Текст книги "Штрафники. Люди в кирасах (Сборник)"

Автор книги: Игорь Толстой

Соавторы: Н. Колбасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Ты, Николай, попусту не хмурься. Расскажи лучше, как в штрафниках оказался.

Колобову не хотелось снова ворошить все с ним случившееся, тем более при ротном, который хоть и делает вид, что целиком занят своими бумагами, все слышит и бросает реплики. Но Андрей настаивал, и он рассказал все, хотя и без подробностей.

– Петя, так Николай, оказывается, и на фронте уже побывал, и боевую награду имеет.

– Да слышал я все, слышал.

– Его не старшиной роты, а на взвод поставить надо. Нам ведь все равно никого со стороны не дадут, сказали, чтобы временно, до прибытия на фронт обходились своими силами. А тут командир-фронтовик! Ты чего молчишь, Петя?

– А что говорить? С таким вариантом я согласен, – откликнулся Войтов.

– Но я же танкист, а взвод пехотный… – запротестовал Николай.

– Тебе сказано: о танках забудь. Они теперь без тебя обойдутся, а отважные командиры и в пехоте нужны, – решительно отрезал командир роты. – Я тут один взвод исключительно из бывших воров и хулиганов-рецидивистов составляю. На него и пойдешь.

– Да что вы в самом деле, товарищ лейтенант. Завалю я все! – всерьез взмолился Колобов.

Но у Войтова, видимо, не в правилах было отменять свои решения.

– Ничего, поможем, – бодро заверил он. – А пока вы мне сейчас оба поможете. В документах, что на вас в штаб пришли, сам черт ногу сломает. Ничего не разобрать: кто случайный воришка, а кто вор-рецидивист, кто по пьянке подрался, а кто злостный хулиган. Ты, старшина, вместе с ними живешь, их лучше знаешь. Давай-ка, присаживайся к столу. И ты, Андрей, тоже садись. Будем втроем разбираться.

Николаю ничего другого не оставалось, как подчиниться.

Раннее утро… Багровое солнце едва оторвалось от горизонта, чтобы пуститься в свой извечный путь на запад. А по пыльной дороге, ведущей из города к военному городку, шагал милиционер. Ему бы давно полагалось быть на пенсии, но война не считается ни с возрастом, ни с болезнями. И милиционер покорно и терпеливо шел по дороге вдоль странного следа, оставленного на пыльном проселке каким-то необыкновенно широким и жестким колесом.

След хорошо просматривался и на траве, когда свернул с дороги, завилял зигзагами к одной из казарм. Подойдя ближе, милиционер услышал доносившееся из глубины помещения нестройное, разноголосое пение. А у дверей казармы о чем-то гомонила группа подозрительно веселых штрафников. Чуть в стороне от них милиционер увидел бывшего прокурора города, ныне батальонного комиссара Кушнаренко.

– Здравия желаю, товарищ комиссар! Вот по свежему следу к вам притопал. Скрутили, поганцы, веревкой сторожа продуктового магазина и укатили двухсотлитровую бочку с красным вином. И еще что-то по мелочи взяли. Теперь вот песни поют, как вам это нравится, слышите?

– Слышу, – угрюмо бросил Кушнаренко. – И все уже знаю. Пришел разбираться?

– А что тут разбираться, Николай Павлович! Брать их, сволочей, тепленькими и судить, как по закону полагается.

– Сперва, сержант Вика, виновных надо найти. Двухсотлитровую бочку один из города не прикатит. Верно? Тут группа работала.

– Это вы точно заметили, группа, – согласился милиционер. – Вино-то, конечно, все уже выпито. Как же теперь с возмещением материального ущерба, товарищ проку… извините, товарищ комиссар? Думаю, бумагу надо командованию прислать.

– Этот вопрос ты в штабе полка решай, сержант. Иди-ка пока туда. А тут мы сами постараемся разобраться.

Старик-сержант со странной фамилией Вика пожал плечами и направился к штабу, а комиссар вошел в казарму, где под аккомпанемент могучего храпа спящих несколько голосов надрывно тянули песню про забайкальского бродягу.

Из находившихся ночью в казарме двухсот с лишним человек лишь пятеро оказались непьющими. У них-то и пытались выяснить подробности случившегося прибывшие раньше комиссара полка командир и политрук роты.

– Вы мне скажите, – допытывался плотный, пышноусый лейтенант у худенького остролицего мужчины лет сорока. – Видели вы, кто прикатил эту чертову бочку? И откуда она вообще здесь появилась?

В ответ и вопрошаемый, и четверо остальных клятвенно заверяли, что не ведают ни того, ни другого.

– Но как она в казарме появилась, вы видели?

– Так точно, товарищ лейтенант. Как она, значится, объявилась – это я своими глазами наблюдал, – подтвердил остролицый.

– Когда это произошло?

– А в аккурат сразу после полуночи она и объявилася, голубушка. Я в то время покурить, значится, пробудился. Это у меня еще с дому такая привычка. Пробудился, значится, свесил с нар ноги, потому как я на втором ярусе обустроился, ну и курю себе. А тут, гляжу, растопыривается, значится, дверь, что с улицы в казарму ведет, и через порог, прямо по ступенькам, заявляется эта самая бочка. Тогда-то она, конешное дело, полнехонька была, не то что сейчас, пустая.

– Не сама же она заявилась. Кто-то ее закатил.

– А бес его знает, темно в казарме было. Разве углядишь?

– Но ведь увидели же вы, как бочка вкатилась, а говорите – темно.

– Ну, конешное дело, не совсем, значится, чтобы уж темень была. Лампочка-то у входа помигивала.

– Точно он вам говорит, товарищ лейтенант, мерцала лампочка, – подхватил другой непьющий. – И бочка энта заявилась в аккурат, как вам Степка доложил. Он не врет. С одного села мы с ним. Я его досконально знаю, потому как и сидели мы с ним вместях по одному делу. Кражу колхозного зерна нам припаяли, хотя мы только обмолоченную солому с тока увезли.

– А вы как считаете: могла бочка сама по себе в казарму прикатиться?

– Этого не скажу, не знаю. Только я тоже не спал и все видел. И вот что вам доложить должен: за бочкой никто не просматривался, это точно. Как вкатилась она в дверь, так и поскакала вниз по уступочкам. Видите, тут три уступка у порога сделано. Вот и выходит, что сама…

Сгрудившиеся вокруг допрашиваемых «очевидцев» штрафники прыскали в кулаки от сдерживаемого смеха. Однако лейтенант, заметив вошедшего комиссара полка, приступил к допросу с еще большим рвением.

– Ну, хорошо, вкатилась она, – согласился он. – А что дальше было?

– А дале, значится, так, – начал снова Степка. – Вкатилася она. Тогда мы, значится, это я, Петро и Мишаня, вытряхнули из нее затычку. На фабрике-то ее, конешное дело, ловко подогнали по системе допуска. Плотно затычка сидела. Но мы ее все равно вытряхнули, значится, и я понюхал. Потом вот он, Петро, понюхал, а далее Мишаня. Ну, все втроем мы враз и определили, что вино в ней, в бочке-то было. Нам-то оно ни к чему, потому как непьющие мы. Хотели бочку обратно выпихнуть, дык нам не дозволили.

– Кто не дозволил? – придвинулся политрук роты. – Те, которые вошли в казарму следом за бочкой?

– Не-е… Тех мы так и не видали. Хитрющие, должно, ребята. Это наши тутошние опробировать ее зачали. Потом-то и другие, конешное дело, в казарму заскакивать пошли. У них, у пьющих, нюх на спиртное, что у пса на мясо.

– Когда распитие зачалось, к нам и из других рот повалили, вовсе незнакомые! Народу-то сколько тут, в лагере – не перечтешь! Разве всех упомнишь? – вклинился опять Петро.

– А кто первыми наливали из бочки, тех вы видели?

– Кажись, трое их было, а, Мишаня? Точно, трое. Один ведро держал, а двое бочку наклоняли. Фамилий их не знаем и в личность не приметили. Потому как все же темновато, если по правде сказать, было. А потом уж и вовсе не разглядеть. Народу возля бочки собралось, будто на первомайскую демонстрацию.

Слушая ответы «очевидцев», Кушнаренко прекрасно понимал, что они попросту дурачат допрашивающих и ни за что не выдадут зачинщиков, если даже и видели их. Да и найди они зачинщиков преступления, это ничего не изменило бы. Ну, накажут двоих-троих, а что это даст? Таких ухарей в сформированных ротах – половина. Одними репрессиями вряд ли чего добьешься.

Если взглянуть на эту злополучную бочку шире, то сейчас, по сути дела, решается куда более важное. Вопрос стоит так: кто поведет за собой роты – командиры или воры-рецидивисты, прибывшие сюда из лагерей со своими традициями и законами, устоявшимся образом жизни. И сдавать своих позиций они не собираются. Тут уж – кто кого.

«Вряд ли в этом деле обошлось без Красовского», – думал Николай, но обосновать свои подозрения ему было нечем. Спать он лег поздно, задержавшись в канцелярии роты, и сразу будто в трясину провалился. Уходил ли Красовский ночью с дружками из казармы – теперь не дознаешься. Дневальный наверняка ничего не скажет. Подозрительно, конечно, что Олег до сих пор дрыхнет и перегаром от него разит за два метра, но не пойман – не вор.

Шел уже девятый час, а полковой горнист все еще не звал роты на завтрак. Кто-то сказал, будто на кухне прохудился котел и ставят новый. Люди без дела бродили вокруг казарм, ждали.

Занятый своими мыслями, не спеша прогуливался по дорожкам и Колобов. Командир роты твердо решил собрать в его взвод рецидивистов. Сможет ли он заставить этих людей подчиниться строгой воинской дисциплине? Тут потребуется не только сильный характер.

За Николаем тенью ходил Шустряков. Опасливо поглядывая вокруг, он давно уже собирался сообщить что-то Колобову, но не решался. Наконец, тронув Николая за рукав гимнастерки, Юра таинственно зашептал:

– Товарищ старшина, наклонитесь чуток, я вам на ухо кое-что скажу. Это Красовский со своими новыми корешами закатил бочку в двадцать четвертую. В свою побоялся, вот и шуранул ее в чужую роту для отвода глаз.

– Ты сам это видел?

– Не видел, но это точно. Ночью проснулся я по нужде, гляжу, а Олега нет на нарах. И корешей его – тоже. Они ж и сейчас еще все под газом ходят.

– Не одни они. Со всех рот там любители побывали.

– Да некому ведь кроме него!

– Так ли? Просто обиделся ты на него, вот и говоришь…

Неподалеку от казармы на траве расположилась группа штрафников. Оттуда доносился голос Феди Павленко, то и дело прерываемый взрывами смеха. Нравился Колобову этот парень, но он не рецидивист и, значит, не быть ему в его взводе. И сержанта Пищурина с Застежкиным тоже не зачислят. А жаль. Один мог бы стать хорошим командиром отделения, а второй – снайпером.

– Ты, паря, еще чего-нибудь смешное расскажи, – упрашивали слушатели Федю. – Тебя слушать – жратвы не надо. Давай, трави дальше.

– При чем тут «трави»? Я, можно сказать, им всю свою жизнь наизнанку, выворачиваю, а они не верят. Ладно, тогда я вам про своего батька поведаю, шо с ним злякалося ще в першу мировую войну. Только, чур, не перебивать!

Значит, идет как-то мой батько по полтавскому шляху, брынчит шаблюкой. Глядит: сбоку от шляха спыть пид дубом германьский офицер. Батько у меня прыткий був, пидкрался к офицеру, да как рубанет его шаблюкой! Праву руку начисто обрубил, а тот хоть бы тоби што – спыть! Ну, батько и начал тут рубать. Хрясь по другой руке – спыть! Хрясь по ноге – усе равно спыть. Тут батько по другой ноге примерился…

– Так ему надо было сразу голову рубить! – не выдержал кто-то из слушателей.

– Ха! Умник нашелся. Так головы-то у германьца и не оказалося, – пояснил с постным лицом Федя. – Ее кто-то еще раньше отрубил. Так мне батька рассказывал.

Вместе со всеми рассмеялся и Николай. Нет, Федю надо обязательно отвоевать у ротного в свой взвод. Взглянув на стрелки «швейцарских», он заторопился в канцелярию. Вчера Войтов приказал ему явиться в половине девятого.

Здесь уже было сильно накурено. За большим столом расположились Войтов с Пугачевым, за другим, в углу, корпел, над бумагами писарь.

– Присаживайся, старшина, – кивнул ротный. – Мы тут с утра списки взводов составили. В каждом по шестьдесят восемь человек. Многовато, конечно, но что поделаешь – нет командиров, обещают дать с приездом на фронт.

– Ты, Николай, не переживай, – Пугачев дружески хлопнул Колобова по плечу. – В твоем взводе рецидивистов всего десятка три с половиной набралось. Не так уж их и много, оказывается. Остальные – так, кто за хулиганство, кто по пьяному делу. Так что не очень-то волнуйся.

– Волноваться мне нечего, дело в том – справлюсь ли.

– Справишься, – Войтов недовольно покосился на Пугачева. – Друг твой за тебя старается. Двух сержантов в твой взвод отвоевал: Пищурина и Медведева.

– А Павленко? Я же еще сержанта Павленко привез…

– Ведь говорил тебе, что он настырный, от своего не отступится! – рассмеялся Пугачев, глядя на Войтова.

Тот, усмехнувшись, махнул рукой и приказал писарю включить в состав первого взвода и Павленко.

– Ладно, грабители. Что-то я слишком добрый сегодня с утра.

– Один только Застежкин в стороне остался из уссурийцев. Давайте уж и его мне, товарищ лейтенант, – попросил Колобов.

– Бери, – махнул рукой Войтов. – Что мне с него? В армии не служил…

В канцелярию вошли еще трое. Все – рослые, крепкие. Доложили каждый по-своему:

– Лейтенант запаса Дудко прибыл по вашему вызову, товарищ лейтенант!

– Бывший старшина Попов по вашему приказанию явился!

– Бывший помощник командира стрелкового взвода старший сержант Орешкин прибыл!

Войтов пригласил всех к столу.

– Присаживайтесь. Времени у нас в обрез, а сделать надо много. – И повернулся к Дудко: – За какую провинность отбывали наказание, бывший лейтенант?

Дудко часто заморгал глазами с припухшими веками.

– Если разрешите, я с небольшим предисловием, чтобы понятнее было, – голос у Дудко с хрипотцой, севший. – В боях у озера Хасан командовал каввзводом. Был ранен в живот. После излечения списали вчистую. Работал шофером в МТС. Однажды не повезло, совершил наезд на человека, а перед этим чарку выпил…

– Понятно. Водка поломала вам жизнь, а вы ее все еще не разлюбили. Вы, бывший командир, стояли вчера на построении без брюк и разило от вас, как из винной бочки.

– При чем тут бочка, товарищ командир? – пробормотал, залившись краской, Дудко. – Спутали вы меня с кем-то.

– Я ничего никогда не путаю. И память на лица у меня прекрасная.

Дудко молчал, не решаясь больше оправдываться.

Командир роты, взглянув еще раз на него, продолжил:

– Я все же решил доверить вам командование взводом на время учебы. Но если хоть раз замечу в нетрезвом виде, пеняйте на себя: искупать вину перед Родиной будете рядовым бойцом.

Войтов перевел строгий взгляд на Попова. Тот поднялся с места, доложил, что проходил службу в корпусе старшим кладовщиком. В ходе ревизии обнаружилась недостача, за которую его осудили на пять лет.

– Большая недостача? – прищурился Войтов.

– Солидная, – потупился Попов. – Только поверьте мне, товарищ лейтенант, к воровству причастным не был. Виноват в халатности.

– Ладно, посмотрим. Ну а вы, Орешкин? – обратился ротный к третьему.

– Вам же известно, за что я там был.

– Известно. Тоже по пьянке согрешили?

– Никак нет. С ее согласия.

– Оклеветала, что ли?

– Так точно. Ложных свидетелей нашла. Муж у нее на фронте без вести пропал, вот она и решила за меня замуж выскочить.

– Значит, так, будем считать, что ваши ответы меня удовлетворили. – Войтов перевел взгляд на Пугачева, давая понять, что теперь его черед говорить с временными командирами. – Сейчас с Вами еще политрук побеседует, однако времени на длинные разговоры у нас нет – дел по горло. Ближе знакомиться будем в процессе службы.

Спустя полчаса, когда вызванные вышли из канцелярии, ротный раздраженно высказал своему заместителю:

– Любишь ты размазывать свои политбеседы, будто мед по тарелке.

– Так на то они беседами и называются, Петя. Нельзя с людьми одними командами общаться.

– Мы люди военные. Для миндальничания у нас с тобой времени нет.

Жесткий и целенаправленный Войтов не переносил пространных речей. Сам всегда старался говорить коротко, ясно. Однако к Пугачеву относился с уважением, любил его, хотя и разные у них были характеры. Порой спорили чуть не до хрипоты, но жили дружно.

Во время запоздавшего завтрака Олег Красовский отказался от супа. Жадно выпил полную кружку остывшего чая и подсел к Алексею Медведеву – могучему парню с борцовской шеей.

– Скорее хлебай, Леха, и выходи на крыльцо. Разговор есть серьезный.

Олега мутило после ночного пиршества. Ожидая на крыльце столовой Медведева, он обморочно закатывал глаза, постанывал. Наконец дождался. Алексей, как всегда хмурый, недовольно спросил:

– Ну, чего звал?

– Да не гуди ты, Шаляпин. Без тебя башка разламывается. Сказал же, разговор есть. И бутылка имеется. Давай-ка отойдем в сторонку.

Они выбрали уединенное место в зарослях кустарника, сели на траву. Медведев молча и настороженно посматривал из-под своих косматых бровей на Олега. Тот достал из кармана бутылку красного, высыпал на фуражку горсть помятых конфет в бумажных обертках, несколько пряников.

– С горла тянуть умеешь, Леха-молчун? Тяни половину. Я после тебя выпью.

Помедлив, Алексей взял бутылку, крутанул ее зачем-то несколько раз перед могучей грудью и не выпил, а вылил в раскрытый рот точь-в-точь половину содержимого. Закусил пряником.

– Вроде в нашей столовой такого рациона не было.

Олег лишь усмехнулся в ответ. Он мучительно вытянул свою долю.

– Ты, Леха, держись меня, а я тебя рационом почище этого обеспечу, – и остро уставился в скучное лицо Медведева.

Алексей молчал, спокойно разглядывая, в свою очередь, его, Красовского.

– Не думаю, – наконец буркнул он.

– Это как понимать? Чего ты не думаешь? – удивился Олег, все еще глядя на Медведева, с покровительственным превосходством.

– Как хочешь, так и понимай. Из чужих рук не беру. Свои не слабые.

– Да ты что, Леха? Не понял, что ли, еще меня? Я ж открытый весь. А вот ты темнишь что-то, сопишь, косишься на всех, меня сторонишься. Мне один кореш сказал, будто ты второй срок тянул. Так это?

– Ну и что? Об этом в моих бумагах написано.

– И вроде ты – медвежатник, по сейфам работал.

– А ты кто для меня – поп, чтобы исповедь мне устраивать?

– Да нет. Просто к тому я, что профессия у тебя ценная. Уважаю я людей с серьезной профессией. С твоей столько хрустов разом загрести можно – на всю жизнь хватит.

– Не тяни резину. Зачем звал?

– Фарт хочу хороший предложить, если не сдрейфишь, конечно.

– Трусом еще никто не считал.

– Я так и понял, потому и подошел к тебе, – Олег успокоенно расслабился. – Значит, столкуемся. Одно только опасно, линию фронта надо будет перейти.

– Непонятно толкуешь. К немцам, что ли, слинять решил?

– Они мне ни к чему. Деньги там, за линией фронта. Куш солидный, на двоих хватит.

– До войны заначил?

– Не я, а кровная тетка. В Западной Белоруссии живет. До присоединения свои магазины имела. В сороковом их у нее отобрали, национализировали. Только тетка у меня не промах, капитальчик свой успела заныкать в надежном месте. Она про это моей матухе проболталась, когда перед самой войной к нам во Владик приезжала…

– Ты про дело толкуй, а не про тетку, – заинтересовался Медведев.

– А что дело? Оно от нас зависит, – ухмыльнулся Красовский. – Как привезут нас на место, оглядимся и рванем через линию фронта до тетки. Капитал возьмем – и в Польшу. А там знаешь как, у кого больше – тот и пан…

Медведев смотрел на Красовского каким-то яростным, немигающим взглядом.

– Ты чего, очумел, что ли? – Олег, изменившись в лице, опасливо отодвинулся от Медведева.

– Ты, гнида… – задохнулся от ненависти Алексей. – За кого меня считаешь, мразь?! Да я тебя как мокрицу раздавлю!

И двинул своим кулачищем в подбородок Олегу с такой силой, что тот влетел в куст, находившийся у него за спиной, и, упав навзничь, жалобно застонал.

Медведев резко повернулся и, не оглядываясь, пошел к казармам. Красовский с трудом поднялся, потрогал дрожащей рукой подбородок, сплюнул клейкую сукровицу, побежал следом.

– Да ты чего, Леха! Поверил мне, что ли? Я ж тебе нарочно фуфло задвигал, проверить тебя хотел… Ну, узнать, чем дышишь. Сам-то я тоже накрепко «завязал».

– А кто ты такой, чтобы меня проверять? Уйди с глаз, горлохват, а то еще раз врежу.

Но Олег, опасливо косясь на руки Медведева, продолжал заискивать:

– Не злись, Леха. Правильно сделал, что двинул мне. Ты откуда родом, приморский или хабаровский?

Угрюмый Медведев все так же шагал молча, словно и не слышал суетившегося рядом Красовского. Был он коренным ленинградцем. Работал на Кировском слесарем. По молодости лет связался с ворами. После первой же кражи попался. Отсидел год. Когда подошло время идти в армию, его из-за судимости не призывали. Долго он упрашивал тогда комиссию, желая избавиться от своих «дружков»! Уговорил-таки!

Отслужил два года, вернулся на родной завод. Через несколько месяцев женился на симпатичной, тихой и заботливой девушке. Родился у них сын. О своем прошлом он уже и вспоминать перестал, когда отыскали его бывшие подельщики. Алексей заявил им было о своем твердом решении не возвращаться к старому. Но на следующий же день к вечеру его встретили возле дома и подсунули сразу два ножа: один – под ребро, другой – к горлу. Предупредили, что выбор у него – либо вернуться в шайку, либо распрощаться с жизнью. Он знал, что угрозу свою они бы исполнили. И жалко ему себя стало. Пошел с ними резать сейф, потом другой. Через три недели их нашли. На этот раз дали пять лет. Четыре с хвостом из них честно отработал на колымских шахтах. В добровольцы записался одним из первых.

– Ну что, Леха, дружба? – не отставал Красовский.

– Пошел ты… – резко обернулся к нему Алексей.

И было в его движении столько решимости еще раз приложить кулак к припухшему подбородку Олега, что тот отскочил в сторону.

Не дожидаясь построения роты, Николай Колобов собрал уссурийскую команду на поляне. Сообщил о своем временном назначении командиром первого взвода и о том, что все они зачислены в его состав. Новость эта не обрадовала одного лишь Красовского. Он и на встречу-то пришел с явной неохотой. Сел отдельно от всех, демонстративно подчеркивая свою отстраненность от бывших попутчиков. С него Николай и начал.

– Товарищ Красовский, я решил рекомендовать вас, пока временно, до прибытия на фронт, на должность командира отделения.

Олег оторопел от неожиданности. Удивленно смотрели на Колобова и остальные. Николай и сам долго мучился сомнениями, прежде чем пришел к такому решению. А почему бы и нет? Честолюбия и организаторских способностей Олегу не занимать. Людьми командовать умеет. Так и пусть командует открыто, а не тайком теми, кого успел собрать вокруг себя. Рассчитывал Колобов и на то, что оказанное Красовскому доверие поможет ему найти себя в жизни. Парень он не глупый. Ну, а не оправдаются эти расчеты, не поздно и переиграть, исправить ошибку.

Слова старшины-танкиста явно пришлись Олегу по душе. Однако он, не выдавая своей радости, с сомнением покачал головой:

– Задал ты мне задачу, взводный. А если не справлюсь?

– Думаю, что справишься. В случае чего – поможем. Что это у тебя подбородок синий? Отношения, что ли, с новыми дружками выяснял?

– О камень случайно ударился, – не моргнув глазом, соврал Олег.

Колобов решил не углубляться в суть сомнительного ответа, сказал о другом:

– В армии от назначений не отказываются. Давай сразу состав твоего отделения определим. Кого ты в свою компанию подобрал, фамилии их знаешь?

– Фамилиями нужных мне людей я всегда интересуюсь в первую очередь, – ответил Олег и вынул из кармана коробку «Казбека». – Итак, называю…

Отметив в списке личного состава взвода названные Красовским фамилии, Николай задумался.

– Все девять – бывшие воры-рецидивисты. Народ серьезный, только для отделения этого маловато. Давай к тебе еще шестерых хулиганов-рецидивистов определим.

– Отделение «отпетых» будет, – хохотнул Павленко.

– Это Фитюлина, что ли, с его компанией? – недовольно поморщился Олег.

– Да. Конечно, если сомневаешься в себе, их можно и в другое отделение зачислить.

– В себе у меня сомнений нет. Справлюсь. Только тогда и Медведева ко мне запишите.

– Медведев – сержант. Он сам под свое начало отделение получит, как и Федор Павленко.

– Ого! Всем уссурийцам должности раздают. Тогда и я в начальство хочу! – шутливо воскликнул Застежкин.

– Ты, Прохор, как бывший охотник, получишь противотанковое ружье. А вторым номером у тебя будет Шустряков.

– Я автоматчиком хочу быть! – вскинулся Юра. – На хрена мне эта бандура сдалась?

– Вот и будешь автоматчиком. Потому как второму номеру ПТР положено личное оружие. А вас, – Колобов обратился к Пищурину, – я назначаю своим помощником.

Услышав это, Виктор Пищурин достал из кармана платок, стер выступившую на лбу испарину. Виновато улыбнулся:

– Вряд ли я справлюсь. Тут нужен человек с твердым характером, а во мне никакой командирской строгости нет. Вы же знаете, я в интендантстве служил.

– А я в танковой части. Что из того? Всем нам командирские навыки придется осваивать. Да и временно это, на период обучения.

– Вы не подумайте, я не трудностей боюсь, – объяснил Пищурин. – Просто характер у меня слишком мягкий. Но если доверяете, постараюсь не подвести.

– У меня все, – по-войтовски подытожил Николай. – Если ко мне нет вопросов, прошу приготовиться к построению.

Перед строем двадцать седьмой молодежной – лейтенант Войтов. Рослый, подтянутый, чисто выбритый. На новенькой гимнастерке рубиново мерцает орден Красной Звезды, и более двухсот пар глаз уважительно посматривают на редкую по тем временам боевую награду. Немного в стороне стоял как всегда улыбающийся политрук Пугачев. Тоже при полном параде, выбритый, с белоснежным подворотничком и в сияющих как зеркало сапогах.

– Командирам взводов и старшине роты выйти из строя! – скомандовал Войтов. Официально представил их роте и тут же перешел к дисциплине.

– Дисциплины в подразделении нет! – резко констатировал он. – Вечером в казарме была драка. Кроме того, чуть ли не до рассвета кое-кто бегал в двадцать четвертую роту пить украденное вино.

– Так не у нас же, а в двадцать четвертой… – подал кто-то голос из задних рядов.

– Разговоры в строю! – Войтов отыскал взглядом серое, помятое лицо Красовского. – Мне думается, что пьянка в двадцать четвертой тоже на совести наших. Предупреждаю: с огнем играете. Видно, забыли, что с вас пока еще и прежняя вина не снята…

– Вот обмундируемся, тогда и порядок будет как в армии. А так, что ж, будто босяки ходим!

На этот раз командир роты не одернул крикуна, только сверкнул глазами.

– Сегодня обмундируем после санобработки. А завтра утром будете принимать присягу. – Пройдясь перед строем, Петр добавил: – Сегодня утром четверых из двадцать четвертой и двадцать шестой под конвоем отправили назад, к местам заключения. Считаю, что им повезло. Провинись они завтра – пошли бы под военный трибунал. Это всем ясно? У меня все.

Войтов еще раз строго оглядел строй и, ничего больше не добавив, резко повернулся и зашагал к зданию штаба. В строю послышался недовольный ропот:

– Гляди-ка, молодой, а с гонором.

– Кому он строгость свою показывает? Не таких видали!

– А он, как тот мышонок, который пищал, чтобы ему кошку доставили, а он, мол, ее…

– Ха-ха-ха-ха!

– Поглядим, как он себя в бою покажет.

– Отставить выкрики в строю! Смирно! – раздался звонкий голос Пугачева. – Может быть, и немного резко сказал вам командир, но по существу все правильно. Что касается его храбрости, то он ее уже показал у озера Хасан. За это орденом отмечен. Если хотите, могу рассказать о нашем командире. Вольно! Можно разойтись, а кому интересно, присаживайтесь на травке.

Рота почти в полном составе расселась на поляне вокруг политрука.

– Вот вы обиделись на него за строгость, – начал Андрей. – А ведь она для вашего же блага. Да-да, не улыбайтесь, сейчас объясню, в чем дело. С лейтенантом мы старые друзья. Оба при воинских частях выросли. Так вот, Петр Войтов еще в детстве своими глазами видел, как из-за двоих разгильдяев погибла вся погранзастава.

– Как это так? – послышался удивленный возглас.

– У озера Хасан это случилось, в двадцать восьмом году. Двое пограничников, будучи в ночном дозоре, выпили бутылку водки. Ночью и трезвому службу нести не просто, да еще на границе. Словом, заснули оба, а тут банда нагрянула. Этих двоих спящими прикончили и заставу врасплох застали.

Бойцов и младших командиров вырезали сразу, а над начальником заставы и его женой, прежде чем головы им отрубить, несколько часов измывались. И все это – на глазах одиннадцатилетнего сына. Потом и ему иголки под ногти стали загонять. Тоже, наверное, прикончили бы, да эскадрон из погранотряда подоспел на выручку.

– Так что ж это получается? Выходит, тот пацан…

– Да, Смешилин. Я о нашем ротном командире Петре Войтове и его родителях рассказал. Как, по вашему, он после такого должен относиться к нарушителям дисциплины и пьяницам?

– Да-а… Тогда, что ж, конешное дело…

– А сами вы, товарищ политрук, говорят, с ранних лет к армии прибились? – полюбопытствовал Юра Шустряков. – Я потому интересуюсь, что сам тоже без родителей воспитывался. Только в детдоме.

– И у меня такое же детство выпало, как у Войтова. Моих родителей кулаки убили. Тут среди вас свидетель тому случаю есть, – Пугачев оглянулся на Николая. – Вот, старшина Колобов. Мы ведь вместе с ним росли. Друзья детства. С кулацкими сынками вместе дрались. Когда мои родители погибли, и Николай отца лишился…

– Ну, да что это я все о давнишнем вспоминаю. Николай на фронте уже побывал, награжден медалью «За отвагу». Пусть лучше он расскажет роте, какой дисциплины требует от воинов фронтовая обстановка. Да и вообще нам о фронте не мешает всем послушать. Давай, Колобов, бери слово.

Для Николая такой поворот беседы явился полной неожиданностью.

– Что ж тут рассказывать? – смешался он. – На фронте без железной дисциплины – гибель. Это каждому ясно. Если дисциплины нет, то и потери всегда большие, лишняя кровь льется.

– А как же ты, старшина, с фронта, да еще с медалью, среди нас оказался? – с ухмылкой спросил остроносый друг Фитюлина Минин.

– Об этом я не всем рассказываю. – сдержанно ответил Николай.

На Минина осуждающе зашикали.

– Братва! – вдруг вскочил на ноги Юра Шустряков. – Наш командир взвода на танке воевал, под самой Москвой!

Парни стали дружно просить Колобова, чтобы он рассказал, как защищал Москву, однако вернувшийся из штаба Войтов приказал всем построиться.

– Сейчас идем на обед. – объявил он. – Потом возвращаемой сюда же. Взводные командиры построят взвода согласно утвержденным спискам личного состава, назначат себе помощников и командиров отделений. После этого пойдем в баню – там пройдем санобработку и обмундируемся.

– Наконец-то на солдат станем похожи, – не сдержал кто-то радости.

– Да, обмундируемся, – повторил Войтов. – А вас, старшина Попов, прошу учесть; дорога к бане идет через пригород. Проследите, чтобы «босяки» и «беспорточники» шли в середине колонны. Незачем перед людьми позориться. У меня все. Ведите роту в столовую, старшина.

Теперь штрафники смотрели на своего командира иначе. Не слышалось больше ни возражений, ни выкриков. Стоявшие в первой шеренге приглядывались к его рукам, старались обнаружить на пальцах следы от иголок. Пугачев знал, что следы эти, действительно, еще можно было разглядеть, но только с близкого расстояния.