Текст книги "Мексиканская повесть, 80-е годы"

Автор книги: Хосе Эмилио Пачеко

Соавторы: Карлос Фуэнтес,Рене Авилес Фабила,Серхио Питоль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Через две недели Роберт наметил себе первую жертву: процветающего коммерсанта. Терпеливо собрал сведения о привычках и распорядке дня богатого буржуя.

Роберт нервничал, он стоял на пороге новой жизни, перед ним открывалась иная судьба, и совсем иные задачи предстояло ему решать.

При первом дуновении этой новой жизни я понял, что стало теперь хуже, что я, как раб, навек отдался всему дурному, бывшему во мне раньше, и эта мысль бодрила меня и веселила, как вино.

А Роберта более всего беспокоила мысль, насколько он действительно силен. И достигнет ли он своей цели или возникнет какое-нибудь препятствие? План был составлен очень тщательно и не представлялся сложным. Речь шла о том, чтобы застать миллионера в его великолепном особняке, где он жил один. Дождаться, пока слуги уйдут, и, прежде чем этот субъект опомнится, он уже будет лежать с прокушенным горлом. Затем тотчас же вернуться к себе и ждать, когда кончится действие отвара и из внушающего ужас волка он вновь превратится в Роберта Лестера. И вновь будет вести свою обычную повседневную жизнь, пока не найдет новой жертвы.

Все произошло, как он и предполагал. На рассвете Роберт вернулся домой с самодовольной уродливой гримасой на лице и лег спать, дожидаясь обратного превращения. Если не считать звона разбитых стекол в огромном окне, все шло по намеченному плану. Коммерсант не успел позвать на помощь, когда увидел, как к нему в комнату прыгнул человек дикого вида, огромной силы и, гневно рыча в какой-то дьявольской ярости, кинулся на него. Так он и отдал богу душу, не поняв толком, что происходит, лишь отвратительное видение запечатлелось в его глазах и мозгу.

Моя первая работа, мой первый шаг, начало моей мести. Теперь Роберт считал себя неким высшим существом, ратующим за справедливость, мстителем за проституток и воров, и был озабочен выбором следующей жертвы. Смутно припоминалось, что начальник полиции любил гулять после ужина в одиночестве и прохаживался он по Ричмонд-Парку, неподалеку от своего дома. Роберт знал, что в этих местах после десяти вечера совсем безлюдно. Вот он, его следующий шаг.

Роберт был счастлив: больше он не жалкий вор-одиночка, не вульгарный карманник; он стал каким-то особенным, не поддающимся обычным определениям. Да и как назовешь человека, который с удовольствием превращается в зверя, в волка, чтобы казнить членов общества, принудившего его постоянно прятаться, приговорившего его к нищете, к жизни грязной и гнусной, к одиночеству, к пьянству и продажным женщинам; и единственное, что это общество ему дало, – это начатки грамоты, чтобы он мог читать и писать, хоть и с грубейшими ошибками, и до крайности ограниченный лексикон, зато лишило счастья и семьи, которая была у всех. Какое чудо, что в руках этого замкнутого, недоверчивого человека оказалась магическая книга! Признательность Роберта колдуну с далекого острова Бали и французу не знала границ. Ведь это благодаря им он перестал быть жалким воришкой, обрел могущество, власть. Теперь его враги трепетали бы пред ним. Ничего, они его узнают!

Убийство начальника полиции прошло еще более гладко. Ведь это был пожилой человек лет шестидесяти, не очень крепкий – во всяком случае, не способный противостоять невероятной силе, внезапно на него обрушившейся, когда он пересекал тенистую аллею; что-то или кто-то, необычайно подвижный и ловкий, свирепо рыча, бросился на него, и он сошел в могилу, как и его предшественник, не поняв, кто же все-таки напал на него и повалил на землю. Тело его было изувечено, кровь хлестала из ран так, что и вообразить себе невозможно. Он не мог кричать, а только приглушенно стонал. Казалось, сам дьявол над ним потрудился: одежда была изодрана в клочья, все тело в укусах, кости переломаны, суставы вывихнуты. Мрачное зрелище тем не менее наводило на мысль о профессиональном умении и ловкости, о знакомстве с анатомией.

Это волчий инстинкт позволял ему находить у своих жертв уязвимое место, так же как лев и тигр точно знают, как и куда бить лапой. И как вампирам по вкусу человеческая кровь, так и человеко-волку по вкусу человеческое мясо, он превращает тела своих жертв в окровавленные ошметки, их не узнать; укусы и рваные раны – словно бы садист орудовал острым ножом, на самом же деле он пользовался своим естественным оружием – клыками и когтистыми лапами, хорошо приспособленными, чтобы рвать в клочья…

Когда через несколько часов нашли труп, полиция не могла не заметить, что убийство это напоминает убийство коммерсанта. Особое внимание привлекли следы: убийца шел на четвереньках.

Уши чутко ловят звуки, глаза пытливо смотрят в темноту, ищут новую жертву.

Волк знает, что из прокушенной глотки жизнь улетучивается мгновенно; а потом ярость посланца ада обрушивается на тело. Последствия ужасны.

Только пятая жертва навела полицию на мысль, что действует, очевидно, человеко-волк и убийства связаны с кражей книги о черной магии! Полицейский агент разыскал француза Ги, и тот поведал ему об опасностях, которые таило похищенное сочинение. Француз твердо верил, что вор удачно применил формулу мутации и что поэтому, следуя велению своего нового инстинкта, он из вора превратился в убийцу.

Волк всегда волк.[66]66
  Жан де Лафонтен «Волк пастух».


[Закрыть]

Полиция начинала не с нуля, у нее имелся словесный портрет, хоть и неточный, составленный на основе показаний прежнего владельца книги, портрет этот распространили, снабдив предостережением об особой опасности этого человека.

Несколько месяцев подряд преступления не прекращались, и предотвратить их не могли; полиция добилась лишь того, что люди с наступлением темноты оставались дома, приняв самые крайние меры предосторожности: запирая крепко-накрепко двери и окна, не гася свет, держа под рукой телефон и какое-нибудь оружие, например пистолет, чтоб защитить себя.

На этой неделе обнаружили в Темзе труп женщины, на той – нашли труп мужчины, растерзанного в собственной постели в одном из фешенебельных районов города. Тела всех убитых несли на себе следы необычайной физической силы, оставленные исполненным ненависти зверем, – кровавые полосы когтей, увечья и, неизменно, ужасающая рана на горле.

Труп женщины нашел в Темзе полицейский патруль, совершавший свой последний предутренний обход. По утверждениям прессы, зрелище было жуткое. А вскрытие обнаружило еще более тяжелые повреждения, чем те, что были видны снаружи. Все эти ужасы заставили обитателей Лондона трястись от страха.

Сильным взмахом мускулистой руки он чуть не снес ей голову. При виде крови гнев зверя перешел в неистовство. Глаза его пылали как раскаленные угли. Скрежеща зубами, набросился он на девушку, вцепился ей страшными когтями в горло и душил, пока та не испустила дух… Тело чудовищно изувечено. Все кости правой руки и ноги переломаны и частично раздроблены. Расщеплена левая tibia,[67]67
  Берцовая кость (лат.).


[Закрыть] равно как и ребра с левой стороны. Все тело в синяках и ссадинах.[68]68
  Эдгар По «Убийство на улице Морг». – Перевод Р. Гальпериной.


[Закрыть]

Полиция пребывала в замешательстве, пресса взывала к мести, требовала отстранения от должности лиц, не способных выследить убийцу, а Роберт в это время по-прежнему, в поисках новых жертв, слонялся по городу, отбрасывая свою зловещую тень; с каждым новым убийством он становился все увереннее в себе, все больше гордился тем, что он человеко-волк, хоть и всего на несколько часов.

Существует ли судьба, счастливая и несчастная, или это результат сцепления множества определенных обстоятельств, которые внезапно пересекают жизнь, словно черный кот – дорогу, но только как-то ночью страдавшая бессонницей соседка Роберта высунулась в окно, услышав на улице тяжелые шаги, прерывистое дыхание и какое-то рычанье. Она увидела уродливый силуэт человеко-волка, который возвращался, исполнив свою миссию, и проводила его взглядом, пока он не вошел в дом, где жил Роберт Лестер. Остальное было проще простого; она сообщила в полицию, и через несколько минут все вокруг было оцеплено вооруженными людьми, ожидавшими первых лучей солнца, чтобы войти в жилище убийцы. И когда туда вошли, обнаружили большие запасы всего того, что было нужно для изготовления таинственного напитка, и никаких следов человеко-волка, а лишь вконец растерянного, дрожащего типа, не оказавшего ни малейшего сопротивления полицейским, хоть Роберт и не понял толком, что же произошло и где он допустил ошибку.

Дальнейшее расследование ничего не прояснило. Француз подтвердил, что ингредиенты те самые, но этого, конечно, было мало, то есть доказательства эти были недостаточны – да и смехотворны, – чтобы обвинить слабого, неуверенного в себе и запуганного человека в убийстве девяти людей. Единственное, что оставалось, – это поверить, будто Роберт Лестер на самом деле превращался в человеко-волка и что мутация давала ему громадную силу, позволяющую убивать в несколько секунд.

Полиция держала его под арестом как подозреваемого, только и всего. И вот тогда-то полицейским пришло в голову оставить Роберту Лестеру все, что было необходимо для отвара. Тщательно подготовившись, они приняли меры предосторожности, чтобы человеко-волк не убил кого – нибудь из них, не скрылся, выломав двери или согнув перекладины решеток в камере, где сидел; на такой случай стража удвоила количество грозного оружия.

Роберт Лестер остался один.

Долгое время он созерцал порошки, травы и химические препараты, которые, предполагая, конечно, что он попадется в ловушку, оставили, положив прямо перед ним, так что ему нужно было только руку протянуть.

Если он обратится в человеко-волка, у полиции будет окончательное доказательство его виновности…

Он долго раздумывал.

Однако, если он станет зверем, ему будет сподручнее удрать из этого малоприятного места, у него тогда появится сила, и он сможет прикончить парочку охранников, прежде чем скроется.

Единственное, что пугало его в будущем, это бродяжническая жизнь, неизбежные преследования людей, от которых он был вынужден бежать; вот тогда-то он и вправду стал бы волком, которого обложили, за которым гонятся…

Он пришел к выводу, что это все же лучше, чем сидеть здесь в клетке, как в зоологическом саду, да еще на тебя все время глазеют с нездоровым любопытством.

Глаза Роберта засверкали необычайным красноватым блеском; он решился, он выбрал: он снова будет чело – веко-волком, хотя бы и в последний раз, а не узником тюрьмы, где у кого хочешь силы иссякнут.

Они не дождутся от него покорности, волк никогда не станет смиренной домашней скотиной. Если нужно заплатить высокую цену за свою свободу, что ж, он заплатит, пусть даже на него будут охотиться, надменно и решительно заключил он. Волк не собака.

И спокойно, нисколько не торопясь, приготовил отвар. Он подозревал, что за ним следят, стерегут каждое его движение, он чувствовал их тайное присутствие, их изучающие взгляды. Но это не лишило его мужества, напротив – он принял это как вызов; приготовил питье и стал делать дыхательные упражнения. Через несколько мгновений почувствовал, что начинается мутация, величайшая перемена; и вот новая сила заставила напрячься его мускулы, клыки и когтистые лапы стали его оружием, она, эта сила, дала ему уверенность и власть над самим собой: он перестал бояться, теперь он нагонит страху на тех, кто его запер. И он принялся яростно трясти решетки и биться об стены, желая сокрушить свою тюрьму. Он свирепо рычал, ведь он снова стал высшим существом и вновь был в волчьей шкуре, в шкуре этого замечательного, прекрасного и могучего зверя, которого боятся все люди и перед которым все живое трепещет.

Полицейские сбежались к камере, откуда раздавался стук и дикий вой, и после нелегкой борьбы им удалось скрутить Роберта Лестера, человеко-волка, долгое время убивавшего людей и наводившего ужас на лондонцев. Теперь им следовало заняться не полиции, а врачам-психиатрам. Через несколько часов, в течение которых Роберт, стиснутый смирительной рубашкой, жалобно выл, врачи высказали мнение, что это был особенно яркий случай ликантропии и, кто знает, не проведет ли больной всю оставшуюся ему жизнь, ощущая себя в волчьей шкуре.

Рене Авилес Фабила. Мириам
© Перевод Н. Снетковой

Добравшись до дому, Мириам сразу же вошла в парадное; она никогда не задерживалась поболтать с соседями или консьержкой; здоровалась и исчезала за дверью, отгораживающей от мира ее царство. Люди, видя, что она одна, всегда одна, всегда куда-то торопится, а сама красивая, гордая, изысканно одетая, строили разные догадки: эта женщина – киноактриса, нет, она работает на телевидении, да нет, она манекенщица; многие даже клялись, что видели, как она выступает.

Мириам выложила на стол в кухне все, что принесла, – молоко, хлеб, консервы. Потом прошла в спальню, но включила только лампу, стоявшую на секретере. Она не любила яркого освещения, предпочитала светильники, их слабый мягкий свет; ей нравилось жить в полутьме, среди изломанных теней и отсветов. Потом она вернулась на кухню и, когда ставила в холодильник молоко, услышала, как кто-то печатает на машинке. Кто-то из соседей, студент или писатель. Нет, печатали где-то совсем рядом, такой ясный звук не мог доноситься из другой квартиры, и Мириам захлопнула холодильник. Пишущая машинка стучала и стучала где – то совсем рядом. Вполне возможно, что у нее в гостиной. Мириам выглянула из кухни. Ей показалось, что какой-то мужчина – она различала только силуэт – сидит и печатает на машинке. Однако у Мириам никогда не было ни машинки, ни письменного стола, ни огромного книжного шкафа – ничего из того, что она теперь видела. В полутьме залы она ясно различила сидевшего к ней спиной молодого человека в джинсах и рубашке в красную и зеленую клетку, он собирался вынуть из машинки лист бумаги. Посмотреть ему в лицо Мириам не удалось. Сомнений не было: кто-то влез к ней, не обман же это зрения, не призрак. В замешательстве она включила верхний свет. В тот же миг все исчезло. Ни письменного стола, ни книг, ни пишущей машинки. Все как обычно: современные занавески и кресла вместо старинных вещей, окружавших юношу.

Мириам не придала этому особого значения. Галлюцинациями она никогда не страдала, но ведь кино и книги, которые она читала, мысли и переживания одинокой женщины, ее напряженные долгие раздумья могли вызвать видение, навеянное сокровенными мечтами. Она вспомнила несколько фантастических рассказов Касареса;[69]69
  Касарес Бьой А. (род. в 1914 г.) – аргентинский писатель.


[Закрыть] в его «Паулине», например, речь шла о способности человека мысленно воссоздавать картины минувших эпох, образы вещей и существ давно исчезнувших. Мириам вскоре бросила об этом думать и, устав за долгий трудный день на работе, легла спать.

Через несколько дней, когда все уже позабылось, Мириам, вернувшись под вечер домой и открыв дверь, увидела, что в спальне горит свет; таинственный свет освещал и другие комнаты. Немного поколебавшись, она вошла, ожидая увидеть вора, роющегося в ящиках в поисках ценностей. Но гостиная вновь была обставлена как в тот раз, когда она увидела здесь молодого человека, печатавшего на машинке. Только теперь пол закрывал зеленый ковер. Внимание ее привлекли книги, их было великое множество. Из спальни донесся шум, и она на цыпочках прошла туда, звук шагов тонул в толстом, мягком ковре. Там в качалке черешневого дерева, с плетенным из лиан сиденьем, покачивался какой-то мужчина, он читал, книга закрывала его лицо. Тихо ступая, Мириам осторожно подошла. Мужчина опустил книгу, и Мириам на мгновение увидела его лицо. Он исчез, и все, что его окружало, исчезло вместе с ним, но звук раскачивающейся качалки, такой несовременный, исчез не сразу, несколько секунд он, словно эхо, отдавался в воздухе.

Мириам теперь знала в лицо этого писателя (что он писатель, она ничуть не сомневалась): лет двадцать восемь, волосы черные, черты лица необычайно притягательные, спокойные глаза очень блестящие. Никого похожего на него среди своих знакомых она припомнить не могла.

В последующие недели ничего нового не произошло. Мириам ждала, чтобы видение повторилось, и чаще бывала дома, но тщетно. Она решила поискать по книжным лавкам, хотя сама толком не понимала – чего. Полистала литературные журналы, поглядела на обложки – может, попадется фотография молодого мужчины, которого она видела в своей квартире. Но там были лишь чужие пошлые лица да портреты известных писателей. Возвращаясь домой, она встретила консьержку, которая, не переступая границ, истинно по-женски умела вызнать все подробности частной жизни своих жильцов. Желая хоть что-нибудь узнать, Мириам стала ее расспрашивать, и та сказала, что прежде в этой квартире жил мужчина, но знает она о нем мало: молодой человек, молчаливый, казался не то робким, не то мрачным; выходил редко, всегда нагруженный книгами.

– Понимаете, сеньорита, я думаю, он писатель, все время было слышно, как он печатал на машинке.

Мириам запомнила имя, которое ей назвала консьержка, оно стояло на письмах, приходивших сравнительно часто на ее квартиру, но она не интересовалась конвертами и возвращала письма почтальону или оставляла в привратницкой. Когда в следующий раз пришло письмо, она прочитала: Хуану Пабло Касалю. Минотауро 509-4. Мехико, 12, Центр. Отправитель – женщина. Мириам решила вскрыть письмо. Старалась не разорвать, но это ей не удалось, и конверт оказался испорченным. Пока вскрывала, ей было так стыдно, словно она воровала или пользовалась чужой вещью. Она вторгалась в личную жизнь того, кто обладал силой или даром являться ей, того, кто, и покинув эту квартиру, тут оставался. В любую минуту, она это чувствовала, Пабло Касаль мог появиться и осудить ее поступок. Но нет, она оставалась одна. Письмо было от Лилии Мюрат, она умоляла ответить. Жаловалась, что вот уже год, как ничего о нем не знает. Просила написать хотя бы несколько строчек или ответить телеграммой. Клялась, что все еще любит его, хотя с последней их встречи прошло немало времени. Почерк нервный, тон чувствительный, слащавый, пошлый, – подумала Мириам. И все же письмо выдавало безмерную тоску женщины, которая ничего не могла узнать о Хуане Пабло. Оно пришло из Гаваны.

Мириам хранила это письмо вместе со своей корреспонденцией, и еще долгие месяцы ей не удавалось увидеть Хуана Пабло Касаля, хотя она этого очень хотела. Но однажды, часа в три ночи, она ощутила какое-то энергичное движение в комнате, где она спала, словно бы кто-то не мог заснуть и яростно ворочался в постели. Но на кровати лежала одна она; не двигаясь, Мириам настороженно вглядывалась в темноту. Кажется, в спальне стоит еще одна кровать. Мириам протянула руку к бюро, нажала выключатель. Свет залил спальню. В противоположном ее конце она разглядела кровать со сбившимися простынями и одеялом; на стене в изголовье висела копия триптиха Босха «Сад наслаждений», три репродукции (Ремедиос Варо, Рене Магритт и Брейгель Младший), на полу валялось несколько книг.

Она поднялась с постели, прошла на середину комнаты. Посмотрела Брейгеля, «Падение восставших ангелов». Теперь звуки шли из гостиной, кто-то ходил и переставлял там вещи. Мириам пошла на шум. Молодой мужчина, безусловно это был он, Хуан Пабло Касаль, искал что-то в огромном книжном шкафу.

– Кто вы такой? Что вы здесь делаете? – спросила Мириам, храбрясь.

Мужчина словно бы и не слышал ее; он явно искал какую-то книгу и был очень возбужден, это чувствовалось по его движениям. Потом, найдя эту книгу, он полистал ее, впился в одну из страниц. Мириам не могла видеть его лица, он стоял к ней спиной. Победно вскричав, молодой человек снял крышку с машинки и принялся быстро-быстро печатать.

– Скажите, пожалуйста, вы Хуан Пабло Касаль?

Стук машинки отдавался у нее в голове, и тут впервые наполз туман, который словно стер все вокруг, и когда Мириам проснулась – дневной свет уже проникал сквозь неплотно задернутые занавески, – то сразу вспомнила события минувшей ночи. Посмотрела туда, где стояла кровать, поискала глазами триптих, большой книжный шкаф, битком набитый книгами, пишущую машинку… Но увидела лишь свои вещи, обычную обстановку комнаты. Никаких следов Касаля; и она пришла к выводу, что все это ей приснилось после упорных поисков в книжных лавках, разговора с консьержкой, письма, которое она прочитала, что она вообще слишком много думает об этом мужчине. И все же это был не сон, уж слишком отчетливо запечатлелось все происходившее. Она не помнила только, как снова очутилась в постели, а все остальное было таким реальным – потрогать можно. События разворачивались в безупречной последовательности, без провалов с той минуты, как она услышала шорохи, и до той, как задала вопросы существу, которое не могло входить с нею в контакт.

– Логическая и правильная последовательность, – сказала она вслух.

Все следующие дни Мириам была очень занята. Работа в рекламном агентстве поглощала ее целиком. И все же порой она вспоминала этого мужчину и выстраивала историю его жизни, основанную на предположениях и догадках, которые подсказывало ей ее воображение. Должно быть, все же это Хуан Пабло Касаль, который жил до меня в моей квартире. Он писатель, и мебель, и книги, и картины – это его вещи. Квартира как бы хранит следы его присутствия, его образ, который и появляется время от времени, воскрешая наиболее значительные моменты его жизни – его литературные занятия. Он образован, замкнут, как сказала консьержка, много путешествовал, доказательством служит хотя бы письмо Лилии Мюрат; я уверена, что он познакомился с нею на Кубе.

Мириам снова принялась искать по книжным лавкам. Упорно и терпеливо она переворачивала все, что лежало на прилавках, стояло на полках. Теперь она знала имя и могла спрашивать у продавцов его произведения. Но о Хуане Пабло Касале никто не слышал. В одной лавке обратились к обширному каталогу, но и это ничего не дало. Имя, которое она так жаждала увидеть, нигде не попадалось. Это ее чрезвычайно расстроило. Один торговец книгами, обходительный и любезный, объяснил ей, что тот, кого она ищет, возможно, публиковал свои произведения в журналах или в литературных приложениях, но не издавал их отдельно. Ну что же, у Мириам оставался другой путь. Она сожалела, что не знает никого из писателей-интеллектуалов.

И опять пошла к консьержке.

Ничего нового она не узнала. Но один факт поразил ее. Хуан Пабло Касаль съехал с квартиры внезапно, не оставив ни нового адреса, ни указания, как его можно найти. Просто сложил в один прекрасный день вещи, и через два часа квартира опустела. Хуан Пабло предупредил, что за почтой будет приходить сам раз в месяц.

– Только он, сеньорита, приходил всего один раз.

Мириам не знала, что делать; бессонными ночами она бродила по квартире, разыскивая Хуана Пабло или, вернее, надеясь услышать стук его пишущей машинки, но напрасно. Как-то раз ее пригласили на вечеринку, которую устраивал по случаю дня рождения один из ее коллег. Мириам тосковала, ни в кино, ни читать не хотелось. И она решила, что в гостях развеется.

На вечеринку приехала уже в одиннадцатом часу, веселье было в разгаре: музыка, разговоры, звон бокалов, шум голосов. Приятель встретил ее с преувеличенной сердечностью и повел сквозь толпу гостей: знакомьтесь, такой-то, а это такой-то, ее зовут Мириам, очень приятно, рад познакомиться.

Мириам переходила от одного кружка к другому, пока взгляд ее вдруг не наткнулся на хорошо знакомое лицо, особенно заметное среди чужих лиц. Она машинально улыбнулась, однако ей никак не ответили. Удивившись, она стала припоминать, где видела прежде этого человека, лицо которого было так знакомо: в школе, на предыдущей работе… Вспомнила! Внезапно, по какой-то ассоциации: это он являлся в ее квартире, это он Хуан Пабло Касаль, странно только, что теперь, при таком стечении народа, при ярком свете… С опаской – ведь он снова мог оказаться лишь видением – она подошла к мужчине.

– Привет.

– Здравствуйте, – ответил он в некотором замешательстве.

– Вы узнаете меня?

– Простите, но кажется, нет.

Мириам была разочарована и не скрывала этого.

Вокруг кипело веселье.

– Подумать только, – сказала Мириам, немного овладев собой, – а я, напротив, довольно хорошо вас знаю. Вас зовут Хуан Пабло Касаль, вы писатель, жили на Минотауро, в четвертой квартире дома номер пятьсот девять. Разве не так?

Мужчина с изумлением смотрел на нее. Почему вдруг эта женщина, которую он никогда не видел – а память у него была хорошая, – знала так много о нем?

– Так, но я должен извиниться: я… впервые вас вижу.

Мириам улыбнулась. Он был прав, и она почувствовала себя неловко. Чтобы спасти положение, сказала:

– Да будет вам известно, что я ученица Шерлока Холмса; и мне довольно взглянуть на человека, как я уже знаю о нем все.

Мириам видела Хуана Пабло за работой, видела, как он читает, знала его вкусы, его пристрастия в живописи, и она не стеснялась его и могла шутить.

– Давайте отойдем в сторонку, там и поболтаем. – И Хуан Пабло увлек ее.

– Хотите услышать, как все было?

– Естественно.

– Обещайте, что не станете смеяться.

– Обещаю.

И, отойдя как можно дальше от шумного сборища, в конец зала, они разговорились. Хуан Пабло был изумлен. Он улыбался и всматривался в лицо Мириам, ища насмешку, после того как она в подробностях рассказала о его явлении.

Наконец он заметил, что история эта совершенно прелестна, просто чудо, и что она могла бы послужить сюжетом замечательного фантастического рассказа.

– Оно и понятно, я жил там долго, почти пять лет, но должен предупредить, что я не верю ни в эманации, ни в флюиды, которые тело якобы оставляет в определенном месте, не верю я и в призраков, я закоренелый материалист. Зато верю в силу искусства и в волшебство любви. Вы только подумайте, в детстве я твердо был убежден, что кентервильское привидение существовало на самом деле и что оно смогло обрести покой благодаря одной молоденькой девушке, нежной и красивой.

– Но теперь вам придется переменить ваши убеждения и поверить во все, что я вам рассказала. Клянусь, что именно так я увидела вас, узнала о вашем существовании и о том, что вы пишете. И все было не менее реально, чем то, что мы с вами находимся сейчас здесь, на этой вечеринке. Вот только я никак не могла понять, почему вы исчезаете, так и не ответив мне, не обратив на меня внимания. Вы были с головой погружены в свое писательское дело.

– Ну и глупо сосредоточиваться, хотя бы и на литературе, когда с тобой говорит такая красивая женщина. Что ж, надо выпить за чудо, за то, что в некой квартире на одной из улиц района Минотауро я оставил эманацию своей личности, а может, и свою тень. Хотя нет, тень здесь, поглядите-ка, она припала к туфлям.

Посмеялись.

– А я думала, вы серьезный, никогда не смеетесь, – сказала Мириам.

– Это дух мой серьезен, а сам я насмешник и весельчак. И я настаиваю на том, что именно благодаря этому сверхъестественному явлению, или как еще оно там называется, я получил возможность с вами познакомиться. Пойдемте выпьем чего-нибудь.

Они выпили. Потом выпили еще и танцевали, совсем позабыв об окружающих. Щека к щеке, охваченные одним и тем же волнением. Они перешли на «ты» и говорили о своих вкусах, о своих интересах. Мириам была счастлива, что пошла на вечеринку. Хуан Пабло, сжимая в объятиях такую изысканную, такую красивую женщину, считал, что ему повезло.

Пробило два, Мириам огляделась вокруг: гостей оставалось совсем мало.

– Уже поздно, наверное. Пора уходить.

– Позволь проводить тебя.

– Я на машине.

– А я нет, но все равно хочу тебя проводить. Доеду до моей-бывтпей-твоей-нынешней квартиры, а там покину тебя, я живу неподалеку.

– По-моему, это будет замечательно.

В машине Мириам спросила, почему он не брал свою почту.

– Сам не знаю, может, некогда было, может, лень, не знаю.

– А ты не ждешь никакого важного письма?

– По-моему, нет.

– Представь, – с некоторой неловкостью проговорила Мириам, – я вскрыла одно из твоих писем. Оно было из Гаваны, от женщины по имени Лилия Мюрат.

– Это неважно, зато у меня будет предлог прийти за ним и увидеть тебя.

Мириам остановила машину.

– Тебе предлоги не нужны… Если хочешь, можешь зайти сейчас и взять его…

Хуан Пабло поцеловал ее, поцелуй был долгий, потом стало тихо. Наконец молодая женщина услышала голос своего нового друга:

– Да, я хочу зайти к тебе.

Пока они ехали, Хуан Пабло объяснял, почему он сменил квартиру, рассказывал, как замучился, пакуя книги, и спросил про соседку.

– В квартире над тобой. Очень привлекательная. У нее маленькая девочка. Раз в год появлялся муж, приходил колотить ее, чтоб не изменяла.

– По-моему, она уже не живет в нашем доме.

Когда они добрались, Мириам открыла дверь и пропустила Хуана Пабло вперед.

– Как все переменилось!

– Знаю. Вот здесь стоял большой книжный шкаф, на этом месте – пишущая машинка, на той стене, если не ошибаюсь, висели репродукции Магритта, Ремедиос Варо, Брейгеля, а ковер был зеленый.

– Невозможно поверить! На самом деле невозможно поверить! Ведь все так и было, когда я жил здесь.

Мириам достала виски, налила понемногу в стаканы, они сели и проговорили до утра о литературе, о кино, о странах, в которых бывали, о музыке, о живописи. Иногда один из них вдруг упоминал об удивительном появлении Хуана Пабло, но они тут же возвращались к общим темам, которые обоим казались сегодня чудесными.

Когда солнечный свет проник в окна, затмив электрический, Мириам без ложного смущения или пошлостей самым естественным тоном предложила ему поспать. Хуан Пабло согласился и в шутку распахнул дверцы стенного шкафа, якобы надеясь найти там свою пижаму.

– Увы, какое разочарование! Только женская ночная рубашка. О, если б сейчас материализовалась моя одежда, когда-то висевшая здесь. Вот видишь, недостаточно, чтобы вещи появлялись мгновенно, надо, чтобы они не исчезали сразу. А знаешь, у меня есть рассказ об одном чудаке, у него был дар: что бы он себе ни вообразил, все тут же и материализуется. Как-нибудь я тебе этот рассказ прочитаю.

– Замечательно. Я бы очень хотела его услышать.

Они засмеялись, легли и мгновенно заснули. Обнявшись.

Поздно, уже после часа, Хуан Пабло проснулся и поглядел на Мириам. Он долго не мог оторваться. Восхищался ее смугло-розовой кожей, иссиня-черными волосами. Мириам почувствовала его взгляд и открыла глаза.

– Теперь ты не привидение, ты живой.

И она притянула его к себе и поцеловала. Ласка была тихой, но мгновенья проходили, и занимался жар, Хуан Пабло скинул с себя одежду, Мириам – свою простенькую прозрачную рубашечку. Они так и продолжали лежать лицом к лицу, слившись в поцелуе, и медленно погружались в любовное томление, ожидая вспышки. Миг настал, они сжали друг друга в объятьях, преисполненные поразительной нежности.