Текст книги "Последний бой майора Петтигрю"

Автор книги: Хелен Саймонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Она привезла с собой большую сумку, набитую разной снедью, и уже выложила на крекеры копченых устриц, налила пряный клюквенно-апельсиновый соус в хрустальную вазочку и поставила взбитые сливки охлаждаться на подоконник. На десерт планировались рахат-лукум, масляное печенье и полбутылки портвейна для улучшения пищеварения. Майор даже освоил стереосистему, на которой не было ни одной кнопки: она подчинялась тому же пульту, что и камин. После нескольких фальстартов – хуже всего было, когда внезапно грянул громкий рок, а в камине вдруг засверкал салют, – ему удалось организовать спокойное пламя и тихий рождественский концерт Венского хора мальчиков.

Майору не пришлось будить сына: прозвонил телефон, и он услышал, как Роджер берет трубку. Он вносил последние поправки в убранство стола, поправляя аккуратно расставленные Грейс веточки остролиста, когда в комнату, приглаживая волосы, вошел Роджер в синем свитере и брюках.

– Я слышал, как вы пришли, – сказал Роджер, с отвращением оглядывая стол. – Ты что, приготовил ужин?

– Мы с Грейс вместе все приготовили, – ответил майор. – Ты готов к шампанскому или предпочтешь содовую?

– Пока что я ничего не буду, – сказал Роджер. – Не готов.

Он нерешительно топтался на месте, словно официант в ожидании заказа.

– Что, Грейс тоже здесь?

– Она приготовила большую часть еды и привезла с собой пудинг, – сказал майор. – Присядь, а я позову ее.

– Дело в том, что я не думал, что вы будете так утруждаться…

Роджер глядел в окно, и майор почувствовал, что у него начинает сосать под ложечкой.

– Я думал, что все отменилось.

– Слушай, если ты не хочешь есть, это легко понять, – сказал майор. – Посиди, приди в себя, а потом, возможно, тебе захочется съесть сэндвич с индейкой или что-нибудь в этом духе.

Говоря, он чувствовал, что Роджер словно ускользает от него. Он смотрел отсутствующим взглядом и так переминался с ноги на ногу, как будто готов был в любой момент сорваться с места или же боялся, что пол ускользнет у него из-под ног. Поскольку землетрясения не ожидалось, майору оставалось предположить, что Роджер собрался уйти. Рядом с домом остановился маленький автомобиль – его крыша едва виднелась за воротами.

– Дело в том, что за мной приехала Гертруда, – сказал Роджер. – Я был сам не свой из-за ссоры с Сэнди, а Гертруда оказалась такой понимающей…

Он умолк. Майор, чувствуя, как от ярости у него набухают вены на шее и перехватывает дыхание, тихо сказал:

– Грейс де Вер приготовила тебе рождественский ужин.

В этот момент из кухни вышла сама Грейс, вытирая руки о полотенце.

– Привет, Роджер, как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Неплохо, – ответил Роджер. – Спасибо большое за ужин, Грейс. Я, правда, вряд ли смогу сейчас что-нибудь съесть.

Он выглянул в окно и помахал Гертруде, которая улыбалась им из-за ворот. Она помахала в ответ, и майор машинально поднял руку в приветствии.

– А отец не сказал мне, что вы приедете, и я пообещал Гертруде, что поеду с ней к лорду Дагенхэму играть в бридж.

По покрасневшим ушам майор понял, что Роджер осознает, как он себя ведет. Он вытащил из кармана мобильный телефон, словно предъявляя улику.

– Она так мило пытается помочь мне…

– Ты никуда не поедешь, – прервал его майор. – Это невозможно.

– Только не надо оставаться из-за меня, – вмешалась Грейс. – Я сама вторглась на вашу территорию.

– Ничего подобного, – сказал майор. – Вы наш друг, и мы считаем вас членом нашей семьи, не так ли, Роджер?

Тот так фальшиво улыбнулся, что майору захотелось ударить его.

– Разумеется, – с энтузиазмом сказал Роджер. – Я бы никуда не поехал, если бы не знал, что ты остаешься с Грейс.

Он обошел диван, взял Грейс за руку и громко чмокнул ее в щеку.

– Вы с Грейс заслуживаете того, чтобы спокойно поужинать и не слышать моих стонов.

Он уронил ее руку и отправился к двери.

– Я бы остался, но Гертруда с дядей на меня рассчитывают, – сказал он. – Я вернусь максимум через несколько часов.

С этими словами он скрылся, и майор услышал, как открывается входная дверь.

– Роджер, ты ведешь себя как свинья, – сказал он, шагая вслед за сыном.

– Оставьте всю уборку на меня, – крикнул Роджер и помахал ему от ворот. – Если решите не дожидаться меня, просто захлопните дверь.

С этими словами он запрыгнул в автомобиль Гертруды и отбыл.

– Ну все, – сказал майор, вернувшись обратно в гостиную. – С этим молодым человеком покончено. Он мне больше не сын.

– Майор, – сказала Грейс. – Я думаю, что ему сейчас плохо и он сам не понимает, что делает. Не будьте к нему слишком строги.

– Он с детства не понимает, что делает. Надо было оставить его в бойскаутах.

– Вы хотите ужинать или уже не будем? – спросила Грейс. – Я могу убрать все в холодильник.

– Если вы не против, мне бы не хотелось ни минуты дольше оставаться рядом с этой ужасной елкой, – сказал майор. – Предлагаю завернуть все в фольгу и переместиться в Роуз-лодж – там у нас будет настоящий камин, маленькая, но настоящая елка и славный ужин на двоих.

– Это просто чудесно, – сказала Грейс. – Но, может, оставить что-нибудь Роджеру?

– Я оставлю ему записку с предложением поискать в саду крылышко индейки, – сказал майор. – И развлечется, и поужинает.

Глава 20

Вскоре после Нового года майор осознал, что ему грозит поддаться неизбежности. В отношениях с Грейс появилась своеобразная гравитация, вроде той, что притягивает к планете заблудившийся спутник. Будучи поглощен своим горем, он позволил себе покориться этой силе. После рождественского ужина, изобиловавшего шампанским и извинениями с его стороны, майор позволил Грейс принести ему на второй день Рождества холодный пирог с дичью и заливным. Кроме того, он принял приглашение на «скромный тихий ужин» в новогодний вечер и в ответ дважды пригласил ее на чай.

Она показала ему набросок вступления к своему исследованию местных родословных и дрожащим голосом спросила, не хочет ли он с ним ознакомиться. Он согласился и был приятно удивлен, увидев, как хорошо и легко она пишет. Предложения были короткими, но в них не было ни академической сухости, ни избытка велеречивых эпитетов, которых можно было ожидать в любительском историческом труде, написанном женщиной. Майор подумал, что с его помощью эту работу даже можно было бы опубликовать. Перспектива совместного труда несколько освещала грядущие темные зимние месяцы.

Сегодня, однако, он уже второй раз за эту неделю был приглашен поужинать у нее – и согласился. Майор осознавал, что ему следует определиться со своими намерениями.

– Я сегодня утром видела в библиотеке Амину и Джорджа. Они копались в каких-то жутких книжках, – сказала Грейс, когда они расправились с приготовленной на пару треской, картошкой с маслом и зимним салатом. – Не понимаю, кому пришло в голову, что дети должны учиться читать по книжкам с какими-то чудовищами.

– Да уж, – согласился майор, выбирая из своей порции салата пухлые золотистые изюминки.

Изюм принадлежал к тем немногим вещам, которые майор просто не выносил. В компании Грейс он чувствовал себя достаточно свободно, чтобы отложить изюминки в сторону. Она никак не прокомментировала его действия, но он догадывался, что в следующий раз в салате изюма не будет.

– Я посоветовала библиотекарше уделять больше внимания подбору книг, – продолжала Грейс. – Она ответила: мол, если мне что-то не нравится, я могу сама встать на ее место, и вообще скажите спасибо, что кто-то берет книги, не только диски.

– Очень грубо.

– Я это заслужила, – сказала Грейс. – Куда легче диктовать остальным, как им работать, чем исправлять собственные недостатки, правда?

– Когда у человека так мало недостатков, как у вас, Грейс, он может позволить себе высказывать претензии к окружающим.

– Вы очень добры, майор, и я считаю, что вы также хороши таким, какой вы есть.

Она принялась собирать пустые тарелки.

– В конце концов у всех должны быть недостатки – они делают нас живыми людьми.

– Это точно, – сказал майор.

После ужина майор уселся в кресло, слушая, как Грейс, звеня посудой, готовит чай на своей маленькой кухне. Она отказалась от его помощи, а разговаривать через маленькое окошко между гостиной и кухней было затруднительно, поэтому он задремал, убаюканный пляской голубых огней в газовом камине.

– …но Амина сказала, что Жасмина не приедет на свадьбу, – сказала Грейс. Майор вскинулся, понимая, что услышал только окончание какой-то длинной фразы.

– Простите, я не расслышал, – сказал он.

– Я сказала, что надеялась повидаться с Жасминой, когда она приедет на свадьбу, – сказала Грейс. – Когда она мне написала, я тут же ответила и пригласила ее к себе.

Она отошла от окошка, и майор услышал поскрипывания и щелчки, возвещающие о запуске посудомоечной машины.

– Она вам писала? – спросил он.

Грейс не ответила – она была слишком сосредоточена на том, чтобы пронести слишком большой серебряный поднос по узкому коридору. Он подошел к двери и забрал у нее поднос, с трудом протиснув его в дверной проем.

– Надо бы купить маленький пластмассовый поднос, – сказала она. – Этот ужасно неудобный, но это чуть ли не последнее, что у меня осталось от мамы.

– Она вам писала?

Майор старался, чтобы его голос звучал ровно, хотя у него перехватило дыхание – ему было трудно об этом спрашивать. Он осторожно поставил поднос на журнальный столик.

– Она написала мне и извинилась, что не успела попрощаться. В ответ я отправила ей рождественскую открытку – без религиозных намеков, конечно, – но она мне не ответила, – сообщила Грейс и разгладила юбку на коленях. – А вам она писала?

Майору показалось, что она как-то неестественно застыла в ожидании ответа.

– Она ни разу мне не написала, – сказал он. Огонь в камине неприятно зашипел.

– Очень странно, – сказала она и после паузы добавила: – Вы скучаете по ней.

– Простите? – переспросил он, не в силах придумать подходящий ответ.

– Вы скучаете по ней, – повторила Грейс, теперь глядя на него в упор. Майор опустил глаза. – Вы несчастливы.

– Тут не о чем говорить, – сказал он. – Она сделала свой выбор.

Он надеялся, что они сменят тему, но Грейс молча подошла к окну, отдернула кружевную занавеску и выглянула наружу, в блеклый вечер.

– Тут ничего и поделать нельзя, – признался он.

Стены словно давили на него. Тикали овальные каминные часы, не замечая напряженности, повисшей в воздухе. Обои в цветочек, которые еще недавно казались такими уютными, выдыхали пыль на блеклый ковер. Остывал чайник, и майор буквально чувствовал, как покрываются пленкой сливки в сливочнике. Ему вдруг представилось, что вся его жизнь отныне будет протекать исключительно в таких комнатах, и его охватил ужас.

– Мне кажется, она несчастлива там, где сейчас живет, – сказала Грейс. – Вы должны навестить ее по пути в Шотландию. Вы же собираетесь туда на охоту, не так ли?

– Я не имею права вмешиваться, – сказал он.

– Жаль, что вы не можете просто ворваться туда и увезти ее обратно, – задумчиво сказала Грейс. – Спасти принцессу, заключенную в башню.

– Жизнь – это не голливудское кино, – огрызнулся майор, гадая, с чего вдруг она вообще об этом заговорила. Она что, не поняла, что он уже почти готов признаться ей в своих чувствах?

– Я всегда ценила в вас то, что вы человек здравомыслящий, – сказала она. – Иногда вы предпочитаете не вмешиваться, но обычно знаете, как следует поступить в том или ином случае.

Он почувствовал, что сейчас услышит вовсе не похвалу. Но она сдержалась и вздохнула.

– Наверное, никто из нас на самом деле не знает, как следует поступать.

– Вы тоже здравомыслящая женщина, – сказал майор. – Я пришел Сюда не для того, чтобы говорить о миссис Али. Она сделала свой выбор, и мне давно пора сделать свой. Присаживайтесь, дорогая Грейс.

Он показал на соседнее кресло, и она села рядом.

– Я бы хотела, чтобы вы были счастливы, Эрнест, – сказала она. – Мы все этого заслуживаем.

Он похлопал ее по руке.

– Вы очень добры ко мне, Грейс, – сказал он. – Вы умная, привлекательная и добрая женщина.

Всякий разумный человек был бы рад назвать вас своей.

Она рассмеялась, но в ее глазах засверкали слезы.

– Эрнест, вы только перечислили качества, необходимые для соседки, но хуже повода для страсти придумать сложно.

Слово «страсть» шокировало его и словно прорвало несколько рядов условностей одновременно. Он почувствовал, как краснеет.

– Мы с вами, наверное, уже слишком… зрелые люди, чтобы подчиняться порывам, – сказал он с запинкой – подбирал синоним к слову «старый».

– Говорите только за себя, – сказала она мягко. – Я отказываюсь изображать высохшую розу и соглашаться на умеренную жизнь при комнатной температуре.

– Но ведь в нашем возрасте брак скрепляется более надежными вещами, чем краткое пламя страсти?

Она замялась, и обоим показалось, будто произнесенное им слово тяжело повисло между ними. По ее щеке сбежала слеза, и он увидел, что она по-прежнему не пользуется пудрой и все так же хороша даже в этой чрезмерно ярко освещенной комнате.

– Вы ошибаетесь, Эрнест, – сказала она наконец. – Только страсть и имеет значение. Без нее двое живущих вместе могут быть более одиноки, чем поодиночке.

В голосе ее звучала мягкая непреклонность, как будто он уже надевал пальто и собирался прощаться. Дух противоречия, а возможно, и гордость, заставили его упереться перед лицом, как он понимал, правды.

– Я пришел сюда, чтобы предложить вам свою дружбу, – сказал он. – Я надеялся, что это перерастет в нечто большее.

Он не мог заставить себя повторить слово «брак», так как планировал куда более постепенное сближение и не был готов к радикальным заявлениям.

– Этого не будет, Эрнест, – сказала она. – Вы мне очень дороги, но я не хочу, чтобы остаток моей жизни был компромиссом.

Она вытерла глаза рукой, словно ребенок, и улыбнулась.

– Поезжайте за ней.

– У нас ничего не выйдет, – сказал он так горестно, что ненароком подтвердил правоту Грейс.

Он в ужасе взглянул на нее, но она была спокойна.

– Нельзя знать наверняка, если не попытаться, – сказала она. – Пойду принесу ее адрес.

Грейс, сложив руки на груди, наблюдала, как он пытается втиснуться в пальто, не въехав локтем в какую-нибудь из картинок на стенах. Несмотря на усилия, он все же задел изображение овцы на утесе, и Грейс шагнула вперед, чтобы поправить рамку. Оказавшись вдруг так близко к ней, он вдруг устыдился собственной корявости и взял ее за руку. На мгновение все сказанные до того слова повисли в воздухе; ему надо было только сжать ее руку, и она утратила бы всю свою решимость. Какая хрупкая штука любовь, подумал майор: все решения принимаются и нарушаются в моменты, когда вдруг забываешь о здравомыслии. Она отстранилась.

– Будьте осторожны, майор, там лед.

У него был наготове остроумный ответ, но он сдержался.

– Вы потрясающая женщина, Грейс, – сказал он и, сгорбившись под порывами ветра и грузом собственных неудач, шагнул в ночь.

Майор решил, что не стоит по телефону сообщать Роджеру, что во время поездки в Шотландию они заедут и к миссис Али. Поэтому в воскресенье перед отъездом майор постучал в его дверь. Было по-прежнему холодно, и в полуденном небе солнце едва просматривалось; он подышал себе на руки и потопал по холодной земле, с неодобрением оглядывая увядший остролист и засохшие белые розы, лежащие за окнами с Рождества. Стекла были грязными, как и крыльцо: с тех пор как Сэнди уехала, о доме, судя по всему, никто не заботился.

Он постучал снова и услышал, как от изгородей срикошетило эхо. В соседнем доме отодвинулась занавеска. Изнутри раздались шаги, удар, проклятия, и дверь открыл закутанный в одеяло Роджер.

– Ты еще спишь? – сказал майор раздраженно. – Уже одиннадцать.

– Извини, у меня похмелье, – ответил Роджер и, не закрывая дверь, побрел обратно в гостиную, где рухнул на диван и застонал.

– Это теперь привычное для тебя состояние? – спросил майор, оглядывая комнату.

На журнальном столике валялись коробки из-под еды, елка по-прежнему мрачно сверкала, но ее нижние ветви укутывала пыль. Кушетка и шезлонг уже не стояли под идеально выверенным углом, а косо приткнулись на ковре.

– Комната выглядит просто ужасно, – добавил он.

– Не кричи, – взмолился Роджер, прикрывая уши. – Умоляю, только не кричи. По-моему, у меня из ушей идет кровь.

– Я не кричу, – сказал майор. – Ты наверняка не завтракал, так? Иди оденься, а я пока что приберу и поджарю тосты.

– Не надо убираться, – ответил Роджер. – Ко мне завтра придет уборщица.

– Неужели? Она, должно быть, обожает понедельники.

Роджер вылил из бака всю горячую воду и, судя по запаху, дорогой мужской гель для душа, после чего босиком выполз на кухню, одетый в узкие джинсы и облегающий свитер.

– Почему у тебя имеется гора дизайнерской одежды и совершенно нечего поесть, а молоко прокисло? – спросил майор, размазывая по тосту остатки маргарина.

– В Лондоне мне все доставляют на дом, – сообщил Роджер. – Девушка приходит и расставляет все по местам. Я, конечно, люблю иногда заглянуть в магазин деликатесов и присмотреть себе выдержанную гауду, но кому охота тратить время на кукурузные хлопья и жидкость для мытья посуды?

– А как, по-твоему, справляются другие?

– Видимо, тратят всю свою жизнь на хождение по магазинам с авоськой. Всем этим занималась Сэнди, и у меня еще не было времени во всем разобраться.

Он взял тост, майор налил ему чаю без молока, нарезал маленький подсохший апельсин.

– А ты не мог бы покупать мне что-нибудь из еды – например, по пятницам? – спросил Роджер.

– Не мог бы, – ответил майор. – Не хватит места в авоське.

– Да я не это имел в виду, – сказал Роджер. – Там в шкафчике нет аспирина?

Майор успел осмотреть шкафчики и сложить грязные тарелки в посудомоечную машину, пока Роджер мылся. Он достал большой пузырек аспирина и вытер стакан для воды.

– Спасибо, пап, – сказал Роджер. – А почему ты так рано приехал?

Майор, стараясь изъясняться как можно туманнее, объяснил, что в четверг придется выехать пораньше – по пути в Шотландию ему надо навестить знакомого, и он заедет за Роджером на рассвете.

– Без проблем, – ответил Роджер.

– Учитывая, с каким трудом я поднял тебя сегодня в одиннадцать, хотелось бы рассчитывать, что ты не подведешь, – заметил майор.

– Без проблем – я все равно с тобой не поеду, – сказал Роджер. – Гертруду попросили приехать пораньше, и она предложила мне составить ей компанию.

– Ты едешь с Гертрудой?

– Ты будешь рад узнать, что я заказал нам в дорогу кучу еды. Забью корзину для пикника пирожками, рулетиками с уткой, вишневым чатни и холодным шампанским, – сообщил Роджер и жадно потер руки. – Долгие путешествия необычайно подогревают отношения.

– Но ты же сам просил взять тебя с собой, – сказал майор. – Я рассчитывал, что мы будем вести по очереди и нам не придется останавливаться.

– Ты все равно никогда не останавливаешься, – парировал Роджер. – Помню, как мы ездили в Корнуолл, когда мне было восемь. Ты согласился поискать туалет только в Стоунхендже. С удовольствием вспоминаю ту дикую боль из-за воспаления мочевого пузыря.

– Вечно ты преувеличиваешь, – сказал майор. – От антибиотиков все тут же прошло. И потом, мы же купили тебе кролика.

– Спасибо, я предпочту взять с собой Гертруду, утиную ножку и обойтись без камней в почках.

– Тебе не кажется, что рановато ухаживать за другой женщиной? – спросил майор. – Сэнди только уехала.

– Она сделала свой выбор, – заявил Роджер. Майор с грустью узнал знакомые слова. – Я не собираюсь терять время попусту. Как мы говорим о неудавшихся сделках: пересчитай активы и снова в путь.

– Иногда не следует их отпускать, мой мальчик, – сказал майор. – Иногда надо пускаться вдогонку.

– Не в этот раз, пап.

Роджер взглянул на отца с некоторой неуверенностью и тут же опустил голову. Майор понял: сын считает, что он не хочет говорить на такие темы.

– Мне бы хотелось знать, что у вас случилось, – сказал он, отворачиваясь к раковине. Всегда было легче разговорить Роджера во время автомобильной поездки или другого занятия, не предполагающего зрительного контакта. – Мне она нравилась.

– Я все испортил и сам этого не заметил, – сказал Роджер. – Думал, мы обо всем договорились. Откуда мне было знать, чего она хочет, если она сама поняла это слишком поздно?

– А чего она хотела?

– Видимо, она хотела замуж, но молчала.

Роджер вгрызся в свой тост.

– А теперь уже поздно?

Когда Роджер заговорил снова, его голос звучал серьезно.

– У нас вышла неприятность. Ничего страшного, конечно. Мы обо всем договорились.

Он снова повернулся к майору.

– Я поехал с ней в больницу. Сделал все, как полагается.

– В больницу? – переспросил майор.

– Ну, в женскую, – пояснил Роджер. – Не делай такое лицо. Сейчас это нормально – у женщин есть право выбора и все такое. Она сама так решила, – он умолк, а потом поправился: – То есть мы все обсудили, и она со мной согласилась. Я сказал, что это было бы неразумно на данном этапе нашей карьеры.

– Когда это произошло? – спросил майор.

– Мы узнали перед танцами, – ответил Роджер. – Решили вопрос перед Рождеством, и она ни разу не сказала мне, что что-то не так, как будто ждала, что я прочту ее мысли, как какой-нибудь Шерлок Холмс.

– По-моему, ты что-то путаешь, – сказал майор.

– Да ничего я не путаю. Я разработал план, держался его, и все было нормально.

– То есть тебе казалось, что все нормально, – уточнил майор.

– Она ничего не говорила. Иногда казалась какой-то притихшей, но откуда мне было знать, о чем она думает.

– Ты не первый, кого ставит в тупик манера женщин выражать свои чувства, – сказал майор. – Мы видим спокойное море, им же кажется, что в этот момент они взывают о помощи, а потом оказывается, что все уже утонули.

– Именно так, – согласился Роджер. – Я попросил ее выйти за меня замуж, представляешь? На Рождество, перед той вечеринкой у Дагенхэма. Понимал, что все пошло не так, и готов был придерживаться наших планов.

Он пытался говорить безразлично, но голос его дрожал. Майор ощутил такой прилив чувств, что тут же принялся вытирать руки.

– Я сказал ей, что можно попробовать в следующем году, если с Фергюсоном все выгорит и я получу повышение.

Роджер вздохнул, и взгляд его мечтательно затуманился.

– Может, сначала сына, хотя тут не угадаешь. Назвать его Тоби. А потом девочку – Лору или, может, Бодвин, – и я сказал ей, что маленькую спальню можно использовать вместо детской, а потом пристроить веранду, будет игровая комната.

Он смущенно взглянул на майора:

– Она дала мне пощечину.

– Ох, – сказал майор. – Правда?

– Я попросил ее выйти за меня замуж, а она отреагировала так, словно я предложил ей поесть человечины! Я выложил ей свои мечты и планы, а она принялась кричать, что в моих глубинах потонет разве что мотыль, такая я мелкая личность. Что это вообще значит?!

Майор жалел, что не знал обо всем этом в тот вечер, когда он заехал за Сэнди в этот мрачный дом. Он жалел, что не сказал ничего на танцах, когда миссис Али заметила, что у Сэнди что-то не так. Тогда можно было что-то сделать. Не он ли виноват в том, что Роджер своей восприимчивостью может сравниться разве что с цементной глыбой?

– Роджер, боюсь, ты выбрал неудачное время, – тихо сказал майор, чувствуя, как где-то в районе сердца копится печаль за сына, и гадая, как и когда он забыл или не сумел научить мальчика состраданию.

– В общем, такие драмы никому не нужны, – заявил Роджер. – У меня было много времени, я все обдумал и всерьез собираюсь попытать удачи с Гертрудой. – Он приободрился. – Из такой фамилии, как у нее, можно много выжать, и я ей всегда нравился. При соблюдении ряда условий я мог бы сделать ее очень счастливой.

– Нельзя обсуждать любовь, словно торговую сделку, – в ужасе сказал майор.

– Это правда, – согласился Роджер, с довольным видом роясь в пакете в поисках яблока. – Любовь – это такой бонус, который ты надеешься получить после того, как определишь основные условия сделки.

– В твоей душе нет поэзии, Роджер.

– Любовь, как роза красная, цветет в моем саду – Сэнди меня бросила, к Гертруде я пойду! – продекламировал Роджер.

– Роджер, так не годится, – сказал майор. – Если ты не питаешь страсти к Гертруде, не соединяй с ней жизнь. Вы оба только обречете себя на пожизненное одиночество.

Он печально улыбнулся, слыша, что повторяет слова Грейс. Только что они стали для него откровением, и вот он уже сам раздает такие советы. Так, подумал он, все и воруют чужие идеи, а потом еще ими похваляются.

Когда майор уже собрался уходить, Роджер внезапно спросил его:

– Кстати, кого ты собираешься навестить по пути в Шотландию?

– Одна знакомая переехала на север. Грейс просила меня узнать, как у нее дела.

– Снова эта женщина, – сказал Роджер, прищурившись. – У которой сумасшедший племянник.

– Ее зовут Жасмина Али, – твердо сказал майор. – Потрудись запомнить ее имя.

– Что ты творишь, папа? Тот кошмар в гольф-клубе тебя не заставил одуматься? Это плохая идея.

– Плохая идея – заставлять шимпанзе писать стихи, – сказал майор. – Слушать твои советы по вопросам личной жизни – идея не просто плохая, а ужасная. Заехать на часок к старому другу – это хорошая идея и совершенно не твое дело.

– Старый друг! Я видел, как ты смотрел на нее на танцах. Все видели, что ты готов в любую минуту опозориться.

– И, разумеется, «все» были возмущены, – сказал майор. – Из-за цвета ее кожи.

– Ерунда, – заявил Роджер. – Секретарь клуба сказал мне, что цвет кожи тут абсолютно ни при чем, просто в клубе сейчас нет никого, кто бы работал в торговле.

– Клуб может идти к черту вместе со своими членами, – сказал майор, заикаясь от ярости. – Буду рад, когда они меня выгонят.

– Господи, да ты в нее влюблен.

Майор хотел было возразить, но пока он пытался придумать достаточно правдивый и вместе с тем сдержанный ответ, Роджер продолжил:

– И чего ты, интересно, хочешь добиться?

Майор ощутил прилив такой ярости, какой никогда не испытывал по отношению к сыну, и не в силах был больше сдерживаться.

– В отличие от тебя я не пытаюсь рассчитать, в чем выгода тех или иных отношений, – сказал он. – Понятия не имею, чего я хочу добиться. Мне просто необходимо ее увидеть. Это и есть любовь, Роджер: ты не можешь ясно мыслить, все хитрости и уловки проваливаются, а заготовки летят к чертям, и ты немеешь в ее присутствии. Стоишь и надеешься, что она тебя пожалеет и бросит тебе несколько добрых слов.

– Да скорее рак на горе свистнет, прежде чем ты онемеешь, – сказал Роджер, закатив глаза.

– Когда я впервые увидел твою мать, я онемел. Забыл все свои остроты и таращился на нее как дурак.

Майору вспомнилось ее тонкое синее платье на фоне ярко-зеленой летней лужайки и вечернее солнце, золотившее ее волосы. В одной руке она держала сандалии, в другой – стакан пунша и морщилась, потому что пунш был слишком сладкий. Увидев ее, он немедленно запутался в сложной истории, которую рассказывал своим товарищам, скомкал финал, а потом краснел под их хохот. Она подошла к их кружку и обратилась к нему напрямую:

– Здесь есть что-нибудь выпить, кроме этого сиропа?

Ее слова прозвучали для него музыкой, и он увел ее в буфетную, где раздобыл виски и слушал ее болтовню, пытаясь не таращиться на то, как платье обрисовывало мягкие пирамиды ее груди, словно шарф, спадающий на грудь мраморной дриады.

– Что бы сказала мама, если бы увидела, как ты гоняешься по всей Англии за какой-то продавщицей? – вопросил Роджер.

– Если ты еще раз назовешь ее «продавщицей», я тебя ударю, – сказал майор.

– А если ты на ней женишься и она тебя переживет? Если она не согласится отдать дом? После того шума, который ты поднял по поводу ружей, удивляюсь, как ты готов довериться постороннему человеку.

– Ах, так проблема не в верности, а в наследстве, – сказал майор.

– Дело вовсе не в деньгах, – возмущенно ответил Роджер. – Дело в принципе.

– В таких делах никогда не бывает полной ясности, Роджер, – сказал майор. – И, раз уж мы заговорили о твоей матери, ты помнишь, как она умоляла, чтобы я не оставался один, если я встречу достойную женщину.

– Она умирала, – сказал Роджер. – Она умоляла тебя снова жениться, а ты поклялся, что не женишься. Меня бесило, что мы потратили столько бесценного времени на заведомо невыполнимые обещания.

– Твоя мать была бесконечно великодушной женщиной, – произнес майор. – Она говорила искренне.

Наступила тишина, и майор подумал: помнит ли Роджер тот запах карболки и роз, стоявших на тумбочке у ее кровати, видит ли он зеленый больничный свет и тонкое и прекрасное лицо Нэнси, на котором только глаза продолжали пылать жизнью. В последние часы они оба пытались найти хотя бы какие-нибудь неизбитые слова. Тогда слова его оставили. Перед ужасающим ликом смерти – таким близким и таким невозможным – он давился ими, словно рот ему забили сеном. Цитаты и стихи, которыми он утешал других на поминках и в бессмысленных письмах с соболезнованиями, казались теперь лицемерными. Он сжимал хрупкие пальцы своей жены, а в голове у него стучали тщетные мольбы Дилана Томаса: «Не гасни, уходя во мрак ночной»[27]27
  Перевод С. Золотцева.


[Закрыть].

– Пап, все нормально? Я не хотел тебя обидеть.

Голос Роджера привел его в себя. Он сфокусировал взгляд и взялся за спинку дивана.

– Твоя мать умерла, Роджер, – сказал он. – Твой дядя Берти умер. Думаю, мне не стоит терять время.

– Может, ты и прав, пап, – сказал Роджер и на мгновение задумался, что удивило майора, а потом подошел к нему и протянул руку. – Слушай, я желаю тебе удачи с твоей дамой, – сказал он. – Пожелай мне удачи с Фергюсоном. Ты же знаешь, как важна для меня эта сделка.

– Ценю твой жест, – сказал майор, пожимая ему руку. – Для меня это очень важно. Я желаю тебе удачи, сын. Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе.

– Я надеялся это услышать, – сказал Роджер. – Слушай, Гертруда говорит, что для тех, кто приедет пораньше, будет небольшая охота. Можно я возьму твои ружья?

Майор возвращался домой, оставив ликующему сыну ящик с ружьями, и к нему постепенно приходило тяжелое осознание того, что он опять поддался на манипуляцию. Перед мысленным взором вертелись одни и те же образы: Роджер скрючился в лодке на рассвете; Роджер поднимается, чтобы выстрелить в стаю селезней; Роджер спотыкается о металлическую скамейку и падает; ружье с неслышным плеском уходит в бездонные воды озера.