Текст книги "Штрафники. Люди в кирасах (Сборник)"

Автор книги: Игорь Толстой

Соавторы: Н. Колбасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Войдя в комнату, он увидел за столом полнощекого крепкого майора, который усталым и колючим взглядом окинул прибывшего.

– Вы были в партизанском отряде?

– Да.

– Как вы попали в госпиталь?

И снова, как час назад, Сушко подробно рассказывал свою историю, теперь уж окончательно надеясь, что все решится положительно.

Майор слушал, изредка задавая вопросы, а Сушко, рассказывая, никак не мог отвести глаза от того места на лбу майора, где ритмично пульсировал круглый лоскуток кожи. «Ранение…» – догадался Алексей, и ему стало понятно, почему у этого майора такой усталый, болезненный взгляд и почему он сидит здесь, далеко в тылу, а не командует батальоном на фронте. Когда Алексей замолчал, он поднял глаза и спросил:

– А почему вам не вернули документы?

Алексей пожал плечами.

– Не имею понятия: но мне кажется, что тот капитан отнесся ко мне с некоторым недоверием. Впрочем, может быть, я ошибаюсь. Возможно, он просто забыл или хотел это сделать потом. Словом, не знаю.

Майор долго сидел молча, постукивая по столу незаполненной карточкой. Пятак на лбу ритмично пульсировал, будто отражая напряженную работу мозга. Майор вздохнул, перевел взгляд на Алексея и виноватым тоном сказал:

– Я не могу удовлетворить вашу просьбу. Все понимаю, но не имею права.

– Кто же имеет? – с отчаянием спросил Алексей. – Начальник госпиталя не имеет, вы тоже. Куда же мне теперь?

– Куда? – машинально переспросил майор. – Поедете на общих основаниях.

– Что значит на общих основаниях?

– В какую-нибудь часть.

– Почему в какую-нибудь?

– Как и все. Солдатом.

– В город я пока могу сходить?

– Нет.

– И в город нельзя? – удивился Алексей. – Что ж тут страшного? Ведь вы многих отпускаете. И меня там ждут…

– Нет, в город нельзя, – повторил начальник и добавил: – Ведь вы каждую минуту можете понадобиться. Вы в свою часть, – подчеркнул он «свою», – поедете сегодня же. Подождите, вас проводят.

Он вызвал солдата, и тот провел Алексея в одно из зданий, где была не то казарма, не то общежитие для пересыльных офицеров. В большой комнате, уставленной двухэтажными нарами, стоял терпкий запах карболки и человеческих испарений. Людей было мало: несколько человек отрешенно лежали на нарах да в дальнем конце разговаривала группа военных. На пришедшего они не обратили внимания.

Алексей залез на ближайшее свободное место, раскинул ватник и лег. Последняя надежда оборвалась. Подозрение, высказанное майором, и отказ отпустить в город окончательно убедили его, что дело оборачивается плохо. Он теперь понимал, что осложнения вызваны отсутствием документов, но чтобы из-за этого даже не пустили в город… «В чем все-таки дело? Почему везде такое недоверие?» – думал он.

Так он пролежал несколько часов, пока его снова не вызвали в канцелярию. Там за столом сидел пожилой капитан и что-то писал. У стены, справа, засунув руки в карманы, сидела красивая черноглазая девушка в шинели с узкими серебряными погонами и зелеными петлицами. Она подняла глаза на Алексея, словно спрашивая: «Что, и ты, парень, с нами?» Ближе к двери непринужденно развалился на двух стульях еще один человек, всем видом напоминавший беглого каторжника. Единственное, что могло говорить о его принадлежности к армии, была затасканная шинель. Давно небритый, худой, грязный, он не удостоил Алексея даже взглядом.

У стола стоял сержант, судя по всему готовый отправиться в дорогу: вещмешок, полевая офицерская сумка и наган в кирзовой кобуре.

Закончив писать, капитан обратился к Алексею:

– Как ваша фамилия?

– Сушко.

– Поедете с сержантом.

Он еще раз просмотрел бумаги, взял лежавший на столе пакет с сургучными печатями и подал сержанту. Тот спрятал в сумку и спросил:

– Разрешите идти?

– Идите.

Сержант повернулся к сидевшим. Черноглазая девушка и парень встали. Они вышли за ворота и направились на вокзал.

– Куда вы нас повезете, сержант? – спросила девушка.

– Пока в Москву.

– А потом?

– А потом – куда прикажут.

– Чего я там не видела? – удивилась девушка. – Мне надо в свою часть.

– Куда вам надо, я не знаю, – ответил сержант. – Я выполняю приказание.

– Для меня это уже не так плохо, – обрадовался Алексей. – А куда в Москве?

– Энская полевая почта.

– Это не штаб партизанского движения?

– Нет.

– Может, воинская часть? – не унимался Алексей.

– Не знаю.

– Как же вы везете и не знаете куда? Или это секрет?

– А что надо знать? – раздраженно заметил сержант. – Есть номер полевой почты – этого достаточно. Комендант скажет, где она.

– Допустим, – согласился Алексей. – Но с таким успехом мы добрались бы и самостоятельно. Вы-то зачем с нами?

Сержант не ответил, а угрюмый попутчик, все время молчавший, промолвил:

– Не он с нами, а мы с ним.

Алексей и девушка удивленно посмотрели на него и замолчали.

И только теперь до Алексея дошел подлинный смысл происходящего: так они же арестованы! И недоверие начальника госпиталя, и слова майора о «вашей» части, и отказ отпустить в город – все это стало теперь легко объяснимым, понятным. «А сержант? В самом деле, зачем нужен сержант, если бы они не были под арестом? А я-то дурак», – думал Алексей. Он был настолько ошеломлен своей догадкой, что долго не мог проронить ни слова. Но мысль работала напряженно: «Бежать! Бежать немедленно».

Сушко уже прикидывал, где может представиться подходящий момент, но потом одумался. «А куда? Если бы хоть знал, где штаб, может, и добрался бы… А возможно, в Москве отпустят? Почему вдруг все стали такие подозрительные? И конвой! К чему? Что я, сам бы не доехал, раз уж надо куда-то ехать… Да и конвой-то какой-то странный. Со стороны и не подумаешь». И неожиданно для самого себя спросил:

– Сержант, мы что – арестованные?

Тот посмотрел искоса на Алексея и ответил:

– С чего вы взяли? Арестованных так не водят…

– Да, и я так думаю, – согласился Алексей.

9

Они пришли на вокзал задолго до отправления поезда. Оформив документы, сержант не стал ждать общей посадки (иначе бы они не сели), а через служебный проход провел их на перрон. Там уже стоял обыкновенный товарняк, переоборудованный для перевозки пассажиров. Они поднялись в ближайший вагон. Сиденьями в нем служили нестроганые доски, перекинутые от стены до стены. Посредине теплилась железная печка, под потолком тускло светил фонарь.

Уселись у самой стенки: Алексей с девушкой рядом, а сержант и странный тип – поодаль. Тотчас началась посадка, вагон заполнился людьми, штурмом занимавшими места. Вскоре поезд тронулся, постепенно затихали голоса, поплыли облака махорочного дыма, колеса ритмично постукивали на стыках.

Алексей разговорился с девушкой. Ее звали Люсей. До войны она едва успела окончить Харьковский медицинский институт и попала на фронт младшим врачом стрелкового полка.

В последних боях под Харьковом во время бомбежки отстала от части и вместе с двумя какими-то солдатами переходила фронт. Одного из них убили, с другим вышла к своим, но родного полка не нашла. Она уж было согласилась остаться там, куда попала, но потом ее вызвали в штаб и отправили в тыл. Так судьба забросила ее на пересыльный.

Рассказывала она неторопливо, подробно, но Алексей чувствовал в ее словах недоговоренность, что-то явно умалчивалось. Сушко спросил напрямую:

– Что же все-таки послужило причиной?

Девушка вскинула на него взгляд карих глаз, вздохнула.

– Неприятная это история… Ну, да ладно, расскажу. Началось все вот с чего. Когда я пришла в часть с этим солдатом, меня направили сначала к особисту…

– Это кто такой? – спросил Алексей.

– Ну, этот, представитель особого отдела. Был там один старший лейтенант. Он поговорил со мной, расспросил, сколько была за линией фронта, с кем встречалась, как оттуда выбралась. Я все подробно рассказала. Он выслушал и говорит, чтобы я оставалась в их полку и ни о чем не думала, о документах он сам позаботится. Я успокоилась, работаю в санчасти. Только замечаю, что он стал наведываться к нам. А мне Валя (это фельдшер там была, подружка) и говорит: «Замечаешь, Люська, что-то он зачастил к нам. По тебе, наверное, скучает». Я даже рассердилась на нее, а потом убедилась в ее правоте. Как-то встретил он меня и говорит, что с документами, мол, не все гладко, что требуется провести еще одно дознание и чтобы я пришла к нему в блиндаж. Я же, дура, все за чистую монету приняла. Пришла к нему, он сначала официально разговаривал, протокол даже писал, предупреждал, что за ложные показания судить могут, а потом намекнул, что все, мол, поправить можно, если я буду сговорчивее. Руку стал целовать, обнимать полез… Я в ужас пришла! Так мне противно стало… И не знаю уж как, только съездила я ему по морде изо всей силы. А на прощанье пару слов прибавила, извините, по-солдатски. Прибежала к себе – слова сказать не могу, реву, как корова. Валя меня утешает и говорит: «Молодец, Люська, так ему и надо! Он тут ко многим подсыпался. Ничего он тебе не сделает. Успокойся…» Я тоже так думала. Только на другой день вызывают меня в штаб, дают провожатого и отправляют в тыл. Теперь вот и пересылают меня с места на место. Видно, такое написал в сопроводиловке, что как прочитают, так и разговаривать не хотят.

– Да, невеселая история, – согласился Алексей. – Нечто подобное происходит и со мной, только у вас, конечно, дело проще. Я уверен, что стоит вам попасть к человеку умному, как вы будете на свободе.

– Вы уверены в этом? – спросила девушка облегченно. – В самом деле, не могу же я быть шпионкой! Глупо даже…

Алексей невольно улыбнулся такому наивному доводу, но поддержал:

– Конечно! Все уладится, вот увидите.

– Ну а вы как? – спросила девушка.

Алексей вполголоса начал рассказывать о своих похождениях. Девушка слушала, переживала, а когда он дошел до эпизода с Рожновым, воскликнула:

– Это же ужас! Как он только вас не застрелил!

Уже давно угомонился вагон, сквозь перестук колес доносился чей-то храп, а они все говорили и говорили. Потом и они незаметно задремали. Алексей проснулся, когда паровоз дернул, трогаясь на какой-то станции, и увидел, что голова девушки лежала на его плече, а полураскрытые губы шевелились в беспокойном сне. Он осторожно, чтобы не разбудить ее, развернулся и бережно переложил ее голову к себе на грудь.

Она спокойно спала.

10

В Москву они прибыли на рассвете. Столица встретила их молчаливой и совершенно пустынной. Трамваи и метро еще не ходили, на Курский вокзал пришлось добираться пешком. Алексей никогда прежде не бывал в Москве и теперь, шагая по улицам, вертел головой, узнавал иногда что-то знакомое, когда-то виденное в кино или на фотографиях. «Вот она какая, столица! – думал он. – Здесь решится моя судьба. Здесь есть те люди, которые, никогда не видев меня, знают, кто я, знают наш отряд и моих друзей, оставшихся там, в тылу гитлеровской армии. Где-то здесь Сталин!» – мелькнула мысль, и приятное чувство волнения охватило его, словно в предчувствии близкой встречи.

Они с Люсей шагали рядом, сержант – чуть в стороне. Неприятного типа не было. В Рязани он пошел с сержантом за продуктами и не вернулся. Сержант обыскал вокзал и привокзальную площадь, будки стрелочников, воинский эшелон, но беглеца так и не нашел. С ним пропали и полученные продукты. Сержант вернулся перед самым отходом поезда, усталый и обозленный. Потом он где-то раздобыл буханку хлеба и кусок черной конской колбасы, подал Алексею.

Чтобы успокоить сержанта, Сушко сказал:

– Не стоит огорчаться, сержант. Мы же не арестованные, а патруля он все равно не минует. А вообще, физиономия у него весьма подозрительная. Кто он, не знаете?

Сержант пропустил вопрос мимо ушей.

– Вот именно, что подозрительная. Ну да ладно, коменданту я заявил.

Когда электричка остановилась в Подольске, они вышли из вагона. Снова пошли пешком, куда-то на окраину города, и, уже порядком устав, остановились перед четырехэтажным серым зданием, обнесенным высоким забором из колючей проволоки. По углам на вышках – часовые, у проходной – деревянной, небрежно сколоченной будки – двое. Пока их провожатый разговаривал в проходной, Алексей и Люся стояли в стороне и с затаенной тревогой смотрели во двор. Там, за проволокой, были, по-видимому, солдаты: одни убирали снег, другие пилили и складывали дрова, а третьи просто шатались без дела. Кое-где на верхних этажах окна уже были открыты и оттуда тоже выглядывали военные. Из одного окна крикнули:

– Эй вы там, новенькие! Давай заходи, не стесняйся!

– Ух ты, братва! Краля-то какая!

В окнах появились новые лица.

– В самом деле, красавица!

– Заходи, девушка! Сюда свободно пускают!

Люся отвернулась. Чтобы не молчать и не слышать кривляний, спросила у Алексея:

– Кто они?

Сушко и сам не знал, кто эти люди, но довольно уверенно сказал:

– Дезертиры, иначе чего бы их за проволокой держали?

– А нас тоже сюда?.. – Люся хотела сказать «посадят», но не решилась. Алексей догадался.

– Ну что вы! – воскликнул он и добавил: – Мы же не преступники.

– А почему ушел сержант?

– По какому-нибудь другому делу. Может, узнать, где наша часть.

Чтобы не слышать выкриков, Алексей и Люся укрылись за стеной проходной. Скоро вышел сержант.

– Не сюда нам. Поедем в Сталиногорск.

– Вот видите, – обрадованно сказал Алексей девушке, – я же говорил…

Поздним вечером приехали в Сталиногорск. Они шли темными улицами, закрываясь от ветра, кидавшего в лицо пригоршни мокрого, холодного снега. Усталые, голодные, они рады были хоть какому-нибудь пристанищу, но сержант упорно и молча шагал вперед. Правда, несколько раз останавливался для того, чтобы спросить у прохожих, как пройти к областному управлению НКВД.

– Зачем нам нужно это управление, черт его возьми! – злился Алексей.

Сержант молчал.

Они вышли за город и только тогда увидели в темноте большие кубические здания. Угрюмо и одиноко возвышались эти строения на пустыре. Рядом в зарослях двухметрового бурьяна, как в лесу, сердито свистел ветер, насквозь пронизывая Алексея и Люсю.

Когда подошли к зданиям, солдат скрылся за дверью, а Сушко и девушка остались ждать его на улице. Они укрылись от ветра и дождя за стеной. И хотя тут казалось значительно теплее, чем на ветру, оба зябли. Люся прижалась было к Алексею, и ему мгновенно передалась ее дрожь.

– Когда все это кончится? – вздохнула она. – Хоть бы уж куда-нибудь приткнули. Неужели это на всю ночь!

– Теперь уж недолго, – ответил Алексей, уверенный в том, что их мытарствам наступит конец в этом угрюмом здании, куда все-таки очень не хотелось идти.

Вышел сержант.

– Надо ехать на станцию Угольную.

Алексей не вытерпел:

– До каких пор вы будете таскать нас по всяким управлениям? Неужели нельзя где-нибудь подождать до утра и обсушиться!

– Меня посылают – я иду.

– Можно же зайти в любой дом, отдохнуть, обсушиться…

– Приказ есть приказ. Думаете, я не устал?

– Приказ!.. – ворчал Алексей. – Как будто от нашего прибытия зависит исход исторического сражения.

Они снова вышли на дождь и по скользким, грязным булыжникам шоссе зашагали обратно в город. Теперь ветер дул в спину, но от усталости оба, безразличные, молчаливые, едва брели за сержантом.

На станции, ожидая поезд, с трудом протиснулись к печке, отогрелись и незаметно задремали. Но когда глухой ночью их разбудил сержант, чтобы садиться в вагон, они снова озябли.

И только рано утром наконец подошли к огромному лагерю на окраине города. Обширная территория его была обнесена высоченным деревянным забором, по углам на вышках стояли часовые, кутавшиеся от ветра в широкие шубы, прижимая винтовки сложенными на груди руками.

Дверь проходной открыл пожилой старшина в голубой фуражке и, ничего не спрашивая, пропустил внутрь. Не задерживаясь, прошли проходную и оказались перед другим забором, к которому лепилось деревянное приземистое здание с решетками на окнах.

В неуютной, провонявшей табачным дымом комнате находилось несколько человек в голубых фуражках и о чем-то громко спорили. Увидев вошедших, они замолчали на полуслове. Человек, стоявший спиной к окну, отчего лицо его нельзя было видеть, властно приказал:

– Проходи сюда!

Сержант прошел вперед и подал пакет. Человек вскрыл его, посмотрел на Алексея и Люсю, испуганно жавшуюся к нему, и кивнул другому – старшине с острым носом и близко поставленными глазами. Тот, уже зная, что от него требуется, подошел к Алексею, ощупал одежду и спросил:

– Оружие есть?

– Нет.

Тогда старшина подтолкнул Алексея и указал рукой на дверь справа. Алексей, прежде чем пройти в нее, протянул девушке руку:

– Прощайте, Люся.

Она крепко пожала его широкую ладонь.

Часть вторая

1

В тот же день, потолкавшись среди пестрого лагерного люда, Сушко узнал, что все оказавшиеся здесь подлежат спецпроверке. В такие лагеря собирают всех, кто был в немецком тылу и перешел фронт не в составе части или не имеет документов. Относительно времени пребывания в них говорили по-разному: одни уверяли, что все это займет несколько дней или недель (на фронте не ждут!), другие доказывали, что это тянется месяцами, третьи утверждали, что будешь сидеть до тех пор, пока освободят ту местность, где был в оккупации. Сушко стало также известно, что этот лагерь сортировочный, а проверку проходят в других, специальных лагерях.

Заключение сломило Алексея: он пал духом, замкнулся в себе, часами лежал на нарах или сидел в укромном месте, снедаемый горестными думами. Он уже не думал о задании, не пытался даже поговорить об этом с каким-нибудь начальством, потому что в таком сборище людей добиться чего-либо было невозможно. До последнего момента его не покидало убеждение в том, что все случившееся с ним – обычное недоразумение. Он обвинял в дурацкой сверхбдительности всех: начальника госпиталя, майора, служившего на пересыльном пункте, наконец, сержанта-конвоира. И только теперь, послушав немало историй, подобных своей собственной, понял, что дело обстоит куда сложнее. Все больше напрашивался вывод, что поводом для заключения в лагерь служил сам факт пребывания в плену или на оккупированной территории.

«В чем все-таки дело? – размышлял Алексей. – Неужели среди нашего народа так много предателей, что нужно проверять каждого человека? Да и как практически можно установить истину?»

Он вспомнил сорок первый год, бойцов и командиров, выходивших из многочисленных окружений и попадавших в их отряды. Среди них бывали случайные люди, пришедшие только потому, что больше идти было некуда. И все же к ним относились с большим доверием. Их проверяли просто: давали оружие и брали в бой. Долгие часы проводил Алексей в таких невеселых размышлениях. Подавленный, униженный, он тяжело переживал случившееся с ним и даже не пытался ни с кем сблизиться.

А жизнь в лагере – странная, непонятная, невообразимая – шла своим чередом. Люди о чем-то часами спорили, тайком поигрывали в карты, что-то покупали, продавали из-под полы. Словом, вели себя совсем не так, как должны были, по мнению Алексея, вести себя в подобных случаях. «Почему они так спокойно все это переносят? Почему не протестуют? Неужели это их не оскорбляет? А может, они все виноваты?»

Временами, пробуждаясь от душевного оцепенения, он присматривался к людям. Из пестрой мозаики лиц ему скоро запомнилось одно: сухощавое, мускулистое, с большим крючковатым носом и коротенькой трубкой во рту. Нос, чуть свернутый набок, казалось, постоянно заглядывал в трубку, пытаясь увидеть, не осталось ли там хоть немного табаку. Но она почти всегда пустовала и сердито сипела. Ее владелец ходил в кирзовых сапогах и стареньком тулупчике нараспашку, под которым была видна гимнастерка с тремя дырочками на красных петлицах. Невысокий, плотный, с широченной грудью и большими волосатыми руками, он был очень силен и, видимо, принадлежал к кадровым военным.

Алексей часто видел, как он подолгу сидел возле курящей компании, дожидаясь, когда кто-нибудь намеревался бросить окурок. В такой момент длинноносый молча толкал курившего и протягивал руку. Отказывали редко. Обычно куривший сначала недоуменно смотрел на пальцы, сложенные характерным жестом курильщика, а потом молча совал окурок. Длинноносый вдавливал его большим пальцем в трубку прямо с бумагой и затягивался. И снова сидел молча или переходил к другой группе.

Однажды он подсел к Алексею, примостившись на солнышке у стены барака. Зная его повадки, Алексей подал кисет. Он не спеша набил трубку и глубоко вдохнул дым.

– Табачок что надо. Давно сидишь?

– Недавно.

Длинноносый снова затянулся и тоненькой струйкой долго выпускал дым.

– Оно и видно: табачок еще сохранился. А я скоро месяц. Совсем прожился.

– Что так? Говорят, тут не засиживаются.

– Черт его знает! Сунули и забыли. Как тебе это нравится? – спросил он.

Алексей не ответил.

– То-то и оно… – огорченно протянул длинноносый и замолчал. Его трубка теперь не сипела, а чуть потрескивала и весело курилась голубым дымком.

– Спасибо за табачок, – поднялся он.

– А кисет? – спросил Алексей.

Длинноносый, словно не слыша, тронулся было прочь. Тогда Алексей приподнялся и сильно дернул его за тулупчик сзади. Тот грузно плюхнулся на землю.

– Кисет, говоришь? Пожалуйста, – и он протянул Алексею кисет.

– Не люблю таких штучек.

– Не обижайся: без курева – прямо уши пухнут. Продай немножко, – попросил он.

– У самого мало.

– Мало так мало. И на том спасибо. – И он ушел.

Вскоре Алексей снова встретился с длинноносым. В тот день он подошел к одной из групп, где что-то доказывал бородатый высокий мужчина в черном демисезонном пальто, подпоясанном узким ремешком.

– Не могут тут нас долго держать, – услышал Алексей, – смысла нет: на фронте сейчас каждый человек дорог. После Сталинграда немцы долго не задержатся, успевай только догонять.

Изможденный светловолосый человек, тоже в гражданской одежде, возразил ему:

– Сталинград – это Сталинград. Но бежать немцы пока еще не собираются. Воевать они умеют, тут еще не один Сталинград потребуется.

– Типичная политическая незрелость! – вспыхнул бородатый. – Да будет тебе известно, что немцы никогда не умели воевать. Их еще Александр Невский бивал! А Суворов? А Брусилов? Они сильны своим генералитетом, а солдат у них жидковат против русского Ивана. Это из истории хорошо известно.

– На кой ляд мне твоя история, – взбунтовался светловолосый, – когда я на собственной шкуре знаю, умеют или не умеют. Да и с чем Иван воевать будет? С винтовкой и шашкой против самолетов и танков? Видел я, как в сорок первом кавалерия против танков ходила. Что от нее осталось?

– Знаю. Но это не дает тебе права утверждать, что немцы непобедимы.

– Хитро, борода, выворачиваешь, – вмешался один из слушателей.

– А я и не утверждаю, – возразил светловолосый. – Но и ты нас не утешай тем, что Суворов немца бил. Суворова давно нет. Мы с тобой – есть. Вот нам-то его и бить! А то – Суворов!

– Да пойми ты… Разве наши не знали, что немцы строят самолеты и танки?.. Знали, но дело в том, что их пока у нас еще мало.

– Ну а если знали, так почему ж не строили? Видно, на лихую тачанку надеялись! Вон послушай, – указал светловолосый на репродуктор, висевший на столбе, – каждый день поют: «И линкоры пойдут, и пехота пойдет, и помчатся лихие тачанки!».

– Но в свое время нашему народу ясно сказали: нападение было неожиданным, отмобилизоваться мы не успели…

– Слушай, ты кем был в армии? – прервал его светловолосый.

Бородатый на секунду опешил, потом с раздражением сказал:

– Какое это имеет значение?

– А такое, что я б тебя к солдатам на версту не подпустил. Талдычишь одно и то же, дальше газеты ничего не видишь, а свой-то умишко… – и светловолосый выразительно повертел пальцем у лба.

– Кто бы ни был, – с обидой отбивался бородатый, – но пораженческой пропагандой никогда не занимался…

– Как же ты сюда попал? Политически зрелый, сознательный – и вдруг здесь вместе с нами, серыми, – опять вмешался один из слушателей.

– У меня хоть гимнастерка да штаны форменные остались, – распахнул пальто светловолосый, – а ты, наверное, и подштанники армейские выбросил…

– Дак они ж полные были, – бросил кто-то из окружавших. В громком хохоте потонули последние слова бородатого. Он пытался еще что-то доказывать.

Алексей, стоявший рядом, хотел было вмешаться, но тут кто-то потянул его за рукав. Он оглянулся и увидел длинноносого. Он тянул его в сторону и говорил:

– Брось эту хренословию слушать. Ты ж не знаешь, что они за люди. Давай лучше закурим.

Они отошли в сторону. Алексей достал щепотку табаку и высыпал в огромную ладонь длинноносого.

– Хе-хе, запомнил науку! – засмеялся тот и стал набивать трубку. – Теперь этих стратегов развелось, как вшей в кожухе. Посади хоть одного в Генштаб, так немцы сразу наложат в штаны.

Алексей улыбнулся и спросил:

– Не интересуешься?

– А зачем? Тут в каждой кучке до драки спорят. Виноватого все ищут. А толку что?

– Теперь только и остается спорить, – ответил Алексей. – Делать-то нечего.

Мы ведь теперь вроде находимся в политическом карантине: не заболел ли ты чумой предательства? Вот такие бородатые доктора и выявляют, – и длинноносый кивнул в сторону споривших.

– Это ты уж, пожалуй, загнул, – ответил Алексей. – Люди просто говорят то, что думают.

– И я о том же. Они беседуют, а рядом какой-нибудь тип стоит да все запоминает. А потом этих спорщиков в известном месте и прижмут: «А вы такое вот говорили?». Я уж, брат, ученый. Теперь молчу. Сволочей у нас еще порядочно.

– А мне-то почему говоришь? Не боишься?

– Нет, – ответил длинноносый. – Ты еще зеленый. Только не унывай, а то целыми днями сидишь, чуть ли не слезы льешь. Привыкай, тут тоже люди, правда разные, но люди.

Они разговорились, познакомились. Его собеседник оказался кадровым военным, бывшим командиром стрелковой роты и назвался Костей Шубиным. Когда-то он носил три кубика, попал под Киевом в окружение, скитался почти год на оккупированной территории, пока наконец пробрался к своим.

Так Алексей познакомился с человеком, надолго ставшим ему попутчиком и другом.

А часа через два они уже стояли перед воротами нового лагеря, расположенного далеко за городом. Несколько обшарпанных приземистых бараков, отрезанных от всего мира двумя рядами колючей проволоки, одиноко чернели в поле. И только километрах в двух виднелись трубы завода.

Как только колонна остановилась перед воротами, с той стороны проволоки начали собираться люди.

– Откуда прибыли?

– С Воронежского есть кто?

– Кто был в шестнадцатом лагере?

Новички молчали. И вдруг с той стороны проволоки раздался радостный крик:

– Чернышев! Вася!

Алексей глазами разыскал в толпе лагерников кричавшего. Это был светло-русый парень лет двадцати пяти, в сапогах, гимнастерке и черном штатском пиджаке поверх нее. Ему ответил человек, стоявший в первом ряду:

– Валька! Привет! А я-то думал, ты уже воюешь.

– Еще не скоро, Вася.

– Почему?

Валентин, безнадежно махнув рукой, сказал:

– Сам поймешь.

– Ну а как тут у вас? Жить-то хоть можно? – спросил Вася.

– Да ничего, днем спим, по ночам беседуем. Баланду дают, работу не спрашивают, так что жить можно.

Открыли ворота, и новички вошли во двор. Их пересчитал какой-то лейтенант, провел на середину двора и остановил перед одним из бараков, где было управление лагеря. Алексею теперь удалось рассмотреть того, кого называли Васькой. Это был совсем юный парнишка в армейском ватнике и шапке-ушанке. Он, не выходя из строя, все еще разговаривал со своим приятелем. Новичков окружила толпа старожилов, завязались первые знакомства.

Но вот из здания вышел невысокий полнеющий капитан с рыжими, подбритыми бровями, в голубой фуражке, из-под которой оттопыривались красные уши. Это был начальник лагеря. Лейтенант, его помощник, подал команду «Смирно». Капитан подошел поближе и, приложив руку к козырьку, крикнул:

– Здрасьте, новички!

Прибывшие нестройно ответили. Скомандовав «Вольно», капитан прошелся вдоль строя и сказал:

– Значит, так, товарищи. Вы прибыли в лагерь для прохождения спецпроверки. Вас освободят, как только установят ваши личности и убедятся, что вы не совершили никаких преступлений перед Родиной. Переписка не разрешается. Размещаться будете вон там, – и капитан указал на широкий приземистый барак с крыльцом, напоминавший полуразвалившуюся баржу. Впрочем, как потом Сушко узнал, барак этот действительно называли «баржей».

– Места покажет староста – подполковник Туров, – и капитан кивнул в сторону человека, стоявшего поодаль. Новички разом повернули головы. Алексей увидел сухощавого, чуть сутулого человека лет сорока пяти в начищенных сапогах, с чисто выбритым лицом и щеточкой коротко подстриженных усов. Он спокойно встретил взгляд сорока пар глаз и поправил шинель, наброшенную на плечи. Алексей про себя отметил, что подполковник резко отличался от остальных лагерников аккуратным, армейским видом, с которым не вязалась его шинель внакидку. Он выглядел человеком, не принадлежавшим к заключенным. Но как потом оказалось, подполковник – Туров своей судьбой почти ничем не отличался от других.

Капитан выждал минуту и спросил:

– Вопросы есть?

– Есть! – отозвалось несколько голосов сразу.

– Как называть вас: товарищ капитан или гражданин начальник?

– Называйте по званию.

– Сколько мы будем сидеть здесь? – крикнул стоявший рядом Шубин.

– Я сказал: столько, сколько потребуется, чтобы разобраться, кто вы и что вы.

– Лучше бы на фронт, – возразил кто-то несмело. – Ведь там мы нужны позарез.

– Успеете и на фронт. Война еще не кончилась.

– Где будем работать? – узнал Алексей голос Чернышева.

– Работать не будете. Офицеры к труду не привлекаются.

Кто-то еще спрашивал что-то, но капитан уже скомандовал:

– Р-раз-зойдись!

Так началась для Алексея новая жизнь, о которой месяца два назад не имел никакого представления, она ему не могла даже присниться. Теперь оставалось только одно: терпеливо ждать своей участи.

2

В «барже», куда новички вошли вслед за Туровым, было сумрачно. Справа и слева, закрывая свет от окон, рядами стояли голые двухэтажные нары. Между ними оставался широкий проход, в конце которого была дверь в комнаты следователей. Слева у самой этой двери нар не было: там стоял немудреный огромный стол, отполированный до блеска руками «забойщиков», две скрипучие скамейки и в углу – тумбочка, покрытая грязным кумачом. На стене висел портрет Сталина, а под ним – карта Европы. Это был красный уголок.

Четыре человека, лениво переговариваясь, стучали костяшками. Они совершенно не обращали внимания на новичков, располагавшихся на нарах.

Алексей, заняв место, пошел бродить по лагерю. Стоял солнечный весенний день. Голое поле вокруг сбрасывало остатки снега, недавно просохшие бугорки чуть парили, в бездонной синеве звенел невидимый жаворонок, на опоре высоковольтной линии, стоявшей на территории лагеря, трубным голосом кричал грач.