Текст книги "Маленькие ошибки больших девочек"
Автор книги: Хизер Макэлхаттон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 49 страниц)
208
Продолжение главы 184
Ты берешь кредитку Бена и выходишь в Интернет. Притворяясь им, посылаешь себе подарки. Приятные. Сперва ты покупаешь немного. Просто одну или пару вещиц: розовый кашемировый свитер и жемчужные сережки, но все равно нервничаешь. Ты готовишься к телефонному звонку от Бена. «Хм… тебе что-нибудь известно о том, что было куплено у „Барни“ по Сети?» Но этого звонка все нет – он ни слова тебе об этом не говорит. Ни по телефону, ни в личной беседе – ничего.
Знает ли он об этом? Может, он знает, но ему наплевать? Или это «представительские расходы»? Оплата услуг проститутки? Зачем покупать это самой, если можно пользоваться кредиткой? Ты начинаешь тратить по-крупному. Кожаные куртки, книги по истории искусства, всякие штучки с Интернет-аукциона «И-бэй». Антикварная латунная обезьянка, автоматический фотоаппарат «Лейка», замшевые сапоги, перчатки, отороченные кроличьим мехом, зонтик с латунной ручкой, антикварное зеркало в позолоченной раме… Ты перестаешь считать.
Бен перевозит тебя из твой крысиной норы в квартирку в Сохо, на третьем этаже, с отдельным входом, которая гораздо круче. Ему нравится приходить к тебе в твое хорошо оборудованное жилище, обставленное мебелью, которую он купил, сам того не зная. Ты бросаешь работу в колледже, когда она становится слишком скучной, и теперь лениво рассылаешь резюме в поисках чего-то получше. Бен не против оплачивать твои расходы, пока ты что-нибудь не найдешь.
Секс меняется. Сначала это были вибраторы и анальные расширители, потом «качели для секса» и маски из латекса, а потом однажды ты заходишь в спальню и видишь, что Бен с раскрасневшимся лицом подскакивает вверх и вниз, трахая что-то вроде плюшевой зверюшки. Маленького плюшевого китенка. «Что ты делаешь?!» – кричишь ты, когда он извлекает свой опавший член из дырки в синтетической ткани прямо на морде игрушки. Это был детеныш Шэму[25]25
Шэму – имя известной касатки, участвовавшей в шоу «Морской мир».
[Закрыть]. Бен трахал детеныша Шэму. Ты выходишь из комнаты.
После этого все катится под гору. Кредитка внезапно оказывается заблокированной, и теперь ты не знаешь, нужно ли тебе задавать об этом вопросы. Как лучше спросить: «Какого лешего твоя кредитка больше не фигачит?» или «Можно мне еще одну кредитку, потому что деньги с предыдущей я, похоже, израсходовала?» Из-за этого ты приходишь в очень скверное расположение духа. Ты думаешь, что, может, тебе стоит принимать немного больше участия в его жизни, чтобы все наладилось, поэтому ты настаиваешь на том, чтобы он привел тебя в свой дом у Центрального парка, где он живет с женой.
Ты непреклонна, и он в конце концов уступает. Это место – тошнотворный гибрид японской архитектуры и дизайна в стиле «хай-тек», как глинобитный чайный домик. Ты быстренько перепихиваешься с ним в хозяйской спальне, хотя в этот раз тебе это нравится меньше, чем обычно. После этого Бен нервно наливает тебе виски с содовой.
– Так что это за место? – спрашиваешь ты. – Что она сделала с мебелью?
– Предполагается, что это действует исцеляюще, – отвечает он. – Здесь должно быть умиротворяюще, спокойно, но с перчинкой.
– Как в лучших маленьких борделях Киото?
Он не смеется. У тебя от этого места мурашки по коже. «Пойдем», – говоришь ты и встаешь, чтобы одеться. Бен смотрит на тебя как-то чудно, ты поворачиваешься и встречаешься лицом к лицу с миссис Бенджамин Дюпон, которая взялась непонятно откуда и стоит, уперев руки в бока, на татами.
Она дает тебе пощечину. Вот она ты, голая и битая. Бен мямлит что-то вроде извинения, подлизываясь к жене, а она снова замахивается на тебя. Полуголая, ты бежишь по коридору, к мрачному лифтеру, а потом выбегаешь на улицу. Бен не звонит. Все остальное разлетается, как карты, выброшенные из окна третьего этажа. Все рушится. Он порывает с тобой, оставив тебе сообщение на голосовом почтовом ящике, заставляет управляющего выселить тебя, меняет свой телефонный номер. С тобой покончено.
Ты пытаешься вернуться к Роки, но он смеется тебе в лицо. Все стремительно портится: в колледже тебе уже нашли замену, а другую работу ты найти не можешь. Когда ты не можешь внести арендную плату, тебя выселяют. Потом у тебя на пороге появляются полицейские.
Тебя помещают под стражу за кражу кредитной карточки, а потом отправляют в городскую тюрьму. Тебе слишком стыдно, чтобы ты могла позвонить родственникам или друзьям, ты не можешь связаться ни с Роки, ни с Беном (хотя это тебе и не помогло бы), так что ты сидишь там, как замшелая горгулья, застыв на скамье, целую неделю, прежде чем встречаешься с судьей. Он назначает тебе дерьмового адвоката, который на предварительном слушании есть бутерброд с салатом из тунца, а после того, как все заканчивается, тебя за кражу кредитной карты приговаривают к году, мать их, заключения под стражу в тюрьме с минимальной изоляцией заключенных. Твой идиот адвокат говорит, что тебе еще повезло.
Ты по-прежнему отказываешься звонить родственникам. Ну что ты им скажешь? «Привет, извините, что долго не звонила, но я как бы в тюрьме…» Но что тебе делать целый год, пока ты там торчишь? Играть в пинг-понг? Писать дерьмовые скучные мемуары? И кто их будет читать?
Лютеранская церковь спонсирует службу «друзей по переписке». Это группа людей, которые находят добрых самаритян, готовых писать неудачникам, оказавшимся за решеткой. Ты просишь найти тебе такого друга (потому что все лучше, чем пинг-понг), и тебе находят мужчину по имени Бартон, бывшего осужденного, который теперь живет в Рено. Ты ожидала, что тебе будет писать набожная сухая ханжа, но тебе повезло, и тебе достается крепкий лакомый кусочек, который после нескольких писем наконец признается, что влюбился в тебя сразу же, как только увидел твою фотографию на веб-сайте для «друзей по переписке» для заключенных. Бартон пишет тебе письма и посылает подарки (шампунь, ароматизированные тампоны и сигареты). Он звонит каждое воскресенье, и тебе удается убедить его сказать твоим родителям, что ты живешь в Тибете среди пастухов и поэтому не можешь пока с ними связаться, но через полгода или восемь месяцев обязательно свяжешься. Выйдя из тюрьмы (на два месяца раньше за хорошее поведение), ты переезжаешь к Бартону. А куда тебе еще деваться? Тебе просто надо привести себя в порядок, а потом ехать домой. К тому же ты нужна Бартону: его жизнь – полный хаос. Он задолжал за квартиру, ему отключили электричество, его сопливому ребенку (который оказывается для тебя сюрпризом) нужны лекция по правилам гигиены и новая одежда для школы.
Ты впрягаешься. Устраиваешься работать в «Уол-март», сворачиваешь одежду в детском отделе. Заворачиваешь одежду. И все. День за днем ты сворачиваешь горы блестящих, вышитых стразами и блестками одежек из примерочных. Этот отдел похож на концлагерь имени Бритни Спирс, место, где моде приходит конец.
Каждый цент, что ты получаешь, уходит на Бартона, его дом и ребенка. Бартону для работы нужна машина, его ребенку нужно лекарство от астмы. Батареи протекли, белки прогрызли в крыше дырку размером с дыню, нужно платить налог на имущество, оплачивать пошлины за развод, да и пива всегда не хватает. Всегда нужно что-то покупать. Чего-то всегда не хватает, что-то нужно, что-то ломается. Так продолжается все время, ты так и не возвращаешься обратно в колледж, не съезжаешь оттуда, ты просто сидишь в его панельном доме и ждешь, когда сломается что-то еще.
Ты толстеешь. Сильно толстеешь. А что еще делать, когда смотришь телевизор? Ты пьешь пиво, перенимаешь у Бартона пристрастие к свиным шкваркам и соусу барбекю. Поесть в кафе проще, чем готовить самой. Ты по-прежнему так и не связалась со своими родителями – не можешь встретиться с ними в таком виде. Ты соберешься, приведешь себя в порядок, а потом позвонишь им. А сейчас у тебя постоянно болят ноги, тебе тяжело ходить на работу. Твой избыточный вес становится причиной целого букета проблем со здоровьем: с сердцем, с давлением, с уровнем холестерина в крови. Время идет, пролетают года. Теперь ты женщина, над которой все смеются. Соседские ребята дразнят тебя миссис Толстая Задница из Пердель-тауна.
Большую часть времени ты проводишь в мягком кресле на кухне: разогреваешь пиццу и смотришь ток-шоу по телевизору. Бартон – это кошмар. Он устраивается на работу, а потом тут же теряет ее. Он приносит из магазина не то, что надо. Ты не представляешь, чем надо было думать, чтобы поставить на плиту лавовую лампу. Но однажды ты сидишь в своем кресле, подогреваешь кастрюльку с тако и смотришь ток-шоу о «шлюхах-золотоискательницах и мужчинах, которым они нравятся», лавовая лампа взрывается, и осколок стекла врезается тебе прямо в сердце. Липкое белое содержимое лавовой лампы растекается по всей кухне. Ты умираешь, когда на сцене как раз появляются «золотоискательницы», как раз когда длинноногая блондинка кричит зрителям: «Я получаю, что хочу и когда хочу, понятно?» И ей наплевать, что они освистывают ее. Она дерзко качает головой. «Я получаю все, – говорит она. – Я делаю, что хочу».
209
Продолжение главы 184
Довольно – значит довольно. Что ты делаешь? Собираешься украсть чужую кредитку? Ты порываешь с Беном внезапно и быстро. Ты даже не понимаешь, что делаешь, пока не слышишь, как, проглотив ложку супа-пюре из омара, говоришь: «Не получается. Думаю, нам нужно это прекратить». (Чем ты будешь платить за сумку следующего сезона от Ив Сен-Лорана? Как ты оплатишь счет за еженедельные спа-процедуры? Где еще ты получишь тарелку супа-пюре из омара? Все это на полном скаку уносится от тебя. Будешь ли ты сожалеть о том, что сбежала от собственной удачи? От легкой жизни? Приведет ли тебя этот шаг к обретению чувства собственного достоинства и осознанию пути к счастью, или тебя просто поимели?)
Ты возвращаешься обратно в колледж и впрягаешься в унылую программу «работай и учись», которая по крайней мере дает тебе по вечерам доступ в темную комнату. Ты делаешь фотографии. Тебе нравится снимать за городом, где пересекаются природа и технологии. Как Кони-Айленд, где чудовищное колесо Феррела отражается в Атлантическом океане. Где метельчатые униолы растут между брошенных автомобильных дисков. Где морские птицы гнездятся на фонарях с неоновыми лампами.
На Кони-Айленде ты знакомишься с Сергеем. Он шести футов пяти дюймов ростом. У него широкие плечи, он похож на холодильник в черном тренчкоте. Когда-то Сергей был в России известным шахматистом, он держит на затянутых паутиной полках свои награды, трофеи и пожелтевшие блеклые фотографии, где он с русскими дипломатами и знаменитостями. На фотографиях он улыбается и на себя едва похож. Он часто приглашает тебя в свою жизнерадостную квартирку на глоток «Кирша», борщ и вареные груши. Он учит тебя играть в шахматы и ставит свои любимые русские оперы на старом проигрывателе. Вы спорите о политике, философствуете о классовых структурах западного общества и смотрите викторины по телевизору. Когда Сергей заболевает, ты приносишь ему куриный бульон, аспирин и таблетки цинка. Он говорит, что ты ангел, а твои снимки божественны. Он называет тебя своей «дорогушей», своим «персиком», своей «несчастливицей» и рисует твой портрет на кальке на цифровой панели. Однажды в выходные Сергей приглашает тебя в гости и наливает тебе вишневого «Кирша». После того как вы произносите тосты и осушаете бокалы, он прижимает тебя к кухонной тумбе, столкнув пустую суповую кастрюлю и опрокинув сахарницу. Он говорит, что влюблен в тебя и хочет жениться на тебе.
Ты переезжаешь в его квартиру на Брайтон-Бич. Помимо того, что он часто и агрессивно занимается любовью, Сергей оказывается изрядным неряхой. Носки на кухонной стойке, крошки от тостов в постели. Он свинья, но твоя свинья, и даже когда ты ругаешь его из-за трусов на полу в ванной, втайне ты находишь это странным и трогательным, хотя и не говоришь ему об этом. Ваше притяжение друг к другу основано на смеси равнодушия и раздражения. Похоже, ничего из того, что он делает, не может вывести тебя из себя.
Сергей никогда ничего не принимает слишком близко к сердцу. Даже тогда, когда ты оказываешься беременной в первый, второй и третий раз. Ты хотела, чтобы все эти дети его раздражали, но он не раздражается. Он их обожает. Вы впятером живете в крошечной квартирке. Сергей считает, что в современных семьях половина всех бед оттого, что они живут в слишком больших домах. Родители ничего не знают о жизни своих детей, потому что не видят, чем те занимаются. Маттео, Маркус и Миша всегда у тебя на глазах, и ты знаешь, что с ними происходит.
Ты продолжаешь свою карьеру фотографа, делаешь документальные снимки на улице, портреты, снимаешь красоту, запечатленную в отдельных вещах. У тебя проходит несколько выставок в городе, и издатель предлагает тебе сделать ретроспективу твоих работ. Вы переезжаете в город, где дети ходят в хорошие школы. Они вырастают. Маттео получает работу санитарного инспектора в городе, Маркус идет по стопам своего отца и становится поэтом, несколько его книг издаются небольшими тиражами маленькими издательствами, а Миша открывает собственную галерею, где выставляются не только твои работы, но и работы многих молодых художников из Сохо.
Вы умираете одновременно. Вся семья погибает во время крушения электрички метро по дороге в Нью-Джерси. На тебе было голубое платье, а на Сергее голубой костюм. Вы собирались «выйти в свет», потому что у Маркуса должно было состояться чтение в Принстоне. Поезд на полном ходу врезался в цементную стену туннеля. Последнее, что ты помнишь, это улыбка твоего мужа, когда он смотрит на тебя. «Цветы, – говорит он, – надо было взять цветы».
210
Продолжение главы 133
Ты сопротивляешься красному свету (еще не время), и рука женщины удерживает тебя в реальности. Ты пытаешься рассмотреть ее, но сплетение черных ветвей в твоем сознании с хрустом ломается, и ты впадаешь в какое-то темное бессознательное состояние. Очнувшись, ты видишь яркий голубой свет и чувствуешь запах нержавеющей стали. Пищат какие-то приборы, слышны голоса людей, кажется, что ты куда-то движешься. Тебя везут по пахнущему аммиаком коридору с белыми стенами. Больница.
Снова сходит темнота, а потом опять хруст каких-то веток и пробуждение. Твои веки как увядшие лепестки. Как остро должны быть наточены ножницы, чтобы вырезать тебя из жизни. Ты не узнаешь свое лицо, отражение которого видишь в зеркале, которое тебе кто-то протягивает: на тебя глядит кто-то хрупкий, землистого цвета. Кто-то, стоящий одной ногой в могиле. Ты опоясана черными швами. Больно дышать. У тебя было пробито легкое, сломаны ребра. Тебя собрали по кусочкам с помощью нержавеющей стали и кетгута. Ты наполовину женщина, наполовину машина. Ты старая «железнобокая»[26]26
Прозвище кавалерии О. Кромвеля.
[Закрыть]. Ну и красавица! Ты какаешь в целлофановый пакет, а вместо еды пьешь через трубочку.
Потом появляются репортеры. Краснолицые трещотки, которые хотят знать подробности. Кому захочется столько болтать? «Синьор Помидор пытался вас убить? Вам больно? Вам страшно? Сможете ли вы есть помидоры после того, что случилось? Почему он пытался вас убить? Что вы сделали, чтобы заслужить такое?» Потом ты прекращаешь с ними говорить, а потом перестаешь говорить вообще. Твое тело кажется крошечным, как какие-то странные хлопья, слипшиеся вместе в упаковке, которая для них слишком велика, и поэтому они рассыпаются. Ты теряешь вес. Ты засуживаешь сеть химчисток, потому что… почему бы не засудить сеть химчисток? Так им и надо. Все равно они загрязняют окружающую среду химикатами. Они убивают уток.
В результате тяжбы спустя год после выстрелов ты получаешь огромную компенсацию и покупаешь миленький кирпичный дом в колониальном стиле у реки Уилмингтон с видом на море. Там ты попиваешь «Пиммс» и лимонад, глядя на большие корабли в море. Ты рисуешь. Женщина, которая держала тебя за руку, Мариэтта, теперь живет вместе с тобой. Тебя спасла креолка из Луизианы, у которой нет никого в целом свете. Она бросила работу в больнице и теперь готовит этуфе и тушеных креветок, чистит свежие устрицы и поет гимны на незнакомом языке. У нее есть свой способ борьбы с недугами. Она делает вудуистские фигурки из старых дерюг и волос и прокалывает их иголками с острым перцем. Она просит тебя назвать людей, с которыми нужно разобраться, и у тебя набирается несколько имен. Синьор Помидор, его семья, его друзья. Телеведущий, который объявляет погоду, тот, у которого прыщи замазаны гримом. Мальчишка, разносчик газет, который специально закидывает номера «Сандэй таймс» в колючие кусты.
Ты не очень много думаешь о том, что в тебя стреляли, это событие существует только как точка отсчета, разделяющая твою жизнь на «до» и «после». До «стрельбы» у тебя было зрение 20/20. После «стрельбы» левым глазом ты видишь зеленую каплю в форме Южной Африки. До «стрельбы» ты воспринимала воздух как должное. После «стрельбы» твои легкие так и не восстановились полностью, твое дыхание неглубокое, укороченное, напряженное.
Мариэтта варит кофе из цикория и разбавляет его сгущенным молоком – каждое утро она приносит тебе на крыльцо дымящуюся чашку. Вот когда ты раскладываешь свой мольберт. Полотна становятся все больше и больше, широкие, как океан, затопивший левую часть твоей залитой солнцем комнаты. Птицы белая и серая (клеток нет, этим двоим разрешается летать по всему дому). Болтливые африканский серый и кокетливый белый какаду, которых зовут Сократ и Платон, потому что они спорят друг с другом, как греки. Ты учишь их ругать ведущего, объявляющего погоду. «Привет членососам!» – хором кричат они, когда он появляется на экране, и ты даешь им кусочки вяленой говядины.
Вот она, твоя семья. Вудуистка и две матерящиеся птицы. Это как рай, эта кирпичная кладка на побережье, твоя милая креольская подруга и пернатые философы. Годы спустя ты мирно отойдешь во сне, лежа на крыльце, завернувшись в одеяло. Но до этого ты проживешь много лет и станешь очень известной художницей-затворницей. Полотна будут проноситься сквозь тебя, как грузовые поезда, останавливающиеся, чтобы загрузиться цветом, перед тем как отправиться в галереи и к коллекционерам. Они как дети, которые выбегают на улицу в погожий денек, и потом о них ни слуху ни духу. Один Бог знает, где теперь все твои душечки; если бы ты их нашла, убила бы.
211
Продолжение главы 134
«Я люблю тебя», – говоришь ты, а он смотрит на тебя так, как будто ты только что пукнула. Ты никогда бы не подумала, что можно запрыгнуть в свою машину с такой скоростью. Это конец. Он больше не позвонит и не даст о себе знать. Но ты все равно таращишься на свой мобильный телефон. Проверяешь, жив ли он (телефон, а не мужчина). Пролетают дни, недели, месяцы… Ты утешаешься вишневым мороженым, солеными крендельками, ужинами в «Бальтазаре», жареной уткой и картофелем-фри, промокая салфетками жир с пальцев, когда читаешь медицинские журналы. Продается одна обанкротившаяся клиника – ветеринарная больница, оставшаяся не у дел. Ты советуешься со своими адвокатом, бухгалтером и брокером. Все они считают, что купить ее – плохая идея, поэтому ты ее покупаешь. Ты покупаешь клинику и превращаешь ее в приют для животных – агентство по поиску для питомцев новых хозяев. Это не просто старый приют, он похож на отель «Хилтон» для кошек. С кашемировыми подушками и классической музыкой, играющей во всех номерах (номерах, а не клетках). Минеральная вода, куриная печенка и гусиные шейки подаются в фарфоровых мисках. Для того чтобы здоровые кошки не утрачивали свои охотничьи инстинкты, есть пруд с рыбой.
«Городская кошечка» открывается восемь месяцев спустя. Открытие сопровождается специальным репортажем в вечерних новостях; корреспонденты спрашивают, как тебе пришла идея нанять массажистку и специалиста по акупунктуре и почему такие строгие требования при подборе новых хозяев для питомцев. Твоя клиника становится хитом. Люди приходят в восторг от идеи «ухоженных питомцев» и приезжают издалека, чтобы попытать счастья и взять животных именно у тебя.
«Городская кошечка» открывает еще две клиники, ведутся переговоры о создании национальной сети подобных заведений. Алан, твой менеджер, – это здоровенный шкаф, а не мужчина. У него квадратный подбородок, красные руки и добрая душа. Он может руками разорвать пополам телефонный справочник, но он держит новорожденных котят так, будто они сделаны из сахарной ваты.
Ты полагаешься на него и доверяешь ему вести дела во всех клиниках, координировать рабочих, «разруливать проблемы», ремонтировать и обновлять оборудование. Дважды в неделю вы встречаетесь у тебя дома, где он чинит то, что требует починки. Ты не можешь сказать точно, когда именно, но ты в него влюбляешься. Разумеется, ты не можешь ему ничего сказать, потому что не думаешь, что он испытывает к тебе что-то подобное, и ты не знаешь, насколько строги законы штата о сексуальных домогательствах.
Это продолжается месяцы, которые потом складываются в год. Долгие разговоры за полночь, уход за животными с утра пораньше. Ты стоишь с ним рядом и можешь чувствовать исходящее от него электричество, но не делаешь ни шага в его сторону. И он не делает. Наконец вы вдвоем оказываетесь на конференции по защите животных и в баре отеля выпиваете чуть-чуть больше обычного. Поцелуй возникает неизвестно откуда и длится целую вечность. Все, что ты помнишь, это то, что он жарко шепчет тебе в ухо: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя».
Ты выходишь замуж за Алана, и вы с ним управляете «Городской кошечкой» на протяжении пятидесяти лет, принимая раненых, покалеченных и поправляющихся животных. Лечите кошек с лейкемией, больным сердцем, щитовидной железой, слепнущих, без лап, с порванными ушами. Вы единолично ответственны за спасение бессчетного количества кошачьих душ с ампутированными лапами, которых ты после смерти встречаешь в раю. Ты умираешь от таинственного вируса (считается, что ты могла подхватить его от животных, и врачи не могут тебя вылечить). Алан остается с тобой до конца. Он последнее, что ты видишь в этом мире.
Ты продолжаешь работать и в загробной жизни, и тебя легко найти, где бы ты ни находилась, потому что за тобой следуют все эти кошки, трутся у твоих ног, мурлычут. Ты та, кто снова и снова повторяет: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя», но теперь ты на небесах.
