Текст книги "Последний бой майора Петтигрю"

Автор книги: Хелен Саймонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– Благодарю, ваша светлость, – майор встал и наклонил голову. – Вы очень добры.

Лорд Дагенхэм умел возникать вдруг из ниоткуда, будучи в курсе, однако, всех последних деревенских новостей. Майор порой гадал, не посылает ли его секретарь в Лондон факсом сводки последних событий. Его тронули слова лорда – так же как и его неизменно уважительное обращение. Он мог бы спокойно называть его Петтигрю, но, тем не менее, предпочитал называть по должности. И майор в свою очередь никогда не позволял себе фамильярности по отношению к лорду Дагенхэму, даже за его спиной.

– Фрэнк, позволь представить тебе майора Эрнеста Петтигрю, Королевский Сассекский полк, и мистера Алека Шоу – раньше он участвовал в управлении банком Англии. Господа, это мистер Франк Фергюсон, он приехал к нам из Нью-Джерси.

– Приятно познакомиться, – сказал майор.

– Фрэнк занимается недвижимостью, – добавил лорд Дагенхэм. – Один из крупнейших застройщиков на Восточном побережье, специализируется на курортах и торговых центрах.

– Да ладно, Даг, не преувеличивай, – вмешался Фергюсон. – Всего лишь небольшое семейное дело, которое мне оставил папаша.

– Вы занимаетесь строительством? – поинтересовался майор.

– Вы меня раскусили, Петтигрю, – сообщил Фергюсон и треснул майора по спине. – Перед вами, бриташками, нет смысла выделываться, верно? Вы за версту чуете, из какого класса человек, словно гончая чует зайца.

– Я вовсе не имел в виду… – пробормотал майор.

– Так точно, Фергюсоны – простые строители.

– Мистер Фергюсон знает своих предков вплоть до клана Фергюсонов в Аргайле[8]8
  Аргайль – графство в Западной Шотландии.


[Закрыть], – сообщил Хью Уэтстоун, который имел привычку разнюхивать всю возможную информацию о предках своих знакомых, чтобы в нужный момент обратить эти сведения против них.

– Они, конечно, этому не сильно рады, – сказал Фергюсон. – Мой предок в Крыму притворился убитым, а сам сбежал в Канаду, оставив за собой, насколько я понимаю, долги и парочку разъяренных мужей. Однако они с готовностью приняли мое предложение купить их замок в Лох-Брае. Подумываю снова устраивать там охоту.

– Майор тоже охотник, причем выдающийся, – заметил лорд Дагенхэм. – Он бьет кролика с сотни ярдов.

– Да здесь в деревне вообще не люди, а сплошные алмазы, – заявил Фергюсон. – Я на прошлой неделе познакомился с одним егерем, так он стреляет белок мушкетом времен Якова Второго. А вы из чего стреляете, майор?

– У меня старое отцовское ружье, – ответил майор, которого так расстроило сравнение с каким-то деревенским чудаком, что он твердо решил не льстить Фергюсону попытками впечатлить его.

– Скромен как всегда, – вмешался лорд Дагенхэм. – На самом деле у майора замечательное ружье – «Парди»[9]9
  «Джеймс Парди и сыновья» – крупная английская оружейная фирма.


[Закрыть], так ведь?

– «Черчилль», – поправил его майор, втайне раздраженный тем, что Дагенхэм упомянул более знаменитую марку. – Менее известные, – добавил он, обращаясь к Фергюсону, – но у них были отличные ружья.

– Никакие ружья не сравнятся с английскими своим качеством, – сказал тот. – Во всяком случае, так нам говорят, когда заявляют, что смогут сделать пару ружей только через год.

– Кстати, у моего ружья, скорее всего, снова появится пара.

Майор не смог устоять перед возможностью сообщить эту информацию лично лорду Дагенхэму.

– Ах да, конечно, вы же наследуете ружье от брата, – ответил лорд. – Поздравляю вас, старина.

– Все еще не решено окончательно. Моя золовка, знаете ли…

– Разумеется, надо подождать. После похорон всегда так нелегко, – сказал отец Кристофер и повернулся к бару. – Принесите нам выпить, пожалуйста. У вас найдется столик для лорда Дагенхэма?

– Пара «черчиллей»? – переспросил американец с улыбкой, в которой явно читался его возросший интерес.

– Да, примерно 1946 года или около того. Сделаны для Индии, – объяснил майор, не позволяя прокрасться в свою интонацию даже намеку на гордость.

– Хотелось бы мне как-нибудь взглянуть на них в действии.

– Майор к нам частенько заходит, – сказал Дагенхэм. – Том, стакан каберне, пожалуйста, и… Фрэнк, что для вас?

– Тогда увидимся на охоте у Дага, одиннадцатого. Фергюсон протянул пятерню, и майору волей-неволей пришлось участвовать в нелепом рукопожатии, словно они только что договорились о продаже коня. Тем временем Дагенхэм сунул руки в карманы. Майор перестал дышать: он понимал, что в данный момент находится в довольно унизительном положении, но, судя по всему, его светлости тоже было не по себе. Перед лордом Дагенхэмом стояла непростая задача – тактично объяснить своему американскому гостю, что упомянутая охота устраивается исключительно для деловых партнеров, в основном тех, кто приедет на день из Лондона. Больно было видеть, как достойный человек становится жертвой дурных манер невежи. Майора подмывало вмешаться и прояснить ситуацию, но ему не хотелось своим поведением намекать на то, что его светлость якобы не может самостоятельно выпутаться из этого положения.

– Разумеется, приходите, если сможете, Петтигрю, – сказал Дагенхэм наконец. – Ничего особенно увлекательного, конечно, не будет, мы просто постреляем уток у пруда.

Егерь Дагенхэма выращивал три разные породы уток в озерце на вершине невысокого холма, увенчанного рощей. Он собирал в инкубатор брошенные яйца, кормил утят с руки и каждый день навещал своих питомцев – частенько в сопровождении восторженных школьников, – пока те не приучались слетаться на его голос. Раз в год Дагенхэм устраивал у пруда охоту. Егерь с парой специально нанятых помощников вспугивали уток: громко вопили, размахивали граблями и крикетными битами. Птицы, возмущенно крякая, летали по роще, после чего знакомый свист егеря созывал их домой. Майор слегка досадовал, что его никогда не приглашали на эту охоту, начинавшуюся со встречи на ступеньках усадьбы и заканчивавшуюся сытным завтраком, но его досаду смягчало презрение к так называемым спортсменам, которым надо было подгонять дичь прямо к прицелу. Нэнси часто шутила, что лорду Дагенхэму следует покупать замороженных уток, чтобы егерь подбрасывал их в траву после выстрелов. Майора смущали эти шутки, но он соглашался, что такая охота не имеет ни малейшего отношения к честному соревнованию человека и дичи, на котором он бы с гордостью продемонстрировал свое ружье.

– С удовольствием приду, – ответил майор.

– О, кажется, Том уже накрыл наш стол, – сказал лорд Дагенхэм, не обращая внимания на надежду, вспыхнувшую на лицах викария и Уэтстоуна. – Пойдемте?

– Тогда увидимся одиннадцатого, – заявил Фергюсон, вновь хватая руку майора. – Я буду ходить за вами, словно медведь за медом, чтобы как следует осмотреть эти ваши ружья.

– Благодарю за предупреждение, – ответил майор.

– Ты вроде говорил, что с ружьями возникли какие-то проблемы? – спросил Алек тихо, пока они жевали сэндвичи, стараясь не глядеть на компанию лорда Дагенхэма. Уэтстоун хохотал громче американца, чтобы все в баре знали, за каким столиком он сидит.

– Что ты будешь делать, если не удастся их достать?

Майор уже пожалел, что рассказал Алеку о завещании Берти. Он проговорился где-то в районе девятой лунки, когда его вдруг заново поразила несправедливость сложившейся ситуации. Не следует доверяться людям. Вечно они все запоминают, а потом вы много лет спустя встречаетесь на улице, и по их приветствию и рукопожатию ты понимаешь, что с твоим лицом прочно ассоциируются все те же сведения.

– Я все объясню, и проблем не будет, – сказал майор. – Хотя бы на этот раз она мне позволит его взять.

Марджори всегда относилась к титулам с почтением и не знала, что лорд Дагенхэм хоть и аристократ, но обедневший: почти вся усадьба, за исключением одного крыла, была сдана под школу для детей от трех до тринадцати лет, а большинство полей стояли невспаханные, обеспечивая только выплату субсидий от Евросоюза. Майор был уверен, что сможет вознести лорда Дагенхэма до графских высот и впечатлить Марджори честью, которая оказана этим предложением всей семье. А когда ружье будет у него в руках, он сможет преспокойно откладывать решение вопроса о собственности – возможно, бесконечно. Он принялся жевать быстрее. Если поторопиться, можно успеть к Марджори сегодня днем и сразу решить вопрос.

– О, майор, я надеялась вас здесь увидеть.

Это была Грейс – она стояла у стойки, прижав к себе огромную сумку, словно спасательный круг.

– Я позвонила миссис Али, и мне удалось ее уговорить.

– Замечательно, – ответил майор, стараясь, чтобы голос его звучал максимально спокойно, но без пренебрежения. – Все решено?

Он надеялся, что их разговор не долетает до столика лорда Дагенхэма.

– Вначале она была довольно холодна, – принялась рассказывать Грейс. – Сказала, что не занимается поставкой на вечеринки. Я была разочарована, Потому что мне казалось, что мы с ней неплохо ладим.

– Вас чем-нибудь угостить, Грейс? – спросил Алек, помахав ей половинкой сэндвича. Кусочек маринованного огурца приземлился в опасной близости от руки майора.

– Нет, благодарю вас, – ответила она.

Майор хмуро зыркнул на Алека, предложение которого счел невежливым. Грейс принадлежала к тому редкому типу женщин, которые питают истинно дамскую неприязнь к барам. К тому же невозможно представить себе леди, сколь-либо грациозно карабкающуюся на высокий барный стул, да и чувствовала бы она себя неловко, оказавшись единственной женщиной в мужской компании.

– Как бы то ни было, затем произошла очень странная вещь. Я упомянула ваше имя – сказала, что мы вместе занимаемся этим мероприятием, – и она вдруг передумала. Стала очень любезна.

– Рад, что у вас все получилось, – сказал майор, надеясь закончить разговор, прежде чем Грейс выскажет какие-нибудь свои соображения на этот счет.

– Не знала, что вы знакомы с миссис Али.

Она колебалась, но в ее тоне определенно читался вопрос.

– Не слишком близко, – ответил он. – Я часто покупаю у нее чай, и мы обсуждаем разные сорта чая. Я не очень хорошо ее знаю.

Грейс кивнула, и майор почувствовал укол вины из-за того, что так легко отрекся от миссис Али. Тем не менее, утешил он себя, раз Грейс не показалось странным, что ее дружба имеет меньший вес, чем безличные разговоры о чае, лучше оставить эту тему.

– В общем, она сказала, что созвонится со своими знакомыми из города, после чего сможет предложить меню и назвать цены. Я сказала, что нам в основном понадобятся закуски, и не слишком острые.

– Не хотелось бы в итоге получить козлиную голову в карри и жареные глаза, – вмешался Алек.

Грейс проигнорировала это замечание.

– Она сказала, что позвонит на следующей неделе. И устроит дегустацию. Я ответила, что мы с вами с удовольствием придем.

– Со мной? – переспросил майор.

– Я боялась, что если скажу, что приеду одна, миссис Али вновь потеряет интерес.

Майор не нашелся, что ответить.

– Похоже, ты в кулинарном комитете, Петтигрю, – сказал Алек. – Попробуй протолкнуть ростбифы, а? Хоть что-то съедобное будет.

– Послушайте, я вряд ли смогу вам помочь, – сказал майор. – Вы понимаете, я только что потерял брата… столько дел… семейные вопросы и все такое.

– Понимаю, – ответила Грейс.

Она посмотрела на него, и в ее взгляде он прочел разочарование такой банальной отговоркой. Он, конечно, имел полное право так поступить. Люди всегда так делают: все признавали, что существует определенный период, которым может воспользоваться родственник усопшего, сроком не более пары месяцев со дня похорон. Разумеется, некоторые злоупотребляли этим, и год спустя все еще таскали за собой своих мертвецов, то и дело предъявляя их в качестве оправдания недоплаченных налогов или пропущенных визитов к дантисту. Майор никогда бы не позволил себе подобного.

– Я постараюсь справиться, – сказала Грейс уныло, словно уже предвидя неизбежное поражение. – Мне просто не хотелось снова подводить Дейзи, но, разумеется, я не могу от вас чего-либо требовать, ведь у вас такое горе. Прошу меня простить.

Она слегка коснулась его плеча. Ему вдруг стало стыдно.

– На самом деле к следующей неделе я уже освобожусь, – сказал он хрипло и похлопал ее по руке. – К тому времени все вопросы должны решиться.

– О, благодарю вас, Дейзи будет так рада.

– Не стоит, – сказал он. – Может, мы могли бы решить это между собой, не привлекая ее?

Алек пихнул его локтем в ребра, и по нежному румянцу Грейс майор вдруг понял, что его слова можно интерпретировать по-разному. Ему хотелось пояснить свою мысль, но она уже шагала прочь, по пути ударившись костлявым бедром об угол стола. Майор застонал и взглянул на свой сэндвич, выглядевший примерно столь же аппетитно, как пара ворсистых придверных ковриков. Он отодвинул тарелку и попросил Тома принести еще пива.

Глава 7

Когда его автомобиль уже притормозил возле фонтанчика Марджори, а в окне эркера над входной дверью мелькнуло чье-то лицо, из чего было ясно, что его появление заметили, майор вдруг с запозданием пожалел, что не позвонил перед приездом. Легенда, согласно которой он как член семьи мог забегать в любое время, существовала только до тех пор, пока оставалась легендой.

Вскоре после женитьбы Берти стало очевидно, что Марджори не намерена изображать кроткую золовку и планирует отмежеваться от остальных родственников. Они с Берти самым современным образом образовали ячейку, вмещающую лишь двоих, и принялись обставлять свою квартирку уродливой новой мебелью и приглашать в дом коллег Берти из страховой компании. Они тут же наплевали на семейную традицию воскресного ланча в Роуз-лодж, предпочли заглядывать ближе к вечеру и вместо чая просить смешать им коктейль. Его мать попивала чай, застыв от неодобрения, а Марджори засыпала их перечнем новых покупок. Он выпивал стаканчик хереса – липкий и малоприятный компромисс. Вскоре Нэнси утратила свое обычное терпение, начала называть Берти и Марджори «Петтигнусью» и, к ужасу майора, стала подначивать Марджори, чтобы та как можно подробнее рассказывала, сколько за что она заплатила.

Входная дверь оставалась закрытой. Возможно, ему только почудилось это лицо в окне, или же его просто не хотели видеть и затаились за диваном в надежде, что он позвонит еще пару раз и уедет. Он позвонил снова. Вновь раздались первые такты «Оды к радости» и отозвались эхом где-то в глубине дома. Он постучал в дверь молотком – медной гроздью винограда с ручкой в виде бутылки вина – и уставился на дубовую дверь. Где-то в доме открылась другая дверь, по плитке наконец простучали каблуки, и на пороге появилась Джемайма в серых спортивных штанах и черной майке без рукавов. Волосы ее были стянуты надо лбом белой лентой, и майор подумал, что племянница напоминает монашку самого спортивного вида. Она взглянула на него с тем же видом, с каким встретила бы продавца пылесосов или проповедника-евангелиста.

– Вы с мамой договаривались о встрече? – спросила она. – Я только что уговорила ее прилечь.

– Боюсь, что нет, я заглянул на всякий случай, – сказал майор. – Я могу приехать попозже.

Он осторожно оглядел ее: без макияжа, с неуложенными волосами, она напоминала ту долговязую сутулую девочку-подростка, какой была когда-то, угрюмая, но зато со светлыми глазами и сильным подбородком, доставшимися ей от Берти.

– Я занималась йогой, – сказала она. – Но раз уж я здесь, лучше заходите. Не хочу, чтобы маму беспокоили, когда меня нет.

Она повернулась и ушла в дом, предоставив ему самому закрыть дверь.

– Вы, наверное, хотите чаю? – спросила Джемайма, когда они вошли в кухню.

Она поставила чайник и встала за кухонным столом, на котором лежал какой-то хлам, предназначенный для разбора.

– Мама в любом случае скоро встанет. Она в последние дни просто не может лежать спокойно.

Она опустила голову, выбрала из кучи несколько карандашных огрызков и присоединила их к кучке между батарейками и разноцветными тесемками.

– А где Грегори? – спросил майор, усаживаясь на деревянный стул у окна.

– Моя подруга заберет его из школы, – ответила она. – Мне многие помогают – с ребенком, и еще приносят салаты и другую еду. Я уже неделю не готовила.

– Неплохо ради разнообразия, верно? – сказал майор и получил в ответ испепеляющий взгляд.

Чайник закипел, Джемайма достала две большие уродливые кружки какого-то странного оливкового оттенка и цветастую коробку с чайными пакетиками.

– «Ромашка», «Ежевичная бодрость» или «Лопух»? – спросила она.

– Просто чай, если у вас есть, – попросил он. Она достала из глубины шкафа коробку с простыми чайными пакетиками, уронила один из них в чашку и залила кипятком. В воздухе немедленно распространился запах мокрого белья.

– Как твоя мать? – спросил он.

– Странно, что все меня спрашивают: как твоя бедная мамочка, как будто меня это все не касается.

– Как вы тут? – исправился он, чувствуя, как сводит скулы от усилий сдержаться и не сказать что-нибудь резкое. За столь очевидным намеком на людскую неделикатность не последовал вопрос о его самочувствии.

– Она страшно взволнована, – доверительно сказала Джемайма. – Возможно, папе дадут премию Королевского института страхования. Оттуда три дня назад звонили, но, видимо, все еще не решено. Они выбирают между папой и каким-то профессором, который придумал новый способ страховать взносы по страхованию жизни для иммигрантов из Восточной Европы.

– Когда же будет известно решение? – спросил майор, а про себя подумал, что общество всегда выжидает, пока человек умрет, чтобы воздать ему должные почести.

– Дело в том, что у второго кандидата случился инсульт, и он на аппарате искусственного вентилирования.

– Какой ужас.

– Если к двадцать третьему числу – это конец финансового года – он еще не умрет, премию отдадут папе. Видимо, они предпочитают посмертные премии.

– Какая неприятная ситуация.

– Просто кошмар, – согласилась она, отхлебнула чаю и вытащила из чашки пакетик. – Я даже позвонила в больницу в Лондоне, но мне там отказались сообщать о его самочувствии. Я сказала, что, учитывая мамины страдания, они могли бы проявить побольше чуткости!

Майор потянул за нитку, и распухшее брюхо пакетика заколыхалось в бурой воде. Он не знал, что сказать.

– Эрнест, рада тебя видеть. Зря ты не позвонил и не предупредил, что приедешь.

В кухню вошла Марджори, одетая в широкую черную шерстяную юбку и плоеную черно-лиловую блузку, выглядевшую так, будто ее наспех сметали из обивки для гроба. Он встал, соображая, следует ли в данных обстоятельствах обнять ее, но Марджори уже проскользнула мимо стола и встала рядом с Джемаймой, после чего они обе уставились на него, словно он пришел на почту за марками. Майор решил держаться деловито.

– Прости, что приехал без предупреждения, Марджори, – сказал он. – Но мы с Мортимером Тилом начали разбираться с завещанием, и мне понадобилось прояснить с тобой пару моментов.

– Ты же знаешь, Эрнест, я ничего не понимаю в таких вещах. Пусть Мортимер со всем разбирается. Он такой умный.

Она выудила из кучи на столе клубок бечевки и уронила его обратно.

– Пожалуй, но он не член семьи, а потому, так сказать, не в курсе всех деталей.

– По-моему, папино завещание составлено вполне ясно, – вмешалась Джемайма, глаза которой сверкали, словно у чайки, осматривающей гору мусора. – Нет никакой необходимости мусолить очевидные вещи и расстраивать маму.

– Согласен, – сказал майор и медленно вдохнул. – Куда лучше решить все внутри семьи. Чтобы не было никаких неловкостей.

– Все это и так чрезвычайно неловко, – сказала Марджори, утирая глаза бумажным полотенцем. – Как Берти мог так со мной поступить…

Она разразилась хриплыми неблагозвучными всхлипываниями.

– Мама, я просто не могу, когда ты плачешь, – сказала Джемайма и обняла мать за плечи, одновременно удерживая ее на расстоянии и успокаивающе похлопывая по плечу. Лицо ее исказилось то ли от огорчения, то ли от отвращения – майор не был уверен наверняка.

– Я не хотел тебя расстроить, – начал он. – Давай я приеду попозже.

– Все, что вы хотели обсудить с мамой, вы можете обсудить в моем присутствии, – заявила Джемайма. – Я не желаю, чтобы кто-нибудь беспокоил ее, когда она одна.

– Джемайма, не груби дяде Эрнесту! – сказала Марджори. – Теперь у нас немного осталось друзей. Он будет приглядывать за нами.

За ее улыбкой читалась стальная решимость. Майор понял, что угодил в ловушку – он был не в силах придумать хоть один уместный способ попросить свое ружье у плачущей вдовы его брата.

Внутренним взором он уже видел, как ружье ускользает, как бархатная выемка в футляре так и остается пустой, а его собственное ружье так и не обретает собрата. Ему вдруг стало очевидным его собственное одиночество – он вдруг осознал, что так и будет жить без жены и семьи, пока его не положат в холодную землю или не предадут более уместному огню. Глаза его увлажнились, а среди разнообразных запахов кухни вдруг словно возникла пепельная нотка. Вновь поднявшись со стула, он решил больше никогда не возвращаться к вопросу о ружьях. Вместо этого он вернется домой и попробует найти утешение в одиночестве. Может, он даже закажет футляр для одного ружья с простой серебряной монограммой и чуть более сдержанной обивкой, чем темно-красный бархат.

– Не буду вас больше беспокоить, – сказал он. Чувство собственного благородства разливалось по сердце приятной теплотой. – Мы с Мортимером проведем все необходимые процедуры; думаю, мы во всем разберемся.

Он шагнул вперед и взял Марджори за руку Она, видимо, только что покрасила ногти в розовато-лиловый цвет – от них пахло лаком. Волосы ее благоухали лавандой.

– Я обо всем позабочусь, – пообещал он.

– Спасибо, Эрнест, – еле слышно ответила Марджори, крепко держась за его руку.

– А как насчет ружей? – спросила Джемайма.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал майор.

– Приходи еще, – сказала она. – Твоя поддержка меня так утешает.

– Что с ружьями?

Майор понял, что не может дольше игнорировать ее голос.

– Необязательно говорить об этом прямо сейчас, – процедила Марджори. – Обсудим попозже, хорошо?

– Мама, ты же знаешь, что нам с Энтони нужны деньги. Частные школы стоят недешево, а нам уже надо вносить залог за Грегори.

Похоже, что медсестра ошиблась, заявив, что у него просто замечательная ЭКГ, подумал майор. Грудь его словно стиснуло обручем, и в ней в любой момент была готова вспыхнуть боль. Ему даже в благородном самопожертвовании отказано. Теперь ему придется отказаться от собственного ружья, вместо того чтобы спокойно уйти. В груди запылала не боль, но ярость. Он расправил плечи – это движение всегда помогало ему расслабиться – и попытался принять максимально спокойный вид.

– Потом разберемся, – повторила Марджори, похлопывая Джемайму по руке: майор заподозрил, что на самом деле она украдкой щиплет дочь.

– Если будем откладывать, он что-нибудь придумает, – прошипела Джемайма так громко, что ее шепот мог бы наполнить весь Альберт-холл.

– Насколько я понимаю, вы желаете поговорить об охотничьих ружьях моего отца? – майор старался, чтобы его голос, несмотря на бурлившую в нем ярость, звучал по-военному сухо и спокойно. – Разумеется, я не хотел затрагивать эту тему в такое сложное для нас время…

– Да, у нас еще будет случай, – поддакнула Марджори.

– И все же, раз вы ее затронули, давайте проясним этот вопрос – по-семейному, – сказал он.

Джемайма бросила на него сердитый взгляд. Марджори по очереди посмотрела на них обоих и несколько раз сжала губы, прежде чем заговорить.

– Что ж, Эрнест, Джемайма считает, что мы выиграем, если продадим ружья вашего отца парой.

Он промолчал, и она торопливо продолжила:

– Я имею в виду, если мы продадим твое и наше ружье, то это будет очень выгодно, а я бы хотела помочь Джемайме со школой для Грегори.

– Твое и наше? – переспросил он.

– Ну, одно у тебя, другое у нас, – пояснила она. – Но порознь они стоят гораздо меньше.

Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, словно ожидая подтверждения своим словам. Майор почувствовал, как изображение у него в глазах плывет, теряя четкость. Его мозг бешено работал, пытаясь изобрести способ уйти от разговора, но это было уже невозможно. Придется высказать свое мнение.

– Раз уж вы об этом заговорили… У меня сложилось впечатление… У нас с Берти существовала негласная договоренность касательно, так сказать, распоряжения ружьями.

Он набрал воздуха и приготовился броситься прямо в пасти нахмуренных женщин.

– Я считал… Мой отец желал… чтобы ружье Берти перешло ко мне – и наоборот – в случае соответствующих обстоятельств.

Наконец-то! Слова полетели в них, словно булыжники из катапульты, теперь остается только удержать занятую позицию и приготовиться к контратаке.

– Ну разумеется, я знаю, что ты всегда мечтал об этом старом ружье, – сказала Марджори.

Его сердце замерло – неужели победа все-таки возможна?

– Именно поэтому, мама, я и не хочу, чтобы ты говорила с кем-нибудь, когда меня нет рядом, – вмешалась Джемайма. – Ты готова все что угодно раздать первому встречному.

– Не преувеличивай, Джемайма, – сказала Марджори. – Эрнест вовсе не пытается забрать у нас что-либо.

– Вчера ты почти позволила этой женщине из Армии спасения унести мебель из гостиной вместе с мешками с одеждой! – Она повернулась к майору. – Как вы видите, мама не в себе, и я не позволю никому воспользоваться этим, пусть даже родственникам.

Майор почувствовал, как ярость плещется у него в горле. Если он сейчас умрет от кровоизлияния в мозг прямо на кухне, это послужит Джемайме хорошим уроком.

– Твои намеки оскорбительны, – пробормотал он.

– Мы всегда знали, что вы имеете виды на папино ружье, – продолжила Джемайма. – Как будто недостаточно, что вы забрали дом, фарфор, все деньги…

– Послушай, я не знаю, о каких деньгах ты говоришь…

– Так вы еще постоянно пытались выманить у папы ружье, которое ему оставил его отец!

– Джемайма, довольно, – сказала Марджори.

Ей хватило совести покраснеть, но она смотрела в сторону. Ему хотелось тихо спросить: неужели эта тема, которую они, очевидно, многократно пережевывали вместе с Джемаймой, обсуждалась и с Берти? Возможно ли, что Берти все эти годы молча таил обиду?

– Я не раз предлагал Берти купить у него ружье, – произнес он сухими губами. – Но всегда по рыночной цене.

Джемайма неприятно хрюкнула.

– Ну разумеется, – сказала Марджори. – Давайте спокойно все обсудим. Джемайма говорит, что если мы продадим пару, то получим гораздо больше.

– Возможно, я бы мог сам сделать вам некоторое предложение, – сказал майор, понимая, что его слова звучат неубедительно. В его голове уже крутились цифры, и он пока что не мог придумать, где ему взять необходимую сумму. Военная пенсия, несколько вкладов и небольшая рента, доставшаяся ему от бабушки по отцовской линии (и в самом деле не учитывавшаяся при оценке родительского состояния), позволяли ему вести вполне достойный образ жизни. Но он не стал бы рисковать и трогать капитал без крайней на то необходимости. Возможно, ему удастся заложить дом? Майор поежился от неудовольствия.

– Я не стану брать у тебя денег, – сказала Марджори. – Просто не смогу.

– В таком случае…

– Надо проявить смекалку и назначить самую высокую цену из возможных.

– Надо обзвонить аукционные дома, – предложила Джемайма. – Получить оценку.

– Значит, так, – сказал майор.

– Твоя бабушка как-то продала чайник в «Сотбис», – обратилась Марджори к дочери. – Ей он никогда не нравился – слишком вычурный, а это оказался майсенский фарфор, и они неплохо заработали.

– Разумеется, понадобится заплатить комиссию и все такое, – сказала Джемайма.

– Ружья моего отца не будут выставляться на публичном аукционе как какое-нибудь имущество разорившейся фермы, – твердо заявил майор. – Имя Петтигрю никогда не появится в каталоге.

Лорд Дагенхэм преспокойно выставлял на аукцион предметы из наследия Дагенхэмов. В прошлом году инкрустированный стол времен Георга II уехал на «Кристис». В клубе майор вежливо слушал, как лорд Дагенхэм хвалится тем, сколько заплатил какой-то русский коллекционер. В душе, однако, его беспокоил образ изящного столика, замотанного в одеяло и заклеенного скотчем, уезжающего в прокатном мебельном фургоне.

– А что ты предлагаешь? – спросила Марджори. Майор подавил в себе желание сообщить, что предлагает им пойти к черту.

– Я предлагаю вам дать мне возможность навести справки, – сказал он тем голосом, каким успокаивают расшумевшихся собак и капризных детей. – Недавно я познакомился с одним коллекционером оружия из Америки. Возможно, я дам ему взглянуть на них.

– Американец? – переспросила Марджори. – А кто он?

– Вряд ли его имя что-то тебе скажет, – сказал майор, импровизируя на ходу. – Он предприниматель.

Это звучало более весомо, чем «строитель».

– Звучит многообещающе, – сказала Марджори.

– Мне, разумеется, понадобится вначале взглянуть на ружье Берти. Боюсь, что потребуются некоторые реставрационные работы.

– То есть вы хотите, чтобы мы отдали вам ружье прямо сейчас? – спросила Джемайма.

– Думаю, так будет лучше всего, – ответил майор, предпочитая не замечать звучащую в ее голосе издевку. – Разумеется, вы можете сами отдать его на реставрацию, но боюсь, это вам обойдется в приличную сумму. Я могу сам его отреставрировать совершенно бесплатно.

– Это очень мило с твоей стороны, Эрнест, – сказала Марджори.

– Это меньшее, что я могу для вас сделать, – ответил майор. – Берти был бы рад.

– Сколько времени вам понадобится? – спросила Джемайма. – Оружейный аукцион «Кристис» состоится в следующем месяце.

– Что ж, если вы хотите заплатить пятнадцать процентов комиссии и удовольствуетесь предложенной вам ценой… – протянул майор. – Лично я не отдал бы свое ружье на милость рынка.

– Пусть Эрнест сам все сделает, – сказала Марджори.

– Кстати говоря, в следующем месяце я буду на охоте у лорда Дагенхэма. У меня будет возможность показать этому американцу ружья в действии.

– Сколько он заплатит? – поинтересовалась Джемайма, тем самым продемонстрировав, что несклонность Марджори к обсуждению финансовых вопросов не передалась ее потомкам.

Когда Грегори вырастет, он не будет срезать с одежды ценники, а на окне его немецкого спортивного автомобиля будет красоваться наклейка производителя.

– Это, моя дорогая Джемайма, деликатный вопрос, который уместно будет затронуть после того, как ружья будут продемонстрированы в действии.

– Мы получим больше денег, потому что вы побегаете по грязи и постреляете куропаток?

– Уток, моя дорогая Джемайма, уток.

Он выдавил из себя короткий смешок, призванный показать его незаинтересованность в данном вопросе, и почувствовал уверенность в том, что победит. Две пары глаз напротив сверкали от жадности. На мгновение он ощутил восторг и азарт профессионального афериста. Возможно, у него было качество, позволяющее убеждать старушек спасать замороженные счета нигерийских банков или заставить поверить, что они выиграли в австралийской лотерее. Газеты пестрели подобными историями, и майор всегда дивился такому легковерию. Однако в данный момент возможность взять ружье Берти и увезти его была так близка – он практически чувствовал аромат ружейного масла.