Текст книги "Три ошибки Шерлока Холмса"

Автор книги: Ирина Измайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

– И где был труп? – спросил Уотсон. – Труп-то он положил на то место, где сам упал в свой так называемый обморок.

– Помните слова из письма Холмса? – тихо спросил Лайл: – «Большой сейф с двумя отделениями!» Мистер Холмс написал эти слова крупнее остальных. Фальшивый Леер открыл Клею верхнюю часть сейфа, где лежали фальшивые «глаза Венеры». Что было в нижней части, Клей видеть не мог.

– Силы небесные!!! – задыхаясь, произнёс Уотсон. – Какое чудовище!

– Коварнейшее из всех чудовищ – человек, – глухо произнёс Герберт Лайл. – Подумать только, такая изобретательность во имя двух блестящих камушков! Ну что же, как он скрылся, я пока не понимаю. Но догадываюсь. Надо найти «глаза Венеры», доктор. Надо их найти, тогда мы, возможно, найдём и убийцу, если он жив, а не был вздёрнут на виселицу вместе со всей шайкой Мориарти. Если его постигла таковая судьба, я, клянусь вам, не заплачу. Тогда мы просто должны установить его имя и присоединить к его заупокойной ещё и этот подвиг.

В это время на лестнице послышались шаги, и показалась миссис Хадсон.

– Вас не было, мистер Лайл, когда принесли телеграмму, – сказала она. – Вот, возьмите. Из Милана.

– Из Милана!

Герберт Лайл жадно схватил телеграмму, вскрыл и прочитал. Глаза его блеснули, он устало упал в кресло.

– Всё, мистер Уотсон! Спать... Умираю. Завтра обо всём этом поговорим подробнее. Сегодня больше не могу.

Наступило утро четвёртого дня совместного пребывания молодого детектива и доктора в квартире на Бейкер-стрит. И началось оно таким образом, что даже ко всему привыкший Уотсон был несколько огорошен.

– Сэр, я еду в Милан! – объявил за завтраком Герберт Лайл.

Проглотив своё изумление, Уотсон как ни в чём не бывало спросил:

– А я?

– Если хотите, если вам не трудно, я буду счастлив пригласить вас поехать со мной.

– Отлично! – воскликнул доктор. – Билеты заказаны?

– Генри заходил утром, и я его отправил их покупать, – ответил Герберт.

Доктор улыбнулся.

– Вы не теряете времени, сэр. Ну, а цель нашей поездки? К кому мы едем?

– К Венере, – серьёзно сказал сыщик.

– Отобрать у неё глаза? – губы доктора под густыми усами прятали усмешку.

– Вы совершенно правы, – тем же тоном ответил Герберт Лайл.

ГЛАВА 4

Миновав Швейцарию, поезд катил по холмистой Северной Италии.

Если в Лондоне весна недавно началась, то здесь она царила, сверкала, рассыпалась по холмам и впадинам тысячами цветов, ткала ковры из всех оттенков зелёного, красного, жёлтого, лазоревого и фиолетового. Солнце осыпало землю струями золота, а небо напоминало утренние морские волны и было, как море, подернуто легчайшим белым кружевом, но не пены, а прозрачных, не скрывающих солнца облаков.

Воздух был настоян на мёду и при каждом глубоком вдохе казался хмельным.

Герберт Лайл сидел, прижавшись щекой к раме открытого окна. Вот уже полчаса он не отрывал взгляда от скользящих за окном сказочных картин.

– Смотрите, доктор! – вдруг прошептал он. – Смотрите, как красиво! Вот я и думаю: это всё бесплатно, всем и на всю жизнь. А люди сходят с ума, грабят и убивают друг друга из-за холодных гранёных камешков. Понимаю – мысли детские и смешные. Но не мшу их прогнать. А ведь когда-то и мне казалось, что богатство, блеск, роскошь стоят многого.

Уотсон грустно пожал плечами:

– Так или иначе, в жизни любого человека, любого цивилизованного человека, богатство что-то да значит. От этого и преклонение перед золотом и этими самыми гранёными камешками. Красота, созданная Богом, куда выше любого рукотворного произведения, но большинство людей предпочитают красоту, которая продаётся.

– Про которую можно сказать: «Это моё»! – подхватил Лайл. – Общепризнанные фетиши. Как обидно...

– За людей? – спросил Уотсон.

– За красоту. Если её можно покупать и продавать, то что тогда нельзя?

– Любовь, – проговорил доктор. – Её нельзя ни купить, ни продать, потому что никто не знает её цены.

Чёрные глаза Герберта за стёклами очков вдруг как-то странно блеснули:

– Вы любили, Уотсон? – спросил он.

Тот кивнул:

– Любил. И даже двенадцать лет подряд был очень счастлив. Потом моя жена умерла.

– Да, я читал. Читал в одном из ваших рассказов. – Герберт вновь отвернулся к окну. – Просто не думал, что вы так откровенны с читателем. Простите!

– Прощаю, – доктор улыбнулся. – А вы? Раз вы об этом заговорили, то и сами не безгрешны.

Лайл засмеялся:

– Мне за тридцать, сэр. В таком возрасте безгрешны одни монахи. У меня в жизни много чего было. И о многом, – тут его голос вдруг стал жёстким, – я предпочёл бы забыть. Но есть и то, чего я не забуду и забывать не хочу. Я тоже был счастлив. Но расскажу об этом, если можно, как-нибудь в другой раз.

В Милан они прибыли вечером.

Выходя на перрон, сыщик осведомился у своего спутника, знает ли тот итальянский язык.

– Понимаю довольно сносно, – ответил Уотсон, – потому что знаю латынь. Но говорю ужасно. Едва ли смогу быть вашим переводчиком.

– Мне переводчик не нужен! – возразил Лайл. – Я говорю по-итальянски почти так же, как по-английски. Но мне хочется, чтобы вы поняли всё, что услышите. Сейчас ещё не поздно. Мы можем не откладывать визита, ради которого приехали.

Он подозвал носильщика, сунул ему в руку монету и на совершенно чистом итальянском языке приказал отправить их с доктором скромный багаж в какую-то гостиницу, название которой он произнёс слишком быстро, чтобы Уотсон успел разобрать его.

– Ну, а мы пешком пройдёмся! – воскликнул затем сыщик. – Вечера здесь обворожительные. На юге Италии в это время года уже бывает душно. Но здесь, в Милане, – совсем другое дело!

Они вышли из здания вокзала и зашагали по миланским улицам, стремительно темнеющим, ибо на юге почти нет заката – темнота наползает сразу, точно кто-то опускает густой лилово-коричневый занавес.

Уотсон понял, что Лайл отлично знает Милан. Он шёл, ни у кого ничего не спрашивая, лишь посматривая по сторонам, даже не задерживаясь, чтобы прочитывать названия улиц.

Примерно через полчаса они подошли к неширокому, зелёному переулку, свернули в него и остановились перед ажурными воротами сада, за которым светлел великолепный небольшой особнячок, выстроенный в период расцвета итальянского барокко. Лайл пихнул ворота ногой, и они отворились.

– Как мило и очаровательно не запираться, не бояться воров и пускать к себе всякого приходящего! – воскликнул Герберт.

Едва он произнёс эти слова, из-за розовых кустов, окружающих особняк, выскочил с лаем громадных размеров чёрный дог и ринулся к непрошеным гостям.

– Ч-чтоб тебя!

Герберт Лайл, толкнув плечом Уотсона, прянул назад, и они вылетели на улицу, едва успев захлопнуть ворота перед самой мордой взбешённого пса.

– Уф! – воскликнул Лайл и расхохотался,– Я ожидал этого, но всё же сунулся... Тьфу ты!

– Испугались? – спросил, переводя дух, Уотсон.

– А вы нет? – ехидно взглянул на него Герберт.

– Кто вы такие и что вам надо? – послышался из сада сердитый голос.

Высокий мужчина в фартуке садовника стоял на дорожке и, унимая пса, недружелюбно смотрел в сторону пришельцев.

– Нам нужна хозяйка! – крикнул Лайл, из осторожности не спеша вновь открывать ворота. – Мы из Лондона, от полковника Джеймса Мориарти.

– А-а-а! – протянул садовник. – Ну если так, заходите. Я держу его, не бойтесь. Куш, Карло, куш!

Не прошло и минуты, как приезжие оказались в великолепной гостиной на первом этаже особняка. Мрамор и хрусталь отражались в двух громадных зеркалах, а посреди мраморной розетки, выложенной в центре пола, красовался бассейн, и бил небольшой фонтанчик. Олеандры и камелии в кадках придавали гостиной вид сказочного зачарованного замка.

Садовник передал полномочия горничной, та попросила гостей подождать и поднялась наверх, по узкой мраморной лестнице. Лайл бесцеремонно уселся в обитое белым атласом кресло и, сощурившись, оглядел гостиную.

– Небедно живёт, однако... Знаете, Уотсон, к кому мы с вами пришли?

– Понятия не имею, и вы могли бы этого не спрашивать.

– Двадцать пять лет назад эту женщину назвали Венерой Миланской, и до сих пор она – одна из самых красивых женщин Италии. Сейчас вы увидите её.

Едва сыщик сказал это, как послышались быстрые шаги, и по лестнице, придерживая рукой край свободного бардового платья, сбежала женщина.

Взглянув на неё, доктор понял, что Лайл сказал сущую правду – то была сама Венера. Гордо посаженная голова, тончайшие черты лица, кожа, нежная, как бархат и бледная, как розовый жемчуг, алый рот, дивной, непередаваемой формы, чувственный и строгий одновременно, Прекрасную шею охватывало аметистовое колье, которое на ней казалось тусклым. Плечи безукоризненной формы, выступающие из открытого декольте с бесстыдным торжеством совершенства, волосы цвета жёлтой маргаритки, густыми локонами обрамляющие лицо и падающие на шею. И глаза, глаза-сапфиры, синие, сияющие, совершенно пустые и лишённые чувства. Дивный слепок с богини, буйное торжество физической красоты над духом, плотского начала над разумом.

В первый момент доктор даже не задал себе вопроса, сколько же лет этой красавице. Потом всмотрелся и увидел морщинки, тонкой паутиной окружившие эти дивные глаза, опущенные уголки рта, складочки на лебединой шее. На вид красавице было сорок, но доктор подумал, что она ещё старше, раз её назвали «Венерой Миланской» двадцать пять лет назад.

Вбежав в гостиную, хозяйка круто остановилась перед приезжими и вскричала довольно резким голосом:

– Ну, что ему надо от меня?! Зачем он прислал вас, старый попрошайка? Ни сольди не дам!

– Спокойно, синьора, – ровным голосом прервал её Герберт Лайл. – Мы не от мистера Джеймса. У нас своё дело.

– Ко мне? – удивлённо спросила женщина.

– К вам. Если только вы синьора Антония Мориарти.

– Я самая, – кивнула та своей белокурой царственной головкой.

Её имя заставило доктора чуть заметно вздрогнуть. «Мориарти»! Значит, эта женщина была в родстве с самым страшным преступником века!

– Вы вдова мистера Эдуарда Мориарти? – всё так же спокойно продолжал спрашивать Лайл.

– Ну да, – опять подтвердила красавица. – Но что вам...

– Это ваши? – вдруг резко спросил молодой человек.

И, к изумлению доктора, вытащив из кармана бархатную коробочку, молниеносно раскрыл её. В ней, сияя, как две звезды, лежали два больших, синих сапфира, вставленных в золотую оправу. Они были того же цвета, что и глаза Венеры Миланской.

Уотсон буквально онемел, а красавица побледнела и вскрикнула, невольно протянув руку к коробочке:

– Где вы их нашли?! Вы поймали подлеца Базилио?!

– Того, который их у вас взял? Вы его имеете в виду? – спросил Лайл.

– Не взял, а украл! Украл! – взвизгнула синьора Мориарти. – Это была память о покойном муже. Я требую, чтобы вы мне их вернули.

– Спокойно, синьора, – сурово произнёс молодой человек, отводя в сторону её руку. – Прежде всего, вы не имеете права на эти сапфиры, и ваш покойный супруг тоже не имел на них права. Они краденые. Ведь вам это было известно?

Красавица вспыхнула:

– Меня никогда не касалось, где мой муж берёг деньги! Я вообще не знала, кто он такой... То есть я не знала о роде его занятий.

– Вы лжёте, – покачал головой Лайл. – Для всех здесь, в Милане, ваш супруг был Жозефом де Бри, французским коммерсантом, но вы с самого начала знали его настоящее имя. Вы встречались с членами его лондонской шайки. Когда пять лет назад в Лондоне происходили судебные заседания по делу о преступной организации, которой руководил профессор Мориарти, могло всплыть и ваше имя.

– Но ведь не всплыло! – с вызовом проговорила синьора Антония. – Это не моё дело, кого и за что там судили. Мой муж был в это время уже мёртв.

– К счастью для вас, – заметил Герберт Лайл. – Он не пощадил бы вас, будьте покойны. Тем же, что вы тогда не были потревожены, ваша милость обязана исключительно человеческой порядочности мистера Шерлока Холмса. В его материалах есть достаточно сведений о вас, синьора, но он не счёл нужным передавать их в суд. Вам попался рыцарь, только и всего.

Глаза женщины блеснули любопытством:

– Шерлок Холмс! А вы его знаете? Вы ведь тоже сыщики?

– Да, и мы здесь по поручению мистера Холмса, – кивнул Лайл.

– А почему же он сам не приехал? – синьора Мориарти улыбнулась. – Мне бы так хотелось на него посмотреть!

– В самом деле? – не сдержался Уотсон.

– Да! Я мечтаю увидеть человека, который оказался умнее и сильнее моего Эдуардо и даже сумел его убить! Это должен быть титан, необыкновенный мужчина. А я, синьоры, очень люблю необыкновенных мужчин! Почему он не приехал?

– Он занят другим делом, – холодно ответил Лайл. – Удовольствуйтесь нами. Этот джентльмен – друг мистера Холмса, доктор Уотсон, врач и писатель. Это ему мир обязан тем, что знает о подвигах великого сыщика так много. Меня зовут Герберт Лайл, и я тоже, смею вас уверить, весьма необыкновенный мужчина. И так, прошу отвечать на мои вопросы. У вас украли «глаза Венеры»? Ведь так?

– Странный вопрос! – фыркнула красавица. – Вы держите их в руках.

– Я держу в руках ту самую подделку, которую удалось заполучить полиции вместо настоящих камней, – сухо рассмеявшись, объяснил Лайл. – Мне разрешили взять их в архиве Скотленд-Ярда. А вы не видели этой подделки? Так вот, полюбуйтесь. Правда, не отличишь?

– Чудная работа! – прошептала синьора Антония, не отрывая глаз от открытой коробочки. – А вы не обманываете меня?

Герберт Лайл пожал плечами, взял с небольшого столика, на котором стояли графин и два стакана, один из них, подошёл к фонтану и наполнил стакан водой. Затем он подошёл вплотную к синьоре Мориарти, поднял стакан к свету и бросил в него одну из серёжек.

Синее свечение внутри камня померкло, блеск его стал тусклым и размытым.

– Убедились? – спросил сыщик. – Сапфир в воде не потускнел бы.

– Да-да, – разочарованно протянула синьора Мориарти. – Ну... Что же вы стоите-то? Давайте сядем, раз уж вы пришли со своими стекляшками и дурацкими вопросами.

Она уселась в кресло, закинув ногу на ногу, так, что показалась тонкая изящная щиколотка, облитая шёлковым чулком. Мужчины, переглянувшись, сели напротив, один в такое же кресло, другой – на стул.

– Ваш муж украл «глаза Венеры» специально для вас? – спросил Герберт Лайл.

– Не он их украл, как вы выражаетесь, – ответила Антония. – Для него украли.

– Но по его плану?

– Конечно. Только Эдуардо и мог так хитро придумать. Он мне пообещал, что достанет камни цвета моих глаз и такие, каких ни у кого больше нет. Я его попросила об этом, едва услышала, что есть такие.

– Откуда? – Лайл с трудом скрыл брезгливую гримасу. – Судя по всему, вы не читаете английских газет.

– В итальянских тоже писали.

– А-а-а! Кто же осуществил план мистера Мориарти?

– Базилио. Этот гнусный проходимец. Их потом только двое, насколько я знаю, и осталось от всей их организации: Базилио и ещё один полковник, но он в Италию не приезжал, и я его не знаю.

– Себастьян Моран[2]2
  Имя полковника Себастьяна Морана известно по рассказу А. Конан Дойла «Пустой дом». Моран был одним из ближайших сподвижников Мориарти и пытался уже после смерти последнего убить Холмса.


[Закрыть], – уточнил Лайл. – Но нас он не интересует. А этот Базилио – ваш соотечественник? Итальянец?

Антония Мориарти презрительно рассмеялась:

– Да нет! Вам, англичанам, это было бы приятно: раз мошенник, то, значит, итальянец. Но Базилио – всего лишь его прозвище, потому что у него был фальшивый паспорт на имя Базилио Фернани, вот приятели его так и прозвали. На самом деле он англичанин, адвокат, в Оксфорде учился. Хитрюга и прохвост, каких свет не видывал! Он вызнал, что за сапфирами охотится какой-то знаменитый в Англии вор, и предложил Эдуардо разработать план, как свалить похищение и убийство на этого самого вора. Он с ним знаком был, с вором-то, ну и навёл его на камни. И сам подменил их.

– Его имя? – заметно волнуясь, спросил Герберт. – Настоящее имя?

– Брейс Гендон, – ответила Антония. – С радостью помогу вам его словить, негодяя этого! Меня он не припутает, не сумеет. А вы? – она говорила беспечно, но в её голосе и глазах проскользнула скрытая тревога. – Вы не собираетесь обращаться в полицию? В конце концов, прошло столько лет, и раз Шерлок Холмс этого не сделал... Да вы и не докажете ничего!

– Всё давно доказано, так что не петушитесь, синьора, – резко осадил красавицу Лайл. – Но нам нет нужды вас в чём-то обвинять и связываться ещё и с итальянской полицией. Ну, а этот Гендон... Это что же, личный адвокат герцога Уордингтона?

Уотсон вспомнил упомянутое в письме Холмса имя человека, который сыграл роковую роль в судьбе Джона Клея. Он обменялся с Лайлом быстрыми взглядами, и молодой человек чуть приметно кивнул.

Синьора Мориарти подняла свои точёные брови:

– Вы осведомлены, однако, неплохо. Да, я слышала, что он состоял при каком-то герцоге. Мечтал, что тот его осчастливит своим завещанием, а может, надеялся сам что-то урвать. Сын этого Уор...дин... Чёрт его знает, мне не выговорить! Сын герцога вроде бы сбился с пути. Незаконный сын. А законный умер. Ну, Базилио, он же Гендон и грелся при герцоге, а заодно и при Эдуардо. Эдуардо это знал, он всё обо всех знал, но ему нравилась близость подручного к титулованному англичанину. Ещё мужу нравилось держать при себе адвокатов, а Базилио-то как раз адвокат!

– А вы давно вышли замуж за Мориарти? – спросил Уотсон.

Она пожала плечами:

– Знала его ещё двадцать лет назад. Он ведь итальянец и родом из Милана, как и я. Но к тому времени уже жил в Англии, а сюда приезжал под видом француза-коммерсанта. Что за дела он здесь крутил, понятия не имею, а может, ему нравилось в Италии просто отдыхать. Познакомились мы с ним в кабаре «Вечерняя звезда», я там тогда танцевала. Лет пять Эдуардо кружил мне голову, потом женился и купил этот особняк. Тогда он мне уже немного доверял и кое-что о себе рассказывал. Но я так и не узнала о нём всей правды, пока не начались все эти газетные разоблачения. Ну, после того как мистер Шерлок Холмс накрыл всю их организацию.

– С этим всё ясно, – прервал воспоминания Антонии Герберт Лайл. – Значит, сапфиры были у вас. Вы их носили?

– Конечно. И очень часто, – с вызовом ответила синьора Мориарти. – Разве я похожа на женщину, которая держит свои драгоценности запертыми в шкатулке? Их ведь не искали.

– А вы знаете, что из-за них был убит человек, а другого потом осудили и приговорили к виселице? – спросил Уотсон.

Красавица вновь небрежно пожала своими великолепными плечами:

– Что кого-то осудили, я не знала, да это и не моё дело. Да, был убитый, знаю. Ну и что? Все друг друга обманывают и убивают, а я только женщина. Если мужчина дарит мне драгоценность, от которой невозможно отказаться, разве я откажусь?

– Только что вы признались, что сами просили мужа подарить вам эти серьги! – голос Лайла сделался совсем сухим. – Ну, а когда же «глаза Венеры» украдены у вас?

– Чтоб не соврать.., – она закатила глаза. – Ну да! Месяцев семь-восемь назад. После смерти Эдуардо я жила скромно, мало выезжала. При мне остались несколько верных слуг, которые ещё покойника-мужа знали. И вдруг Базилио явился. Он где-то скрывался одно время, боялся, что его имя выплывет на процессе. Не выплыло. Потом, два года назад, Холмс опять появился в Лондоне, а ведь думали, что он погиб. Опять Базилио дал деру – страшно.

Но никто его не искал. Он и решил вернуться в Лондон, а перед этим ко мне заехал. Я думала, денег клянчить будет. Они все клянчат у меня... Ну, он мне наговорил всякого, рассказал, как всю организацию накрыли в Лондоне, и только они с этим полковником Мораном улизнули... Плакался, плакался, подлец! Я и уши развесила! Базилио прожил у меня неделю, я, как дура, дала ему денег на билет до Лондона. А он украл мои сапфиры, золота немного прихватил и был таков! Сами понимаете, обнаружив пропажу, я не успокоилась. Послала одного из своих людей в Лондон – разыскать Базилио. Он его нашёл и прислал мне адрес. Я написала письмо, в котором требовала вернуть камни, обещая взамен хорошую сумму. Ответа не дождалась.

– А почему вы не поручили вашему агенту забрать у Гендона «глаза Венеры»? – спросил Лайл.

– Да потому, что тогда могла их лишиться ещё вернее, – усмехнулась Антония. – Вы думаете, среди этих мошенников есть порядочные люди? Я не сказала тому кого посылала, что Базилио увёз сапфиры.

– Кого вы посылали? Как его имя? Где он? – не дав ей перевести дыхания, спросил Лайл.

– Его зовут Роджер Броулер, он американец. Когда-то был отчаянным бандитом, потом Эдуардо его использовал в своих делах. А где он сейчас, я не имею понятия. Вероятно, где-нибудь в Англии, вместе с Базилио. Как я и боялась, они спелись. Наверное, Базилио заметил, что Роджер за ним следит, встретился с ним и пообещал хороший куш.

– Получается, доход от сапфиров они решили поделить пополам? – спросил Лайл.

– Возможно, но уверена, что ещё не поделили.

– Да? – Герберт насторожился. – А почему?

Антония злобно фыркнула:

– Не понимаете? Я не могла успокоиться. Мечтала вернуть мои сапфиры. Послала ещё одного человека. Его вы видели, мой садовник Люченцио. Он мне предан, ну я и заплатила ему как следует Он приехал в Лондон, пошёл по адресу, но Базилио уже не жил на прежней квартире. Люченцио хитрый малый: стал разыскивать следы моих молодцов и нашёл их в Ливерпуле. Оказывается, Броулер засыпался в Лондоне на пустяковой краже, и они едва ноги унесли. Не знаю, действительно ли Люченцио старался ради меня или он тоже мечтал войти в пай с ними, или просто хотел украсть у них «глаза Венеры», но он застиг их в гостинице и потребовал отдать камни, пригрозив им револьвером. Базилио стал клясться, что ничего ни про какие камни не знает. Но пустыми словами Люченцио было не убедить. Он оглушил их обоих, скрутил, раздел дочиста и осмотрел всё на них и всё в комнатке. Нигде камней не было. Базилио прочухался, стал дико ругаться и сказал Люченцио, что им с Броулером теперь и самим трудно добраться до сапфиров. Мол, они в Лондоне, в надёжном месте, но взять их сейчас они не смогут. Оказывается, какой-то прежний знакомый выследил Базилио, стал его шантажировать, и Базилио его пришил. Камни спрятал, а сам сбежал. Убийство приписали, правда, кому-то другому, за Гендоном не следили, но он сразу не решился взять добычу: якобы не было возможности. А потом засыпался Броулер, следы могли привести и к Базилио, поэтому парочка проходимцев сочла за лучшее сбежать.

Люченцио стал требовать, чтобы Базилио назвал ему место, где камни спрятаны, тот заупрямился, а покуда они препирались, Роджер сумел распутать верёвки, кинулся на моего слугу с ножом, они оба упали... Люченцио выстрелил. Кажется, он не попал ни в того, ни в другого, но Роджер его выпустил, и Люченцио поспешил удрать: выстрела-то в гостинице не могли не слышать.

После этого следы Броулера и Гендона потерялись, и искать их теперь, когда они настороже, нет возможности, во всяком случае, у меня. Вы – полиция, или частные, как вас там – вы и ищите. А я вам всё рассказала.

– Спасибо, синьора, но не всё. – Лайл задумчиво вертел в руках коробочку с фальшивыми сапфирами. – Во-первых, когда произошла последняя встреча вашего слуги с бандитами?

– Сейчас вспомню... – она опять закатила глаза, это, очевидно, была единственная мимика, которую она себе разрешала, дабы не нажить морщин. – Сейчас... В Ливерпуле... Ага! Это было в начале декабря, примерно пять месяцев тому назад. Возможно, вы ещё успеете отыскать камешки в Лондоне. Если найдёте, напишите мне, прошу вас.

– Непременно, – пообещал Лайл. – Но сначала, если вас не затруднит, запишите ваш рассказ, а также, кстати, историю о том, как «глаза Венеры» были похищены из дома эсквайра Леера и как тот был убит.

Антония задумалась.

– Хм! Если я это напишу и подпишусь, я признаюсь в том, что была соучастницей преступления.

– Вы можете не ставить своей подписи. Подпишитесь неразборчиво. Мы двое только и будем свидетелями ваших показаний и представим их как добровольное признание в очень сомнительной и очень давней вине. Прошло девять лет. И английской полиции нет дела до соучастников таких старых преступлений, тем более соучастников, живущих в Италии. Ваши показания могут помочь поймать преступников и отыскать «глаза Венеры», а это совершенно необходимо, поверьте мне!

– А если я не хочу? – воскликнула Антония.

Герберт Лайл вспыхнул, но вдруг овладел собой и заговорил неожиданно мягким голосом:

– Синьора! Но вы же женщина... Я объясню, для чего мы всё это делаем. Человек, которого тогда обвинили в убийстве, был приговорён к смерти, но виселицу ему заменили пожизненной каторгой. Он и сейчас на каторге. Ему тридцать лет – столько же, сколько было бы сейчас вашему сыну, останься он жив.

Жемчужные щёки синьоры Антонии побелели, она отшатнулась:

– О, Мадонна! Откуда вы знаете?!

– Семнадцать лет назад в Милане многие говорили о вас. Я тогда жил здесь, – сказал Лайл.

– Вы тогда и сами были ребёнком!

– Какая разница? Я рано стал взрослеть. И слыхал, что в ранней-ранней юности вы любили одного моряка. Но он бросил вас. У вас родился ребёнок, который прожил только год. Когда он заболел, вы продали свои единственные тогда серьги, чтобы купить дров, купить лекарства. А теперь? Неужто эти камешки заменили вам умершего сына?

Антония закрыла лицо руками, опустила голову. Волны её кудрей упали с затылка на шею и плечи, и стало видно, что среди светлых завитков попадаются седые.

– Я ненавижу воспоминания! – прошептала она. – Я ненавижу память! Ненавижу тех, кто заставляет меня вспоминать!

– Вас заставляет Господь Бог, а его нельзя ненавидеть! – воскликнул молодой человек. – Синьора, заклинаю вас вашим собственным сердцем, невинной душой вашего покойного сына! У того человека, который обречён всю жизнь страдать на каторге, возможно, нет матери. Но представьте, что вас прошу не я, а она! Что стоит вам помочь спасти его? На вас великий грех, ваш муж убивал людей, вы это знали и не помогли остановить его. Сотни жизней и на вашей совести! Спасите же ту, которая сейчас в вашей власти.

– Довольно! – крикнула Антония. – Вы демон, а не человек! Я напишу, напишу, что хотите, я подпишусь даже, мне плевать, у меня много денег, я всегда откуплюсь. Рита! Да куда же ты подевалась?!

В комнату вбежала горничная:

– Слушаю, синьора!

– Бумагу и перо! – приказала, не глядя на неё, Антония.

Горничная исчезла и вернулась с пачкой бумаги и чернильным прибором.

– Синьора, пока вы ещё ничего не написали... – Герберт Лайл стоял возле кресла Антонии и аккуратно раскладывал бумагу на придвинутом Уотсоном столике. – Скажите, Гендон убил Леера из духового ружья?

– Не помню, – ответила она. – Кажется, да.

– А как он потом успел скрыться и выбраться из дома? Это единственное, что остаётся мне непонятным.

Смахнув ладонью несколько выступивших из глаз слезинок, синьора Мориарти расхохоталась:

– Вы Базилио не знаете! Этот откуда хотите выберется! Он недели за две до кражи под чужим именем устроился к Лееру садовником. В гриме работал. Ну, а когда пришил Леера, тело спрятал в сейф и разыграл этого... как его? Ну, вора этого английского. Тот и не заподозрил, что говорит не с хозяином дома! А когда Базилио сделал вид, что хочет схватить со стола пистолет и вору пришлось выпалить в крышку стола, а потом удрать, проклятый мошенник вытащил труп из сейфа, положил на ковёр, плеснул краски ему под голову, и сам шасть на подоконник – за штору. Слуги вбежали и видят: убитый, вот он, убийца, то есть тот самый вор, на их глазах убежал из дома. Кому бы в голову пришло за шторы-то заглядывать? А Базилио там, за шторой, снял парик и грим Леера, вывернул сюртук, усы под нос, очки нацепил другие, и вот он опять садовник! Там, в комнате, народу всё больше и больше. А шторы-то до самого пола! Он и вылез потихоньку и смешался со всеми.

– А ружьё? – спросил Лайл. – То, из которого он убил Леера?

– Да ружьё он давно вывез, ещё когда под видом Леера в клуб уезжал.

– Вот оно что! – вырвалось у Лайла. – Я предполагал что-то в этом роде, вернее, мистер Холмс предположил, что убийца в доме был своим человеком. Значит, вот как это было!

– Значит, вот так. Ну, а теперь я буду писать, а вы мне говорите, как правильно, я ведь пишу-то неважно. И вы, писатель, помогли бы. Или вы по-итальянски только головой качать умеете?

Час спустя свидетельские показания были записаны. Антония не упомянула только фамилии своего садовника Люченцио, но Лайл на этом и не настаивал.

– И ещё одно, – сказал молодой сыщик, когда синьора Мориарти подписала бумаги. – Вы помните адрес, по которому в Лондоне жил Брейс Гендон? Напишите его отдельно.

Она написала. Герберт сложил листок и, не читая, сунул во внутренний карман, куда перед тем убрал и показания.

– Я благодарю вас, синьора. Вы очень нам помогли. Прощайте.

– Прощайте, молодой человек. Прощайте, доктор. Привет от меня мистеру Холмсу.

И она весело рассмеялась, провожая визитёров к дверям.

– Вот из-за таких мужчины и сваливают всё зло мира на женщин! – прошептал Герберт Лайл, когда они вышли из-за ограды на скупо освещённую фонарями улицу. – Впрочем, что взять с неё? Она красива. Мориарти окружил её богатством, роскошью... А она только женщина.

– Вы не правы, Лайл, – возразил Уотсон. – Я видел женщину, пожалуй, не менее красивую, чем эта, которую судьба тоже свела с негодяем, с преступником. Узнав, кто он такой, она порвала с ним, порвала, рискуя жизнью, рискуя всем. Её не соблазнило богатство. И она сумела найти и полюбить достойного.

– О ком вы говорите? – быстро спросил Герберт.

– Об Ирен Адлер.

Лайл ничего не сказал. Он шёл молча, засунув руку за борт лёгкого летнего пиджака, где лежали драгоценные документы. Вдруг тень пробежала по его лицу. Он остановился, быстро вытащил листочек с лондонским адресом Брейса Гендона, развернул его и прочитал.

– Ах! Дьявол! – вырвалось у него.

– Что с вами? – испугался Уотсон.

– Бывают же такие совпадения! – в свете фонаря лицо сыщика казалось очень бледным. – Бывает же... Посмотрите на этот адрес, доктор.

Уотсон прочитал и вскрикнул едва ли не громче своего спутника. На бумаге был указан тот самый дом в Степни, тот злосчастный дом, где произошло убийство Годфри Нортона.