Текст книги "Тыквенное семечко"

Автор книги: Инесса Шипилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Эй, ты куда? Ваша сосна – там! – Грелль натянул поводья и недоуменно смотрел на птицу, полетевшую в темнеющую чащу, вздымавшуюся на каменистом склоне. Он спешился и повел коня под уздцы, то и дело поглядывая по сторонам. Когда он прошел по краю широкого оврага, он увидел перед собой небольшую полянку, в центре которой бил небольшой родник.

– Никак сам Меткий Глаз пожаловал! – услышал он голос Черного Стрелка. Он лежал рядом с родником, приподнявшись на одном плече. Лицо его было бледнее обычного, а сапог с правой ноги снят. Он жевал длинную травинку и, прищурившись, смотрел на брата.

– Что случилось? – Грелль торопливо подошел к нему, внимательно рассматривая ногу.

– Думаю – растяжение, – Стрелок покосился на распухшую ногу, смущенно опустив глаза. – Хотел сам допрыгать до сосны, но быстро выбился из сил. Пришлось Лирохвоста к тебе отправлять. Откуда такой породистый жеребец? – он, не скрывая удивления, посмотрел на коня Грелля.

– Боевой трофей, – ответил тот и, подхватив сапог Стрелка, стал его укладывать в сумку. – Поедем ко мне, – сказал он брату и протянул ему руку.

– Почему к тебе? Тут до сосны верхом рукой подать, – проворчал Стрелок и выплюнул травинку.

– Потому что это может быть перелом! Нужно, чтобы тебя осмотрел Фабиус, – решительно ответил Грелль. Он заметил замешательство на лице брата и добавил. – Можешь не переживать, в лесу никто не узнает о том, что Черным Стрелком был ты. Я в прошлый раз забыл у тебя спросить, как твое имя, – он подвел брата к седлу и попытался его усадить туда.

– Регор. Можно просто – Рэг, – у него сморщилось от боли лицо, когда он поправлял распухшую ногу.

Туссель был весьма удивлен, увидев Грелля в компании незнакомца.

– Что-то не припомню я тебя в здешних местах, – сказал он Регору когда они вдвоем с Греллем перенесли его на кровать.

– Дед, это – мой брат. Зовут его Регор, можно просто – Рэг, – сказал Грелль опешившему Тусселю.

– Как брат? – Туссель вытаращил глаза и быстро переводил взгляд с одного парня на другого.

– Ну, так, как это обычно бывает. Ты же мне сам рассказывал, как повариха по речке корытце пустила. Ну вот, а его в другую сторону пустила, – Грелль улыбнулся и шутливо изобразил неповоротливую повариху с поклажей в руках.

– В какую другую сторону? Там всего одна сторона! Вот вечно он так над стариком издевается, – пожаловался он Регору. – А как же ты узнал, что брат он твой?

– А мы той поварихе устроили допрос с пристрастием, – ответил ему Регор, подкладывая под ногу подушку. Потом увидел испуганное лицо Тусселя и улыбнулся, обнажив ряд белых зубов: – Шутка!

Туссель облегченно вздохнул и засеменил по комнате, то и дело поглядывая на Регора.

– А ведь, действительно, похож ты, Регор, на внучка моего, – проворчал Туссель, сделав ударение на его полном имени. Когда дело касалось сокращений, Туссель был только двумя руками за, особенно если дело касалось расходов на питание. Исключение составляли лишь слова в рецептах, да имена, казавшееся ему при сокращении куцыми и невзрачными. Поэтому, методично сокращая рацион питания, буквально стремясь свести его к нулю, он параллельно увеличивал громоздкость названий в своих рецептах, иногда даже указывая где, и когда он ее сорвал.

– Он у нас недавно отличился, самого Унук-Эльхайя победил. Загнал его в болото и дело с концом! Вот так ему тот жеребец достался! – похвастался дед и с гордостью посмотрел на Грелля.

Регор приподнялся на одной руке и, прищурившись, посмотрел на брата.

– Да ты у нас герой, оказывается. А я думал, ты тут орехи в стаканчиках продаешь.

– Чтобы тут орешки продавать, нужно быть не меньшим героем. Знаешь, какая там конкуренция? Бабки на клочки разорвут! Я пошел за Фабиусом, а ты его накорми, как следует, – сказал он Тусселю и выскочил за дверь.

– Ну, и где же вы, милейший, так ногу вывихнули? – поинтересовался Фабиус, осмотрев ногу Регора.

Тот лишь развел руками и настороженно посмотрел на саквояж аптекаря.

– Что ж, будем лечиться отваром 'Топ-топ' и мазью 'Двадцать секунд', – важно сказал аптекарь, доставая из саквояжа пузырьки и склянки. – Сразу предупреждаю: мазь с крайне неприятным запахом, но ничего не поделаешь – зато быстро лечит, – с этими словами он открыл небольшую баночку и стал аккуратно натирать ногу Регора.

– Ну и вонь, это же трупный запах! – Регор заткнул нос и стал хватать ртом воздух.

– И вовсе не трупом воняет, а как будто целая кастрюля еды пропала, – Туссель сморщился и закашлялся.

– А по-моему, пахнет гарью, – сказал Грелль, отгоняя воздух рукой.

Фабиус завязал ногу и обвел всех взглядом.

– Ну вот, запах скоро пройдет вместе с опухолью, но вставать еще рано, нужно отлежаться, – он вздохнул. – А я все время чувствую запах гниющих растений, так на душе мерзко становится, что кажется, не двадцать секунд проходит, а двадцать лет. Ну, вот отвар, держите. Три раза в день, пренепременно с хорошим настроением, – он протянул банку с золотистой жидкостью и поправил очки.

Когда Грелль провожал Фабиуса, их в дверях чуть не сбил Гомза.

– А я к дедушке Тусселю! – радостно известил он Грелля. – Мама послала мяту к чаю купить. Говорит, что у нас не такая пахучая.

– Это потому что она сушит ее неправильно! Надо толстым слоем раскладывать, тогда и цвет, и запах долго держаться будут, – назидательно сказал Туссель, протягивая Гомзе несколько пучков.

Гомза взял мяту и вздрогнул, услышав, как кто-то разговаривает в комнате.

– Это кто? – со страхом спросил он и побледнел.

– Чего испугался? – Туссель рассмеялся и потрепал Гомзе волосы. – Это брат Грелля, заходи, познакомишься.

Но Гомза стоял как соляной столп, чувствуя, что внутри него все сжалось от страха. Он бросил быстрый взгляд на обувь, стоящую в прихожей, на плащ, небрежно брошенный на кресло и, увидев, что они такие же, как у каждого второго ливнаса, облегченно вздохнул и шагнул в комнату, настороженно поглядывая на незнакомца.

Тот пил горячий отвар из чашки, принесенный Тусселем и хрипло смеялся. Гомза сделал еще один шаг и посмотрел ему в лицо – словно прыгнул в ледяную воду. Лицо как лицо – на Грелля очень похож, в глазах смешинки. Посмотрел на Гомзу – подмигнул. Гомза улыбнулся и вздохнул с облегчением. Ему уже всюду Черный Стрелок мерещится, что за напасть такая! Хорошо, что не поторопился Греллю об этом сказать, вот бы он смеяться снова стал над ним!

Гомза попил чаю с румяными плюшками, познакомился с соколом Регора и, прихватив пучки мяты, побежал домой.

*** *** ***

Тюса раскладывала сухие травы в новые бумажные мешочки, которые Фабиус вчера принес из типографии. Они были сложены аккуратными кучками и пахли типографской краской. Сбоку была яркая картинка целебной травы, а под ней – ее название. На этом заказе настояла Тюса, убедив аптекаря идти в ногу со временем.

– Некрасиво! – заявила она в тот вечер, критически разглядывая стеллаж с бумажными пакетами. – Все пакеты одинаковые, как комары на болоте. Нужно, чтобы у покупателей в глазах рябило. Вот у Вурзеля, например, рябит от табличек, у Локусты – от голубей, у Зеленыча – от разноцветных материалов. У Мимозы, правда, не рябит, а щиплет от горящих палочек, но все равно такого больше нет нигде! Нам нужно сделать заказ господину Эйче в типографию, пусть напечатает нам пакеты с картинками. – Кикиморка зажмурила глаза – так ей представлялось легче. – К тому же, сейчас многие стали печатать рекламу. Вот, полюбуйтесь! – она протянула аптекарю пеструю мелованную бумажку.

Тот поправил очки и стал читать вслух.

То, что хочет карлик.

У корней вашего дерева не слышно топота маленьких ножек? Вы не помните, когда последний раз видели высокий цилиндр в ночных сумерках? Вам просто нужно зайти в 'Старую ель' и купить то, что любит карлик!

Порадуйте братьев наших меньших карамельным сиропом и крендельками с мятой, хрустящими перечными хлебцами и вялеными грибами, и хоровод из волшебной дюжины непременно закружится вокруг вашего ствола!

Все в специальной упаковке!

– Ну, Вурзель дает! – Фабиус прищурился и посмотрел в окно на 'Старую ель', словно проверял, толпится ли там очередь.

Тюса поймала его взгляд и, подтянув растянувшуюся юбку, стала важно вышагивать перед прилавком.

– Одна моя знакомая кикимора напечатала рекламу стирки белья. И реклама красивая такая получилась, в стихах. Мол, так постираю, что все будет как новое. И как пошли к ней клиенты со всех сторон, даже те, кто сроду белья не носил, им просто цветные картинки больно понравились. И выстроилась к ней огромная очередь до самых Северных гор. Она теперь не ест, не спит, все стирает… ну, пойдем в типографию? – спросила она напрямик, заметив, что аптекарь о чем-то задумался.

Тот сначала поворчал немного, а потом и сам призадумался – а что, если Тюса права? Вон и Мимоза напечатала рекламу своего 'Теплого сада' и разослала с голубями по всей долине, не боится делать что-то новое. Он еще походил немного, ссутулившись перед стеллажом, а потом накрутил вокруг шеи шарф и пошел в типографию.

И вот сегодня Тюса перекладывала травы, любуясь новой упаковкой.

– Смотри, как красиво у нас теперь будет, – обратилась она к Малинесс де Пузырино, молчаливо наблюдавшей за происходящим. Тюса поставила на полку первую партию и захлопала от радости в ладоши. В аптеку в основном приходили больные ливнасы, с печальными лицами и грустными глазами. А когда они на стеллажах видели тоже все печальное и грустное, то печали и грусти становилось в два раза больше. А теперь-то точно будет все не так, это, как Зеленыч говорит, и пиявке понятно!

Кикиморка весело раскинула руки и закружила по аптеке, иногда налетая в танце на пустые картонные коробки. Вдруг ей захотелось повторить то акробатическое движение, которое делала маленькая циркачка, выступавшая на празднике – дотянуться пальцами ног до затылка. Но то ли ноги у циркачки были длиннее, то ли затылок более выпуклый, но нога кикиморки категорически не хотела повторять подобный трюк. Тюса вдруг ужасно разозлилась на отсутствие у себя подобной гибкости и решила, во что бы то ни стало довести начатое дело до конца. Она развернулась спиной к стене, на которой висели плакаты с травами, подняла правую ногу назад, и, прижав ее коленом к стене, стала изо всех сил тянуть к макушке.

В этот момент колокольчик весело звякнул и на пороге появился Дук. Он даже снял темные очки, чтобы получше рассмотреть произведение акробатического искусства, так неожиданно найденное в аптеке.

Кикиморка смущенно побежала за прилавок, перевернув по дороге коробку с чистотелом.

– Ты занимаешься йогой? – уважительно спросил Дук, поднимая чистотел с пола.

Кикиморка побоялась, что не сможет повторить сложное слово, значение которого она совершенно не поняла, поэтому ответила так же, как отвечала ее бабка на вопросы, ответы которых не знала – нарисовала в воздухе рукой кривую загогулину с умным выражением лица.

Дук понимающе закивал и стал рассматривать плакаты на стенах.

– Я, собственно, пришел, чтобы сказать тебе, что это Адмиральша все рассказала журналисту. Я через свои источники выяснил. Так что ты можешь снова выходить на работу, – он лучезарно ей улыбнулся.

Тюса скрестила руки на груди и покачала головой.

– Ну, уж дудки! У меня и тут работы невпроворот, – ответила она Дуку, кивнув на коробки, разбросанные по полу.

* * *

– А вот и я, смотрите, сколько мильвериса нашел! – Грелль топтался около входной двери своего ясеня, ожидая, что кто-нибудь выйдет ему навстречу.

Но в доме стояла непривычная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Грелль торопливо заскочил в комнату и посмотрел на кровать Регора – она была пуста, покрывало аккуратно застелено. У Грелля внутри прокатился холодок, и все сжалось от напряжения. Он бросил мильверис на кухонный стол и выскочил наружу.

Грелль в растерянности закружил вокруг ясеня, соображая, в какую сторону лучше пойти, как вдруг услышал, что недалеко заржала лошадь. Он побежал в ту сторону и вскоре оказался на широкой поляне, где паслись лошади Регора. Поляна была залита обеденным солнцем, из-под прошлогодней листвы пробивалась нежная светло-зеленая травка. Все вокруг было синим от колокольчиков пролесков, покрывших землю нарядным ковром. И на этом лазурном фоне три гнедые лошади, освещенные солнечными лучами, смотрелись неожиданно и ярко.

Регор сидел в тени большого дерева и слушал, как ссорятся в ветвях две птицы. Он увидел брата и приветственно поднял руку.

– Приветствую тебя, Истребитель Унук-Эльхайев! Наверняка подумал, что я смылся, – усмехнувшись, сказал он.

Грелль сел рядом с Регором и поймал себя на мысли, что он радуется, как ребенок, его присутствию.

– Как нога? – спросил он, чтобы скрыть свое смущение.

Регор выплюнул травинку и, поправив шляпу рукой, внимательно посмотрел на брата.

– Ты ведь не это хотел спросить, – он повернул голову к лошадям и громко свистнул. Лошади громко заржали и повернули к нему голову. Он помахал им рукой и снова посмотрел на Грелля. Тот наблюдал за дятлом, прыгающим по узловатой ветке.

– Хотел спросить, может остаться тебе здесь, у меня, как ты на это смотришь? – он потер подбородок и вопросительно поглядел на Регора.

– Я за эти дни много передумал. Пожив у тебя, словно на свою избушку в лесу по-другому посмотрел. Словно штаны, из которых вырос. Но и у тебя вряд ли приживусь, у вас тут свой уклад привычный, а я сам привык хозяином быть. Я, пожалуй, в долину поеду, к холмовикам. Я в зеркале Старой Интригантки видел, что в других лесах давно уже в ходу огнестрельное оружие. Да ты не бойся, я там никого убивать не буду, – он хрипло рассмеялся, увидев испуганное лицо Грелля. – Я там тир открою, это заведение такое, где холостыми по мишеням стреляют. И еще есть с детства придурь у меня такая – хочу запустить бумажного змея. Сколько раз пацаненком пробовал – ничего не вышло – запутывался в деревьях, словно умирал, повиснув на ветках. А у них там простор такой, наверняка получится. До тебя тоже ближе будет, чем сейчас, так что видеться будем часто, – он похлопал Грелля по плечу.

Тот вздохнул и надвинул шляпу на глаза.

– Я в последнее время сам не свой. Как будто в воздухе вокруг меня зреет что-то, давит на меня, – пожаловался он брату и облокотился на ствол.

– Это жизнь с тобой в охотничьи игры играет, – Регор сорвал травинку и стал ее жевать.

– Это как? – удивился Грелль.

– Ну, видел, как сокол охотится? Он голубя видит за восемь тысяч шагов, а когда приметил его, у того шансов выжить – никаких. Голубь тогда примерно то же самое чувствует, просто правила там пожестче. И выжить он может, только поднявшись выше сокола, тогда тот просто теряет его из виду. Вот жизнь сейчас и стала для тебя соколом, – Регор встал и пошел к лошадям.

Грелль посмотрел на брата и понял, как сильно он его любит.

*** *** ***

Зеленыч пил ароматный чай с баранками. Дульсинея прыгала по столу и громко квакала, было похоже на то, что она смеется.

Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге возникла Адмиральша в огромной шляпе из-под которой торчали локоны, напоминавшие внутренности вспоротого тюфяка. На шляпе гордо вздымался деревянный корабль в окружении бирюзовых волн-кружев. Его мачта запуталась в сухих водорослях, висевших вместо занавески; Адмиральша, взмахнув короткими ручками, оторвала водоросль и, поправив шляпу, широко улыбнулась. Она сделала несколько широких шагов по направлению к столу, прижав крохотную сумочку двумя руками к груди. Оторванная водоросль развевалась вокруг ее корпуса, словно финишная ленточка на груди у бегуна. В сегодняшнем наряде она была похожа на огромный чайник.

– Хочу сделать заказ малютке своему. Сделай-ка ты ему сапоги, от которых он станет умным, богатым, веселым, красивым… так, что я еще забыла… – она сморщила лоб, а глаза подкатила так, словно пыталась разглядеть пассажиров на корабле своей шляпы. Зеленыч встал из-за стола и стал прохаживаться по мастерской, поглаживая бороду.

– Сожалею, но у меня нет таких материалов, – сказал он и смахнул рукавом пыль с лысины Болтуция.

– Не может такого быть, я знаю, что у тебя есть все, что угодно! – прокаркала Адмиральша и ее рыбьи глаза заметались по полкам стеллажа. Она сделала широкий шаг по направлению к нему и с огорчением поняла, что ограничила себе обзор до одной полки, так как вверх не могла поднять голову из-за громоздкой шляпы, а наклониться вниз ей не давал корсет, стиснувший ее в своих объятиях мертвой хваткой. Адмиральша так же широко шагнула назад и впилась глазами в полочку повыше.

– А вот это что там у тебя в уголочке? – махнула она рукой, показав на серый мех, лежащий под стопкой других так, словно его припрятали.

– Это очень интересный материал. Если из него сшить сапожки, у того, кто их наденет, будет невероятный нюх, он будет бегать, обгоняя ветер, появится волчий аппетит… – Зеленыч стал загибать пальцы на своей огромной ладони.

– Это то, что мне надо! – перебила его Адмиральша и стала возбужденно прохаживаться по мастерской. – Мой сын неповоротлив и ничего не ест. А какие побочные эффекты?

– Они проявляются в ночное время… – начал было водяной, но посетительница остановила его жестом.

– Если в ночное время, значит, никто не увидит, – она хлопнула себя по лбу, убив комара, и стала ходить по мастерской, размахивая ручками.

В нее словно был вбит невидимый кол, который разрешал ей вращаться только вокруг своей оси.

– Да-да-да! Именно то, что надо! Не зря ты его припрятал! – она погрозила ему пальцем и раскатисто рассмеялась. У нее был такой вид, словно она собиралась раздавать милостыню. – Сейчас приведу к тебе сынулю, для снятия мерки, – она взмахнула крошечной сумочкой и пошла к двери.

У зеркала она резко остановилась и в изумлении уставилась на отражение. В зеркале, вяло шевеля плавниками, плавала огромная сонная рыба.

– Какая уродина! – Адмиральша несколько раз посмотрела себе через плечо, потом сделала попытку заглянуть за раму. – Не пойму, как это у тебя получается?

– Оно само! – развел руками водяной.

Адмиральша поправила накренившийся на шляпке корабль и вздернула подбородок.

– В нашей антикварной лавке тоже полно всяких чудес. Я ее назвала своим именем. Но так как имя длинное, на табличке только его хвост – 'Четвертая'. Это так необычно! – Адмиральша прижала сумочку к груди и нырнула в занавеску.

Дульсинея громко заквакала.

– Даже не говори мне ничего, – обратился к ней Зеленыч. – Ну, не сказал, что ночью оборотнем станет, так она ж сама рта раскрыть не дала. Научится, может быть, собеседника слушать!

*** *** ***

Фабиус закупорил последнюю банку с пилюлями и разогнул затекшую спину. Только сейчас он заметил, что в комнате он был не один. Тюса сидела в кресле и так натужно морщила лоб, что могло показаться, будто ей кусали пятки с десяток русалок из Гиблых болот.

– Милое дитя, что омрачает твое юное чело? – Аптекарь взволнованно подошел к кикиморке и увидел в ее руках измятую тетрадку.

– Вот, решила сочинять стихи. Вчера была в гостях у Эйче, Шима мне рассказала, что в типографии вышла книжка стихов. А ее папа выдал поэтессе приличный гонорар, а в субботу будет авторский вечер. Она будет со сцены читать свои стихи в красивой шапочке с листьями тутовника, которую выдают в издательстве авторам, они ее называют Колпак Харизмы. Я у Шимы спросила, как это – стихи сочинять, она говорит, дело плевое, главное, рифму соблюдать – дуб – зуб, например. Я и подумала, почему бы не попробовать, я тоже хочу гонорары в тележках возить, – добавила она обиженным голосом и уткнулась носом в тетрадку.

Фабиус улыбнулся, но тут же напустил на себя серьезный вид и задумчиво поскреб подбородок.

– Как я понял, вас, юная сильфида, привлекли седые вершины Парнаса, – стекла его очков сверкнули, поймав солнечные лучи.

Тюса уже было открыла рот, чтобы выяснить про непонятные слова, но передумала. Речь Фабиуса все время изобиловала странными словечками, недоступными ее пониманию, но теперь, когда Тюсу поманила творческая жизнь, такая интересная и насыщенная, не годится переспрашивать, как раньше, а то не видать шапочки как собственных ушей.

'Должно быть, это курорт для поэтов! – пронеслось в ее голове, и она удовлетворенно щелкнула языком, обрадовавшись, что, оказывается, привилегий намного больше, чем она думала.

– Ну да, а кого же он не привлекет. Там говорят, есть гидромассажные ванны и прочие процедуры. Ветрено, правда, но ничего, главное, шапку поплотнее надеть, с длинными ушами. И процедуры пропускать нельзя. Один знакомый поэт-кикимор, не пришел вовремя на прогревание, так его сразу же с этих седых вершин спустили вверх тормашками… и еще Колпак Харизмы отобрали… – фантазия Тюсы стала набирать стремительные обороты и вскоре понеслась по широкой дороге ее воображения, напрочь забыв про тормозную систему. Остановилась она лишь тогда, когда увидела, что Фабиус корчится от смеха, вытирая слезы рукавом пиджака.

– Ей-богу, не знал, что там такие строгости. Теперь я понимаю, почему поэтов немного, не каждый такое способен выдержать, – с трудом проговорил он, задыхаясь от смеха.

– Оно и понятно, что не каждый. Шутка ли – пройти такие испытания. Он, этот Парнас, поэтому и седой – такого насмотрелся, не дай бог никому, – Тюса заерзала в кресле и мечтательно посмотрела в окно, свято веря в каждое свое слово. Была у нее такая вот особенность.

– И как творческие успехи? – спросил Фабиус, протирая очки салфеткой.

Кикиморка протянула аптекарю мятую тетрадку и, поджав под себя ноги, села в кресле поудобнее.

На склоне Северной горы

Растут брильянты как грибы.

Один кикимор заблудился,

Увидев это, удивился.

Он до сих пор стоит на склоне,

От счастья вверх подняв ладони…

– Ну, что же, для начала неплохо, так трогательно – найти такое богатство, радостные строки. Правда, рифма 'горы-грибы' не самая лучшая, но для первых стихов сгодится, – аптекарь почесал затылок и посмотрел на кикиморку поверх очков.

– Ну, строки, положим, совсем не радостные, – возразила Тюса. – Шел себе кикимор, никого не трогал, и вдруг бриллианты нашел. И что же ему теперь, спрашивается, делать? Карманов у него нет, бабушка такие брюки сшила, чтобы конфеты из буфета не таскал, лукошко тоже не захватил. Пока домой побежит, может, кто все соберет, стало быть, охранять надо. Вот он там и стоит до сих пор, бедолага, не ест, не спит, сторожит. Это трагедия! Я вот в лес с пустыми руками никогда не хожу, холщовый мешок всегда с собой беру, мало ли что. А то так и будешь стоять, выпучив глаза, – Тюса вальяжно развалилась в кресле, всем своим видом показывая недюжинные познания в этой области.

– Я вот что тебе скажу, очаровательное дитя, тебе нужно фантастические рассказы писать. У тебя определенно талант, – Фабиус положил на стол тетрадку и ласково ей улыбнулся.

Тюса засветилась от счастья и подняла вверх обе руки.

– Быть мне под колпаком!

*** *** ****

Глава 11. Пылающие строки

Астор постучал в огромную дверь, обитую темной кожей, и, взяв с пола большую картонную коробку, зашел в кабинет. Протт сидел за столом и просматривал бумаги, разбросанные широким веером. По всему кабинету стояли огромные коробки, чуть ли не до самого потолка. В нос ударил стойкий запах роз, хотя нигде цветов Астор не заметил.

'Наверное, какое-нибудь новое изобретение – ароматизатор для офиса', – подумал Астор, оглядываясь по сторонам.

– Был удивлен, когда секретарь назвал ваше имя, Астор, – Протт встал и вышел ему навстречу.

Он был одет в белую рубашку с вельветовой жилеткой песочного цвета и классические черные брюки. Солнечные лучи залили кабинет ярким пронзительным светом, окрасив каждый его предмет золотисто-оранжевым. Лило вытянулся рядом с камином, положив голову на передние лапы. В ослепительных солнечных лучах его шерсть была похожа на розовый бархат.

– Вот, принес вам в подарок две тыквы, – Астор смущенно поставил коробку на стол и достал из нее яркие плоды.

Протт внимательно вгляделся в крупные тыквы.

– Если учесть, что сейчас начало весны, они неплохо сохранились! Такое ощущение, что только что с грядки. Какие-то особые условия хранения?

У Астора чуть не сорвалось с языка, что они на самом деле только что с грядки, но, представив, сколько при этом придется всего объяснять, он решил отказаться от этой идеи.

– Главное – не переборщить с влагой, – загадочно ответил он, покачиваясь на каблуках.

Они сели за стол, и Астор вкратце рассказал о своих приключениях. Прямо напротив стола, за спиной у Протта, висела большая картина без рамы, которую в свой первый визит Астор не заметил – а может, ее просто не было. На ней были изображены семь золотистых горных вершин на фоне лазурного неба. Полотно было большое, почти на всю стену, и взгляд Астора падал на него снова и снова.

– Неизвестный художник. Полотно найдено в подвале старого холма, – сказал Протт, поймав взгляд Астора. – Знатоки говорят, что так выглядит гряда наших гор с другой стороны.

– Красиво. Я часто думаю, что там за Северными горами, кто там живет? Может быть, другой вид ливнасов, или кто-нибудь, кого мы и представить не можем…

– Поговаривают, что там сплошные болота и сырость такая, что живут одни лишь комары. А как на самом деле – не знает никто, – сказал Протт и сложил бумаги в ровную стопку.

– Читал я в одной книге, что познать суть чего-либо можно, лишь изучив это с двух сторон, – задумчиво сказал Астор, разглядывая картину. – Взять хотя бы восточный обрыв, который вы называете западным: для нас он всегда был символом развлечений, а для вас – границей территории, за которой начинается черт те что.

– Кстати, насчет обрыва. После нападения разбойников, он представляет собой жалкое зрелище! У меня возникла мысль сделать там ступени, хотел по этому поводу поговорить с вашим сходом, – Протт прошелся по кабинету, засунув руки в карманы.

– Ступени? Очень интересно! Значит, холмовики смогут гулять по лесу? – Астор удивленно поднял брови, пытаясь представить эту картину.

– Смогут, если захотят, – Протт улыбнулся краешком рта и потрепал собаку.

Астор вдруг очень обрадовался.

– Я сегодня же поговорю с Фланом об этом!

– Все материальные затраты я беру на себя, а взамен мне бы хотелось, чтобы на вашем празднике я мог размещать свои торговые палатки. – Я как раз закончил ремонт пострадавших теплиц, – продолжал Протт. – После того, как мимо прошли тролли, у двух из четырех вылетели стекла. Один тролль наступил прямо в теплицу, на грядку с клубникой. Вы можете сами посмотреть, что получилось в результате, – они вышли из кабинета и направились к теплицам.

– Понимаете, поначалу просто руки опустились, стекла выбиты, в самом центре теплицы – след огромной ступни, словом убытки колоссальные. Решили, что это место нужно летом как следует перекопать и посадить туда клубничную рассаду. Совершенно неожиданно в гигантском следе появились ростки роз, – Протт открыл дверь теплицы и подвел Астора к огромному следу тролля, который уходил вглубь земли на три ладони.

В этом следе зеленели нежные розовые кусты с ароматными цветами.

– Вот, полюбуйтесь, – Протт подошел к кусту и сорвал бутон. На его месте тут же стал формироваться и через несколько минут раскрылся точно такой же бутон ароматной розы.

– Это настоящее чудо! Когда-то я читал легенду о неувядающих розах, но не мог предположить, что это возможно на самом деле! – воскликнул Астор, не веря собственным глазам.

– Сорванные бутоны тоже не вянут, – сказал Протт и вручил розовый бутон Астору. – Работники теплицы уже заполнили розовыми бутонами всю свободную тару. Я пока еще не знаю, куда можно применить неожиданный исходный продукт. Мои сотрудники предложили мне сделать гирлянду для праздников – первая уже готова, ее можно будет посмотреть на празднике Большого Дерева.

– Так вот откуда запах в кабинете! Святой Хидерик, неувядающие розы, как это прекрасно! – Астор вышел из теплицы и вдохнул запах сорванного бутона. На западе, над верхушками деревьев, алело заходящее солнце. – Какой красивый закат. Несмотря на то, что он символизирует завершение цикла, ощущение, что все только начинается.

– А вы сильно изменились, Астор. По-прежнему предпочитаете эль холмобрагу? – Протт закрыл дверь теплицы, и они пошли по мощеной дорожке в сторону офиса. Вокруг стояли небольшие скамейки, росли стриженые кустики и благоухали маргаритки.

– Я в своем заточении изобрел кое-что: ситро из лепестков роз. А если в моем рецепте использовать ваши неувядающие розы…

– Весьма любопытно. Если напиток выйдет действительно стоящим, почему бы не начать его массовое изготовление? Я вам обещаю неплохой процент с продаж, – Протт остановился и внимательно посмотрел на Астора.

– Сначала дегустация, – ответил Астор и снова вдохнул аромат бутона, зажатого в кулаке.

– Что ж, договорились, – Протт кивнул ему, и они пожали друг другу руки.

*** *** ***

Когда Астор вышел от Протта, солнце почти полностью закатилось за горизонт. По сиреневому небу разметались золотые лучи, словно выстрелили прощальным салютом. У Астора было превосходнейшее настроение, в душе у него пели птицы и гремели фанфары одновременно. Подойдя к восточному обрыву, он остановился и посмотрел на раскуроченный троллями склон. Он представил себе лестницу, которая скоро, быть может, появится здесь, и фанфары грянули еще громче.

'Подумать только, если бы не эта заварушка, то никто про лестницу и не подумал бы', – промелькнуло у него в голове.

Он подошел к большой поляне, когда сгустились сумерки. На поляне горел высокий костер, а вокруг него сидели члены схода. Астор сел на теплый камень у самой тропинки и стал поджидать Флана, который в этот момент выступал перед сходом, бурно жестикулируя.

– Ну, наконец-то, – произнес Астор, когда сход закончился и Флан горячо тряс ему руку.

– Астор, дружище, я сегодня одержал победу на сходе! Мне удалось выбить из этих старых скряг разрешение на покупку противопожарной системы в нашу типографию! Я добивался этого два года! Ты не поверишь, эти старейшины так трясутся над каждым кейдом общественных фондов, словно он последний! – возбужденно произнес Флан, направившись с Астором в сторону дома.

– Даже и не знаю, как после такого вступления к тебе обращаться, – замялся Астор и почесал затылок. – Понимаешь, Протт хочет лестницу строить, вот попросил узнать, как к этому сход отнесется.

– А сколько нужно будет денег? – насторожился Флан.

– Материальные затраты он берет на себя, его интересовало, не будут ли древесники против такого новшества. И еще он хочет размещать на наших праздниках свои палатки, – взволнованно сказал Астор, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки.

– Ну, если так, то кто же будет против. Заметь, холмовики сами, по доброй воле, хотят к нам в лес, это же прекрасно! – Флан провел рукой по волосам, и было видно невооруженным взглядом, что счастье переполняет его через край, и он готов осчастливить в данную минуту хоть холмовиков, хоть горных троллей.