Текст книги "Ищущий, который нашел (СИ)"

Автор книги: Ирина Галкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

– О, ирвен, вы знаете выход из страны смерти! Расскажите, молю вас! – я не знал, смеяться мне или плакать. Или бояться. Я еду Хогг знает куда, с двадцатью сумасшедшими!

– Ирвен, я преклоняюсь перед вами! Вы – великий человек! – с забавным восторгом заявил он. Я хмыкнул.

– Я знаю. А ты, собственно, кто?

– Теодуш, ирвен. Поэт, – что ж, это проясняло если не все, то хотя бы часть. Поэт, значит... А это интересно.

– Ты пишешь стихи? О любви?

– Нет, ирвен, о смерти. Я пишу о том, чего боюсь. И тогда начинаю меньше бояться, – интересная точка зрения. Говори о том, чего боишься, и перестанешь бояться.

– А любви ты не боишься? – задумчиво спросил я. Мы шли уже не впереди всех, а в хвосте. Первой гарцевала на гнедой старой кобыле невозмутимая Жанна. Ее не трогал мороз, снег и сумасшедший юноша-поэт. Она упрямо гарцевала к своей цели. Я ее лица не видел, но был почти уверен, что губы плотно сжаты, а глаза сузились в две ядовитые щелки.

– А чего ее бояться? Любовь – это прекрасно... – мечтательно произнес поэт. Я хмыкнул:

– По мне, так бояться не стоит как раз таки смерти. Тебе уже все равно будет. А вот любовь делает больно, и еще как больно.

– Тогда это не любовь. Тогда это просто другая форма смерти, которая убивает медленно... – мудро вставила Аена. Я вздохнул, глядя в чистое зимнее небо. Оно было ясным, сияло ослепительное солнце, а снег сверкал. Я бессмертен и свободен... Но что-то мешало. Что-то внутри меня, что-то скользкое и тяжелое.

– Я не знаю. Я никогда не любил, – протянул юноша, ковыряя носком сапога снег. Снег жалобно скрипел, сверкая всеми цветами радуги.

– Я тоже.

Странно, не думал это говорить. Само вырвалось. Правда, горькая правда. Я пропустил удивленный взгляд Теодуша и ускорил шаг. Все-таки странная фраза для ирвена Виктора. Что-то я выхожу из образа.

Так мы шли довольно долго. Вокруг – белоснежная пустыня, только редкие кустики каких-то странных растений, выглядящие довольно неприятно, как перекати-поле в пустыне. Солнце, отражаясь от снега, слепило, у меня даже глаза заболели. Я уже начал чувствовать пробирающий до костей мороз и усталость. Вообще я редко хожу на большие расстояния, а мы шли без перерыва вот уже почти день. Особенно настораживало то, что спать придется прямо под открытым небом, несмотря на холод.

Когда холод стал нестерпимым, Жанна слезла с лошади, чтобы пройтись и согреться. Каторжники прямо на ходу закурили что-то очень вонючее, явно не табак. Поэт прыгал зайчиком и пыхтел.

Я выдохнул пар изо рта, любуясь белой змейкой, растворившейся в воздухе, и догнал упрыгавшего вперед поэта. Он мне понравился. Странный, но добрый. И без лжи. Я очень ценил в людях то, чего не хватает мне самому.

– Мерзнешь? – поэт кивнул, мелко стуча зубами. Его большой, похожий на грушу нос посинел.

– Угу. Ирвен, а зачем мы туда едем? – я замешкался. В принципе, меня не удивил бы и вопрос – куда мы едем? Эти люди явно не в курсе. Это пушечное мясо, те, кем так легко пожертвовали. Спрашивается, зачем? Подсыпали бы мне яду, раз уж так мешал. Они-то чем виноваты?

– Ты хочешь правду? – я удивился, услышав в ответ следующее:

– А что, бывает и неправда?

– Поэт, где ты жил? В мире духов? – раздраженно спросил я.

– Нет, зачем же. Я мыл полы во дворце. И писал стихи. Только это почему-то не нравилось царю и лордам. Они меня били. А тут вдруг такая честь – в поход, да еще с вами, ирвен Виктор... – я поперхнулся. Жалость затопила меня. Маленький сумасшедший юноша, оторванный от жизни, он был счастливее всех нас. Он верил людям и любил. Его детский страх перед неизведанным сочетался с безотчетной храбростью. Я не могу ему лгать. Хотя бы ему...

– Мы можем встретить смерть. А можем – удачу. Мы хотим построить свою страну. Страну мечты, где нет царя и лжи, где любовь и понимание. Может, построим. А может, умрем. Или – передумаем. Ты можешь уйти, поэт. Я не держу, – и я отвел взгляд от его щенячьих падающих глаз. В глазах застыло недоумение и надежда.

– Утопия... Главное, не разучись мечтать, ирвен! Конец – это когда в утопии идет дождь, – тихо сказал Теодуш и поковылял в начало нашего каравана, затерявшись среди моих "солдат". Каторжники грубо захихикали, глядя на его утиную походку и блуждающий взгляд, а я замер. На меня натыкались, ругались, но, поняв, кто это стоит, тут же извинялись и услужливо расшаркивались. А я все стоял и невидящим взглядом смотрел прямо перед собой. Снежная дорога искрилась на солнце, ноги гудели от усталости, а в голове звенели слова Теодуша. Безумный поэт, глупый и наивный. Но ведь он прав! Я тряхнул головой, пытаясь выбросить из головы навязчивые мысли. Опустился на корточки, зачерпнул снег и окунул лицо в белую кашицу. Кожу обожгло ледяным холодом, и я вздохнул свободно. Утопия... Что ж, пора вернуться в реальность.

Жанна, неожиданно подкравшаяся сзади, взяла меня за руку и спросила, кивая на людей:

– Видишь, как царь тебя не любит. Ай-яй-яй, дорогуша, довел старичка до нервного срыва!

– Ты лучше скажи, когда мы придем, и что там увидим, – перебил я ее, любуясь заснеженными равнинами.

– Придем дней через пять, не раньше. А насчет того, что мы там встретим... Поле битвы. По моим расчетам, сейчас там произойдет первое столкновение сил Хогга и Илен. Первое, в котором замешаны люди. Если победит свет, Илен то есть, твоя мечта об утопии может сбыться. Если тьма, то есть Хогг – моя мечта о государстве с тоталитарным режимом и матриархатом. Пока это только назревает, люди еще ничего не поняли, но это приближается. Нарастает, клокочет в самом сердце Девятого Княжества. Мы можем получить многое, если придем вовремя. Или мы придем раньше или позже, тогда нас просто убьет... Как получится. Это риск. Но риск только для нас – царь уверен, что это верная гибель.

Я задумался.

– А что это вообще за война? Объясни нормально! – Жанна хмыкнула.

– О, это великая война! Мы получаем власть над людьми, можем склонять их к свету или тьме... Мы – то есть спектрумы. Первородцы открыли доступ к источникам, которые находятся где-то в Девятом Княжестве. Первородцы используют нас как солдат в этой войне. Ты же знаешь, что каждый спектр, используя силу источников, способен влиять на подвластный ему спектр ауры? Причем не только ауры природы, но и ауры человеческой души. По крайней мере, я так это вижу. Ну а всего не знает никто, – я посмотрел на темнеющее небо. Странная война, странные цели... Что ж, поневоле я ввязан в эту войну, несмотря на то, что мне этого совершенно не хочется.

Жанна, заметив, что я опять ухожу в себя, легонько ударила меня по щеке изящной ручкой, одетой в изысканную кожаную перчатку на меху. Все уже обогнали нас, только самые медлительные обходили, кланяясь и что-то шепча. Мы оказались в хвосте каравана.

– Дорогуша, я тебя теряю! Не стоило втягивать твою прекрасную головку, набитую опилками, в дела великих мира сего, – кажущаяся заботливость умело сочеталась с тонкой язвительностью. Глаза широко открыты, губы сочувствующе подрагивают, а все выражение какое-то ухмыляющееся, ядовитое. Я успел изучить Жанну и ее тонкие издевки и уважал ее. Но нервировать меня она не перестала.

– Жанна, распускать руки можешь при других обстоятельств и для других целей. Как и язык, – усмехнулся я, начиная медленно двигаться вперед, дабы не отстать от каравана окончательно. На нас натолкнулся какой-то каторжник.

– О, ирвен Виктор, эрра Жанна! Мое почтение, – пробурчал он хриплым, сорванным, по всей видимости, во время побоев, голосом. Поклонился нам. Я наклонил голову в ответ, а Жанна даже не заметила его, только брезгливо поморщилась, словно он был падалью. Каторжник ушел вперед, а мы медленно пошли дальше, продолжив наш разговор.

– На что это вы намекаете, достопочтимый ирвен? – подхватила Жанна игру, в поддельном возмущении изогнув тонкие брови. Черные глаза прожигали, я тонул в них, как в омуте, что-то темное и жаркое охватывало всего меня...

– О, простите, эрра, что оскорбил вас, однако я отнюдь не собирался этого делать. Просто вы вызываете во мне постыдные желания, – обворожительно улыбнувшись, ответил я. О неоднозначном положении Жанны при дворе ходило много слухов. Суть же была в том, что она спала с важными лордами, со всеми, кто имел при дворе какое-то влияние, а они дарили ей драгоценности и позволяли присутствовать на всех совещаниях. Ходили слухи, что Жанна была любимой игрушкой самого царя. Тот не только спал с ней, но и забавлялся разговорами со своей любимицей, говоря, что она очаровательно глупа. По своей простоте царь рассказывал лордам даже такие подробности своей жизни. Один я знал, что Жанна отнюдь не глупа, и драгоценности – не ее цель. Вот только каждый раз, как я представлял ее с царем, подступала тошнота.

– Ммм, дорогуша, как откровенно. Я бы не назвала их постыдными, не стесняйся страсти, Вик. Я тоже хочу тебя, – добавила она после небольшой паузы, резко приближаясь ко мне, так, что прядь черных волос, выбившаяся из косы, защекотала мне шею. Я хотел отстраниться, но Жанна словно гипнотизировала, и я, сдавшись, прижал ее к себе, обвив руками тонкую талию, укутанную шубкой, и поцеловал ее.

Поцелуй Жанны был обжигающим, страстным и долгим. Потом она кокетливо отстранилась, сказав:

– Все, хватит с тебя. Хорошего по чуть-чуть, а то и рассудок можешь потерять. Это как травка для любителей иллюзий... – что-то мне подсказывало, что моя спутница не просто бахвалиться, а говорит вполне серьезно. Я все-таки не удержался и ввернул:

– А с царем ты наверняка лучше обходишься... – Жанна ухмыльнулась, снова приникла губами к моим, слегка куснула нижнюю губу, еще больше распалив меня, и ответила:

– Ревнуешь, дорогуша? Не бойся, ты мне намного дороже, чем этот плешивый царек. А, и, к тому же, ты самый искусный любовник. Вот, я одарила тебя комплиментами, так что с тебя... Даже не знаю. Я люблю сюрпризы, ты же знаешь, дорогуша.

Я невольно осмотрелся. Огромное пространство, покрытое снегом, горело алыми всполохами заката. Закат отличался от рассвета буйством цветов, какой-то угрожающей яркостью. В груди метнулось тревожное предчувствие. Мелькнула мысль: а как, интересно, выглядим мы, если смотреть с небес? Маленькие, копошащиеся черные фигурки посреди огромного пространства, такие ничтожные в этом колоссальном храме величественной природы. Солнце пылало прямо перед нами – огромный раскаленный диск, ярко-малинового цвета, небо над нами уже загорелось алыми красками заката, и мир сиял в красных, фиолетовых, розовых и оранжевых тонах.

Бывают закаты нежные и ласковые, приносящие умиротворение и покой. Тогда я люблю сидеть где-нибудь в одиночестве, смотреть на небо и говорить с Аеной. Сейчас же бушевал совсем другой закат. Как и рассвет, он был маниакально-огненным, краски плескались, словно северное сияние, снег тоже обагрился. У меня возникла нездоровая аналогия – словно бы кровь разлилась по белому полотну.

– Быть бурану, – услышал я где-то впереди, словно в подтверждение своих тревожных мыслей. Видимо, это сказал кто-то из каторжников. Я быстро глянул на Жанну, но она стояла совершенно невозмутимая, продолжая немного ехидно улыбаться. Видимо, ждала ответа.

– Любишь сюрпризы?.. Хорошо, тогда первый: скоро будет буря, – усмехнулся я, пытаясь скрыть тревогу. Я ни разу еще не был в каких-либо природных катаклизмах. Я боялся стихии – опасной и неизведанной. Я вообще ненавижу, когда что-то не зависит от меня, когда я бессилен перед чьим-то могуществом. Разумеется, мой страх не увидит и не узнает никто и никогда. Разумеется, я тверд и спокоен. Улыбка, совершенно естественная, глаза не выдают ни одной мысли...

– Во-первых, это не сюрприз, ты меня разочаровал. Во-вторых, не буря, а буран. Да будет тебе известно, буря – это на воде, когда водичка немного злится. Вот как когда ты начинаешь думать, только вскипает не та сомнительная субстанция, которая играет у тебя роль мозга, а вода. А буран – это когда снежок метет, и ветер воет: "Ууу...". Субстанция не напряглась? – я уже открыл рот, изогнув губы в язвительной усмешке, чтобы ответить, но что-то впереди привлекло мое внимание. Я напрягся и, не подавая виду, что меня это волнует, прислушался. Кто-то дрался. Я ясно расслышал ржание лошади, крики, грубые ругательства. А потом – резкий, хриплый душераздирающий вопль, и – тишина. Весь караван замер. Люди, идущие сзади, натыкались на впереди идущих и останавливались. Гробовая тишина, как в фамильном склепе, когда слышно даже шевеление червей в могилах. Мне стало страшно. Стальная рука сжала мое сердце, я до боли стиснул пальцы, так, что костяшки побелели.

– Малыш, быстрее, но осторожнее, – настойчиво шепнула Аена, и я бегом бросился вперед. Жанна пошла за мной, я услышал ее довольный голос:

– Вот, а это уже сюрпризы. Люблю все-таки сюрпризы!

Караван приобрел вид большого круга. Все хаотично столпились вокруг чего-то, что от меня было пока что сокрыто за спинами каторжников. Я быстро проталкивался вперед, на ходу командуя:

– Разойдитесь, отойдите и постройтесь. Никакой паники! – голос звучал вроде бы уверенно и спокойно, по крайней мере, все послушались. Вскоре место расчистилось, и моим глазам предстало ужасное зрелище. От запаха крови и от увиденного тошнота подкатила к горлу, я сжал пальцы еще сильнее. Посреди образовавшегося пространства на белом снегу лежал тот самый каторжник, который наткнулся на нас с Жанной. Шея неестественно свернута, в широко открытых мертвых глазах – такой дикий ужас, что я невольно вздрогнул, чувствуя, как что-то темное и холодное струйками тумана крадется из темноты. Это было только неуловимое, почти иллюзорное ощущение, и я отмахнулся от него, как от ненужного, перевел взгляд назад на обагренный алой кровью снег. Воспоминание яркой картинкой вспыхнуло в мозгу – сумасшедший рассвет сквозь бардовые шторы и окрасившийся багрянцем заката снег. Теперь гигантский шар солнца скрылся за горизонтом, небо темнело, а мы так и стояли, молча глядя на мертвого каторжника. Я сделал над собой небольшое усилие, скривил губы в привычной усмешке и спросил у своего отряда:

– И как это понимать? Кто это сделал? – я начал спокойно. Но тут гнетущую тишину прервал чей-то жуткий вопль. В центр круга вытолкнули какого-то несчастного. Лицо и руки покрыты язвами, худое тело, свалявшаяся борода, одежда заляпана кровью... Чужой кровью. Он рыдал, выдирая волосы и всхлипывая. Взгляд у него был совершенно безумным, в точности как у убитого.

– Тихо, тихо... Успокойся, объясни, что тут произошло, тебя никто не убьет, – мой мягкий тон почти заставил каторжника успокоиться, но безумное выражение в глазах не исчезло, а плечи все так же вздрагивали. Он на коленях подполз ко мне и, уткнувшись лицом в мои сапоги, принялся истерично рыдать. Я удивленно замер, не зная, что делать. В который раз я ощутил стыд – ведь я едва ли не хуже всех этих людей, а они почитают меня... За что?

– Малыш, ты сам этого добивался. Ты не в силах изменить это, но в силах помочь...

Что ж, моя Аена как всегда права. Меня пронзила жалость, я почти физически ощутил боль этого несчастного...

– Все хорошо. Я не казню тебя, я все пойму. Успокойся, все позади, все хорошо...

– Это не я... Не я... Мне как будто шептали.. Я слышал голос...СЛЫШАЛ! – вдруг истерично закричал каторжник и неожиданно бросился бежать. Его схватили, но он принялся вырываться и кричать, срывая голос. Я случайно встретился с ним взглядом и в ужасе замер – такого безумного взгляда мне еще не доводилось видеть. Тут к нам подошла Жанна. Мягкой, почти кошачьей поступью, она прошествовала к безумному каторжнику, которого держали четверо других. Склонилась над ним и всмотрелась в его глаза. В них были безграничный ужас и безумие.

– Хоггово отродье! Сгинь! – завопил он, пытаясь вырваться из рук, сжимавших его, и отползти подальше от Жанны. Я рванулся было помочь ему, но не успел... Жанна резким движением вынула из-за пазухи кинжал и легко, словно вылезшую из платья нитку, перерезала безумцу горло. Он тихо захрипел и рухнул на снег. Люди в ужасе отшатнулись, стараясь не смотреть на Жанну.

– Что ты творишь! Зачем? – почти закричал я, хватая Жанну за рукав. Я был в каком-то ступоре, увиденное не доходило до меня, слишком несправедливое и жестокое... Зачем?! Они же и так мясо, рабы, шли на верную смерть...

– Ты мог бы помешать. Задумайся над его словами, малыш. Безумец ли он? – тихо шепнула Аена. Я не понял ее слов, а спрашивать не было времени. Меня переполняло возмущение. Я развернул к себе Жанну и заглянул ей прямо в лицо. И меня передернуло. Ее глаза не были безумными, нет. Они были темными и гипнотизирующими, такими темными, что у меня захватило дух. Она только что убила человека, а вела себя так, как будто только что смахнула грязь с сапог.

– Я не творю, я разрушаю. Устраняю мусор, так сказать, – ехидно и совершенно спокойно добавила она. Глаза постепенно становились обычными, тьма снова стала просто окрашенной в черный радужкой. Я задохнулся от возмущения:

– Зачем?! Зачем было убивать его?

– Чтобы дать понять всем этим людишкам, что я не терплю такое поведение. Воспринимай это, как казнь, как акт справедливости. Малая кровь оправдывает путь к утопии, – усмехнувшись, добавила Жанна. Я вздрогнул. Это слова, которыми я оправдываю все свои поступки. Путь к утопии жесток и полит кровью. Но сейчас это звучало дико и противоестественно.

Мы отошли на довольно большое расстояние от залитого кровью места и собрались устраиваться на ночлег. Темнело, небо походило на разверзшуюся бездну или пасть голодного демона. Мороз ощутимо щипал кончики пальцев и нос. Я стоял в стороне ото всех и смотрел на суетящихся, как в муравейнике, каторжников. Черный плащ развевался на обжигающем ледяном ветру, длинные светлые волосы хлестали по лицу. А каторжники быстро устраивали стоянку – очищали площадку от снега, устилали мехами, привязывали неспокойно ржущих лошадей, собирали где-то хворост. Под издевательскими окриками и заливистым смехом Жанны они работали довольно быстро. Помнили ее уроки.

Я все еще не мог с ней нормально общаться, когда я думал о ней, то мне представлялись черные глаза, как небо над нами, и кровь на снегу... "Я слышал их... Они мне шептали...", – вспомнились мне слова сумасшедшего.

– Не вешай ярлыки, малыш. Ты не знаешь, и не суди, – шепнула Аена. Я решил не переспрашивать – это надолго затянется. Мне не хотелось рассуждать о морали. Хотелось горячего глинтвейна и тишины. А вместо этого – снег, белый снег вокруг...

– Ирвен Виктор, вы там и будете стоять? Вы же замерзнете! – вежливо окликнул меня чей-то голос. Я вздрогнул, резко оборачиваясь. Это был Теодуш. Нос посинел, губы прыгали, легкая козлиная шубка совсем не спасала от холода. Но он не думал о себе. Он спрашивал не холодно ли мне. И опять эта излишняя сентиментальность! Я приобнял Теодуша за плечи и ласково спросил:

– А ты чего не идешь ко всем? Жанна уже разожгла костры, иди, грейся. А мне не страшно, – добавил я, краем глаза заметив Жанну. Тонкая фигурка на фоне полыхающих костров. И как она их разжигает на таком ветру? И из замерзших ветвей? Хотя, мне понятно... В тот момент, когда я посмотрел на нее, Жанна наклонилась над очередной вязанкой хвороста, сделала вид, что чиркнула огнивом. Возможно, мне показалось, но я увидел, как на лбу и запястьях руберы полыхнули алые татуировки. Впрочем, это могли быть отсветы полыхнувшего тут же огня. Я замер, с восторгом и ужасом глядя на полыхающий на фоне черного неба костер. Каторжники, как пиявки к голым ногам, потянулись к костру. Я поежился – а там тепло.

– Я за вами пришел, ирвен. Вы эрру Жанну не хотите видеть, да? – поинтересовался он, заглядывая мне в глаза. Я вздрогнул, услышав это имя. Какое точное попадание! Он определенно не дурак. И... он прав. Я действительно не хочу ее видеть. Слишком все запутано. Слишком странно сочетание ненависти и желания.

– Пожалуй, ты прав, – непонятно зачем, ответил я. Не хотел я ему лгать...

– Она страшная женщина, она несет смерть... Но вам она дорога, ирвен. Я все еще прав? – лукаво спросил Теодуш, внимательно изучая мое лицо. Губы, прыгающие от холода, изогнулись в мягкой улыбке. Странная, уверенная и красивая фраза. Все-таки этот поэт – глубокая личность. Но мне не до этого. Я думал о Жанне.

– Возможно, – уклончиво ответил я, вглядываясь во тьму. Секунду назад мне померещились чьи-то глаза, красные, похожие на отблеск костра или искру из огнива. Я сделал Теодушу знак оставаться на месте и шагнул во тьму, вглядываясь все пристальнее. Кто-то стоял в стороне от нас. Какие-то тени... Я решил, что это кто-то из каторжников совершает побег. Но почему он не бежит? Видит же меня! Но силуэт не исчезал. Я повернулся, быстро пересчитал каторжников – восемнадцать, как и должно быть за вычетом двоих умерших и тридцати тех, кто должен присоединиться по пути.

– Ирвен Виктор! Прошу к столу! – послышался насмешливый окрик Жанны. Я оглянулся – Жанна стояла неподалеку и махала мне рукой. От костров пахло солониной и дымом, у меня от голода закружилась голова, я даже слегка облокотился о Теодуша, чтобы устоять ровно. От Жанны не укрылось мое движение.

– Пошли, пошли.

– Нет, подожди! Объясни, что это было, – твердо произнес я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал, как команда. Пусть она не узнает, насколько меня это задело. Не узнает, что и я умею сомневаться...

– Ммм... Маленький сюрприз. Раз уж ты не в состоянии сделать его мне, я решила преподнести сюрприз сама себе, – ухмыльнулась она. Мне захотелось схватить ее за одежду и тряхнуть как следует, чтобы она перестала улыбаться и говорить с сарказмом. Ситуация была слишком серьезной, чтобы позволить Жанне взять все под свой контроль.

– Я жду ответа. Жанна, я должен знать, что происходит, и какое это все имеет отношение к нашему договору... – начал я и осекся, увидев удивленный взгляд Теодуша.

– Договора с царем. Пошли, Жанна, у меня уже слюнки текут, – поспешно исправился я, подавая Жанне локоть. Она кокетливо оперлась о него, но я почувствовал, как острые коготки больно впились в руку.

– Да, я тоже проголодалась, – томно заметила она, изящными ножками ступая по скрипящему снегу. Я обернулся – фигура все еще маячила на горизонте.

Глава 3.

Огонь и пепел .

Проснулся я от жуткого холода и гнетущей тишины. Уже светало, небо на востоке покрылось сетью розоватых трещинок в броне ночи. Вот только смущали черные, тяжелые и похожие на взбунтовавшийся океан тучи на западе. Я потянулся, сладко зевнул и встал, ежась. Костер, как ни странно, еще не догорел – слабо полыхал каким-то синеватым огнем, похожим на мерцание клинков в руках искусных бойцов. Только тепла от костра уже почти не было. Каторжники сладко посапывали, кутаясь в меха, Теодуш громко сопел, подложив под голову шкурку белки и то и дело взбивая ее, как подушку. Во сне черты его лица напоминали черты лица младенца. Я невольно улыбнулся, глядя на него. И даже чуть-чуть позавидовал...

Я осторожно, чтобы никого не разбудить, встал, сделал несколько резких движений руками, чтобы согреться, и отошел от стоянки. Вдали от костра было еще холоднее, у меня заледенели пальцы, а изо рта синеватой дымкой вырывался пар, поднимаясь ввысь и исчезая в мрачном небе. Наконец-то я могу побыть наедине с собой!

– Ну так уж и наедине. Не дождешься! – ехидно вставила Аена. Я даже вздрогнул от неожиданности. Не ожидал я сейчас ее голоса, ох не ожидал. А точнее – надеялся его не слышать.

– Ну и о чем на этот раз? О Жанне? Я не прав, да? Я преступаю черту? – зло начал я, вглядываясь в степь. Возможно, это надвигающиеся черные тучи так гнетуще действовали на меня, возможно, недавние события оставили неизгладимый след в моей памяти, но я ясно чувствовал, как за мной следят внимательные глаза. Чей-то пристальный взгляд словно бы буравил меня, еще не прожигая насквозь, а пока только изучая, нащупывая мое слабое место. Как щупальца осьминога, как чернила каракатицы, неизбежной черной вуалью надвигающиеся на тебя...

– Ты ничего не чувствуешь? – озабоченно спросила Аена. Я почувствовал ее легкое прикосновение к моему лбу, легкое и успокаивающее. Я вдохнул свежего воздуха и замер от боли. Ледяной воздух обжег легкие.

– Как будто кто-то следит за нами... – прошептал я, продолжая вглядываться. Что это может быть? Проделки Жанны?

– Прислушайся к себе. Вся опасность – внутри... – тихо шепнула Аена, умолкая. Ну вот! Как всегда она замолкает в самый неподходящий момент. Я прислушался, ожидая продолжения, но мне, понятное дело, никто не ответил. Я еще раз глянул на запад. Глаз видно не было, но я ясно ощущал присутствие их хозяина или хозяев. Тучи продолжали неумолимо надвигаться на нас черной стеной, пеленой начиная застилать дрогнувшее в рассветной лихорадке небо. Пора будить отряд, а то мы попадем в буран.

Все нехотя встали, не сразу поняв, в чем дело. Один каторжник, когда я его растолкал, начал кричать что-то и отмахиваться, прежде чем осознал, что он в степи, а я – ирвен Виктор. Разбудить Жанну оказалось и вовсе непросто. Впрочем, у меня был готов план. Отомстить за "субстанцию". Я взял одну из фляг с водой и, подкравшись к моей драгоценной эрре, вылил часть содержимого на нее. Судя по запаху, воду я перепутал с коньяком. Жанна резко вскочила, сделала неопределенный жест рукой, и, клянусь, мне не показалось, вода вспыхнула огнем. Языки пламени слизнули жидкость, взвились змейкой в воздух и исчезли. Я поднял глаза на Жанну. Она была растеряна и напугана, на лбу горела алая татуировка. Померцала пару секунд и угасла, как потухающий уголек в догоревшем кострище. Жанна резко оглянулась – не заметил ли кто ее действий. Но нет, каторжники быстро выполняли мои указания – сворачивали стоянку и седлали и отвязывали лошадей, нагружая их припасами.

– Ты этого не видел! – прошипела Жанна, бледнея. Я усмехнулся. Странные у нас с ней выходят отношения. Я понимал, что доверия тут и быть не может, но даже временная коалиция предполагает какое-то сотрудничество. А я хотел ее... и хотел ее убить. Я хотел говорить с ней и ненавидел ее идеи. Это не укладывалось в голове.

– Я видел, эрра. И не только это. Жанна, драгоценная, ты не находишь, что нам стоило бы обсудить наши планы на будущее?

– Выходить замуж за тебя я не собираюсь, и не проси, – стараясь совладать с недавним потрясением, ответила Жанна, оправляя шубку и застегивая ее плотнее на груди. Я смотрел на нее, на сочные полураскрытые губы, на нежную, словно фарфоровую кожу и черноту глаз, чувствуя, что меня опять затягивает в этот водоворот. Но я не должен поддаваться чарам. Я не раб – я партнер.

– И не прошу. Не хочу, чтобы моя жена была спектрумом. Вспомни договор, Жанна. Я знаю, что ты рубер, и не пугайся так. Я также помню условия. Исходя из них, я вполне могу принимать решения. И я не согласен с твоими методами. И хочу больше знать о Первородцах и твоих идеях. И объясни, наконец, кто нас преследует? – я кивнул на запад. Тучи надвигались. Я чувствовал, как они давят на нас, словно делая небо тяжелее, подобно гранитной плите.

– Нас преследуют тучи, дорогуша. Я ничего не знаю, кроме того, что говорила. Мы идем в Девятое Княжество, чтобы получить силу и власть. Я предупреждала, что мы можем умереть. Вопросы? И, кстати, если ты не поспешишь, мы можем умереть прямо сейчас, от бурана. Он будет сильнейшим, поверь.

Что ж, Жанна быстро пришла в себя. И она права, я не имею права требовать от нее большего. Я знаю, кто она, я сам заключил с ней этот Хоггов договор, так что жаловаться не на что.

Мы быстро снялись с места и пошли вперед. В этот раз мы шли собранно – я и Жанна во главе, остальные бодро шагали позади. Насчет бодро, я, естественно, сильно преувеличил. Но все же двигались мы куда быстрее, чем вчера. А тучи словно бы преследовали нас.

Мы вскоре должны были встретиться с отрядом из тридцати человек. Мне все это казалось нелепым и смешным, даже тридцать человек никак не помогут нам. Это все равно, что в одиночку брать крепость. Но что ж, неподалеку где-то окраины восьмого княжества, возможно мы сможем там укрыться... Правда мне все это казалось безумной авантюрой, я не понимал этой игры, но хранил надежду, что игра все же стоит свеч.

А буря все надвигалась. Жанна, плотно закутавшаяся в шубку, командовала каторжниками, погоняя испуганно прядающую ушами гнедую кобылу. Каторжники торопились, как потревоженные муравьи, а я смотрел на всю эту суету, быстро отмеряя шаги и чувствуя себя лишним. Вдруг впереди послышались крики. Я быстро нагнал остановившуюся процессию. Мы стояли на вершине склона, дальше дорога уходила вниз, обрамленная появившейся растительностью. Все было бы прекрасно, и эти заснеженные равнины, если бы...

Снег был кроваво-красным. Как будто поле битвы, обагренное кровью, впитавшейся в белую землю. Черные тучи все надвигались, наступила гнетущая тишина, настолько гнетущая безветрием, что слышался каждый шорох. Затишье перед бурей. Кровавый снег... Рядом раздались вопли ужаса. Даже мне стало немного не по себе, мурашки пробежали по коже, но я взял себя в руки. В конце концов, это смешно. Подумаешь, водоросли. Светские леди же едят как-то живых устриц и ничего, от брезгливости еще не умерли.

– Ирвен Виктор, что это? Это знак фатума? Мы пришли в страну смерти? – испуганно дергая меня за рукав, спросил Теодуш. Я ласково улыбнулся и громко ответил, обращаясь сразу ко всем:

– Это всего лишь красные водоросли, здесь это довольно частое явление. Если что-то представляет сейчас угрозу, то это буря.

Сомневаюсь, что мои слова кого-то убедили. Но скорость все-таки прибавили. Я старался не смотреть себе под ноги, но кровавый снег бросался в глаза, а зловещие тучи все давили... К тому же, каждый раз, как я ступнями касался красного снега, в моей голове словно раздавался шепот. Совсем непохожий на легкий, словно дуновение ветерка, шепот Аены. Нет, это был вкрадчивый сладкий шепоток, похожий на любовный шепот Жанны. Я не разбирал слов, но липкая паутина опутывала разум, и мне становилось страшно и плохо. Вот подул первый порыв ветра, меня обдало отчего-то сухим жаром. Повалил снег. К счастью, белый. Мы сбились в кучу, стараясь держаться за испуганных лошадей и не теряться. Вскоре снег повалил с такой силой, что все скрылось за снежной пеленой. Я с трудом мог разглядеть впереди идущих, зато слышал ржание лошадей и испуганные крики.

– Хогг, мы все сдохнем... – услышал я недалеко от себя. В два прыжка настиг этого пессимиста, прикрываясь локтем от ветра, и резко оборвал его:

– Оставь свои мысли при себе, ты только поднимешь панику! – прошипел я сквозь зубы, стискивая его. Каторжник вырвался и заорал, толкая меня: