Текст книги "Штрафники. Люди в кирасах (Сборник)"

Автор книги: Игорь Толстой

Соавторы: Н. Колбасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

– Трудно сказать. Похоже, не так уж и много их там. Ударить бы по ним сейчас отсюда, пока не закрепились.

– Как же, ударишь… Ты вон левее посмотри, – в лесочек за огородами. Кажется, танки у них там, а сколько – не видно, – хмуро бросил Колобов.

– Вон возле узкоколейки, глядите, еще появились! Шесть танков и автоматчики. Эти уж точно против нас.

– Ну что ж, «бог огня», связывайся со своим комбатом, выручай «царицу полей».

– Это я мигом, товарищ лейтенант. Только рацию сюда вынесу, чтобы видней было.

Но сержант не успел еще установить свою рацию, когда лесок за огородным полем, где Колобов предполагал скопление немецких танков, вдруг раскололся обвальным грохотом разрывов снарядов и мин. Артиллерия дивизии генерала Симоняка начала артподготовку перед решительным наступлением. Николай, впившись в бинокль, видел, как вздымались в воздух вырванные вместе с корнями стройные березы, мягко и медленно валились сосны.

Лес, взорванный и обожженный термитом, запылал сразу в нескольких местах. Из него, натужно завывая моторами, торопливо поползли к заросшему бурьяном ближайшему оврагу немецкие танки. «Будто клопы от керосина бегут», – подумал Николай, и в то же мгновение высоко в небе и прямо у него над головой ломко и сочно разорвался пристрелочный снаряд, оставив после себя неподвижное круглое черное облачко. Несколько секунд спустя с таким же характерным чоком рядом с первым расплылись еще два дегтярных пятна.

– Быстро в траншею! – крикнул Колобов вылезшему из землянки корректировщику и сам тут же скатился в спасительную земляную щель. «Только бы не шрапнель», – мелькнула в голове мысль, а слух его уже уловил пронзительно тягучий, с каждым мигом густеющий вой. Вот он донесся до траншеи, пересек ее и оборвался облегченно и рассыпчато. Застоявшийся морозный, воздух упруго колыхнулся, что-то мягко ударило в бруствер рядом с Николаем, и тут же далеко, за сосновым лесом, возникли тонкие жала новых запевов. Они заставляли непроизвольно приседать и зажмуриваться в момент густого и мощного нарастающего воя.

Стиснув зубы, Николай заставил себя на несколько секунд приподняться над бруствером, чтобы взглянуть в сторону позиции Застежкина. Но ничего не было видно, кроме приближающихся немецких танков. Выхватив взглядом съежившегося у рации на дне траншеи Никонова, Колобов приказал ординарцу выяснить обстановку на южном фланге роты у Фитюлина, а сам побежал на север, навстречу танкам.

Волкова и Застежкина он нашел у станкового пулемета.

– Что тут у вас?

– Да вот полезли, – Прохор кивнул в сторону приближающихся танков, за которыми виднелись плотные цепи автоматчиков. – Больше роты прет. Я вперед в окопы шестерых с гранатами и бутылками послал.

По снежной целине поля двигались шесть немецких танков. Время от времени они останавливались, стреляли из пушек и снова шли вперед, не отрываясь далеко от бегущих за ними автоматчиков.

Первые танковые снаряды разорвались метрах в тридцати сзади траншеи. Скорее всего, гитлеровцы заметили закопанную пушку и хотели прежде всего покончить с ней.

Николай видел, как под передним танком, только что выстрелившим из пушки, вдруг блеснул огонь и танк закрутился на месте. Еще одна вспышка – и из танка повалил густой черный дым. Через верхний люк на снег выпрыгнули черные фигурки и скрылись из виду.

Шедшие за головным два других танка тут же остановились и одновременно ударили из пушек. У Колобова сжалось сердце от тревоги за расчет единственного противотанкового орудия. Но опять прозвучал негромкий хлопок орудийного выстрела и еще один немецкий танк окутался дымом. Теперь уже остановились все четыре уцелевших немецких машины и стали стрелять по обнаружившей себя пушке.

Прошла минута или две. Пушка больше не подавала признаков жизни, и танки вновь двинулись вперед, увлекая за собой автоматчиков.

– Сальников, к пулемету! – закричал Застежкин, хотя оба номера были на местах. – Подпусти их до того куста, что сегодня пристреляли!

Первый номер зачем-то потрогал заправленную в патронник ленту и с недоумением обернулся в сторону сержанта. Казалось, до него не дошел смысл команды и он хотел переспросить; что от него требуется. Однако Прохор молча махнул рукой в сторону приближающихся гитлеровцев и тот опять напряженно приник к рамке прицела. Сальников выждал еще с полминуты и, когда цепочка атакующих добежала до пристрелянного им ориентира, дал короткую очередь и тут же длинную. Немцы залегли, но, повинуясь команде, вновь вскочили и в тот же миг Сальников резанул по ним еще одной очередью. Эта, последняя, оказалась самой удачной. Человек восемь или десять из вскочивших снова упали и уже не пытались ни встать, ни переползти на другое место.

Неожиданно вновь донесся глухой выстрел противотанковой пушки, и еще один танк, третий по счету, застыл на месте.

– Молодцы артиллеристы! – радостно закричал в ухо Колобову замполит. – Как они их… А, твою…

И в голосе Волкова Николай услышал что-то такое, что заставило его оторвать взгляд от атакующих и оглянуться назад. Он увидел желтоватое облако взрыва и катящееся по снегу колесо от пушки.

– Отвоевались… – понял он скорее по движению губ, нежели услышал голос Волкова.

– Отсекай автоматчиков! – закричал Николай Сальникову, а сам побежал по траншее на левый фланг взвода, куда повернули два немецких танка. Оттуда тоже слышались частые пулеметные очереди.

Он увидел, как впереди, метрах в тридцати от траншеи, словно из-под земли выскочил низенький боец и, размахнувшись, бросил под гусеницы надвигающегося танка связку гранат. Переждав взрыв, снова вскочил и замахнулся, собираясь бросить в остановившийся танк бутылку с зажигательной смесью. Но то ли случайная, то ли снайперская пуля попала в бутылку и боец, мгновенно превратившийся в живой факел, метнулся обратно к своему окопу, но, не добежав до него, упал на снег, скошенный автоматной очередью.

Добравшись до неожиданно замолчавшего пулемета, Николай едва не упал, споткнувшись о скорчившегося в траншее бойца.

– Почему не стреляешь, твою..? – бешено закричал он, схватив солдата за ворот шинели, и тут же осекся. Увидев искаженное невыносимой болью лицо и прижатые к животу ладони, из-под которых пузырилось что-то глянцевито-сизое, живое и дымящееся на морозе. Второй боец, уткнувшись лицом в стену траншеи, словно старался вылезти из нее, вцепившись в рукоятки пулемета. Колобову с первого взгляда стало ясно, что он мертв.

Николай с трудом разжал руки погибшего, проверил прицел и, взяв немного пониже, под самые ноги бегущих автоматчиков, дал короткую очередь, за ней вторую. Он стрелял с той скупостью и расчетливостью, которые появляются в особо тяжелые моменты боя. В течение пяти минут, а может быть, и больше, он четыре раза прижимал к земле поднимавшуюся в атаку цепь. Наконец немцы не выдержали: сначала поодиночке, а потом группами стали отползать назад, зарываясь в грязный снег и прячась в воронках.

Следя за отступающими немцами, Николай чуть было не прозевал кучную и меткую очередь вражеского пулеметчика, сменившего позицию. Каким-то шестым чувством Колобов заметил опасность и успел пригнуть голову за мгновение до того, как в стальной щит «максима» густо ударили пули. Фашист хорошо знал свое дело, но был в невыгодном положении – лежал на открытом поле, и Николай второй короткой очередью сразил его.

Оставшиеся два танка не решились продолжать атаку без поддержки пехоты. Они неторопливо попятились назад, прикрывая собой поредевшие группы автоматчиков.

– Кажись, отбились, елки-моталки, – услышал Колобов хриплый голос подошедшего Застежкина. – Это ж надоть, как прут, ну чисто горбуша на нерест. Будто и смерти на них нет. Спасибо вам, товарищ лейтенант, помогли отбиться. Вот смену вам привел.

Застежкин, прижавшись к стене траншеи, пропустил вперед себя двоих бойцов.

– Потери во взводе большие?

– Ежели с Коломейцем и Сизовым считать, которых вы подменили, то восемь убитых и двенадцать раненых. Четверо – легко, в строю остались. И замполиту еще два пальца на левой руке отшибло да клок на затылке осколком срезало. Головой маленько трясти стал, но тоже с нами остался.

– Значит, контузило его этим осколком.

– Видать, что так…

– Товарищ лейтенант! – послышался из-за поворота траншеи голос Анисимова. – Там связного из фитюлинского взвода в живот ранило. Говорит, фрицы против нас атаку с южной стороны затевают. Вроде подкрепление им большое от Синявино идет!

Николай торопливо подхватил с бруствера свой автомат и неожиданно для себя обнял Застежкина.

– Ну, побежал я, Прохор. Ты смотри тут. Замполита, если нужно, в медпункт отправь. Да, к артиллеристам никого на позицию не посылал?

– Да вы не сомневайтесь, товарищ лейтенант, – смущенно проговорил Застежкин. – Мы тут постараемся. Сами там поосторожнее… А к артиллеристам, чего ж, посылал, конешное дело. Нету их больше.

– В случае чего присылай связного. Человек десять-двенадцать в помощь подброшу, но это в крайнем случае. Понял?

Когда Николай добежал до фланга позиций, обороняемого взводом Фитюлина, перед ними уже горели три немецких танка. Один был подожжен бутылками с зажигательной смесью почти у самого бруствера траншеи, два других подбиты противотанковыми гранатами. Наступавшая за танками пехота залегла на кочковатом поле, не имея возможности ни продвинуться вперед, ни отползти назад под настильным огнем пулеметов.

С северной стороны, откуда он только что прибежал, уже слышались оглушительные взрывы авиабомб. Оглянувшись, Николай увидел десятка полтора наших пикировщиков, повисших над крутым изгибом узкоколейки. Видимо, там скапливалась отступавшая по коридору техника и живая сила противника. В расположенной на юге-востоке березовой роще все еще рвались снаряды дивизионной артиллерии. Оттуда доносились истошное ржанье лошадей и гул моторов.

– Что тут у вас? – спросил запыхавшийся Колобов у Фитюлина, который отчитывал за что-то молодого бойца.

– Сейчас уже все нормально, товарищ лейтенант, отбились, Сашка-артиллерист нам крепко помог со своей батареей. Один танк только и прорвался, а этот вот «герой» ему три бутылки под нос сунул, чтобы дорогу подсветить.

– Так не знал же я, товарищ сержант, вот и получилось… – виновато оправдывался очень молодой парнишка, посматривая на нишу, где синели еще две бутылки с зажигательной смесью.

– «Не знал…» Чему же тебя в школе учили? – пренебрежительно сплюнул Славка. – Разве танк такой поллитрой в лоб возьмешь? Тут ждать надо, пока он тебе репицу свою подставит. Мотор там у него.

– Танки-и! Товарищ сержант, опять фрицы из хвойника вылезли! – донесся чей-то напряженный крик.

Колобов, прижав к глазам бинокль, отчетливо увидел выползавшие из молодого сосняка немецкие танки с сидевшими на броне автоматчиками. Чуть позже неторопливо выкатились три штурмовых орудия. Выбрав удобную позицию, они остановились и тут же открыли прицельный огонь по траншее и доту. Пулеметы, прижимавшие залегших на снегу немцев, замолчали.

– Анисимов, живо к корректировщику. Пусть что хочет делает, но заставит замолчать самоходки! Фитюлин, бегом к доту, выясни, что там стряслось с пулеметами? Я пока тут без тебя управлюсь. И пошли кого-нибудь к минометчикам. Почему молчат? – распорядился Колобов.

На этот раз им с трудом удалось сбить с брони немецких автоматчиков и сдерживать их тремя ручными пулеметами. Танки, не снижая скорости, продолжали движение на позиции. Стрелял почему-то лишь один, крайний, на стыке между взводами Фитюлина и Козлова. Николай приказал бойцам приготовить гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Сам же расположился примерно в центре занимаемой взводом позиции, метрах в пятнадцати от бронебойщика Ромы Смешилина.

Замолкший дот не подавал признаков жизни, и командира роты все сильнее охватывало беспокойство: не могли же в самом деле одновременно выйти из строя три крупнокалиберных пулемета. А без них, Николай отчетливо это сознавал, им вряд ли удастся удержаться на этой позиции.

Гулко ударила бронебойка Смешилина, и шедший впереди других танк, резко крутанувшись на месте, остановился. «Молодец, Рома!» – подумал Николай, заметив боковым зрением, как тот с помощью второго номера быстро перезарядил ружье. И тут же под длинным стволом ПТР блеснула вспышка, что-то тяжело и медленно перелетело через траншею, упав в снег. Подбежавший Колобов увидел на дне стрелковой ячейки распростертое тело заряжающего и совершенно спокойное лицо Ромы, глядевшее на него… из раскрытой коробки с патронами.

Сжав зубы, Николай с трудом заставил себя перевести взгляд с головы Смешилина на приближающийся танк. Машинально передвинув за спину висевший на груди автомат, снял с пояса противотанковую гранату, положил ее перед собой на бруствер. В полуобвалившейся нише ячейки он заметил высовывающееся из земли горлышко бутылки с зажигательной смесью. Наклонившись за ней, зачем-то вытер испачканные глиной сапоги, потом взял бутылку и выпрямился. До танка оставалось десятка два метров. Он отчетливо видел крутой скос его вымазанного грязно-белой краской бронированного лба и лившиеся блестящими ручьями отполированные траки гусениц. Расчетливым движением отклонился немного в сторону от наползающей на него стальной громадины и кинул бутылку. Она перелетела сверкнувшим комком через башню танка, исчезла за ней.

«Промахнулся?» – обожгла мысль и он, нисколько не опасаясь вдавившихся в бруствер гусениц, кинулся было за оставленной гранатой, но тут же заметил зубчатый столб голубого огня и лаково-смоляной дым, взметнувшийся за куполом башни.

Оставив гранату, Николай отскочил за ближайший поворот траншеи и таким же расчетливым движением перекинул со спины на руку автомат. В то же мгновение он увидел, как на плоской крыше танковой башни откинулся люк и настороженно выглянула голова в черном шлеме. Колобов выждал, когда немец высунулся из люка до пояса, и срезал его короткой очередью. Танкист, вскинув руки, словно стараясь удержаться за что-то, скрылся в люке. Больше оттуда никто не вылезал.

– Лейтенант! Живой? – донесся до него голос Фитюлина, и этот голос вернул его снова в реальный грохочущий мир.

– Что с пулеметами? – хрипло спросил он.

– Прямо в бойницу прямым попаданием влепило. Пятерых наповал, а Остроухову позвоночник осколком перебило. Два МГ целые. Один я приказал вон под тем танком, что рядом с траншеей, установить. А второй под этим приспособим. Не хуже, чем в доте будет… Хрен они нас возьмут!

– Автоматчиков отбили?

– Ага… и еще один танк подожгли. Минометчиков наших тоже накрыло. Оттуда Сашка-артиллерист прибежал. Говорит, где ваш НП был, одна дырка осталась – прямое попадание. Рацию у него осколком проткнуло. Так что теперь вовсе без артиллерии воевать будем.

– Гранаты еще есть?

– Десятка полтора осталось и четыре бутылки… Фрицы, похоже, снова в лесу накапливаются.

– Ладно, держись пока. Я тебе от Козлова одно отделение переброшу. У него тихо… Ложись! – Колобов бросился на дно траншеи, увлекая за собой Фитюлина.

Горевший рядом с ними танк судорожно дернулся всем своим многотонным корпусом – взорвался боезапас.

– Появится Анисимов, пусть бежит к Застежкину, я там буду, – сказал Николай, поднимаясь с земли. – Ну, ни пуха тебе…

Прихватив по дороге предусмотрительно оставленный резерв, Колобов появился на позициях Застежкина, когда его взвод из последних сил отбивал атаку автоматчиков. Еще два вражеских танка горели теперь между изгибом узкоколейки и полуразрушенной траншеей. Прохор с «дегтярем» в руках перебегал от ячейки к ячейке, помогал бойцам отбиваться от наседавших гитлеровцев. Приведенный Колобовым резерв решил исход атаки. Немцы опять откатились за огородное поле.

– Где замполит? – спросил Николай у тяжело дышавшего Застежкина.

Тот кивнул головой в сторону горевшего немецкого танка.

– Там он… под танком. – И, видя, что командир роты продолжает глядеть на него, пояснил, с трудом подбирая слова: – Лейтенанта еще раз в плечо ранило. Я его возле пулеметчика в траншее оставил. А он гранатами себя обвязал и пополз навстречу танкам. Потом, глядим, жахнуло под одним. А от замполита только след остался, как полз…

Николай хотел что-то сказать, но в этот момент на западе под пеленой бурого дыма взвились в воздух две зеленые ракеты, а затем, через короткий интервал, две красные. И тут же грохот орудийной канонады сменился треском пулеметно-автоматных очередей и раскатистым далеким «ура».

– Полк пошел в наступление, – радостно закричал Колобов. – Ты командуй здесь. Держись до последнего, а я – к Попову. Немцы сейчас на него полезут. Слышишь, Прохор? На самый крайний случай, отходить к лазарету и там уже ни на шаг. Ясно?

– Не сомневайтесь, товарищ лейтенант. Зубами в траншею уцепимся… Только бы наши быстрее подошли.

«Да, хорошо, если бы они успели, но навряд ли», – подумал Николай, торопливо пробираясь к позиции Попова.

В полукилометре на запад от роты шел танковый бой. Тяжелые и неповоротливые, казалось бы, машины то медленно, то стремительно передвигались по заросшему бурьяном и заметенному снегом пустырю. Они то расходились в разные стороны, и тогда учащались гулкие и отрывистые удары танковых пушек, то сужались, и тогда слышен был глухой металлический звон и скрежет.

Бойцы взвода Попова били с дальней дистанции по отступавшему противнику из «максима» и трех «Дегтяревых».

– Мы уже нашему полку помогаем, товарищ лейтенант! – оживленно доложил Попов. – Вон фрицам к своим же позициям ползком, паразитам, пробираться приходится.

– Прикажи прекратить стрельбу, – распорядился Николай. – Сколько перед тобой живой силы противника, хотя бы приблизительно, знаешь?

– Трудно сказать. Вчера их вроде не очень много мимо нас прошло. А за ночь, бес их знает, сколько там накопилось.

– А ты патроны жжешь попусту с такого расстояния. А еще старшина. Сам же командиров взводов всегда упрекаешь за расточительство.

– Так трудно ж удержаться, товарищ комроты, – смутился Попов.

– Удерживайся. Пригодятся тебе еще патроны. – Вспомнив, что ни разу еще за этот день не курил, Николай торопливо сворачивал цигарку. – Пока выдели с десяток бойцов, пусть окопаются на случай, если придется держать оборону на обе стороны.

– А с какой стороны их ждать, товарищ лейтенант? – сразу посерьезнел Попов. – От Застежкина или от Фитюлина?

– Не знаю. Жмут немцы и с юга, и с севера. Пока время есть, подготовься…

– Товарищ лейтенант! – в траншею спрыгнул запыхавшийся связной от Застежкина. – Фрицы опять с танками на нас поперли. Взводный прислал сказать, что у нас гранаты на исходе и патронов от силы на полчаса осталось.

– Попов! Выдели ему двадцать гранат, десять бутылок и трех человек. Быстрее! – приказал Колобов. – Анисимов, за мной!

Он побежал на позицию Застежкина, но через несколько десятков метров столкнулся со связным от Фитюлина.

– Товарищ лейтенант! Немцы как одурелые прут. Дот отбили и человек двадцать в траншею прорвались между Козловым и нами…

– Анисимов! – подозвал ординарца Николай. – Срочно отыщи летчика. Он где-то возле НП с ручным пулеметом должен быть. Вдвоем прикроете раненых в землянке. И чтобы ни на шаг оттуда. Понял? Будут спрашивать – я у Фитюлина.

Он хотел было бежать к южным позициям напрямик, но едва высунулся над бруствером, тут же отпрянул назад, остановленный ударившей рядом автоматной очередью. Приказав связному не отставать от него, побежал по ходу сообщения. Миновав землянку, Николай заметил слева от себя два тяжелых немецких танка. Они ползли по снежной целине в сизой, подкрашенной поднявшимся над горизонтом солнцем дымке на юг.

«Значит, Застежкин не устоял, – подумал он. – Нужно передать Козлову и Фитюлину, чтобы тоже отходили к землянке. Иначе их немцы отрежут и перебьют всех по частям».

– Шевцов, – Николай повернулся к остановившемуся за его спиной связному. – Беги к Козлову, пусть срочно заворачивает свой левый фланг к землянке с ранеными. А правым пусть ударит навстречу Фитюлину. Может, с двух сторон удастся вышибить немцев из траншеи.

Дальше он побежал один, держа автомат наготове. Где-то совсем близко впереди раздавались отрывистые автоматные очереди и взрывы гранат. Николай настороженно приостанавливался у каждого поворота траншеи и, лишь убедившись, что очередной отрезок свободен, рывком преодолевал его до следующего поворота. Наконец увидел перед собой малорослого и проворного бойца. Тот время от времени резко высовывался за изгиб траншеи, посылал одну-две короткие очереди из автомата и также стремительно откидывался назад.

– Шубин, ты? – Колобов узнал одного из бывших штрафников.

– Прорвались, падлы! – прокричал, не оборачиваясь на голос, Шубин. – Вы не думайте, что мы драпанули, товарищ лейтенант. Нас из всего отделения трое осталось. – Он послал за изгиб траншеи еще одну очередь. – Только все равно они, гады, не пройдут здесь!

– Они поверху тебя обойдут.

– Хрен им с маслом, а не поверху, – опять прострочив из автомата и торопливо меняя рожок, обозленно-уверенно заявил Шубин. – Правее меня наши двое с ручным пулеметом остались. Пусть попробуют высунуться из траншеи.

– Все равно долго один ты здесь не выстоишь, – сказал Колобов, лихорадочно стараясь найти выход из создавшегося положения.

– Сколько надо, столько и выстою, – зло отозвался Шубин. – У меня в карманах пять рожков полных и в вещмешке еще восемь…

Говоря это, боец периодически все так же стрелял вдоль траншеи, а оттуда кто-то стрелял в него. Пули глухо ударяли в левую стену изгиба, не принося никому вреда. Видно, засевшие за другим поворотом немцы израсходовали все свои гранаты. Иначе они давно бы закончили этот затянувшийся поединок. И если дело обстояло так, то немцев не могло быть много.

– Прорываться к своим нужно, Шубин, – принял решение Николай. – У тебя гранаты есть?

– Нет, ни одной не осталось.

– Держи, – он сунул ему две «лимонки», третью сам поудобнее зажал в правой руке. – Давай так: ты ударишь сейчас по ним из автомата, я выскакиваю вперед, кидаю за тот поворот гранату и падаю на дно. Ты бежишь следом и тоже кидаешь туда гранату, а я прикрываю тебя из автомата из-за того поворота.

– Может, лучше я первым побегу? – нерешительно возразил Шубин.

– Не на базаре, делай, как я сказал, – прервал его Николай и, вырвав предохранительную чеку, крепко прижал скобу к корпусу гранаты.

Шубин, выглянув из-за поворота, дал очередь, и Колобов, рванувшись вперед, бросил гранату за ближайший угол траншеи. Распластавшись на дне, он дождался взрыва и тут же почувствовал, как через него перескочил Шубин и тоже метнул свою гранату. Не задерживаясь ни на мгновение, Николай вскочил, перепрыгнул через упавшего перед ним Шубина и сразу же за взрывом второй гранаты ударил из автомата по следующему изгибу траншеи. Оттуда никто не ответил, и когда рассеялся дым, Колобов увидел в нескольких метрах от себя трех убитых немцев.

– Шубин, за мной! – крикнул Николай и бросился дальше по траншее на звук стрелявшего где-то неподалеку «дегтяря».

Он пробежал уже три поворота, когда на крутом изгибе с ходу налетел на сухопарого немецкого офицера, осторожно пробиравшегося во главе цепочки автоматчиков навстречу. Колобов не успел даже поднять автомат, когда ему прямо в глаза ударила ослепительная молния, вылетевшая из тонкого дула «парабеллума». Слепящая вспышка в сознании Николая мгновенно превратилась в непроницаемую тьму, но он еще слышал стремительно удаляющееся от него татаканье своего автомата, хотя и не чувствовал уже пальца, нажимавшего на спусковой крючок. Не почувствовал он и боли, со всего размаха ударившись лицом о закаменевший на морозе кусок земли. Лишь когда ему на спину рухнуло отяжелевшее и неподатливое тело обер-лейтенанта, его пронзила невыносимо резкая боль от переносицы в темя.

…Сколько времени он находился без сознания, Николай не знал. Словно медленно выплыв из черной бесконечности, он вдруг услышал, а может, ему это только показалось, едва различимый рокот танков, стрельбу и крики «ура». Потом нос и губы его ощутили тепло стекающей по ним крови. Он будто плыл в каком-то мутном и зыбком, почти неощутимом мире. Попробовал открыть глаза и они вроде бы открылись, но все равно ничего не видел.

А потом вдруг к нему все сразу вернулось – память, ощущение тяжести. Взрыв испуга и боязнь исчезнуть, умереть заставили Николая с такой силой рвануться из-под давящего многотонного пресса, что он услышал, как надломленно хрустнул позвоночник и треснули суставы рук, метнувшихся откуда-то сверху, от затылка вниз. И так же, как тогда, в сентябре, он опять явственно увидел перед собой лицо жены. Но на этот раз оно было все в слезах и быстро удалялось от него.

Гул в голове исчез, и он уже не чувствовал боли. Одно за другим в нем меркли какие-то неясные ощущения и, наконец, все погасло, исчезло, и он полетел куда-то в слепящую бесконечную тьму.

Выдвинутым немецким командованием подкреплениям со стороны Синявино удалось-таки прорваться к своим отступавшим от Шлиссельбурга частям. Они соединились как раз на участке оказавшейся в окружении советской стрелковой роты. Однако победа эта досталась гитлеровцам слишком дорого – около трехсот автоматчиков и одиннадцать танков остались на заснеженном поле, окаймленном незамерзающим болотом, заброшенными огородами, молодым сосняком и березовой рощей. Да и призрачной оказалась победа – остатки расчлененной роты сумели соединиться на совсем уже маленьком «пятачке» и снова занять круговую оборону.

…Батальон старшего лейтенанта Пугачева, усиленный танковой ротой, прокладывал себе путь в снежных заносах к Рабочему поселку № 5. Противник откатывался вдоль насыпи узкоколейки на юг.

К землянке с ранеными прибежал ординарец комбата-три Юрий Шустряков. В душе он был обижен на Пугачева, отправившего его сюда со строгим приказом выяснить судьбу рот Колобова и Дудко.

– О Колобове узнай все досконально, – наказывал Шустрякову комбат. – Если ранен, то куда отправлен, если убит – принесешь мне его документы и личные вещи.

Первым, кого Юра увидел на «пятачке», был мертвый Пашка Васильков. Достав из полевой сумки тетрадь, Шустряков сделал первую запись: «Боец Павел Васильков погиб смертью храбрых 18.1.43 г.». Пока добрался до землянки, в его тетради набралось больше трех десятков таких записей.

У входа в большую землянку с ранеными лежал забинтованный по самые глаза летчик в порванной меховой куртке. Рядом с ним Шустряков увидел сидевшего на разостланной плащ-палатке Анисимова. Правая рука его, толсто обмотанная бинтами, была подвязана к груди под расстегнутым полушубком.

– Анисимов, ты?

– Шустряков? Как там наши, поселок взяли?

– Берут. Меня Пугачев прислал… А как вы тут?

– Как у нас? – переспросил Анисимов и повел взглядом вниз. – Вот, от правой руки культя осталась. Человек двадцать в медпункт увезли. Десятка полтора – тяжелые, в землянке еще лежат. А сколько уцелело и с батальоном вперед пошли – не знаю, это у тебя спросить надо.

– Немного, – вздохнул Шустряков. – Двадцать шесть человек было, когда мы с вами соединились.

– Вот и прибавь их. Остальные, – повел головой Анисимов, – все тут, вокруг землянки лежат. Санитары здесь все облазили, а похоронщики еще не приходили.

– Колобов в землянке или убит?

– Не знаю. Среди раненых его не было. Может, он с батальоном ушел? Хотя вряд ли нас бросил бы.

– Вот тебе и на. Ты ж его связной!

Был связным, пока он меня вот с летчиком здесь не поставил раненых оборонять. Мы и стояли тут до самого конца. Считали, что крышка уже нам, да тут вы подоспели. Здесь знаешь, что творилось? А… Ты переписывай раненых, а то сейчас машины подойдут за ними.

Юра с тетрадью в руке вошел в землянку. В лицо ударил густой настоявшийся запах крови, лекарств и нестиранного белья. Дышать с непривычки было тяжело, и Шустряков, вместо того чтобы подойти к каждому и записать его, направился к знакомой санинструкторше Фросе.

– Юрочка, какими судьбами? Не ранен?

– Нет. Комбат прислал список потерь составить. У тебя раненые все переписаны?

– Конечно. Я тебе дам этот список. А ты случайно в батальоне нашего командира роты Колобова не встречал?

– Нет его там. Думал, что здесь у вас о нем узнаю.

– И у нас его нет. Не нашли пока. Меня сейчас сменят. Если хочешь, давай вместе походим вокруг, поищем.

– Ладно. Только я на улице подожду, воздух у вас здесь..

– А мы ничего, притерпелись.

Над «пятачком» группа за группой проносились «илы» на штурмовку руин Рабочего поселка № 5. Где-то там сражался сейчас их батальон, преодолевая последние десятки метров до долгожданного соединения с Волховским фронтом. «Люди немчуру колотят, а тут канцелярией занимайся», – недовольно думал Шустряков, прислушиваясь к отдаленным звукам боя. Вскоре к нему присоединилась Фрося. Они не спеша обошли все позиции роты, записывая поименно погибших. Бывших штрафников Юра узнавал в лицо. Кого не знал, устанавливал по красноармейским книжкам и медальонам. Бронебойщика Смешилина узнал даже обезглавленного. Присел возле огромного тела Ромы и записал в тетради, что Роман Смешилин погиб смертью героя. Фрося молча плакала.

– Ты не плачь, – тихо сказал ей Юра. – Смотри, сколько фрицев ребята положили.

– Что мне до них, Юрочка. Мне своих жаль…

Особенно много убитых немцев оказалось у стыка позиций Фитюлина и Козлова, где бойцы дрались уже в отрыве от остальных. Тут они нашли и самого Славку, лежавшего на снегу с зажатым в руке ножом. Его автомат с пустым магазином валялся рядом. Подойдя к растерзанному взрывом гранаты телу Фитюлина, Фрося сняла с себя шапку и ткнулась в нее лицом. Она уважала Славку за смелость и открытость характера. Он не умел таить про себя ни мыслей, ни чувств, не терпел лицемерия и всегда говорил напрямик то, что думал.

Стоявший рядом Шустряков насторожился, прислушиваясь к стрельбе, доносившейся от Рабочего поселка.

– Слушай, Фрося. Тут немного уже осталось. Ты перепиши остальных, а я воевать побегу, – решился он. – Наши, кажется, в поселок ворвались.

– Ну и что? – не поняла его Фрося. – Тебя Пугачев сюда прислал.

– Да ты понимаешь, что наши вот-вот с волховчанами соединятся? Конец блокадному кольцу! Ты понимаешь?! Словом, я побежал, а ты постарайся Колобова отыскать и документы его мне потом передашь.

– Бездушный ты человек, Юрка! А если он еще живой лежит, как я его одна дотащу?

– Был бы живой, давно бы уже объявился. Если хочешь знать, я Колобова не меньше тебя уважаю. Он мне за старшего брата был… Короче, побежал я.

Фрося хотела было крикнуть что-то обидное и злое вслед Шустрякову, но передумала. Надев на голову шапку, она поднялась, поправила заметно полегчавшую за эти сутки санитарную сумку и направилась дальше одна. У нее действительно было такое ощущение, будто ее тайная симпатия – Колобов еще жив и ждет ее помощи.