Текст книги "Прощай, Рим!"
Автор книги: Ибрагим Абдуллин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
12
…Уже давно отлетели птицы в теплые края, и лишь ясными ночами мерцает Млечный Путь, словно бы отмечая серебристой пылью дорогу, по которой ушли крылатые стаи. Под дыханьем зимы повяли недавно упругие, тонкие стрелки озимей; зайцы нарядились в маскировочные халаты, чтобы легче было скрываться от зубастых врагов своих; с севера – следом за отлетевшими птицами – движутся низкие тучи, выбеливая землю пушистыми хлопьями.
Но ни злой ветер, ни пурга, ни мороз не помеха советским воинам: от Баренцева до Черного моря сплошным всесокрушающим валом идут они на запад, спешат очистить родную землю от ненавистных захватчиков.
Близится час расплаты.
…В далеком Тегеране совещаются Сталин, Рузвельт и Черчилль, обсуждают проблемы войны и послевоенного мира.
Черчилль и Рузвельт дают слово, что второй фронт будет открыт не позднее мая 1944 года. Сталин улыбается:
– Надеюсь, срок окончательный и больше никаких проволочек не будет? – Он пытливо смотрит на президента Америки, потом на премьер-министра Англии.
– Да, окончательный, – говорит Рузвельт, нажимая на педаль своей коляски.
– Никаких проволочек не будет, господин маршал, – говорит Черчилль, затягиваясь сигарой.
…Берлин. Бетонированное логово фюрера. Гитлер читает секретные донесения о встрече «Большой тройки», и с каждой минутой сильнее дергается щека, больнее покалывает в боку. Он наливает в стакан карлсбадскую воду. Горлышко бутылки с раздражающим звоном бьется о край стакана…
* * *
…Северная Италия. В середине ноября в Вероне Муссолини созывает первый съезд республиканской фашистской партии, на котором принимается широковещательная хартия об упразднении монархического строя, о справедливом распределении доходов, о созыве по окончании войны Учредительного собрания…
Чудом выскочивший из мышеловки дуче снова начинает бредить великой империей, простирающейся от Красного моря до Атлантического океана, и снова в его кабинете появляется бюст Юлия Цезаря. Не забывает он и о тех деятелях фашистской партии, которые в течение двадцати лет помогали ему терроризировать итальянский народ, но которые на заседании «Большого фашистского совета» 25 июля 1943 года осмелились проголосовать против него. Через два месяца после съезда в той же Вероне состоялся судебный процесс: их обвинили в измене и приговорили к смертной казни. Правда, большинство осужденных находилось в бегах, однако кое-кого удалось поймать и расстрелять. Поплатился жизнью граф Галеаццо Чиано, зять Муссолини.
На другой день после открытия съезда под носом у дуче в Турине вспыхнула стачка металлистов. Волна забастовок на оккупированном гитлеровцами индустриальном севере Италии нарастала, как снежный ком, нанося все новые удары немецким захватчикам и потугам дуче играть роль лидера нации.
Забастовки проходили под лозунгами: «Долой войну! Долой Муссолини!»
* * *
…В ноябре же в Милане организовалось главное командование гарибальдийских бригад. Партизанское движение перекинулось и в Центральную Италию. В Лацио, в области, куда входила провинция Рим, к началу декабря было около сотни партизанских отрядов и групп, среди них три «русских отряда». Первый действовал к северо-востоку от Рима в районе Палестрины, второй – в ущельях Монтеротондо, третий – в центре Вечного города и назывался «Молодежный отряд». Им руководил воентехник Конопленко.
* * *
…Начальник оперативного отдела делает доклад о положении на фронтах. Командующий 8-й армией генерал Александер слушает его вполуха. Он и без оперативного отдела знает, где застряла линия фронта. А полковник все говорит:
– Самолетов у Гитлера в десять раз меньше, чем у нас танков…
Генерал Александер прерывает его:
– Куда это вы так торопитесь, господин полковник? – Он подходит к окну. На его скучающем лице проступает улыбка. – Здесь голубое небо, щедрое солнце, а у нас, в туманном Альбионе, теперь идут дожди, а то и снег. Сыро, мглисто… Брр…
– Русские каждый день продвигаются вперед, сэр.
– Да, да, прут вовсю, теперь их ничем не остановишь, – ворчит генерал. Он идет к другому столу, где разложена карта Апеннинского полуострова, напоминающего своими очертаниями кавалерийский сапог со шпорой, и, ткнув карандашом в голенище «сапога», спрашивает:
– А как партизанское движение? Идет на убыль?
– Напротив, сэр. День ото дня разгорается. Даже появились русские отряды.
Генерал кривит губы.
– Куда ни глянь, всюду русские… Булавочными уколами тигра не убьешь. Зимою мобильность наших частей будет слишком ограничена, поэтому никакой помощи оказать партизанам мы не сможем. Немцы расправятся с ними в два счета.
* * *
…В пещерах Сорратте на окраине Рима, где разместился штаб фельдмаршала Кессельринга, появляется начальник гестапо обергруппенфюрер Карл Вольф. Вид у фельдмаршала хмурый:
– Что, опять партизаны?
– Да, партизаны, герр фельдмаршал. – Гестаповец начинает перечислять ущерб, который нанесли партизаны за последние дни: – Бросили бомбу в отель «Флора», совершили налет на здание германского военного трибунала… В окрестностях Рима каждую ночь диверсии. Судя по данным агентурной разведки, поблизости действует несколько русских партизанских отрядов. Во главе их стоит Россо Руссо.
– А это еще кто такой?
– Никто не знает.
– Даю неделю сроку на то, чтобы изловить и повесить на первом столбе этого Россо Руссо.
– Герр фельдмаршал, прошу вашего разрешения на проведение облавы в Риме и во всех провинциях Лацио.
– Разрешаю. Чтоб к рождеству в Риме и во всей области не осталось ни одного живого бандита.
– Не останется, герр фельдмаршал. У меня уже план разработан.
* * *
…Около Леонида сидят два итальянца. Один из них в мягкой велюровой шляпе и легком плаще. Лицо круглое, добродушное. Он срывает одной рукой завялившиеся прямо на лозах редкие виноградины, отправляет в рот, жует и улыбается:
– Настоящее вино. Съешь ведро – и будто стакан «фраскати» выпил.
Это Альдо Форбучини, адвокат из Палестрины. В его доме на окраине города разместился какой-то секретный штаб гитлеровцев. Россо Руссо с помощью надежного человека сумел втянуть адвоката в движение Сопротивления. Прошло немного времени, и Альдо Форбучини, полжизни которого прошло в изучении законов, на каждом шагу нарушаемых и самим Муссолини и его подручными, превратился в ярого антифашиста.
– Синьор Леонидо, если немцы что-нибудь задумают сегодня, то завтра же их планы будут известны вам, – говорит он, посмеиваясь, и на его щеках обозначаются ямочки. – Начальник штаба – мой закадычный друг. Оказалось, что мы с ним в одни и те же годы учились в Берлинском университете. Душа фашиста, рука палача, но пока что приходится терпеть.
– Спасибо, синьор Форбучини. Кстати, не сможете ли вы достать нам ракетницу и несколько ракет? Туго приходится при ночных налетах, нет удобной сигнализации.
Альдо поворачивается к молчаливому своему соседу и что-то говорит ему по-итальянски.
– Си, си, – одобряет тот, собрав наперстком тонкие, бледные губы.
Спокойный и немногоречивый спутник адвоката – тот самый отец Паоло Марчеллини, слава о бесстрашных подвигах которого гремит по всей округе. Сначала он убивал немецких офицеров прямо на улицах Рима, а когда гитлеровцы напали на его след, ушел к крестьянам, за город, и собрал небольшой отряд.
Сейчас отец Паоло увязался с Альдо, чтобы повидаться с русскими и договориться об устройстве совместного грандиозного «фейерверка». Несмотря на кажущиеся спокойствие и неторопливость, человек он был энергичный, настойчивый. Многие годы находился при Ватикане и, возможно, лелеял в душе честолюбивые замыслы о продвижении вверх по лестнице церковной иерархии. Может быть, впереди ему грезилась и пурпурная кардинальская мантия. Но над всеми этими помыслами взяла верх ненависть к чужеземным захватчикам – благочестивый католик стал беспощадным мстителем.
– Немцы прямо не говорят, но по некоторым намекам следует предполагать, что днями готовится большая карательная экспедиция. Поэтому, синьор Леонидо, вы не поддавайтесь уговорам дона Паоло и пока что сидите тихонько, – говорит Альдо, сорвав очередную виноградину. – Продовольствием я вас обеспечу. Пароль: «Везувий».
Считая, что разговор закончен, адвокат поднимается. Встает и Леонид.
– Наоборот. Именно теперь мы и должны дать бой врагу. Кровь за кровь!
– Карл Вольф объявил награду в триста тысяч лир за голову каждого русского партизана.
– А я за голову Карла Вольфа медной бы полушки не дал!
Тем временем отец Паоло встал между Леонидом и адвокатом и, поглядывая то на того, то на другого, с жаром о чем-то заговорил.
– Что он сказал?
– Спрашивает, когда вы вместе с ним пойдете на диверсию.
Леонид усмехается:
– Видите, синьор Альдо, не только русским, но и итальянцам не сидится без дела. Я никогда не думал, что священники могут быть такими бесстрашными воинами. Свяжемся с Таращенкой, с Россо Руссо и вместе, в один и тот же день, грохнем, чтоб земля затряслась, как при извержении Везувия!
Альдо перевел его слова. Дон Паоло сморщил тонкие губы и тоже усмехнулся. Потом заговорил нараспев, словно читая псалом:
– Гнев богов медлителен, но страшен.
– Истинно, страшным будет возмездие. Фашизм погибнет под огненной лавой, как некогда погибли Помпеи, – сказал адвокат.
– А вы неплохо говорите по-русски, – похвалил Леонид, провожая Альдо и отца Паоло мимо дозорных.
– О да! Я усердно изучал в свое время юриспруденцию многих стран. Увлекался искусством ваших адвокатов и ораторов.
– А теперь, значит, искусство войны изучаете? – сказал Леонид, пожимая холеную руку интеллигента-книгочия.
– Нет! Этим уж вы занимайтесь. Моя задача – снабжение продовольствием и разведка. – Мягкая, ласковая улыбка обращает лицо синьора Форбучини в геометрически правильный круг.
А отец Паоло между тем задирает полу плаща, вытаскивает из заднего кармана немецкий пистолет и, нацелившись в какую-то неведомую точку, делает вид, что нажимает курок.
– Пара-беллум! Что значит: будь готов к войне. И впрямь, немцы весь свой век готовятся к войне, а мы всю жизнь думаем о том свете, мечтаем попасть в рай. От этих немецких пистолетов, носящих звучное латинское название, погибло немало потомков древних латинян. Впредь и нам, итальянцам, полагается быть поумнее.
– О да! Войны приносят не только разруху и смерть, но и научают уму-разуму целые народы, – с пафосом восклицает адвокат.
– Завтра наш связной принесет вам ракетницу и ракеты, – говорит отец Паоло. – А пока примите в подарок этот парабеллум.
– Спасибо.
– Пароль: «Не дразните спящую собаку!»
Леонид улыбается.
– Почему такой забавный пароль?
– Это изречение папы Пия Двенадцатого. Так он сказал, когда услышал, что его отцы-священники в союзе с партизанами дубасят гитлеровцев.
– Лукавый и опасный человек он, папа Пий Двенадцатый, – говорит Альдо, и его красивое, доброе лицо вдруг становится мрачным. – В бога я верю, но слугам божьим, заступающимся за фашистов, доверять не могу.
– О божьи рабы, – говорит отец Паоло, сложив руки на груди и глядя на собеседников сквозь опущенные ресницы. – Я уж вам не в первый раз объясняю, что разумному человеку положено уметь из яда делать лекарство. В покоях Ватикана немало гапистов обрели себе надежное убежище. А падре Ерофео… – Отец Паоло выпятил губы и с постным, словно на проповеди, выражением лица пояснил: – Падре Ерофео ловко доит казну Ватикана, чтобы накормить и одеть русских партизан…
– Так вы знаете отца Ерофео?
– О-о… Хе-хе-хе… Ангел, сатана, легенда!.. Мы с ним когда-то вместе учились. Он в «Руссикуме», а я в «Латиникуме»… Еще в те времена страсть как выпить любил, все приговаривал, что, не будь он священником, заделался бы трактирщиком. Чтоб вино всегда под рукою иметь. Ладно. До скорой встречи!
Леонид смотрит им вслед.
Еще полгода не прошло, как «эшелон смерти» привез их на Апеннинский полуостров, а уж со сколькими итальянцами успели подружиться советские люди под его голубым небом… Непоседливый и живой, словно ртуть, Орландо Орланди. Старый солдат Альфредо Грасси, сдержанный, молчаливый, но постоянный в дружбе, упорный в ненависти. Капо Пополо – воплощение лучших человеческих черт: мужества, скромности, ума и доброты. С ним всегда чувствуешь себя легко и свободно, когда надо – серьезен, когда можно – весел и даже беспечен. Добродушный сластена Москателли, без чьей помощи едва ли бы они так просто вырвались из тюрьмы. Вся светлая и ласковая, словно сотканная из солнечных лучей Джулия и цыганенок Марио. Даже помещик, синьор Фонци, так радушно встретил их, русских, и не пожалел для партизан жирных барашков из своего стада.
И теперь вот они: поглядывающий из-под смиренно опущенных ресниц «благочестивый» отец Паоло и адвокат Форбучини, который не побоялся на склоне лет стать обвинителем иноземных и своих фашистов, хотя ему самому жилось при них отнюдь не худо…
Муссолини нарядил своих молодчиков в черные рубахи и тщился вычернить сердце всего народа. Но из его стараний ничего не вышло. История уготовила ему судьбу скорпиона, попавшего в ловушку и в приступе ярости гибнущего от собственного яда. «Республика Сало» оказалась лишь некоторой отсрочкой приговора. Если от фашизма Италию не избавят союзники, итальянский народ сам освободит себя. Леонид теперь твердо убежден в этом, как убежден в том, что завтра взойдет солнце.
А от дерева к дереву протянулась паутина. На ней расселись еле видимые глазом жемчужные капельки. Тишина. Не шелохнется лист, кое-где уцелевший на виноградной лозе. Только щекочет ноздри винный запах, словно бы идущий из самой земли, да изредка прощебечут, протенькают, перекликаясь друг с другом, неведомые пичужки. Тишь и безветрие нагоняют дрему. Точь-в-точь как наше бабье лето…
Гряда невысоких холмов вулканического, должно быть, происхождения. На их пологих склонах раскинулась Палестрина. Справа, слева, сзади и спереди – всюду, куда достигает взор, хутора из трех-четырех строений или отдельные усадьбы. Обычная картина, какая бывает на подступах к большим городам. Нелегко будет вести бой в такой обстановке. Недаром же итальянцы избрали тактику мелких отрядов. Отряды у них состоят из сорока-пятидесяти бойцов, которые разделяются на группы, а группы, в свою очередь, на звенья человек по пять, по шесть.
Высоко в бескрайнем голубом своде раздается гуденье. Судя по звуку, самолет не должен быть немецким. Наверно, разведчик союзников. Он каждый день пролетает над Палестриной. Эх, что бы стоило сбросить с этого самолета пару ящиков с боеприпасами…
Связались с Таращенкой, договорились с Россо Руссо, где и когда нанести удар, и – чуть было все прахом не пошло.
Дело было так. Колесников взял с собой Петра Ишутина, Муртазина и отправился посмотреть на объект, который им предстояло взорвать. После их ухода под самым носом секрета как из-под земли выросли два незнакомых человека. Если бы они свернули на другую тропинку, Дрожжак (а в секрете оставался как раз он) ни звуком бы не выдал себя. Но незнакомцы поперли прямо на него. Стало быть, держат путь на капанны, где расположился партизанский отряд. Выхода не было, Дрожжак окликнул их по-итальянски:
– Стой! Кто идет?
Один из них с волосами до самых плеч засмеялся и отозвался по-русски:
– Так вы же русские!..
Дрожжаку, пожалуй, надо бы промолчать, а он возьми да ввяжись в разговор:
– Ну и что?
– Отведите нас к вашему командиру, – сказал волосатик.
– А вы кто такие?
– Партизаны.
– Пароль.
– А мы не знаем. Нашу группу немцы разгромили. Три дня и три ночи прятались, пока здешние крестьяне не приютили.
– А как вы узнали про нас?
– Итальянцы не только разговорчивы, но и глазасты, приметливы.
Дрожжак растерялся: верить, не верить?
– Да вы не бойтесь, – сказал волосатик. – У нас даже оружия нет. Не верите, обыщите. – Он распахнул плащ.
Дрожжак подумал, что сомневаться в их правдивости оснований нет, и крикнул, обернувшись назад:
– Остапченко, отведи к нашим вот этих двух итальянцев!
Те держались очень скромно. Предложили было им хлеба – отказались: вам самим, дескать, пригодится. Интендант Иван Семенович пожалел их и налил вина из «энзе». Бородатый пить не стал, а волосатик, приговаривая: «Эх, стосковался!», осушил все до капли. Потом, мешая русские и итальянские слова, рассказал нескольк смешных анекдотов и задремал. Колесников все не возвращался, гости собрались уходить.
– Куда же вы пойдете? Днем-то опасно, попадетесь! – сказал Сажин, провожая их до секрета.
– О-о, с нашими аусвайсами хоть до Берлина иди, никто не придерется, – ухмыльнулся волосатик. – Мы скоро еще наведаемся.
– Приходите, приходите.
Когда итальянцы ушли, Скоропадов поделился с товарищами своими сомнениями.
– Брось… Разве не видишь, устали, изголодались, как псы бездомные.
– Тот, что с длинными волосами, косит на один глаз, а я с детства не доверяю косым, – настаивал Скоропадов. – Все кажется, что такой в сторону смотрит, подлые дела свои спрятать хочет.
– Так человек, Васенька, не по своей охоте косит. Это от бога дается.
– Так-то так, но…
Не успел Колесников со спутниками перевести дух, вернувшись с разведки, как с виллы адвоката прибежал запыхавшийся мальчонка.
– «Везувий»! «Везувий»!.. – выдохнул он, когда его остановил секрет. – Дове команданте? Где командир? – надрывался мальчик.
Его привели в капанну, где находился Колесников. Похоже, что Альдо подробно рассказал своему связисту, каков из себя командир партизан. Мальчик, как увидел Леонида, так в рукав ему вцепился:
– Бегите скорее! Облава!
– Куда бежать?
– Туда! – Мальчик показал на каштановую рощу, черневшую на склоне дальнего холма.
Леонид пронзительно свистнул. По сигналу тревоги все двадцать партизан были у «сборного пункта».
Вскоре со стороны Палестрины донеслась трескотня мотоциклетных моторов.
Не успели еще партизаны добраться до рощи, а капанны, где недавно было их убежище, со всех сторон окружили немцы. Раздались автоматные очереди. Затем над виноградниками заклубился дым. Гитлеровцы, не обнаружив здесь партизан, со зла подожгли ни в чем не повинные шалаши.
– Леонид Владимирович! Это не иначе, как давешние итальянцы привели их, – сказал Скоропадов, глядя на черные клубы дыма, поднимавшиеся прямо к вечереющему небу.
– Что это за итальянцы?
Вася рассказал про сегодняшних гостей.
– Кто был в секрете?
– Дрожжак и Остапченко.
– Теперь-то вы поняли свою ошибку?
– А что я должен был делать? – спросил Дрожжак. – Ведь еще не было случая, чтоб итальянцы нас подвели.
«Да, как следовало ему поступить? Завернуть их назад? Или не обнаруживать себя и проследить, что они будут делать?»
– Вина обоюдная, и моя, и ваша. Мне надо было выбрать место для секретов подальше от стана, а вам – без пароля никого не пропускать.
– А если бы они не ушли? Стрелять?
– Да. Стрелять. Война – не детская игра.
Так, с налета на русские отряды, началась длившаяся весь декабрь «охота на людей». Утром и вечером, в полдень и в глухую полночь пьяные немцы врывались в дома, магазины, рестораны, больницы, обыскивали, переворачивали все вверх дном. Задерживали всех зрителей в кинотеатрах и рыскали даже по кладбищам. Любого итальянца, в чьих документах хоть бы одна буква казалась им сомнительной, заталкивали в черный фургон. За день таких набирались сотни. В лучшем случае несчастных ждали принудительные работы в Германии, в худшем…
В тюрьмах на улице Тассо эсэсовцы Капплера пытали узников с изощренной жестокостью, не снившейся даже инквизиторам. А в пансионе «Яккарино», о котором рассказывал как-то Леониду синьор Москателли, двуногие псы Коха загоняли итальянцам иголки под ногти, гасили yа их лбах горящие сигареты, требуя признания и выдачи сообщников. Столы, двери, стены «комфортабельнейшей в мире тюрьмы» были забрызганы кровью жертв.
И все-таки жизнь шла не по замыслам кохов и капплеров. Ответом на ярость карателей были новые партизанские отряды. И снова летел на воздух военный склад, опять пылали цистерны с бензином…
Шикарный ресторан в центре Рима. Оркестр играет попурри из «Севильского цирюльника». Два изрядно захмелевших немца нелепо размахивают руками, как бы дирижируя веселой музыкой. Один из них офицер СС. Он пьян вдрызг, то и дело надсадно орет – подпевает, так сказать. Другой – потрезвее – все унимает его, но, видя, что тот только пуще расходится, подзывает официантку, расплачивается за ужин. Пьяные офицеры выходят на улицу, останавливают такси. Почему-то попадают на самую окраину Вечного города. Тот, что потрезвее, отпускает машину и уводит эсэсовца под мост. Молодая луна отражается в желтых водах Тибра. Кругом тишина, безлюдье. Блестит сталь пистолета, и офицер СС отправляется в бессрочную командировку в «нордическую» Валгаллу. Отец Ерофео продувает ствол и с довольной улыбкой подбивает итог: «Двенадцатый…»
На следующее утро в черной рясе, с четками в руках, потупивши очи долу, отец Ерофео шагает по улице, высматривая, куда и зачем заходят немецкие офицеры, а вечером он опять преображается – выступает эдаким лихим немецким воякой.
Нарядны, как юные синьорины, собравшиеся на бал, виа Номентана и улица Двадцать Первого Апреля. Здесь в самую знойную пору прохлада и тень от высоких раскидистых платанов. Потому-то их облюбовали фашистские «иерархи», толстосумы и послы иностранных держав. На перекрестке этих двух аристократических улиц стоит трехэтажная, непритязательная по архитектуре, но очень приятная для глаза, чистенькая вилла. Если б на ее полукруглом фронтоне не красовались три каменных слона, пожалуй, никто бы и не остановился, чтобы посмотреть на виллу, – Рим битком набит куда более примечательными и славными зданиями. Так же ничьего внимания не привлекала и медная пластинка на парадных дверях с надписью «Консульство Таиланда».
Самого посла давно здесь нет. Он сложил в подвалы особняка картины, вазы и всякую, хоть сколько-нибудь ценную, мебель, отдал ключи синьору Флейшину и смылся в Северную Италию, поближе к Муссолини. Его страна воевала против союзников на стороне Японии.
Окна зашторены. Алексей Николаевич Флейшин, он же неуловимый Россо Руссо, обсуждает с представителями трех русских отрядов подробности предстоящей операции. На столе вино, черный кофе и… план Рима.
Партизаны прощаются с Флейшином. Уже у порога Сережа Логунов останавливает Корякова, прибывшего из отряда Таращенки:
– Орландо у вас не показывался?
– Нет, не видать было.
– Куда же он подевался?
Россо Руссо слышит этот разговор.
– Не судьба тебе, Сережа, снова встретиться с Орландо.
– Почему? – Сердце Сережи как судорогой сжало.
– Он бросил гранату в машину, в которой сидел немецкий генерал. Фашист уцелел, а Орландо схватили и замучили в пансионе «Яккарино»…
Сережа закрыл лицо руками и, прислонившись к дверному косяку, в голос зарыдал:
– Орландо!.. Орлик наш!
