Текст книги "У рассвета цвет заката.Книга 1 (СИ)"
Автор книги: Ирина Арина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
Кинтоф на такой мой демарш отреагировал короткой «болталкой»: «Осторожней, Вайра, перегибаешь». За предупреждение Мустилу я была благодарна, а что перегибаю, знала сама, но… Раздражал. И нервы сдавали. Мне бы сейчас…
На «сейчас» у меня были шифровка для завтрашней передачи, часы бесполезного ломания головы над поступком Райнара и застывшая скорбным изваянием в шаге от двери орочья девчонка. Зря я с ней так. Ребенок совсем, уже глотнувший несчастья. И ругаться при ней не стоило. Орки в выражениях не стеснялись, но я все же не орк.
– Послушай меня внимательно. Очаг здесь только в одной комнате, я покажу в какой. Ты туда заходить не будешь, и хранительницей его не станешь. К тому же у тебя уже есть один, а быть хранительницей двух нельзя. Понимаешь? – она подумала и кивнула, не слишком доверчиво. – Если боишься, просто не ходи в ту комнату. Тут других много. И еще, печь очагом не считается, но кухню можешь тоже обходить. Договорились? – теперь кивок у нее вышел более уверенным. Вот и хорошо. Давай познакомимся все-таки. Без имени общаться трудно. Я – Вайра, ты это уже знаешь. А как твое имя?
Пару попыток выяснить имя своей подопечной я уже делала, она на контакт не шла, просто не реагировала, словно не слышала. Теперь крепко задумалась, подкрепив размышления десятком вздохов, и решилась:
– Ылха.
– Стоп, – я откровенно удивилась. – Женские имена на «Ы» не начинаются.
После новой партии вздохов зеленокожая расщедрилась на объяснение:
– Нет имени. Забрали. Имя живет в племени, плохая кровь в племени не живет. Плохой крови не нужно имя. Сама взяла, красивое. Сейчас взяла. Нельзя?
– Можно, – разрешила я. Честно говоря, мне было все равно, как она себя называет, и переживать из-за нарушения орочьих традиций я не собиралась. А раз разговор у нас заладился, собиралась узнать то, что важнее, чтобы сюрприз несвоевременный не получить. – Какая у тебя магия, скажешь? Что ты умеешь? – на это головой Ылха замотала так, как не всякая лошадь сможет. – Хорошо, не говори. Расскажешь, когда сама захочешь. Пойдем, покажу все и будем отдыхать.
По дому мы прошлись быстро, я ограничилась самым необходимым, потом сама все посмотрит.
– Спать будешь здесь, тут кухня и вся еда, можешь брать любую. Или буду класть… вот сюда. Тут кладовая, тоже еда… должна быть, – в обширной кладовой редко водилось что-то, запасов я не делала. – Это ванная, сейчас туда отправишься. Без возражений! Это обязательно. Очаг здесь. Да не открываю я, не бойся. Запомнила? Тут я сплю. Тут тоже комната, просто комната… Еще второй этаж. Сама сходишь, если захочешь, там ничего опасного.
На второй этаж я, практически, не поднималась, да и на первом обходилась спальней и кухней, мне хватало. В этом условном доме я бывала нечасто, только переночевать. И в редкие дни, которые иногда выделял на отдых генерал, как сегодня.
– Все, дальше сама разберешься. И вот еще. К окнам этих комнат не подходи, нельзя в них смотреть. В тех можно. Поняла?
– Почему?
Первый раз я услышала от нее нормальное детское любопытство. Вот только ответить на него… Окна одной стороны выходили на ресторан… бывший ресторан, сегодняшнюю тюрьму. Мои попытки убедить генерала, что такой вид навевает не самые лучшие воспоминания, убедили его, что выбор места моего проживания идеален. Хорошо, хоть спальню позволил самой выбрать, не назначил. И для зеленокожей я выбрала ту, где окно смотрело в остатки когда-то пышного сада.
– Потому что там плохо. Не нужно тебе видеть, что там.
Она посмотрела серьезно на меня и на окна, кивнула, вздохнула. Надо будет отучить ее вздыхать. И про воровство объяснить. И научить есть не руками. И… И все это потом. Сейчас ни сил, ни времени, ни желания.
– Иди мойся и ложись спать. Иди, Ылха.
Она уверенно направилась в выделенную комнату, потопотала там, пошуршала, вышла уже раздетая. Совсем. Тоже нужно объяснить. И гардеробом ее заняться. Потом. А сейчас…
– Тут постой минутку.
Ванных в доме три, прежде я пользовалась одной и «чистила» одну, не эту. Теперь придется две. «Следилок» за мое отсутствие навешали столько, будто им девать их больше некуда, сами себя превзошли. Ну… не будем менять традиции, будем расширять. Я приветственно помахала рукой и выжгла все разом, резерв после Белого озера восстановился полностью. Обойдутся без разглядывания ребенка, пусть и не укомплектованного скромностью.
– Теперь можно. Полотенце возьми.
В ванной зашумела вода. Как пользоваться кранами я ей в гарнизоне показывала. Молодец, запомнила. Я ушла к себе. Сняла верхнюю одежду, отметила, как глупо мы должно быть смотрелись, я в полной зимней форме и зеленокожая без ничего. И под «следилками» глупо выглядело. Будто главнее дела, чем их сжечь, у меня не было, даже на снятие мундира не времени не нашлось. И тут же отметила, что, подмечая всякую ерунду, сама себя отвлекаю от мыслей о Райнаре, оттягиваю момент возвращения к произошедшему у перехода. А их и не было, этих мыслей. Вернее, была одна. Страшная. О том, что его ждет. И ни одной, зачем он это сделал и что делать мне. Было ощущение безысходности. Полной и окончательной. И злость на собственное бессилие. И вдруг явившаяся на фоне злости мысль еще более жуткая. А если бы это был не Райн? Что бы я делала тогда? Продолжила исполнять долг перед Тугдолантом? А я бы о нем вспомнила? Я бы, вообще, хоть о чем-то вспомнила?
В шум воды добавился шорох под дверью, сопение и вздохи.
– Входи.
Она не вошла, еще посопела и спросила из-за двери:
– Его убьют? Рына убьют?
Что ответить? Солгать? Пообещать, что все обойдется? Для нее Райн, переиначенный в Рына на орочий манер, стал единственным, отнесшимся с добром. Другом. Она видела все в Маршевском лесу и у перехода. Не понимала большей части, но понимала, что ее друг в беде. Страдала? Не пришла бы спрашивать, если бы не страдала. О ее чувствах я не то что не думала, вовсе не вспомнила. Что со мной стало? Так хорошо научилась изображать равнодушие, что оно перестало быть изображаемым? Нет. Мне больно и страшно за Мэлу, мне больно и страшно за Райнара… Но не до такой степени, чтобы помочь им? Как? Как?!! Я готова была орать это слово, требовать ответа, любой, самой маленькой подсказки… Только требовать было не у кого. И выхода не было. Ни для кого из тех, чьи допросы я переводила, и тех, кого допрашивали без меня. И тех, кто попадал в чила-трансы и на ристалища. И тех, кто оказывался у пульта колеса. Киллитенс воевал со всеми и убивал всех. На передовой, в тылу. И те, кто, казалось, остался живым, оставались ими недолго. Или живыми только казались. И уже сами приходили к ресторану, к колесам…
Затянувшееся молчание Ылха истолковала верно, новый вздох был похож на всхлип, и высказалась она в нос:
– Спать буду. Свет убери.
Мне до сна было далеко. Если смогу заснуть. Близко до его имитации. Я показала зеленокожей, как регулируется освещение, повторно отправила ее в ванную, объяснив, что залезть в воду и тут же вылезти, не значит вымыться, и ушла во вторую, прихватив вазочку с конфетами.
У непременной очистки ванных комнат от следящих заклинаний была еще одна функция. То, что никто не видит, не нужно никому объяснять. Например, что можно сделать с конфетным фантиком. А можно из него сделать носитель для шифровки. Отделить слой краски, увеличить, заполнить текстом, привести в начальный вид и вернуть на конфету, отметив маячком-индивидуалом. Его не увидит никто, кроме того, на чей код дана настройка. В Орандоле у меня три связника, ни одного из них я ни разу не видела, как и они меня. Девять мест передачи. Девять идентичных фантиков. Страховка для не самого надежного способа. Ну… Сладкое полезно для магии и маленькую слабость в виде конфет в кармане мундира в свободное от работы время мне прощали. На службе, конечно, нет, отклонения от Устава недопустимы.
Из-под бортика ванны выплыл станровый карандаш, единственный, чей грифель нормально переносил изменение размера, на сероватую бумагу легли первые строки. Смысла их шифровать было немного, сами языки стали шифром, но Сартар настаивал на соблюдении всех мер безопасности и я шифровала. «Код «Сон». Чарондол. Десятый день второго зимовея. Девять дополуденных. Племена: Кивыт – 115, Тигыз – 80…». Вслед за численностью союзников добавились численность Черного корпуса и уточняющие цифры к уже отправленным по регулярным войскам. Дальше шел раздел особых сведений. Заполнялся он не всегда. Перечислить всех, попавших в плен в ходе боев, невозможно. Только офицеры, начиная от майора. И агенты разведки. С именами агентов было шестнадцать шифровок. Пятнадцать из них я не знала и передавала на основе обвинений киллитенских дознавателей. Шестнадцатая – Мэлавиата Лаод. Теперь должно появиться имя Райнара Льянса. И сведения о вживленном переводящем артефакте. Наверное, это был лучший вариант для Райна. И тем лучше, чем быстрее придет ликвидатор. Избавление от мучений. Или ликвидатор не придет, если это все-таки спланированная операция, во что мне не верилось чуть больше, чем совсем, как говорил Андуаш. Я обязана была это написать. Я не могла себя заставить это написать. Одну строчку: «Райнар Льянс. Четвертый день второго зимовея. Артефакт Трэвела».
Из ванной я выходила, потирая глаза. Превышенное время купания и покрасневшие веки нужно было мотивировать. Устала, задремала. Самое реальное объяснение. Полупустая вазочка вернулась на стол, горка пустых бумажек полетела в корзину для мусора. Теперь освещение на минимум, полностью убирать запрещено, и спать. На другом конце «следилок» должны видеть, что я сплю. Ничего же не случилось. Нормальная рутина. Выявлен агент, ко мне отношения не имеющий. А, нет, не нормальная. Выявлен он лично верховным командующим. И целый полковник разведки. Любому другому за такое повысили бы чин и ранг, но Сурдива повышать некуда, предел. Значит, повысят спецов отдела дознания. Палачей. Меня же это не касается. Совершенно. Мне даже переводить не придется. Я спокойно сплю.
Райн, что ты сделал? Зачем?
Капрал явился за час до оговоренного времени, бродил по двору, мозолил глаза охране. Пусть. Пунктуальность в армии одно из первейших требований и два ноль-ноль послеполуденных – это два ноль-ноль послеполуденных. В один пятьдесят зеленокожая проводила заинтересованным взглядом перекочевавшие в карман мундира конфеты, точно определилась со стороны какой руки она идет и получила краткий курс напоминания о правилах поведения на городских улицах. В один пятьдесят девять мы вышли.
– Иси Эргон! Вайралада! Вайра!
Восторженную и стремительную эволюцию обращения ко мне я остановила холодным:
– Майор Эргон. Или экскурсию Вам будет проводить капитан Илкних.
Старший группы гласной охраны и негласного слежения от такой перспективы поперхнулся табачным дымом и едва не выронил трубку. Видимо, за час мельтешения возле них Стивнив успел снискать всеобщие любовь и уважение. Мгновенную растерянность Илкних мгновенно же компенсировал процеженным сквозь зубы:
– Забываешься… Превышаете полномочия, майор Эргон.
Неприязнь ко мне он не скрывал, как и старшие прочих групп «нюхачей». Не нравился им объект наблюдения, не соответствовал грандиозным планам в считанные дни раскрыть тайные антикиллитенские замыслы и быть представленными к наградам.
– Капитан, делать замечания майору непозволительно! – возвестил Стевнив.
На лице старшего «нюхачей» проступило выражение, сомнений в его мнении о капрале не оставляющее. Он расстегнул две пуговицы полушубка, продемонстрировал ранговые шнуры.
– Первый круг? – сник капрал, но тут же вывернулся: – Оставим звания для службы. Сегодня мы отдыхаем. Просто мужчины и прелестная женщина, галантные кавалеры и прекрасная дама. Куда направим нашу поступь, иси Эргон?
Во взгляде Илкниха ясно читалось: «Идиот!». По-моему, мы впервые пришли к полному согласию.
Свою «поступь» я молча направила к кованным воротам. Ылха засеменила рядом, «нюхачи» отстали на положенные регламентом три метра. Стевнив нагнал у выхода, реализовал обещанного «галантного кавалера», распахнув тяжелые створки, подставил локоть, а когда я его «не заметила», сам подхватил под руку. Руку я высвободила и еще раз объяснила, что в подобном ключе наше общение протекать не будет.
– Все равно я своего добьюсь, – уверенно пообещал он.
– Чего? – без интереса поинтересовалась я.
Ответа не расслышала, его заглушил вой призывной сирены. Поняла только, что ответил он по обыкновению многословно. Переспрашивать не стала, и так догадывалась о содержании. А сирена – это было плохо. И сама сирена, и то, что мы попадали в ее радиус. Мне было необходимо добраться до мест передачи, а сможет ли зеленокожая идти куда-то после предстоящего зрелища, стояло под большим вопросом. В жестокости у орков недостатка не было, и жалость в число достоинств не входила, но Ылху я совсем не знала, ни на что она уже насмотрелась, ни на сколько ожесточилась, и предвидеть ее реакцию не могла.
Четко обозначенного графика у сирен не было, включиться они могли в любое время и в любом месте, чтобы никто не мог уклониться от выполнения предписания, отсидевшись дома или удалившись в другой район. А всем, военным и гражданским, тугдолантцам и киллитенсцам, находящимся на улицах и оказавшимся в радиусе звучания, предписывалось безотлагательно явиться к выделенному световыми вспышками колесу. Освобождали от этой обязанности лишь спецразрешения, выдаваемые крайне редко. В основном, тем, чьи занятия не терпели прерывания процесса. Зарядчикам фонарей, например. Или солдатам на посту. Или мне в служебные дни, чтобы ненароком не заставила генерала ждать. Сегодня у меня разрешения не было, оставалось только двигаться в сторону красных всполохов.
Я не знала, из какого мира притащили в Мелонту идею колес, только видела кристаллы с записью ее первоначального варианта. В первоначальном все было довольно симпатично. Колесо удачи. Большой круг с разноцветными секторами и тумба-пульт. Круг вращался, человек за пультом нажимал кнопку, выпускал короткую утолщенную стрелу и, в зависимости от сектора, в какой она воткнется, получал подарок. В Киллитенсе идею доработали. Разноцветность заменилась ровной белизной и прикованным к ней человеком, а короткие стрелы целым арсеналом оружия. От нажатия кнопки мог прозвучать выстрел магомата или пластомага или вылететь метательный нож. Над головой жертвы мерцали меняющиеся цифры – количество нажатий. Если после использования всех человек оставался живым, ему отпускали на свободу. Половина «попыток» постоять у пульта приходилась на долю добровольцев, для второй выбирали случайных кандидатов из зрителей.
Случайными всегда оказывались тугдолантцы, а шансов получить свободу не было ни у одного приговоренного, траектории полета пули и ножа были предопределены, завязаны на контрольные точки колеса и рассчитаны так, чтобы роковым оказался строго последний выстрел. Каждый сеанс запуска колеса забирал не одну жизнь. Отказаться шансов не существовало. Сопротивляющихся заставляли нажать кнопку силой. Я видела, как теряли разум женщины, как бросались на солдат и погибали мужчины, как, поневоле оборвав чужую жизнь, обрывали свои через час, через день… И видела, как, попробовав вкус убийства случайно, следующий раз вызывались сами. И делавших ставки на выбор оружия и орган, куда оно попадет, тоже видела. И аплодировавших каждому выстрелу… Колеса вращались каждый день.
Парень был совсем молодой, не больше двадцати, в потрепанной форме рядового. Без следов пыток, знать ничего серьезного он не мог и интерес для Киллитенса представлял только такой: «материал для психологической работы с населением освобожденных территорий», как значилось это в официальных документах. Двадцатилетний мальчишка. Материал для работы на территориях, освобожденных от нормальной жизни. Один из многих, не первый, не последний… Очень старавшийся остаться гордым и смелым. От Грани его отделяли десять нажатий кнопки. Последний выстрел достался такой же молодой девчонке. Случайно.
– Иси Эргон, Вы побледнели. Вам нехорошо? Не стоило приходить сюда. Если бы Вы сказали, что плохо переносите вид крови, я бы… Вот, – Стевнив веером развернул десяток желтых бланков разрешений. – На всех. С открытом сроком использования. Взял на случай, если эти представления будут отвлекать от чего-то более интересного. Это ведь не единственная наша совместная прогулка.
Те слова, что крутились у меня на языке, говорить было нельзя. Нельзя проявлять слабость. Еще более нельзя показывать ненависть.
– Особенность айш, капрал Стевнив.
– О… Сочувствую. Должно быть она доставляет Вам множество неудобств.
– Не так много, как Вам кажется. Идемте, все закончилось.
Идти было нужно. И можно. Ылха, сначала с любопытством крутившая головой, на первом выстреле притихла, с каждым следующим все сильнее сжимала мою руку, но больше никаких эмоций не проявляла, и без вздохов обошлась. А походку изменила. Не топотала, шла неслышно, как умеют это орки. Кажется, даже снег под ногами не скрипел.
Случись мне выбирать место для первого знакомства орочьей девчонки с человеческим городом, Орандол был бы в числе последних. Не для детей он. Ни прежде, ни сейчас. До войны здесь был центр искусства, ресторанов и свободных нравов. Театральные и оперные сезоны собирали толпы поклонников со всего Тугдоланта, билеты бронировались и раскупались чуть ли не за полгода до анонсированных представлений. Отдельной популярностью пользовались фривольные постановки труппы «Вольных красоток», на чьих афишах сразу указывалась цена, по какой можно купить время каждой актрисы.
Вообще, тон жизни в Орандоле задавали артисты, и жили в нем весело, с непрекращающимися кутежами, причудливо переплетенными долговременными связями и связями короткими, легко завязываемыми и легко разрываемыми. Для тех же, кто ни в каких связях не желал быть замеченным, круглосуточно работали бордели и уличные дримы. Зрители, прибывшие на спектакль, частенько забывали отбыть, с головой бросаясь в водоворот удовольствий. Молодежь, первый, а затем и не первый раз вкусив всех прелестей такой свободы, о возвращении домой вспоминала лишь когда на поиски являлись разгневанные родители.
Леф говорил, что Райбаш Эш-Шаркор неоднократно порывался «выполоть к хлиту бэсов рассадник дримства», но большая часть Большого совета империи тут же хваталась за сердце, карман и Свод законов Тугдоланта, доказывая, что ни один из содержащихся в нем законов в Орандоле не нарушается. Аналогично вели себя диппредставительства Краетола, только вместо Свода законов хватались гномы за Регистр торговых договоров.
Почти вся торговля Орандола обеспечивалась ими, от сувенирных безделушек до поставок продуктов в рестораны, и терять солидную долю прибыли краетольцы не были намерены абсолютно. Особенно, ресторанную часть.
Ресторанное дело в Орандоле было своего рода достопримечательностью. Таких заведений не имелось даже в столице. Не просто названные модным словом таверны, а специально под это слово построенные здания из стекла и сталенита. Недостатка в посетителях рестораны не знали, столики в залах заказывались не за полгода, как на спектакли, работали они независимо от сезонов, но не менее, чем за неделю. Людей почему-то весьма привлекала возможность пообедать с видом на город и на виду у города.
Теперь из театров в прежнем режиме функционировали сменившие репертуар и артистов, но сохранившие названия «Большой имперский», «Имперская опера» и «Вольные красотки», последние, кстати, репертуар сохранили, а состав обновлялся у них по причинам к войне и оккупации имеющим косвенное отношение, в основном, возрастным. В «Оперетте Тугдоланта» устроили чила-транс, круглая сцена открытого «Летнего» стала ристалищем. А в «Синем тумане», целом комплексе с двухуровневым зданием театра, жилыми домами и рестораном, разместилась одна из постоянных ставок верховного командующего сводными армиями Киллитенса.
Оккупированный Орандол по-прежнему не сдавал своей популярности. Чила-трансы и ристалища организовывались во всех достаточно крупных городах, но Орандольским все они уступали по удобству и массовости одновременного присутствия зрителей. А уникальный ресторан «Синего тумана» стал уникальной тюрьмой. Столики перебрались на улицу, на них все так же подавали изысканные яства и еду попроще, блюда в меню имелись на любой вкус и кошелек, а отсутствие вида на город компенсировал вид на пытки.
Места за столиками распределялись аналогично месту за пультом колеса. Половина для желающих, половина для обязанных. Обязанным считался любой тугдолантец чем-то приглянувшийся патрулю. На руке приглянувшегося защелкивался браслет с амулетом-магнитом, какой приводил его к отмеченному столику и не позволял покинуть место в течение часа. Настойчивые официанты в форме внутренних войск строго контролировали, чтобы «клиент» не отлынивал от заказа, минимум, пары блюд, а также их съедания и оплаты. Еще один пункт «психологической работы с населением».
Свободные столики пользовались большим спросом, очередь к ним не заканчивалась, хотя время посещения ограничивалось. Повторить этот успех нигде не удалось, хоть и старались. Здания из стекла и сталенита в Киллитенсе строить не умели, а просто прилюдные истязания без вычурного антуража, без контраста роскоши и боли, выглядели не настолько эффектно.
Перебоев в работе дознавателей не случалось, «материал» подвозили с полей сражений, все пленные равномерно распределялись по городам, но Орандол имел неоспоримое преимущество из-за зрелищности и снабжался в первую очередь.
Предостаточно возможностей оказаться внутри бывшего ресторана было и у горожан. Показалось что-то патрулю и все, прочих оснований не требовалось, требовалась лишь классификация обвинения: шпионаж, диверсия, саботаж, неуважение к властям, неявка к колесу… За соблюдением формальностей в Киилитенсе следили строго.
Перевод обвиняемому предъявленных обвинений в список обязательного к соблюдению не входил. Как и перевод их ответов. Что понятно. Орандол взяли шесть лет назад и большую чистку проводили шесть лет назад. О чем можно спрашивать простых обывателей, шесть лет живущих под властью Киллитенса? Их и не спрашивали, и разнообразием пыточного ассортимента народ за столиками не баловали. Десяток-другой плетей и на колесо.
Примерно так же дело обстояло с пленными солдатами. С добавлением обязательных «стоящих» часов и артефактов перевода. Любые сведения из армии противника имели ценность. Но сильно не усердствовали, трезво оценивая размер доступной рядовым информации. Офицеров и, действительно, подозреваемых в шпионаже, допрашивали уже с переводчиком. Со мной. И спецы отдела дознания демонстрировали на них все свое мастерство. Те, кому повезло занять свободные столики на это время чуть ли не ликовали. За столиками обязанных царила тишина.
Сценарий допросов в Киллитенсе был разработан и отработан давно, изменения в него вносились в единственном случае: женщина-айша. Для мужчин-айш заведенный порядок лишь дополнялся предложением добровольного сотрудничества. Сразу после прохождения детекторов и позже, в процессе, пока еще могли говорить. Остальные могли облегчить свою участь лишь выдав все, что знали.
Первый этап – детекторы. Кристаллы с каплями магии внутри. На несколько секунд снимались антикрианиловые браслеты, освобожденный от блока резерв стремился восстановиться и выпущенная магия, совпавшая с магией допрашиваемого, мгновенно впитывалась. Определить уровень мага таким способом было невозможно, но дознавателей уровень и не интересовал. Их интересовало само наличие магии, цвет и те, кто впитал все семь капель.
Этап второй – «стоящие» часы. К антикриониловым браслетам присоединялись сталенитовые, скованные ими руки поднимались вверх, навытяжку, закрепленной на балке цепью. Ни одной опоры рядом. Перед глазами искусная иллюзия кровати и не иллюзорное окно с людьми за накрытыми столиками. И товарищи по несчастью в соседних камерах, отделенных невысокими решетчатыми перегородками. Их было видно, если повернуть голову. Нет ничего страшного просто стоять так. Несколько минут, час… Стояли до трех суток. Без возможности потерять сознание, за этим бдительно следили тюремные врачи и инъекция укрепляющего раствора возвращала в реальность незамедлительно.
То же укрепляющее в большей дозе кололи перед третьим этапом. Перед тем как увести в центральный зал. С разложенным на эримитовых стойках пыточным инструментом, с дыбой на сверкающем глянцем полу, с жаровней-мангалом на изящных гнутых ножках и развешанными меж картин плетьми. С накопителями, напичканными заклинаниями «костоломов», «зубодеров», «разрывов», на элегантных подносах. И экстрактом ракеда в натертых до блеска бокалах. Размера человеческих тел киллитенским палачам не хватало, работали они с размахом, а ракед кожу заживлял почти мгновенно, причиняя дополнительные страдания.
Из зала возвращали в камеру, на отдых. Давали отлежаться. На полу. В цепях, протянувшихся от стены к наручным браслетам. До следующего дня. И возвращали назад. Не менее трех раз. Для генерала Ом-Дата, захваченного раненым в боях за Тариндол, было запланировано пятнадцать, максимальное количество на моей памяти. И три дня «стоящих» часов. О местонахождении генерала я смогла сообщить почти сразу. Шентан Ом-Дат ушел за Грань на третий день. После укрепляющей инъекции. Врач, по свидетельствованию охранников сделавший ее, доказывал, что находился в это время в солдатском блоке.
Сейчас в тюрьме-ресторане был Райнар. А я шла по ярким улицам, в Орандоле всегда изобиловал фонарями, и рассказывала капралу Стевниву:
– Казармы третьего гарнизона, бывшая балетная школа, – его очень интересовало, что было раньше и что стало теперь.
– Вы хорошо знаете город. Часто бывали здесь?
– Приходилось.
До войны в Орандоле я была дважды. С родителями на опере «Сказанья весноцвета» и с лейтенантом Ранук на ознакомительном выезде в четвертый год обучения, нам тогда показывали все крупные города Тугдоланта. Оба посещения были недолгими, для детального изучения недостаточными, и откуда в моей голове взялись подробные знания, я могла только догадываться. И благодарить капитана Сартара. Не за возможность просветить капрала. За возможность быстро и легко ориентироваться в большинстве городов Тугдоланта.
– А рассказываете скупо. Невесело.
– Как умею. Могу совсем не рассказывать.
– Что Вы, иси Эргон, каждое слово из Ваших уст – драгоценный подарок. А что здесь?
– Отдел патрульной службы, бывшая Малая оперетта… …магазин готовой одежды.
– Не нравится мне это новомодное словечко «магазин». «Торговый зал» звучало лучше. А Вам, иси Эргон?
Я ничего не имела ни против «магазина», не такого уж новомодного, в обиход он вошел лет десять назад, ни против «торгового зала». Потому неопределенно пожала плечами и спросила на орочьем:
– Конфету будешь? – зеленокожая кивнула. – Держи. Бумагу отдай. На землю бросать нельзя, нужно делать так, – фантик отправился в лоток для утилизации мусора, исчез в короткой вспышке. – Поняла?
– Воспитываете? – хохотнул Стевнив. – Надобно оно Вам? Дикари остаются дикарями, сколько не воспитывай.
– Приказ генерала Сурдива. Я не обсуждаю приказов командования.
– Это правильно. Приказы подлежат выполнению. А что там?
Мы продолжили шествие по городу.
– Таверна «Пороги победы», бывшая таверна «Пироги матушки Чичелы».
– О, жаль, что бывшая, – расстроился капрал. – Чичела ведь гномье имя? У гномов на удивление приятная кухня. Я бы не отказался…
– Так не отказывайтесь. Изменилось только название, согласно директиве императора Тиринеха. Пироги остались и печет их по-прежнему Чичела.
Вторую конфету развернула я, «задумавшись» в ожидании заказа. Ылха украдкой вздохнула, но не попросила. Еще один фантик улетел в утилизатор. Заклинание распыления моим шифровкам не навредит, оно только активирует невидимость и запустит сигнал маячка. Кто-то заберет их и брызговиком или изобретенным перед самой войной передатчиком отправит в Тугдолант мои сообщения. С одним дополнением: «Запрашиваю содействие в организации побега РЛ», и короткой припиской, какую делают в крайних случаях: «Риск раскрытия кода Сон – 9/10». По сути – шантаж. Не факт, что ведущий к успеху. Я понятия не имела, насколько ценится передаваемая мной информация, а в Тугдоланте понятия не имели о дезинформации, передаваемой мной в Киллитенс. Много ли может сделать переводчик? Не очень. Смотреть, слушать, читать. Занизить цифры в перехваченных документах, «ошибиться» в датах и времени или местах переброски войск. Сартар считал, что это немало. Все, в сумме. А я надеялась, что он не оставит Райнара и меня, поможет. Если жив. За все время я ничего о Чаршоне не слышала. И в шифровках, приходящих из Тугдоланта, раньше стоял код Стрела, сейчас – Река. Кода Полет не было ни разу. Но…
То, что я сделала, дошло до меня только теперь. Своим дополнением и припиской я подставляла под удар еще кого-то, кто придет на помощь, если мой дурной шантаж удастся. Кто работает под кодом Сон знает Сартар и еще двое, кого не знаю я. Никому, кроме них троих, я ничего объяснить не смогу. А если придет кто-то из них… Организация побега? Из тюрьмы-ресторана? На глазах у всех? Самоубийство. Туда смог войти ликвидатор под иллюзией, ему не нужно было никого оттуда выводить. Что на меня нашло? Спасение жизни Райна ценой жизни кого-то другого?
– Не могу не признать, гномы – отличные кулинары. Почему Вы не кушаете, иси Эргон? Пироги великолепны. Попробуйте вот этот.
– Аппетита нет. Мигрень началась.
– О, это так печально… Я слышал от знакомых дам, что недуг этот весьма утомителен. Говорят, от него помогает свежий воздух и крепкий сон.
– Пожалуй, я воспользуюсь Вашим советом, капрал Стевнив. Отложим экскурсию на вечер.
Вставая из-за стола, я покачнулась. Мигрень, что поделаешь… С головокружением и непроизвольным выбросом магии. Крошечным, на одну искру, тут же растаявшую. Успевшую сжечь невидимый фантик.
– Ох, иси Эргон, безмерно сочувствую. Обопритесь на мою руку, Вам будет легче идти.
– Я в форме, капрал Стевнив. Устав не предусматривает хождение под руку офицерского состава.
Второго головокружения не потребовалось. Маячок у магазина одежды погас, шифровку успели забрать.
