Текст книги "Ищущий, который нашел (СИ)"

Автор книги: Ирина Галкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Как друга, Фи. Как друга. А я не могу так...

И он ушел. Скрылся в туманной дымке, только следы его босых ног остались на камне и капли крови с повязки. И неуловимое движение ветерка. Зефира упала на теплый камень и зарыдала. А потом встала и пошла ко дворцу. Поле боя постепенно очищалось. Спектрумы не волновали Зефиру. Боль сдавила сердце, а где-то глубоко внутри упругим мячиком прыгала надежда. Виктор жив. Ее странный, непонятный, пугающий Виктор.

***

Я отказался от предложенных царских покоев – мои были мне ближе. Я провел рукой по шелку постели, вдохнул аромат свежего белья. Сейчас не было времени отдыхать. Народ еще не успокоился, паника еще бушевала, многие возмущались. Но все протесты смыло рекой крови, весь страх спал под лучами солнца, вся ненависть потонула в аплодисментах. Я вынул из-за пазухи сложенный вчетверо листок, и впился глазами в лицо юноши, изображенного на рисунке. Главное – остаться таким же. Странное дело, амулет Зефиры помог мне пройти Город, а подарок Си – вернуться к себе прежнему. Какие щедрые подарки за то, что я всего лишь стал частью жизни для этих прекрасных девушек. Точнее, девушки и девочки. Бумага на ощупь была немного шершавой, я чувствовал сохраненное ею тепло собственного тела.

– Ирвен. Простите, Ваше Величество... – я резко развернулся, пряча листок назад, за пазуху. Почему-то это обращение ко мне дрожащего голоса, исполненного рабского лепета, взбесило меня. После встречи с а'рантьяками и виридами я был в таком состоянии, что каждое слово глубоко проникало в меня, задевая душу.

– К Хоггу ложь! Я ирвен Виктор! Пусть люди сами решают, что означает ирвен – великий правитель или средний класс, – крикнул я, ударив в порыве неожиданной ярости вазу с цветами об пол. Цветы, выращенные в придворной оранжерее, такие же лживые и неестественные здесь.

Писарь, окликавший меня, попятился. Он был одет в длинную черную рясу, с седой бородой и красивыми серыми глазами. Что-то в глазах напомнило мне Зака.

– Стой! Я не хотел тебя пугать. Просто не зови меня величеством. Я не царь, – спокойнее произнес я. Писарь кивнул. Он был еще молод, даром, что с бородой.

– Вам надо бы примерить корону. И парадный камзол, для коронации он традиционный – передается по наследству.

Я задумался. Нет, это должна быть особая коронация. Пожалуй, даже и не совсем коронация. Тем более настоящая коронация уже прошла, – и я покосился на венец, стоящий на столе. Он светился мерным светом, нежным и прекрасным.

– Спасибо. Как твое имя?

– Леон, ирвен. Леон меня зовут, – и писарь низко поклонился. Я поморщился. Поклоны не нужны. От них веет ложью. На миг я закрыл глаза и вспомнил Город. Страшное и странное место, ристалище богов. Вспомнил мое решение и темную силу, втекающую в меня по капле. Не ради того, чтобы передо мной кланялись я прошел через все это, не ради этого я предал Аену.

– Малыш, теперь же все хорошо... Я с тобой... – я улыбнулся. Что ж, Аена, дорогая моя Аена...

– Кажется, я придумал. Одобряешь?

– Да, малыш. Одобряю. А насчет Первородцев не переживай. Это дело Зака.

– А Фи? – вдруг вспомнил я, случайно глянув на амулет на груди. Он светился то ли от лучей солнца, то ли от чего-то другого. Дрожь пробежала по коже, когда я вспомнил ее бледное лицо и поле, на котором я ее оставил во время битвы. Она жива, я чувствую. Жива, но моя ли она? Не знаю, есть ли у меня права. И я опять погрузился в воспоминания. Вспомнил запах ее волос, прозрачные глаза, похожие на чистейшие озера, глаза, в которых нет ни капли лжи.

– Ирвен. Так что насчет короны? – нетерпеливо переспросил писарь Леон, перекатывающийся в ожидании с ноги на ногу. Писарь был фаворитом царя. Я помню, как Леон рыдал у его ложа, когда труп царя уносили из покоев.

– Короны? Зачем пересиливать себя, Леон! Ты меня ненавидишь, но боишься. Я не прошу мне подчиняться. Я всего лишь тот, кто совершил переворот. Правителем буду не я. А корону... Ну Хогг с ней, давай.

Я пошел следом за удивленным и напуганным больше прежнего писарем. Мы проходили мимо коридоров с чахлыми факелами, поворачивали, и вскоре я запутался. Недоверие проснулось во мне. Не так прост этот Леон, совсем не прост.

Вдруг чахлые факелы мигнули, я успел увидеть перед собой глухую стену. В голове пронеслась отрывистая короткая мысль: тупик. И лезвие ножа просвистело у меня над ухом. Я еле успел пригнуться, чувствуя, как растет уверенность в моих опасениях и... насмешка. Писарь перехватил нож поудобнее. Его взгляд помутился. Зачем он это делает? Какая выгода? Мстит за царя? Что ж, вполне возможно.

Я вывернул его сухую костлявую руку, до боли сдавив ее. Пальцы разжались, и нож с громким стуком выпал на пол. Леон яростно захрипел и рухнул на колени.

– Ненавижу... Ты убил Государя... – прошипел он, и в его преданных глазах пылала такая ненависть, что мне стало страшно.

– Ты можешь меня ненавидеть, – начал я, стараясь говорить внятно и спокойно. Это было сложно, если учесть, что я сидел сверху на безумном писаре, прижимая его к полу.

– Имеешь на это право. Но, поверь, я не к власти рвусь. Я не собираюсь править. Я... мессия... – слова вырвались сами собой. Леон замер, перестав вырываться.

– Тогда умри! – взвыл вдруг безумец. Я не ожидал этого. Все произошло быстро и неожиданно, как будто погасла свеча под неожиданным порывом ветра. Нож, невероятным образом оказавшийся снова в руке у писаря, прочертил смертоносную дугу и вонзился мне в грудь. Я не почувствовал боли, только удивление. А когда боль нахлынула нестерпимым потоком, мое сознание уже отказывало мне. Все потемнело, уносясь куда-то вдаль, и я услышал тихий голос, звенящий в моей голове:

– Вот и все, малыш... тяжело быть мессией, но это твоя судьба. Пойдем, пора... – и я увидел протянутую мне прозрачную руку.

***

Я летел куда-то. Летел в неосязаемом белом пространстве, светлом, но сюрреалистичном. Вокруг играла радуга, я слышал голоса и смех, нежный и легкий. Слышал какую-то музыку. И ощущал, как внутри меня, подобно воздушному шару, раздувается легкость и свобода. Я не чувствовал свое тело, я чувствовал, как я растекаюсь на миллиарды частичек и лечу вперед, к свету, лечу, скользя по лучу. Когда я подумал о луче, он возник: серебристый, светлый и легкий, как рука матери, направляющая и поддерживающая. Я задохнулся от красоты, окружавшей меня. Вокруг было что-то невнятное, но от этого не менее прекрасное. Я знал, что это есть, просто я еще не дорос до того, чтобы видеть это таким, как оно есть. И во всей этой сумятице красок и ощущений ясно светился луч, уносящий меня вверх, словно по колодцу, к небу. Я чувствовал, что абсолютно свободен – не было ни моего тела, ни, что самое важное: глупых суетных привычек и сомнений, мучавших меня. Еще в Городе я начал понимать, что все, чего я боялся, о чем заботился и на что старался быть похож – полнейшая ерунда. Все, в чем я нуждаюсь, что мне и правда нужно – это молиться, дабы стать достойным коснуться этого лунного луча, раствориться во всеобъемлющей доброте, зовущей меня. Я рванулся вперед и неожиданно вырвался в чистое голубое небо. Интересно, это мои мысли делают это место таким, или оно такое и есть? Но ответ получать я не спешил. Я смотрел во все глаза и лишь молил, чтобы это длилось как можно дольше.

Вокруг было бескрайнее небо. Огромное и всеобъемлющее, его оттенки варьировали от нежно-розового до ослепительно-синего, переливались, играя. И в то же время, это было что-то незыблемое и великое, вечное и прекрасное. Мне мучительно не хватало слов. Я задыхался, понимая, что никакими мыслями мне не описать это всеобъемлющее небо, нет, Небо, от одного взгляда на которое хочется смеяться и рыдать, захлебываясь слезами. Белоснежные облака окружали меня, рельефные и словно выточенные из мрамора, а одновременно – мягкие и воздушные. Я двинулся вперед, оглядываясь по сторонам. Мягко шевелилась трава, и каждая травинка что-то мне шептала, ветерок ласково играл со мной, каждая капелька воды в воздухе была живой. У каждой частички была душа. И весь мир говорил, живой и одушевленный. Я слышал шум волн и крики чаек, я летел вместе с ними, я говорил с волнами, и они отвечали мне...

Вокруг меня мир обретал новые краски, и я увидел стоящую посреди зеленой травы перевернутую лодку. От лодки пахло рыбой и морем, немного персиками и вечным летом. Я коснулся пальцами шершавой поверхности лодки, провел рукой и задохнулся от всеобъемлющей любви. Любовь чистым светом переполняла меня и замирала, улетая ввысь, в бескрайнее небо. Подернутое ранним закатом, нежно-сиреневатым, а где-то рядом чуть розоватым, легким и теплым, как топленое молоко, прохладным, как свежий бриз. Я запрокинул голову и смотрел. Смотрел, как танцуют вальс чайки, как перешептываются души, растворенные в этом прекрасном мире. Я слышал музыку и танцевал вместе с ними, поднимаясь ввысь и чувствуя, что я – повсюду, что я – это все. Но слезы больно капали из глаз, прозрачными каплями срываясь вниз. Я слишком горд, чтобы быть здесь, я слишком много возомнил о себе, я недостоин...

– Здравствуй, Виктор, – голос показался мне знакомым. Я обернулся, чувствуя себя маленьким и беззащитным ребенком. Здесь все было безгранично прекраснее и мудрее, и вся эта истинная вечность была во сто крат более настоящей, чем даже могущество Города. Я вырос, я помудрел, но это – ничто, в сравнении с главным законом, согласно которому парят облака, идет снег, и говорят что-то, радостно растворяясь в мире, души.

– Здравствуй, – ответил я, глядя прямо в глаза высокому молодому человеку. У него были светлые вьющиеся волосы, добрая и открытая улыбка, а в темных глазах – мечта и тепло, способное согреть даже морозный зимний вечер. Юноша ласково улыбнулся мне и сделал шаг, коснувшись моей руки. На заднем плане мир подернулся светлой дымкой, исчезла, издав музыкальный звук, лодка, утонули в тумане чайки и шелковая трава. Я стоял посреди тихой полянки, обрамленной деревьями. Туман серебристой змейкой окутывал нас, как теплое одеяло. Тихо качались стройные ивы, шепча что-то, не предназначенное мне. Моей щеки коснулся ветерок, и тут же, рассмеявшись, принял облик единорога. Единорог глянул на меня огромным сливовым глазом, доверчиво ткнулся мокрым носиком и убежал, звеня своим серебристым смехом. Здесь форма не имеет значения, ведь мы все – это воплощенная мысль. Я снова повернулся к юноше. Он нежно смотрел на меня, и от этой нежности у меня защемило сердце.

– Пойдем, Виктор, – сказал он, направляясь к берегу. К берегу?! Впереди мягко накатывали волны и шуршали о камни. Солнце играло, переплетая свои лучики с каплями воды, и море счастливо смеялось, забавляясь игрой. Я шагнул по белому песку, и он весело запищал подо мной, словно подхватывая игру. Море ласково коснулось моих ног, словно приветствуя, и я почувствовал, что я и есть – море, солнце и песок. Я – это вселенная, я – ее часть. Я могу раствориться в ней, стать крошечной песчинкой...

– Не можешь, Ищущий, пока что не можешь, – тихо ответил странный юноша, снова касаясь моей руки. От этого прикосновения мне стало больно, как будто касаешься любимой женщины, зная, что не сможешь быть с ней. Но это чувство было во сто крат сильнее. Словно я касался чего-то прекрасного, идеального... совершенства.

– Я – это ты, Ищущий. Я – Ищущий, который нашел. Ты не сможешь стать частью всего этого, пока не найдешь то, что искал, Виктор. Пока не найдешь себя...

Я задохнулся, глядя на юношу с мечтательными глазами. Это – цель моей жизни. Найти себя в себе. Не заблудиться в потоках реальности, уводящих прочь от истины, а найти то, что спрятано так близко и так глубоко, бесценный клад – себя. Даже не найти, а выточить, снимая шелуху и проникая в глубь своей души. Я любил этого юношу, я мучительно мечтал стать с ним одним целым и обрести наконец себя. И боль сдавила грудь, светлая, но беспощадная, боль, от которой слезы подступили к горлу. Я чувствовал себя не целым и не совершенным, ведь я еще не обрел то, что искал.

– Ты обязательно найдешь, – твердо сказал юноша, и в его взгляде было столько любви и понимания, любви ко всему живому и понимания всего живого...

– Но я же умер, – возразил я, давясь рыданиями.

– Нет, ты всего лишь сделал остановку, – улыбнулся он, и показал куда-то рукой. Я проследил взглядом и увидел, как сломанная старая лодка, стоявшая на зеленой траве, покачиваясь, плывет по волнам. Ее бока светились в лучах закатного солнца, а над нею образовывался из ниоткуда парус, сотканный из сотен надежд, из радуг улыбок и игривых душ, заливающихся веселым смехом.

Часть вторая.

Исправляя ошибки.

Глава 16.

Пробуждение .

Холодно. Сыро. Озноб по всему телу, мурашки по спине, и давящая тишина, глухая и страшная, как в склепе... В склепе?! Я попробовал открыть глаза. Веки послушались, поднимая свой полог, и я увидел... да ничего я не увидел. Только темноту, пустую и мрачную. Я попытался шевельнуть пальцами, и они послушались. Но ощущения были какими-то непривычными, словно это не мои пальцы. Я вздохнул, и вдруг понял, что мне не хватает воздуха. Я резко дернулся и уперся ладонями во что-то твердое над своей головой. Толкнул со всей силы, и это что-то поддалось. Я алчно впитывал зрачками краски ночного неба, мерцающий свет звезд и синеву, жадно вдыхал ароматный густой воздух, поигрывал капельками влаги на языке. И только потом меня как ревом соринкула, бьющим прямо в уши, ударила мысль: «Я жив». Словно прекрасный сон, пронеслись в моей памяти пейзажи нездешних миров, и легкая дрожь пробирала мое тело по мере того, как я вспоминал. И понимал, где я нахожусь. Это и правда гроб, только почему-то он не закопан в землю, и, к тому же... к тому же меня окутывало облако невероятных чар. Я чувствовал, как чары покалывают меня, искрясь, как шипящие искорки догорающего костра. Это было лишь жалкое подобие данного мне в той, другой жизни, могущества, но чары ощутимые. И было совершенно непонятно, откуда они взялись, если силы исчезли в Городе. Но я предпочел не акцентировать свое внимание на неразрешимых вопросах, занявшись решением вполне разрешимых и насущных.

Я осмотрел свое тело и с ужасом понял, что на мне абсолютно ничего нет из одежды. Даже традиционного в таких случаях савана. Я зябко поежился и, постаравшись отвлечься от собственной наготы и непривычных ощущений, быстро перевалился через стенку гроба и коснулся ногами земли. И, почувствовав твердую землю, радостно рассмеялся, опускаясь на четвереньки и проводя руками по шелковистой траве. Я ничего не понимал, но жить – это так прекрасно! Да, воспоминания о моем бестелесном существовании там тоже были прекрасны, но жизнь пьянила, как глоток хорошего вина, долго пролежавшего в погребе. Впрочем, и я тоже долго пролежал, не отставая от вина, разве что вместо погреба в гробу. Интересно, каков срок моей выдержки? Можно ли считать меня хорошим вином, достойным коллекции самого царя? И вообще, есть ли теперь царь?! М-да, столько вопросов, а поблизости – никого, способного дать на них ответы. Да и вообще никого. Я огляделся по сторонам. Меня окружал удивительной красоты лес, с ковром шелковистой изумрудной травы, жемчугом ночной росы и гигантскими деревьями. Тысячи светлячков кружились над прекрасными цветами, растущими между пучками сочных травинок. Цветы напоминали юбки придворных дам, пышные книзу, легкие и белоснежные. Я вздохнул еще и еще, заполняя легкие до отказа вкуснейшим воздухом. И только тут задумался, что вообще происходит?!

Я вернулся к своему гробу. Странное дело, моя "опочивальня" отнюдь не была предана земле, а, напротив, возвышалась на бугорке, придавливая изумрудную траву. Гроб был каменный и окутанный легкой вуалью распадающихся чар. В принципе, довольно симпатичный, даже в каком-то смысле величественный. Вот только... почему он, Хогг его побери, не зарыт в землю и стоит посреди леса?! Впрочем, вряд ли было бы лучше, если бы я очнулся глубоко под землей. А это значит, что те, кто меня хоронил, прекрасно знали, что я оживу. Я по второму разу осмотрел гроб и удивился его древности: нарос мох по бокам, в выщербинках белела плесень. М-да, гроба поновее, по всей видимости, не нашлось. Я отряхнулся и пошел осматриваться в месте, где мне было суждено повторно родиться.

За кустами раздался шорох, и я резко крутанулся, в надежде найти разгадку своему странному положению. На меня смотрел олень. Изящный, высокий, с ветвистыми рогами и очень умным взглядом карих глаз. Он смотрел на меня, не отрываясь, и я заинтересованно сделал шаг к нему. Олень, словно издеваясь, тоже сделал шаг. От меня. Я за ним. А потом он и вовсе побежал. Мне ничего не оставалось, кроме как броситься за ним следом, с треском врываясь в кусты. Пролетев через колючие заросли, я вывалился на берег какого-то водоема. Олень спокойно подошел к воде и приник губами к глади водоема, в которой отражались звезды и ветвистые рога.

– Вот паршивец! – усмехнулся я, подходя к оленю. Он поднял морду от воды и, как мне показалось, с издевкой, посмотрел на меня и одним прыжком покрыл расстояние до кустов, оставив меня в одиночестве. Я неохотно подошел кромке берега, коснулся босой ногой теплой глади водоема, присел на корточки, занес руки, чтобы зачерпнуть воды для умывания (долго спал все-таки), и замер. Сначала мне показалось, что у меня за спиной кто-то стоит, а я по какой-то, неизвестной мне причине перестал отражаться. Даже это было бы более логичным объяснением того, что я увидел. Но, к огромному моему сожалению, за спиной никто не наблюдался. Разве что олень притаился где-то в кустах и злорадно ухмыляется, при условии, что олени это умеют. Впрочем, теперь я допускал что угодно. Из воды на меня смотрел другой человек. Нет, это не метафора. Это был не я. На меня смотрел юноша лет двадцати (что удивительно, так как я сам умер в двадцать пять с половиной), с мелко вьющимися волосами, носом картошкой и небольшими глазами. В темноте я не мог различить цвета, но и так было видно, что глаза – отнюдь не темные. Они были светлыми. А волосы вились так мелко, что навевали мысли об овцах. Да и вообще выражение лица у вышеупомянутого юноши было до крайности дурацкое. Я приблизился к воде в упор, ударил кулаком по зеркальной глади, наблюдая, как лицо покрывается мелкой рябью. Где тонкие черты лица, аристократический нос с изящной горбинкой, чувственный изгиб губ?! Я отнюдь не зациклен на своей внешности, но все же я всегда считал себя красивым и гордился этим. Моя выигрышная внешность во многом помогала мне, а что теперь?! Теперь я похож на деревенского недоумка! Впору в гроб назад возвращаться! Впрочем, это была идея. Я тяжело вздохнул, глядя, как рябь пропадает, и снова возникает ненавистное лицо. Обидно, Хогг побери! И я направился назад, к гробу. Не для того, чтобы умереть, а для того, чтобы поискать ответы еще раз.

На этот раз мне повезло больше: засунув руку в гроб в поисках одежды, я нашел свернутый вчетверо листок бумаги. Он был ловко запрятан за выщербинку внутри, именно поэтому я его сразу и не нашел. Я развернул листок, надеясь, что внутри хоть какие-то указания. Каково же было мое изумление, когда передо мной оказался пожелтевший и поистершийся рисунок. Я с болью посмотрел на прекрасное лицо. Быль была неоднозначной: с одной стороны мне было эгоистично жаль былой красоты, а с другой, я с замиранием сердца вспомнил встреченного мною... меня. И, похоже, я совсем не приблизился к этому юноше, ведь я все так же нелепо трясусь над своей красотой. И вообще, сейчас меня должны занимать вещи куда более важные, нежели моя утерянная красота. Во-первых, что творится сейчас в Аркусе? Воспользовался ли Теодуш моими планами? Получилось ли им следовать? И почему я воскрес? И почему в другом теле? Тьфу, вопросов ужасающе много. Я глотнул свежего воздуха, сложил рисунок и направился искать цивилизацию. Абсолютно голый, некрасивый и со старым, но таким дорогим мне рисунком в руке. Кстати, почему те, кто снабдили меня этим рисунком не оставили мне одежду? И... амулет Зефиры? Я с нежностью вспомнил ее, но эти воспоминания померкли перед другими, куда более яркими.

Я направился в сторону, противоположную берегу водоема. Шел, ступая босыми ногами на прохладную и мокрую от росы траву, слушал пение цикад и уханье сов. Как все-таки приятно – жить! Вот только хотелось бы все-таки знать, что вообще происходит. Я прошел под ветвистыми елями, угрюмыми, но прекрасными, нырнул под ветвистое поваленное дерево, раздвинул кустарники и остановился. Передо мной сияла гладь бескрайнего водоема, обрамленного, в отличие от предыдущего, песочной каймой. Я вздрогнул, лихорадочно пытаясь нащупать глазами край, но такового не находилось. Меня охватила легкая паника – глупо умереть на необитаемом острове от голода и одиночества сразу же после чудесного воскрешения из мертвых! Пусть и в другом, не слишком приятном теле.

Но вдруг мой взгляд зацепился за темное пятно на самой кромке берега. Постепенно, вглядываясь во тьму, я разглядел вытянутый предмет. Я пошел к нему, сердце с надеждой забилось, а в руке я сжимал рисунок. Очертания странного предмета становились все четче, и вдруг я замер, как вкопанный. Передо мной стояла наполовину зарытая в песок лодка. Воспоминания о другой лодке в другом мире пронеслись в голове, и я, как сумасшедший, принялся раскапывать ее. Засаднила кожа под ногтями, но я продолжал откапывать, пока лодка полностью не оказалась на поверхности. Я с восторгом оглядел ее. Красавица! Видно, что стоит тут давно, но на удивление крепкая, ни трещинки, ни царапинки! Более того, я невольно залюбовался лодкой. Она была выстругана из какого-то удивительного дерева, бока искусно украшены узорами, изображающими неизвестные мне письмена. Пока я любовался красавицей, я случайно наступил на что-то и споткнулся. Оказавшись сидящим на песке на пятой точке, я весело рассмеялся. Что со мной происходит? Я стал свободным, я больше не лгу, и я искренне радуюсь мелочам. Возможно, новая невыигрышная внешность поможет мне сделать шаг к тебе, Ищущий, Который Нашел...

Я копнул песок в том месте, о которое споткнулся – там лежало весло. Рядом обнаружилось и второе. Что ж, все это похоже на странный спектакль, недаром у меня ощущение, что за мной наблюдают. А ведь недавно это я наблюдал за людьми, как за подопытными... я зябко поежился и занялся выкапыванием весел.

Когда я сел в лодку и отчалил от берега, робко выглядывал из-под подола ночи рассвет. Я улыбнулся первым лучам теплого солнышка и убрал завиток волос со своей щеки. Завиток был медовым, отливающим в бронзу. Что ж, возможно, я даже привыкну к своей новой оболочке. По крайней мере, на данный момент в полном одиночестве меня это не сильно огорчает.

Я размеренно греб веслами, вслушиваясь в мелодичный плеск воды. Вода была пресной, что меня чрезвычайно удивило. Я припал губами к прохладной жидкости, свесившись с лодки, и напился всласть. Вода и правда оказалась приятно сладковатой на вкус. Мне было легко и спокойно, сознание растекалось, подобно воде, скользящей под взмахами весел. А с чего я вообще так спокоен? Ах да, я же теперь живу в твердой уверенности, что понял смысл жизни, поставил цель и... Хогг! Ведь все, чего я добился – абсолютно никому не нужно! Я ошибся в корне своих рассуждений. Ведь совершенства должен достичь каждый человек, каждый должен найти себя. Так и только так созидается утопия, а то, что создал я – картонный шаблон. Люди-то не изменились! Все мои планы были абсолютнейшей нелепостью, поиском непонятно чего. Хотя я что-то все-таки нашел – направление, в котором мне предстоит вести поиск. И, Хогг побери, мне срочно нужно исправлять все то, что я натворил! Как же это все было глупо! Неужели я и правда думал, что смогу насильно привести людей к свету! Да еще и ценой крови. Мир, который я называл утопией, согласно моим планам должен был превратиться во флакон с ядом: прекрасный снаружи и ядовитый внутри. Ведь даже при идеальных законах люди остались бы прежними. Ненавидели бы как раньше, жадничали, завидовали. Все то же самое, только ограненное кажущейся справедливостью. Ведь пока каждый человек не найдет самого себя, совершенного и идеального, не обретет гармонию с миром, никакой утопии быть не может. Потому и невозможен рай на земле. Для того чтобы туда попасть, нужно найти то, что искал. А на это порой уходит целая жизнь...

– Эй, кто там? – раздался сквозь туманную рассветную дымку чей-то окрик. Я невольно вздрогнул от неожиданности. Кого это сюда занесло? Неужели остров так близко от берега? И если да, то почему меня не обнаружили? М-да, последнее время у меня слишком много вопросов, на которые нет ответа. Теодуш мог бы мне помочь оные найти, но его нет поблизости и вообще неизвестно, жив ли он. И неизвестно, что получилось в результате моего эксперимента. Что я о себе возомнил, в конце концов, когда взял на себя право решать за других?!

– Эй, парень, ты там оглох?! – голос грубый, немного хрипловатый, однозначно мужественный. Я поежился.

– Добрый день, – крикнул я в ответ, за что удостоился насмешливого фырканья.

– Давай, возвращайся, парень, а то скоро гроза начнется, – крикнули мне. Надо же, какая трогательная забота! Вот только куда мне прикажете возвращаться? Обратно в гроб?

– На небе ни облачка, – решил я поспорить, разглядывая выплывающего ко мне из тумана незнакомца. На старой рыбацкой лодке восседал седой старик с уставшим тяжелым лицом, на котором читалась злость на самого себя. Так выглядят люди, всю жизнь работавшие либо на очень тяжелой работе, либо – на ненавистной. Что ж, я могу его понять. Моей грандиозной ошибке вообще нет равных. И самое ужасное, что мне до дрожи, до замирания сердца страшно услышать, что же сейчас творится в мире. Я не хочу этого знать, просто не хочу и все. Тогда я считал, что мне можно все, сейчас мне жутко от одной мысли, что мне придется исправлять все это грандиозное безумие. Мне хотелось одного – уединиться в хижине на берегу реки и жить, постигая самое себя.

– Чтобы найти, нужно действовать, малыш. Не надейся, что все так просто. Тебе еще рано на отдых, – ну надо же, мое воображение работает все так же. Все так же я беседую с собственной совестью.

– Эй, парень, ты что, юродивый? – каркнул прямо над ухом старческий голос. Пока я размышлял, старик подгреб ко мне, и теперь внимательно вглядывался в мое лицо. Я гордо приосанился, но тут вспомнил, что больше красавцем меня не назвать. В моем воображение все еще рисовались светлые локоны и тонкие черты лица...

– Простите, уважаемый, но с каких это пор промедление в ответе дает вам право считать человека юродивым? Ирвена, между прочим, – гордо заключил я, холодно окатив старика взглядом с головы до пят. Тот выпучил глаза и закричал:

– Да ты голый, идиот! – вся моя величественность мигом испарилась. Хогг! Более дурацкое положение и представить трудно! Я, абсолютно голый, недавно вылез из гроба, из вещей у меня только старый рисунок и лодка, а в голове – сумбурные мысли о том, как исправить совершённое безумие.

– Ах, так вы об этом! Приношу свои извинения, но я попал в ужаснейшую передрягу... – попытался я исправить положение. Судя по недоверчивому взгляду старика, получилось не очень.

– Если вас так смущает мой вид, я могу прикрыться этим, но такой поступок будет кощунством по отношению к дарительнице, – и я показал старику рисунок, мило улыбаясь. Реакция превзошла все ожидания: старик помрачнел, в глазах вспыхнула старая, давно позабытая боль, губы дрогнули. Странно, что бы это могло означать? Еще одна загадка.

– Ты знаешь этого человека? – просипел старик, дрожащей рукой касаясь бумаги. Для этого ему пришлось перевеситься через край лодки, и мы чуть не перевернулись. Я ухватился за борт своей лодки, чтобы не упасть, и ответил:

– Вы об ирвене Викторе? – пока я пытался вспомнить, где я видел этого старика, тот огорошил меня ответом:

– Какого Виктора? Я о Дорисе, – вот уж чего я не ожидал! Да, мы с этим юношей были похожи, подчеркиваю: были. Но откуда этот старик, встреченный мной в неведомой глуши посреди бескрайнего, как я раньше считал, водного пространства, может знать бедного крестьянина, закончившего свои дни на плахе? Или он о другом Дорисе? Я что, похож на всех Дорисов сразу?! Хогг, как же мне надоели бесчисленные знаки вопроса в собственных мыслях!

– Я был бы не прочь обсудить и молодого человека, изображенного на рисунке, и упомянутого вами Дориса, тем более что я знаю обоих. Но было бы лучше, если бы наш разговор проходил в уютной хижине и с бокалом хорошего вина, – обнаглел я, не надеясь на положительный ответ. Было бы куда логичнее, если бы старик стукнул меня веслом по голове и утопил прямо тут. Теперь-то я не смогу спрятаться за свое высокое положение... А что, это символично: я начинаю новую жизнь с абсолютно чистого листа. И мне заново придется завоевывать расположение родных мне людей. Впрочем, что касается Теодуша, то он, скорее всего, мне поверит. И даже в то, что я видел и понял там. И Зак бы понял, ведь он видел Город. Интересно, жив ли он? А Зефира?

– Греби за мной. И поживее, а не то не успеем до начала грозы, – бросил старик и развернул лодку. Этого я никак не ожидал, но все же было приятно. Я выполнил указания и поплыл, вслушиваясь в мелодичные всплески. Через несколько секунд старик остановился возле торчащей из воды палки и вынул сеть, полную серебристой рыбы. Сеть с громким всплеском упала на корму его лодки, и мы поплыли дальше.

Берег показался намного раньше, чем я ожидал. От удивления я даже закашлялся. Пришлось отложить вопросы на то время, когда появится кто-нибудь, способный дать на них ответы, и осмотреть берег. Это была обычная рыбацкая деревушка с маленькими домиками и кучей ребятни у берега, с душным рыбным запашком и огромным количеством лодок возле каждого дома и на берегу. То там, то тут на воде виднелись палки, говорящие о том, что где-то здесь расположена сеть. Я старался лавировать между ними вслед за стариком, чувствуя себя как в далеком детстве, когда я спускался с горы на лыжах вместе с отцом. Это было изысканное дворцовое увлечение, на лучшие склоны ходил сам царь. Отец... он ведь еще наверняка жив! Царь отправил его наместником в Шестое Княжество, и с тех пор я его не видел. Мне было попросту не до него. И совершенно никакого желания бросать свои любимые планы и свою роскошную жизнь ради поездки в далекое княжество, где живут люди со странными обычаями и другим языком у меня не было. Почему я вспомнил об отце? Просто рыбацкая деревня подозрительно напомнила мне рассказы о Шестом Княжестве. Именно там было пресное море, славящееся своей рыбой и... плавающими островами. Вот и ответ на один из моих вопросов. Остров просто приплыл к берегу в ту ночь, как я проснулся, а до этого дрейфовал где-то посреди пресного моря. Скорее всего, тот, кто упокоил мою душу в гроб, наложил кое-какие чары и на остров. Так и объясняется мое внезапное появление возле самой деревни. Вот только этот старик явно не местный. Насколько я знаю, у местных жителей желтоватая кожа, водянистые, почти прозрачные глаза, и говорят они на странном крикливом языке. Этот же напоминал мне жителя Девятого Княжества с его южным акцентом центрального языка и загорелой от вечного лета кожей. Возможно, я вовсе не в далеком Шестом Княжестве, а на окраине Центрального Княжества, граничащей с ним. Тогда мне не придется переплывать все пресное море...