Текст книги "Штрафники. Люди в кирасах (Сборник)"

Автор книги: Игорь Толстой

Соавторы: Н. Колбасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Прошло около часу. Стало совсем светло, небо за лесом разгоралось все ярче. Орудийные вспышки, отчетливо видимые раньше, теперь поблекли.

Но вот в какую-то минуту оглушительный грохот оборвался. На мгновение установилась странная, осязаемая тишина. Алексей еще не успел и воспринять ее, как в посветлевшем небе рассыпалась веером звезд красная ракета. Сигнал атаки. В то же мгновение где-то сзади и чуть справа послышался странный треск, как будто заработали сотни диковинных машин. Алексей посмотрел туда и увидел серо-зеленые стальные кирасы. Тут же услышал нарастающее, страшное «а-а-а…» Батальон шел в атаку.

Стальная лавина, перевалив через небольшую возвышенность, стремительно текла к немецким окопам.

Вася Чернышев тоже оглянулся и закричал:

– Гляди! Во сила!..

– За Родину! За Сталина! – каким-то хриплым голосом крикнул Шубин и дал очередь из автомата. И все отделение, повинуясь команде, побежало в гору.

4

После прорыва обороны немцев батальон был выведен из боя. На его долю еще оставалось немало черной работы. Зная ударную силу панцирников, командование бросало батальон туда, где обязательно надо было что-нибудь «рвать» или «штопать». Тяжелые бои сменялись стремительными маршами, марши снова боями. Скоро фигуры бойцов с серо-зелеными щитами на груди были известны чуть ли не всей армии. Там, где они появлялись, окружающие оказывали им почтительное уважение. Самим панцирникам некогда было разобраться в том, хорошо или плохо они воюют. Но если бы они могли послушать разговоры, ходившие среди бойцов, то услышали бы о своих подвигах такое, что удивило бы их самих.

Но еще лучше их знали враги. Пленные рассказывали о том страхе, который испытывали, когда узнавали, что против них действуют «панцерменшен».

Россказни пленных приятно щекотали «чапаевскую душу» Стрепетова. Но его не покидало и горестное чувство: батальон нес заметные потери. Правда, большинство выбывало из строя по ранению, кирасы все же спасали от пуль, но были и убитые.

Поредела и первая рота. Еще до вступления в бой пропал Анохин, которого Шубин послал тогда для связи. Через несколько дней был ранен Чернышев. Сушко и Бухаров в горячке боя даже не заметили, как его не стало рядом. И только потом они отыскали его среди раненых, подготовленных к отправке. Он лежал под кустом ивняка бледный, изможденный и тихо стенал. Его девичье лицо еще хранило следы недавно перенесенных страданий, нос заострился, и только полоска черных, давно не бритых усов оставалась от прежнего Васьки.

Бухаров первый увидел его и, шагая прямо через людей, лежавших без движения, крикнул:

– Вася!

Он открыл глаза, и виноватая детская улыбка осветила его лицо. Стараясь не показать слабости, проговорил:

– Вот и мне досталось… «Если раны – небольшой…» Кость раздробило… – и он указал на ногу с прибинтованной шиной.

– Ну слава богу, я думал хуже, – сказал Алексей.

– Заживет, – согласился Вася. – Я теперь буду жить, а вам-то еще сколько…

– Ну, мы тоже не рыжие, – возразил Валентин. – Бог не выдаст – свинья не съест.

– Дайте попить, – попросил Вася.

Валентин схватился за фляжку и огорченно сказал:

– Только коньяк. Сейчас принесу…

– Давай, может, не так болеть будет.

Валька подал ему полный стаканчик – крышку трофейной фляги. Васька вопросительно посмотрел на товарищей.

– А вы что же? На прощанье…

– Всегда с удовольствием, Вася, – ответил Алексей и снял свою флягу.

Они выпили, закусили трофейным шоколадом. Алексей наблюдал за ними и только теперь увидел, как Валентину было тяжело расставаться с другом. Они еще бы с удовольствием посидели, но времени не было, и стали прощаться. Валентин перелил коньяк в одну фляжку, достал из своего мешка кое-какую еду, папиросы, положил все это рядом, чтобы Васька мог забрать с собой, когда его повезут в тыл. Вася отказывался:

– Не надо, Валька, там с голоду не помру.

– Ничего, ничего, мы себе еще добудем.

Прощаясь, Вася слабо пожал им руки, улыбнулся той же милой детской улыбкой:

– Ну, всего… Спасибо вам… За все…

Недели через три их снова – в который уже раз – перебрасывали на новый участок. Видимо, там дела были плохи, потому что вывели их из боя неожиданно и перевозили спешно, на машинах. Несколько часов колонна грузовиков двигалась лесами по бревенчатой дороге, проложенной через болота. Обтесанные длинные бревна, уложенные в две широкие колеи, стучали под колесами машин, как пластины диковинного ксилофона.

На этом марше глупо погиб Костров. Он сидел у заднего борта, когда на одном из перегонов незакрепленное бревно выскочило под тяжестью машины, взлетело в воздух и концом ударило его по голове. Костров даже не охнул. Он обмяк, поник головой и несколько раз дернулся в агонии. Бухаров изо всей силы застучал по кабине, а Шубин на ходу перескочил на подножку, рванул дверцу и выволок шофера на дорогу.

– Ты что, гад, делаешь? Ты куда, подлец, гонишь? – закричал он и с силой ударил перепуганного парня в зубы.

Тот отлетел в болото, попытался подняться, но снова был сбит с ног. Он лежал в грязи, всхлипывал, не понимал, что произошло, и с ужасом смотрел на озверевшего Шубина. А тот, сжимая волосатые кулаки, кричал:

– Думаешь, штрафников везешь – так можно людей калечить. Дай автомат! – рванул он из рук ближайшего солдата оружие. – Убью гада!

Алексей бросился к Косте, схватил его сзади, но, несмотря на свою силу, не мог удержать и закричал:

– Да помогите же, черти! Он убьет его…

На помощь Алексею бросились другие, кое-как Шубина скрутили и успокоили. Шофер, наконец, поняв, что произошло, поднялся с земли и только повторил:

– Я ж не виноват… Я не хотел этого…

Кострова похоронили тут же неподалеку, на одном из бугорков, где было посуше, под двумя хилыми рябинами.

Снова заняли места в машине, тронулись в путь. Алексей Сушко сидел у борта, перебирал в памяти события последних дней. Перед глазами живо предстало лицо подполковника Турова. Он был в числе тех немногих офицеров-лагерников, которым в батальоне доверили офицерские должности.

Случилось как-то, что батальон получил сутки отдыха. Вот тогда-то и разыскал их Туров. Он подошел к костру, вокруг которого расположилось первое отделение, и улыбнулся:

– Здорово, славяне! Что носы повесили?

Его встретили радостными возгласами.

– О чем толкуете? – спросил Туров.

– О разном, – ответил Алексей. – Иные считают, сколько дней еще осталось, другие недовольны, что целый день отдыхаем…

– Вот именно, – вмешался Валентин. – Сушко беспокоится, что вдруг за этот день отдыха еще один день боев накинут.

Все рассмеялись, а подполковник серьезно ответил:

– Не накинут.

Как водится при встрече, выпили немножко, разговорились, вспомнили лагерь, Чернышева, Кострова. Валентин вдруг спросил:

– А как там поживает Беда?

– А что ему будет? – ответил Туров.

– А вы его к нам для поддержки штанов не пришлете? – спросил Шубин.

– Не мешало бы, – добавил Бухаров.

– Да, видимо, и я скоро к вам попрошусь. Не откажете? – спросил Туров и улыбнулся. – Знаменитое отделение: кое-кого уже ко второй награде представили, – взглянул он на Алексея.

От мыслей о прошедших днях Алексея оторвали выстрелы. Как оказалось, они доносились с высоты, на вершине которой шел жестокий бой. Валентин, указав на нее, сказал:

– Вот там без нас не обойдутся!

И он не ошибся. Едва только они успели выскочить из машин, как раздалась команда, и роты бегом двинулись на высоту. Конечно, никто из них тогда и не предполагал, насколько эта, именовавшаяся на картах «высота 208,3» была важна для командования. Никто не думал о том, что для многих из них она будет последним испытанием.

А высота эта действительно была особенная и очень важная. Две ее вершины, наподобие горбов верблюда, господствовали над местностью и давали неоспоримое преимущество той стороне, которая ее удерживала. Но, находясь близко друг от друга, ее горбы закрывали обзор прямо перед фронтом. Практически же получалось, что для того, чтобы воспользоваться преимуществами этой высоты, надо было удерживать оба горба. Но ни одна из сторон не могла отдать свой горб, потому что это означало бы потерю большой территории: с нее просматривались даже дальние тылы в обе стороны.

Это и было причиной того, что за высоту постоянно вспыхивали жестокие схватки. Панцирники прибыли как раз тогда, когда горб, принадлежавший нашим войскам, отбили немцы. Батальон решительной контратакой восстановил положение, но понес немалые потери, так как развертывался и наступал под ожесточенным огнем артиллерии.

Когда штрафники окопались и установилось относительное затишье, Стрепетов и «перетряхнул» тылы. Там остались только те, без кого обойтись было совершенно невозможно. На передовой оказался и Тимофей Беда, попавший к своим старым знакомым. Трудно сказать, почему так произошло: то ли подполковник Туров об этом позаботился, помня разговор у костра, то ли судьбой подобное предназначено.

Только когда Шубин возвратился с ротного КП и сказал: «Гляди, братва, кого я привел!» – Алексей и Валентин раскрыли рты от удивления.

– Ба-а! Каким тебя ветром занесло? К нам, что ли? – воскликнули оба сразу.

Беда, низко нагибаясь (изредка постреливали), приблизился к ним и подал руку. Потом опустился на самое дно траншеи, рукавом вытер вспотевшее лицо.

– Да вот… вдвоем, – и Тимофей кивнул на человека, стоявшего в окопе. Тут ребята увидели еще одного бойца, Кресова, немного знакомого по лагерю. Низенький, незаметный, с оттопыренной нижней губой и веснушками на птичьем носу, он стоял и виновато улыбался. Ребята поздоровались с ним.

– Ну как тут у вас? – спросил Беда, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

– Как видишь, – отозвался Алексей, – не скучно.

– Бывает и веселее, – поддакнул Шубин.

Постепенно разговорились. Беда, освоившись немножко, начал рассказывать, как им приходилось туго, особенно в последнем бою. Алексей смотрел на него и думал, что от прежнего «артистического» Беды остались лишь усы да золотой зуб. Тимофей огрубел, стал проще.

– Дела идут к концу, парни, – говорил он. – Сам слышал на КП: больше никуда не перебросят.

– Да, есть такой слушок, – подтвердил Шубин.

5

Как-то утром неожиданно появился майор Стрепетов. Всегда щеголеватый, с многочисленными орденами на аккуратной гимнастерке, в начищенных сапогах, он неторопливо шел по ходу сообщения в сопровождении какого-то офицера в каске и плащ-палатке.

Алексей, увидев начальство, поднялся. Стрепетов улыбнулся ему (он хорошо запомнил Алексея после того, как тот притащил пулемет), поднялся на цыпочках, пытаясь посмотреть через бруствер.

– Ну и нарыл ты, братец, не увидишь и немца, сказал он не то с похвалой, не то с сожалением.

Алексей, обладавший значительным ростом, не любил ходить согнувшись и поэтому отрывал окопы по два метра глубиной.

– Пройдите сюда, товарищ майор, – указал он Стрепетову на возвышение в ячейке для ведения огня.

Стрепетов поднялся, снял свою щегольскую фуражку и осторожно высунулся.

– Да тут совсем рядом: сто метров, не больше. С каким прицелом ведешь огонь?

– Сто метров.

Офицер в плащ-палатке тоже осмотрел местность.

– Да, довольно близко, – согласился он, – но пройдем еще, посмотрим.

Они пошли дальше, а к Алексею подошел Валентин.

– Знаешь, кто это? – кивнул он головой вслед ушедшим.

Алексей недоуменно пожал плечами.

– Стариков, командир разведроты дивизии.

– Что ему тут надо?

– «Язык», конечно. Значит, сдавать будем.

Офицеры вскоре вернулись. Стариков еще раз осмотрел местность в бинокль, согласился:

– Да, место подходящее.

Стрепетов кивнул головой.

– Я же тебе говорил. Во всей армии ближе меня никто к немцу не сидит. Но имей в виду: дело твое гиблое, капитан. Твои архаровцы ползают как мокрицы. Только шуму наделаешь.

Стариков обиделся:

– Брось, майор, надоело!

– Смотри, опять попадет от комдива, – не унимался Стрепетов. Старикову не хотелось продолжать этот, видимо, давний, спор, и они ничего не ответил майору. Но тут вмешался Бухаров:

– Не возьмете, товарищ капитан.

Офицеры повернули головы, удивленные неожиданным вмешательством.

– Не возьмете, – повторил Валентин. – Ночью он вам и высунуться не даст.

– Вот видишь, капитан, еще один трезвый голос, – поддержал Стрепетов.

– Подавим артиллерией и ворвемся! – нетерпеливо отрезал Стариков, давая понять, что он не намерен обсуждать эти вопросы с каждым бойцом. Стрепетов придержал его за плащ-палатку и, обращаясь к Валентину, спросил:

– У тебя есть предложение?

Валентин, поняв командира, продолжал:

– Надо брать здесь, но днем. Весь день мертвая тишина, отсыпаются, их тут и…

Но Стрепетову дальше не надо было объяснять, он ударил Бухарова по плечу и воскликнул:

– Правильно говоришь… – и запнулся, не зная, как назвать этого худощавого бойца с голубыми глазами. Но тот ехидно улыбнулся и подсказал:

– …бывший лейтенант Бухаров.

– Правильно… Бухаров. Но ты еще будешь лейтенантом, клянусь, будешь. Значит, так, капитан, «языка» мы возьмем сами, без твоих разведчиков. Тихо, чисто, аккуратно, тепленьким. Так и передай комдиву.

Капитан удивленно смотрел на них, не зная, огорчаться ли ему или радоваться. Ведь за последние дни дивизионная разведка дважды пыталась захватить «языка», но возвращалась ни с чем. А Стрепетов уже тянул его прочь и говорил:

– Ты же не знаешь, что это за бойцы! Я одного на твоих десятерых не сменяю. Знаешь, как нас немцы называют? «Банда Рокоссовского»! Здорово? А? – И он громко захохотал. – А это сегодня же сотворим!

Он кивнул Валентину и сказал:

– Пойдем с нами, бывший лейтенант. Срок отбудешь – возьму к себе начальником разведки. Пойдешь?

Алексей не слышал, что ответил Валентин. Увидел только, как тот подмигнул, уходя за командирами.

Валентин вернулся, когда раздавали обед. Все отделение, собравшись вместе, оживленно обсуждало новости:

– Сначала часа два-три – методический огонь из миномета, – рассказывал Валентин. – Потом, когда солнце опустится пониже и будет светить в глаза противнику, тихонько поползем. Сто метров – расстояние не велико. Можно преодолеть быстро. Командир дивизии уже решил, – закончил он.

Молчание, с которым друзья выслушали его восторженный рассказ, удивило Валентина.

– Вам что, не нравится?

Беда первый высказал свое мнение:

– Рискованное это дело…

– Конечно, некоторый риск есть, – согласился Валентин. – А как на войне без риска?

Алексей не согласился:

– Риска больше, чем ты думаешь. Достаточно хоть одному фрицу заметить – все пропало.

– Много будет зависеть от минометчиков, – добавил Шубин.

– Ерунда, – возразил Валентин. – Я предлагал совсем без минометчиков. Десяток человек тихонько, осторожно подползли бы и… Но майор не согласился.

– Валя, – остановил его Алексей, – это уже не риск, а дешевая авантюра.

– Никакой авантюры! Посуди сам: целый день у фрицев отдых, как по расписанию. Ни один даже не подумает, что среди белого дня мы поползем за «языком». Уверен, что ничего подобного они не слыхивали…

– Допустим, туда ворвались. А обратно как?

– Ну, обратно бы прикрыли… Всей артиллерией.

– Как будто у немцев артиллерии нет…

– А когда это будет? – спросил все время молчавший Кресов.

– Сегодня, братцы, сегодня. Вот-вот начнут…

– Ну ладно, – заметил Беда, добродушно настроенный после еды, – будем надеяться, что нам этой чести не окажут.

– В том-то и дело, – захохотал Валентин, – что пойдем мы, наша рота.

Беда глупо уставился на Валентина, а Шубин и Алексей переглянулись, будучи уверенными, что тот «разыгрывает» Тимофея.

– Вы что? Вы серьезно, Бухаров? – выдавил он с трудом.

– Вполне, товарищ Беда. Да, да, я говорю вполне серьезно, – обратился он к остальным.

– Вот уж не думал, – протянул Шубин.

– Три дня осталось! – с отчаянием воскликнул Беда. – Ведь три дня, и мы уж никогда бы не попали в такой ад. Не понимаю, кто тебя просил соваться со своим дурацким проектом? Тебе что, еще один орден нужен? Так возьми мой! Я его тебе так отдам.

Бухаров слушал Беду молча, но ребята видели, как сжимались его полные губы, вздувались жилы на лбу. Голубые, обычно приветливые, глаза наливались холодной синью. А Тимофей не замечал приближающейся грозы и продолжал, словно все еще зависело от Валентина:

– Тебе что, больше всех надо? Звездочку Героя хочешь получить?.. – И вдруг, взглянув на Валентина, замолчал на полуслове.

– Ты, гадина, – прошипел Валентин, и его рука привычно потянулась к автомату.

Шубин бросился к Валентину:

– Спокойно, Валька. Разберемся без драки.

Валентин убрал руку, но никак не мог подавить свой гнев.

– Мне не нужен твой орден, Артист… И звезда тоже… Мне душа твоя нужна, предатель. И я ее вытряхну сегодня. Когда ты пришел сюда, я думал, что ты изменился. Но ты остался таким же подлецом, как был.

Беда понял, что зашел слишком далеко. Он вмиг стушевался и залепетал:

– Что вы, что вы… Я вам ничего не сделал, Бухаров.

– Не сделал? А в карцере я по чьей милости сидел? Забыл?

Тимофей вспомнил лагерь, допрос у начальника и побледнел. Верхняя губа его жалко задергалась, рот скривился в каком-то подобии улыбки.

– Я же не виноват, честное слово, не виноват. Я не нарочно тогда сказал. Он подловил меня на слове.

Только теперь Сушко и Шубин поняли, о чем идет речь. Тогда, выйдя из карцера, Валентин им ничего не сказал. Сейчас все стало на место, и Шубин, за минуту до этого хотевший предотвратить драку, теперь сам был готов начать ее.

– Ах ты, гад, сука продажная, – вскипел он. – Так вот кто тогда настучал Голдобину!.. – Он готов был навалиться на Тимофея, поднявшего руки для защиты. Пришлось вмешаться Алексею.

– Подождите, успокойтесь! Не время сейчас сводить старые счеты.

– Это не счеты, Лешка. Это расплата за предательство. Из-за таких стукачей люди ни за что гибнут. А они живут. Живут и считают, что этим осчастливили человечество. Как ты попал в минроту? Скажешь, тебе повезло?

– Я ж не сам пошел туда… – пытался возразить Беда.

– Сомневаюсь. Вот сюда ты действительно попал не сам. Если бы не Туров…

Алексей сообразил моментально:

– Оставим этот разговор. Туров здесь совершенно ни при чем.

– Нет, не оставим, – возразил Валентин. – Ты еще в карцере не сидел, так помолчи. А тебе, Артист, придется все-таки доказать, кто ты. Сегодня ты увидишь настоящую фашистскую рожу. Она тебе не будет говорить «пан Беда, битте», как когда-то в Харькове. Да ты не бойся, – заговорил вдруг Валентин с издевкой, – я не убью тебя в бою, хотя сделать это очень просто. Мы поступим иначе, – обратился он к Алексею и Косте, словно спрашивал у них согласия. – Ты поползешь рядом со мной. Будешь прикрывать. А в случае чего, – Валентин кивнул на ребят, – они с тобой рассчитаются.

– Точно, Валька, – согласился Шубин, – пусть понюхает. А уж мы тебя не упустим…

– Нельзя так, ребята, – возражал Алексей, но его никто не слушал.

– Ребята, – взмолился Беда, – пожалейте. Не виноват я, честное слово, не виноват… Меня заставили… Я не сумею это… Честно, не сумею. Я никогда не был в таком бою… – выкрикивал он.

– В штаны разок наложишь – это ничего, – сказал Валентин. – Штаны отмыть можно, а совесть – никогда.

– Вы не имеете права! – вдруг закричал Беда. – Я майору пожалуюсь, это шантаж, бандитизм…

– А вот это ты видел?

Беда понял, что сопротивляться бесполезно. Он замолчал, уронил голову на руки и вздрагивал, словно плакал. Жалость и омерзение вдруг охватили Алексея. Еще пять минут назад он был готов найти какое-нибудь компромиссное решение просто потому, что ему не хотелось видеть Вальку таким жестоким, но теперь, пораженный подлостью Беды, он не мог защищать его. Он был уверен, что если бы Тимофей честно признался раньше, Валентин, может быть, и не обошелся бы с ним так жестоко. Теперь же другого выхода не было, и он сказал:

– Не надо, Костя. Он не такой дурак, как мы думаем. А ты, Беда, запомни: подло не только то, что ты сделал в лагере. Еще подлее ты вел себя сейчас. Но будет так, как тут решили. Ты пойдешь вместе с нами. Заглянешь хоть раз смерти в глаза. От этого люди становятся чище. А сделать что-либо такое… Впрочем, мы и не дадим. Будь уверен.

– Ладно, кончили, – решил Шубин, убирая свой котелок. – Пошли по местам.

Когда разошлись по своим ячейкам, Алексей подошел к Валентину:

– Валька! Может быть, иначе надо было…

Бухаров протирал автомат и на слова Алексея долго ничего не отвечал.

– Иначе? Возможно. Но ты сам, кажется, увидел, что иначе – значит неправильно. А «языка» брать предложил, конечно, не для того, чтобы Беду проверить. Просто досадно стало, что два офицера не видят простейшего решения.

– Рискованно все-таки. Личные счеты как-никак. Бой. Все может случиться. Может, что другое придумаем?

– Другого уже ничего не будет. Три дня остается без сегодняшнего.

– Пошлем его вперед, а? Сами сзади, чтоб не сорвался?

– Испортит все, подлец. Да и не хочу. Знаешь, что Стрепетов сказал: к Герою, говорит, представлю, если «языка» приведешь.

Алексей удивленно уставился на друга и после раздумья сказал:

– А ты, оказывается, честолюбив, Валька!

– Есть такая слабость… Разве не замечал?

– Не замечал, – сдержанно ответил Алексей и отошел на свое место.

6

Солнце опускалось к горизонту. В воздухе еще было тепло. Но земля уже остыла, и прикосновение к ней, сыпучей и холодной, было неприятным. Давно и нудно били минометы. Пришли пулеметчики прикрытия. Они располагались в стрелковых ячейках, наскоро приспосабливая их для стрельбы. Появились бойцы, выделенные для усиления штурмовой группы. Одни из них молча сидели в траншее, другие как ни в чем не бывало потихоньку разговаривали и даже смеялись, словно и не им через минуту предстояло идти в бой. Алексей смотрел на них и думал о том, как все-таки трудно понять человеческий характер. Чему они улыбаются? Неужели они совершенно не думают о предстоящем бое и совсем не боятся? И почему вон тот солдат сидит, так отрешенно опершись головой на руки, сжимающие автомат? Вспомнил родных? Страшно? Или просто устал?

Валька тоже сидел рядом с Бедой и что-то рассказывал ему, словно между ними ничего не было. Подошел Шубин.

– Сейчас начнется, Лешка. Не забыл: ползти как можно быстрее, «ура» не кричать, не стрелять, работать прикладом. Если ворвемся – крой вперед по ходу сообщения и закрепляйся. И следи, как договорились. От Артиста не отставай и ему не давай…

Передали команду «Приготовиться». Они поправили каски, потуже затянули ремни, в последний раз проверили оружие. Валентин проделал все это заученными движениями, спокойно. Беда суетливо щупал карманы, подсумок, одергивал гимнастерку.

Алексей взял в левую руку автомат, в правую – гранату и чуть отогнул чеку. Как всегда в такие минуты, он почувствовал, как мелкая отвратительная дрожь охватывает его тело. Стиснул зубы, напрягся – дрожь отступила. Взглянул на Валентина, тот уже положил руки на бруствер, приготовился к прыжку. Его глаза холодно блеснули из-под каски.

– Ну, поехали, – скорее понял, чем услышал он слова Валентина.

Алексей рывком перебросился на холодную землю, поросшую высокой, редкой травкой. Справа впереди полз Валентин. Стараясь не отставать от него, двигался Беда. Ползти он не умел: его толстый зад поднимался высоко над землей, Алексей хотел крикнуть что-то оскорбительное, но вовремя спохватился.

Валентин двигался очень быстро, и Алексею было не легко поспевать за ним. Поэтому он не огибал ни воронок, ни кочек, и вскоре стал уставать. Капли пота заливали глаза, заползали в рот, локти и колени заныли, автоматные диски съехали на стороны и стесняли движение. Но он полз и полз, прижимая голову, нетерпеливо ожидая, когда ударят вражеские пулеметы. «Вот сейчас. Вот-вот начнут», – думал он. Но пулеметы молчали. Мгновения растянулись в минуты, наконец время совсем остановило свой бег. «Ну, что же? Почему до сих лор тишина?» – спрашивал он самого себя и еще быстрее, раздирая одежду и слизывая пот с губ, стремился вперед. В какую-то минуту вдруг показалось, что ползет он так очень давно, несколько часов.

В этот миг раздался приглушенный крик. Алексей поднял голову и увидел, как незнакомая фигура рванулась в прыжке вправо. Чудовищной силой сорванный с земли, он бросился на гитлеровца, ударил его по голове гранатой, норовя попасть в висок, не закрытый каской. Где-то совсем рядом застрочил пулемет. Горсти холодной, сухой земли посыпались за воротник. Алексей почувствовал, как чье-то сильное тело завозилось под ним, и скорее инстинктивно, чем сознательно, еще раз ударил гранатой по затылку, теперь уже не защищенному каской. Человек под ним обмяк. Но в этот момент он почувствовал на себе еще одно тело, рванулся из-под него и занес руку для нового удара.

– Свои, свои… – вдруг раздался знакомый голос, и Алексей увидел рядом Беду, прижавшегося к стенке окопа.

Все еще не отпуская из рук человека под собой, Алексей оглянулся вокруг и увидел, как сзади Беды здоровенный немец, подмяв кого-то под себя, замахивался карманным ножом.

– Гляди сзади! – крикнул он Беде, предчувствуя опасность.

Беда рывком повернулся и опустил приклад на голову фашиста. Тот свалился замертво. Алексей, толкнув Беду, бросился к нему, перевернул… и увидел под ним Валентина. Кровь струей била из ножевой раны на горле, быстро заливала грудь, смачивая рукав гимнастерки.

– Валька!.. – истошно закричал Алексей и бросился к другу. Тот открыл глаза, что-то пытался сказать, но изо рта шла только вспененная кровь.

Алексей разорвал пакет, наложил тампоны на рану и начал перевязывать, бормоча какие-то бессмысленные слова. Ему было очень неудобно одной рукой накладывать бинт, а другой поддерживать голову раненого. Он хотел позвать Беду, но почувствовал, что голова Валентина становилась все тяжелее, словно наливалась свинцом. Перевязка уже была не нужна. Но Алексей продолжал бинтовать, словно надеялся этим удержать уходящую жизнь. Как и предвидел Валентин, вылазка увенчалась успехом: взяли двух «языков», захватили вражескую высоту. И хотя одного из «языков» и взял Алексей, радости не было.

Стрепетов не был уверен в том, что весь холм будет захвачен. Но он не был бы Стрепетовым, если бы не воспользовался удачей. Увидев, что штурмовая группа благополучно ворвалась в траншеи противника, он немедленно бросил туда подкрепление, взяв людей из других рот, и приказал держаться во что бы то ни стало. Вскоре он сам появился там и увидел, что бойцы, вместо того чтобы выйти на обратный скат, укрепляют оставленные гитлеровцами окопы.

Это привело его в бешенство, потому что подходы со стороны противника не просматривались из старых окопов и первой же контратакой гитлеровцы могли восстановить положение. Он последними словами ругал командиров и, перебегая от одного к другому, приказал немедленно выдвигаться вперед. Бойцы неохотно повиновались, но, как потом оказалось, время было упущено. Еще до захода солнца гитлеровцы предприняли яростную контратаку. Бойцы, не успевшие как следует окопаться, вынуждены были отойти.

Правда, вторую траншею они все-таки удержали, но это не было спасением. Удалось отбить еще одну контратаку, начавшуюся уже в сумерках. И все же теперь о том, чтобы выдвигаться вперед, не могло быть речи: люди вконец измучились, смертельно устали, Стрепетов тоже, видимо временно, примирился со сложившимся положением.

Во время второй контратаки был тяжело ранен Шубин: пуля навылет прошла через грудь и, наверное, задело легкое, потому что изо рта с каждым выдохом ручейком стекала кровь. Вынести его в тыл полка не было никакой возможности: Костю уложили в небольшом немецком блиндаже. Командиром остался Алексей, в отделении, кроме него и Беды, осталось два человека.

Выбрав удобную минуту, Алексей забежал к Шубину в блиндаж. Костя встретил его вопросом:

– Ну как там?

– Да пока держимся. Наверное, еще полезут…

Шубин говорил с трудом. Алексей скорее догадался, чем услышал, что Костя подзывает его поближе. Сушко склонился над ним.

– Лешка, в случае чего… Не оставляйте меня, Леша, – и он сжал руку Алексея.

– Что ты, Костя! Не беспокойся. При первой же возможности вынесем.

– Пристрели лучше… – хрипел он с трудом. В темноте Алексей видел только белевшую повязку на груди и большие жалкие глаза Кости. – Второй раз никак нельзя… никак…

– Лежи, лежи, ни за что не оставлю, разве только самого ухлопают, – успокаивал его Алексей.

– Знаешь… Гранату… На всякий случай…

Алексей принес лимонку и положил рядом с раненым. Костя благодарно пожал ему руку на прощанье.

Алексей обошел свое отделение. Парни старательно окапывались.

– Спать нельзя, ни в коем случае, – предупреждал он каждого.

– Знаем, – ответил Кресов, останавливаясь, чтобы передохнуть. – Шубин там как?

– Лежит…

Ближе всех к Алексею, метрах в десяти-пятнадцати, была ячейка Тимофея. Он тоже окапывался, но Алексей не стал с ним разговаривать. С того момента, как погиб Валентин, они не перемолвились и словом. Алексей находился под тяжелым впечатлением смерти товарища и все размышлял над тем, как это произошло. Вспоминая подробности боя, Алексей пришел к выводу, что в момент броска Валентина в траншею, те двое сидели и закусывали (там валялись банки с маслом, хлеб, фляжки). У одного из них, видимо, был нож, и когда Валентин прыгнул в окоп, он успел первым нанести удар. Ему удалось ударить Вальку и второй раз, когда Алексей уже возился со «своим». Если бы Беда не ждал команды… «Да, опять Беда, – подумал Алексей. – Но можно ли его обвинять? Эх, напрасно Вальку послушал…»

Сушко поправлял свою ячейку, а мысли о случившемся не покидали его. Страшная пустота и отчаяние заполняли его сердце. Перед глазами возникала то одна, то другая сцена: крепко сжатые и поднятые вверх руки, приветствующие Вальку, куча денег на грязной фуфайке, ночь перед первым боем, голубые глаза и слова: «Есть такая слабость…» «Неужели честолюбие сгубило тебя, Валька? – в который раз спрашивал себя Алексей и тут же отвечал: – Нет, просто ты любил иногда сболтнуть для красного словца…»

Все погибли, ушли в небытие… Остался он один. Надолго ли? Еще два дня. Два самых трудных дня… Молча присел рядом Беда и долго смотрел, как Алексей черпал маленькой лопатой землю.

– Ты, Лешка, не думай, что я нарочно, – заговорил он. – Я просто не сообразил… Не мог… А тут еще ты замахнулся.

Алексей ответил не скоро.

– Я ничего не думаю. Но было бы лучше, если бы вместо тебя там был кто-нибудь другой…

– Да, да… Я просто растерялся.

– Теперь ничего не поправишь, – заключил Алексей лишь только для того, чтобы что-нибудь ответить, продолжая механически выбрасывать землю. Разговаривать на эту тему он не мог.

Беда еще посидел немного и ушел. Алексей облегченно вздохнул. Закончив ячейку, усталый, он прислонился к стенке окопа.

Сушко был уверен, что не спал, но состояние, в котором он потом оказался, нельзя было назвать иначе, чем пробуждением. Во-первых, было совершенно потеряно чувство времени и места: «Что это? Где я?» Во-вторых, возвращение к действительности было внезапным, какое бывает только со сна.