Текст книги "Тыквенное семечко"

Автор книги: Инесса Шипилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Протт подошел к маленькому инкрустированному буфету и достал небольшую хрустальную бутылку с прозрачной жидкостью.

– Не откажете выпить за нашу встречу? Отличный холмобраг, семьдесят один год выдержки.

Астор отрицательно замахал головой.

– Такие крепкие напитки я не пью, только эль.

Протт молча поставил бутылку с холмобрагом в буфет и вытащил другую, побольше, из темного, почти черного стекла.

– Эль так эль, – сказал он, ставя на стол небольшие бокалы.

Астор рассеянно посмотрел на темный сосуд на столе.

– Это что, эль древесников? – недоверчиво спросил он.

– И неплохой, скажу я вам. Такой эль на своих праздниках вы не купите, ему больше двухсот лет. – Протт плеснул бордовую жидкость в бокалы, взял свой бокал в руки и потянул носом: – Вы только понюхайте, какой аромат!

Астор шумно потянул носом над бокалом. Безусловно, первоклассный эль. Где, интересно, он его достал?

– Я пригласил вас, Астор, чтобы сообщить, что я могу расторгнуть эту сделку… – Протт не спускал с него глаз.

Астор чуть не поперхнулся элем.

– Давайте сделаем вот что, – продолжил Протт, поставив бокал на стол. – Вы поговорите со своим другом Фланом Эйче, чтобы он организовал вырубку леса на окраине. Этот сруб я у вас буду покупать, а ваша родовая осина будет расти дальше.

– Вряд ли Флан пойдет на это, – с сомнением ответил Астор.

– А вы ему объясните суть дела. Что плохого в вырубке? – недоуменно поднял брови Протт. – Там столько деревьев, что лесу это пойдет только на пользу. Если я не ошибаюсь, Эйче не только важная персона на вашем сходе, но еще и руководитель небольшой общественной типографии? А в этой типографии оборудование такое ветхое, что не сегодня, так завтра рассыплется. На вырученные деньги от сруба вы бы могли его обновить. Подумайте! Время еще есть, я буду ждать три дня.

Он поднялся с кресла. Астор тоже встал и направился к двери. Протт позвонил в колокольчик, и в дверях появился служащий с большой коробкой в руках.

– Это клубника для вашего сына, – служащий протянул Астору коробок.

Астор замотал головой, но Протт жестом остановил его.

– Неважно, что вы решите, пусть ребенок порадуется.

Астор взял коробку и, переполненный противоречивыми чувствами, шагнул в коридор, подумав, что отец Протта, должно быть, был заклинателем змей. Немного помешкав, он повернул к нему голову.

– Хотел у вас спросить. Почему Лило? – Он кивнул в сторону серого дога.

Протт с гордостью посмотрел на своего пса.

– А разве вы не заметили, какой у него редкий лиловый оттенок шерсти?

*** *** *** ***

– А рукоятка из отшлифованной кости! И когда его в руки берешь, словно выше ростом становишься! – взахлеб продолжал Гомза свой рассказ о мече Зака.

Они сидели с Тюсой и Шимой в харчевне 'Старая ель', в уголке просторной кухни и уплетали новое изобретение Вурзеля – десерт А'Пломб. Когда ребята спросили у Вурзеля, почему такое странное название, тот ответил, что назвал в честь своего кота Пломбира, только слегка сократил, чтоб удобней было. А буква 'А' спереди – это на иностранный манер, блюдо то фирменное. Пломбир страсть как этот десерт любит, ну как было не назвать?

Надо сказать, Пломбир что попало не ел, так как был невероятно избалован, поэтому, заскочив в харчевню, вся троица кинулась заказывать новшество.

А'Пломб действительно оказался очень вкусным – многослойное желе с взбитыми сливками, украшенное сверху маленькими шоколадными елочками.

– Он такой острый, что может проткнуть кого угодно! – Гомза ковырнул ложкой желе.

– Ты так говоришь, как будто в первый раз меч увидел. Разве у твоего отца нет точно такого же? – спросила Тюса, отправляя в рот шоколадную елочку.

Рука Гомзы застыла на пол пути. Желе в ложечке предательски задрожало.

– Конечно, есть. Только папа его все время где-то прячет. Я его один раз только мельком видел. Папа говорит, оружие без надобности на виду быть не должно, – он отвернулся к окну, чтоб девчонки не заметили, как он взволнован, ведь затронута была его больная тема.

– Раз говорит, значит, так и есть, – поучительно протянула кикиморка, уплетая десерт.

– А как же тренировки?! А боевая техника? А что, если завтра он срочно понадобится, а он провалялся где-то в чулане и в нужный момент просто ничего не получится! – Гомза покраснел как вареный рак и сжал под столом руки в кулаки.

– По мне, так лучше бы Зак свой меч куда-нибудь припрятал. Как получил эту штуковину, его словно подменили, – сказала Шима с набитым ртом.

– Да что вы, девчонки, понимаете, – Гомза щипнул себя за руку, боясь, что вдруг расплачется.

Тюса положила ложку и внимательно посмотрела на Гомзу.

– Значит, по-твоему, только те делом занимаются, кто шашкой машет? – язвительно спросила она.

– Ну, мужчина, он же воин! Это самое главное! Он же свой меч не прячет, – продолжил Гомза, ткнув пальцем в табличку с рыцарем, над которым кружили буквы: 'Если ты не будешь есть, на коня не сможешь влезть'.

– Может, этот дядька на праздник едет, и меч у него картонный! – захохотала Тюса, и Шима тут же подхватила ее смех, выплевывая кусочки желе.

– Я посмотрю, у вас тут весело! – к ним подошел Вурзель, улыбаясь от уха до уха.

– Ничего смешного! – запальчиво прокричал Гомза, разбудив спящего на окне Пломбира.

– Вот тут Гомза утверждает, что все мужики должны с мечами тренировки с утра до ночи устраивать, – пояснила кикиморка Вурзелю.

– Вот те раз. Да если бы я со своими поварами тренировками занимался, кто б тогда вас кормил? – Вурзель только развел руками. – Я тут вас хотел попросить об одном деле. Нам заказ обеда большой сделали, боюсь, Сапожок не донесет.

– А нести далеко?

– Грецкий орех номер два, у излучины реки.

– Это там, где 'Гнилой Орех' живет? – глаза у Шимы округлились.

– Ну да, они и заказали.

– И ты еще спрашиваешь? Что нести надо? – Шима подскочила как ужаленная.

Через полчаса они уже стояли перед массивной дверью с медной цифрой 'два', держа в руках кастрюльки с едой.

– Этого просто не может быть, это просто сон, – бубнила Шима с идиотской улыбкой на губах.

Руки были свободными только у Сапожка, которому кастрюльки не досталось. Он громко шмыгнул носом и дернул за колокольчик.

За дверью послышались тяжелые шаги, и вскоре она распахнулась. На пороге, хмурясь от яркого солнца, стоял Фун. На нем была красная майка с надписью: 'Деревянный рок – навсегда! и помятые клетчатые спортивные трусы.

Шима издала звук, похожий на громкий зевок с примесью кашля.

– Служба доставки, – отчеканила Тюса, переминаясь с ноги на ногу. – Куда поставить? А то горячо держать.

Она до праздника ничего о 'Гнилом Орехе' не слышала, поэтому, как звезд их не воспринимала.

– Ого, сколько вас! Несите на кухню, прямо и направо, – Фун подвинулся в сторону, пропуская ребят в просторную прихожую.

Когда ребята, толкаясь, попали в огромный круглый зал, они окаменели.

Зал встретил их огромными витражными стеклами и металлической лестницей, похожей на штопор. Лестница, сверкая никелированными поверхностями, изящно взмывала вверх, теряясь где-то высоко в балкончиках и сводах. С потолка на длинной цепи спускалась претенциозная люстра, похожая на гроздь винограда. Зал был пустой – мебель, видимо, еще не купили, – только сбоку от лестницы стояли тикающие старинные часы и высокая тумба, на которой сверкала в разноцветных витражных бликах Золотая Шишка – Гран-при. Гомза тихонечко присвистнул, а Сапожок еще сильнее натянул свой колпак на глаза.

Кухня была обставлена модной мебелью, а на стене висел натюрморт без рамы с желтыми грушами на ярко-синем фоне. Правда, повсюду стояла грязная посуда, и валялись скомканные салфетки. На небольшом круглом столике лежал раскрытый журнал с поставленной сверху кофейной чашкой. В чашке почему-то лежали маникюрные ножницы.

– Ставьте сюда, – распорядился Фун, показав на высокий стол у стены.

Фун напомнил кикиморке ужасных оборванцев с болота, которые жили рядом в хилых кустах, шатались небритыми по окрестностям, одетые во что придется, и превратили их в место, тщательно избегаемое приличными господами.

– А у вас что, горничной нет? – удивленно спросила Тюса, поглядывая на увядшие розы в фарфоровой вазе. Потом она перевела взгляд на лепной потолок на кухне и стала вертеть в руках пуговицу от кофты, которая висела на одной ниточке. Потолок ее настолько впечатлил, что она не заметила, как оторвала пуговицу; потом, вспомнив, что в юбке нет карманов, зажала ее в кулаке.

– Только переехали, не нашли еще, – Фун почесал лысину, мрачно посмотрев на кучку мусора в углу кухни. – Может, ты и возьмешься за это дело? – неожиданно развернулся он к Тюсе.

– Я? Вообще-то я в аптеке работаю…

– Будешь приходить три раза в неделю, пять фелдов в день. Можешь начинать прямо сейчас, – подытожил он, открывая крышки кастрюль.

Предложение было очень заманчивым, так как у Фабиуса кикиморка получала намного меньше. Прикинув, что она вполне может забегать сюда после своей основной работы, Тюса кивнула и тут же получила веник. Она все еще сжимала пуговицу, которая мешала приступить ей к своим новым обязанностям, и размышляла, куда ее деть.

Фун шаркая ногами, пошел провожать ребят. По лицу Шимы было видно, что она готова отдать все что угодно, лишь бы оказаться на месте кикиморки. Тюса глубоко вздохнула и огляделась вокруг себя, размышляя, с чего начать.

И тут она увидела на кухонном столе рядом с желтой шторой большую стеклянную банку, доверху наполненную разноцветными драже. Это была воплощенная мечта Тюсы. Сколько раз в грезах перед сном она представляла свою будущую кухню! Кикиморка никогда не жаловалась на недостаток воображения, но кухню своей мечты она видела только с банкой разноцветных конфет, просто все остальное – стены, мебель, занавески и чайные сервизы – не имело никакого значения. И вот ее вожделенная банка с конфетами стоит в чужом грецком орехе с медной табличкой 'два'. Внезапно Тюса почувствовала себя обворованной и яростно сжала в руке пуговицу, а потом взяла со стола поднос, на котором высилась горка шелухи от семечек, и в этот момент увидела в дверном проеме рыжеволосую девушку.

– Ты кто? – резко спросила девушка, испепеляя кикиморку взглядом.

Конечно, это была та самая Ле Щина, что лихо отплясывала на праздничной сцене. Только сейчас она была не накрашена и с закрученными бигуди в волосах. На ней был коротенький шелковый халат, по которому раскинулась буйная экзотическая зелень, а из-под него торчали ярко-розовые панталоны.

– Это наша новая горничная. – Фун зашел на кухню, потирая руки.

– Если что-нибудь стащишь – из-под земли достану! – прошипела Ле Щина, поглядывая на Тюсин зажатый кулак.

Кикиморка густо покраснела и чуть не выронила поднос.

– Смотри, нам еду принесли, давай жрать, – Фун открыл крышку и сунул кастрюлю под нос Ле Щине.

Ле Щина в этот момент прогоняла в голове текст новой песни и эти земные разговоры о еде и горничных прозвучали для нее неприятным диссонансом.

– Надо закончить репетицию, – отрезала она и, застучав каблуками, пошла наверх, оставляя после себя горьковатый запах духов.

– Так остынет! – проревел ей вслед брат.

– Подогреем! – раздался категоричный ответ сверху.

Фун раздраженно пожал плечами и с грохотом поставил кастрюлю на стол. Он вытащил из кастрюли котлету и запихнул целиком в рот. Тюса в этот момент изловчилась и бросила пуговицу в банку с драже.

– Пойдем, покажу тебе второй этаж, – промычал он и махнул рукой кикиморке.

Они поднялись наверх под мелодичный бой часов, эхо которого зазвучало по всему дому.

На втором этаже кикиморка с удивлением увидела бельевые веревки, которые тянулись, петляя, через весь этаж. На одной из веревок висела закрепленная прищепкой картинка с изображением лысой головы Фуна с перекрещивающимися косточками снизу. Другая веревка отсекала конец коридора, петляя зигзагами с потолка до пола. На зигзагах, в самом центре, висела пятнистая юбка с оборкой, пришпиленная по кругу, и была очень похожа на паука в огромной паутине. Веревками музыканты разбили территорию на личные зоны, а пятнистую юбку Ле Щина повесила, чтобы на лак, нанесенный на дверь ее комнаты, не попало солнце. Границы территорий нарушались чуть ли не ежечасно, но зато их можно было лицезреть и даже потрогать.

'Надо же, в каком месте они белье сушат', – с изумлением подумала кикиморка.

– Веревку не трогай, а с остальным, думаю, сама справишься, – Фун поспешно шмыгнул в открытую дверь, из которой доносились звуки гитары.

Тюса подошла к полированным перилам и с удвоенной энергией стала их натирать. Переполненная впечатлениями, она не могла понять, нравится ей здесь или нет. Лишь одно она решила точно – полы по-кикиморски здесь лучше не мыть.

И вдруг из комнаты зазвучала музыка, две гитары слились в нежную и ритмичную мелодию. Потом зазвучал голос Ле Щины, сильный и чистый. Тюса замерла с тряпкой в руке, чувствуя, как по спине побежали мурашки.

В перламутровом тумане,

На оранжевой поляне,

Вырос дуб, вблизи от рая,

Песню ветра напевая…

Кикиморка на цыпочках подошла к двери и осторожно туда заглянула. Волна музыки ударила ей в лицо мелодичными аккордами. На низкой кушетке с гитарой в руках сидел Дук. Он так быстро перебирал пальцами на гитаре, что Тюса даже рот раскрыла. Ле Щина продолжала петь песню и от вибраций ее голоса звенели подвески на хрустальной люстре. И тут ей стал подпевать Дук. Голос у него был нежный и бархатный. Он пел немножко в нос, а местами проглатывал целые окончания слов, что делало его манеру исполнения весьма оригинальной.

Днем он с тучами играет,

Звезды по ночам счита-а-ает…

У них получалось так здорово, что у Тюсы все в груди загорелось от радости и счастья.

Ночь вспороло, как мечами,

Солнышко зелеными луча-а-ами…

Фун лишь подпевал местами: 'М-м-м'. Его низкий голос, словно контур, удачно дополнял музыкальное буйство красок. Тюса вспомнила, как они вчера с Шимой ходили в типографию к ее отцу. Разглядывая печатную машину, Тюса с удивлением узнала, что цветные картинки в журнале получаются всего лишь из трех красок – пурпурной, желтой и синей. Фун, Дук и Ле Щина определенно были этими красками в музыке.

Примерно через час Тюса вышла из ореха и побежала по тропинке в сторону центральной тропы. Сбоку она услышала хруст веток, из-за куста выскочила Шима, прижимая к груди скрипку в футляре.

– Ну как? Рассказывай! Как живет лесная звезда? – прыгала Шима перед носом кикиморки.

– Тоже мне, звезда. Да у нас в болотах таких сотни, по три на каждую кочку, – проворчала Тюса, вспомнив бесцветное лицо Ле Щины. – Поет, правда неплохо, ну и что из того?

Шиму такой ответ не устроил, и она засеменила следом, надеясь выпытать у Тюсы о музыкантах все. Когда она поняла, что дело это бесполезное, задумчиво закатила глаза.

– Хочешь, я тебя с Иветти из ивы познакомлю? Она меня учит играть на скрипке! У ее дочки Ульмы полно всяких сказок, все полки завалены, – она лукаво прищурилась, так как это был важный стратегический ход.

При слове 'сказки' Тюса резко остановилась.

– А сказки других королевств есть? – спросила она, вспомнив жутковатый местный фольклор.

– А то! Иветти ведь иностранка, наверняка знает кучу тамошних историй, – Шима, довольная произведенным эффектом, размахивала скрипкой из стороны в сторону.

У Иветти был очень уютный дом. Ее старая ива была на берегу озера, недалеко от мастерской Зеленыча. С Ульмой они подружились сразу, когда та узнала, что кикиморка тоже не любит жареную морковку.

– А вы откуда приехали? – спросила Тюса хозяйку.

Та отвела глаза в сторону и вздохнула.

– Я хочу забыть то место. Ты будешь желе из смородины?

– Еще спрашиваете! – Тюса засучила рукава.

Иветти поставила на стол низкие вазочки с лакомством.

– Вкусно! – Шима быстро ела, стараясь обогнать Тюсу.

– Из апельсинов получается вкуснее, – сказала Иветти, поправив накрахмаленные салфетки.

– Я их только на картинке видела, – Шима выскребла все ложкой и победоносно посмотрела на кикиморку.

Но та поражения не заметила. Она размышляла о том, что видимо там, откуда приехала Иветти, полным-полно апельсинов.

Потом начался урок музыки. Шима скрипела как несмазанная телега, видно недавно стала учиться. А кикиморка от нечего делать пялилась по сторонам. Вещей в иве было немного, не то что в дубе Оэксов. На каминной полке сидела одинокая фарфоровая обезьянка с прижатыми к глазам лапками.

В аптеке посетителей не было, Фабиус сидел за прилавком, читая толстую книгу. Тюса взбежала вверх по лестнице и, заскочив в свою комнату, рухнула на кровать. Она с неприязнью посмотрела на толстую ливнасиху на портрете и развернулась к тумбочке. Взяла в руки фарфоровую русалочку и прижала ее к своей груди.

– Пойдем, я познакомлю тебя с Малинесс, а то ты сидишь тут целыми днями одна-одинешенька…

*** *** ***

Астор рассеянно смотрел на банку с жуками. Один из них беспомощно перебирал лапками в воздухе, пытаясь перевернуться со спины.

– Астор, ты меня совсем не слушаешь, – услышал он возмущенный голос Грелля.

– Прости, Грелль, задумался немного… – Астор перевел взгляд на своего друга, меряющего шагами его кабинет.

Грелль остановился и серьезно посмотрел на Астора.

– Вспоминаешь свой вчерашний визит к Ниссу?

Астор неопределенно повел в воздухе рукой.

– А, да что там Нисс… сидя вчера у него, невольно вспомнил детскую игру – найди десять отличий. Вместо осины – холм, металлическую посуду заменила глиняная, да, еще под столом вместо эля стоял холмобраг… – Астор потер руками виски. – Ах, Грелль, если бы только Нисс… наш эксперимент не продвинулся ни на шаг, мои астрологические расчеты зашли в тупик, сквозняк в гостиной уничтожил любимую вазу Фло, и она со мной второй день не разговаривает, упрекая, что нужно было давно починить раму, – стал он загибать пальцы. – К тому же почти неделю над лесом свинцовые тучи, в телескоп не посмотришь, а дорогу во дворец размыло дождем, и я не могу попасть к кентаврам. Хорошо, что хоть с осиной все уладилось. У Флана так загорелись глаза, когда он услышал про новое оборудование. Как же этот Протт все рассчитал! – Астор устало посмотрел в окно.

– Ты долго ходил под впечатлением от встречи с ним… – Грелль взял книгу с рецептами со стола и стал ее перелистывать.

– Знаешь, в его присутствии я почувствовал себя изжеванной промокашкой! – глухо сказал Астор, взяв банку с жуками в руки.

– На тебя просто много всего навалилось. А по поводу экспериментов я бы не сказал, что все так мрачно, – Грелль поставил обе руки на стол. – Раствор мы, наконец– то приготовили, пять жуков у нас благополучно исчезло. Для начала это неплохо.

– Знать бы еще, куда мы их отправили… – Астор поставил банку на стол и тяжело вздохнул.

– По твоей теории, они должны оказаться в этом же месте, – Грелль выжидающе смотрел на него.

– Именно так, – Астор встал с кресла и стал медленно прохаживаться по кабинету. – Объект, пересекающий временной барьер, должен оказаться в той же точке пространства. Все мои расчеты это подтверждают. Дело в другом. Рецепт раствора, который мы с тобой нашли, настолько туманно описывает его действие, что полагаться придется только на опыт. Мы с тобой понятия не имеем, в какое время мы их отправили, и действует ли раствор на насекомых. Я уже не говорю о том, что доза была выбрана так, на глазок, что в таких вещах просто недопустимо! Но, работая с таким минимумом информации, иного ожидать не приходится! – Астор остановился в задумчивости перед еловым пейзажем.

– Значит, нужно попробовать раствор на ком-нибудь покрупнее, – резко сказал Грелль.

Астор развернулся и решительно пошел к окну. Он снял с занавески Рукса, прижав его к себе.

– Давай попробуем на нем, – заявил Астор Греллю.

– Ты уверен? – тот с сомнением посмотрел на Рукса.

– Уверен! Открывай пузырек с раствором! – скомандовал Астор. – Две капли! – он поставил летучую мышь на стол. – Давай!

Грелль опустил в пузырек длинную пипетку и, набрав в нее прозрачную золотистую жидкость, осторожно капнул на макушку Рукса.

Они с Астором немного отошли от стола, наблюдая за летучей мышкой, потягивающейся на столе. Внезапно вокруг Рукса появилось яркое золотисто-оранжевое свечение, которое стало разрастаться с неимоверной быстротой. Скоро все помещение было залито теплым оранжевым светом, оттенки которого красиво играли, переливаясь.

– У жуков свечение было красным… – Астор впился глазами в мышь, боясь пропустить что-нибудь важное.

В этот момент свет вокруг Рукса словно сгустился, и он с громким хлопком исчез в воздухе.

Астор схватил со стола перо и быстро стал писать.

– Запах, Астор, ты чувствуешь? Пахнет луговыми цветами, – Грелль повел носом, – зверобой, одуванчики, полынь…

– Да, стойкий запах… – Астор быстро царапал пером по бумаге. Потом достал из кармана круглые часы на цепочке, посмотрел на циферблат и снова уткнулся в бумагу.

В этот момент дверь распахнулась и в кабинет влетела Фло, яростно потрясая какой то тряпкой в руке.

– Да будет тебе известно, у нас прохудилась крыша! Весь чердак залит водой! Дедушкины книги раскисли, пол покоробился, в сундуке все сырое, но это еще не все! С чердака вода протекла к нам в спальню, вот, полюбуйся, что стало с твоим подарком! – Фло швырнула тряпку, оказавшуюся нежной кремовой кофточкой, которую Астор подарил ей совсем недавно, на стол.

Пузырек с раствором покачнулся и свалился на бок, выплеснув золотистую жидкость на и без того сырую вещицу. Та тут же растаяла без следа, оставив вместо себя лишь лужицу дождевой воды.

– Грелль, почему мы с тобой не подумали о предметах?! – громко вскрикнул Астор, хлопнув себя по лбу.

– Как это прикажете понимать? – спросила Фло таким тоном, который не обещал ничего хорошего.

– Ты видел, Грелль? Без свечения и хлопка! Надо это немедленно записать. Фло, ты просто чудо! Ты не представляешь, как ты нам помогла! – Астор схватил перо и бумагу, но вдруг замер.

– Стоп. А почему тогда пипетка и пузырек не исчезают? – Он пристально посмотрел на перевернутый пузырек.

– Может быть, потому что тряпка была мокрой, – Грелль присел на корточки, изучая место вокруг пузырька.

Фло застыла посреди кабинета с открытым ртом. Она, чей род ведет начало от сотворения времен, только что непонятным образом лишилась любимой вещи, которую еще вдогонку обозвали тряпкой! Фло молча вышла из кабинета, хлопнув дверью с такой силой, что картина с вечерним сходом ливнасов перекосилась, а толстый географический атлас на стеллаже, свалился набок, увлекая за собой остальные книги.

*** *** ***

Все утро Астор чинил крышу, а после обеда решил заняться рамой в гостиной, чтобы покончить со всеми неприятными делами разом. Гомзе строго-настрого запретили выходить из дуба, пока он не наведет порядок в своей комнате – нужно было вытереть пыль с каждого солдатика и собрать раскиданные повсюду открытки. Фло принесла с чердака раскисшие фотографии и решила привести в божеский вид семейный архив. Она то и дело вздыхала и охала, раскладывая снимки ровными рядами на полу в гостиной.

Фло вздохнула, рассматривая одну фотографию в руке.

– А дядюшка Позикус так и не вырос, так и остался росточком с пень лешего. Злые языки поговаривали, что был у бабушки воздыхатель – лесной карлик. Это же надо такое выдумать! – Фло яростно погрозила кулаком абстрактным сплетникам и с нежностью посмотрела на снимок. – Вот и здесь он пристроился на высоченном стуле, чтобы быть вровень с братьями.

Она подошла к Астору, поднеся фотографию ему под нос.

Астор, голова которого уже распухла от семейных преданий, ежеминутно иллюстрировавшихся обильными снимками, лишь вяло улыбнулся и снова погрузился в сражение с разбухшей рамой, не желавшей закрываться, несмотря на все его усилия.

Фло тем временем продолжала раскладывать фотографии, словно пасьянс на огромном игровом столе. Найдя фотографию своей двоюродной бабки, она попыталась изобразить, как смешно та декламировала стихи. Но внезапно застыла с поднятой рукой и впилась глазами в снимок.

– Этого не может быть… – шепотом произнесла она, уставившись на фотографию. – Этого не может быть, – повторила она, и глаза ее стали круглыми как блюдца. Фло медленно встала и подошла к мужу.

– Посмотри на эту кофточку, – каким-то чужим голосом сказала она.

Астор со злостью отшвырнул стамеску и подскочил как ужаленный.

– Знаешь, Фло, всему есть предел! – заорал он, меряя шагами гостиную. – Я, конечно, с уважением отношусь к твоей семье…

– Это та самая кофточка… которая исчезла на твоем столе… – Лицо Фло было белым как мел.

Астор резко развернулся на каблуках.

– Ты ничего не путаешь? – спросил он, взяв в руки снимок, на котором три дамы обнимали вазу с фруктами.

– Этот лист папоротника я вышила своими руками, – сказала Фло, вытирая лоб вафельным полотенцем. – А разве ты не узнаешь ее, это же твой подарок? – укоризненно добавила она, подбоченившись.

– Фло, я в тот день очень спешил. Я зашел в магазин Буше, и она мне сама подобрала. Это у той, что справа? – Астор впился глазами в снимок.

– Нет! У той, что посередине! Я как раз тогда вышивала рыцаря у Гомзы на куртке, подумала, почему бы себе что-нибудь не вышить. Вот видишь, – Фло показала пальцем на даму, шляпку которой украшали мелкие цветочки. – Вот он, лист папоротника.

Астор действительно увидел вышивку на кофте. Он задумчиво почесал затылок, слегка наморщив лоб.

– Как же я сразу не понял! – выкрикнул он и вместе со снимком побежал к двери.

– А рама?! – проорала ему вслед разъяренная Фло.

– Я быстро! Мне нужно срочно посоветоваться с Греллем! – услышала она перед тем, как хлопнула входная дверь.

Мимо дуба Оэксов в этот момент пробегала пестрая вереница бегунов во главе с Тилианом. Они весело пели песню о родных просторах и о том, как здорово по ним перемещаться. Астор пристроился к ним и тоже побежал, благо что бежали они в нужную сторону. Он ввалился в ясень без стука, по ароматному дыму определив, что Грелль на кухне.

Тот жарил на небольшом вертеле рыбу. Грелль, проводивший много времени в горах, определенно привык готовить еду на костре и ограничивать себя такими странными предметами как сковородки и кастрюли не хотел. Он приветливо махнул Астору свободной рукой, перевернув на другой бок подрумяненную рыбу.

– Вот! – Астор положил фотографию на стол, не зная даже с чего начать.

– Решил поделиться новыми генеалогическими открытиями? – Грелль закрепил вертел толстенной книгой и взял в руки снимок.

– На одной из этих дам та самая кофточка, ну, помнишь, которая исчезла у меня на столе!

– Представляю себе удивление родственников Фло, нашедших эту вещицу в кабинете.

– Скорее всего, они подумали, что таким образом дедушка Фло сделал им подарок. Судя по рассказам жены, он был большой оригинал, не признающий сантиментов. Но это еще не все. Рукс… я вспоминаю, как он у нас появился. Он возник словно ниоткуда и сразу сел на занавеску над столом. Тогда я подумал, что он влетел в окно гостиной, где рама плохо закрывается. А сейчас я думаю, что это я сам себе его послал, – Астор задумчиво почесал подбородок, глядя на щебечущих птиц за окном.

– Но откуда тогда он взялся? – Грелль снял рыбу с вертела и ловко ее разделал.

– Мы представляем время как нашу центральную тропу с 'Зеленым дилижансом'. Начало тропы, озеро, это – будущее, а ее окончание, восточный обрыв – прошлое. Наше восприятие времени – это Шишел, который ездит по ней туда-сюда. Шишел не может видеть сразу и озеро, и обрыв. А теперь, представь, что ты – орел, который летает над этой тропой, – Астор с помощью солонки, хлебницы и чайной ложки пытался проиллюстрировать свои слова. Грелль наморщил лоб и посмотрел на друга, беспомощно разведя руками.

– Грелль, на самом деле все времена существуют одновременно! Многие понятия чисто условны! Главное постараться выйти за рамки собственной ограниченности. Возьмем, к примеру, Локусту. Она сидит почти безвылазно в своей акации не первый год, не развиваясь при этом внутренне. Шли мы как-то с Гомзой мимо нее к восточному обрыву, а вернулись кружным путем и снова прошли мимо нее, но с запада. Так она нас остановила и поинтересовалась, как же такое могло быть! Знаешь, для нее это был настоящий шок! Если не бояться жизни и смело идти навстречу неизвестности, то многое становится понятным, – Астор придвинул к себе тарелку с рыбой.

– Я сейчас чувствую себя последним тупицей, но мне все равно не понятно. Откуда взялся Рукс – Грелль вертел рыбью кость в руке.

– А может, он ниоткуда и не брался? Может, он всегда тут был? Очень вкусно, Грелль! – Астор потряс в воздухе большим пальцем.

Грелль схватил руками большой кусок и отправил его в рот.

– Похоже, я еще не орел… – вздохнул Грелль, накладывая себе добавки. – На сковородке так никогда не приготовишь.

*** *** ***

– Вот! Это все, что было в нашей библиотеке про сражения, – сказал Гомза, положив перед Заком стопку книг.

– Так-так-так! – Зак стал заинтересованно вертеть книги в руках.

Рядом на столе, на белой накрахмаленной салфетке, сверкал Ингедиаль, поднимая в океане души Гомзы легкие волны зависти.

– Ну как, рукоятка побелела? – Гомза склонился над мечом, пристально его разглядывая.

– Не-а. У меня плакаты закончились. И в типографии как назло ничего приличного. Печатают сборник стихов с тощей Зулилой на обложке. Не буду же я поднимать меч на женщину!

Зак с серьезным видом уставился в книгу, разглядывая цветную картинку батальной сцены, где шло нешуточное сражение.

– Вот это, я понимаю, жизнь! – он потряс книгой в руке, и стал прохаживаться с ней не спеша по комнате. Волосы его были гладко зачесаны назад и чем-то намазаны – должно быть, Зак хотел казаться старше, догадался Гомза. Кудри Зака от этой смеси исчезли почти совсем, выставив напоказ торчащие крупные уши. Его голова напомнила Гомзе любимый супник его мамы, желтый в цветочек.

– Вот это я понимаю! – повторил Зак и уставился на Гомзу так, словно ждал от него объяснений, почему, собственно, в их лесу тишь да гладь.

Но Гомза лишь пожал плечами и уставился на бревно, где, судя по многочисленным дырочкам, еще недавно проходили ожесточенные бои с противником.

– Серый, убогий лес – ни тебе вражеских нападений, ни иностранных шпионов, – горестно сказал он и страдальчески наморщил лоб. – Как, спрашивается жить воину в таком болоте? У него, того и гляди, оружие ржавчиной покроется, – пафосно воскликнул он и, шумно захлопнув книгу, бросил ее на стол.

Гомза уже открыл рот, чтобы сказать, что Ингедиаль не ржавеет, но Зак жестом его остановил.

– Да ты присаживайся, дружище, присаживайся, – сказал он, махнув в сторону низенького топчана.

Гомза взобрался на топчан с ногами и вопросительно уставился на Зака. Тот, чувствуя неподдельное внимание, подтянул съехавшие штаны и, заложив за спину руки, снова стал прохаживаться по комнате.