Текст книги "Белая Русь (Роман)"

Автор книги: Илья Клаз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Второй день сидят казаки в засаде. Тоскливо и муторно. Позевывая, смотрят на дорогу за рекой: не показалось ли войско пана стражника? Войска не видно. Только вышел из кустов орешника лось. Постоял, приподняв голову, послушал. За версту чует зверь человека, а хруст ветки в лесу и за две версты ловит. Поглядывают казаки на лося, вздыхают, мясо само в котел просится. О лосятине и думать нечего. Постоял красавец, мелко перебирая ногами, пошел к водопою. Пить не стал. Учуяв людей, замер у воды, потом подался в орешник.

Поглядывая на дорогу, Алексашка и Фонька за это время рассказали друг другу все беды, что приключились за четыре месяца, все думы поведали один одному. Фонька Драный нос был доволен своей теперешней жизнью. С казаками подружился сразу. И, видно, потому, что его доля походила на их судьбу, Фонька стал люб казакам. Дали ему казацкую саблю, ладного коня, но под Гомелем в бой не пустили, держали в резерве. «Не просись. Еще не крепок в седле, – сказал Варивода. – Снесут тебя, как соломинку. Надо будет – сам скажу, чтоб пошел…»

Слушал Фонька грустный рассказ про Устю, тяжело вздыхал вместе с Алексашкой, хлопал белыми ресницами. Не выдержав, упрекнул Алексашку:

– Не уберег ты ее.

– Как же уберечь было? – Алексашка повернулся с боку на бок. – Все на стену пошли, и бабы, и старики, и подлетки. Все. Она бы и слушать не стала.

– Да, – согласился Фонька. – Теперь все равно не вернешь.

– Вечером, бывало, сидели вдвоем над рекой… Прижмется она боком, голову на плечо мне положит. А у меня дух спирало от радости.

– Ты говорил ей, что люба она?

– Нет. Зачем говорить? Она и так знала.

– А Шаненя знал?

– Ну, вроде бы и знал.

– И не перечил?

– Чего ему перечить? Не урод я.

– Не в том дело. Посад в Пинске не малый. Мастерового и богатого люда хватало. Мог ей найти жениха с мошной. Не ровню тебе.

– Это верно. Пекари, гончарники, канатники деньгу да живность имели. А вот видишь, и не искал.

– Кончим воевать, – утешал друга Фонька Драный нос, – найдется любая.

– Где же искать, Фонька? Разве знаешь, где счастливую долю найдешь свою?

– От дурной! У черкасов невест брать будем, – не то шутя, не то серьезно ответил Фонька.

– Кончится война – на свои земли уйдут черкасы. А я останусь здесь. С Белой Руси нет мне дороги.

– Как это останешься? – удивился Фонька Драный нос. – Неужто собираешься вертаться в Полоцк?

– В Полоцк ли, нет – еще не знаю. Меня там не ждет ни брат, ни сват. И если вспоминает, то одна виселица. А черкасы многому научили. Заронилась думка собрать загон и пойти по Белой Руси. Таких, как ты да я, бездомных и обиженных, немало… – Алексашка кусал травинку и долгим, неподвижным взглядом смотрел на дорогу. – Хватит шановному панству нашей крови. Напились, насосались, как пауки. На всех дорогах люди на кольях сидят, ветер висельников качает.

То, о чем Алексашка говорил, Фонька Драный нос никогда не думал. Собирать загон? Ну, может быть, это и не так трудно. Люд придет. А кто атаманить будет? Говорить об этом просто. Язык без костей…

– Своим ли умом судишь?! – ужаснулся Фонька и сплюнул. – Мушкеты надобны, зелье, сабли. Коней где взять? А мушкеты – не рогатина, в лесу не выломаешь. На такую войну злата много надобно. И оно с неба не падает.

– Знаю, Фонька, все знаю. Не раз думал об этом. Злато будет. Посадские люди дадут, ремесленники. Им шановное панство – тоже кость в глотке. Сабли и мушкеты раздобыть можно. Теперь знаю, как делать надобно… Думал еще, что гетман Хмель не бросит люд наш в беде. Вратами останемся. Помощью не откажет. Но самая большая надежда на Русь. Вот кто руку протянет…

Слушал Фонька, и шел мороз по коже: уж больно смело говорил Алексашка. Ему и в голову никогда не приходила мысль о том, чтоб поднять люд…

Рядом зашептались казаки, вытянули шеи: по ту сторону реки от леса по дороге катился клубочек. Десятки глаз впились в него и не могли сразу понять, что катится.

– Заяц!

– Ей-право!.. – Алексашка приподнялся на локте.

– Волк поднял.

– Ой ли!

Заяц бежал к броду. Не добежав до него, сделал свечку, потом вторую и пропал в кустах.

– Люди подняли, – заключил Гаркуша.

Он не ошибся. На косогоре показались три всадника в синих мундирах. «Они!..» – вырвалось у Гаркуши. Каким мучительно долгим было ожидание! Чего только не передумал за несколько дней. Уже уверился, что вылазка купца оказалась пустой и ненужной затеей.

Всадники прискакали к броду и остановились у самого берега. Гаркуша отчетливо видит их лица – озабоченные и напряженные. Один из них, в плаще, плотный и усатый, приподнял шлем, окинул коротким взглядом правую и левую стороны, посмотрел на лес, что подходил к реке двумя клинами.

Алексашка узнал усатого сразу. Толкнул Фоньку локтем.

– Капрал! Ей-богу, он!

Фонька приподнялся, пристально рассматривая всадника. От напряжения замельтешило в глазах. И вдруг вырвалось из его полураскрытого рта:

– Он!

Так сказал, что услыхал Гаркуша. Сверкнул глазами атаман и, показав кулак, процедил сквозь зубы:

– Расшибу!

Алексашка прикусил язык. А Фонька Драный нос впился глазами в капрала, словно видел его впервые. Рука сама потянулась к сабле и сжала рукоятку.

Всадники долго стояли на берегу, смотрели песок – не видны ли следы копыт. Усмехнулся Гаркуша: ищите!.. Всадники постояли и, повернув коней, поскакали на косогор. Когда скрылись, махнул сотникам платком. Казаки уже знали, что делать. Отползли поглубже в лес и побежали к лошадям, что были отведены подальше. В седла вскочили в одно мгновение и вытащили сабли.

Гаркуша разбил загон на два отряда. Первый поставил справа от брода, второй укрыл в лесу слева. Решил, когда выйдет на берег войско – ударить с двух сторон.

Смотрел с тревогой атаман на косогор, из-за которого длинной змеей выползали рейтары, драгуны, пехота. Сколько их, определить было трудно. Но то, что их больше и что оружие у них крепче – не сомневался. Теперь одна надежда была у Гаркуши: внезапный удар. Он всегда сопутствовал удаче. Как получится на этот раз, Гаркуша предвидеть не мог. Даже сейчас, когда стало очевидным, что стражник имеет намерение переправиться через Березу, все еще не верил в ловушку. Гаркуша слыхал о Мирском – отважном и решительном воине. В тяжелых сечах он разума не терял, а если приходилось круто, уводил войско и ускользал, как слизняк.

Чуя воду, кони шли к реке весело. Над островерхими шлемами колыхались хоругви. Уже до Гаркуши долетают отчетливые слова команды, тонкий голос рожка. Гаркуша косится глазом на казаков. Те словно вымерли. Теребят холки коням и поглаживают, чтоб не храпели и, не дай бог, ржали. Варивода тоже не спускает глаз с сотни. Лицо его заострилось, шея вытянулась, и едва заметно вздрагивают свисающие книзу тонкие, тронутые проседью усы – сотник покусывает в тревоге губу.

Гаркуша посмотрел на рейтар и, протянув руку, ребром ладони разрубил воздух. Варивода кивнул: мол, понял – врезаться и отсечь рейтар от драгун и пехоты. Если сделать это – одними командами захлебнется стражник Мирский.

Возле воды кони остановились. На вороном жеребце подъехал всадник в голубом мундире и шляпе. На боку его дорогой отделкой сверкала сабля. «Стражник Мирский», – определил Гаркуша и, сжав зубы, ухмыльнулся. Осадив на скаку коня, к Мирскому подъехал усатый. Отбросив плащ, он показал в сторону леса. У Гаркуши забилось сердце: значит, не заметили. Сейчас пойдут…

Войско прибывало к реке. На берегу стало тесно. Стражник Мирский махнул плетью, и два драгуна пошли в воду. Они добрались до берега и повернули назад. Убедившись в том, что драгуны без особого труда одолели брод, Мирский пустил первыми рейтар. Привстав на стременах и задрав полы камзолов до кирас, они торопили коней, а те с опаской входили в незнакомую холодную стынь. За ними на правый берег вышли драгуны. Последними шли пикиньеры. Сбросив порты и капцы, они в исподнем входили в воду, приподнимая над головой привязанную к пикам одежду. На берегу стали выкручивать исподнее. «Теперь бы ударить! – сладостно прижмурился Гаркуша. – И порты надеть не успели б…» Да было рановато. Ждал атаман, когда войско отойдет от берега, чтоб было легче отсечь от воды. И смотрел на хоругви, возле которых гарцевал стражник Мирский.

Наконец, рейтары медленно тронулись к лесу. Варивода нетерпеливо посмотрел на атамана. Взгляды их встретились, и сотник понял: пора! Он крепко насунул шапку, чтоб не свалилась в бою, упругими ногами натянул стремена.

– Помоги мне бог!.. – прошептал Гаркуша и поднял руку.

Сотник коротко свистнул.

Опушка леса внезапно ожила, загудела топотом и гиканьем. Казацкие кони, выбравшись на прибрежный луг, легко понесли всадников. А те, взметнув сабли, прижались к гривам в неудержимой ярости. Рейтары и драгуны не слыхали команды пана стражника. Они скорее инстинктивно поняли, что надо делать, и поспешно выхватили из ножен сабли. Но пустить коней навстречу черкасам не смогли. Успели только поднять над головой сталь, защищаясь от первых ударов.

В какое-то мгновение у Гаркуши появилось желание помчаться в то место, где колыхалась хоругвь и мелькала широкополая шляпа. Встретиться бы с ним на ровном поле!.. Но подавил это желание, понимая, что сейчас не об этом думать надо. Врубиться клином между рейтарами и драгунами казаки с ходу не смогли. Сберегли тех железные кирасы. Все же смяли рейтар, и они стали отходить, теряя всадников. Гаркуша заметил, как бросился к драгунам Мирский и те, построившись в каре, парировали казацкие удары. Сверкала сталь, с диким ржаньем носились раненые кони, путая команды, гудели рожки. Драгуны не слушали команды и, словно обреченные на смерть, шли бесстрашно под сабли.

– Через минуту будет поздно! – прокричал себе Гаркуша: войско приходит в себя. Выхватив из-за пояса платок, отчаянно замахал им над головой.

С правой стороны леса вместе с топотом коней к реке полетело громкое и раскатистое: «Слава!..» Засаду, да еще в засаде, стражник Мирский не ждал. Острые глаза Гаркуши заметили, как на мгновение Мирский прикрыл лицо рукой в черной перчатке. Стражник понял, что сейчас отряд наверняка рассыплется и собрать войско будет невозможно. Черкасы станут крошить его по частям, отделив рейтар от пикиньеров. Кусая до крови губы, он с ужасом думал о ловушке, в которую заманили его казаки. Это тот поганый купец сумел обольстить войта…

Гаркуша на мгновение потерял из виду стражника. Когда снова заметил его шляпу – было поздно. Подняв серебристые брызги, конь его вбежал в воду и пошел к другому берегу.

– Убег! – вырвалось у Гаркуши. – Ах, нечисть!

Казаки все же зашли со стороны реки, отрезали дорогу к броду и завязали смелый бой. Драгуны, поняв безвыходность положения, перестали поддерживать рейтар и, рубясь, стали отходить к реке. Воин, державший хоругвь, сторонясь боя, устремился к Березе. Увидав, что хоругвь уходит, Гаркуша, стегая коня, пустился за воином.

– Хоругвь!.. Держи хоругвь!..

Воину преградил путь казак. Ударились сабли. Лошадь у воина была прыткая и сильная. Встав на дыбы, она резко повернулась и, обходя казака, пошла к реке. Наперерез коннику летел Гаркуша. Воин почувствовал, что теперь ему не уйти: зажат с двух сторон. Расстояние стремительно сокращалось, и он бросил хоругвь. Древко попало под задние ноги коню, сцепив их, словно путами. Конь, упав, вышвырнул из седла воина. Пролетев аршин шесть, он не поднялся. Казак подхватил хоругвь и поскакал к лесу.

И все же драгуны пробились к реке. Отбиваясь от наседавших казаков, бросились в воду, ища спасения на другом берегу. Гаркуша перехватил Вариводу. Конь Миколы тяжело дышал, а сам Варивода задыхался. Лицо его было мокрым. Он поминутно вытирал рукавом лоб и убирал волосы, сползающие на глаза.

– Стой! – приказал Гаркуша.

– Кажется, одолели, – Варивода тревожными глазами смотрел, как все еще мелькали кони. Рейтары один за другим уходили вдоль берега вниз – брод держали черкасы.

– Одолели! – Гаркуша смочил языком пересохшие губы и завертелся в седле, вглядываясь в сторону. Там рубились двое. – Кто же это?

В стороне леса сцепился казак с рейтаром. Сверкая саблями, они то сближались, то расходились в стороны, ища момент для последнего, решительного удара.

– Алексашка! – узнал Варивода. – Не выдюжит хлопец!

Сотник ударил коня в бока, и тот рванулся с места.

Алексашка не ждал помощи и не просил бы ее, если б даже и пришлось туго. Вместе с сотней он мчался на рейтар, и случилось так, что не скрестил саблю. Дважды рубил по спинам, и оба раза отскакивала сабля от кирасы. На скаку замахнулся на него драгун. Алексашка подставил саблю. Выручила саморобка. Только концом чиркнул лях по кунтушу и разрубил полу. Алексашка побелел: беречься надо! И в этот миг увидал капрала Жабицкого. Плащ на нем был изорван и болтался клочьями. Под плащом виден рейтарский сюртук, поверх которого затянута короткая кираса. Со шлема на затылок спадала узорчатая кольчуга.

– Свел бог! – крикнул Алексашка и, повернув коня, пошел на капрала.

Жабицкий оторопел: на плюгавой лошаденке, с непокрытой головой идет на него черкас.

– Пся мать! – гаркнул капрал и, подняв саблю, пошел навстречу Алексашке.

Алексашка выкинул вперед упругую руку, и сабля капрала со скрежетом прошла по стали, ударила в рукоять.

Жабицкий не дал жеребцу уйти далеко, повернул его и, вглядываясь, чтоб не налетели казаки сбоку, снова пошел на Алексашку. Из-под козырька железного шлема капрал с лютой ненавистью смотрел на мужика и не мог понять, смеется ли над ним схизмат или впервые сидит в седле. Держит саблю перед собой, как свечу. Жабицкий размахнулся. В тот же миг поднял саблю Алексашка. Сухо динькнула сталь, выбив искру, и конец сабли, отвалившись, врезался в землю. Капрал Жабицкий оцепенел от ужаса. Лицо его, потное и красное, побелело. Глухой дрожащий крик сорвался с уст капрала:

– Не смей!.. – согнутой левой рукой он прикрыл лицо.

Тяжело дыша, неспокойно гарцевали всадники. Сжавшись в седле, Жабицкий смотрел на Алексашку пылающими обезумевшими глазами. И сейчас, обезоруженный, он не хотел признавать преимущества смерда над ним. Вместе с тем, в глубине сознания ощутил, что он во власти этого изорванного, обросшего мужика на рябой кобыле. Внезапное чувство страха овладело капралом, и он увидел ее, смерть, в сверкающей над головой полоске стали.

– А ты смел?!. – Алексашка занес саблю. – Сколько черни побил в Полоцке, помнишь?.. Сколько погубил в Пиньске, помнишь?.. Сколько обид чинил люду простому? И думал, что не услышит господь молитв наших, не увидит сиротских слез?!. Долг платежом красен, пане капрал!..

И опустил саблю…

Закинув голову, сполз с седла Жабицкий. От мертвого шарахнулся в сторону жеребец и пошел, волоча длинный повод. Алексашка соскочил с седла, поднял обломанную саблю капрала.

Подъехал Варивода.

– Выручать хотел… – Взял обломок из рук Алексашка повертел и, рассматривая, прочел: – «Ян-Казимир король»…

Варивода воткнул обломок в землю, прижал сапогом. Обломок спрятался по самую рукоятку.

Уже не звенела сталь оружия, но и не стояла тишина на пожухлом осеннем лугу – черкасы перевязывали раны и копали могилы убитым. На другом берегу Березы рожок собирал разбросанное войско. Из кустов орешника выходили пикиньеры и, с опаской поглядывая на реку, торопливо поднимались на косогор.

2

Поручик Парнавский загнал коня. Не доехав до Озарич семи верст, конь рухнул на дороге и остался лежать с открытыми печальными глазами. Поручик пересел на коня рейтара и, безжалостно хлестал его, помчался дальше. Парнавский знал, что гетман Януш Радзивилл вышел из Несвижа с войском и ведет его на Лоев, где бродит по лесам шайка здрайцы Кричевского. По слухам, Кричевский собрал пять сотен черни, и если ее не разогнать, один святой Иезус может знать, чем обернется это скопище схизматов. Но гетман торопился не очень. «Устраивает охоты на зверя, когда горит под ногами земля…» – со злорадством подумал Парнавский. Стражник литовский знал, что Януш Радзивилл был благосклонен к Парнавскому, и только потому отправил именно его с дурной вестью о разгроме отряда.

Мчался Парнавский недолго. В полудень, миновав Озаричи, часа через три увидел войско. Оно тянулось медленно по старому Логишинскому шляху, обсаженному березами. Войско шло огромным обозом, в котором содержались все воинские припасы, необходимые в больших походах: ядра, бочонки с зельем, пули, ольстры, черенки для пик, алебарды и все остальное, что также надобно – книги со священными писаниями, посуда для воевод, сундучки с лекарствами, кандалы для татей и другие принадлежности. Поручик, увидев крытый высокий дормез, направился к нему. Стража расступилась, и, остановив покрытого испариной коня, он соскочил у самого дормеза. Нога не выскользнула из узкого стремени, и Парнавский упал. «Дурная примета!..» – мелькнула тревожная мысль. Быстро поднявшись, посмотрел на открытое оконце, за которым застыло бледное, неподвижное лицо гетмана. Парнавскому показалось, что уста Януша Радзивилла скривились в презрительной улыбке. Но гетман ничего не сказал. Став на одно колено, Парнавский с тревогой посмотрел в лицо Радзивиллу.

– Говори! – приказал гетман.

– Стряслась беда, ясновельможный! – Поднявшись с колена, застыл у окошечка.

Гетман раскрыл дверцу и поставил на подножку высокий лакированный сапог. Худые, длинные пальцы, на которых сверкали алмазами перстни, судорожно сжимали эфес сабли.

– Что?.. – и окинул Парнавского беглым взглядом.

– Стражник литовский пан Мирский настиг Гаркушу по левую сторону Березы-реки. Схизмат устроил в лесу засаду. Два часа смертельно рубились рейтары и драгуны на берегу… Полегли, но одолеть схизматов не привелось.

– Почему?.. – и, не дождавшись ответа, закричал: – Почему?!.

– Засада была, ваша мость, – Парнавский побледнел.

– Отходить! – топнул сапогом по ступеньке гетман.

– Пан стражник отошел и увел войско к Речице… – ответил Парнавский, но сколько осталось рейтар и драгун после битвы, умолчал.

Гетман Януш Радзивилл со свистом втянул в себя воздух и соскочил с дормеза. Все его планы, которые строил в Несвиже, рушились. Гетман рассчитывал, что, разгромив Гаркушу, он направит отряд стражника под Хлипень, где поднимается чернь. Усмирив ее, пан Мирский пойдет к Лоеву. Там они должны встретиться. Теперь, минуя Хлипень, к Лоеву придется идти одному. Это половина беды. Хуже, что за спиной неспокойно. И посылать под Хлипень пока некого. Больше того, неизвестно, куда поведет след Гаркуши. Если он окажется под Хлипенем, войско его увеличится чернью. Хлипень Гаркуша обложит и возьмет – укрепления в городе слабые, войска почти нет. А в городе немалые запасы зелья, пуль, ядер, провианта. Работные люди сами откроют ворота разбойникам и запросят в город.

– Мерзкий схизмат! – в ярости простонал Радзивилл. – Посажу его на кол и мясом буду кормить псов.

– Так, ваша мость! – поддержал Парнавский, но сам грустно подумал: «Сперва надо поймать разбойника»…

Дормез гетмана съехал с дороги, пропуская войско. Януш Радзивилл смотрел на сытых коней, на железные шлемы всадников и мучительно думал о том, что под Хлипень все же следует послать отряд. Пусть он не гоняется за схизматом, а пройдет по весям и заставит чернь стать на колени, приведет ее к послушанию и покорству. Но кого послать? Воеводу Константы Мазура? Одряхлел воевода и стал глуп. Пан Винцет Ширинский? Этот молод и слишком горяч. Его опутает схизмат Гаркуша, затянет в ловушку и порубит. Воевода пан Оскерко? Гордый и самовлюбленный лях. Сошлется на хворь, на мирские дела, а из маентка не тронется. При мысли о стражнике литовском Мирском – задергались скулы. О, святой Иезус! В этот трудный час для Речи Посполитой его окружают глупцы и жалкие трусы, которым судьба ойчины не гложет сердце… А если послать его поручика? Смел, решителен, голову не теряет. В этом убеждался трижды, когда брал его на охоту. Ко всему имеет заслуги в прошлом. Одно плохо: староват. Испытующе посмотрел на Парнавского и разжал сухие губы:

– Поедешь с отрядом под Хлипень.

У Парнавского похолодела душа. Он уже был под Пинском и вдоволь хлебнул там огня. Теперь еле ушел от Гаркуши. И снова туда, где бродит схизмат и разбойник. Лучше было б в войско пана Потоцкого. Там хоть видишь перед собой врага. А эти лесные разбойники и негодяи коварны и злы. Но пану гетману ответил достойно:

– Хотел просить тебя, ясновельможный, под Хлипень послать.

– Бери пятьдесят рейтар.

«Пятьдесят рейтар!..» – Поручик Парнавский почувствовал, как мгновенно онемели ноги. Это равно, что самому идти в плен к Гаркуше.

– Сегодня выступать?

Гетман не слыхал вопроса. Мыслями он был под Белой Церковью, откуда получил последнее тревожное известие: истекают кровью войска Речи Посполитой. Но стало известно, что в ближайшие дни король Ян-Казимир подпишет перемирие с Хмелем. Это будет кстати. Тогда лишь развяжутся руки. Огнем и мечом пройдет он по Бедой Руси до Орши и Полоцка и силой заставит хлопов любить и почитать господ своих…

– Что еще хотел? – нахмурился гетман.

– Выступать дозволь, ясновельможный.

– Иди. И помни: не щадить ни мала, ни велика… Перемирие с Хмелем, а с ними – война.

Гетман Януш Радзивилл приподнял полы сюртука, сел в дормез и хлопнул дверцей.

По шляху шло войско. «Перемирие с Хмелем… – шептал Парнавский. – Один свенты Иезус знает, сколько еще положат голов под Хлипенем и Лоевом…»