спасения Мира!»
«Среди служителей советской власти то и дело попадаются взяточники, спекулянты, жулики, а честные люди, чтобы не умереть с голода, занимаются физическим трудом… Кошмар, нелепость, идиотизм!»
«Народные комиссары относятся к России, как к материалу для опыта. Русский народ для них лошадь, которой прививают тиф для выработки противотифозной сыворотки… Какой жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт!»
«Я буду твердить русскому пролетариату: тебя ведут на гибель, тобой пользуются для бесчеловечного опыта!»
«Большевистская политика выражается в равнении на бедность и ничтожество. Большевизм есть национальное несчастие…»
«Советская власть не стесняется расстрелами, убийствами, арестами, никакой клеветой, никакой ложью… В среду лиц, якобы выражающих волю народа, введено множество разного рода мошенников, бывших холопов Охранного Отделения и авантюристов…»
«Рабочих развращают бесшабашной демагогией… Советская политика – предательская политика по отношению к рабочему классу…»
Таковы буквальные цитаты из прежних отзывов Горького о большевиках. Старо, но надо помнить.
Еще об итогах *
– Мы ребята ежики, в голенищах ножики…
Сколько раз слышал я эту песенку на деревне еще летом семнадцатого года!
Теперь нам пишут с родины:
– Новая Россия страшна… Особенно молодежь… Много холодных убийц… Много спекулянтов, дельцов, хулиганов, головорезов…
«Россия будет!» – Да, но какая? И новая ли? Так ли уж ново наше новое?Не был ли прав я, когда поставил над своими рассказами о русской душе эпиграфом слова Аксакова: – «Не прошла еще древняя Русь!» – в дни, теперь уже давние, когда тоже твердили о наставшей «новой» России, вкладывая в слова о новизне, конечно, совсем иные чаяния?
Вообще мало нового на свете.
«Блеск звезды, в которую переходит наша душа после смерти, состоит из блеска глаз съеденных нами людей».
Это одно из древнейших дикарских верований. И, право, оно звучит теперь не так уж архаично, по милости всемирной войны и коммунистической революции.
«Мечом своим будешь жить ты, Исав!»
И опять недурно подходит к современности, равно как и многое другое.
Например:
«Вот выйдут семь коров тощих и пожрут семь тучных, сами же не станут от этого тучнее».
Или:
«Вот темнота покроет землю и мрак народы… Честь унизится, а низость возвеличится… В дом разврата превратятся общественные сборища… И лицо поколения будет собачье…»
Мечтайте, мечтайте, что это собачье лицо будто бы весьма способствует близкому появлению на свет Божий «нового и прекрасного» человеческого лика!
«Вкусите от этого яблока – и станете как боги».
Не раз вкушали – и все тщетно. Как будто лишь затем, чтобы еще раз убедиться в прописи:
– «Лучшее враг хорошего».
Все спешили влить вино новое в мехи старые и – что ж?
«Попытка французов восстановить священные права людей и завоевать свободу обнаружила только их бессилие… Развращенное поколение оказалось недостойно этих благ… Что мы увидели? Грубые анархические инстинкты, которые, освобождаясь, ломают все социальные связи и с непреодолимою яростью торопятся к животному самоудовлетворению… Явится какой-нибудь могучий человек, который укротит анархию и твердо зажмет в своем кулаке бразды правления…»
Это укоры и пророчества (столь дивно оправдавшиеся на Наполеоне) принадлежат певцу «Колокола» – Шиллеру…
Хороши замечания и герценовские:
«Мир не знал разочарования до Великой французской революции… Пессимизмом, пришедшим в мир, он обязан ей…»
А Великая английская революция?
«Кромвель, величайший лицемер и злодей, казнит Карла и губит миллионы людей, уничтожает ту самую свободу, за которую он будто боролся… Меняются формы, но не сущность… То же было и во Франции с ее Маратами и Робеспьерами, в Испании, в Америки, в России… Посредством убийства осуществлять человеческое благо! Достигать равенства насилием, тогда как насилие есть самое резкое проявление неравенства! – „Не лгите, что вам дороги интересы народа, – вам дороги интересы свои…“»(Толстой).
А 1848 год?
«Я утратил все верования… Я разуверился в канонизированномчеловечестве. О, если бы плакать, молиться, написать проклятие – мой эпилог к 1848 году!» (Герцен).
Герцен вообще немало жаловался:
«Первый, с кем я так доверчиво беседовал в Германии, вырвавшись из России с ее сыском и николаевщиной, был – шпион… Республика – и первым делом виза, паспорт! – Старик, французский аристократ, сказал мне:
– Вы, русские, или полные рабы или анархисты, и поэтому еще долго не будете свободны…»
Герцен признается, что это было сказано неплохо. Однако, разочаровавшись во всем, он ухватился за Россию. Он наговорил немало высоких слов о миссионерах «Скифов», откуда и вытекло столько интеллигентских пошлостей вплоть до Белых, Блоков, Софийских «евразийцев». Весьма использовали его и большевики… Счастье Герцена, что не дожил он до наших дней!
Канонизированная Россия – чем это лучше канонизированного человечества?
«Нам каждая шелудивая кучка пригодится!» – говорят «Бесы» Достоевского.
Социальныеперевороты, насаждение социализмапри посредстве антисоциальныхлюдей! Разин, Пугачев, вообще «вольница», буйный элемент, босяк, прирожденный убийца, преступник, разрушитель– и мечты о построениивысших форм общественной жизни! Странные затеи! Как же им не проваливаться? Неужели и четырехлетний российский коммунизм не заставит об этом задуматься?
Уголовная антропология выделяет преступников случайных: это то, что называется «обыкновенные люди», случайно оскорбленные жизнью и случайно совершившие преступление; и они никогда не бывают рецидивистами, они чужды антисоциальныхинстинктов…
Совершенно другое преступники «инстинктивные», преступники душевнобольного склада. Эти всегда как дети, как животное, и главнейший их признак, коренная черта – жажда разрушения, антисоциальность…
Вот преступница, девушка. В младенчестве перенесла менингит. В детстве упорна, капризна. С отрочества резко начинает проявляться воля к разрушению: рвет книги, бьет посуду, жжет свои платья: – «Какое чудное пламя!» Много и жадно читает, любимое чтение – страстные, запутанные романы, опасные приключения, бессердечные и дерзкие подвиги, разбойные и ухарские. Влюбляется в первого попавшегося, привержена дурным половым наклонностям. И всегда чрезвычайно логична в речах, ловко сваливает свои поступки на других, находчива. Лжива так нагло, уверенно и чрезмерно, что парализует сомнение тех, кому лжет…
Вот преступник, юноша. Прошлое лето гостил на даче у родных. Ломал деревья, рвал обои, бил стекла, осквернял эмблемы религии, всюду рисовал гадости… Все кругом были в ужасе от него – и он раз сознался, что это-то и подстегивает его чуть ли не больше всего на подобные проделки. Типично антисоциален…
И таких примеров – тысячи.
В мирное время мы как-то забываем, что весь мир кишит этими выродками, атавистическими натурами, и огромное количество их сидит по тюрьмам, по желтым домам. Но вот наступает время, когда «державный народ» восторжествовал… Двери тюрем и желтых домов распахиваются настежь, жгутся архивы сыскных отделений – начинается вакханалия… Русская вакханалия превзошла, как известно, все, до нее бывшие, и весьма изумила и огорчила даже тех, кто звал на Стенькин утес, послушать то, что «думал Степан». Странное изумление! Степан не мог думать о социальном, Степан был «прирожденный преступник», по выражению уголовной антропологии, – прочтите его клиническую характеристику хотя бы у Костомарова. Что такое Русь? «Полудикие народы… их поминутные возмущения, непривычка к законам и гражданственности, легкомыслие и жестокость…» (Пушкин). Вот и вышло: – «Сперва меньшевики, потом грузовики, а там и большевики…» – «Товарищ, подержите мои семячки, вон ктой-то идет, я ему в морду дам…» – «Бей в грудь, у ево грудь слабая!»
Древние говорили: «А вултум витиум» – порок на лице. Сотни древних изречений говорят о всеобщей антипатии к рыжим и скуластым. Сократ ненавидел бледных. По уголовной антропологии, у огромного количества так называемых «прирожденных преступников» – бледные лица, большие скулы, грубая нижняя челюсть, глубоко сидящие глаза… у прирожденных преступниц – то же, хотя среди них часто встречаются ангельские, кукольные лица… Посмотрите же на рыжего, скуластого, с маленькими косыми глазами Ленина.
А сколько бледных, скуластых, с разительно асимметрическими и первобытными чертами среди русского простонародья, атавистических особ древней Руси! «Не прошла еще древняя Русь». Круто замешана Русь на монгольском атавизме. И киевская Русь была хороша. А ведь потом произошло кровное ее слияние с «муромой, весью, чудью белоглазой»… И вот из этой-то Руси, издревле славной своей антисоциальностью, антигосударственностью, давшей столько «удалых разбойничков», Васек Буслаевых, не веривших «ни в чох, ни в сон», столько юродивых, бродяг, бегунов, а потом хитровцев, босяков, вот из той Руси, из ее худших элементов и вербовали социальные реформаторы красу, гордость и надежду социальной революции, – что ж все на евреев-то валить!
Результаты этой затеи – налицо. «Нужен новый курс – мы поспешили, ошиблись – назад к капитализму, к поощрению собственника!» Иными словами – вей мочало с начала.
– Народ пошел не за нами, а за большевиками! – ахают революционеры и социалисты умеренные. – Горе, горе! Позор!
В самом деле, дивное дело сверхъестественная картина: за целых 4 года ни единого светлого момента, ни единой черты созидательной, а уж горя if позора – в тысячу лет не отмоешься! Но как же мы не предугадали этого горя?
Еще Герцен говорил о нашем роковом «распадении с существующим»:
– Мы глубоко, непримиримо распались с существующим… Беда наша в расторжении жизни теоретической и практической… Мы блажим, не хотим знать действительности, мы постоянно раздражаем себя мечтами… Мы терпим наказание людей, выходящих из современности страны…
И сам Герцен «блажил», – недаром упрекал его Тургенев, что, преклоняясь «перед тулупом», видит он в нем великую «благодать и новизну и оригинальность будущих форм…»Но что Герцен! Он и каялся немало. А каялась ли в своем «распадении с существующим» интеллигенция последнего полувека? Один Толстой каялся:
– Если я прежде выделил русских мужиков как обладателей каких-то особых положительных качеств, то каюсь, каюсь и отрекаюсь, – сказал он в 1909 г. своему секретарю Булгакову.
Русь классическая страна буяна и «разбойничка». Был и святой человек высокой святости, был и строитель высокой, хотя и жестокой крепости. Но в какой долгой борьбе были они с разрушителем, со всякой азиатчиной, крамолой, «сварой, кровавой нелепицей», когда, по слову историка, «развязываются руки у злых, а у добрых опускаются»! Вот и теперь опять началась уже на Руси эта борьба… Слишком много было и есть у нас субъектов чистой уголовной антропологии.
«Разбойничьей» муромские, брынские, саратовские и прочая, прочая, бегуны, шатуны, ярыги, голь кабацкая, пустосвяты, на сто тысяч коих – один святой… Нов ли большевизм? Стар, как Россия. «Скифы»… Подумаешь, какая радость!
Дико: реки вспять пошли! Теперь вся наша надежда на «собственника», на строителя с ежовой дланью и мертвой хваткой, – разрушителем мы уже пресытились.
Что ж, попили, погуляли – будет. Пора протрезвляться. И не надейтесь: теперь даже и опохмелиться нечем будет.
Париж.
Великая потеря *
Если бы фразы, если бы обычное надгробное красноречие! Но нет, именно так: великая потеря.
О покойном нет двух мнений – это ли не изумительно, в наше время особенно? Даже те, что отделены от нас совсем непроходимой пропастью, даже те из наших врагов, для которых он, поистине рыцарь без страха и упрека, был одним из самых опасных противников, не могли не склониться перед его могилой. Знаю, что они теперь, «накануне», – накануне уже полного российского растления, полного одичания, полного людоедства! – усвояют некоторые новые приемы, стараются блюсти известную благопристойность. Но нет, тут не то. Слишком высокого благородства и блеска был наш почивший соратник.
Лично я знал его мало, но твердо говорю: из несметного множества людей, навсегда и в числе очень, очень немногих выделился для меня его прекрасный образ. Та радость, которая охватывала меня при встрече с ним, была результатом всего нескольких свиданий. Но я не сомневаюсь ни на минуту: в этом человеке мне не пришлось бы разочароваться – сколько бы ни продлились наши дни.
Великая потеря, еще одна. Боже, да когда же конец несчастиям России? Это что-то такое, что начинает внушать почти суеверный страх. Год за годом, день за днем совершенно непрерывная цепь несчастий, потерь. И каких! Если даже какая-нибудь нелепая, дикая случайность, то и то она падает только на Набоковых! Мы не святые, но дело наше все-таки святое, и потому без всякого кощунства можно вспомнить страшную легенду о том, как святой играл в кости с дьяволом за власть над Фиваидой: ни единой удачи за весь день! Иначе, конечно, и быть не могло: дьявол сел на обрыв над Нилом спиной к солнцу, оно его не слепило, он в удачной, мошеннической игре становился все увереннее, все наглее, а у святого слезились глаза, дрожали руки, трепетало сердце, – где же тут выиграть? Да, но все-таки – за что? Когда конец дьявольскому счастью?
Дай Бог всех благ будущей, «новой» России. Только когда-то еще наживет она своих Набоковых? У России прежней, старой они были. Ей есть чем гордиться. И, увы, есть о чем скорбеть.
«Голубь мира» *
Гауптман вдруг затрепетал – он «протестует» против «готовящегося в Москве кровопролития» (казни эсеров). Он в страхе за «несчастные жертвы» – и за Россию: русский народ гибнет от голода, но, слава Богу, его кормят, и в этом добром деле участвует и западный пролетариат: «пусть же властители Москвы не уничтожают этого движения насилием, которое Западу останется непонятным» (все прочее понятно!) – иными словами, как буквально сказано в женевской газете «Ля Фамин»: «Смерть социалистов в Москве вызовет смерть множества людей на Волге, ибо рабочие Европы помогают русским голодающим потому, что видят в России страну революции и социальной эмансипации,а казнь социалистов будет для них холодным душем», – это ведь только от нас, буржуев, требуется быть «вне политики», когда речь идет о голодающих! Кончает Гауптман со всем блеском «высокого» стиля: «Пусть заповедь „не убий“ снова сделается священной! Я выпускаю этого голубя мирав Москву – и пусть он вернется с масличной ветвью в клюве!»
Да, все слова сказаны.
Да, «я, человек, воистину стыжусь теперь поднять глаза мои на животных»,как сказал мне один сербский епископ…
Четыре года реками, морями текла кровь в России, – давно ли сама Чека опубликовала, что, по ее подсчету, – только по ее подсчету! – казнено около двух миллионов душ: Гауптман, друг пролетариата, «несущего в мир новую, прекрасную жизнь», не проронил ни словечка. Четыре года пожирали Россию – и отравили до мозга костей на многие поколения! – пещерный голод, тьма, холод, вши, тиф, чума, холера, сифилис моральный и физический, жестокость, низость, воровство, гомерическое сквернословие – и все в таких размерах, что и у гориллы стала бы шерсть дыбом: Гауптманы молчали или только кивали головой на уверения «русской демократии», что все это пустяки по сравнению с величием «великой русской революции» и что надо «верить в великий русский народ и его светлое, демократической будущее»… Разрывались крестными ранами, неизгладимыми, несказанными, горше всякой казни, миллионы русских сердец, на глазах которых в прахе растоптаны были все уставы Божеские и человеческие, убиты сыновья, матери, братья, жены, обесчещено все самое святое и кровное, «там на потребу» выброшены мощи, пред которыми мириады людей находили сладчайшие в мире слезы и надежды, казнены «смертью лютой, над ругательной» сотни священнослужителей и на днях еще – за один словесный протест против разбойного грабежа алтарей на штаны Красину – осуждены на смерть митрополит Вениамин, епископ Бенедикт и десятки священников: Гауптманы молчали и молчат. Но вот, наконец, настоящая страшная весть: социалисты в опасности! И уста разверзаются: «Лети, лети, голубь мира!»
– Ей, Господи! Стыжусь поднять глаза на скота, на животное!
Литературные заметки *
«В Каноссу, в Каноссу!» («Смена вех»).
«Нас привезли в Евпаторию, до чиста ограбили, раздели, сняли сапоги, одели в лохмотья, выдержали 20 дней в Чека и отправили на Румынский фронт… Сохрани вас Бог ехать в Россию, тут во сто раз хуже!»(Письмо Гундоровцев, уехавших в Россию из Болгарии).
«Умерла ли Россия? Тысячу раз – нет!» («Смена вех»).
«За 3 июня на улицах Одессы подобрано 142 трупа умерших от голода, 5 июня – 187 и т. д. Граждане! Записывайтесь в трудовые артели по уборке трупов!» («Одесск<ие> известия»).
«Все в Россию, на работу с большевиками, кующими новую великую Россию на страх и зависть всему европейскому, насквозь прогнившему миру!» («Смена вех»).
«Под Самарой пал жертвой людоедства бывший член Государственной думы Крылов: врач по профессии, он был вызван в деревню к больному – и по дороге убит и съеден…» (Из газеты).
«Деревня крепнет духовно и физически, выросла политически… В народной психикепроизошел огромный благодетельный сдвиг…» (Из той же газеты).
«На почве голода, людоедства и трупоедства – колоссальное количество острых психическихнедугов, совершенно еще неведомых науке…» (наркомздрав Семашко).
«Все на стражу и укрепление русской национальной культуры – вот один из прекраснейших лозунгов большевиков!» («Смена вех»).
«Комнаты, где жил и умер Пушкин, советский квартирант превратил в ванную и клозет…» (Петроградская «Правда»).
«На величие российской государственности большевики работают не покладая рук… Не пугайтесь, что на древней Спасской башне куранты играют Интернационал – новый смысл звучит теперь в нем!» («Смена вех»).
«Приняты экстренные меры в некоторых местах – массовый расстрел голодающих…» («Московск<ие> известия»).
На столе стопка новых книг: Ремизова (Господи, до чего может искарежится человек!), «Марево» Бальмонта (много истинно чудесных вещей), «Огонь и дым» Алданова-Ландау (очень хорошо, порой прямо блестяще, хотя в общем уж очень много скепсису – и налево и направо и взад и вперед), стихи Д. Дитрихштейна (благородные, изящные, талантливые) – и так далее. Хотел кое-что отметить о них, но попалось под руку новое издание «Смены вех» (как ни противно, а нельзя отмахнуться – все-таки эти чертовы «вехи» сбивают с пути усталых людей), потом подали газеты – и вот что выходит из моих «литературных» заметок!
«Когда вдруг исчезла мука, сахар и водка, иным показалось, что и Россия исчезла. Но любите Россию красную, – другой ведь нет. Трудно это, немногие могут: Блок, Горький, Белый, Шаляпин…» («Смена вех»).
Действительно, очень «немногие», а стало еще меньше: Блока уморили, прочие перекочевали поближе к берлинскому сахару. А что до объяснений в любви, то уж позвольте быть скромнее вас и вкусы иметь собственные свои. «Во всех ты, душенька, нарядах хороша!» Но если так, хочу любить не «красную», а «черную». Нет, оказывается, нельзя. «Бейте его, вяжите его!»
«Постигнуть смысл великой катастрофы не под силу нам, современникам – слишком еще оглушителен рев красной метелицы!»
Какая философская глубина и какой «русский» стиль! Но ведь и ты то ж «современник» и однако «смысл» все-таки постигаешь – эта «метелица», мол, наследие «проклятого прошлого», начало великого будущего. А вот я, современник, опять-таки куда скромнее: вижу пока только бессмыслицуи весьма гнусную.
«Слишком ясны еще стоны близких, дорогих, самых лучших, погибших от пуль, голода, тифа, холеры. Но самая их гибель обязывает не к ненависти и мщению, а к попытке понять, за что они погибли!»
Итак, философской скромности у «современника» хватило только на бесстыжее утверждение, что «гибель самых лучших» обязывает только помудрить, поблудословить, кощунственно побормотать:
«Попытаться без гнева и злобы разобраться в этом – значитпонять, что потеря родных еще не есть потеря родины…»
Как великолепно это идиотское «значит»!
Что же он «понял», в чем дело? А вот в чем: оказывается, что стихотворец Блок «видел под знаменем Революции светлого Христа, что он верил в русский народ и во Христа, пребывающих с этим народом, а значит и в хулиганском кощунстве внешнего безбожия!»
Но позвольте: чем я хуже Блока и разве я меньше насмотрелся и на «знамя» и на «народ», однако же не видел я Христа, а видел только кровавое свиное рыло.
«Но ведь это внешнеебезбожие!»
Увы, я не так мало придаю значения внешности, да и почему это только на Святой Руси Христос должен принимать именно такую внешность?Как смеете вы отождествлять прекраснейшие в небесах и на земле Уста, говорившие о величайшей нежности, любви, красоте и кротости, о птицах небесных, не завидующих Соломону во всей славе его, – с хайлом, с пастью, дико орущей: «Сарынь на кичку! Грабь, жги, убивай, насилуй!»
Вот вы попробуйте, например, еврею доказать, что этот мерзавец, изнасиловавший, а потом убивший и донага ограбивший его родную сестру, достоин только «попытки разобраться без гнева» – и отождествления со Христом.
«И все-таки» – это «все-таки» родня авось и небось, – «и все-таки Россия жива… внутринародных масс идет здоровый процесс» – говорит г-жа Кускова.
«Внутри!» Откуда такая осведомленность, как это можно разглядеть нутро всей России, да еще через пенсне, навеки с юности надетые? Кто набил нутро, тот барыне поддакивает: «Конечно, на что мне прежнее!» А что «внутри» у другого, околевающего с голоду и подумывающего: «А не съесть ли мне свою Аленку, либо бабку?» Потом: «Рабочих, говорит г-жа Кускова, со счета долой – развращен этот класс глубочайшим образом… В деревне – ужасающее невежество, темнота, немолчное, гнуснейшее сквернословие… Вообще вся революция была проделана зоологически…»Вот тебе и жива Россия! «Что ж, говорил когда-то народ презрительно, – живет кошка, живет собака!» Вон «товарищ Калинин» был в Херсонщине: «Одни умирают, другие хоронят, стремясь использовать остатки умерших вплоть до мягких частей тела…»
А газета утешает: «Все Россия изживет сама, ничего „извне“ не хочет…» (Кроме Хувера?). И еще: «Господь не желает, вырос народ и не позволит уже обращаться с собой, как с послушным стадом!» Странно только, что рядом же с этой передовицей – сообщения о нагайках для рабочих, о том, что слово «барин» опять в полном ходу в Москве, что с Кузнецкого ломовых гонят по шапке, что возле кабаре, где один столик стоит 15 миллионов, вопли умирающих о корке хлеба…
Нет людей более жестоких к народу, чем народолюбцы!
P. S. – Письмо из России: «Да, жизнь „бьет ключом…“ Ключом зловонной, смертоносной жидкости?»
