Текст книги "Маленькие ошибки больших девочек"

Автор книги: Хизер Макэлхаттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 49 страниц)

126

Продолжение главы 76

Тору целовать не следует. На самом деле это твой ключ от выходной двери. В акте исчезновения много сцен. Сцена первая: утешение. Ты улыбаешься, протягиваешь руку и касаешься его волос, они жестче, чем ты думала. Так ты показываешь, что не боишься дотронуться до него, поэтому как бы ты ни повела себя дальше, будет понятно, что это никак не связано с его физическими недостатками. Сцена вторая: откровенность. Ты делаешь шаг назад, смотришь на него. «Мы с тобой такие хорошие друзья, – говоришь ты. – Я никогда не сделала бы ничего, что могло бы навредить такой дружбе, что поставило бы под угрозу ее существование». Он опускает глаза. Ты могла бы еще сказать, что его физические изъяны тут совершенно ни при чем, но тогда бы ты солгала, не говоря уже о том, что просто повела бы себя по-свински, еще и бросив его в такой момент. Его физические изъяны тут очень даже «при чем». Что бы ты делала с его рукой? Как ты могла бы жить, глядя на это лицо? Ты же вздрагиваешь каждый раз, когда на него смотришь.

Ты уже готова перейди к сцене третьей: отстранение, когда понимаешь, что ни разу не спросила его о белой картине. «Основной причиной, из-за которой я приехала в Японию, – говоришь ты, – была та картина, белая. Ты ее помнишь? Твоя дипломная работа. Семь футов в высоту с тонкой серой линией, вертикально пересекающей холст. Помнишь?» Тору хмурится.

– Не было никакой картины, – говорит он.

– Такая большая, – объясняешь ты. – Та, что была на выставке дипломных работ.

Почему я никогда не видела ее снимка среди слайдов?

– На выставке дипломных работ моих картин не было, – говорит он. – Операция. Мне делали пересадку кожи.

Бессмыслица какая-то.

– Но я ее видела! – говоришь ты. – Там, где она стояла, было твое имя.

Он пожимает плечами.

– Я не выставлял своих картин. Они были готовы выставить мой холст, место было зарезервировано, но я туда так и не попал. Должно быть, ты смотрела на белую стену.

Тору встает и говорит: «Мне кажется, тебе лучше уйти». Он пересекает комнату и исчезает, оставив тебя в темноте.

На белую стену? Все это время ты преследовала образ чего-то несуществующего? Ты гналась за миражом, за туманной дымкой. В смущенном сердитом молчании ты пакуешь сумку и направляешься на станцию Йойоги.

Тору будет больно, но он это переживет. К тому же ты не хотела, чтобы все так вышло. Сцены прощания тяжелы не только для зрителей, они оставляют свой отпечаток и на актерах.

Если ты остаешься в Японии, перейди к главе 202.

Если ты возвращаешься в Америку, перейди к главе 203.

127

Продолжение главы 254

Пора возвращаться домой. Ты пытаешься попрощаться с Оливером, но он не хочет тебя слушать. Он с тобой не разговаривает, не хочет тебя видеть и даже не приезжает в аэропорт тебя проводить. Он злится, и ты остаешься одна. Когда ты его видишь в последний раз, он стоит на улице, разглядывая носки своих туфель и сознательно не глядя в сторону твоего такси. Ты все равно говоришь ему: «До свидания», кричишь это через окно такси и добавляешь, что будешь писать, хотя это скорее всего неправда.

Сев в самолет, ты решаешь, что пора кое-что менять в жизни. Собраться и решить, в каком направлении двигаться. До сих пор все развивалось несколько сумбурно, и теперь ты хочешь начать все сначала. Нужно только выработать позитивный настрой, улыбнуться и дождаться благоприятных условий. Ты даже позволяешь себе мило поболтать со своими соседями, пожилой парой из Кента, которые первый раз летят в Америку, чтобы увидеть своего внука.

Ты засыпаешь и спишь на протяжении почти всего перелета, пока вдали на горизонте на фоне черной воды не становятся видны огни Нью-Йорка. Пилот связывается с аэропортом Ла Гуардия, запрашивает разрешение на посадку, и тут раздается странный звук, заставляющий его оглянуться. Самолет взрывается. Позже выяснят, что во второй топливный бак попала электрическая искра, и это вызвало возгорание газа.

Взрывная волна разносит самолет в разные стороны. Падающая серебристая птица. Ощущение глубины. Океан, покрытый горящим топливом; повсюду обломки. К месту происшествия уже подтягиваются оперативные службы новостей. В считанные секунды, падая вниз, ты вспоминаешь, как Оливер кричал: «Die Mauer ist gefallt! Die Mauer ist gefallt!»[11]11
  Стена рушится! (нем.)


[Закрыть] Красные огоньки, указывающие экстренные выход, дребезжание стекол. Стена падает! Он никогда не узнает, что с тобой случилось. В Америке никто не додумается ему позвонить, ведь никто не знает, что он помог тебе спастись с поезда. Старички рядом с тобой надели кислородные маски. Они держатся за руки. Весь смысл жизни в эту минуту становится тебе понятен. Одна минута. Это все, что у нас есть. Маленькая мягкая подушечка, а потом вода.

128

Продолжение главы 94

Почему ты должна ехать домой? Что ты такого сделала, чтобы убегать из города? Пусть Филиппо прячется, а не ты. Тебе удается отправить родителей домой, убедив их в том, что только здесь ты можешь найти успокоение, и пообещав им скоро позвонить (если бы они знали, что ты беременна, то, возможно, силой посадили бы тебя в самолет). Однако твоя мама проходит в салон по-прежнему в слезах, а когда ты машешь им на прощание через окно аэропорта, желудок у тебя сжимается, и ты бросаешься в женский туалет, где тебя выворачивает наизнанку.

Теперь нужно найти Филиппо, этого мелкого скользкого хорька. Вряд ли он уедет далеко от своей семьи – такие, как он, подобно тараканам, вьют гнезда в каком-то одном месте. Три дня расспросов всех знакомых – и у тебя появляется первая зацепка. Марта, девушка из пекарни, спрашивает, не вернулся ли старший брат Филиппо из Венеции. Венеция, город, где вы должны были провести свой медовый месяц. Неужели он один поехал в отель, который был забронирован для новобрачных? Это на него похоже.

День спустя, оплатив дорогой билет на поезд, ты узнаешь, что он отправился в ваше свадебное путешествие не один. Он уехал с женщиной. С той, что с загорелыми ногами. Ты видишь в регистрационной книге их имена, а потом замечаешь и их самих, выходящих из отеля «Киприани» вместе: он обнимает ее за талию, у нее на лодыжке блестящий золотой браслет. Они улыбаются и трутся друг о дружку носами, и ты чувствуешь, как у тебя снова сжимается желудок. Ублюдок. Ты идешь за ними по людным узким улочкам до маленького, освещенного свечами ресторана, где официант в смокинге провожает их к столику.

Что же делать? Как тебе добраться до итальянца и его шлюхи? Ты в растерянности. На тебя накатывает отчаяние. Непреодолимое. Ты бредешь к собору Святого Марка, преклоняешь колени, начинаешь плакать и уже не можешь сдерживаться. Вскоре появляется монахиня, облаченная в длинное серо-зеленое одеяние, и касается твоего плеча своей теплой рукой. «Cosa[12]12
  Что? (um.)


[Закрыть]? – спрашивает она. – Cosa fai[13]13
  Что случилось? (ит.)


[Закрыть]?»

Ты бросаешься ей на шею и на ломаном итальянском рассказываешь обо всем, что произошло. О том, что творит Филиппо в постели, в которой вы должны были проводить медовый месяц, и о том, что единственное твое желание – это совершить самоубийство, но в твоей утробе ребенок. Она поднимает тебя и подталкивает к задним комнатам, в большую трапезную, где твою историю выслушивают еще несколько монахинь. Они сидят и сосредоточенно слушают твой рассказ о том, как Филиппо бросил тебя у алтаря и сбежал с другой женщиной, а теперь они ужинают вдвоем, открыто, прямо здесь, дальше по улице.

Монахини шепчутся, и кто-то ставит перед тобой чашку горячего капуччино. Они похлопывают тебя по спине и вытирают тебе слезы. Один из священников просовывает в дверь смущенное лицо, чтобы понять, из-за чего весь сыр-бор, но монахини выдворяют его. Он спрашивает, когда будет ужин, и первая монахиня что-то ему кричит; ты не все можешь разобрать, но, кажется, она говорит что-то вроде: «Сегодня сами будете ужинать. Мы сегодня вечером пойдем прогуляться».

Похоже, монахини очень взволнованы. Одна из них просит показать им этот ресторан, а другая помогает тебе встать. «Покажи нам, – говорят они по-английски. – Покажи нам это чудовище». Ты провожаешь их дальше по улице, через толпы, которыми всегда полна площадь Святого Марка. Удивительно, как быстро, оказывается, можно пересечь площадь. Люди пропускают монахинь. Куда бы они ни пошли, люди расступаются перед ними, как Красное море перед Моисеем. Люди снимают шляпы, кланяются, крестятся. Это удивительно, очень воодушевляюще – так тепло, так по-доброму тебя еще ни разу не принимали с тех пор, как ты приехала в Италию. Как будто ты – какая-то важная персона. Это не только удивительно, в этом чувствуется сила.

К тому времени, когда вы доходите до ресторана, за монахинями собралась большая толпа, по всей улице разнесся слух о чудовище, который бросил свою беременную невесту у алтаря. Когда вы подходите к дверям, метрдотель смотрит на черно-белую галдящую толпу и выглядит слишком смущенным, чтобы говорить. Полнощекая монахиня отталкивает его, не удостоив и словом, и спрашивает тебя: «Который?»

Теперь уже все в ресторане смолкли и смотрят на группу монахинь, появившихся ниоткуда. «Вот он», – говоришь ты и указываешь на Филиппо, который сидит за большим столом с этой девицей и большой группой людей, которые оказываются ее родственниками (она хотела представить родным своего нового жениха).

Филиппо встает, протестуя, но монахиня, не обращая на это ни малейшего внимания, подходит прямо к нему и хватает его за ухо. Она начинает его выкручивать, и он весь выгибается, морщась от боли. Монахиня принимается кричать на него по-итальянски, она говорит так быстро, что ты не можешь разобрать ни слова, однако смысл ее послания предельно ясен. Она отчитывает его, как школьника, и вся семья слушает. Весь ресторан слушает.

Тебе удается разобрать следующее: «Твой Бог и Спаситель… а ты как какой-то кобель, который бегает за каждой сукой… а теперь взгляни на нее… она носит ребенка… твоего ребенка». Она все отчитывает и отчитывает его, а другие монахини вставляют свои замечания. Вскоре Загорелая Нога разражается рыданиями, вскакивает и убегает, а монахини шипят ей вслед. Ее отец сидит, уткнувшись лицом в ладони, а на лице ее бабушки застыло мрачное выражение, как будто она это уже видела раньше. Ее мать, симпатичная женщина в темном платье, крепко зажала в руке нож для масла (тем же вечером свадьба будет отменена).

Филиппо совершенно обмяк и уже ничего не пытается сказать в свою защиту (никогда не следует недооценивать благоговейный страх, который католики испытывают перед монахинями). Монахини вытаскивают его на аллею, где он стоит на коленях и плачет. Они бьют его палками, пинают, он падает на землю. Они не останавливаются. Ты не слышишь, что они говорят, ты едва можешь его разглядеть за их черными облачениями. Покончив с ним, они оставляют его лежать на земле бесформенной кучей.

Утром ты читаешь в газетах о том, что Филиппо умер. «Неизвестные напали на флорентийца», – гласит заголовок на первой странице. Монахини убили его. Забили до того, что у него произошло кровоизлияние в мозг. Вместо того чтобы горевать по этому поводу, они рассказывают тебе о части католической церкви, о существовании которой ты даже не подозревала: «Домини патри». Религиозная секта женщин, которые убивают врагов Церкви.

Остается не совсем понятным, как или когда образовалась эта группа – нигде нет о ней информации, и «Домини патри» держат это в тайне даже друг от друга. Монахини отправляют тебя в тайное убежище в горах, где тебя учат, как можно отравить, заколоть, задушить врага, зажав ему рот ладонью, заставить его поперхнуться или застрелить. Во время занятия по кикбоксингу у тебя случается выкидыш, и монахини отпевают ребенка. Они совершают вечерние и всенощные моления. Похоже, они искренне сожалеют об этом.

«Домини патри» называют убийство «эвакуацией». Твоя работа состоит в том, чтобы эвакуировать человека или людей, на которых тебе укажут. В частности, в прошлом году были «эвакуированы» три священника правого крыла, которым были предъявлены серьезные обвинения в сексуальных домогательствах. Благодаря «Домини патри» также были «эвакуированы» баптистский телепроповедник и радиоведущий, представляющий правое крыло Церкви.

Твое первое задание – офисный служащий из Палермо, который, как предполагается, преднамеренно потерял определенные важные документы, относящиеся к рассматриваемому в суде делу об изнасиловании (священник и церковный служка, типично). Он маленькая червеобразная личинка, а не человек, с нездоровой кожей и глазками-бусинками. Было установлено, что по его вине происходит постоянная, якобы случайная утечка информации, поэтому, когда он входит в свою роскошную квартиру на виа Стрелла, ты перерезаешь ему горло. Удивительно, как оказывается легко это сделать и как тебе удается проскользнуть в дом и выскользнуть оттуда без малейшего звука и не оставив никаких следов. Еще до того, как тело обнаруживают, ты плывешь на частной яхте в Рим. Твое следующее дело – государственный чиновник, который сократил финансирование абортов, а после него – противная жена телепроповедника правого крыла, которая позволяет себе публично заявлять, что пользоваться контрацептивами – зло. Все «эвакуированы». Обо всех позаботилась Католическая церковь.

На «Домини патри» ты работаешь тридцать шесть лет. Всего тебе было велено «эвакуировать» семьдесят человек, все они были врагами человечества (то есть умственного, физического и духовного здоровья женщин). Наконец однажды ты умираешь от легочной эмболии. Ты стоишь на борту яхты герцогини Кентской (также состоящей в «Домини патри») и вдруг замертво падаешь за борт.

Ты попадаешь в рай, потому что, как сказано в твоем деле, ты никогда не прекращала работать над тем, чтобы сделать мир лучше. Никогда не прекращала подталкивать, убеждать, даже пыталась убивать. А в аду поджариваются в кипящем масле лежебоки, потому что они хоть и не грешили, но и ничего хорошего не совершали, и вообще не способны были что-либо совершить.

129

Продолжение главы 76

Бразилия обязывает – ты обналичиваешь несколько сотен и обзаводишься совершенно новым гардеробом, подходящим представительнице высшего общества, сознающей свой статус. Шуршащие хлопчатобумажные рубашки, египетские льняные брюки, воздушные розовато-лиловые платья и соломенные шляпы с широкими полями. Много янтарных украшений. Ты покупаешь билет первого класса в тропические леса, где останавливаешься в пятизвездочной экогостинице, в которой выращивают органические продукты, утилизируют все отходы, выхаживают раненых диких животных и проводят археологические раскопки неподалеку. Ты представляешь, как, стоя у места этих самых раскопок в своих новых египетских льняных брюках, найдешь какой-нибудь очень важный древний горшок.

В аэропорту во время легкой перепалки с другими улетающими перед паспортным контролем тебе на плечо ложится чья-то тяжелая рука. Полиция задерживает тебя и забирает твой паспорт. Оказывается, твой муж нанял нескольких частных детективов, которые должны были следить за тобой и сообщать ему о любых внезапных перемещениях денег с банковских счетов. Он знал, что ты где-то спрятала эти деньги, и обнаружить их было просто вопросом времени. Полицейские вызывают себе в подкрепление федерального судебного чиновника, который сопровождает тебя до службы безопасности аэропорта, где ты пытаешься поговорить со своим адвокатом, а он вешает трубку. Тебя приговаривают к пяти годам тюрьмы за хищение и растрату чужих денежных средств.

Больше не будет шелковых комбинаций, паштета из трюфелей или колец с сапфирами. Больше не будет путешествий, закатов, омаров или ванн. В течение следующих пяти лет все решения за тебя будут принимать другие, до того времени, когда, отмотав половину своего срока, ты внезапно не подхватишь в тюрьме инфекцию, которая слишком долго будет оставаться без лечения и станет причиной твоей смерти в лазарете в муках от жара. Узнав об этом, твой муж подумает, что это на редкость истеричный способ уйти из жизни, и пойдет за омаром.

130

Продолжение главы 76

Ты прилетаешь в Палм-Бич и осознаешь, что ни на кого не сможешь произвести впечатление, потому что там нужно быть в десять раз богаче, чтобы иметь возможность купить хотя бы туалетную кабинку, которая к тому же будет в трех кварталах от пляжа. В городе работает та же система, что была в Древней Восточной Индии: касты – представители определенных социальных групп – держатся только себе подобных. Ты не вступаешь в неформальные отношения с представителями других социальных групп из страха резкой реакции со стороны своих друзей, но для того, чтобы завести друзей, нужно иметь друзей. Для того чтобы устраивать вечеринки, нужно ходить на вечеринки, но если у тебя нет друзей, а в твоем случае это именно так, ты вообще не ходишь ни на какие вечеринки.

Так что ты въезжаешь в милую гостиницу и проводишь недели, в одиночестве гуляя по пляжу. На пляже ты знакомишься с мужчиной. Он серфер, у него серебристые волосы. Ты не может оторвать глаз от его мокрого блестящего костюма, туго обтягивающего его потрясающее тело. У него рельефный живот и мускулистые ноги – его босые ступни выглядят так, как будто ему сделали превосходный маникюр. Когда он улыбается, весь мир вокруг светлеет. Он говорит, что его зовут Альберт и что он профессиональный бездельник.

Вы вместе ужинаете, а потом на сотканных вручную египетских хлопковых простынях за триста пятьдесят долларов проводите незабываемую ночь. Похоже, ему нет дела до твоего возраста, денег и того, замужем ты или нет. Он учит тебя серфингу, обнимает за талию, когда вы стоите на доске, а волны подталкивают вас ближе друг к другу. Спустя три недели, которые вы проводите вместе, ему нужно ехать дальше, в Оаху. Он предлагает тебе поехать с ним. Разумеется, в этих местах от состоятельных вдов ты слышала достаточно страшных историй о бесчестных «джентльменах», которые обчищают наивных дам до нитки. Альберт вполне может оказаться ловким чернобурым лисом, хитрым падальщиком, ищущим возможности как следует поживиться.

Если ты едешь с Альбертом в Оаху, перейди к главе 206.

Если ты расстаешься с Альбертом, перейди к главе 207.

131

Продолжение главы 77

Когда ты принимаешь решение с кем-то расстаться, оказывается, что это решение ты приняла уже давно. Постепенно ты покидаешь его кусочек за кусочком. Сперва от него отказывается твоя голова, потом сердце, пока наконец все тело не отправляется вслед за первыми двумя. Свой первый шаг к выходу ты делаешь, когда на фермерском рынке, на распродаже, не покупаешь орхидею. Сейчас не время покупать то, что недолговечно. Не время приобретать что-то хрупкое и легко ранимое.

Ты решаешь уйти от него, но сделать это нужно тогда, когда его не будет дома, и так, чтобы это не навредило детям. Такая возможность предоставляется, когда муж уезжает на двухнедельную конференцию, а дети – на неделю в лагерь. Ты целуешь мужа на прощание и усаживаешь детей в автобус. Никто не знает, что у тебя есть тайный план.

Сумки уже упакованы и ждут в шкафу. Когда муж вернется домой, тебя там уже не будет. Воспитателям детей в лагере даны указания по окончании их отдыха сразу посадить детей в самолет до Массачусетса – они полетят к твоей двоюродной сестре Бет. Она всегда тебе нравилась, но ты не очень хорошо ее знаешь. (Несмотря на существование между вами некоторой дистанции, какой-то внутренний направляющий голос посоветовал тебе в минуту грусти позвонить именно ей. Когда ты попросила разрешения остановиться у нее, она какое-то время молчала, а потом сказала: «Да. Конечно. Приезжай.») Твой муж никогда ее не видел, едва ли вообще помнит о ее существовании и уж точно и за сотню лет не догадается искать тебя у нее.

Теперь тебе нужно приступить к осуществлению своего плана. После того как все уехали из дома, тишина прорывается в него, как вода через сломанную плотину, и затапливает каждую комнату. Ты нервничаешь. Вот он, обычный день: птицы поют, мимо дома проезжают машины, но для тебя сейчас все необычно. Именно в это мгновение, в этот конкретный день, принципиально ничем не примечательный, ты необратимо меняешь всю жизнь – навсегда. Последующие мгновения звучат, как оркестр. Каждый шаг значителен, каждое движение выверено. Ты пакуешь чемоданы детей. Делаешь трудный выбор относительно того, какие из плюшевых зверушек им дороже всего. Ты прибираешь свой шкафчик с лекарствами и опустошаешь ящики комода, ночного столика, шкатулку с украшениями. Золотые цепочки-ожерелья, флаконы духов, рецепты – все сваливается в кучу и перемешивается в бумажном пакете (вот он, признак бегства – когда некогда все рассортировать).

В аэропорту ты ведешь себя скорее как виноватая беглянка, чем как домохозяйка, совершающая поездку в выходной день. Ты смущена, растеряна, дрожишь. Ты никому не можешь посмотреть в глаза ни представителю агентства, у которого покупаешь билет, ни охранникам, ни носильщикам. Слова проносятся у тебя в голове, как острозубые летучие мыши-вампиры: «адвокаты», «развод», «алименты», «неразрешимые противоречия», «опекунство», «улики», «фотографии», «побои».

Когда ты приезжаешь в старый фермерский дом кузины Бет, там тебя ждет свежеиспеченный пирог с помидорами и полный кофейник кофе. Она не заставляет тебя ничего объяснять или вообще говорить о чем-либо, пока ты сама этого не захочешь. Она ведет себя так, как будто ты часто к ней приезжала, как будто эта встреча планировалась давно и просто запоздала. Она показывает тебе свой огород, курятник и амбар, в котором делает свечи из пчелиного воска. Для детей она приготовила чудесные комнаты – собрала мелки и краски и даже нашла старый винтажный велосипед. Она почистила и причесала своего коня Оскара, чтобы его шерсть блестела, когда дети увидят его в первый раз. Вначале все идет хорошо. Дети сперва немного растеряны, но они рады повидать тетю Бет, обожают старую ферму и отваживаются кормить лошадь сахаром. Они начинают задавать вопросы, вроде: «А где папа?» или «Когда мы поедем домой?» Ты говоришь им, что это их новый дом, а папа уехал в долгий отпуск и «ему не повезло, что он не может быть тут с нами и всеми этими цыплятками».

Два года спустя, пройдя через мучительный развод и дождавшись приговора суда, по которому твой муж не может приближаться к тебе, ты по-прежнему живешь на ферме своей двоюродной сестры. Ты получаешь единоличную опеку над детьми. Увидев фотографии твоего покрытого синяками лица и заслушав уничтожающие показания соседей и родственников (так они все знали? Почему же они ничего не говорили, если все знали?), судья окончательно принимает твою сторону и тут же полностью удовлетворяет твой иск (половина всех его денежных средств, дом, машины и приличные алименты). Когда ты покидала зал суда, судья (восточная женщина, известная саркастичными формулировками приговоров) едва заметно улыбнулась тебе и кивнула, как будто хотела сказать: «Ну что, как мы его, а? Проучили как следует».

Теперь твои дети останутся с тобой, у тебя есть деньги, и до конца жизни тобой никто не будет помыкать. Ты хочешь двигаться дальше и не хочешь стеснять свою двоюродную сестру – она и так сделала для тебя очень много. Со всеми свалившимися на тебя деньгами ты можешь начать новую жизнь. Вот она, твоя белая орхидея. Ты обожаешь цветы и, разумеется, колибри. Почему бы не сделать что-то большое, безумное, то, чем бы ты по-настоящему хотела заниматься?

Если ты откроешь питомник для колибри, перейди к главе 229.

Если ты откроешь оранжерею для выращивания орхидей, перейди к главе 230.