Текст книги "Ищущий, который нашел (СИ)"

Автор книги: Ирина Галкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

– Да мне плевать! Мы кто? Мы – мясо! А вы нам ничего не сделаете! Нас много! С какого Хогга мы должны идти за вами?! Эй, слышите? Убьем их! – завопил он, указывая кривым пальцем на меня и подошедшую Жанну. Каторжники столпились вокруг. Я не видел их лиц, их застилала пелена снега. Снег проникал в глаза, залипал на лице, ветер больно хлестал по незащищенной коже. Мне вдруг стало невыразимо грустно. Я не хотел всего этого, мне искренне было жаль этих людей. Но Жанна сейчас права. Я молча посмотрел на нее. Спокойное красивое лицо. Для нее это не проблема. Жанна спешилась, молча передала мне удила. Я ласково потрепал напуганную лошадь по гладкой шелковистой шее и копнул носком сапога красный снег. Рядом со мной возник Теодуш:

– Что это они задумали, ирвен? Если что, я с вами! – прошептал он, на цыпочках приподнимаясь к моему уху. Я еле сдержал неуместную улыбку. Мы должны идти вперед, ведь от восьмого княжества нам навстречу идет еще отряд. Они же заблудятся в этом буране! Впрочем, я уже и не верил в существование этого отряда. Возможно, это тоже ложь. Зачем такие изощренные убийства? Массовая казнь куда показательнее.

– Убью, шлюха! – завопил вдруг бунтарь, выхватывая длинный кривой нож. Кто-то вторил ему. Каторжники еще не объединились, но волнения определенно начались. Многие просто боялись выступить против нас, но большинство поняло, что мы им ничего не сделаем. Хотя, насчет Жанны я не сомневался. Уж она-то пресечет все это.

– Внимание, многоуважаемые! Сейчас вы увидите фокус, – криво усмехнулась Жанна, не обращая внимания на пелену снега. Она взмахнула рукой, словно охватывая всех и привлекая внимание.

– Что, прям как у царя в постели? – грубо усмехнулся каторжник, не решаясь, однако, напасть. Послышался гогот. Но Жанна стояла, гордо расправив плечи и улыбаясь.

– Почти, – хмыкнула она. Ветер в этот момент подул особенно рьяно. Белой пеленой окутало все, я не мог различить даже лица Теодуша. Лошади испуганно заржали, Жаннина кобыла даже встала на дыбы. Я с трудом успокоил ее, поглаживая по шее. Изо рта лошади шла пена, а ржание подхватили остальные. Я закрыл глаза, уж очень сильным был ветер, снег попадал в глаза, крупа резала до боли. Когда ветер немного стих, на бело-кровавом снегу лежали четыре трупа. Смутьяны были жестоко наказаны, судя по искривленным от ужаса лицам – очень жестоко. Что ж, теперь нас ничтожно мало... Охи и ахи моментально стихли, только Теодуш испуганно жался ко мне, я же не счел нужным его прогонять. Этот поэт был мне симпатичен. Оставшиеся каторжники замерли, пристально глядя на Жанну стеклянными глазами. В них не было мыслей и эмоций – лишь слепое повиновение. Они напомнили мне прогоревшие поленья. Прогоревшие и ставшие бессмысленным пеплом.

– С этого момента, дорогие мои, делайте все, что я прикажу, – властно, но негромко, произнесла Жанна. Пятнадцать пар глаз уставились на Жанну, молча и преданно кивая головами. Потом произошло нечто и вовсе из ряда вон выходящее – все опустились на колени. Даже лошади, чьи вишневые глаза подернулись беловатой пленкой, а зрачки расширились.

– Источник далеко, приходиться еще и собственные силы тратить, зараза, – сквозь зубы пояснила мне Жанна. Я вздохнул. Это ее право, конечно. Тем более, не может же она допустить, чтобы кто-то узнал ее тайну. Тем более теперь, когда она получила доступ к источнику. Она и так очень хорошо себя контролирует. В белой пелене снега было видно лишь слабое красноватое свечение, исходящее от лба и запястий Жанны...

Дальше мы шли в молчании, закрываясь от пронизывающего ветра. Холод становился практически нестерпимым, но мы продолжали идти. Пару раз пришлось остановиться, чтобы свериться с компасом и картой, дабы буран не занес нас куда не следует. На присоединение отряда мы уже не рассчитывали. Буран все не заканчивался, а холод все усиливался. Просвета в небе не было видно, а мы шли, усыпанные снегом, как ходячие сугробы. Каторжников Жанна строго контролировала, погоняя и покрикивая. Они безропотно выполняли все ее указания, двигаясь, как марионетки. Я не вмешивался, хотя порой хотелось. Но, в конце концов, сейчас нам главное выжить. Тут Жанна права.

Так мы шли много часов. Дорога казалось бесконечной, а снег хлестал, как плетка раба. Отряд не присоединился, это было ясно еще с самого начала, но все же последняя надежда канула в реку забвения, когда мы прошли мимо развилки на Восьмое княжество. Белая дорога уходила вдаль, к лесам, а буран все мел и мел, засыпая наши следы.

Но вот буран начал стихать. Я вглядывался в проявившиеся деревья вдоль дороги, пытаясь рассмотреть что-то сквозь ставшую прозрачнее пелену снега. И вот, наконец, буран начал подходить к концу. Где-то высоко в небе появился просвет. Я вздохнул, потер посиневшие от холода руки, и объявил об остановке. Второй день пути подходил к концу.

Буран окончательно стих. Мы разожгли костры, устелили землю плащами и уселись передохнуть. Точнее, каторжники все сделали, а мы с Жанной просто уселись. Жанна положила голову мне на плечо и задумчиво играла с моими светлыми локонами. Мне было тоскливо и горько. Томило какое-то предчувствие и ощущение неправильности происходящего. Зачем я нужен Жанне? Вряд ли она меня любит. Возможно, ей просто был нужен, как и мне, верный союзник. Но правилен ли этот союз?..

Ко мне подошел один из "каторжников" и нервно кашлянул. Я подскочил на месте, но не подал виду, что испугался. Хотя испугаться было чего. Неужели магия Жанны перестала действовать? Ведь если я правильно понимаю, она сожгла его ауру, сделав ее бесцветной, а его – безвольным... Каторжник прокряхтел:

– Ирвен, есть прикурить? – я полез было в карман за огнивом, но меня опередила Жанна. Она сбросила замшевую перчатку, провела белой рукой над сигарой удивленного каторжника. Кончики ее тонких пальцев загорелись красноватым огнем. Пламя набирало силу, постепенно краснея. Скоро на ее руке плясал огонь, я видел усмешку в ее жгучих глазах и искаженное суеверным ужасом лицо каторжника. Огонь плавно отделился от руки Жанны и охватил сигару. Каторжник охнул, скрестив пальцы и отступая. Огонь, словно насмехаясь, плясал на кончике сигары.

– Хогг! – выругался каторжник, отгораживаясь от Жанны. Я почувствовал себя неловко – жалко его. Что бы он ни совершил, но этот поход, да еще и Жанна... И вообще, я не понимал, зачем она все это. С мятежниками разобрались, наших и так осталось очень мало, тем более если то, что она сотворила, потеряло силу, его можно просто повторить...

– Я предлагаю мир – вы со своими дружками помогаете нам с ирвеном, а мы вас оберегаем. Или смерть... – огонь на Жанниных пальцах полыхнул и осыпался черными пылинками пепла. Каторжник смотрел, завороженный, не в силах оторвать от Жанниной руки глаз. Видимо, думал, смогут ли помочь его друзья, если их позвать. Жанна хмыкнула, догадавшись:

– Да хоть войско призови! – она сжала руку в кулак, и сигара с тихим хлопком взорвалась в руках каторжника. Тот застонал и рухнул на колени.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась Жанна, улыбнувшись мне глазами.

– Донг... – просипел каторжник, стеклянными глазами глядя на Жанну. Я испытал острый укол – Аена требовала моего вмешательства. Я понимал, что не прощу себе, но... Но тогда я наверняка стану еще одним рабом Жанны и мои мечты об утопии скроются в никуда. Лицо Донга стало жалким, каким-то раболепным, но искренней преданности не было – страх и вожделение. Он – раб. И я такой же, только зачем-то обманываю сам себя...

– Подожди! Он должен выбрать сам, ты не имеешь права!.. – вскрикнул я, хватая Жанну за рукав. Ее рука была горячей, как раскаленное железо, а искорки огня полыхнули на ее пальцах, отразившись алыми язычками в глазах. Я отступил на шаг, но не сдавался. Она приблизила свои губы к моему лицу и прошипела:

– Он уже выбрал. Он ведь мог бы выбрать смерть, но выбрал рабство. Я его понимаю – такие рождены рабами. Считай это показательным выступлением лично для тебя – чтобы понял, какая мразь на деле все смертные... А будешь возмущаться, я ведь могу и передумать...– не сказать, чтобы я испугался этого "передумать". Но я люблю жизнь. Возможно, это трусость. Но я бы назвал это хитростью. Живая собака лучше мертвого льва.

Мы устроились на ночлег. Каторжники подбавили дров в костер, покормили лошадей и привязали их к редким, но высоким деревьям. Все было относительно спокойно, я начал дремать, как вдруг кто-то принялся усердно трясти меня за плечо. Я вскочил и отмахнулся, и только потом увидел испуганного Теодуша. В его щенячьих глазах плескался панический ужас и неведомое благоговение.

– Ну что там еще? – буркнул я. Безумно хотелось спать, тело удивленно вопрошало, не самоубийца ли я – так над ним издеваться.

– Я видел их... – невнятно произнес Теодуш, вцепляясь в мою руку. Я оглянулся – все, кроме Теодуша и трех часовых – двух каторжников и толстого деда, спали беспробудным сном. Даже Жанна.

– Кого? Сны? – саркастически предположил я, но поэт яростно замотал головой, так, что я даже испугался, не сорвется ли она.

– Нет! Их! – я вздохнул, но, как оказалось, зря. Ответ добил меня окончательно:

– Чертей!

– Ко-ого?? – я чуть не упал, спасло только то, что я и так лежал. Теодуш энергично затороторил, отчаянно жестикулируя:

– Я пошел в лес... э... опорожнить мой мочевой пузырь, и встретил там их... Высокие, в глазах – огонь, с хвостами... Они меня не заметили... От них веет смертью... – загадочно произнес поэт, заглядывая мне в лицо. Я зевнул. Черти, значит... Только их мне для полного счастья не хватало...

– Ирвен, что вы собираетесь делать? – донесся до меня встревоженный голос Теодуша. Я сладко потянулся и рявкнул:

– Спать!

– Вы серьезно, ирвен? Странно!

– Что странного, если человек, прошедший весь день пешком, хочет спать в два часа ночи?! – раздраженно произнес я, выговаривая чуть ли не по слогам. Поэт задумался. Видимо, решил, что раз с чертями не вышло, стоит рассказать байку про ангелов. Или про саму Смерть, чего уж мелочиться-то!

– Я их вижу! – вдруг завопил Теодуш, наваливаясь на меня. Я вскочил, понимая, что поспать не удастся. Вскочил с твердым намерением вправить сумасшедшему поэту мозги, или, за отсутствием оных, просто немного улучшить форму головы. И застыл в недоумении...

– Я... тоже их вижу... – прошептал я. Фигуры прорисовывались в стороне леса. В темноте, словно горящие угли, сияли татуировки у них на руках и лбах. Обнаженные, словно выточенные из белого мрамора тела были прикрыты черно-красными плащами. По всей видимости, именно полы плащей Теодуш принял за хвосты. Это были руберы. Они нас тоже заметили, потому что я испытал волну жара, исходящую от них, а снег начал таять у меня под ногами, обнажая черную замерзшую землю. Предупреждение. Я оглянулся на Жанну, но она спала. А часовые тупо смотрели в одну точку, будто ничего не происходило. Я собрался было закричать, но меня опередили – тихий вкрадчивый голос прошелестел:

– Они спят, ирвен. И ты их не разбудишь. Нам нужно поговорить с тобой.

– Может, с Жанной? – с надеждой спросил я.

– С тобой, ирвен, – из темноты вышел высокий мужчина. На лбу и запястьях горели алые татуировки. За его спиной ясно очерчивались другие фигуры. Похожие на Жанну, бледнолицые, с алыми губами и черными глазами.

Теодуш, мелко дрожа, вцепился в мою руку. Я улыбнулся и холодно заметил:

– А вам не кажется, что для светской беседы день – более подходящее время суток? – мужчина оценил мою шутку. Красные, как кровь, губы растянулись в странной ухмылке, будто резиновой и жуткой.

– Для светской – да. А для допроса... – он не договорил, а я еще не понял. Рубер пристально заглянул в мои глаза. Его глаза сперва напоминали пылающие угли. Чуть позже – прогоревший пепел. А еще позже – пустота, в которую я провалился, как в колодец... Сначала закружилась голова, а потом я ощутил, как сосущая боль пронзает меня. Я схватился за грудь, но болело не тело. Словно каленым железом... Боль была настолько сильной, а главное – необъяснимой, что я чуть не потерял сознание. Меня словно медленно жгли изнутри, поджаривали на вертеле. Я хотел оторвать взгляд, но не мог. Его глаза притягивали. В них было что-то, что манило, и в то же время – убивало. Медленно, постепенно, как убивает наркомана пахучая трава.

– Отдай то, что ты прячешь! Отдай! – прошипел он, размеренно, монотонно. Я попытался вздохнуть, но грудь болезненно сдавило, словно я глотнул битого стекла. Отдать... Почему-то я подумал об Аене. На миг боль ослабла, я зачерпнул ртом свежий морозный воздух.

– Держись, малыш! Выбирай смерть... Смерти нет, малыш, это последнее испытание. Вспомни вкус родниковой воды, запах свежескошенной травы, цвет рассветного неба... Ты сможешь жить без этого? Если да – тогда отдавай...

– Нет, лучше убей меня! – просипел я, падая на снег. И только упав, понял, что боли нет. Перед глазами больше не метались разноцветные мушки, я видел белый снег, черное небо и сияющие звезды. Губы странным образом растянулись в счастливой улыбке.

– Значит, не хочешь? Как хочешь. А ты мог бы стать счастливым! – с наигранной жалостью произнес мужчина. Фигуры у него за спиной шагнули ко мне, но он остановил их.

– Ты хочешь умереть? Легко! – я зажмурил глаза... И мне вдруг показалось, что все – сон. Странный, глупый, ненужный сон, аллегория, где смысл сокрыт за семью печатями, а смерть – мираж. На самом деле реальны только высокое зимнее небо, холодный воздух и колкий снег под щекой.

Я больше не боялся. Наоборот, я чувствовал даже какое-то удовлетворение.

– Ты уверен, что это легко? – я встал в полный рост, высоко подняв подбородок. Рубер удивленно смотрел на меня, отступая в тень. А потом вдруг как-то противно, по-девичьи, расхохотался и произнес:

– Значит, я не ошибся в тебе. Ты наш повелитель, Виктор.

Я замер, чувствуя, как проходит жар, и ежась от холода. Смех все еще шелестел, фигуры еще смутно прорисовывались в морозной дали, но это было миражом, следом, воображением.

Я обернулся – часовые начинали шевелиться, храпеть и вздыхать, словом – оживать. Раздалось тихое сопение Жанны. Я быстрым шагом подошел к ней и, схватив за плечо, грубо перевернул на спину. Жанна распахнула глаза, в них не было и тени испуга, только изумление.

– Ты... что... все это... значит?! – срывающимся голосом спросил я, вцепившись в ее плечо. Жанна поморщилась, видимо, я сделал ей больно.

– Знаешь, это впору спрашивать мне у тебя, дорогуша. Что с тобой?

– К Хоггу все это, слышишь?! К Хоггу!! Ты – Хоггово отродье, и я не хочу иметь с тобой ничего общего!! – я развернулся, чувствуя, что весь дрожу. Теодуш стоял неподалеку и смотрел на меня своими преданными глазами.

– Я хочу построить рай, а это невозможно, заключив союз со злом!

Было тихо, даже ветер пропал. Я стоял один посреди равнины и смотрел на свой небольшой отряд и на пылающие от ярости щеки Жанны. Я бросал вызов. Им всем, ледяным просторам, злу, царю и себе самому в конце концов...

– Я ухожу. Пойду один и сделаю то, что я считаю нужным. Прости, Жанна, но мы больше не союзники.

– Я знаю. Мы враги.

На белом фоне черный силуэт Жанны, утонченный и гордый, смотрелся как кинжал, воткнутый в тело земли. Убийственно красивая, притягивающая, разрушающая и лживая.

Как и моя жизнь...

Пора. Я выхватил из ножен меч и, повинуясь неясному зову, воткнул его в снег. Корочка наста с хрустом треснула, и меч вошел довольно глубоко. Я склонил на миг голову, следя за блеском лезвия – но только на миг. Тут же я резко выхватил меч и вдел в ножны, гордо вскинув голову. И спокойно встретился с ненавидящим взглядом Жанны.

– Я убью тебя...

– Или я тебя. Но не сейчас, а когда придет время.

Я повернулся и пошел, чувствуя, как в груди что-то поднимается. Что-то, незнакомое до этого момента. Какая-то могучая волна уверенности в том, что я поступаю правильно. И гордости. И свободы.

– Молодец, малыш. Я знала, что ты так поступишь...

За спиной раздались чьи-то поспешные шаги и кряхтение. Я вздохнул, хотел было разозлится, но с удивлением понял, что испытываю радость. Вплоть до того, что я обернулся и радостно воскликнул, хлопнув нового друга по спине:

– Учти – я злой и невыспавшийся. Не дашь мне опять спать – можешь отправляться в свою любимую Страну Смерти.

Глава 4.

Живой Город .

Юный наследник престола наслаждался обществом девушек в старинной башне высокого замка. Эта башня была его секретом, его личным местом для свиданий. Каждый вечер он приводил сюда новую девушку, и каждое утро просил ее сохранять это место в тайне. Как и их связь. Которая, впрочем, на этом и заканчивалась.

Но на этот раз девушка попалась неправильная. То ли слишком скромная, то ли слишком красивая... Юный Зак еще не разобрался. И решил на всякий случай проявить осторожность, чтобы не напугать ее.

Вечерело. Закат опускался на Девятое Княжество, где было вечное лето, благодаря странному Городу. Но Зака это только радовало. Лето – время романтичное. И, опять же, ночами не холодно.

Зефира старалась не касаться Зака, пока они поднимались на башню. Как дочь приближенной ко двору, она знала, зачем Зак водит девушек на башню, и сколько девушек там уже побывало. Она не хотела быть сотой, она хотела быть единственной. А для этого надо было дать гордому князю понять, что она выше остальных. Это она и собиралась сделать, хотя сердце бешено стучало, и кружилась голова. Зак хотел было приобнять ее, но Зефира выскользнула из-под его руки и кокетливо улыбнулась, сурово погрозив Заку пальцем. Юный князь неожиданно для себя понял, что ему нужна именно она и именно сейчас. А уж получать, что хочет, Зак научился еще с детства. Вот только он не привык добиваться.

– Вот, мы пришли. Красиво, правда? – поинтересовался Зак у девушки, когда они поднялись на самый верх башни. Зефира глянула вниз, на далекие поля, где-то огороженные невидимой чертой. За чертой начинался снег. А прямо под ними светился загадочный Город. Он не показывал себя всем. И не показывал, когда не хотел этого. Но сейчас было видно самый его краешек. Гигантские валуны и струйки воды, стекающие с них... Видение было мимолетным, и тут же мигнувшая Зефира увидела обычные сады и башенки, украшенные закатными лучами. Это было красиво, но Зефиру захватило недавно увиденное. Она повернулась к Заку и спросила:

– Ведь вам надо будет это сделать... Вы не боитесь? – Зак ощутил легкий укол ужаса, но это тотчас же прошло. Он был в самом романтичном месте Аркуса наедине с красавицей, и это целиком заполнило его неглубокий юношеский ум. Он придвинулся совсем близко к Зефире и косо глянул на бархатный диван в углу башни.

– К чему думать о плохом? И вообще, зови меня просто Зак, крошка! Ну что, перейдем к делу? – княжеский сын явно забыл об осторожности и первоначальном плане: "не спугнуть".

– Нет! Я не сплю с первым встречным, будь он хоть сам князь! – твердо сказала Зефира, вырываясь из объятий юноши. Зак почувствовал себя так, будто ему дали пощечину. Он насильно прижал к себе девушку.

– Не бойся! Или я тебе не нравлюсь? Зачем тогда пошла со мной? – Зефира почувствовала, что сердце вот-вот выскочит из груди. Ей стало отчего-то больно и обидно. Она рванулась и залепила юному князю пощечину. А потом ответила дрожащим голосом:

– Я не хочу быть одной из тысячи. Потому что я люблю тебя, хоть ты и идиот. Я одна из этой тысячи понимаю, какой ты никчемный и надутый, но я одна из тысячи люблю тебя. Можешь развлекаться, но рано или поздно тебе придется пройти через Него. И тогда будет поздно что-либо менять... – Зефира неожиданно для себя всхлипнула и бросилась вон из башни. Она быстро бежала по витиеватой лестнице, всхлипывая и сжимая до боли кулаки, пытаясь прогнать из памяти смазливое, но такое родное лицо Зака.

Зефира хотела бежать домой, но вспомнила, что мать на работе. Во дворце. В том же, где и башня, поэтому ей будет намного ближе. Зефира попетляла по коридорам, пробежала на цыпочках знакомый до боли коридор, где все они учились, включая и Зака, и многочисленных девушек.

Вот, наконец, знакомая дверь. Зефира, не стучась, распахнула дверь маминого кабинета и тут же упала в объятия высокой красивой женщины с длинными светлыми волосами. Женщина мягко улыбнулась и погладила дочь по голове. Зефира была лишь немного ниже матери и безумно на нее похожа. Обе они были с длинными светлыми волосами, высокими лбами, большими серыми глазами и нежной, светлой кожей.

Пелагея, так звали мать Зефиры, усадила рыдающую девушку на стул и пошла наливать воды. Через несколько минут мать и дочь уже сидели, обнявшись, и Зефирины зубы отстукивали замысловатую трель по граненому боку стакана.

– Мам... Я люблю его, понимаешь?.. Ты была там? Он ведь сможет пройти, да? – Пелагея вздохнула.

– Сегодня не была. А до этого я только до первой гряды доходила... Это странно, Фи. Странно, но не страшно. Если все будет так и дальше, то он справится. Ну что ты плачешь, Фи? – девушка вздрогнула и заглотнула залпом ледяную воду.

– Он... он такой идиот! А я его люблю... Зачем, мам?

Пелагея не ответила. Она встала, задвинула штору и взяла со стола ключ.

– Пошли со мной. Далеко мы не пройдем, но, возможно, тебя это успокоит.

– В... Живой Город?.. – Зефира вздрогнула и замерла, слезы разом высохли. Она испытала одновременно жаркое волнение, любопытство и ужас. Живой Город... Ее мать ходит туда каждую неделю, как поверенная Зака. Как его кормилица. На самом деле она куда больше. Она его вторая мать. И она пыталась пройти хоть до второй Гряды Живого Города. Ведь в будущем Заку придется пройти сквозь него. Пройти, поменять реальность вокруг, раскрыть древнюю тайну и совершить древнее, кажущееся самому Заку бессмысленным, пророчество. Но Пелагея, проникшая уже на первую гряду, начинала понимать суть пророчества. Этот Город куда больше, чем просто лабиринт для проверки княжеской крови в очередном отпрыске. В нем скрыт целый мир. Скрыто больше, чем мы можем себе представить. И это Пелагею притягивало и пугало. И что-то говорило, что сегодня они пройдут очень много. Дальше, чем дозволено.

Зефира шла рядом с матерью, такой уверенной и какой-то не от мира сего. Ее жгло любопытство и благоговейный страх. Врата в Живой Город... Она даже и не представляла, как они выглядят. Работа матери казалась ей чем-то сверхъестественным, священным, недоступным для сознания простой смертной. Мать ассоциировалась у нее чуть ли не с божеством.

– Мы пришли, – прошелестел над ухом голос Пелагеи. Зефира вздрогнула, разглядывая ворота. Тяжелые, какие-то старинные, словно из другого мира... Она подошла к воротам, прижалась зачем-то щекой к шершавой, пахнущей чем-то неизмеримо древним двери. Дверь была теплой и даже словно пульсировала. Фи прижалась к ней всем телом, слушая ритм ее пульсаций – хаотичный, без закономерности, но почему-то чувствовалось – это и есть ее порядок. Фи слушала, внимала, и вдруг поняла – ее сердце забилось в такт с пульсацией двери – раз, два, раз, раз... Она была дверью, и одновременно – собой.

А потом ей пришлось набрать полные легкие воздуха и шагнуть. И понять, что она либо сошла с ума, либо сошел с ума весь окружающий мир. Здесь все было совсем другое – воздух какой-то густой, влажный и словно живой. Видела она только на расстоянии двух шагов, дальше все скрывала изменчивая пелена тумана. Зефира вздрогнула, чувствуя, как в каждую клеточку ее тела впитывается Город. Девушка посмотрела на мать, ожидая поддержки. Пелагея стояла неприступная, сосредоточенная. Кожа бледнее обычного, взгляд немного затуманенный. Отозвавшись на прикосновение дочери, Пелагея очнулась и прошептала:

– Не бойся. Просто иди за мной, – Фи кивнула.

Они прошли совсем немного. Вокруг них творилось что-то необычное – гигантские скалы, поросшие странной травой, пар, поднимающийся из ниоткуда, туман и запах тропиков. Зефира уперлась в валуны и замерла. Дальше пути не было – валуны загораживали дорогу. Теплые, влажные и дышащие совершенством форм и мудростью. Зефира прикоснулась рукой к теплому камню и замерла.

– Это первая гряда. Дальше я пройти не могу, – сказала Пелагея, глядя куда-то мимо дочери.

Фи вдруг почувствовала, что земля под ногами тоже живая. Она дышит и шепчет что-то недоступное им, простым смертным. Рука Фи скользнула по камню, пока не уперлась в маленькое углубление. Оно тоже было идеальной формы, такое же странное и совершенное. Зефира огляделась в поисках предмета. Она точно знала, что он в форме скрипичного ключа, точно знала, что он похож по цвету на золото с вставленным изумрудом. И точно, что-то сверкнуло в траве. Если это можно назвать травой – странное растение, живое, как и все здесь. Зефира взяла ключ, чувствуя, как невиданный доселе материал обжигает пальцы. Морщась, она аккуратно вставила ключ в отверстие, слыша странный шепот, исходящий от ключа и камня. Она замерла у камня, завороженная. Пелагея поняла раньше – она схватила дочь за руку и потащила ее вверх, по валунам. Они поднялись довольно высоко, цепляясь за гладкие выступы и скользя на камнях. Площадка, на которой они остановились, оказалась довольно широкой. Фи прислушалась – ей казалось, что и воздух, и валуны, и вообще все перешептывается и вибрирует. Пелагея прижала палец к губам, призывая молчать. Зефира широко распахнула глаза, чувствуя, что все вокруг дрожит. Вдруг прямо из камня полилась вода. Сначала тонкая струйка, а потом... Потом Фи поняла, что скала огромна, а они сидят на крошечной площадке. Воды лились у них над головами, шумели каскады водопадов. А через секунду Фи поняла, что вокруг много похожих скал, обрамляющий бассейн. В этот бассейн и стекались все воды гигантских водопадов. От воды веяло тропическим воздухом и необъяснимой вечностью. Истинной вечностью, такой первородной, что бросало в дрожь.

Из бассейна вода вытекала тонкими струйками и образовывала странный узор, который растекался по зеленому газону, раскинувшемуся там, за грядой. И Фи, и Пелагея, сидели, прижавшись к камням и смотрели на величественные воды и образовывающиеся узоры. И на открывающуюся вторую гряду...

– Эти воды... Когда они закончатся? – тихо спросила Фи, чувствуя, что ее бьет дрожь. Она ощущала, что вторглась куда-то не туда, куда дозволено попасть лишь Создателю. Все это первично и изначально. Пелагея, не отвечая, смотрела невидящим взглядом сквозь толщу воды.

– Мам... Так когда? – повторила вопрос Фи, вцепляясь в руку матери.

– Никогда. Они вечны, – так же тихо ответила Пелагея, беря руку дочери в свою.

– Пошли, – тихо сказала она, помогая Фи слезть с площадки. Они пошли вдоль узорчатого ручейка, а за спиной шумели гигантские водопады. Такой высоты Фи никогда не видела. Таких гор попросту не существовало.

Зеленая поляна скоро закончилась, и Фи увидела гряду скал, через которую пролегал обрыв. Зефира заглянула вниз и почувствовала, что падает в пропасть. Это была настоящая бездна – такая же первородная и истинная, как и воды, и камни, и весь этот мир. По другую сторону пропасти горели болотные огни, заманчивые и пугающие. Пелагея сделала неуловимое движение рукой, и берега задвигались, повинуясь ее мысли. С громким стуком между берегами пролег гигантский мост. Фи смотрела широко раскрытыми глазами, чувствуя одновременно ужас, благоговение и восхищение.

Пелагея стояла, сосредоточенная, бледная и высокая. Хрупкая женская фигурка, почти слившаяся с этим миром. А Фи чувствовала себя картонной куклой, оказавшейся в трехмерном мире людей. Это было непостижимо и... пугающе.

– Пошли.

Фи кивнула и взяла предложенную руку матери. Рука была теплой и пульсирующей, и на какой-то миг Зефире показалось, что эта рука тоже относится к этому миру.

Оказавшись в обычном мире, Зефира жадно заглотнула ртом обычного воздуха, зарылась руками в обычную траву. Она вся дрожала, зубы стучали. Всю дорогу до дворца мать и дочь шли молча. Поднимаясь уже по лестнице, Зефира прошептала:

– Он не пройдет, мам... Никто не пройдет! И это страшно... Это значит очень многое... Они все ничего не понимают, мам! Никто! И князь, и Зак, и даже сам царь Аркуса!

Пелагея кивнула и прижала к себе Зефиру, погладив ее по голове. В последнее время она часто так делала. Фи казалась ей бесконечно маленькой и беззащитной по сравнению с Живым Городом и вечностью, с которой она соприкоснулась. Пелагея с отрешенной грустью заметила, что стала и сама причастна к этой первичной пугающей вечности. И бесконечно оторвалась от этого мира, дочери, Зака и многих других.

Вечер был жутким и тихим. Ночь легла на Девятое Княжество тяжело, пластами опускаясь на шпили башен и словно придавливая вниз. А потом окутала все свинцовым облаком, так, что даже звезд не было видно. Фи поднялась в кабинет матери, чувствуя что-то очень нехорошее, отчего сосало под ложечкой. В кабинете было темно. Сердце ухнуло и застучало вдвое сильнее. Она сделала шаг в темную комнату и наткнулась на бледную фигуру матери в плаще с капюшоном. Она прижала палец к губам и протянула Зефире белый листочек. В сумраке девушка с трудом разобрала кривой почерк. А когда разобрала, уронила клочок бумаги и почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.

"Сожалеем, но всеми нами любимая Пелагея погибла в ходе исполнения секретного задания на службе юному княжескому сыну Заку, Аркусу и Царю"

- Мам... Что это значит? – тихо спросила Фи, чувствуя, что губы перестали ее слушаться. Пелагея прошептала:

– Князь узнал, что мы прошли слишком далеко. Он не понимает. Он думает, что там скрыта власть, а я хочу отнять ее у Зака... Он приказал арестовать меня, а чтобы никто не узнал, сообщит всем вот это. Но я должна быть там! Зак не пройдет! И я не пройду до конца, только часть пути. Но у меня все равно не осталось выбора, я уже не здешняя.

Чувствуя, что все происходящее похоже на бред в жару, Фи побежала по лестнице, шаги гулко отдавались эхом от стен. Она стучала в комнаты, где жили дети богатых и приближенных к князю людей, стучала и истерически кричала, что ее мать хотят забрать. Пелагею любили, и Фи слушали. Скоро дрожащая девушка с закушенной до крови губой и безумным взглядом собрала большую толпу. Вместе они ворвались в башню, где застали Зака, страстно целующегося с какой-то девушкой. Зефиру словно огнем обожгло, а Зак тут же отпрянул от красотки, почувствовав вдруг страх и непреодолимое желание, чтобы на месте этой девушки оказалась другая, с горящими глазами и закушенной губой. Все наперебой принялись объяснять Заку и девушке, что всеми любимую Пелагею хотят арестовать. Зак слушал и не слышал. Он смотрел в глаза Фи и тонул в них. А Фи еле сдерживала рыдание и истерику. Когда Зак сделал шаг к ней, она пошатнулась и осела на холодный пол башни. Юноша сел рядом и прижал к себе рыдающую Фи. Толпа притихла, хотя продолжала вполголоса обсуждать план спасения Пелагеи.