Текст книги "Сталь и песок. Тетралогия"

Автор книги: Игорь Мороз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 103 страниц)

– Метис, мне нужна связь с командиром мансуров.

– Не понял, – с тревогой отозвался Метис, – это еще зачем?

– Надо, – коротко отрезал Надим, не желая продолжать бессмысленный разговор на которые тратились минуты и без того малого запаса времени.

Спустя несколько щелчков, сменившейся в эфире тональности, на слух вылился гомон командного центра среди звучащих приказов и рапортов прозвучал грубый голос с громовыми раскатами в тембре:

– Амир Аль-Халид на связи.

– Эфенди, это старший техник "Гнева Аллаха"…

– Ты долго еще будешь ковыряться в том навозе, что вы прозвали так грозно… – перебивая стартеха, голос командующего гремел грозными раскатами заставляя уши сворачиваться в трубочку от грязных ругательств, которые посыпались на голову единственного кто сейчас отвечал за орудие, и стал громоотводом всего раздражения и недовольства человека который рассчитывал на одно, а получил в замен пшик, – В рапортах везде говорится о пяти гарантированных выстрелах! А вы, что же, после второго выстрела начинаете вилять задницами, что нужен ремонт?! В общем так я,…

– Эфенди, – жестким окриком Надим сбил нарастающий раж командующего, – Слушайте, внимательно и не перебивайте. У нас есть запас энергии на один выстрел в семьдесят процентов мощности, а затем едва дышащая защита реакторов осыпется графитовой шелухой. И если энергетический всплеск от выстрела слижет верхний ярус как леденец, то пострадавшие от толчков реакторы превратят заставу в еще одно солнце. И на месте ущелья теперь будет огромный новый кратер! Теперь, на основе всей информации принимайте решение.

Прекратившийся гомон на заднем фоне, и полная тишина накатила на слух ватным покрывалом, видимо разговор шел по громкой связи, и все присутствующие стали свидетелями приговора заставе. Несколько раз шумно выдохнув, амир уже спокойным голосом спросил:

– На какой интервал между выстрелом и распадом защиты реакторов можно рассчитывать?

– Минут десять. Уже сейчас нижние ярусы все в трещинах, герметичность термосов силовых магистралей нарушена, там температура растет на глазах. Когда разрабатывали орудие, сейсмическая активность на Марсе отсутствовала, поэтому и запаса прочности и никакого не делали.

Витиевато выругавшись, Аль-Халид вновь замолк. Несколько раз обращался за уточнениями к помощникам и спустя минуту спросил:

– А, что там с управлением?

– А, что с управлением, – перейдя на философский лад, ответил Надим, – Вручную введу угол наклона и замкну рубильники.

– Но ты же не успеешь убраться с операторской…

– На все воля всевышнего, – спокойно произнес стармех, посматривая за показаниями приборной панели на которой все чаще мелькали красные индикаторы, – если человек следующий всем заповедям оказывается в месте с которого нет обратной дороги, тогда это проявление ЕГО воли. И я приму ее такой, какая она есть.

– Достойный ответ, – произнес потеплевшим голосом амир, – твоя жертва не будет забыта.

– Не нужно слов эфенди. Лучше сделайте, что бы моя жертва не была напрасной. Объявляйте экстренную эвакуацию, спасите тех кто уцелел и улетайте. Только нужен еще один доброволец, что бы дал мне координаты и время выстрела.

Командующий отключился, со словами благодарности и обещанием через три минуты организовать связь с добровольцем. И пока Надим проверял контуры, еще раз прикидывал правильность расчетов, в ушах вновь возник знакомый голос:

– Ну, что правоверный мой друг, по ходу судьбы мы с тобой на пару выкинули по "ягану"…

– Метис?!

– А ты надеялся, что сам твой пророк к тебе явится? – рассмеялся старый товарищ. – Я решил тебе составить компанию. Тут все в шатлы грузятся, мансуры вытаскивают последних уцелевших после толчков. Народу на терминалах – тьма, прямо на взлетках набиваются в контейнеры словно селедки в банки. Разворошил ты муравейник…

– Но почему ты остался? – Недоуменно спросил Надим, все не веря, что его товарищ всегда скептически относившийся к любым не денежным вопросам, иронично улыбавшегося при цитатах из Корана, вдруг решится принять участие в деле не дающем никакой выгоды, и мало того, – несущем глобальный убыток, – …улетал бы со всеми. В столице бы нашел себе новое занятие. С твоим-то опытом и руками, будешь желанным работником при любом деле.

– Эх Надим, Надим, ты меня совсем за человека не считаешь? – усмехнулся старый товарищ, немного замявшись устало добавил: – Просто в один день я понял, что бегать, суетиться, крутиться, изворачиваться – в надежде сорвать куш. Это не совсем то, чем должен жить человек. Есть еще, что-то, что отделяет нас от животного… И твой поступок мне открыл глаза. Я многое в жизни делал не так и не то, поэтому хочу хоть раз за прожитые годы сделать достойный поступок. Так, что давай-ка брат, вводи координаты восемьдесят шесть с половиной от нуля левый крен, и семь градусов правый крен, и дергай главный рубильник! Пусть твари подавятся нашими жизнями!

Схватившись за тройной штурвал, сильно напоминавший старый корабельный, Надим вцепился в стальные рукоятки и с усилием провернул первое колесо. Отзываясь звонкими щелчками штурвал повернулся на положенное значение, а следом звонко затрещали выставляемые значение штурвалов поменьше. Еще раз проверив значения на монохромном табло, стартех подскочил к рубильникам.

Первый рубильник вошел с упругим щелчком, и по усилившемуся гулу и дрожанию пола Надим узнал работу разгонных генераторов. Второй щелчок рубильника заставил моргнуть освещение и отозвался чередой тревожных писков на пульте. Но проскочившие между керамическими тарелками мелкие разряды, прекратили взбираться к потолку ожившими молниями и между столбами начало проступать марево поднявшейся температуры.

Задержав руку на третьем рубильнике, Надим вдруг ощутил во всем теле ледяной холод и панический страх буквально сковывающий тело онемением. Перед глазами проскочила мгновенной кинолентой вся его жизнь, и внутри забилась паническая мыслишка о желании жить. Пусть все катится в преисподнюю, и он сейчас успеет убежать, выбраться из ущелья и будет жить. Жить любой ценой, пусть это предательство, пусть это низко, но будет жить.

Вспотевшая рука в перчатке рука, буквально заливалась потом и желала разжаться. Но заскрежетав зубами, человек собрав всю волю в кулак зарычал, едва не вырывая рычаг с рывком замкнул медные клемма контактов. Завибрировавший пол наполнил помещение нарастающим гулом. И одновременно с выстрелом, сорвавшимся с кончика орудия переливающимся сгустком плазмы, на одной из колон лопнула с противным визгом керамическая тарелка изолятора. Следом за ней еще одна разлетелась белесой былью, и с оголенного сердечника сорвался коронный разряд, впившийся в ближайший неэкранированный участок операторской. В один миг серый скафандр расцвел сиянием и испарился во вспышке коронного разряда, поглотившем комнату буйством вырвавшейся на свободу энергии разрушения.

* * *

Просторный зал лаборатории обильно освещенный многочисленными фонарями, окутывал бесчисленные ряды кресел стальным блеском и придавал помещению сходство с операционным залом. Фигуры в серых комбинезонах резко контрастировали с белыми халатами медиков, что совместно раскладывая бесчисленные кофры с красными крестами, наполняли зал гомоном и тестовыми писками подготавливаемой к тяжелой работе медицинскими комплексами.

Окинув зал внимательным взглядом, обернувшись, Череп спросил:

– Сколько бригад дежурить будет?

– Достаточно, – отозвался Цыганов, голосом человека измотанного бесчисленными организационными вопросами, – Здесь полных десять бригад. Мы оголили весь медицинский корпус и еще взяли медиков с госпиталей. Развернутого оборудования с лихвой хватит на одновременную реанимацию сотни человек.

Стоя рядом с фигурой щуплого парня, Цыганов в очередной раз мысленно поражался. Этот парнишка всколыхнул всю заставу, словно бросил камень в застоявшееся болото. И круги от этого камня дошли к столице там перевернули все верх дном и вернулись обратно с таким карт-бланшем на любые действии, что ему, управляющему с многолетним опытом и можно сказать бюрократом хлебнувшем не мало от всевозможных межведомственных интриг в получении одобрения на любой чих выходящий из бюджета лаборатории, оставалось только озадаченно хмыкать получая очередной грузовой караван из разных концов освоенного Марса. Все путевые документы шли с пометками груза первой срочности, а такая великая вещь как виза объединенного командования, творила чудеса. Грузы доставлялись в течении трех суток круглосуточно и нескончаемым потоком. Китайскими иероглифами чередовались с арабской вязью, и бесчисленные контейнеры с надписями на английском заполнили все склады заставы массивными контейнерами, даже приходилось оставлять многие грузы прямо на поверхности, предварительно выставляя усиленную охрану. Но в результате один их уровней лаборатории превратился в самый современный и оснащенный виртуальный центр на Марсе, набитый дорогостоящей техникой под самый потолок. Его лаборатория превратилась в самый настоящий муравейник в котором стало тесно не только от белых халатов терзающих его подчиненных любопытными вопросами, но офицерами столичных ведомств песочными цветами разбавляющих царство серо белых фигур.

То, что планировалось проводиться в стенах лаборатории пока не афишировалось, но в узком кругу специалистов получило широкую огласку, и теперь ему приходилось отвечать на многочисленные звонки коллег выставлять дополнительные камеры фиксаторов, что бы больше специалистов могла "вживую" наблюдать за ходом эксперимента…

– Принесла не легкая, – пробормотал Череп наблюдая за входом в котором показалась многочисленная делегация столичных офицеров. Ему пришлось выдержать целый бой с советниками и наблюдателями желавшими подойти к эксперименту с помпой и освещением в средствах массовой информации. Тут голова пухнет от всевозможных расчетов, хронического недосыпания, а некоторым не терпится раструбить об "усиленной работе по подготовке к победе".

– Не переживай, – понимая волнение парня, Цыганов положил руку на плечо, – Удав всыпал болтунам по полной программе. Они даже бояться вообще смотреть в твою сторону.

– Да уж, – криво усмехнулся Череп, вспоминая бурю поднятую на одном из совещаний командиром заставы, – думал, стены обвалятся.

И не то, чтобы люди были плохие, просто офицеры отвечающие за работу с личным составом настолько вжились в свои обязанности, что как зачастую бывает потеряли самих людей, и воспринимали наемников как статистов в театре высокопарных речей, и пафосных воззваний при этом игнорируя самые обыкновенные чувства такта и порядочности. И Удав напомнил им. Но так напомнил, что все "залетные" офицеры из команды пропагандистов спустя двадцатиминутный разнос, стояли пунцовые как раки, даже не пытаясь возразить полковнику.

Вспоминая прошедшую неделю, Череп передернул плечами. Такого психологического прессинга и жерновов нехватки времени, такой нервотрепки он не испытывал никогда. Буквально в ту же ночь когда заставу тряхнуло от толчка, вызванного чудовищным взрывом в ущелья Двух Сестер, он был с командующим на КП и был свидетелем как испарилась часть хребта.

Та ночь далась полковнику очень тяжело. Потеря эскадрилий летунов до последней машины сдерживающих тварей на подходах к вершине хребта, и сцена последнего боя штурмовика, буквально с разодранным корпусом на двух чадящих турбинах, остервенело отстреливающегося от наседавших тварей, очень подействовала на и так не блиставшего здоровьем командующего.

Череп видел как прямо на глазах, человек с каждой секундой терял силу жизни, и когда твари буквально на лоскутки рвали экипаж пытавшийся выбраться из притершегося к скале штурмовика, полковник постарел на десять лет. Но когда арабы объявили экстренную эвакуацию, и спустя два десятка минут ущелье поглотила ослепительная вспышка, – напрасная гибель летунов надломила полковнику внутренний стержень.

Слова лейтенанта предсказавшего финал событий превратили оного в пророка. И без того выделяющий лейтенанта из плеяды офицеров, полковник теперь принимал каждую высказанную Черепом мысль как единственную здравую. А по случайно оброненным словам о необходимости эксперимента с людьми, с Черепом провели настоящий допрос-беседу. Вызванный Рвач с хваткой бульдога едва ли не с клещами вырвал с него все подробности задумки по привитию наемникам нового алгоритма. И той же ночью, разбуженный Цыганов заспано протирая глаза, вчитывался в строки доклада, и резко проснулся едва не затрясся вчитываясь в конечные цели эксперимента. И без того вечно бунтующие волосы, казалось встали дыбом, когда управляющий лабораторией с горящим взором подтвердил большие перспективы и практическую ценность такого эксперимента.

Тогда Черепу так и не удалось поспать. Беспощадно истерзав шею коктейлем из психотропного арсенала "ежа" он присутствовал на утреннем совещании уже как координатор нового проекта. А затем закрутился такой хоровод из сеансов связи со столицей, виртуальности, испытаний оборудования, что для Черепа все слилось в бесконечный калейдоскоп.

Речи, научные диспуты, тактические оперативки с офицерами различных ведомств, диаграммы технических характеристик, – и все это обсуждалось уже на высшем уровне. Где, конечно же, обычному лейтенанту самому бы не справится, имей он хоть семь пядей во лбу. Но Удав не вылезал из кабинета ведя бесконечные переговоры по дальней связи. Где ругаясь, где совещаясь, где убеждая оппонентов, но вместе – Удав, Рвач, Цыганов и Череп победили бюрократическую и не поворотливую систему управлении. Оценив по достоинству предложение молодого лейтенанта, Объединенное Командование уцепилось за него как за последнюю соломинку. И событий закрутились со стремительностью летящего с горы кома снежной лавины…

Отрывая от воспоминаний, к Черепу подошел офицер из службы разведки, приставленный лично Рвачем. Исполняя обязанности адъютанта, капитан был не многословен, но как показала практика весьма полезным человеком. Зная все тонкости взаимодействия внутренних служб, был тенью Черепа, и не навязчиво вмешивался во все вопросы в которых боевой офицер не ориентировался.

Так и сейчас, деликатно кашлянув, Карп стоял чуть в сторонке, не мешая разговору двух людей в один миг ставшими надеждой для всех наемников.

– Все готово.

– Ну тогда нужно деликатно выпроводить всех лишних с зала, – кивнув в сторону зеркальных стен, за которыми располагались наспех сооруженные места для "болельщиков", Цыганов повелительно махнул рукой подзывая одного из техников, – помоги Карпу и, что бы через три минуты зал был пуст.

Спустя пять минут, недовольно ворчащих гостей выпроводили из зала, и только тогда открылись шлюзовые двери предбанника.

Попадая из мало освещенного помещения, подслеповато щурясь от фонарей в зал стали входить наемники. С беспокойством оглядывая зал наполненные стерильной чистотой и вежливыми улыбками медиков, ветераны хмуро оглядывались, но натыкаясь взглядом на фигуру командира, успокоено расходились по заранее определенным местам. Пестря зелеными балахонами, свободно болтающихся на голом теле, ветераны занимали места возле кресел. Дожидаясь пока не полные три сотни человек займет свои места, Череп стоял посередине зала и всматривался в лица своих людей.

Наемники балагурили, перебрасываясь шутками, но взглядах и жестах нет от нет да проскальзывало внутреннее напряжение. И Череп их понимал, сочувствовал, но больше слов чем он сказал ранее, он уже не мог сочинить. Он и сам чувствовал волнение и страх ответственности за стольких людей доверивших ему свои жизни. И сколько бы он не перепроверял алгоритм и сколько бы он не провел с Цыгановым дополнительных проверок, мандраж все равно присутствовал и нет от нет да прорывался подергиванием левой коленки.

Последними в зал вошли его друзья. Дыба с величием айсберга плыл по залу, заморозив неприступную мину на лице. И Косяк с вечной ухмылкой до ушей, что-то рассказывал Лохматому активно жестикулируя руками, показывал чьи-то восхитительные формы. И дождавшись, когда сержант оценит юмор и зайдется в смехе, Косяк наградил командира усталым взором: "Мол сколько уже можно всех успокаивать".

– Мы здесь потому, что каждый принял решение, – начал говорить Череп когда все заняли свои места, – Каждый должен был решить, чем он готов пожертвовать ради себя, однополчан и Батальона. Не думаю, что решение было легким. Но вы его приняли, поэтому вы здесь. Каждый из вас сегодня рискнет собой. Своим телом, сознанием и будущим. С этого дня вы изменитесь. Изменения тела и сознания позволят вам стать самым грозным оружием Марса. И другими людьми. И для того, что бы в глазах обычных людей вы не стали чудовищами, я хочу, что бы каждый из вас запомнил одно, – вы защитники! С этого дня цель вашей жизни – защищать людей вам доверившихся. Защищать до последней капли крови. Всю свою жизнь служить защитой. Но если вы не оправдаете надежды, то в один день станете проклятием людей. Поэтому помните всегда, кто вы и для чего была принесена в жертву ваша человечность!

Застывшие ряды наемников, жадно впитывавших каждое слово, дрогнули и зал наполнился шелестом и переговорами. С каждым предварительно были проведены долгие беседы, некоторых психологи забраковывали, некоторым медики не советовали участвовать в эксперименте из – за возраста, но каждый уже предварительно знал, что его ждет. И речь командира только добавила уверенности в правильности выбора.

Удобно располагаясь в лежаках полукресел, перекидывались с суетившимися вокруг техниками остротами и редкими вопросами, что подключая многочисленные полного погружения в виртуальность, покрывали фигуры людей стальными блямбами, наемники готовились принять свою судьбу.

– Если бы я тебя не знал Дыба, то подумал, что тебе абсолютно все равно, – приседая рядом с другом чья массивная фигура полностью закрыла лежак и грозила вот-вот раздавить потрескивающее кресло, Череп ободряюще боднул товарища в плечо, – Ты расслабься. И как говорит Косяк, когда насилие неизбежно – постарайся извлечь максимум удовольствия.

– Два сапога пара, – полу открыв глаза, ухмыльнулся великан, – только ладно он раздолбай. А ты уже за людей отвечаешь, а шутки все те же. Ты лучше скажи как процесс пройдет.

– Да все нормально будет, – ободряюще улыбнувшись, Череп тепло улыбнулся, – лично все каналы проверял по несколько раз, цепи дублирования понавесили на все важные узлы, медики буду следить за каждым показателем. Да за вас я вообще не переживаю. Организмы молодые, выдержат, а вот ветераны, это еще та задачка с несколькими неизвестными, – видя не понимание товарища, терпеливо пояснил, – Организм человека в возрасте уже не так легко адаптируется с изменениями. Там предстоит не шуточная борьба с телом уже привыкшим не за один десяток лет к определенному ритму работы. Под них пришлось процедуру растягивать и водить более медленными волнами. А на вас волна накатится, словно умоетесь. Так, что не волнуйся. Все будет хорошо, брат.

Оставив Дыбу на попечение сразу двум техникам, Череп подошел к креслу с лева. Суетившийся за консолью техник, щелкал тумблерами тестовых проверок, и ухмыляясь в усы хмыкал, повторяя концовку какого-то веселого анекдота.

– О! – обрадовано возгласил Косяк завидев обходившего пустое кресло Черепа, – папочка явился сказать напутственное слово?

– А оно тебе надо? – в тон ответил Череп, заражаясь искренним весельем друга.

– Ты прав, оно мне на хрен не нужно. Вот стану крутым как яйца термита, буду всех посылать… точнее напутствовать и главное строем, строем идущих на заход солнца.

– Как тебя психологи-то не забраковали, – состроив нахмуренное выражение лица, Череп сделал вид серьезной озабоченности, – с таким нестабильным психологическим тонусом подростка, тебе никак нельзя участвовать в эксперименте.

– Эй, эй ты чего, – забеспокоился весельчак, сразу подрастеряв задор, – ты бросай эти свои умничанья. Ты даже не представляешь, каких мне трудов стоило делать серьезную морду лица целых шесть часов к ряду.

Но уловив легкую улыбку на кончиках губ командира, Косяк заметил, как тот едва сдерживается, что бы не заулыбаться от души.

– Вот засранец, а я едва не повелся. Ладно, ладно. Сочтемся, – начал дуться Косяк, обижено зачесывая зеленый гребень на сторону.

– Надо же было тебя осадить, и настроить на серьезный лад., что бы ты проникся важностью момента и понял, что тебя ждет в будущим.

– Да, что там проникаться-то, – отмахнулся Косяк, – Надо всего лишь попросить тебя снять линзы. Кстати, сними линзы.

– Зачем?

– Сними. Посмотреть хочу в глаза своему будущему.

Освобожденные от линз красные белки с едва видимой бардовой роговицей резко выделялись на бледном лице. Всматриваясь в отражение глаз, Косяк криво ухмыльнулся:

– Да уж. Карьера ловеласа мне не светит, придется учиться на гитаре играть да стихи сочинять…